Как Валерий Ефремович стал толерантным

    ЕСЛИ БЫ РОССИЯ СТАЛА ЕВРОПОЙ...   

    Вдруг, не понятно откуда взявшийся, маленький смерч подхватил пыль, мелкий сор, первые осенние листья и кинул в открытое окно, у которого стоял Валерий Ефремович – мужчина лет пятидесяти, глава администрации поселка Светлый. Он оглядывал свою маленькую вотчину, которую заслоняли: первым планом - Дом культуры с колоннами, вторым -  недостроенная церковь, огороженная забором из профиля, на котором ночью опять появилось изображение мужского детородного органа.
    Глава захлопнул окно. «Чёртовы подростки! Надо сказать Михалычу, чтобы закрасил», - подумал он. Михалыч в этот момент вешал на стену новую икону - портрет еврокомиссара с непроизносимой финской фамилией.
    Валерий Ефремович считал, что ему повезло. После гибели Президента и высшего генералитета, он удачно проскочил крутые виражи смены российской власти, и сохранил должность. Теперь надо было проникнуться духом толерантности и политкорректности, как того требовала идеология новых хозяев, осуществлявших протекторат над Россией и взять правильный, не угрожающий его положению курс.
    В дверь стучат, и входит Вера Сергеевна – секретарь - в руках у женщины пакет с большой печатью со звездочками по кругу, к которой он никак не привыкнет.
    – Валерий Ефремович, с фельдъегерем пришло, - говорит она низким прокуренным голосом.
    - Что за важность такая! – удивляется начальник. Валерий Ефремович немного побаивается своей секретарши, пережившей уже четырех глав администрации за двадцать лет бессменной службы.
    Непроизвольно подергивая щетку седеющих усов, босс берет пакет и садится за малый – боковой – стол. Секретарша выходит, Михалыч – мастер на все руки, повесив портрет, гремит, собирая инструменты. – Работу принимайте! – говорит он сурово.
    Глава бросает мимолетный взгляд на портрет финна со свинячьими глазками и кивает ему, мол, свободен! Он вчитывается в документ, пришедший из центрального офиса регионального наместника еврокомиссара. Закончив читать, откидывает документ на стол и матерится. Нажимает кнопку вызова – появляется секретарша.
    - Присядьте, Вера Сергеевна, - говорит он. Женщина опускает грузное тело на стул.
    – Тут такое дело. Вкратце: центральный офис требует, чтобы мы нашли и продвигали активиста с… нетрадиционной ориентацией.
    - Гомика?
    - Вера Сергеевна, - он оглядывается по сторонам, - забудьте это слово!
    - Как скажете. И что?
    - Как что! Этого человека надо найти! Вы можете кого-нибудь посоветовать?
    - Валерий Ефремович, вы так говорите, будто у нас не поселок, а гей-парад какой-нибудь! Я-то откуда знаю!
    Глава в волнении встает и начинает опять дергать ус. – Я тут работаю пятый месяц. А вы тут всю жизнь прожили! Вы тут всех знаете. Может, порекомендуете кого-нибудь.
    Вера Сергеевна гасит проявившуюся улыбку. - Это только на уровне слухов.
    - Что?
    - Руководитель ансамбля танца у нас в ДК по слухам из таких.
    - Вот и отлично!.. – Глава администрации смотрит на секретаршу, не решаясь продолжить. – Вера Сергеевна, а вы не могли бы провести, так сказать, предварительную подготовку. Точнее, разведку.
    - Что вы имеете в виду?
    - Поговорить с тем, от кого слухи исходят. Чтобы убедиться, что он действительно... тот, кто нам нужен?
    - Я – попробую – с неохотой соглашается она.

    Вера Сергеевна наблюдает как ее подруга – фальшивая блондинка-перестарок Нина, она же – директор Дома культуры - клеит на стенд фотографию Петра Ильича Чайковского. Из равномерно шамкающего принтера – в такт приглушенной музыке, бумкающей из-за дверей - медленно ползет изображение, это Гай Юлий Цезарь. На стенде надпись: «Выдающиеся геи – от древности до наших дней».
    …- Всю наглядную агитацию приходится переделывать, - жалуется подруга. – Вон, - кивает она на пустой стенд, стоящий у стены, - этот про права женщин и мужской шовинизм будет.
    - Ага, - говорит Вера Сергеевна, - теперь как тебе благоверный пальто подаст, так сразу и засудишь его.
    - Лет на десять! – смеется подруга. – Во дурь! Никогда не думала, что доживу до такого!..
    - А-а! – отмахивается Вера Сергеевна. – И не такое переживали! Проскочим!.. Ну, так что про вашего танцора-то Лешу скажешь?
    Подруга веселеет. – Ну, ужимки у него бабские, точно. И жеманный он такой, не сильно, но – да… Но, может от того, что танцами бальными с детства занимается?
     - Так педик он или нет?
    - Я что ему секс предлагала! – смеется подруга. - Бог его знает!
    - А, девки ваши, которых он учит? Что, ничего не говорят?
    - Да, дуры они молодые! Хихикать только умеют!
    - Ну, девушка у него есть?
    - Не знают они. Не видели и не слышали! Он же из города приезжает! На шестичасовой электричке сюда, в десять – обратно!
    Музыка за дверью умолкает.
    - Может, глянешь на него сама?.. – говорит Нина.
    - Давай.
    Нина приоткрывает дверь. Вера Сергеевна, прильнув к проему, изучает молодого человека лет двадцати пяти, показывающего танцевальное па, окружившим его девушкам. Он повторяет его несколько раз, объясняет тонкости и вдруг говорит. – Дверь закройте! С той стороны желательно! – голос у него высокий и довольно противный.
    Нина прикрывает дверь и пожимает плечами. – Вот. Как тебе показалось?
    - Так мужики не говорят! – отвечает Вера Сергеевна. – «С той стороны желательно!» – передразнивает она своим прокуренным басом, сгущая жеманность, так и сквозившую в интонациях танцора.
    - А, кстати! - говорит Нина, когда они усаживаются опять. – Он себя постоянно опрыскивает дезодорантами. Такой, знаешь, носик сморщит и пшик, пшик, мол, у вас тут неприятно пахнет! Мужики с нормальной ориентацией так не делают.
    - Похоже, этот Леша, то, что мне надо…

    Валерий Ефремович нервничает. Ещё бы – тема деликатная и не изученная: предложить гомосексуалисту продвижение потому что он – гей. Чудны твои дела господи! А что делать! Главе уже пятьдесят, и он не собирается на старости лет остаться не у дел и жить на копеечную пенсию. Новая власть она вроде бы и гуманная, но неумолимая. Если вышвырнут, то – навсегда. Есть уже примеры и не один, и никакие знакомства и, упаси бог, подношения не помогут.
    В дверь стучат.
    - Да-а! – говорит глава с фальшивым энтузиазмом.
    Входит танцор Лёша. Валерий Ефремович встает из-за стола и жестом приглашает его садиться. Присев, Леша достает дезодорант и опрыскивает воздух вокруг. – Извините, я очень чувствителен к запахам, – он оглядывает помещение. - Я удивлен, зачем меня вызвали? Наверное, по поводу праздника? Так это с директором ДК решалось?
    - Нет. Это не по поводу праздника, - говорит глава, не расставаясь с приклеенной улыбкой. – Но… возможно для вас это и будет праздником… в свете открывающихся перспектив, так сказать.
    - Перспектив? Вы ДК будете реконструировать? А, костюмы новые закупите! А то эти еще при коммунизме, наверное, пошили…
    - Нет, нет! Все гораздо масштабнее… лично для вас.
    - Да-а? – танцор ничего не понимает.
    - Новые власти, как вы знаете, продвигают в нашем консервативном обществе принципы толерантности и терпимости, так сказать. Ах, да… масло масляное… Так вот, мы находимся в поиске подходящих персон и остановились на вашей кандидатуре. Возможно, вы тот, кто нам нужен.
    Глава замолкает, пытаясь собраться с мыслями и приступить к главной и самой щекотливой части беседы. У него появляется дурацкое чувство, будто он на приеме у уролога.
    - Да? – удивляется тем временем танцор Леша. – А, кто вам нужен? Я всего лишь хореограф со средне-специальным образованием.
    - Образование здесь на втором месте. Главное – другое.
    - Что «другое»?
    - Ваша ориентация, - говорит Валерий Ефремович главное слово.
    -  Какая ещё ориентация? – напрягается танцор.
    - Ориентация? Та самая ориентация. Половая.
    - Я что-то не понял. При чем здесь я! – недоумевает Леша.
    Валерий Ефремович почувствовал, что запахло провалом и прыгает в пропасть. – А вы разве не гей?
    - Что-о?! – Леша встает со стула. – Если танцор, то сразу педик, что ли?! Если манеры интеллигентные и утонченные, то гомик, да? У меня девушка есть и спросите, в постели я с ней педрила или нет?! Задрали уже!..
    Глава администрации шикает, машет руками, тише мол, идиот, словами не теми бросаешься! Танцор между тем подошел к двери и, взявшись за ручку, сказал. – Может мне мою девушку привести и очную ставку у вас в кабинете устроить с наглядным уроком!
    - Что вы несете! – злится Валерий Ефремович толи на него, толи на себя.
    - Нет! Лучше мы на видео все запишем! – говорит он уже у дверей. – И вам на вотсап скинем! Только номерок дайте.
    В дверях появляется лицо Веры Сергеевны.
    - Пошли вы все! – говорит танцор в заключении и выходит, оставив главу администрации и секретаршу в растерянности.
    - Извините! – оправдывается Вера Сергеевна, сдерживая улыбку. – Не вышло из меня эксперта по педикам.
    - Вера Сергеевна! За речью следите! – повышает голос глава и подходит к окну, где его взгляд упирается в нестираемый член на заборе, который, как ему показалось, вдруг, шевельнулся.

    Валерий Ефремович был не в духе. Оля – жена главы, миниатюрная женщина тридцати шести лет - поняла это, как только тот вошел в дом.
    - Скоро на велосипеде на работу поеду, - пробормотал он, имея в виду малолитражку, на которую его пересадили на прошлой неделе. - Власть унижают, идиоты!    
    - Валера, все перемелется. Все привыкнут и смирятся и ты - то же, - успокоила его жена.
    - Ну-ну, - сказал он и пошел в ванную вымыть руки. Когда появился в гостиной, на столе уже стоял ужин. Валерий Ефремович сел за стол. – Оль, давай-ка рюмашку.
    Жена спорить не стала и достала из холодильника квадратную бутылку. Выпив, Валерий Ефремович с аппетитом стал уминать солянку, но, вдруг, отложил вилку и потянулся к бутылке и налил вторую стопку.
    - Валера! – укоризненно сказала жена.
    - А-а! – отмахнулся муж, опрокинул стопку, крякнул и продолжил разбираться с солянкой. – Чего не ешь?
    - Напробовалась пока готовила. Позже. Валера, что случилось?
    - У нас всегда что-то случается. Работа такая.
    - Жене сказки не рассказывай! Я тебя десять лет знаю.
    Глава отложил вилку, вытер рот салфеткой. – Наська где?
    - В ДК. В танцевальной студии. Сегодня первый раз.
    - Что-о?
    - Я же тебе говорила. Ещё неделю назад. Настя на танцы пойдет.
    - Да? Забыл.
    - О-о, мужики! Так что случилось?
    - Гомика надо во власть продвигать?
    - Гомосексуалиста?
    - Да.
    - Серьезно что-ли? Так открытым текстом?
    - Серьезнее не бывает. Депеша из офиса еврокомиссара пришла. Официальная.
    - Значит, будешь продвигать, коли официальная.
    - Где его взять педика? В нашем-то поселке?
    - Среди двадцати тысяч населения, что, никого не найдется?
    - Так он тебе и признается! Это же не Москва или Питер, где этих сумасшедших пруд пруди.
    - Объявление в соцсетях дай.
    - Что-о! Оль, ты вроде человек с высшим образованием, а иногда такую чушь задвигаешь!
    - Предложи что-нибудь умнее! – обиделась жена и стала собирать грязную посуду. Открылась входная дверь и вошла, точнее, влетела дочь – девятилетка Настя. Она бросила рюкзачок на пол, села в кресло и, скрестив руки на груди, уставилась в пол. 
    – Что случилось, Настена? – испугалась Оля. - Почему не на танцах? – Она присела перед дочерью на колени.
    - Три ха-ха четыре раза! – выпалила дочь. - Алексей Аркадьевич не приехал. Сказали – заболел. Я так хотела потанцевать, а он… - губы дочери задрожали. Валерий Ефремович нахмурился, смертельно захотелось курить, но – бросил, месяц уже - негласное пожелание новой власти. Он встал и вышел через заднюю дверь в сад, потянул вкусный сентябрьский воздух, но удовольствия не испытал. Перед глазами стоял фальшивый гомосексуалист Леша и за ним – проблема, решения которой пока не просматривалось.

    В постели жена легла спиной к нему – обиделась, и чтобы получить желаемое, нужно было извиняться. Валерий Ефремович стал решать дилемму – просить прощения или забить на основной инстинкт – на сегодня, конечно; опять стал думать, что делать с этим нетрадиционным выдвижением.
    Жена неожиданно повернулась. – Ну а что идиотического в моем предложении? Поищи форумы гомосексуалистов. Зарегистрируйся. Изложи проблему. Расскажи, откуда ты. И, глядишь, что-нибудь и получится. Я тебе не раз говорила, с интернетом дружить надо.
    - Ладно, ладно, говорила.
    Оля придвинулась к мужу и прижалась горячим молодым телом. – Я плохого не посоветую! Ты разве еще этого не понял? - она поцеловала мужа, и гомосексуальная проблема как-то отодвинулась на периферию, уступив место вполне гетеросексуальному желанию.
    Жена села, сняла ночную сорочку, трусики и опять прижалась к нему, он быстро скинул трусы и вошел в нее в их любимой позе - сбоку, чтобы не давить ее – миниатюрную – своим стокилограммовым телом.
    - Ты послушаешься меня? – спросила она уже «задышав».
   - Да, - сказал он.

    Инициатива жены дала свои плоды. Через три дня Валерий Ефремович получил электронную депешу от некоего Максима, двадцати семи лет, жителя поселка Светлый, в коем главенствовал босс. Соискатель предложил встретиться где-нибудь в областном центре, до которого от Светлого было десять минут на электричке. Глава согласился и в четыре часа дня они сидели под зонтом в полупустом летнем кафе. Первое, что ему не понравилось – лицо, точнее – косой шрам, пересекавший нижнюю и верхнюю губу претендента. На интернетовском фото его не было. На компьютере замазал, подумал Валерий Ефремович. Это был звоночек для искушенного в работе с кадрами чиновника.
    - Значит, ты – голубой? – не церемонясь сказал глава.
    - Да. В подростках понял. Пацаны все про девок рассказывали, кто кого и как, а мне по фиг было. Потом в инете литературку почитал кое-какую и все про себя понял.
    - А, родители?
    - Отца я никогда не знал, а мать. А че мать… Она давно все знает и смирилась. Ничего тут не поделаешь.
    - Что с отцом?
    - Он изнасиловал мою мать. Его посадили, а матери верующие родители делать аборт запретили, мол, родишь – полюбишь плод насилия. Никуда не денешься.
    - Вот как. И полюбила?
    - Не-а,- простодушно сказал Максим. – Не раз мне говорила, как чё натворю: лучше бы аборт сделала, чем тебя урода родила… Может чего выпьем, для смазки? – свернул с темы Максим. Валерий Ефремович уже перестал считать звоночки и заказал ему коктейль. Пусть бухнет и раскроется весь, решил он.
    Как оказалось, много Максиму не надо было. Выпив коктейль, он предложил Валерию Ефремовичу отсосать у него в туалете кафе. Глава сдержался от желания отправить его в аут тут же, за столиком, и спросил, какого черта он пришел на эту встречу?  Ты же явно не то, что мне нужно? На что опьяневший голубок сказал, мол, чего он гонит и притворяется, он же таким завуалированным путем искал себе партнера для перепихона и нечего стесняться. Давай отсосу! А хочешь, мне…
    Валерий Ефремович ещё раз сдержался, встал из-за столика, Максим потянулся было следом, но босс вдавил его в стул. – Уйди в тину, сука! – и зашагал к своему оскорбительно миниатюрному автомобилю. В злом забытьи он шагнул на проезжую часть и отшатнулся от визга шин: «Лэндкрузер» почти ткнул его бампером, водитель постучал по лбу пальцем. Валерий Ефремович извиняюще приложил руку к груди и был прощен; джип тронулся дальше, а глава ещё какое-то время смотрел вслед автомобилю, точь в точь его «Крузер»-десятилетка, который пришлось продать, чтобы не попасть под драконовский налог для госслужащих.
    - Эй, мужик! – крикнул голубой ему вслед. – Времена изменились!  Засужу, если чё!.. – Валерий Ефремович не оглянулся.
    Только он сел в автомобиль, зазвонил телефон, номер был неизвестный. – Да.
    - Меня зовут Дмитрий, - сказал незнакомец приятным басом. – Вы были в гостях на известном вам сайте. Хотелось бы встретиться с вами.
    - Что? Извините. Сейчас я не расположен, - сказал Валерий Ефремович. – И, кстати, откуда у вас мой номер?
    - Расскажу при встрече.
    - Не сегодня…
    Глава отключил вызов и погрузился в раздумья. У него появилось ощущение, что он приоткрыл ящик Пандоры и из него вот-вот посыплются неприятности. И он оказался прав. Опять раздался звонок, на этот раз от Веры Сергеевны. Она уведомила начальника, что через час к ним в гости наведается его босс – Арнольд Янович Коршунов. Ничего хорошего это не предвещало.

    Когда Валерий Ефремович встречался с Арнольдом Яновичем, он всегда думал, может он не смог достичь более высокого положения от того, что не умел смотреть так, как его начальник? Медленно и подробно, словно изучая диковинную букашку, он сканировал своего визави и только после этого – вогнав в трепет подчиненное насекомое - начинал говорить.
    Вот и сейчас, развалившись в кресле в мягком уголке кабинета, Арнольд Янович, наконец, отвел взыскующий взор и отказался от предложенного коньяка, поддерживая новые трезвые традиции. Не завел он, как обычно, и песню как все не по-русски стало, а сразу приступил к делу.
    - На тебя новые власти бочку катят, - сказал начальник начальнику. – Ты двести тысяч бюджетных средств бухнул в свою церковку, а напрасно. Теперь тебе это припоминают.
    - Но ведь это было при старой власти! Губернатор лично отмашку давал!
    - Ну, что ты как ребенок, Валера! Забудь ты о старой власти! О новой думай!
    - И что теперь делать?
    - Тебе же возможность исправиться дали. Прямо индульгенцию выписывали.
    - Что вы имеете в виду?
    - Продвигать человека нетрадиционной ориентации. Хоть бабу, хоть мужика. Что, нет таких в твоих пенатах?
    - А-а, - с досадой махнул рукой Валерий Ефремович. – Час назад с потенциальным выдвиженцем встречался. Это такое чмо, что и вспоминать неохота.
    - Валера, у тебя мало времени. Счет на дни идет.
    - Так все плохо?
    - Ещё хуже, чем ты думаешь. Есть молодые акулы, которым все равно кому служить и что кому подставлять. Глазом не успеешь моргнуть, как пришлют правильного человека из главного офиса. Подозреваю, на твое место такой человек уже есть.
    Валерий Ефремович встал и заходил по кабинету. – Времени мне не хватает. Возможно, немного.
    - Его всегда не хватает. – Арнольд Янович тоже встал. – Валерий Ефремович, - сказал он официально. – У тебя пара дней, не более.
    - Так что же мне делать, Арнольд Янович? – почти закричал глава.
    - Выйти из тени.
    - Не понимаю.
    - Про каминг-аут слышал?
    - Это когда человек публично объявляет, что он гомосексуалист?
    - Вот именно.
    - Чтобы я, да – ни за что! Я же – нормальный!
    - Да-а? – Андрей Янович направил на него свой удавий взгляд. – А в этом кабинете ты остаться хочешь? Я тоже хочу хоть кого-то из своих людей сохранить! А то, бля, скоро совсем один останусь в этой толерантной пустыне!
    - Но я же не педик!
    - А, ты им и не станешь! Просто заявишь об этом. Пресс-конференцию устроишь и все такое, как у них на западе любят.
   - Но…
   - Короче, Валерий Ефремович, ты меня услышал! Услышал?
   - Услышал! – зло ответил глава.
   - Все в твоих руках. До свидания! Но зад свой на всякий случай побереги, - не удержался он от злой шутки...
   
    Оля – жена Валерия Ефремовича, родившаяся в деревне в семье доярки и тракториста, мечтавших, чтобы дочь никогда не месила навоз, очень ценила то, что смогла достичь к своим тридцати шести годам.
    Десять лет назад, приехав на курсы повышения квалификации экономистов, она в коридоре столкнулась с симпатичным усачом.  Тот извинился и покраснел, а через пять минут они встретились второй раз: оказывается, усач читал им курс практической экономики на примере крупного аграрного хозяйства, в котором он работал главным экономистом. Вскоре, благодаря сарафанному радио, Оля уже знала, что Валерию Ефремовичу – около сорока, что он вдовец и что у него есть сын-студент, который учится здесь же, в областном центре.
    Все три дня, что Валерий Ефремович читал курс, она сидела впереди, прямо перед ним, задавала вопросы, несколько раз подходила после лекций. Одним словом, Оля положила на него глаз. Четырнадцатилетняя разница в возрасте ее не смущала.
    После экзаменов их курс пошел в ресторан, и здесь она решила взять быка за рога. Когда, разморенные выпивкой, они сели на диванчик в холле ресторана, Оля завела разговор об отпусках и теплых странах. Валерий Ефремович пожаловался, что нет времени, никуда не ездит, а Олечка похвасталась, что летом была на море и даже предложила посмотреть фотки, благо их в ее телефоне было достаточно.
    Тут нужно сказать, что Олечка была пухленькая миниатюрная девушка с обычным, в меру миловидным, лицом, но… был у нее один козырь, который бил мужиков, и она это знала, наповал – ее потрясающая фигура.
    Когда она стала демонстрировать Валерию Ефремовичу пляжные фотографии, то тот не сдержал восхищения. – Оля, вы – чудо! Вы просто… я даже не могу описать! – он оглядел ее. – А, в одежде не очень заметно, - простодушно признался он и тут же смутился, поняв, что сказал двусмысленность. Но Олечка не обиделась, и сказала, что не очень любит себя демонстрировать, не указав настоящей причины – в бытность ещё студенткой, когда она не стеснялась себя «демонстрировать», ее чуть не изнасиловали горячие южные парни.
    Территориально Оля жила, буквально, рядом с ним, в десяти километрах от его хозяйства: девушка трудилась в районном управлении сельского хозяйства младшим экономистом. Они обменялись телефонами. И уже через неделю в субботу он наведался в райцентр, и они сходили в ресторан. Нет, Олечка не позволила ничего такого, но сказала, что с нетерпением будет ждать следующих выходных, и поцеловала его, и крепко-крепко вся-вся прижалась к нему.
    Они стали перезваниваться каждый день и чем дальше, тем чаще, и к концу недели Оле казалось, что ее телефон раскалился от флюидов нежности и желания, исходивших от Валерия Ефремовича. Мать, узнавшая с кем она на связи по десять раз на дню, запричитала о каком-то туманном будущем, когда Оля ещё будет молода, а он уже ничего не сможет, но дочь ее не слушала, пятым или седьмым чувством она знала, Валерий Ефремович – ее мужчина.
    В следующую субботу девушка отказалась от ресторана, и Валерий Ефремович увез ее к себе домой. О, это была ещё та ночь, перешедшая в день, а потом опять в ночь! Действительно - безумие страсти! Как в романах и кино! Она не подозревала, как изощренно может ласкать и любить опытный мужчина, к тому же долго не имевший женщины.
    Они вышли из дома только под утро понедельника, полупьяные от любви, счастья, июньских запахов; он отвез ее в райцентр на работу. Через неделю Валерий Ефремович сделал ей предложение, ещё через месяц Оля поняла, что беременна.
    Пять месяцев назад Валерий Ефремович совершил очередной шаг в своей карьере и стал главой администрации поселка Светлый. У этого поселка был любопытный статус: находясь рядом с областным центром, он давно перестал быть селом, а стал местом, где селятся местная управленческая элита и нувориши. Поселок был трамплином, после которого впереди маячило или место главы района, или приличная должность в областной администрации.
    Но три месяца назад все рухнуло. Так они думали. Но – не рухнуло. Закачалось. Они устояли и вот теперь опять: Валерий Ефремович вечером пришел домой и заявил, что ему придется уйти. Как уйти? После стольких лет стремлений отказаться от всего и упасть на дно?
    Он рассказал жене о каминг-ауте. Оля выслушала мужа и от безысходности у нее подкосились ноги, она рухнула на диван и зарыдала. Валерий Ефремович сидел рядом и хмуро гладил жену по голове. Пришла Настя – из танцевальной студии (Леша «выздоровел») – жена метнулась в ванную, смыть слезы и вышла оттуда уже другая, наигранно веселая и стала кормить дочь.
    Уложив Настю, она села на диван, где муж гипнотизировал телевизор и думал о своем, и сказала, что она не согласна с его решением уйти. Арнольд Янович прав: надо идти на каминг-аут.
    - Но, ведь это ложь, с одной стороны.  А с другой – те, кто меня не знают, будут считать меня голубым!
    - Главное, сделать первый шаг, - возразила жена. – Люди всегда что-то говорят. И бог с ними! Перемелется - мука будет! Ведь тебя же не заставят спать с мужиками! Это – такая игра и тебе нужно всего лишь подыграть им.
    - Хороша игра! – он выключил телевизор и заходил по гостиной. – Ведь это стыд какой! Что я сыну, дочери скажу! Друзьям! Матери!
   - А, что ты мне и дочери скажешь, когда потеряешь работу! Что ты скажешь этому дому и саду, в которые мы вложили душу и деньги! А что ты банку скажешь про ипотеку?
   Оля тоже встала и решила прибегнуть к последнему аргументу. – Валера, ведь ты можешь потерять не только работу, но и меня…
    - Решила ударить по самому больному? Не ожидал от тебя… - он подошел к окну и уставился в сад. На мгновение ему показалось, что в деревьях кто-то притаился и смотрит на него злобным взглядом. Оля подошла сзади, прижалась к мужу. – Валера, семья для меня главное, а ты ставишь ее будущее под удар, и что я должна сказать? Действуй муж? Бросайся под танки?
    Валерий Ефремович молчал.
    - Ты сомневаешься, что я тебя люблю? Я тебе давала хоть один повод за десять лет? Ответь?
    - Нет.
    - Тогда послушайся меня, свою жену, которая тебе никогда ерунды не советовала!
    Она опять села на диван.
    - Я не верю, что это будет просто так, - сказал муж. -  Ты не знаешь новой власти. Она методична и безжалостна. И тут спрятана, уверен, фига в кармане.
    - Но ты всегда сможешь уйти, если что-то пойдет не так, а сейчас ты ничего не знаешь о следствиях своего поступка! Ты фантазируешь на пустом месте!
   Валерий Ефремович отошел от окна и сел за пустой гостиничный стол, скрылся за вазой с огромным букетом цветов, любовно выращенных женой.
    - Да, Олечка, - сказал невидимый муж. – Семья - это ахиллесова пята и потому меня можно держать за яйца и им, и – тебе!
    - Валера!..
    - Прости за грубость сравнения, но это – так.
    - Ва…
    - Я люблю тебя, Настю и я боюсь вас потерять, и поэтому я соглашусь с тобой.
    Оля встала с дивана, хотела обнять мужа, но тот отстранил ее, и ушел в сад. Её пронзила жалость и за то, что вынудила принять решение, которого он не хотел, и было ещё другое: она увидела что-то вроде призрака приближающейся старости Валерия Ефремовича – то ли он как-то странно шаркнул ногами, то ли – сгорбил спину.
    Валерий Ефремович стоял в темноте под деревом, где ему привиделась морда. Конечно, там никого не было!
    В постели Оля хотела загладить вину, но муж на ласки жены не откликнулся.

    После планерки, как только последний человек покинул кабинет, на Валерия Ефремовича опять накатили воспоминания о его позоре, состоявшемся несколько дней назад на одном из областных каналов: о каминг-ауте, о тяжелых как чугун, лживых словах, которые он читал с телесуфлера, о одобрении, которое выразила мужеподобная ведущая, сказавшая, что теперь он принял новую этику, и о рукопожатии непроницаемого немца – куратора местных СМИ.
    Он подошел к окну – на заборе, огораживавшем недостроенную церковь, опять появилось изображение мужского детородного органа. Зашла Вера Сергеевна и сказала, что звонил участковый - на улице Полевой, куда приехали с инспекцией люди из Райсельхозуправления, назревает скандал. Глава подумал о том, что ещё несколько месяцев назад никто бы ни посмел без его ведома наведаться с проверкой, чертыхнулся, сел в свою малолитражку и через десять минут был на месте.
    Поселок Светлый, когда-то бывший пригородным хозяйством, кормившим областной центр, после падения коммунистов захирел и впал в депрессию. Земли перестали обрабатываться и заросли травой.  Но на волне экономического подъема двухтысячных, поселение расстроилось и превратилось в комфортабельный поселок состоятельных людей, где редкими островками доживали свой век старики, до сих пор державшие живность: кур, свиней, редко – коров. 
    Анна Петровна Барсукова, жившая в конце улицы Полевой, относилась к этой, уже почти вымершей, категории. Когда глава вышел из автомобиля, то застал женщину, в нахлобученной залихватской бейсболке с выбивающейся из-под нее седыми лохмами, переругивающейся через покосившийся забор с Ван ден Бринком - голландцем, курировавшем Райсельхозуправление. Точнее переругивалась она с ним через переводчицу – тоже голландку - Маргрит, говорившую на ломанном русском языке и имевшую, говоря толерантным языком, «альтернативную» внешность, то есть, бывшей почти уродиной. Рядом с ними стоял местный участковый – младший лейтенант Максимов, но в перепалку не вступал.
    Маргрит, поминутно заглядывая в планшет, объясняла бабке, что «вольер (видимо, имелся в виду старый сарай) для кур недопустимо мал», и что «куриное положение неприемлемо», добавила, что вольер недостаточно освещен и поэтому нарушает нормы гуманного содержания животных, и что вместо положенных семисот пятидесяти кубических сантиметров на курицу у нее только четыреста двадцать, и что «не надо ругаться, давайте взаимоприемлемо дискутировать!»
    Петровна дискутировать не собиралась и возражала в том смысле, что это не их собачье дело, как она содержит своих кур, которые гуляли тут же у ее ног. Маргрит перевела, голландец достал планшет, потыкал в него, сказал, что-то, глядя на участкового, но перевести Маргрит не успела, потому что подошел Валерий Ефремович. Он поздоровался и сказал смутьянке, что напрасно она упирается: все будет так, как скажут эти. Он кивнул в сторону голландца и переводчицы.
    - А, вот и не будет! – сказала Барсукова упрямо и крикнула. – Никита! – из дома вышел мужчина лет сорока с дебиловатым лицом - видимо, сын - подошел к чурке, в которую был воткнут топор и выдернул орудие дровосека. Участковый потянулся к кобуре, Ван ден Бринк с Маргрит отшатнулись от забора.
    - Я вам покажу, какие права у моих курей! – зловеще проговорила тетка. - Щас! - и схватила курицу, гулявшую у ее ног. Птица забила крыльями, женщина передала ее сыну, тот взмахнул топором и лишил божье создание головы. И дальше началась кровавая охота – бабка на пару с дебилом гонялась по двору за птицами, и тот отсекал им головы, но часть куриц, после усекновения, все равно продолжала бегать, брызгая кровью. Голландец что-то пытался донести до участкового и главы, но не мог, потому что Маргрит от увиденного потеряла дар речи и на какое-то время забыла русский язык.
    Видя тщету своих попыток, Ван ден Бринк развернулся и пошел к своей малолитражке, вскоре оттуда потянуло дымком с характерным запахом: голландец успокаивал себя марихуаной. Между тем, Петровна остановила кровавую вакханалию, когда на дворе, устланном трепыхающимися тушками и залитом кровью, осталось пять кур и петух.
    - А, теперь я их гуманно буду содержать! – крикнула она Маргрит. - Вы там в своих планшетках перемножьте! И лампочку стоваттную вверну! Светло-светло будет моим курям! Приезжайте проверить!  Милости прошу! – кривляясь, бабка поклонилась переводчице в землю и уронила бейсболку.
    Максимов посмотрел на Валерия Ефремовича и ответил на незаданный вопрос.  – А чё вмешиваться! Куры ихние! Чё хотят то и делают с ними!.. И вообще, я наших наркош гоняю, а этот… - он кивнул в сторону Ван ден Бринка, -  план в открытую курит…
    Голландец нажал на клаксон, и только тогда переводчица вернулась к реальности и быстро пошла к автомобилю, шепча на ходу. – Ужасний страна! Безжалостний люди!..
   Когда Валерий Ефремович возвращался обратно в администрацию, ему позвонили. -  Ах, вы хитрюля, Валерий Ефремович! – сказали в телефоне знакомым голосом. Это был загадочный Дмитрий. -  Думаете, вы обманули новую власть! Не вы первый так заблуждаетесь. Ну, ничего! Как припрет, звоните! Номерок мой в контакты внесите. Я помогу!.. Всего доброго и до скорой встречи!..

    По коридору администрации Валерий Ефремович шел в задумчивости, пережевывая звонок загадочного доброжелателя, и чуть не получил по лбу внезапно открывшейся дверью. Это была Злата Михайловна, выскочившая из своего кабинета - передвигаться в спокойном темпе она не умела.
       - Ой! – сказала Злата Михайловна. – А вы мне нужны, Валерий Ефремович. – Она похлопала по папке в руках.
    - Да? Пойдемте.
    В кабинете Злата Михайловна села на край стула и стала ждать разрешения говорить.
    - Я вас слушаю?
    - Мне не очень удобно об этом говорить.
    -  О чем? – сказал он. «Неужто о каминг-ауте?». В администрации эту тему тщательно обходили, как будто ее и не было, хотя Валерий Ефремович понимал: за спиной, его кости моют так, что мама не горюй!
    - Вы же знаете, что в городе недавно открылся Центр коммерческого секса, - сказала женщина и покраснела. Все знали, что в свои сорок пять лет она ни разу не была замужем и возможно до сих пор была девственницей. Глава про себя уточнил – «бордель открылся». - Да, слышал, - ответил он невозмутимо.
    - Так вот, социальная служба прислала бумагу, - она открыла папку и подала главе лист. Тот быстро пробежал его глазами. – Что ж, гуманно. Непривычно, но – гуманно, да, – сказал он, стараясь сохранять серьезность. -  Не спорю, для нас это необычная благотворительность, но давайте привыкать. У нас началась новая жизнь.
    - Новая жизнь? Да, конечно. Я тоже так думаю, но… - она стала засовывать лист в свою папку, пытаясь справится с замешательством.
    - Что такое, Злата Михайловна?
    - У меня есть пара кандидатур для этой инициативы, но поймите меня. Мне неудобно предлагать это мужчинам.
    - Вы предлагаете сделать это мне?
    - Нет, м-м-м, ну я предлагала кое-кому из наших женщин помочь мне, но они только ржут, как дуры… давайте сделаем это с вами. Ну, в первый раз, хотя бы! А потом. Может, я уже как-нибудь сама, а?
    Валерий Ефремович посмотрел на часы.
    - Валерий Ефремович это рядом. На остановке, знаете, будка стоит, там  инвалид одинокий, обувь чинит. Вот, к нему давайте заедем. Три минутки буквально.
    - Хорошо, - сказал глава, вставая.

    …Анохин – одноногий инвалид лет сорока пяти, - завидев главу,  открывшего дверь в его мини-павильончик, застыл с молотком над ботинком.
    - Здравствуйте, Николай Павлович! – сказал Валерий Ефремович, предварительно выяснивший имя-отчество претендента на благотворительную услугу.
    - Ас-сьти! – ответил инвалид растерянно.
    - Тут одно заведение благотворительную акцию проводит, вы попадаете под их критерии. Только уточняющий вопрос: вы женаты?
    - Не-ет, - ответил ничего не понимающий сапожник.
    - А, с кем-нибудь встречаетесь? В интимном смысле?
    - Чего?!
    - Ну, женщина у тебя есть?
    - А, баба. Нет. Кому я безногий нужен.
    - Вот и ладно. - Валерий Ефремович протягивает ему красивый лист формата А4.
    - Что это? - пугается инвалид.
    - Сертификат на бесплатное посещение Центра коммерческого секса. Вы о нем слышали?
    -  А-а, - осклабился инвалид, - слышал, да. Только думал, это врут.
    - Нет, не врут. Вам, в рамках акции помощи инвалидам, можно посещать заведение два раза в месяц бесплатно.
    - Да вы че!.. Ну, и дела-а!..
    Из-за спины главы выглядывает Злата Михайловна и протягивает Анохину планшетку с бумажкой. – Вот тут распишитесь, что сертификат получили, – она ткнула ему ручку. Инвалид с расползающейся ухмылкой расписался в бумажке.
    - Там телефон на обороте, – уточнила соцработник. - Выбирайте день или вечер, вас микроавтобус и заберет, и привезет обратно, у них и коляска инвалидная есть, если нужно.
 - А это не прикол, а? – говорит инвалид Николай Павлович.
 - Мы что, похожи на прикольщиков! – говорит строго Валерий Ефремович и заслоняется от невесть откуда взявшегося мелкоформатного пыльного вихря…

    Из школы Настя пришла в слезах. На вопрос Оли, что случилось, дочь ответила, что Денис Грачёв с пацанами дразнит ее, говорит, что их папа гомик и она – дочь гомика, и как он сделал ее, если он гомик, и что… тут она споткнулась и разревелась во всю глотку. У Оли был порыв вскочить, бежать в школу, найти этого Дениса и разорвать его на части. Женщина с трудом взяла себя в руки.      
    Бывая на родительских собраниях, она слышала про этого хулиганистого мальчишку не раз. Женщина посмотрела на часы и пошла в школу.
    Эвелина Андреевна – классный руководитель Насти, уставшая, рано постаревшая женщина - молча выслушала возмущенную мать и сказала, что Денис уже находится на заметке в социальной службе. И что жалоба на мальчишку может плохо для него закончиться. Новая власть в таких случаях ни с детьми, ни с родителями не церемонится. Оля возмутилась: и что, оставить его издевательства без ответа? Классная руководительница робко возразила, что ее муж официально сознался в своей ориентации, а дети – что с них взять? Тут Оля совсем взвилась и сказала, что не потерпит издевательств этого Дениса и потребовала вызвать родителей мальчишки в школу.
    Встреча произошла на следующий день в присутствии отца Дениса – угрюмого мужчины с вывернутыми ноздрями, похожего на поросенка - как уже знала Оля, уволенного полицейского и, судя по его виду, прикладывавшегося к бутылке. Мать мальчика лежала в больнице – там что-то серьезное было - тут же присутствовала и социальный педагог, которая сказала, что по результатам встречи она должна будет написать отчет в социальную службу, потому что с Денисом это уже не первый инцидент. Отец посмотрел на нее тяжелым взглядом и ничего не сказал.
    Встречей Оля осталась удовлетворена: мальчишка, глядя в пол бормотал, что он больше не будет, отец в конце встречи сказал с угрозой, что он с сыном дома поговорит «по-мужски» и это не предвещало ничего хорошего для пацана. Соцработник предостерегла его от рукоприкладства, а Оля была «за» - пусть поговорит так, чтобы у пацана задница горела! Может, тогда будет обходить ее дочь седьмой дорогой.
    Через два дня Настя пришла из школы и радостно заявила, что «придурка Дениса забрали! Прямо из класса!». Оля сначала не поняла, как это забрали? Дочь сказала, что Дениса избил отец и приехали ювеналы, и теперь мальчишку отдадут в другую семью. Ювеналы? – Ага, - сказала дочь. – Мне Лиза сказала, это мужики такие из детдома.
    Потом дочь ускакала к себе на второй этаж, делать уроки, Оля, убравшись на кухне, поднялась следом – вытереть пыль. Настя при виде матери захлопнула ноутбук, - на лице дочери крупными буквами было написано, что она что-то скрывает, тут зазвонил телефон дочери, и та убежала в сад, секретничать с подружкой Лизой. Оля, открыв ноутбук дочери, ошалела: на странице «Одноклассников» вверху информационной ленты красовался пост под названием «Как правильно делать минет?».  Она захлопнула ноутбук, будто увидела змею или мышь и забыла про уборку. Прискакала дочь, Оля ушла, ничего не сказав.
    Вечером этого же дня они ужинали втроем за своим красивым столом в гостиной. Настя тараторила без умолку, перед Олей все стояла страничка из «Одноклассников» – она до сих пор не знала, как на это реагировать, Валерий Ефремович, вдруг, вспомнив, спросил дочь, знает ли она мальчишку, что сегодня забрала опека?
    - Конечно, папа! – радостно сказала Настя. – Это Денис! Он меня дразнил!  За это его и забрали!
    - Как это? – опешил глава и отложил вилку. 
    - Настя, помолчи! – строго сказала Оля. – Валера, я тебе потом расскажу.
    Валерий Ефремович строго посмотрел на жену. – О чем?
    - А, нечего обзываться! – капризно сказала дочь и бросила ложку на стол.
    - Как обзываться? – сказал отец.
    - Настя! – повысила голос мать. – Вон из-за стола! Иди к себе в комнату!
    - Ага! – встала дочь. – Я виновата, да! Он обзывался, а я виновата!.. Всегда так!..
    Девочка встала из-за стола и поплелась по лестнице на второй этаж.
    - Я весь внимание, - сказал муж Оле. Женщина открыла, было, рот и в этот момент на улице очень громко хлопнуло и посыпались оконные стекла, Настя на лестнице завизжала и присела; хлопнуло второй раз – теперь громче - на стол с грохотом, в пыли и штукатурке, упала люстра, Оля закричала и бросилась к Насте, которая клонилась на лестнице с окровавленной головой. Валерий Ефремович, почти не соображая, промычал что-то нечленораздельное и выскочил во двор, а потом и на улицу. Там было темно и пусто. Он опять бросился в дом.
    Дочь лежала на лестнице и плакала – жива! Жена трясущимися пальцами ощупывала ей окровавленную голову, закричала. – Скорую вызывай! 
    Валерий Ефремович разгреб на столе, среди осколков люстры и штукатурки телефон и стал лихорадочно искать номер, позвонил, потом набрал участкового...
    Вычислить стрелка не составило труда. Это был отец Дениса Грачёва. Когда вызванный участковым спецназ вошел к нему в дом, то застал его мертвецки пьяным, спящим в круге мочи на диване. Рядом, на полу, лежала двустволка.
    Рана у Насти оказалась не опасной – осколок от люстры скользом содрал кусочек кожи на голове - и все же на ночь ее оставили в больнице. Жена осталась с ней, потом, как узнал Валерий Ефремович, с ней случилась истерика и ей вкололи успокоительное.

    Утром Вера Сергеевна принесла почту, был там и запечатанный пакет со звездочками по кругу. Валерий Ефремович вскрыл его, не ожидая ничего хорошего. И – точно: главу администрации благодарили за мужество, проявленное в стране с сильными гомофобными традициями - имелся в виду каминг-аут, - но и предлагали пройти или процедуру медицинского осмотра, доказывавшего его ориентацию, или представить своего партнера – официального гомосексуалиста – подтвердившего бы их связь. У главы администрации от прочитанного перехватило дыхание, едва он оклемался, как судорогой свело правую руку. О боже, что это?!
    Зазвонил телефон, когда он все пытался размять непослушную конечность. Это была Оля – они с дочерью были в загородном пансионате на реабилитации. Настя после трехдневного молчания, наконец, сказала несколько слов. «Хоть одно хорошее известие», - подумал он, отвечая повеселевшей жене, что у него все хорошо. Да, уж! Просто зашибись!..
    После мрачного раздумья: позвонить врачу или загадочному Дмитрию, Валерий Ефремович выбрал второе, в надежде, что будет предложен вариант отечественного решения проблемы: или заплатить кому-нибудь или купить результаты медосмотра. Тот предложил встретиться у него на квартире, Валерий Ефремович согласился.

    Дмитрию было чуть-чуть за тридцать. Он служил в ОУБ – областном управлении безопасности, сформированном вместо разогнанной ФСБ. На руках у него были черные перчатки. Оказалось, они скрывает экзему - у ревнителя государственных интересов осеннее обострение. Квартира Дмитрия никак не сочеталась с образом защитника государственной безопасности, а больше походила на обиталище то ли богемного художника, то ли гламурной девицы, но сильнее всего его поразила арфа, прикрытая невесомым шелком.
    Обладатель замаскированной экземы не принял возражений главы, что тот за рулем, и они выпили коньяка. Валерий Ефремович, не притрагивавшийся к крепкому алкоголю три месяца, опьянел, проблема вдруг показалась ему пустячной, и он спросил, как ему выкрутиться, ведь он может помочь? Так?
    - Конечно, помогу, - сказал Дмитрий. – Или я тебя трахну, или ты меня.
    - Не понял! – сказал ошарашенный Валерий Ефремович.
    - Выбирай, кем будешь: бабой или мужиком? Мне – все равно.
    - Как «бабой или мужиком»? Разве мы не договоримся?
    - Не-а, - сказал Дмитрий, отправляя в рот кусочек шоколада. – Я тебя полюбил с первого взгляда! – кажется, он издевался.
    Валерий Ефремович поднялся. – Это – не вариант.
    - Вариант, вариант! И других у тебя нет!
    - Почему?
    - Во-первых, если сядешь за руль, я тебя заложу. Мне есть, кому позвонить, и схлопочешь пьяную езду.
    - Я на такси уеду.
    - А, во-вторых, Арнольду Яновичу это не понравится. Не понравится так, что он выкинет тебя с твоей должности.
    - Арнольду Яновичу?! При чем здесь он?!
    - Он подставляет зады своих подчиненных, чтобы сохранить свой.
    - Не верю.
    - А, ты поверь! – повысил голос Дмитрий, налил полбокала коньяка и ткнул главе. – На! Легче станет…
    Валерий Ефремович залпом выпил напиток и сел на прежнее место. Пока глава тупо смотрел на арфу, Дмитрий вышел в другую комнату, вернулся уже в халате и с круглой баночкой, перчатки теперь были красными. Валерий Ефремович как загипнотизированный переводил взгляд с баночки на перчатки, ему так и виделись красные рожки на голове Дмитрия, всплыло слово «любовник дьявола».
    - Так кем будешь? Мужиком или бабой? – спросил зачарованного главу потенциальный любовник.
    - Мужиком.
    - Раздевайся и иди в душ!..
   Валерий Ефремович выпил еще полбокала коньяка и, покачиваясь, пошел в ванную.

    …Они сидели за столом в модерновой кухне Дмитрия: Валерий Ефремович в трусах и майке, Дмитрий – в халате и красных перчатках.
    Главе было стыдно и мерзко. Он до сих пор чувствовал на своих руках тепло волосатых ягодиц его… «визави», перед глазами мерно колыхался податливый зад Дмитрия. После соития они выпили ещё раз, Дмитрий смотрел на главу насмешливо, тот – протрезвевший – сумрачно, почти с ненавистью.
    - С боевым тебя крещением, товарисч! – издевался Дмитрий. – Ты – кончил, значит, получил удовольствие. Надеюсь, ты меня уже любишь?
    Валерий Ефремович не откликнулся на провокации «оубэшника», как он его окрестил, спросил раздраженно. – Что дальше?
    Дмитрий встал, и они прошли в гостиную, где случилось «это». – Смотри! – ткнул он пальцем в картину на стене, выполненную в сложной технике с гипсом, стразами и камнями.
    - Что, «смотри»?
    Дмитрий взял Валерия Ефремовича за руку, словно ребенка, и подвел к картине. – Вот! – Почти незаметный издали, среди страз и камней, темнел глазок камеры. – Я наше кино снял. Теперь Арнольд Янович убедится, что ты – полноценный гей. Номинально ведь это – так? Да?
    - А-а, ты, сука! – бросился глава на гея-«оубэшника», но тот профессионально отступил на шаг и заломил Валерию Ефремовичу руку, да так, что тот завопил. Дмитрий отпустил его. Глава стал трясти рукой, гей опять насмешливо смотрел на него. – Не делай так больше – руку сломаю!..

    …Теперь они сидели в гостиной и опять пили. Валерий Ефремович все больше трезвел.
    - Ты, Валера, не переживай так сильно! – разглагольствовал пьяный Дмитрий. – Будет тебе вознаграждение за твое падение. О – стихами говорю!.. Думаешь, новая власть долго продержится тут на своих европейских ценностях? Скоро они начнут вас – управленческую верхушку - покупать, иначе им в России не удержаться. Будут осыпать вас благами. Будет у тебя и государственный особнячок с обслугой, и тачка крутая с водилой. Всё будет как при коммунизме. И я этого дождусь и ты – не будешь дураком – дождешься. В России по-другому нельзя. Напрямую европейцы нашими холопами управлять не смогут. Мозгов не хватит. А мы вот они – компрадорчики сладкие... – он неожиданно встал и поцеловал главу в губы. Валерий Ефремович замахнулся, но ударить не решился.
    - Усвоил урок, усвоил, - поощрил его Дмитрий, - мой ты козел!..

    Валерий Ефремович едет за рулем своей начальственной малолитражки. Настроение у него: взять ружье и пристрелить или Дмитрия, или Арнольда Яновича, или обоих. Или более реалистично – приехать к себе, зайти в кабинет, взять лист формата А4 и написать заявление по собственному желанию, чтобы избежать новых унижений и будь что будет.
     Он останавливается на перекрестке, пережидая красный, прямо у его окна человек с мешком и пикой собирает мусор с обочины. Он поворачивается к нему профилем и – ба!  Это Алексей Игнатьевич Верстаков, главный идеолог при старой власти, пламенный борец с европейскими ценностями, уволенный со всех должностей и получивший волчий билет. Он и Валерию Ефремовичу как-то звонил - искал хоть какую-то работу, но глава отказал: не посмел пойти против воли нового начальства.
    «Вот оно, мое будущее!» – думает Валерий Ефремович, глядя на проигравшего защитника традиционных ценностей. Желание писать заявление у него пропадает.  Звонит жена, говорит, что дочь больше не произнесла ни слова, настроение у нее на нуле. Валерий Ефремович, как может, утешает Олю, закончив разговор, думает, что куда ни кинь, всюду клин, налево пойдешь – хреново, направо – катастрофа. Так уж лучше катастрофа с удобствами, комфортабельная и при власти.

    Вечером, приехав с работы в одинокий дом, он оглушил себя водкой. Получилось. Проснулся во втором часу ночи и понял, что больше не уснет. Валерий Ефремович встал, включил телевизор, тупо пощёлкал каналами и выключил. Вдруг, вспомнил дневную мысль: сегодня Михалыч опять закрасил изображение мужского члена на заборе вокруг недостроенной церкви. Непотребство всегда появлялось на следующую после этого ночь. Глава хотел попросить участкового посторожить ночью, глядишь, прихватил бы злодея, но у того болел грудной ребенок – надо было помогать жене. Валерий Ефремович решил пойти сам. Налив во флягу граммов двести водки, положив в карман кусок хлеба с огурцом и фонарик, он пошел к церкви.
    Было довольно холодно, он посмотрел в небо, но вместо звезд увидел концентрические расходящиеся круги. «Что это?!» - подумал он удивленно. - «Не конец же света!.. Ракету какую-нибудь запустили?..».
    Сидя на старых кирпичах и беспокойно поглядывая на небо, Валерий Ефремович решил ободрить себя и глотнул из фляги обжигающего пойла, заел огурцом с хлебом; как-то разморило, и он прислонился к холодному профилю забора, задремал. В полусне что-то шипело - змея! – лезла прямо из середины этого концентрического небесного круга! Он испугался и проснулся. Шип доносился от дальнего конца забора, где маячила еле видная тень. Валерий Ефремович достал из кармана фонарь и щелкнул выключателем. От неожиданности человек в капюшоне и со спреем в руке присел. Глава встал и бодро зашагал в сторону «художника», который, не шевелясь, сидел на месте. Приблизившись, Валерий Ефремович не поверил своим глазам – это был Михалыч.
    - Ты-ы! – опешил глава. – Ты охренел что ли!
    - У меня ноги отказали!
    - Чего? – не понял Валерий Ефремович.
    - У меня ноги не слушаются. Я встать не могу.
    - Это от испуга. Слава богу, не обосрался! – «успокоил» он злоумышленника. Глава вспомнил, как у него сегодня свело руку и хотелось помощи. Валерий Ефремович склонился над Михалычем и стал мять его ноги.
    - О-о! – облегченно вздохнул Михалыч. – Почувствовал. Тепло пошло.
    Кряхтя, он поднялся на ноги. – Фонарь выключи. Че светишь, как в гестапо! – проворчал он.
    - Это ты мне выговариваешь! Может мне извиниться! Ты че тут херней маешься! В детство не наигрался?
    - Это я тебе свой протест выражаю.
    - Протест? По случаю чего?
    - Что в партизаны не ушел. А прислуживаешь этим пидорасам. И сам…, - Михалыч не решился закончить мысль.
    - Ты чего мелешь! Какие партизаны! Где ты их видел!
    - Партизаны всегда есть. Их только найти надо.
    - О-о-о! – разозлился глава. - У тебя в голове опилки что ли! Член он в знак протеста рисует! - Валерий Ефремович выругался, достал фляжку и приложился. – А потом сам же его и закрашивает!
    - Ну, так, русская душа потемки! Может, угостишь, начальник, - сказал Михалыч и протянул руку. Глава посмотрел на него, выдержал паузу, тот отвел глаза, но не руку, глава молча ткнул ему емкость. – На! Настырный ты, однако.
    - А то, - сказал Михалыч и сделал пару добрых глотков, от протянутого огурца отказался. – Чего добро переводить.
    - Если не прекратишь свои художества, уволю на хрен! – сказал глава, пряча флягу в карман. - Будешь на одну пенсию жить! Ты меня понял?
    - Понял!
    - И никаких других форм протеста! Понял?
    - Понял, - сказал Михалыч, развернулся, собираясь уходить, и тут из темноты раздался приказ. – Руки вверх! Или стрелять буду! - их ослепил фонарь. Михалыч опять рухнул на карачки.
    - Максимов, ты что ли? – сказал после секундной паузы глава.
    - Я-а! Валерий Ефремович?! Вы чего тут делаете?! – сказал голос удивленно.
    - Свет выруби!
    Световой конус ушел вбок – на незаконченный член - и появился участковый Максимов с пистолетом в руке. – Вы чего тут делаете?
    - Да, вот художника прихватил. Любителя порисовать мужской орган.
    - Я думал, это подростки.
    - Ага, подросток шестидесяти четырех лет.
    Максимов открыл кобуру и стал прятать туда предмет своей гордости – новенький «Хеклер и Кох».
    - Слушай, может, его пристрелим, в назидание другим? – сказал глава.
    - Шутите, Валерий Ефремович? – ответил участковый.
    - А, что, решили же в Германии когда-то проблему зайцев, расстреляв безбилетников? А мы любителей заборной живописи враз приструним. Давай пристрелим?
    Максимов смотрел на главу, пытаясь понять, то ли он шутит, то ли – всерьез. На его простодушном лице отражалась противоречивая гамма – он то пытался улыбнуться, то становился серьезным.
    - Ты чего, Валерий Ефремович! – подал голос Михалыч, наконец поднявшийся с колен. – Ты кончай его подзуживать, а то мало ли…
    - Да вот иногда тянет принять очень простое решение, глядя на таких, как ты. Иди отсюда!
    Михалыч не заставил себя уговаривать и скрылся в темноте, уже где-то издалека крикнул. – А, партизаны есть! В России по-другому не бывает! Кто-нибудь да появится!..
   « Хрень какая!» – думал про себя Валерий Ефремович. - «Наш народ разъелся и расслабился»… Он посмотрел в небо – бледные круги почти исчезли.

    В пятницу, сразу после планерки позвонил Арнольд Янович. – Ну, что, Валерий Ефремович, - сказал босс, – ты доказал свою преданность. Могу поздравить тебя! Принято решение назначить тебя на должность главы администрации Пригородного района. Так что сдавай дела, в среду представлю тебя новому коллективу.
    Начальник положил трубку, а Валерий Ефремович все прислушивался к себе, ища бурную радость от восхождения на новую карьерную ступень и не находя ее. Возможно, причиной ее была утренняя поездка в пансионат, где находился реабилитационный центр. Его встретила жена с опухшими от слез глазами. Настя заговорила, но… она стала заикаться. Валерий Ефремович долго сидел на лавочке в лесопарке, что раскинулся вокруг пансионата, гладил молчавшую дочь по голове и говорил, что все будет хорошо и что они найдут врача и ей обязательно помогут…
    Валерий Ефремович перекинулся от одних невеселых мыслей к другим «таким же веселым»: утром позвонила Марина - гражданская жена Саши, сына от первого брака. Она просила встретиться, хотела поговорить о Саше, на вопрос «Что случилось?» сказала, что это не телефонный разговор.
    Двадцатичетырехлетняя Марина работала продавщицей в обувном магазине, сын – врачом-урологом в частной клинике. Вместе они уже были полтора года. Когда Валерий Ефремович узнал, чем занимается пассия сына, он удивился явному мезальянсу: успешный врач с хорошим заработком, квартирой, машиной и перспективами, и продавщица? Но встретив ее вживую – скуластую русоволосую красавицу - все понял: конечно, мозг у сына отключился от этой красотки, да и с ним – Валерием Ефремовичем - будь он на его месте, произошло бы то же самое. И плевать было на то, что Марина-телефонистка (как он прозвал ее) была девушкой, мягко говоря, недалекой: со словно прилипшей к уху трубкой смартфона; болтала она по нему, наверное, и во сне, и во время секса. В день знакомства она сказала, что ей надо поправить прическу, потому что на голове у нее каламбур, имея в виду сумбур.
    С сыном у Валерия Ефремовича отношения были сложные, в последние три месяца их не было вовсе, а все началось одиннадцать лет назад, когда умирала от рака его жена и сашина мать - Инна. Когда ее – безнадежно больную – отправили домой, Саша, тогда студент-первокурсник медицинской академии, делал ей обезболивающие уколы и был с матерью до самого конца. Валерий Ефремович, ссылаясь на занятость, а на самом деле по малодушию, старался бывать дома, где воцарилась атмосфера смерти, как можно реже: уезжал пораньше, возвращался позже.
    Когда все кончилось, с Сашей случился нервный срыв, он кричал на отца, что это он виноват в смерти матери и что он ему этого никогда не простит. Сашу забрали в психоневрологический стационар, через неделю он вернулся оттуда притихший. Валерий Ефремович так и не узнал причину сыновней ненависти: жене он не изменял, не то, что не бил, голос не повышал ни на нее, ни на сына. А то, что смалодушничал, да – виноват, но жизнь Инны это бы не продлило. Хотя…
   После этого между ним и сыном возникла невидимая, но прочная стена. А три месяца назад, когда Валерий Ефремович стал сотрудничать с новой властью, Саша заявил, что знать его не хочет, и чтобы ноги его не было на пороге его квартиры (кто тебе её купил?). Глава очень тяжело пережил этот удар, но пути назад не было.

    С Мариной они решили встретиться в сквере, рядом с торговым центром, где она трудилась на ниве торговли обувью.
   Подруга сына и здесь была верна себе: к лавочке, где сидел Валерий Ефремович, она приближалась с трубкой, прилипшей к уху, и лишь подойдя, отключила смартфон и положила его в сумочку. Она поздоровалась и села рядом, окатив его очарованием красоты, молодости и …легким запахом чеснока. Видимо, она что-то прочла на лице главы, потому что тут же полезла в сумочку, извинительно бормоча на ходу, что они только что с девочками пополдничали острым салатиком. Она вытащила пластик жвачки, развернула его, положила в рот и продолжила. - Я отпросилась на пятнадцать минут, Валерий Ефремович. У нас начальник такой зверь. У меня к нему апатия.   
    - Может антипатия?
    - Ага – антипатия. Разве? – тут же засомневалась она. – Сейчас читал нам лекцию, что мы должны внушать клиентам локальность к нашему бренду и…
    - Локальность?
    - Ну, да.
    - Может, лояльность?
    - А, да – лояльность. Точно лояльность?
    - Точнее не бывает.
    У нее зазвонил телефон.
    – Валерий Ефремович, секундочку, – сказала девушка. - Это может быть важно. – Она включила трубку и через секунду с визгом вскочила с лавочки. – О, Валерий Ефремович! Круто! Я вошла в финал конкурса «Шопоголик месяца»!
    - Так ты за этим меня позвала?
    - Нет, конечно, но, Валерий Ефремович, это же круто! Ну, скажите!
    - Ладно, пускай – круто! И, все-таки, зачем ты меня позвала?
    Марина с трудом стерла энтузиазм со своего лица и опять села на лавочку, достала зеркальце и поправила выбившуюся прядь. - Кажется, Саша стал этим… слово крутится… - она нахмурилась, посмотрела в небо, ища там ответа - …картошку там хранят.
    Все так же хмурясь, она бросила зеркальце в сумку.
    - В подвале, что ли?
    - Да, точно!.. Подполье! Он уходит в подполье!
    - Чего?!
    - И вообще, он меня совсем забросил и вечерами встречается с какими-то мужиками. Однажды я вечером домой зашла, а они все сразу замолчали и ушли. Странные такие, на прежних сашиных друзей не похожи. Не тусуются нигде, в ночники не ходят, только болтают, что так дальше жить нельзя и надо что-то делать. Не понимаю, чем им сейчас плохо. А вчера я случайно услышала, как Саша говорил по телефону, что надо организовывать, ой!.. соту?..  Нет, не соту?.. А эту…
    - Ячейку, что ли?
    - Да! Ячейку подпольную! Это же что-то опасное?
    - Он что, совсем с ума сошел! Ты кому-нибудь об этом говорила?
    - Да вы что, Валерий Ефремович, двинутая я что ли!.. Я только Саше говорила, но он меня не слушает. Говорит, это компьютерная игра такая и я, тупинда, ничего не понимаю…
    - Даже так?
    - Да – так. Хотя он не прав. Когда я пугаюсь, у меня в голове проясняется, и я начинаю многое понимать. А я уже который день пугаюсь, что с ним что-то случится… Поговорите с ним, вы же отец…

   Сына Валерий Ефремович решил перехватить на автостоянке у клиники, в которой он работал. Пока он его ждал, кто-то ткнулся в его руку - это был пес. От неожиданности Валерий Ефремович шуганул животное и оно скрылось между автомобилями.
    Сын вышел из клиники в начале седьмого – он был, как всегда, со вкусом и модно одет, высокий, тонкокостный, как и его покойная мать, и такой же, как она, упрямый.    
    При виде отца Саша остановился, за его спиной из здания выходили коллеги, и он решил, что глупо будет отфутболивать его на их глазах. Он подошел почти вплотную к отцу и тихо спросил, что ему надо?
    Валерий Ефремович сказал, что нужно поговорить.
    - О чем?
    - О тебе.
    Они подошли к автомобилю сына.
    - Я тебе уже все сказал три месяца назад.
    - Если ты не думаешь о себе, и тебе, как говорится, по барабану, то подумай о своей подруге.
    - А-а, это мой никчемыш тебе что-то напел?
    - Марина? Никчемыш? – Валерий Ефремович усмехнулся, но как-то горько. - Да, она попросила с тобой поговорить. Она утверждает, что ты собираешься заниматься подпольной деятельностью?
    - Она слышала звон, но не поняла, где он. Это компьютерная игра такая. «Подполье» называется.
    - Я, по известным причинам, тебе не верю.
    - Не верь. Мне какое дело.
    - Ты по молодости думаешь, это шутки. Типа, компьютерной игры, но ты ошибаешься. Последствия этой «игры» будут очень печальные. И для тебя, и для меня, и для моей семьи.
    - Вот, с этого бы и начинал - «для тебя»…
    - Этим ты признаешь, что вы там не шутками занимаетесь.
    - Может, пойдешь, заложишь меня?
    - Ты мой сын и прекрасно понимаешь, я этого никогда не сделаю.
    - Да, ну! Единожды предавший….
    - Я никого не предавал. Я – управленец, а не солдат, и я не желал, как и многие другие, чтобы у нас началась анархия.
    - Ну-ну! Железное оправдание!
    - Саша, ты моя плоть и кровь! Не ходи по краю! Я тебя прошу! Я тебя умоляю! – он схватил сына за плечо. - Хочешь, я на колени перед тобой упаду?
    - Ты что?! – сын сбросил его руку и огляделся по сторонам, на коллег, то там, то сям, рассаживающихся по автомобилям. Никто не обращал на них внимания. – Что ты спектакль тут устраиваешь! Я - взрослый человек и волен поступать, как мне хочется, а ты потерял право называться моим отцом, когда переметнулся к этим …европоидам!
    Он пикнул ключом, сел в автомобиль и вскоре влился в вечерний поток. Откуда ни возьмись, почти перед бампером сашиного автомобиля, на дорогу выбежала собака – та самая - тот резко затормозил, затормозили сзади за ним. Завизжала покрышками маршрутка в соседнем ряду, послышался короткий собачий взвизг. Дверь маршрутки открылась, вышел водитель и заглянул под капот. Рявкнул что-то неслышное в пространство, понятно – мат. Поток автомобилей медленно тронулся, огибая островок с маршруткой и мертвым псом…

    Сегодня Валерий Ефремович последний раз был в администрации поселка Светлый в качестве главы. Через полчаса Арнольд Янович представит его коллективу администрации Пригородного района.
   Он закрыл дверь кабинета и направился по коридору, из-за угла на него почти налетела Злата Михайловна.
    – Как дела? – спросил он.
    - Ужасно!
    - Что так?
    - Вы помните инвалида, которому вы сертификат на посещение известного вам заведения выдавали?
    Бывший глава улыбнулся. – Конечно!
    - Так вот. Он ухитрился в комнату к девушке, что его должна была… - она запнулась, - …обслужить. …Умудрился пронести бутылку водки. Выпил там ее из горла и потом …в общем после всего избил эту девушку. Мебель поломал, с охранниками пытался драться. В полиции сказал, что напился от волнения. Вот как с такими людьми работать? К ним со всем добром…
    - Да, Злата Михайловна, не все готовы получать блага европейской цивилизации. Во всяком случае, слишком резко получать. Их надо готовить и приучать постепенно.  Но ничего – обвыкнемся. Счастливо оставаться! – он зашагал по уже становившемуся чужим коридору.
    Когда садился в автомобиль, раздался звонок: высветился телефон матери. В последний раз он встречался с ней полмесяца назад. Мать, ее звали Наталья Васильевна, пожаловалась, что, когда она выгуливала своего золотистого ретривера Ральфика, полицейский потребовал убрать за псом какашки, мать уперлась, представитель власти ее оштрафовал и теперь женщина просила содействия сына – он должен был разобраться с этими негодяями, обидевшими ее ни за что. Валерий Ефремович попытался объяснить матери новые веяния, и что его рычаги уже не работают, но та отказалась его слушать, сказала, что он плохой сын, никогда ее не уважал и отключила вызов.             
    Наталья Васильевна не знала о том, что случилось у него в семье, Валерий Ефремович был уверен: во всем она бы обвинила Ольгу, которую не любила, а внучку считала балованной и глупой. Светом в окне для нее был внук, сын Валерия Ефремовича – Леша.
    Глава – теперь уже бывший – не без сомнения нажал кнопку вызова. Мать закричала в трубке. – Лешу арестовали! Прямо при мне! Я у него в гостях была!.. Ты – предатель! Как ты мог! Родного сына сдать! Как ты мог!.. Будь ты проклят, Иуда!..
    - Ма! Ты что! – попытался прервать ее ошарашенный Валерий Ефремович.
    - Это ты! Это ты сделал!.. Ты никогда его не любил! Это – ты! Гореть тебе в аду! Пусть…
    Валерий Ефремович отключил трубку и застыл оглушенный...  Опять свело руку…

    Арнольд Янович представил нового главу в конференц-зале администрации Пригородного района. По этому случаю были произнесены прочувствованные дежурные слова и самим боссом, и Валерием Ефремовичем, который чувствовал себя словно автомат, и слова эти говорил будто кто-то другой, бывший снаружи его, а он – настоящий – спрятался, съежившись, глубоко внутри и, только вошедший и севший прямо перед ним карлик, слегка пробудил его в норе. Как выяснилось чуть позднее, это был начальник департамента культуры, а до этого - художественный руководитель ансамбля лилипутов, расформированного новой властью, как унижающего достоинство людей с физическими недостатками.
    Валерий Ефремович деревянно улыбался.
    Когда представление закончилось, теперь, уже официальный, глава Пригородного района, вышел на крыльцо проводить Арнольда Яновича. Тот сел в автомобиль и едва он тронулся, раздался взрыв. Валерия Ефремовича взрывной волной ударило о стену и, впадая в забытье, осыпаемый пылью, мелким мусором, осенними листьями, он увидел яркое короткое кино - лилипутов кричавших: «Мы пришли! Мы пришли!»
    «Так вот, какие вы – партизаны!», -  подумал он, окончательно вырубаясь.

                КОНЕЦ