Большой перерыв

БОЛЬШОЙ ПЕРЕРЫВ.
В кафетерии присела рядом с одной
вечной студенткой, седой красивой дамой. Откусила
бэйгл*(*бублик,bagle),отхлёбываю кофе из бумажного
стаканчика.Моя соседка тоже откусывает бэйгл
(свой),и при этом сдобряет каждый кусок-глоток
мелкими,но частыми слезинками.
– Are you all right?*(*С вами всё в порядке?)– Что тут
ещё можно сказать?
В ответ проклятия в адрес убывающего между тем
бэйгла, в котором – знаю ли я об этом? – содержатся
двести сорок пять калорий.
– Ну и что?
– Как "что"? Калории... толстят!
Я уже говорила, точнее, писала, есть такая группа
собеседников-попутчиков,что стремятся худеть,худеть
и худеть.
–  Вы уверены, что двести сорок пять? (Аrе you
shure?)Может быть, не двести сорок пять, может быть
(намазываю на свой бэйгл земляничное варенье из
бесплатного пакетика, маленького, с чайную ложечку,
и я прихватила с собой ещё один, до пары), может
быть, только двести сорок четыре...
–  Да Вы что, издеваетесь? Об этом же говорили
учёные люди, учёные, и... 
- Богатые? 
- Вы что, ТиВи не смотрите? Есть ли у Вас ТиВи?
–  Вообще-то... Чёрно-белый. (С помойки.)
– Чёрно-белый? Ничего не понимаю! И
потом...(Взглянув на меня в изумлении) как это Вам
удаётся:есть хлебно-сладкое,
много("Мно-ого?")и оставаться худой.
Стройной.Почему?
– Может быть, потому, что я вкушаю тело Господа
нашего Исуса Христа, а Вы – двести сорок пять калорий.
–Вы что, смеётесь? О чём Вы тут говорите? Ничего не
понимаю. Гуд-бай.
Гляжу ей вслед. А я ещё хотела поделиться с ней
вареньем. Подумалось невольно и о том, как было бы
неплохо самим выращивать хлеб и всё самое
необходимое для жизни.
БАБУШКИН РАССКАЗ О НЕЧАЯННОМ КАРАВАЕ. Лёня, сын,
как ему исполнилось семнадцать, ушёл добровольцем на
фронт в Сталинград. Всё отсылали на фронт, а сами
голодали,– так голодали! Хоть и деревня.
Подкреплялись похлёбками из лебеды, крапивы летом,
из очисток зимой. И вот,весной это было, в одно
воскресенье,сняла утром с божницы икону Божьей
Матери,помолилась как следует за солдат воюющих за
Отчизну,а в глазах образ каравая; завернула в
узелок, да и пошла с этой иконой в город, менять её
на хлеб на базаре, если, конечно, найдётся кто
желающий. Вышла за деревню. Мучил навязчивый образ
каравая. Остановилась перевести дух. Помолилась.
Двинулась дальше. Миновала кладбище. Начиналось
ржаное поле,зелёные росточки. А у дороги, у
самой-самой дороги,увидела: белел узелок. Подняла
его, развернула: хлеб! КАРАВАЙ! Вернулась домой,
икону на место поставила, стала собирать на стол,
звать всех(ближних) к караваю...
А Лёня так и не вернулся.

А-Н Коваленко, "Успение" х.,м.