Мама резала хлеб

МАМА РЕЗАЛА ХЛЕБ

Временами он ненавидел отца. Ненавидел больше чем кого-либо. Скандалы имели свою периодичность: взрывались грязью, подогреваемые водкой, почти каждую пятницу. Будто за неделю накапливалась в организме отца какая-то отрава, которую необходимо было извергнуть. По пятницам он унижал самое святое для него – его богиню, маму. Она просила сына не отвечать, и он в бессильной ярости грыз подушку, истощаясь, выгорая. Он страстно желал быстрее выйти из отрочества, стать физически сильным, чтобы дать отпор, отомстить. Иногда они с мамой уходили ночевать к соседям, иногда в лес через дорогу.  Они бродили при закате по дубраве, поверяя друг другу души. Он клялся, что никогда в жизни не возьмёт в рот и капли спиртного.
«Как прекрасен этот мир, – вздыхала мама, – и люди сами себе портят жизнь!» Он с жаром соглашался, понимая о чём это она. «А ты разведись, - просил, но мама в ответ молчала. Да, мир был прекрасен этим тихим закатом с апельсиновым солнцем среди золотых колонн сосен и он чувствовал в себе необъяснимый талант быть счастливым, но этому мешала тень отца – отец обкрадывал то время, когда он начинал чувствовать мир необыкновенно ярко, многообразно, он ощущал в себе не каждому данный талант счастья и безвозвратность времени, когда он мог проявиться. И тогда ещё более ненавидел, исполнялся холодным презрением к отцу.
«Жизнь у него была тяжёлая, – вздыхала мама, – голод, война, плен, лагерь…»
«Но при чём здесь мы, при чём?» – возмущался он, но вопрос оставался без ответа.
Книги… книги давали ему веру в осуществимость счастья. Его героями были персонажи Джека Лондона, хотя в жизни он был тихим школьником хорошистом, которого пару раз били по дороге домой двоечники и хулиганы. Иногда он думал о том, что хорошо бы было, если бы вдруг случилась война: всё что было обнулилось бы и вся жизнь бы перетасовалась по-новому, но международное положение было на редкость спокойным и повсюду говорили о мире.
И когда сын почувствовал, что сил больше нет терпеть и ждать, он решил действовать.
В тот вечер за ужином он с особым вниманием смотрел за кухонными приборами, а точнее ножами. Мать не любила острых ножей, боясь порезаться, и почти все ножи были с округлым безопасным кончиком и тупые. Хлеб они еле резали, скорее рвали. Все, кроме одного – маленького ножика с пластмассовой розовой рукояткой. Лезвие было тоже небольшим, но с острым кончиком, острой гранью пилочкой – вот таким ножом хлеб резался легко…
Ждать очередного грязевого вулкана не пришлось долго, но на этот раз им уходить не пришлось – отец сам уехал к родственникам, с которыми гулял в молодые годы… Был это его племянник с женой – люди недалёкие, низменные, сильно пьющие, и когда сын узнал об отъезде отца к ним, то будто кипятком плеснули в лицо.
«Может он больше не приедет?» – осторожно и с надеждой спросил сын.
«Нет, сынок, этого допускать нельзя, – сказала мама. – Семью надо сохранять! И у тебя должен быть отец…»
Мать ждала весь следующий день, но отец не возвращался. Потом она стала говорить, что им надо ехать и вызволять отца. Сын не возражал, он думал о своём. Он думал, что это событие надо сделать необратимым. Тогда он сможет ощутить счастье со всей полнотою неповторимого времени, на которую он способен. Но надо сделать всё так, чтобы мама не увидела и не заподозрила. Когда они начали собираться, он как бы случайно зашёл на кухоньку, взял ножик-пилку, замотал его в носовой платок и сунул в карман куртки. Был унылый ноябрь. Они долго ехали – сначала на автобусе, потом в трамвае.  Всю дорогу он думал как это будет, сосредотачивался… Вечерело и в окнах зажигались чужие не греющие огни. Он смотрел на них и думал, что уголовная ответственность наступает с 16-ти лет, а ему 14. Наконец очутились на деревянной одно-двухэтажной окраине. Он знал эти старые дома с подъездами, вонью прокисшей древесины и застарелой мочевины..
Они остановились, достигнув нужного дома. В неухоженной траве у подъезда поблёскивала пустая водочная бутылка. «Постой здесь, – попросила мама, – я схожу» Она исчезла в подъезде. Он сунул руку в карман, высвободил нож от платка. «Сейчас! Только сейчас!» - думал он, сосредоточенно, превратившись в натянутую и готовую лопнуть струну. Минуло время. Появилась мама. Одна. Молча, вытирающая платком слёзы. Униженная. «Что? – спросил он, сжав зубы. – Что?» «Пойдём, – сказала она, – он пьян!»
Неожиданно дверь подъезда взвизгнула пружиной, появился отец, лицо искажало бешенство, плащ был расстёгнут. А за его спиной показалась мордатая жена племянника в домашнем халате. «Иди, иди! – вопила она, – с ума сошёл, драться вздумал!» – «Подлые люди! – рычал отец, оглядываясь, – Подлые!» – «Сумасшедший!» – доносилось ему вслед.
Отец был агрессивен, но на сей раз, агрессия была направлена не на семью. Жену же и сына он одарил лишь мимолётным взглядом, в котором было столько равнодушия, сколько у хозяина к рабам, нисколько не удивившись присутствию здесь сына, будто так и полагалось.
«Сейчас или никогда! – подумал сын, – бить выше колена!» Он сделал шаг навстречу отцу, быстро выхватил ножик и ударил. Сталь была мягкая, к тому же, удар ослабили плотные брюки, и клинок вошёл неглубоко, наполовину. Сын отдёрнул нож и с омерзением швырнул его в ближайшую траву. В первый миг отец не понял, что произошло, схватился за бедро, чувствуя как намокают от крови брюки. Он сжал ногу выше раны и поднял лицо к сыну, глаза его были выпучены, словно он увидел ад.
 А сын уже не слышал ни криков матери, жены племянника, кинувшихся к отцу, казалось, что всё происходит не с ним, а ему крутят дурное и скучное кино. Он бессмысленно улыбался, ещё не успев осознать, что путь к светлому счастью для него теперь закрыт навсегда.