de omnibus dubitandum 100. 21

ЧАСТЬ СОТАЯ (1869-1871)

Глава 100.21. ВСЕ И СРАЗУ…
      
    Не любители ли разрушать объединились в революционные партии? Может, в них так сказывалась генетика, они повиновались ее зову, может, им искренне казалось, что на развалинах старого само по себе взрастет светлое будущее. Победив, революционеры не обуздали в себе жажды разрушения, инерция разрушения тащила их по развалинам старого мира.
       
    Сегодня можно окончательно подвести черту под спором между сторонниками революций и их противниками. Этот затянувшийся слабо аргументированный спор о том, что было бы, если... сегодня решен окончательно: все уже было, все реализовано, и нам хорошо известны результаты.
       
    Мы можем и обязаны сказать, что действия руководителей революционных сообществ были преступны в зародыше, в своей главной идее. Они привели именно к тому, к чему должны были привести народ и страну.
       
    Дело не только в искажении до неузнаваемости того, что было обещано, это обещанное не могло быть построено. Преступными оказались методы и средства, с помощью которых производились социальные и политические переустройства. Революция есть скачок, мгновенное изменение в социальном и политическом развитии общества.
      
    Человеку свойственны постепенные эволюционные процессы, скачки для него вредны, он не успевает к ним подготовиться. Появление революционеров свидетельствует о том, что в обществе не все благополучно и, оно нуждается в реформах. Трагедия прежних и нынешних политиков заключается в том, что они не сумели этого понять.
      
    Революционеры полезны для ускорения радикальных эволюционных преобразований, но не для организации и воплощения скачков. Вожди революционных партий отвергали постепенное реформирование государственного устройства, не оставлявшее им надежд на сколько-нибудь видное положение в административно-бюрократической иерархии державы.
       
    Могли ли претендовать на серьезную карьеру недоучка Нечаев, помощник присяжного поверенного Ульянов, заурядный литератор Чернов? Они превосходно понимали, что только собственная революция в силах взнести их на вершины власти, дать все и сразу.
       
    Именно эта простая мысль питала их веру в необходимость быстрейшей революции, разжигала нетерпение и нетерпимость, именно поэтому Нечаев стремился начать всероссийский бунт 19 февраля 1870 года.
      
    Опасаясь конституции сверху, лидеры «Народной воли» торопились умертвить Александра II. Конституция из рук царя, бесспорно, привела бы к спаду революционного движения. В.И. Ленин накануне выборов в Учредительное собрание спешил захватить Зимний дворец. Более всего революционных лидеров пугало благополучие народа, тогда они оставались ни с чем.
       
    Многие рядовые революционеры были высоконравственными людьми и убежденными сторонниками идей, проповедуемых их лидерами. Они верили вождям, верили их теориям и, воодушевляемые утопическими идеями, слепо следовали за своими поводырями, не задумываясь, куда их ведут и каких можно ожидать последствий.
       
    Они позволили использовать себя, не осознавая, что их руками властолюбцы творят новый, еще худший произвол, не задумываясь о последствиях содеянного. Но были и такие, кто, вступив в противоправительственное сообщество и столкнувшись с применением недопустимых методов борьбы с существующим строем, ощутив сатанинское дыхание нечаевщины, разочаровывались в революционном движении и уходили из него навсегда.
       
    Один из первых историков революционного движения в России А. Тун называл нечаевщину всего лишь эпизодом в русском освободительном движении {Тун А. История революционного движения в России. Пг., 1917. С. 47}. Комментируя Туна, Л.Э. Шишко, отдавший сорок лет революционному движению, писал: «Оно (дело Нечаева. — Л.C.) охарактеризовано очень правильно автором. Это действительно был лишь случайный эпизод в истории нашего революционного движения, вызванный необычайною энергиею одного человека. Само по себе движение еще не было тогда достаточно подготовлено; революционные элементы только еще накоплялись среди молодежи, и форма дальнейшей революционной борьбы еще не успела выясниться для них, когда появился на сцене необычайно сильный революционный темперамент, решивший создать заговор и сплотить людей чисто искусственными мерами» {Тун А. История революционного движения в России. Пг., 1917. С. 67}.
      
    Один из первых биографов основателя «Народной расправы» В.Ф. Цеховский писал в 1907 году: «С.Г. Нечаев является уродом в семье русских революционеров. Последние могли увлекаться, могли погрешить, но всегда шли прямым путем с открытым забралом и, даже отваживаясь на террористические выступления, признавали их печальной необходимостью, как говорили народовольцы, — там, где отсутствие представительного органа правления создает неодолимые препятствия для мирной культурно-агитационной работы» {Цеховский В.Ф. С.Г. Нечаев. СПб., 1907. С. 643}.
       
    Даже такой глубокий знаток революционного движения, как известный историк, публицист и революционер В.Я. Яковлев (Богучарский), утверждал, что «в истории русского освободительного движения нечаевщина была лишь эпизодом характера совершенно исключительного, и умозаключать что-либо по ней о самом движении было бы совершенно несправедливо» {Богучарский В.Я. Активное народничество семидесятых годов. М., 1912. С. 151}.
       
    Многие, очень многие историки освободительного движения и его участники искренне верили, что нечаевщина завершилась арестом Нечаева. Они читали «Бесов», поругивали Достоевского и, не понимали, что гений писал роман слезами и кровью, своей кровью, он жаждал искупить перед людьми свою вину в появлении Нечаева и нечаевщины, он вложил в роман свой опыт, себя и, не ошибся в оценках и прогнозах, он желал предупредить о губительной опасности, поставить преграду нечаевщине, остановить ее продвижение.
      
    Но они не понимали, что нечаевшина сопутствует конспирации и заговору, нечаевщина и конспирация неразделимы, они всегда вместе. Может встретиться различная степень интенсивности проявления нечаевшины, зависящая от участников заговоров, конспиративных сообществ, их моральных качеств. Но без нечаевшины нет конспирации.
       
    Нечаева осуждали все, кто поддерживал первые его шаги; осудили, но не смогли оградить себя от его влияния {Вестник «Народной воли»: революционное социально-политическое обозрение. 1883. № 1. С. 144 (вторая пагинация)}.
       
    Ни одной революционной партии не удалось избежать нечаевщины. Большевики отнеслись к Нечаеву с сочувствием, они реализовали многие его идеи — законспирированность, железную дисциплину, обман во благо своекорыстных интересов, вероломство.
       
    Известный историк М.Я. Геллер пишет: «М.Н. Покровский, историк-марксист, высоко ценимый Лениным, признавал, что группа Нечаева содержала в зародыше черты будущей революционной организации, которая нашла свое высшее воплощение в большевистской партии: необходимость конспирации, элементы планирования и вооруженная сила, идея восстания как форма действия. Нечаев, подчеркивает М.Н. Покровский, первым развил "идею запланированной революции... высмеиваемой потом меньшевиками, но почти буквально осуществленной 25 октября 1917 г.".
       
    Историк-марксист целиком одобряет и методы предшественника — о попытке Нечаева выдать полиции своего политического противника Покровский добродушно замечает: «"Любопытный эпизод фракционной борьбы того времени"» {Геллер М.Я. Первое марта // Смена. 1991. № 3. С. 150}.
       
    С помощью полиции Нечаев карал молодых радикалов из других «фракций», не согласных с его идеями, и как карал! Тайного или открытого интереса к нечаевщине не избежал ни один из лидеров революционных партий. В полном собрании сочинений В.И. Ленина отсутствует даже упоминание о Нечаеве. Не упоминается его имя ни в одном из сохранившихся документов ленинского архива.
       
    Однако в воспоминаниях В.Д. Бонч-Бруевича имеются следующие строки:
       
    «До сих пор не изучен нами Нечаев, над листовками которого Владимир Ильич часто задумывался, и когда в то время слова "нечаевщина" и "нечаевцы" даже среди эмиграции были почти бранными словами, когда этот термин хотели навязать тем, кто стремился к пропаганде захвата власти пролетариатом, к вооруженному восстанию и, к непременному стремлению диктатуры пролетариата, когда Нечаева называли — как будто это особо плохо — "русским бланкистом", Владимир Ильич нередко заявлял о том, что какой ловкий трюк проделали реакционеры с легкой руки Достоевского и его омерзительного, но гениального романа "Бесы", когда даже революционная среда стала относиться отрицательно к Нечаеву, совершенно забывая, что этот титан революции обладал такой силой воли, таким энтузиазмом, что и в Петропавловской крепости, сидя в невероятных условиях, сумел повлиять на окружающих солдат таким образом, что они всецело ему подчинились.
      
    "Совершенно забывают, — говорил Владимир Ильич, — что Нечаев обладал особым талантом организатора, умением всюду устанавливать навыки конспиративной работы, умел свои мысли облачать в такие потрясающие формулировки, которые оставались памятными на всю жизнь.
       
    Достаточно вспомнить его ответ в одной листовке, когда на вопрос — "Кого же надо уничтожить из царствующего дома?", Нечаев дает точный ответ: "Всю большую ектению". Ведь это сформулировано так просто и ясно, что понятно для каждого человека, жившего в то время в России, когда православие господствовало, когда огромное большинство так или иначе, по тем или иным причинам, бывало в церкви, и все знали, что на великой, на большой ектении вспоминается весь царский Дом, все члены дома Романовых.
       
    Кого же уничтожить из них? — спросит себя самый простой читатель. — Да весь Дом Романовых, — должен он был дать себе ответ. Ведь это просто до гениальности!".
       
    "Нечаев должен быть весь издан. Необходимо изучать, дознаваться, что он писал, где он писал, расшифровать все его псевдонимы, собрать воедино и все напечатать", — неоднократно говорил Владимир Ильич.
       
    К сожалению, даже нечаевский "Колокол", который он вел после Герцена и который является действительно библиографической редкостью, до сих пор не переиздан.
       
    И вряд ли найдется один человек из миллиона жителей СССР, а потом и РФ который если не читал, то хотя бы видел эти очень интересные произведения, принадлежащие перу одного из самых пламенных революционеров.
       
    Я думаю, что мы должны выполнить завет Владимира Ильича и в этой области — области переиздания классиков нелегальной литературы» {Бонч-Бруевич В.Д. В.И. Ленин о художественной литературе // Тридцать дней. 1934. № 1. С. 18}.
       
    Заветы вождя мирового пролетариата его последователи выполнили лишь частично — они многому научились у Нечаева и превзошли своего учителя, но его цинично откровенных сочинений никто воедино не собрал, издание их не принесло бы пользы новым хозяевам новой империи.
       
    Вскоре после октябрьского переворота началось восхваление Нечаева и нечаевшины. «Какая грандиозная фигура, — размышлял историк М.Н. Коваленский, — на пути русской революции! Грандиозная революционная энергия, громадный организационный дар, объявление беспощадной войны всему старому миру, осужденному на гибель, на исчезновение, низложение примата старой буржуазной морали и замена ее новой этикой — этикой революции, для блага народа все средства хороши» {Коваленский М.Н. Русская революция в судебных процессах и мемуарах. Кн. 1. М., 1923. С. 13}.
      
    Известный коммунист А.И. Гамбаров писал: «Нечаев был революционер, и революционер такого исключительного масштаба, такого пламенного размаха, аналогичного которому трудно найти в истории нашего движения. История знала немало примеров исключительного революционного героизма. Тем не менее, на страницах ее нельзя найти хотя бы одного революционера, сколько-нибудь напоминающего собою Сергея Нечаева, В ту отдаленную эпоху, когда движение только что начало выходить на историческую сцену, Нечаев был единственным для своего времени примером классового борца» {Гамбаров А.И. В спорах о Нечаеве. М.; Л., 1926. С. 6-7}.
      
    Выдающийся историк российского освободительного движения Б.Л. Козьмин заявил в 1932 году: «Нечаев будет вполне "реабилитирован" в наших глазах, если нам удастся установить, что условия места и времени, в которых ему приходилось работать, делали неизбежным пользование теми приемами, к которым он прибегал» {Козьмин Б.П. С.Г. Нечаев и его противники в 1868-1869 гг. // Революционное движение 1860 годов. М., 1932. С. 169}.
       
    Козьмин работал в чрезвычайно тягостных и опасных условиях, вожди большевизма желали видеть Нечаева добрым гением революции, и историку не всегда удавалось говорить то, что он хотел. И все же исследования Козьмина не «реабилитируют» Нечаева.
       
    Когда мы сегодня сталкиваемся с ложью политиканов, законспирированностью их замыслов и действий, шантажом, убийствами, «карательной психиатрией», мафиозностью, политической провокацией, терроризмом разного толка — помните, что это и есть бесовское дыхание нечаевщины. Именно поэтому мы возвращаемся к Нечаеву, чтобы снова рассмотреть его деяния с позиций меняющихся воззрений.