Кольцо Шакьяити

     Это была моя любимая часть процесса – зажимать и скручивать провода вокруг столбов так, чтобы получались стальные спирали. Когда достигалась максимальная сила напряжения механизма, в рукоятке всегда щёлкала пружина, и её вибрация сразу же передавалась моим рукам – превосходное чувство! Иногда казалось, что так можно слышать звон собственных костей, но если делать всё слишком быстро, то можно было ощутить боль в правом предплечье.
     Увлёкшись, я не обратил внимания на то, как все пошли на обед. Самое смешное в том, что именно из-за таких эпизодов в других бригадах некоторые считали, что у меня проблемы со слухом. Что же – их беда в том, что они не умеют испытывать наслаждения от своей работы.
     Я остановился и оглянулся. Лил моросящий дождь, но мне было жутко жарко, так что я расстегнул и сбросил с себя рубашку. Решил, что нужно затянуть ещё одну спираль, а после этого можно будет и пообедать. Конечно, придётся немного поторопиться с обедом, но даже если я с ним не справлюсь до второй смены – знаю, что бригадир ничего на это не скажет.
     Где-то вдалеке завывали (биологи сказали бы – «пели», но им не приходится слышать это каждый день) притаившиеся в лесу животные  – я прислушался, невольно опустив инструмент. И очень зря, поскольку расслабив руки, я сразу почувствовал их тяжесть. Поэтому трудиться предпочитаю без перерывов, а то после них усталость словно удесятеряется. Впрочем, и трудоголиком себя никогда не считал.
     Продышался тёплым воздухом и снова осмотрел окрестности. В ста метрах от меня виднелись бараки, откуда доносились звуки сотни разных голосов, стуки и скрипы. По отношению к линии, которую мы строим, бараки находятся сзади – так что через пару дней придётся разбирать их, и потом строить вновь – в другом месте. Я посмотрел вперёд и увидел, что ко мне направляется какой-то человек.
     Это был мужчина, и он выглядел вдвое старше меня, если не больше. Это казалось вдвойне странным, поскольку, во-первых, в радиусе ста пятидесяти километров здесь не было никаких поселений, и, во-вторых, отбор в Миссию был чересчур строг, чтобы сюда мог попасть кто-то старше сорока и даже тридцати.
Как бы то ни было, двигался он достаточно проворно, и уже скоро я начал различать черты его лица. Он шёл, словно не видя меня, постоянно держа свой взгляд на уровне горизонта.
     - Что-то ищете? – спросил я, когда он подошёл ближе.
     - Кислородную маску.
     Действительно, он был без маски и какой-либо экипировки.
     - Вы знаете, что разгуливать без нормальной одежды запрещено?
     - Кислородную маску, - строго повторил он, как будто не слыша моих слов.
     - Вот, видите, - указал я рукой на бараки, - пройдите туда. Вам выдадут.
     - Кислородную маску! Маску! – начал кричать он. Похоже, мужчина пришёл не искать маску, а требовать её именно у меня. Впервые я пожалел, что остался здесь один. В рабочей обуви я был не быстрее черепахи и большинства местных животных, отличавшихся крайней неуклюжестью.
     Вдруг я задался вопросом, а как этот человек вообще способен свободно дышать и ходить – и без маски? В этой атмосфере – по крайней мере, пока что, – это возможно не дольше нескольких минут, после чего наступает потеря сознания, а потом и…
     - Маску! Маску! – повторял мужчина всё чаще и настойчивей. Изгибы и линии его лица исказились до неузнаваемости, а потом их и вовсе заволокло туманом. – Ма-аску!...
     Я открыл глаза; моё тело было приковано к столу. Лазурный, едва мигающий, свет вызывал головную боль, поэтому я решил спрятаться за веками. Чуть позже до меня дошло, что источников освещения нигде не было – воздух светился словно сам по себе. Значит, решил я, технология, о которой все были наслышаны, уже начала массово использоваться.
     - Апальев, наш хлопец очнулся, - услышал я голос бригадира.
     - О, славно! Быстрее, чем я ожидал.
     - Угу. Как поставите его на ноги, сообщите.
     - Уже через два дня, можете не сомневаться.
     - Мы передислоцируемся, так что он найдёт нас в новом месте. Координаты передам.
     - Да, конечно.
     - Ты поправляйся, Двоеточев, - обратился он ко мне, - сам знаешь, что натворил. Вот вернёшься в расположение бригады, тогда и задам тебе взбучку перед всеми, чтобы в следующий раз не забывали смотреть на запас кислорода. Ну а пока меня ждут ребята, план надо выполнять.
     Да уж. Значит, не просто потеря сознания, а самые настоящие галлюцинации…
     - Только рядом с красными озёрами, - сказал доктор, прежде чем появился передо мной в полный рост.
     - Простите?
     Щёлкнули держатели – и я почувствовал, что руки мои освободились.
     - Меньше мыслей вслух, мой друг, меньше мыслей вслух!
     - А-а, - протянул я, усмехнувшись, - не сообразил. Голова как подушка!
     - Бывает. Впрочем, говорят, что это очень полезно.
     - Что именно?
     - Размышлять вслух, дискутировать самим с собой.
     Я промолчал. Вскоре доктор вышел, сказав, что вернётся через полчаса, а мне разрешил делать всё, что угодно, кроме резких движений, ну и не выходить из палаты. Когда я подошёл к окну, мои щёки почувствовали тепло солнечных лучей – таких же, какие согревают сейчас моих близких дома, но всё же совершенно других.

     ***

     - Как думаешь, Земля одобрит изменение схемы «ремня»?
     - Не знаю, Таша. Да и, честно говоря, мне всё равно.
     Начальник «Планетстроя», Фиделев, подошёл к схемам, светившимся над столом, и начал в который раз всматриваться в них, как будто перед ним разложили гадальные карты, способные предсказать судьбу десятков тысяч человек.
     - Конечно, - сказал он, - не подумай, что я халатно отношусь к своим обязанностям…
     - Не обижай, Андре, - ответила женщина, - я тебя знаю слишком хорошо!
     - В общем, моё дело – предоставить всплывшие данные, а там уж пусть решают, что важнее: надёжность экваториального пояса – с учётом отклонения в восемь минут и потери примерно трёх землесуток, или идеальная предсказуемость поведения системы и своевременное выполнение плана – с учётом повышения рисков относительно прочности конструкции в критических точках.
     «Схватывание» электромагнитного поля любой планеты – это большая и трудоёмкая работа по созданию фундамента для терраформирования. Эта аксиома планетарного инжиниринга известна более сотни лет, и не раз попытки уйти от неё заканчивались плачевно.
     Фиделев был тем специалистом, который руководит всем процессом схватывания от начала и до конца. На его счету было двенадцать успешных схватываний; одно из них чуть не закончилось крахом, но поскольку условия на планете были крайне тяжёлыми, допущенные ошибки не стали причиной его отстранения от должности. Справедливости ради скажем, что тот проект сам по себе был сомнительным, и кроме Фиделева за него никто не захотел браться.
     Теперь же серые глаза начальника лихорадочно выискивали ошибки в просчётах. Его не покидало странное чувство тревоги, словно возникшее ниоткуда и почему-то не хотевшее возвращаться туда же.
     - Не понимаю, что здесь не так, - он внимательно посмотрел на руки Таши, которая перебирала в пальцах чёрный камешек с каким-то рисунком, - вроде и похуже ситуации были, и эта – по сравнению с ними – просто детский лепет, но никак не могу отвлечься…
     Неслышимыми шагами она приблизилась к нему, и через тонкие, блестящие голубыми огоньками очки, начала как бы невзначай, - когда Фиделев отвлекался от её образа, - всматриваться в его лицо.
     - Тебе пора отдохнуть. Слетай на Землю, ну или куда-то поближе.
     - Когда-когда, а сейчас отдыхать точно нельзя.
     Опираясь руками на стол, Фиделев начал осматривать помещение.
     - Собери сегодня на двенадцатый час совет – можно удалённый. Мне нужны руководители всех направлений, а также бригадиры с первой по шестнадцатую бригаду.
     - Поняла. Тогда я пойду?
     - Да, конечно.
     Женщина сделала шаг в сторону, потянулась правой рукой к браслету, и в то же мгновение испарилась, как будто её здесь совсем и не было.
     Сдержав губами и челюстями порыв зевоты, Андре начал прохаживаться от стола к окну, - за которым открывался великолепный вид на гряду гор, под которыми сейчас одна из бригад рыла туннель, - и обратно. Человек необычайной широты взглядов, который способен углубиться в любой – знакомый или нет – процесс, и уловить его суть, сейчас сам себе казался ребёнком, которого преждевременно заставили решать гиперболические уравнения.
     Ему вспомнились с лекций по истории: как в древности строились первые города, как на это уходили сотни лет, и только спустя тысячелетия создание городов превратилось в подобие рутины. Хочешь новую точку на севере Китая? Пожалуйста, потерпи год-полтора – получи и распишись. Что-то подобное сейчас происходит в освоении космоса: вчера для покорения новой планеты Земля должна была бросить все имеющиеся силы, завтра это будет, вероятно, ежемесячным событием, а сегодня… Сегодня это кропотливая работа, которая – при идеальных условиях – занимает около двадцати лет.
     Так, некоторые проводят полжизни вдали от родных горизонтов, но Фиделеву повезло: каждые несколько лет его направляли от одного «участка» к другому. В каком-то смысле он руководил только заливкой фундамента, а дальнейшая стройка не была его профилем.
     Молния – и сразу последовавший после неё удар грома – вернули начальника «Планетстроя» к действительности. Переменчивая погода – бич Шакьяити. Ещё две минуты назад небо вокруг площадки казалось идеально чистым, но теперь всё начало затягивать чёрными густыми облаками, и единственным, что Фиделев мог разглядеть через какое-то время, - были верхушки гор. Благодаря камерам он видел, что несколько буровых лазеров, только что начавших точить горные породы, были уже выключены, и к ним потянулись люди.
     - Айна! - вдруг громко сказал Фиделев.
     - Я слушаю, - ответил мягкий медный голос программы-помощника.
     - Вторая страница. Запиши: выговор синоптикам.
     - Что-то ещё?
     - Напомнить о встрече на двенадцать. Отключайся.
     Голубоватое свечение над столом исчезло.
     - Воистину, надо было договариваться с шаманами…
     В этот момент одна из лун, рядом с которой постоянно держалась станция Центра Управления, отбросила на планету небольшую полутень, закрывавшую от силы треть её поверхности. Такое случалось здесь в разы чаще, чем на Земле, но до сих пор о местных затмениях никто не сложил ни одной песни.

     ***

     Во все стороны от вереницы робототранспорта и ведущего корабля простиралась ночь, усеянная тусклыми огоньками звёзд и их скоплений. Караван бочкоподобных кораблей вела за собой команда диспетчеров. Длительное пребывание вдали от привычной земли под ногами сказывалось на настроении и взаимоотношении космических дальнобойщиков, но совсем не критически.
     - Ни верха, ни низа, ни права, ни лева… - начал бормотать парень с каштановыми волосами, поднимаясь на капитанский мостик, где каждое утро собирались диспетчеры.
     - Ну, Лев-то ещё с вами, не боись! - ответил мужчина постарше, тыча в себя пальцем. – Эгей! – воскликнул он и начал сотрясаться от беззвучного смеха. - Окийский, похоже, забыл выключить пижаму!
     Все оглянулись на сконфуженного вошедшего, спешащего придать комбинезону рабочий облик.
     - Ну всё, харэ, - отбивался Окийский, - что там с транспортниками?
     - Никаких происшествий, командор, - с акцентом на последнее слово сказал Звонев, капитан экипажа, и аккуратно приложил к голове руку.
     - Ну что ты, Андрюха, про актёрскую игру не слышал?
     - Слышал-слышал. Вот загрузимся вскоре актёрами, и такое кино посмотрим!
     - Ничего нового под Каллисто, - сказал протяжным баритоном Япалов, до этого времени молчавший с самого утра. - Когда-то это мы уже проходили, пройдём ещё раз.
     Каждая из десяти «бочек», приближающихся к Шакьяити, вмещала в себя около трёх с половиной тысяч пассажиров. Этого с запасом должно было хватить, чтобы с планеты поднять на борт всех рабочих на время предварительных тестов и финального действия; часть из них отправится домой, а часть продолжит своё участие в начавшемся терраформировании планеты.
     - Слушай, Япалов, - обратился к товарищу Окийский, - ты же в курсе всех этих дел, да?
     - Каких именно?
     - Ну, инжиниринг, там, «Планетстрой», кто, куда и зачем…
     - Кое-что знаю, но не всё, конечно. У меня тесть в этой сфере разбирается, а я – так, краем уха только улавливаю кое-чего.
     - Фиделева знаешь? – Окийский продолжал проявлять любопытство.
     - Видел один раз, перекинулся двумя словами, и всё.
     - Круто!
     - С каких пор Илья стал его фанатом? – как бы спрашивая у всех, громко сказал Япалов в надежде, что тот после этого отстанет.
     - Да так, просто интересуюсь. Хочу знать, какая это по счёту будет планета, а?
     - Вообще? Или с кольцом?
     - С кольцом.
     - Двести пятнадцатая, - сказал Япалов, но тут же спохватился. – Нет! Двести шестнадцатая, поскольку Вудсон заметно опережает его по срокам.
     - Понятно.
     На несколько минут наступила тишина, прерываемая только короткими замечаниями Звонева и комментариями его товарищей. Показания и графики всех цветов радуги то и дело проносились перед глазами специалистов. Близость к цели путешествия заставляла всех быть более внимательными к своим обязанностям. Это в Солнечной системе всю работу можно поручить программам, но на дальних рубежах подобное, как показал горький опыт, приводит не только к серьёзным издержкам, но и трагедиям.
     - Насколько я помню, - вернулся к теме последнего разговора Япалов, - в последний раз подобная гонка была лет сорок назад. Тогда «Планетстрой» взялся за два равнозначных проекта одновременно, и долгое время не было ясно, где схватывание произойдёт раньше. А так, это редкость…
     - Наверное, я всё-таки не буду относить себя к любителям истории, - прокомментировал слова своего товарища Лев Хайни, старый и опытный дальнобойщик, который уже в шестой раз вызывался на большое задание «в последний раз». – Я больше любитель житейских историй, где как можно меньше цифр, и как можно больше души, тревоги, надежды…
     - Ну, любить историю никто не обязан, - ответил Япалов, - тем более такую…
     - Специфическую, - отозвался Окийский.
     - Да, тем более такую. Специфическую. Но знать её полезно.
     - Спорить не буду, - сказал Лев, и плавно перешёл в наступление. – Андрей, как там твой большой переезд?
     Командир отозвался не сразу, поскольку был погружён в смартфон. Окийский вытащил из кармана липучую игрушку и бросил её в экран перед носом Звонева. Когда тот обернулся, Хайни повторил вопрос.
     - Медленно, - бросая игрушку в Окийского, отвечал Звонев. – И нудно. То она хочет, то уже не хочет, то родители считают, что мы торопимся, то ещё что-то.
     - Странно, вы же совсем недалеко собрались, насколько я помню. Не то, что я.
     - Вот именно. День пути – и ты на родине; хоть по нескольку раз на неделе летай.
     - Хорошо, что меня ничего не держит. Давно думал на старости лет сменить небо над головой. Вот вернусь, и обязательно устрою себе весёлые перемены.
     - Может, на Шакьяити и останешься? – спросил Окийский.
     - Да не, это далековато, и не обустроено нисколечко.
     - Наоборот, - вмешался Япалов, задумчиво осматривая потолок. – По всем показателям эта планета почти готовая Земля, с ней быстро управятся, так что многие захотят перебраться на неё уже совсем скоро.
     - А я думал, что все места заранее распределены.
     - Сказки всё это, Илья; в первой волне заселения от силы пару процентов мест – как сказали бы раньше – по блату. Может, больше – точно не знаю. И большинство из них получают уж точно не любители отдыха – а те, кто обязывается решать самые серьёзные вопросы.
     В углу главного экрана появилось оранжевое свечение, которое быстро приобрело багровые оттенки. Диспетчеры замолчали как по команде, всецело вернувшись к своим обязанностям.

     ***

     Отец по узкой тропинке за руку вёл младшего сына к пику небольшой скалы на юге Португалии; с неё открывался, вероятно, самый живописный вид в ближайшей округе. Между вечерним морем и небом далеко слева постоянно вспыхивали тысячи разноцветных кристаллов, проносившихся по мосту с Европы в Африку – и обратно. Так открывался ежегодный Гибралтарский фестиваль.
     - Жаль, что мы не смогли поехать в этом году, - сказал восьмилетний малыш, когда поднялся наверх и увидел так понравившееся ему в прошлом году зрелище.
     - Если хочешь посмотреть ближе – вот, - услышал он ответ, оглянулся, и заметил трансляцию на экране.
     - Нет, не хочу, - покачал он головой, насупив брови.
     - В следующий раз поедем всей семьей, обещаю.
     - Точно?
     - Конечно! Разве я хоть раз нарушал своё слово, Каскар?
     - Ну-у, - мальчик отвёл глаза в сторону, поразмыслил несколько секунд, а потом протянул руку своему отцу, - договорились!
     Конфликт с непоседой был решён, и теперь Евген, астроном с мировым именем, мог получить удовольствие от знаменитого шоу и просто расслабиться перед подготовкой к завтрашнему эфиру. Он сел на ещё не отдавшие своё тепло ветру камни, вырвал первую попавшуюся длинную травинку, и всунул её твёрдым кончиком в зубы.
     - О, малой, смотри, - сказал он, указывая пальцем вправо, - любители старины идут из океана в сторону моста. Давно я их не видел.
     - Корабли?
     - Да, две штуки.
     - Я только один вижу, - ответил на это Каскар, пряча глаза от солнца под маленькой ладонью. – Где второй?
     - Вон, впереди, вдвое ближе к горизонту.
     - А, да, - только и изрёк мальчик, после чего повернул голову к сияющему радугой мосту, - который сам по себе нисколько не был виден, - и начал быстро поднимать и опускать ногу, пытаясь попасть в музыкальный ритм, звучащий у него за спиной.
     - Сделать громче? – спросил его отец.
     - Нет, не надо.
     Все мысли Евгена Волновски унеслись в терпкое завтра, вернее, именно в тот момент, когда все телескопы Солнечно Системы передадут населению её планет чёткую картинку начала далёкого терраформирования. Не то, чтобы такого ещё никто не видел, но это всегда были записи с места событий. На этот же раз уникальное стечение обстоятельств позволит увидеть момент схватывания электромагнитного поля Шакьяити относительно сразу. Конечно, невооружённым глазом – да ещё в пределах атмосферы – никаких подробностей заметить никому не удастся. Космическое шоу – по предварительным расчётам – можно будет наблюдать почти целую минуту.
     Волновски наизусть знал текст своего выступления по радио, но ему чего-то не хватало среди набора сухих слов о грандиозности, больших достижениях, новых горизонтах. Если не делать нескольких длинных пауз, можно попробовать добавить что-нибудь от себя. Но это «от себя» – решил он – должно выражать всю палитру чувств, переживаемых теми, которые своим тяжким трудом приручили Шакьяити.
     Никакого философствования.
     Никакого морализаторства.
     Никакого пафоса.
     О величии подобных человеческих деяний слышали все, и повторять известные эпитеты Евгену не хотелось. Нужно сказать так, будто сам за себя говорит факт.
     - Пап, пошли домой, - обратился к отцу мальчик, - я устал.
     - Каскар, мы только недавно пришли.
     - Мне скучно, я ничего не вижу.
     - Держи, - Евген протянул сыну смартфон, - давай ещё посидим.
     - Ладно, - мальчик согласился на компромисс, - давай.
     На ветку карликового дерева, росшего рядом с отдыхающими, присела огромная чайка. Внимательно осмотревшись по сторонам, она без страха взмахнула крыльями над их головами, и тут же бросилась вниз. Отец и сын проводили птицу взглядами, после чего многозначительно кивнули друг другу.
     - Будем ждать запуска салютов здесь, или раньше пойдём?
     - Ага, - ответил Каскар, и тут же на смену звукам фестиваля пришла мелодия его любимой игры про велосипедистов. - Жаль, что я велик дома оставил. Ну, ничего.
     Возле ближайших берегов начали появляться закрытые сигарообразные плавсредства – это местные экстремалы решили развлечься. Время от времени они устраивают себе любительские соревнования, и почти всегда делают репортажи для своего канала. Скорость и брызги жёлто-оранжевых волн на закате – это два главных божества, которым они поклоняются здесь в такие вечера.
     Наконец, Волновски сам себе улыбнулся и несколько раз повторил в уме две фразы: «Ещё одна планета обручена. Теперь впереди долгая семейная жизнь!»
     - Это им понравится… - сказал полушёпотом астроном. – Да, понравится. Хотя, вдруг ещё подумают, что я намекаю на многожёнство? Впрочем, человечество – это ведь не одна личность, и это всего лишь метафора.
     - Ты о чём? – обратился к нему сын.
     - Да, так, это по работе… Слушай, может, спустимся – и покатаемся на двух колёсах?
     - А салюты? Они же через полчаса.
     - Полчаса! Успеем накататься и вернуться! А если нет, так посмотрим с другого места.
     - Ладно, тогда пошли.

     ***

     Две пальмы, слегка покачиваясь, отбрасывали полосатые тени на крыльцо моего дома. У входа сидела, помахивая чёрным хвостом, дворняга. Я учил её выдержке, давая команду сидеть, а сам скрывался внутри, и спустя какое-то время выглядывал проверить, не сбежала ли она куда-то; если собака проходила испытание, то обязательно получала поощрение.
     Подойдя к серой двери, я поднёс к её верхней части руку – она стала подобной стеклу, и я увидел, что дворняга никуда не сбежала. Заметив меня, она начала двигать хвостом ещё быстрее. Раньше мне казалось, что у неё плохое зрение, и она узнаёт меня только по рукам. Похоже, я ошибался.
     - Ты ещё здесь? – спросил я. Животное не произнесло ни звука, и я добавил, – Молодец!
     Нащупав на ближайшей полочке заранее пахнущую молоком кость (сам бы съел), бросил её собаке. Поймав приз прямо на лету, она тут же вернулась на место.
     - А ты не глуп! – щёлкнул я пальцами. – Ладно, вольно!
     Через две секунды рыжая дворняга скрылась за углом, в кустах соседской сирени, о чём красноречиво говорил знакомый шелест. «Только не сирень!», - промелькнуло у меня в голове, но я, вместо того чтобы схватиться за первый попавшийся предмет и прогнать им животное, тут же остановил себя. Нужно было спешить на концерт близкой знакомой, и отвлекаться на пустяки было непозволительной роскошью.
     Пройдя в ванную, я снял обувь и зашёл в чистящий аппарат.
     Вспомнилось, как его нахваливал на складе какой-то рабочий; он тоже выбирал себе подобную технику, и, похоже, неплохо разбирался в таких штуках. Тогда мне показались сомнительными достоинства этой машины, но паренёк был не промах – и прямо там показал, что и как нужно делать.
     Босиком встав на круглую площадку, держащуюся на некоторой высоте от пола, он притянул к  голове такой же круг, связанный с первым едва заметными тонкими нитями, зафиксировал их, и запустил. До этого круги светились слабым синим цветом, но после включения цвет преобразился, стал более интенсивным; между кругами то и дело начали пробегать электрические разряды. Вскоре всё самостоятельно вернулось на места, а из нижнего круга вылетела упаковка спрессованных отходов.
     И я не смог отказаться от такого оригинального «душа».
     Каждый раз вспоминаю эту историю.
     Посмотрев в зеркало, я поправил сбившиеся волосы, и вышел – сначала из ванной, потом из дома. Вдыхая сладковатый воздух, двинулся к дороге. Меня увидели проходящие мимо ребятишки семи-восьми лет.
     - Смотрите! Нерпухин! Учитель географии! Надо поздороваться! - начали они перебивать друг друга.
     Поприветствовав всех, поинтересовался, куда они направляются.
     - Идём от ветерана, - сказала девочка с сиреневыми бантами, - сегодня день планеты!
     - О как! А я и забыл!
     - Был бы у вас ваш класс… - начал было говорить один из мальчиков, как его подтолкнула другая девочка.
     - А у кого были?
     - У Двоеточева, - ответили все хором.
     - А вот это неожиданно! Неужто он здесь остался, а я и не знал?
     - Нет, он в гости прилетел к нашему классному.
     - К фон Грамму что ли? Они друзья, оказывается?
     - Угу, - вновь ответили все вместе.
     - Чего же вы такие хмурые?
     - А его дома не было. Пошёл кататься со старшеклассниками…
     - Ладно, не буду вас задерживать. Передавайте привет товарищу, если найдёте его!
     Больше никого на полпути к станции магнитных поездов я не встречал. Ближе к складам начали появляться знакомые и незнакомые лица. Как это бывает чаще всего, на станции обстановка была самой оживлённой. В ожидании поезда я успел рассмотреть облака и свою короткую тень, указывающую ровно на юг.
     Через минуту я уже сидел в третьем – счастливом вагоне, и буквально летел навстречу стальной трубе, простиравшейся во все стороны с востока на запад. Поезд нырнул под неё, а потом снова мчался по открытому пространству, разрезая воздух.
     - День планеты, - тихо сказал я, вспомнив радостных школьников.
     Не успел я проголодаться и перекусить в поезде, как вновь сошёл на твёрдую землю. «Теперь тень указывает почти на север», - подумалось мне. Большой оживлённый город быстро скрыл меня в своих объятиях.
     В суете выходного дня время летело быстрее обычного. Концерт, прогулка в парке, по зелёным – из различных ароматных деревьев – туннелям, отдых на лавочке, несколько стаканчиков клубничного мороженого, - всё это отвлекало от движения небосвода. И вот, наступила ночь, а с ней – пора возвращаться домой. Последние полчаса я провёл в праздном одиночестве, поэтому – в отличие от предыдущего раза – пришёл на платформу вовремя.
     Появился тот же поезд, в котором я ехал сюда. Пассажиров было ещё меньше, чем днём.
     «Ну что же, тогда выберу тот же вагон, то же место», - сказал я себе.
     Двинулись; через несколько мгновений город скрылся далеко позади, за холмами. Разглядеть что-либо вокруг, особенно вблизи, было невозможно даже днём – а о позднем времени даже говорить нечего. Откинулся, немного подвигал локтями, чтобы занять удобную позицию, и уставился вверх. Одно нажатие кнопки – и потолок стал прозрачным.
     - Жаль, что такого никак не сделают для перелётов между планетами, - сказал, рассуждая вслух, сосед сзади.
     - Это да, - согласился я с ним, и принялся обозревать мир над своей головой.
     Вся левая часть неба была усеяна звёздами, особенно много их было на уровне чуть выше тополей, высаженных в пятидесяти метрах от дороги. Прямо над головой простиралась большая – словно лишённая даже самых слабых огоньков – чёрная проплешина. Направо же, почти до самого горизонта, звёзд становилось заметно больше, хотя в целом яркость западного небесного участка ни в какую не могла сравниться с восточной; но по красоте ей не было равных – из-за вытянутого красноватого облачка с блестящими точками, чем-то напоминавшего морскую ракушку. Это была галактическая туманность с видимым диаметром больше, чем у солнца.
     На долю секунды поезд погрузился во тьму, пролетая под Кольцом, которое в последний раз запускалось около девятнадцати лет назад. Молчаливый свидетель прошлого и причина новой жизни на Шакьяити мирно спал. Засыпал и я.
 
10.06.2019, Москва