Beast Hunter. Нуарная сказка для взрослых детей

      «Чудовище! Только настоящее чудовище способно сотворить такое!»
      Этот возглас пожилого пропойцы-эксперта накрепко засел в её голове. Как и то, что она впервые увидела шефа полиции Когсворта крестящимся тайком и бормотавшим в седые усы клокочущую немецкую молитву.
      Чудовище… Её, детектива убойного отдела Белль Бьюти, не хотели пускать в собственный дом! Каково, а? Кажется, она здорово врезала Лефу – этому вечному прихвостню Гастона, пытавшемуся удержать её за желтой линией полицейского оцепления. Возможно, глупец хотел как лучше, хотел оградить её от того, что ждало внутри. Ей же пришлось направить дуло табельного кольта прямо в его вытянувшуюся физиономию.
      Она должна видеть. Никто не смеет отказать Б.Бьюти в этом праве.
      Муж – вернее, то, что осталось от него, – сидел в своём любимом кресле в гостиной. Обнажённое тело, эту груду мускулов, восхищавшую всех милых домохозяек на их тихой улочке, покрывала смесь крови и, кажется, ещё виски. О, да, благоверный выучился пить напиток джентльменов, пытаясь хоть так приблизиться к высшему обществу – стремление, в общем-то, похвальное, не будь он так жалок в своём вечном шёлковом халате, сеточке для волос, восседающий вот так вот, в комнате, стены которой увешаны головами добытых им во времена навсегда ушедшей юности трофеев…   
      «Чудовище». Бьюти кивнула бармену, и тот молча плеснул в стакан золотистой жидкости, которую её покойный муж считал пропуском в другую, лучшую жизнь. Кубики льда на дне звякнули, когда она осушила его в три больших глотка.
      Чудовище. Трофеи на стенах. Виски и нерастраченная, копившаяся тугим узлом где-то внизу живота, любовь.
      Как она дошла до такой жизни? Что просмотрела, что упустила, занятая с утра до ночи в убойном отделе, разгребая кучи того дерьма, что каждодневно извергал погрязший в хаосе криминальных разборок и домашнего насилия город? Ответ у детектива имелся: чудовище, объявившее её город своими охотничьими угодьями.
      «Зверь» – вот как его окрестили падкие на сенсации газетчики. Неизвестно, как фото прибитой к дубовой доске отрезанной головы Гастона Бьюти, слепо пялящегося в объектив со стены их гостиной, попало к ним. Очевидно, что в отделе завёлся «крот», а ей, всё чаще замечавшей за собой провалы в памяти, ей, просыпавшейся по утрам одетой в нелепые, утрированно-женственные жёлтые платья с мехами и перьями – всё в лучших традициях «утончённого» вкуса ныне покойного Гастона! – совершенно не хватает сил и времени вычислить стукача, сливающего материал за тридцать сребреников.
      Утром голова мужа смотрела на неё с первых полос каждой захудалой газетёнки города – даже после смерти Гастон, перетрахавший всю женскую половину Гримм-стрит, не отпускал её. 
      Как не отпускало и чудовище, кажется  теперь решившее поиграть в кошки-мышки с лучшим детективом города Б.Бьюти.
      — Ещё!
      В этот раз пришлось разомкнуть уста. От долгого молчания хриплый голос неприятно резанул слух – но что поделать, если в этом клоповнике не хотят налить даме?
      — Детектив, кажется, вам уже хватит.
      Бьюти резко перегнулась через стойку, цепко ухватив бармена – старого щёголя Люмьера – за накрахмаленный воротничок.
      — Я сказала, наливай!
      Лицо бармена с напомаженными усиками оказалось так близко, что детектив смогла без труда рассмотреть каждую морщинку, исчеркавшую его холёную физиономию – словно расчертившую карту прожитых в этом проклятом городе дней.
      — Биби, зайка, сколько мы с тобой уже знакомы? Хочешь упиться до смерти – делай это подальше от моего бара, – сказал француз, решительно разжимая её пальцы.
      Она разразилась такой отборной бранью, что повидавший на своём веку всякое Люмьер скривился. Бьюти же, бессильно уронив голову на скрещённые на стойке руки, разрыдалась. 
      — Никогда бы не подумал, что ты всё-таки любила этого засранца, – покачал головой бармен, принявшись в тысячный раз протирать полотенцем выставленные на стойке стаканы.
      Слёзы перешли в каркающий, грубый смех. Детектив Б.Бьюти давно не смеялась так, как когда выходила из бара Be Our Guest в накрывшую город чёрным саваном ночь.

                ***

      Красавица. Какая же она была красавица! Будь ты хоть слепым, как крот, самым распоследним, выжившим из ума, опустившимся жителем этого ангелами проклятого города, и то бы стал подслеповато пялиться ей в след, пуская слюни.
      Красавица. По-другому и не скажешь. Знай он её чуточку поменьше – напрудил бы от счастья в штаны, как безмозглый щенок, только взгляни она на него. А уж о большем и мечтать не смел. Мечты – они как обглоданные кости: никогда не знаешь, не попадётся ли на зуб колкая куриная.
      Красавица. Такие, как она – своего рода магниты для таких, как он. Для проклятий рода людского, раковой опухоли на гладко выбритой физиономии славного общества, как кричат крупные заголовки с первых страниц жёлтых газетёнок. «Зверь из высшего общества», «Расчленёнка на Гримм-стрит», «Зверь-кромсатель убивает по ночам», «Почётный гражданин Гастон Бьюти найден в своём особняке обезглавленным», «Детектив Б.Бьюти напала на след Зверя» – вот как они кричат: почти также громко, как кричал этот мерзкий ублюдок Гастон перед тем, как он всадил ему нож в самое горло.
      Красавица. Мех небрежно наброшен на обнажённые плечи, амбре от арманьяка и терпких «Шалимар» шлейфом тянутся за ней. Её каблучки гулко стучат по кирпичу мостовой, напоминая звуком о сладостной серенаде ремингтона.
      Та, другая, совсем на неё не похожа: стройная фигура запрятана под мешковатый брючный костюм, роскошные кудри собраны в скучный хвост. Ни грамма косметики, ни грамма женственности. Детектив Б.Бьюти: значок, кобура и зубосводящая, кислая на вкус тоска неудовлетворённости.
      Янтарный всполох шёлка платья в свете фар полуночного такси.
      Мимо стоэтажного Дома пекаря.
      Мимо стеклянно-бетонной громады Башни Рапунцель.
      Мимо призывно распахнутых дверей баров. Слышна музыка – что-то сексуально-джазовое, хотя этот слащавый реквием не по нему, – и вслед за ней на тротуар вываливается, неровно ступая, дрожащий в свете фонаря силуэт карлика.
      — Эй, детка! Не хочешь подзаработать?
      Она призывно улыбается – о, эта улыбка полных алых губ стоит хрустального гроба и семерых братцев в придачу! – манит пьянчужку за собой.
      Эти улицы как будто специально созданы для него: тут пахнущая мочой и кровью подворотня, здесь – узкий проулок. Неслышно бредя следом, он по привычке сдирает с ближайшей стены плакат с символикой полиции, не глядя рвёт его в клочья и бросает в ближайшую лужу. Требовательное «Разыскивается!» расплывается по водной поверхности.
      Он играет с ней, предчувствуя скорую победу в этой несложной игре. Растягивает удовольствие, сжимая подогнанную по мощной ладони рукоятку выкованного на заказ тесака. Конечно, у ножа есть имя: «Белль». Названный в честь самой красоты, он стальной бабочкой мелькает за её спиной в свете выглянувшей из-за туч луны.
      Одинокий крик взлетает вверх и тут же гаснет, вытекая из тела толчками артериальной крови.
      — Чёрт, что так долго? Я уже хотела начать без тебя.
      Брызги крови на шёлке, под ним же – раскалённый жар её совершенного тела. Тугая резинка чулок, он нетерпеливо рычит – и она кусает его в ответ, рвёт своими аккуратными маленькими зубками мочку уха. Когтистые лапы скользят в вытекающей из перерезанной глотки бедняги, что решил покуситься на его Красавицу, а во лбу того видна дыра от огнедышащего кольта.
      Она вовсе не брезглива, а ему нравится то, как она извивается в его лапах, хрипло стонет, грызя губы.
      — Скоро весь город станет моим. Ни эта сука Белоснежка, ни её оставшиеся пятеро шестёрок больше не посмеют косо смотреть в сторону Белль. Город захлебнётся в крови, он будет молить и ползать у моих ног. Будет таким же верным псом, как ты, моё Чудовище.
      Он утробно воет на луну, и луна – вечный свидетель их страсти – смеётся с ним. Они с луной оба знают, что у Красавицы, птицей-феникс восстающей по ночам из пепла скучной детектива Б.Бьюти, большие планы на их город.
      А ещё у его Красавицы раздвоение личности.