Тётя Вера едет в Сочи

Старичок "Адмирал Нахимов" стоял у причала Одесского морского вокзала как всегда чистенький, беленький, и сверкал лакированным деревом и начищенной бронзой. Это было очень давно, это было так давно, что привычный глазу одессита бетонно-стеклянный кубик морвокзала, считавшийся во времена моей юности новым, а сегодня — даже весьма  пожилым, ещё вовсе не начали строить, а о том, что на нём вознесётся неожиданным фаллосом убыточная гостиница "Кемпинский", никто и подозревать не мог. В Одессе в те времена ничего такого высокого не строили. Считалось, что раз Одесса стоит на катакомбах, да ещё и на рыхлом известняке, ничего высотного грунт не выдержит. Однако после двухтысячного года в районе Тираспольской площади, а потом и в Аркадии, появилось несколько шикарных высоток.

Так вот, это было так давно, что я в то время ходил где-то в класс второй-третий Одесской английско-украинской школы номер 77, что на Транспортной.
Что же мы делали на... старом морвокзале, спросите вы? Охотно отвечу — мы всей семьёй провожали любимую ленинградскую тётю Веру, уезжавшую в Сочи на отдых.

"Адмирал Нахимов" как раз отправлялся в очередной семидневный круиз по Черному морю, а точнее, по Крымско-Кавказской линии. Кстати, при своём рождении в 1925 году судно называлось «Берлин». После победы судно досталось победителям, а где-то с 1947 года стало флагманом пассажирского Черноморского Пароходства, получив в качестве порта приписки Одессу.

Это был его Бог знает какой по счёту рядовой рейс по данному маршруту, и тётя таким образом проделывала часть круиза, собираясь сойти на берег в порту города Сочи, протянувшемуся (по сегодняшним данным) на 145 километров вдоль Чёрного моря. Нахимов спокойно шёл себе дальше, до самого Батуми, а потом ложился на обратный курс.

31 августа 1986 году в Цемесской бухте близ Новороссийска «Адмирал Нахимов» сталкивается с другим судном («Пётр Васев») и идёт ко дну, унося 423 невинных жизни. О том, кто виноват, писали много, имелось много различных противоречивших друг другу версий, но полной правды не узнает уже никто. В одной из рецензий мне рассказали о дальнейшей судьбе капитана судна "Пётр Васев", и я подумал, что читателям будет это любопытно.
Капитан, простите, не знаю его имени, был осуждён, отсидел немалый срок, затем женился и уехал в Израиль. Там честно трудился, а потеряв работу, получил предложение перегнать частную яхту из Канады в Израиль. Они с напарником привели на месте яхту в порядок, но так и не дошли до Израиля - штормом яхту разбило в щепки. Оба погибли в пучине. Видать такая у него была судьба, избежав этого один раз, не уберёгся во второй...

Но описываемые события с тётей Верой происходили году в 1960 — 1963, так что давайте пока вернёмся мы на старый одесский морвокзал. На вокзале всегда витает в воздухе грусть, печаль расставания, волнение за убывающих и за остающихся; встречаешь ты или провожаешь, а сухопутный это вокзал, морской или авиационный, то есть аэровокзал,  а  вокзальная атмосфера чувствуется всегда. И не нужно думать, что детям это не понятно: ах, да куда им, это для них высшая математика и понять им сие не дано. Не надо ля-ля! Всё они понимают, вернее, ощущают! Выразить, сформулировать не могут, но ощущают однозначно. Многие маленькие дети плачут на вокзале, и чувствительные взрослые охотно подхватывают душераздирающий рёв малышей...
Впрочем, нет, реветь на вокзале - это не про меня. Ведь мне было лет 9-10, а это уже солидный возраст.

Наверное, мы, вернее, родители, сказали уже тёте всё, что хотели, и всё, что полагалось сказать, оставалось лишь проводить её до самого трапа, хотя времени до отправления судна имелось более чем достаточно. Но тётя Вера хотела поскорее занять своё место, поскорее определить куда-нибудь свой чемодан, расположиться у иллюминатора и поплакать всласть, вспоминая всё хорошее, что было в Одессе, и что ещё будет в Сочи. Пожилых людей ужасно напрягает осуществление даже самых ерундовых планов, и даже приятные из них ощущаются напряжённой работой.
Как поётся в прекрасной песне Уткина «Уезжаю в Ленинград»: "Всё решили, всё сказали..." — настала пора подойти к трапу, а особо чувствительным ещё и помахать вслед белым, естественно, стерильно-чистым платочком.

И вдруг, прямо у самого трапа, я увидел дядю Сашу, отца близнецов Хохловых, что учились со мной в одном классе.

С Хохловыми, вернее, с одним из них, с Вадимом, в третьем классе произошла препаршивейшая история, в которую неким боком умудрился вляпаться и Ваш покорный слуга.
Однажды после школы мы вчетвером — Хохловы, Вовка Брякин и я завернули на заброшенную стройку. Там лишь слегка поковырялся бульдозер, погоняв туда-сюда горы земли и глины, на том дело и завершилось. То ли настроение пропало, то ли солярка кончилась, то ли указующий перст Великой Ленинский Партии ВКП (в скобках маленькая "б") повернулся в иную сторону, но стройку на том и кинули.
Хохловы и Брякин затеяли бросаться друг в друга небольшими кусками застывшей глины. Меня подобные развлечения никогда не увлекали, но почему я не ушёл домой сразу, не дожидаясь, пока они закончат это тупое развлечение, ума не приложу. Я стоял в стороне и ждал, пока это прекратится.

Мелкие кусочки земли и глины кончились, и в ход пошли более крупные. И вот такой кусок земли угодил одному из братьев, а именно Вадиму, прямо в глаз. Конечно же, Брякин не стремился к этому, кидались они по корпусу, но вот так уж он промахнулся... Физиономия Вадима, украшенная смесью земли и крови, выглядела ужасно. Брат Вадима Никита тут же ударился в истерику, а я предложил позвонить в какую-нибудь квартиру стоящей неподалёку пятиэтажки, и попроситься промыть глаз. Так и сделали, тут же вызвав и скорую.
Опуская неприятные подробности, с огромным неудовольствием сообщу результат: Вадим не только потерял глаз, но с годами и на втором зрение стало сильно падать...

Брякин был немедленно переведён в другую школу, и его я больше не встречал, а с Хохловыми у меня сохранились хорошие отношения, хоть через год и я сменил школу, убегая от нелюбимого украинского языка, и встречал я их исключительно редко.
Да, помню я, помню, что обещал рассказать, каким же боком вляпался в этот трагический случай, хоть в глаз бедному мальчику угодил вовсе не я.
А вот как: врачи сказали, что промывать глаз не следовало, и что не сделай мы этого, глаз, ВОЗМОЖНО, БЫЛ БЫ спасён. Вот это "БЫ" и грызёт меня изнутри долгие годы наглым, безжалостным образом.

Но никто, кроме моего внутреннего голоса, не ставил мне это в вину, включая и папу близнецов Хохловых, пассажирского помощника парохода "Адмирал Нахимов".

Однако пора вспомнить и о тёте. Тётя Вера, сестра деда по отцовской линии, заядлая театралка, истинная петербурженка, так и проработала всю жизнь кем-то в театре, да и закончила свою трудовую деятельность билетёршей на дверях храма, которому поклонялась всю жизнь.

Вполне возможно, что и любовь к театру моего старшего брата, а потом и моя, получена нами не только по наследству от дяди Лёни - маминого брата, снявшегося в микроскопическом эпизоде первого "Острова сокровищ", но и от тёти по отцовской линии - маленькой симпатичной женщины с не очень густым блондинистым барашком на голове и контрастно-чёрными бровями.
Однажды, во время того её визита в Одессу, на семейном обеде в честь дорогой тёти Веры, я по малолетству допустил ужасную бестактность, заявив с умным видом, что у неё явно что-то неправильно: или волосы на голове, или брови!

— Тётя Вера, у тебя явно одно или другое перекрашено! — похвастался я своей наблюдательностью. А так, как у тебя, просто не бывает!
Как вы догадываетесь, истинным не являлся ни цвет бровей, ни цвет волос на голове, но благородные мужчины обязаны делать вид, будто всему верят. Ну, не был я ещё мужчиной, не успел!

Другой раз я, явно не рассчитав реальное время, скорость, её возраст и силы, с апломбом заявил, что мы легко минут за 20 дойдём до пляжа в Аркадии, так как на великах мы с пацанами долетали туда чуть ли не за 10 минут.
Конечно же, я ошибся очень и очень сильно. Сегодня я понимаю, что пешком, да в весьма в хорошем темпе, мы дотащились бы до "пятёрки" с хроническим симптомом Паркинсона, то есть, до конечной пятого трамвая в "Аркадии" часа за два, и... без тёти Веры.
Слава Всевышнему, у тёти хватило сил доползти до остановки троллейбуса, и не в Аркадию, а назад, домой.
Впрочем, милая тётя Вера была добра и не злопамятна.

Прошли годы, и мы с ребятами ездили иногда в центр города, заходили и на новый Морвокзал. Внутри стеклянного кубика Морвокзала мы проходили на балкон, где недавно открылся бар. Вы, конечно, скажете: ну, бар, ну и что с того?
Ладно, я объясню. Бар — это было новое слово, вернее так: новое слово в нашем обиходном языке. Прежде знакомство с баром ограничивалось изображением его на экране кинозала после того, как отстоишь несколько часов в очереди за билетами на кино ОТТУДА! Вот там мы и видели бары, салуны, падших женщин и длиннющие автомобили мade in USA. Жвачку, джинсы, дома с бассейнами и прочую забугорную фантастику подавали нам под общим соусом "Их нравы". Советскому человеку полагалось глядеть на все эти "приметы разлагающегося Запада" со скептической кривой улыбочкой, как на жонглёра, позорно растерявшего все мелькавшие только что в воздухе шарики.

Нет, на самом деле там, в далёкой Забугории всё исправно крутилось дальше, но по данным НАШЕЙ прессы, Запад практически агонизировал. И вдруг бары стали появляться у нас! А бар — это значит алкогольные коктейли, это значит высокие бокалы с трубочками и льдом, это бармен — тоже наше новое слово. Это был чистый Запад. Что вы знаете за жисть, господа?! Что вы понимаете в той нашей жизни за забором?! Вы, для которых сегодня такие слова, как Барселона, Венеция, Лос-Анжелес, Mercedes и McLaren, и Bentley, и Ferrari не значит ничего особенного. Бентли? Подумаешь! Эта тачка есть у Васи, вчерашнего бандита, который раскрутился, будто бы перестав быть бандитом! Но бандит-бизнесмен — это уже день сегодняшний.

А тогда мы жили за железным занавесом, и неожиданно к нам из этого… из-за этого забора протянулась длинная трубочка и воткнулась в высокий стакан, а в этот стакан насыпали льда и налили из разных красивых бутылок всякого этакого, и вдруг получился совершенно необыкновенный вкус, и ты с умным видом сидишь и тянешь из этой трубочки заграничное питьё, и хоть в самом конце, захватывая с жидкостью и воздух, трубочка издаёт противный булькающий звук, всё равно это круто!

Какими шикарными казались мы себе в этом баре!
В центре города, кажется, на Карла Маркса открылся ещё один бар - "Оксамыт Украины," то есть Бархат Украины с шикарными коктейлями "Огненный шар" по 97 копеек за бокал, за штуку счастья, «Чёрная роза» и так далее. Но у нас самым популярным оставался «Шарик» — и цена разумная, и забирает быстрее. Хотя разумность была весьма относительной. Ведь проезд на трамвае стоил всего 3 копейки, а коктейль — целых 97, хлеб — 26 копеек, килограмм «Докторской» колбасы — 2р.20.

Из бара, расположенного на круговом балконе Морвокзала, открывался вид на весь ресторан. Мы сидели и наблюдали за людьми, сидящими внизу. В ресторане двух-трёх рублей не хватит, а в баре — на кофе, коктейль, да бутерброд — вполне. Только не надо думать, что и два-три рубля постоянно болтались в наших карманах! Такое случалось исключительно редко. Один из моих друзей — товарищей частенько оказывался вовсе без копейки в кармане и брал у меня в долг. Возвращал он обычно непосредственно перед нашим походом в кино, и я брал билеты по 25 копеек себе и ему, так как точно знал, что после отдачи долга (обычно не больше рубля — двух) , в карманах его снова гуляет пассат или муссон. Но прошли годы, и он же существенно выручил меня без просьб и обращений, в сложный момент моей жизни, и это было гораздо важнее, чем те мелкие долги, которые он в конце концов тоже отдавал .

Однажды мы наблюдали, как некий мужчина заказал выпивку и какую-то  закуску, в том числе и маслины. Бедняга охотился за маслиной, пытаясь поддеть её вилкой снизу, но у него это никак не получалось. Он проявил упорство, но и многие попытки не увенчались успехом. Он гонялся за ней, а мы с ребятами уже просто балдели наверху, наблюдая за этим клоуном. Затем он отчаялся и стал тыкать вилкой в маслины, лежавшие  на блюдечке. И всё же у него не получалось. Маслины улетали с блюдца, как из рогатки. И вот вдруг я увидел, что отчаявшийся мужчина залез во внутренний карман своего пиджака и достал небольшой дуэльный пистолет.

Да ну, неужели будет стреляться из-за того, что не смог поймать маслину?! Тоже мне, трагедия! И потом, он ведь в конце концов вышел из положения — взял её двумя пальцами, и всё нормально получилось. Но оказалось, что этот пистолетик был просто зажигалкой. Он прикурил сигарету и, в общем, постепенно смирился с со своими мелкими несчастьями.

Что хорошего имелось в баре морвокзала? Самыми хорошими были вид сверху на ресторан и... бутерброды. О, какие вкусные там подавали бутерброды с балыком из белорыбицы!

Сегодня, живя в Германии, мы бываем, конечно, в русских магазинах, и там продаётся всякая копчёная рыба: и красная, и белая, и свежий карп, и куча всякой икры, не говоря уже о могучий батарее алкогольных напитков чуть ли не из всех бывших союзных республик и отдельным пивным шкафом, где я беру чешский тёмный "Козел".
Впрочем, я же говорил о копчёной рыбе. Белая, например, называется там Вutter Fish то есть масляная рыба. Покупали мы пару раз куски этой рыбы на развес. Но она очень уж жирная и дорогая. Можно себе позволить, но вкус, по сравнению с теми бутербродами из юности, — типичное не то. Я не знаю, рыба не та, или руки не те, или мы не те... В общем, всё не то.

Однако  что это я заладил, всё про рыбу да про бар? Пора вернуться к тёте Вере.
Так вот, тётя Вера, к моменту проводов на морвокзале уже овдовела. Муж её, дядя Володя, работал, кажется, в управлении торговли, но я даже голоса его вспомнить не могу. Помню только, что человеком он был сдержанным, спокойным, помню внешность, да и то расплывчато.

А вот дочку их, Галину, помню лучше. Она была видной женщиной, работала адвокатом, а ещё, как много лет спустя я узнал от неё, охотно писала, даже продала несколько сценариев на радио. Галя очень коротко, чуть ли не пару недель была замужем, но, похоже, это оставило у неё столь сильную аллергию на замужество, что следующие лет 20 она жила разведёнкой. В Одессе Галя появилась через несколько лет после тёти Веры, и поначалу сильно на нас обиделась.
Приезжала она со своим знаменитым коллегой по служебной надобности. Останавливались в гостинице. Вели они с коллегой какой-то судебный процесс в Одессе. Галина приехала тем вечером, когда по телевизору впервые показывали долгожданный фильм Рязанова "Берегись автомобиля."

Мы только начали всей семьёй ловить кайф от кино, как появилась Галя. Обида заключалась в том, что родители предлагали вместе досмотреть кино, а потом уж поболтать с гостьей. А у Гали имелось море впечатлений и переживаний, которыми ей хотелось с нами, вернее, с родителями поделиться, кроме того, её ждал коллега, и конечно же, она была права — визит ленинградской родственницы стоял в табели о рангах значительно выше, чем кино по телевизору. Кино потом показыаали не один раз, а Галя в Одессу больше не приезжала.
Уж не знаю, к месту или нет, но ленинградцы всегда глядели на нас, одесситов немного свысока, как на глухую провинцию. Ну да, в Одессу даже Пушкина ссылали, так что всё всё логично.

Позже мы с удивлением узнали, что наша красотка и умница Галочка вышла за этого знаменитого, коллегу. Ленинград гудел от его судебных речей. Нас смущала лишь одна "незначительная" деталь: ему в тот момент было уже хорошо за 70, а ей — 43. Мне посчастливилось позже познакомиться с ним. Мою тётю таки можно было понять, ибо адвокат этот был дядькой умнейшим и обаятельнейшим собеседником. Я не называю его фамилии, так как в Ленинграде он был фигурой известной, написал несколько книг, одну из которых подарил родителям. Позже я прочитал её с большим удовольствием.

Спустя много лет мне вздумалось поискать его имя в интернете. Каково же было моё удивление, когда я нашёл анекдот о его диалоге с домработницей!

Вместе они прожили лишь 10 лет. После его кончины Галя очень горевала, а ещё она говорила, что годы с ними были счастливейшими в её жизни, и это было правдой.

Прошло ещё несколько лет, и Галя уехала в Израиль. Сначала подумывала о Германии, даже прислала нам письмо на немецком, попросив маму, преподававшую немецкий, а позже и английский, его проверить. Мама сказала, что написано было на твёрдую "пятёрку". Знай бы я немецкий на таком уровне, мне было бы гораздо легче освоиться в Германии. Но Галя в итоге всё же выбрала Израиль, уехав с третьим мужем, о котором я ничего не знаю. Мы говорили с Галиной ещё 2 раза из Германии, но потом связь сама собой оборвалась...

Итак, дорогая наша тётя Вера сидела в своей каюте, глаза у неё были на мокром месте, а «Адмирал Нахимов» медленно направлялся к выходу из акватории порта, проходя рядышком с маяком.
И, тут, как говорится в анекдоте, вхожу я, весь в белом! Ну ладно, не в белом, в какой-то рубашке и шортах, не важно. Бедная тётя Вера перепугалась, думая, что я случайно задержался на судне и родители будут страшно напуганы, не обнаружив меня на пирсе. А на самом деле старший пассажирский помощник Хохлов уговорил родителей, что возьмёт меня с собой, что каюта у него двухкомнатная, и что я выйду с тётей в Сочи, а через два дня снова сяду на «Нахимов» и вернусь с ним в Одессу. Удивительно, но родители легко меня отпустили.

Сегодня, по прошествии почти шестидесяти лет, я думаю, что мог бы на месте тёти Веры весьма разозлиться. Что это значит — принимать такое решение без неё! А если она не согласна? А если ей в Сочи ребёнка некуда девать? А если она не желает, в конце концов, возиться с мальчишкой?! Но добрая тётя Вера, узнав все подробности, лишь обрадовалась. Почему бы и нет? Я был очень спокойным ребёнком, оконные стёкла не разбивал, никому не грубил, вёл себя дисциплинированно и хлопот не доставлял.
Дядя Саша дал мне ключ от служебной каюты, и я гордо открывал им двери, высоко задрав нос под взглядами небольшой очереди пассажиров, стоящих перед окошком старшего пассажирского помощника по каким-то своим важным личным надобностям.

Тётя Вера на меня тоже не жаловалась. В Сочи она много лет снимала жильё у одной хозяйки, и поставить дополнительную раскладушку не составило большого труда. Правда, я непременно хотел взять с собой в Одессу добытое по месту произрастания трёхметровое бамбуковое удилище, но оказалось, что это запрещено законом, и оно осталось в Сочи. Жаль, классная была бы удочка!

Вот так мы проводили тётю Веру в Сочи. Вы конечно можете возразить, мол, что о ней в рассказе говорится меньше всего, и будете правы. Но так уж получилось, таков загадочный путь наших ассоциаций, воспоминаний и размышлений.