Деревенька моя

               

             Оскудевшие поля,                Родная моя деревенька-колхозница               
            Мёрзлая болотина,                К тебе моё сердце по-прежнему просится.
            Неприглядная земля                (Из В. Гундарева)
           Да кому-то РОДИНА.               
  (Вл. Хомяков)               
               
             В нашем посёлке было два магазина (лавки): один продуктовый, другой - промтоварный. Справа у входа в продуктовый магазин был подвешен небольшой колокол для набата на случай какого-либо чрезвычайного происшествия, требующего «всенародного» участия. За   время моего жительства в родном посёлке звон этого вестника беды я слышал дважды. Первый, когда загорелась соломенная крыша избушки наших соседей, живших напротив, наискосок через дорогу. Собравшийся народ и скоро прибывший пожарный расчёт быстро справились с огненной бедой.
             На территории МТС стояла деревянная каланча, на которой постоянно находился дежурный пожарный, и весь посёлок с каланчи «был виден как на ладони». При МТС существовала пожарная команда, в распоряжении которой была запряжённая лошадкой повозка для доставки установленных на ней бочки с водой и агрегата, перекачивающего воду усилиями двух или четырёх человек при помощи рычагов, находящихся по обе стороны аппарата, напротив друг друга. Со временем такие повозки заменили пожарные автомобили, оборудованные всем необходимым для борьбы с огнём в самых сложных условиях.  А первый пожарный автомобиль в России, по свидетельству В.А. Гиляровского («Москва и москвичи»), появился в Москве в пожарном депо на Пречистенке в 1908 году, и такие прежние пожарные агрегаты сегодня мы можем увидеть только в кино про старину или в каком-нибудь «пожарном» музее.   
           Второй набат прозвучал незадолго до окончания войны. Местный паренёк, лет шестнадцати, Коваленко Иван, готовившийся стать шофёром и проходивший в это время стажировку, готовился со своим наставником в дальний рейс. Бензина в баке их автомобиля было недостаточно для такой длительной поездки, и в цистернах на нефтебазе тоже осталось чуть на донышке. Чтобы добыть достаточное количество горючего, Иван спустился внутрь цистерны и, сделав несколько вдохов бензиновых паров, потерял сознание. К моменту вызволения будущего шофёра из цистерны я опоздал, но, думаю, что спасение осуществилось благодаря использованию противогазов, которые в ту пору должны были быть в обязательном порядке на любом предприятии. Всё, слава Богу, окончилось благополучно и, кажется, без неприятных последствий. 
         Посередине посёлка, в небольшом бревенчатом домике, размещалась школа с двумя «аудиториями», если их можно так назвать, справа и слева от коридора; причем правая, каким-то образом, совмещала и класс, и учительскую. Школа была начальная. Занятия проходили в две смены, а иногда, в связи с малой наполняемостью классов, недостатком преподавателей и, в силу ряда других причин, с двумя классами разного уровня одновременно.
           Остался в моей памяти один из таких уроков в самом начале моей учёбы в школе. Урок в нашем первом классе проходил одновременно с уроком учащихся то ли второго, то ли третьего класса. У доски Федя Швагер, ученик другого, старшего класса. Федя в глубоком раздумье: он не может вспомнить, как правильно написать слово «деревьев». Учитель обратился к другим ученикам с просьбой помочь товарищу выйти из затруднительного положения. Я оказался один из всей «аудитории» подготовленным для решения такой «трудной» задачи, только для начертания нужного слова мне из-за моего размашистого почерка не хватило оставшегося места в предложении на доске ровно на две буквы.
           Не только я, но думаю даже все жители посёлка, не знали, что старший Швагер (отец Фёдора) был давным-давно обрусевшим немцем и, по неписаным сельским законам, он и всё его семейство были известны в посёлке как Швагеровы. Настоящую их фамилию я уже восстановил для себя, слегка ознакомившись с немецким языком. Фёдор в возрасте около двадцати лет убился, упав с лошади.
           Недалеко от школы находилась могила Салобаева К.Н. «Ежегодно, в день его гибели, -  говорится в упомянутой исторической справке, -  жители села приносят сюда живые цветы, чтобы почтить память этого великого человека. Одна из улиц села носит его имя». За все 18 лет, прожитых мною в Силантьевке, я не видел на этой заброшенной могилке цветов - ни живых, ни мёртвых. До моего отъезда из родного посёлка ни одна из его улиц не носила ни одного знаменитого имени. Были, правда, попытки у могилы Салобаева принимать детей в пионеры, но традицией это не стало.               
          Но вот накануне празднования 76 годовщины Великой Победы, ностальгируя по своей маленькой, но такой дорогой моему сердцу родине, и, благодаря моим молодым, неизвестным мне землякам, из интернета я узнал и даже увидел, как разрослась и похорошела моя маленькая родина – Силантьевка, откуда ушли на фронт мой отец и старший брат; увидел прекрасный памятник первому силантьевскому коммунисту Салабаеву Кириллу Николаевичу и мемориал землякам, не вернувшимся с фронта, где значится и фамилия моего отца, Крутько (Крутикова) Алексея Васильевича.
         Климатические условия Кустанайской области - условия Западной Сибири. Летом на всём протяжении небо покрыто кучевыми облаками; по мере передвижения их по небосклону палящий зной сменялся весьма ощутимой прохладой, когда проплывающее облако закрывало собой солнце. Описание воздуха моей родины того времени требует пера мастера, но я всё же попытаюсь в меру своих способностей в нескольких словах обрисовать его поистине целебные свойства. Воздух того края, где я родился и вырос, имел запах - запах   благоуханных трав и растений.   Я делаю вдох и мне кажется, что я сделал глоток какого-то божественного травяного настоя. Сон в комнате у открытого окна родительского дома чудодейственно снимает усталость и заряжает мой организм    необыкновенным чувством бодрости. Подъезжая к городу Кустанаю (шесть часов утра, лето начала 50-х годов), я случайно подслушал разговор офицеров-лётчиков, возвращавшихся к месту службы из Украины. Они говорили, что где им только не приходилось бывать, нигде не дышалось так легко и свободно, даже в родной Украине, как здесь в Кустанае.
          Зимы отличались свирепыми морозами и обильными снегопадами. Селяне после ночной пурги, чтобы выбраться на улицу, нередко вынуждены были в снегу, завалившем за ночь избушку чуть ли не по самую крышу и заблокировавшем выход, прорывать «туннель». Поэтому двери, выходившие на улицу, должны были открываться вовнутрь. Если же снега выпадало мало, то зима казалась ещё холоднее, и в местах, где отсутствовал снежный покров или его было совсем немного, земля трескалась от мороза.
           На зиму вставлялись в оконные проёмы дополнительно вторые застеклённые рамы.  Простенки между рамами до половины заполнялись соломой или сеном, и там непонятным, чудесным образом заводились мыши. В результате появлялся своеобразный домашний зооуголок. Нам с сестрёнкой доставляло большую радость наблюдать за поведением этих маленьких, забавных и весёлых зверушек. Внутрь нашей избушки они не проникали – здесь за этим строго следила наша любимица - кошка Стюрка.               
          Двоюродный брат моего отчима Шахов Николай подростком трудился в МТС        слесарем-инструментальщиком - конец войны, рабочих рук не хватало. Однажды, окончив все свои дела, Коля вышел из мастерской на улицу.  Вьюга, бушевавшая весь день, еще не утихла. Ветер резкими порывами швыряет снег в лицо, слепит глаза; дороги замело, да и стемнело уже изрядно. Но как бы то ни было, домой добираться надо и Николай, напрягая оставшиеся после напряжённого трудового дня силёнки, преодолевая сопротивление разгулявшейся стихии, нагнув голову, пряча лицо своё от ветра и секущего снега, не глядя по сторонам, стал упорно продвигаться вперёд. Через некоторое время, когда пареньку показалось, что пора уже ему, пожалуй, как - то сориентироваться и определить своё местонахождение   относительно окружающих его предметов. Он осматривается кругом и его охватывает страх, поскольку увидел он перед собой только сплошное снежное пространство. Но вот, приглядевшись, он видит невдалеке торчащий из снега какой-то тёмный предмет, подходит к нему, и от сердца отлегло: он на крыше занесённой снегом избушки, а это её печная труба, и наметилась реальная перспектива спасения. МТС находилась на краю посёлка, а за   нею, на отшибе, по существу в степи, стояло несколько избушек, на крышу одной из них и повезло попасть заплутавшемуся незадачливому юному труженику. Коля стал «описывать» круги по крыше вокруг трубы, пока его не услышали хозяева. Были проведены все необходимые мероприятия по спасению изрядно промёрзшего путника, и Коля, подкрепившись, чем смогли поделиться с ним более чем небогатые, но гостеприимные спасители, заночевал в тепле.
 Как – то, еще до войны, один мой приятель дал мне покататься свои коньки. Коньки в наше время были без ботинок и крепились к обуви (в наших условиях только к валенкам) специальными ремешками. Вот и я кажется очень надёжно привязал коньки к своим валенкам, вышел на улицу и, довольный, покатил по дороге. О наличии   каких – то катков в нашем посёлке в то время говорить не приходилось, водоёмов около посёлка пока не было никаких, а хорошо накатанная дорога на нашей улице вполне меня устраивала, тем более, что движение транспорта по ней было очень редким. Постепенно крепление моё ослабло, а увлёкшись, я не заметил насколько сильно озябли мои руки, и я не могу подтянуть ослабшие ремешки. На моё счастье встретился мне мой двоюродный брат Николай, сын дяди Григория, который был старше меня на четыре года. Он устранил все неполадки в креплении и я отправился домой. Подойдя к двери нашей избушки, открыть её самостоятельно я не смог: руки мои меня не слушались. Я стал стучать в дверь ногой. На мой стук её открыла моя мать и сразу обратила внимание на мои, торчащие как кочерыжки, руки. Сдёрнув варежки, она ахнула: кисти рук моих были белые, как мел, и не гнулись. Отец быстро принёс снега, приготовил посуду с холодной водой, и процесс по спасению моих рук пошёл. Слава Богу, обморожение оказалось неглубоким, кожа на кистях моих рук со временем обновилась, хотя не так скоро, и я мог снова становиться на коньки.
          Уже далеко за вечер - довольно поздно. За окном лютый, трескучий мороз. По улице медленно движется тележный обоз - казахи на волах (или верблюдах) перевозят какой-то груз; далеко-далеко, по всей округе разносится скрип колёс гружёных повозок, который в морозной тишине преобразуется в какие-то совершенно фантастические звуки, словно музыканты какого-то волшебного оркестра настраивают свои космические инструменты. И казахи, сопровождавшие обоз, обязательно зайдут к нам согреться и немного передохнуть - они видимо хорошо были знакомы моему отцу. Одеты они соответственно погоде. Поверх всевозможных курток, поддёвок, на них большие волчьи тулупы; на головах    большие шапки-ушанки из пушистого лисьего меха (малахаи) с большими «ушами» и     надёжно защищающим от холода затылок и шею большим же, достающим почти до спины, «задком»; штаны на них так же меховые, (мехом внутрь); на ногах, прежде всего, мягкие войлочные чулки - пайпаки, а затем уже на них большие, из мягкой кожи, сапоги; на бородах, усах и даже на бровях ночных обозников, ледяные сосульки.
             Надо заметить, что в те далёкие времена люди не опасались друг друга, были более открытыми и сострадательными к людям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Освобождённые из заключения люди в наше время не ездили в поездах и не летали самолетами, как теперь, а на «своих двоих» добирались до своего родового гнезда. Заходит такой бедолага к нам и, коротко рассказав свою грустную историю моей матери, просит: «Покорми меня, мать, чем сможешь», -  и мать собирает на стол, как говорится, что Бог послал, не докучая случайному гостю излишними расспросами.   
              Одиноких стариков в нашем посёлке никогда не оставляли без призрения. Как-то, находясь в отпуске в родном селе у своих родителей, я увидел, как моя матушка собирает кое-какую снедь «навынос». На мой вопрос куда она собирается, мать ответила, что сегодня её очередь кормить одинокую немощную старушку (Байло), жившую на другом конце села.

                Из поколенья в поколенье
                Народ обычай соблюдал:
                Достоин высшего презренья,
                Кто гостю в крове отказал
                (Р. Гамзатов)
                Автомобильное сообщение между Кустанаем и другими населёнными пунктами области на государственном уровне, так это назовем, отсутствовало, и люди, в случае крайней необходимости, передвигались на случайно подвернувшихся на счастье автомобилях. Чаще всего такие поездки совершались с пересадками: так например, до Силантьевки можно было добраться на автомобиле местной МТС, а уж дальше нужно было «ловить» машинёшку, транзитом   пробегавшую через наш посёлок. Беда, если такое путешествие совершалось зимой, и до наступления темноты никакого попутного транспорта перехватить не удавалось, надо было искать ночлег.
Очень много раз мои родители предоставляли приют таким «путешественникам», иногда даже целой семье, под крышей нашего скромного жилища.
                Так, однажды, фронтовик, который после ранения руки получил полугодовой отпуск на излечение и поправку здоровья, на полпути к родному дому вынужден был зайти к нам, чтобы в окно нашей избушки наблюдать за сельской дорогой.  Счастливый солдат не прилёг ни на минуту. Он устроился у окна, из которого хорошо и далеко просматривалась улица, и при появлении вдали света автомобильных фар выскакивал на улицу и справлялся у водителя: не сможет ли он с ним добраться до родных мест. Долго «продежурил» фронтовик у окна и к утру ему всё - таки удалось уехать. Крупно повезло солдату: это был конец 1944-го года и победу, наверняка, он встретил дома.
                Невдалеке от «частных владений» нашей семьи небольшую, но довольно заметную площадь, занимала «плантация» дико растущей конопли. Принадлежала ли наша конопля к тем сортам этого вида растений, «чудодейственные» свойства которых «прославили» её на всю планету, осталось для меня загадкой - необходимая для этого «наука» ещё не достигла рубежей моей маленькой родины, а собственных «быстрых разумом» ушлых химиков к тому времени земля Силантьевская «рождать» ещё не сподобилась. Мы, мальчишки, пробовали на вкус зёрнышки конопли, предварительно их поджарив, но они нам не понравились. В дальнейшем этому участку нашли - таки достойное применение. Коноплю ликвидировали, а до того мы с большим увлечением поиграли в её дремучих зарослях в различные игры, изобретаемые нашей детской фантазией; освободившуюся площадь распахали и посадили на ней картошку.               
                Участки земли под картофель мы получали в разных местах, иногда участок был у    самого нашего двора, а почему мы не пользовались им постоянно, не знаю; возможно таким образом давали земле «отдохнуть». Картошечка-второй хлеб: именно во многом благодаря ей нам удалось пережить трудные военные годы и несколько первых послевоенных лет. Вот какой гимн картошке «пропел» советский писатель В.П. Астафьев в своём рассказе «Ода русскому огороду»: - «Нет, я снова о памятнике речь завожу! Картошке, из которой люди наловчились по всему белому свету готовить с лишком две тысячи блюд, опоре нашей жизни – никакого внимания. По гривеннику всем людям труда – главным картофелеедам – собрать, и пусть самые талантливые художники, самые даровитые скульпторы придумают памятник! Тот, кто умеет сочинять гимны, должен найти самые торжественные слова, и самые голосистые певцы споют картошке гимн на самой широкой площади, при всём скоплении народа.
                Не знаю, кто как, я плакал бы, слушая этот гимн!» И я не сомневаюсь, что подавляющему большинству людей моего поколения, близко и понятно это настроение известного писателя.
          На задворках, в сторону озера, часто встречались канавы, неизвестно когда и для чего вырытые; в земляных насыпях, вдоль канав, мы отрывали корни солодки и жевали их с превеликим удовольствием. Ещё мы могли угощаться такими дарами природы, как смородина неизвестной природы и, чаще всего, некая ягода из «семейства паслёновых», которую мы так и называли просто - паслён или вороняшка.  И ещё одно название у нас имела эта ягода - название её я опускаю из-за его неблагозвучия.   
           Двор наш похоже в какие-то давние времена был огорожен, так как я еще застал на краю двора что-то похожее на земляную стенку шириной в 70 см, примерно, и высотой 120см.  Возможно она также была сложена из пластов и служила когда-то частью стены сарая, конюшни, или какой-нибудь ограды. Постепенно, разрушая её, в «раскопках» я обнаружил нижнюю скрипичную деку. Сколько лет она пролежала «замурованной» в этой стенке, кто был её хозяином? Кто много лет раньше жил на этом благословенном месте и свободное от прочих земных забот время посвящал игре на этом благородном инструменте? А может быть даже это был кто-то из моих предков? Какова его дальнейшая судьба? Все эти вопросы остаются, к великому сожалению, без ответа. Нет у нас такой возможности - заглянуть в то далёкое прошлое, а было бы очень интересно.
             Было у нас два огорода: один во дворе, другой - у озера. На том, который побольше, что у озера, мы выращивали в основном капусту. На том, что во дворе -  помидоры, огурцы и другие, более мелкие овощи, как морковь, перец, лук, чеснок и пр. Незабвенная моя Софья Сергеевна не переставала удивляться тому, что в этом огороде с закрытыми глазами можно было по запаху определить какие растения перед тобою: помидоры, огурцы или какая иная зелень. Здесь же мой курящий отчим выращивал для себя и табачок. После вызревания мы обрывали табачные листья, я нанизывал их на проволоку и вывешивал затем на просушку.
                Рынок – это место, нарочно назначенное,
       Базар гудит, торгуют чем попало:               чтобы обманывать и обкрадывать
  Дровами, тыквами, капустой, табаком.              друг друга.              (Анахарсис)
            В трудные военные годы родители мои нагружали имевшуюся у нас большую, но довольно удобную и лёгкую «на ходу» (в том смысле, что её не так трудно было передвигать) тележку арбузами, дынями, овощами и отправляли меня за семь километров в Большую Чураковку торговать. Продавец из меня вышел, прямо скажем, никудышный: «доходы» от моей торговли вряд ли оправдывали наши общие расходы.
            В один очень урожайный на табак год отчим приготовил где-то около четверти небольшого мешочка этого продукта на продажу и отправил меня для осуществления этого «выгодного» предприятия в Кустанай. Прибыв на рынок, я занял удобное место в ряду продавцов и стал ждать своего покупателя. Покупатель нашёлся очень скоро, и как опытный охотник «жертву» среди прожжённых торгашей вычислил сразу; немного поторговавшись для приличия, «чтобы не мешать соседним торговцам» предложил отойти в сторонку и определить объём наличного товара, исчислив его количеством стандартных гранёных стаканов. Ловко и споро перемерив содержимое мешка, вручив мне согласованную наличность, он исчез. «Прибыль» от совершённой мною сделки составила чуть больше половины ожидаемой выгоды. И, слава Богу. Это был 1944-й год; теперь же во втором десятке ХХ1-го столетия в такой ситуации вполне можно было бы остаться и вовсе не только без денег, но и без головы.