Заметка о лубочной грамоте

Приехал ко мне намедни профессор филологии N... И был необычайно радостен и взволнован. Оказалось, удалось ему в очередной экспедиции по нашим весям разыскать лубочную грамотку. Грамотка та старым языком ещё писана, но уж больно забавна.

Сказ про то, что будет, если кмети поперёд боярина славословят

Сердечные вы мои,  любезные! Золотые мои да яхонтовые! Вот какую я вам песнь заведу, про дела наши скорбные калякать стану.
 В старину глубокую, говорят, приключилось сие,  а всё как вчера было было.
В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил энергичный и умный государь. Любил он с народом своим побеседовать с глазу на глаз. А уж как народ-то любил, не описать. Случалось так, ответит государь на все вопросы, что подданные задавали. А на другой раз этих вопросов ещё больше.  Отчего? В последний раз закралось ему подозрение: а не шельмуют ли его? С бояр да князьков это станется. И решил он на досуге почитать подмётные письма.
Так вот… Прочёл государь одно подмётное письмо. Озадачился? Взял в руки разговорный аппарат, да как спросит вотчинного боярина:
–Хороши ли у тебя,  мой боярин,  дела? Многое ли исправил после прежнего супостата?
– Исполняю, – отвечал вотчинный боярин. – Каждый понедельник  знатных людей к себе созываю и говорю,  что надо делать, дабы земли наши процветали, а майским днём тобой, государь, сказанное, исполнялось. Сначала стратегию до 20 года выдумали, а в последний раз аж до года тридцать пятого.
«Изрядно править вотчиной боярин-то собрался. Уж не замыслил ли чего?» – закралось государю сомнение. – Надо о нём  у других поспрашивать».
И велел канцелярии письмо послать в вотчину, чтобы рассказали другие, как на самом деле обстоят дела у боярина  в дальней вотчине, где место далёкое, но хлебное.
Чего греха таить, попало письмо к писчему дьяку, что состоял при вотчиннике  главным летописцем. Дьяк тут же  взялся за перо и отписал статс-секретарю государеву: «Милостивый государь! Как и ранее сказано было, большие дела вершим мы на нашей земле. От заводов и фабрик, что железо льют да металл куют, дым стоит коромыслом.
Ещё, государь-батюшка,  мы в граде мусор складывать не велели, а куды его девать, поганый, ещё не решили. Оттого кладём его по крестьянским наделам.
Ещё, батюшка государь, хотим мы новую дорогу между соседними градами железными нитями вымостить. Камнем как не мостили, ни хрена не получается. Не приемлет наша земля камня со смолой. А вот чугунным полосам, уж точно, сносу не будет. И летать по этим полосам кареты из града в град будут, аки птицы перелётные.
Ещё, государь, мы построили технопарки. Колготки, женская такая одёжа, аки кожа змеиная, да верёвку делаем. Да собрались огурцы в банки солить, ибо соседи наши далёкие  хуэйцы да уйгуры, монголы да тибетцы и другие от наших лап куриных с огурцами маринованными в большом восторге. Заказали на многие тыщи мильёнов рублей. Это суть, государь, экономика.
 А теперя за престиж бьёмси. Задумали мы над рекой нашей, что  чрез наши веси течёт, построить дворец. Суть, новую Вавилонскую башню.  Вознесённая  над градом нашим будет и со всех окрестных земель видна. А со шпиля её до Луны рукой достать можно будет. Приедут к нам через полтора лета гости иноземные, узрят сию башню, так и восхитятся.
А посему, отец наш родной,  всё у нас отлично, и более никому не верь».
Дьяк  не токмо такое письмо в столицу отправил, но и раздал всем глашатаем, которых вокруг него несметное число вилось. Велел не только в градах и весях про то кричать три раза в неделю, но и окрест разносить. А  с каким усердием холопы кричали да разносили,  в докладах отписывать. Доклады и отчёты слать  главному подьячему.
Прадед мой, али дед двоюродный, сказывал, как старались глашатаи. Орали наперегонки, кто кого переорёт, кто быстрее проорёт, кто красивее, кто  цветастее. А кто хор организует, который вотчинному боярину славу поёт, так, вообще молодец, научился  выше головы прыгать.  Кто сие плохо исполнял, тем на харчи карбованцев не давали.
Только с зимы осьмнадцатого году стали скоморохи,  бывшего супостата подковёрные прислужники,  в личины разные рядиться и смущать вотчинного боярина  спросом непотребным: «А скажите, не припрятано ли злата-серебра у вас на Острове Сокровищ?» «А чего это, боярин,  все дороги в вотчине только один купец мостит?» И другие козни чинили.
А боярину-то все нипочём. Боярин  на то рукою помахивает.
Привык, сердечный,  славу слушать от пустозвонных льстецов.
Тут вновь государь запрос в вотчину шлёт.
Да не успел депешу отправить, а ему на стол уже отчёт, в котором чёрным по белому так и писано: « Государь ты наш, батюшка, не успел ты, милостивый, ещё и подумати о делах, которые поручить боярину собирался, а тот всё поперед переделать успел. И все твои указы, которых ты  и не написал ещё, уже на очередь в выполнение поставил. Так что, милостивый государь, за вотчину свою не волнуйся, спи спокойно. А злым языкам не верь. Ибо брешут!»
И как государю быть? Отдал другой приказ.
Порылась, где надо, собака. И верные люди доложили: хвальба в вотчине боярину большая. В листках глашатаевских так и отписано: «Вотчина опережает решение задач, поставленных государем» за подписью и датой от года осьмнадцатого, месяца марта, числа первого.
Опосля такого остаётся государю  думать: «А не собрался ли вотчинный боярин на место более высокое?» И марта месяца числа девятнадцатого отписал он на указе: «Не бывать по сему!»
Ах! Ах! Ах!
А уж в ту вотчину, в которой мой прапрадед или мой двоюродный дед жили, да от сороки  вести слышали, и про то мне сказывали, въехал  в белой бричке новый вотчинный боярин, получивший рукополагание  самого государя.
Вышли на улицы люди. Красных дорожек выстелили, пирогов напекли. Все радостные да благостные. Всё, как в хорошую старину: «Кричали женщины :ура! И в воздух чепчики бросали!»  Слава нашему государю, нового нам вотчинного боярина прислал!
А всякие дьяки пришипились, надеясь на авось: «Неужто здесь у нас, в родной сторонушке, боярина на место не нашлось?»
Но надежду лелеют, думают, поедет боярин по красным дорожкам, его у всякого присутственного места пирогами, хлебом-солью, красным да белым штофами встретят, так он умилится и восседать начнёт, как и прежний. Лишь бы о нём боян бо вещий хулы не слагал.
Всякого рода разные люди  в пояс кланяются. Поднесли блюдо с заморским кушаньем, с заварным эклером. Боярин эклер взял да попробовал. Улыбнулся. Тут у всех от сердца отлегло.
Только не тут-то было. Вдруг вздёрнул новый вотчинный боярин вожжу, да как повернёт рысаков, да как помчит от присутственного места с красной дорожкой в другую сторону. А что в той стороне? Да ясное дело, как и в любой другой стороне….
Ох и перепугались дьяки, что прозябали по присутственным местам. И ропот пошёл тут же: «У боярина-то бзик – любит  развороты делать». Так с тех пор, про что нечаянное, у нас  и говорят: «Разворот с эклером».
Страшно, аж жуть!
Но пустозвоны своё дело знают.  Хвалить надо!
А как не хвалить! Новый-то вотчинный боярин, как в вотчину заехал, так и выразился: «Не потерплю! – говорит – Разорю! – говорит. – И всё прошлое есть глупости!» И всякому дьяку из присутственного места, который штаны просиживал, грозит, если что не так, гнать взашей.
Так вот, походил новый вотчинный боярин по граду своему, и велел городскому голове приспешника своего, кто дороги мостил, от места отлучить. Плохи дороги! Поездил по вотчине и велел многим кметям из дружины вон выходить.
 А на седьмой день узнал: покуда не видят его человек или баба какая, зовут  временным. Обидно ему за то стало.
– Не называйте меня временным, – говорит, – и с присутственным людом меня не путайте, и к фаворитам  меня не приписывайте, да ни с какой ватагой других бояр не связывайте, ко купцам не причисляйте, так как, я есть человек свободный, по свободному выдвижению состою!  Потому  от всех иных предрассудков, да кругов, да сходов отдельный. Сам по себе.
А поговорить вы со мной, где меня встретите, спокойно можете! Повстречаете где, становитесь и вопрошайте: «А как вам, боярин, погоды наши будут? Не через чур ли дождливо? Не излишне ли жарко? Да каков вам ветер в нашей местности больше по вкусу? С большим удовольствием с вами побеседую. Ибо  с человеком поговорить для меня первое дело!»
Рёк так, да за своё взялся. Ни дня, ни ночи не ведает, ни субботы не признаёт, не праздника. Всё в инстаграмм ходит, поклёпы читает. Всё по окрест ездит, да развороты творит.
 А за ним уж глашатаи и подглашатаи, и другие всякие толпой носятся. Со стен городских, да на перекрёстках дорог, да по углам улиц,  по большим площадям да малым наперегонки кричат, кто громче, кто цветастее, теперь ещё строго по часам: «Благодетель то стал рыбой-щукою ходить по реке, сизым соколом летать в облакы, серым волком рыскати по полям. Злыдням да супостатам никакого покоя не стало. А  боярин-то всё в книжицу  с красной доской записывает того, кого казнить станет, а в белу книгу того, кого миловать будет!»
Страшно, аж жуть!
Вот пришёл боярин в вотчинную думу и говорит:
– Сейчас зачту я вам послание. Записывайте! Потом исполнять будете.
И начал читать. Как только слово прочтёт, летописцы уж слово в анналы истории пишут. Глашатаи уж по окрест орут: «Реновация!», «Раз и навсегда!», «Открывает новый формат!», «Сделает воздух чище, воду – слаще, ветер – ласковее!», «Жить, как в Европе!», «Боярин войдёт в историю!» «Боярин свою вотчину поведёт на уйгуров и хунвейбинов!» и так далее, и тому подобное.
И как хорошо все себя чувствовали. И веселы были, и задорны. И главный писчий подьячий раздавал  похвалы глашатаям направо и налево, тем, кто в трубы трубил, кто в барабаны бил.
Но иным стало казаться, будто целуют они идола сослепу не в то место…
Только, ведь, неисповедимы пути…
 А мне же, братия, не взлетать шизым орлом под облакы, не полкать серым волком по земли, не скакать белицей по мысленну древу, не склонять головы, не падать ниц,  а, как и положено, Бояну вещему не по замышлению  чужому, а по былинам сего времени песнь творити. Свои персты на живые струны воскладаше, чтобы они сами  всю правду рокотаху.