Смертельный недуг

      Был январь. Семидесятилетний, коренастый старик Степан Морозов на заводском «Икарусе», только что вернулся домой из областной больницы, где у него при обследовании была выявлена неизлечимая смертельная болезнь.
      Зайдя в избу, у порога стояла жена Матрена и испуганно смотрела на мужа.
      – Ну, не тяни Степан, рассказывай, как съездил? Че дохтора-то городские говорят?
      Старик не глядя ей в глаза, трясущимися от волнения руками повесил на вешалку овчинный тулуп, снял пимы, кое-как уложил свой длинный, вязаный шарф в кроличью шапку и с дрожью в голосе сказал:
      – Видно все, мать. Протопал я свою дорожку. Все. Одна скоро останешься. Врачи сказали, дай Бог до весны протянуть. – и глаза Степана наполнились слезами, а в горле застрял комок.
      Матрена, с которой он душа в душу прожил сорок пять годов, уткнулась в фартук и зарыдала.
      – Погоди уж Степанушка, раньше времени-то себя хоронить. Рази не хворают люди?! – всхлипывала старушка, хотя сама догадывалась, что у деда за болезнь и лекарства от нее еще не придумали.
      Степан прошел в горницу, не раздеваясь лег на диван и закрыл глаза. Его смертельно вымотала эта поездка и на душе была беспросветная черная пропасть.
По его желвакам было видно, что он не спит и о чем-то напряженно думает. А думал старик о жизни, как быстро она пролетела. Будто и не жил он совсем.
      Родился Морозов Степан Кузьмич в Мариинске незадолго до войны. Был он у отца с матерью вторым ребенком. В сорок первом отец Степана - Кузьма Лукич ушел на фронт, оставив жену одну с двумя малолетними детьми. Провоевав не больше трех месяцев, попал к немцам в плен, в котором пробыл аж до весны сорок пятого года. В пятьдесят четвертом, семья Морозовых снова осталась без отца - Кузьма Лукич трагически погиб. Он умышленно лег на рельсы перед приближающимся товарняком. Как тогда говорили в поселке - последствия концлагеря. В конце пятидесятых, Степан ушел в армию. Вернувшись, сразу же женился на Матрене, которая вскоре родила ему сына. Вместе отучившись в вечерней школе, Морозовы пошли работать на завод, где оттрубили до самой пенсии.
      Из поколения в поколение Морозовы вели свое домашнее хозяйство. Одновременно держали корову, кур, уток, овец. Каждый год выкармливали свинью.
      И вот он гром среди ясного неба - смертельный недуг и нет от него спасения.
      – Ладно мать, че теперь поделаешь?! Отжил видно свое. Значит, так кому-то надо. – прервал гробовое молчание Степан. – Ступай, сходи до магазина, возьми бутылочку «Пшеничной».
      – Лишь ба хуже не сделалось. Мне ить не долго сбегать. – заволновалась Матрена.
      – Эх Матренка ты, Матренка! Куда ишшо-то хуже, старая?!  – оскалился старик, сверкнув глазами. – Ишь, какую мне судьба-сучка подножку-то подставила?! – и отвернувшись, заревел.
      Как показалось Матрене, за этот день Степан как-то сразу осунулся, стал беспомощный какой-то.
      Весь месяц старик был сам не свой, раздражался по пустякам, ворчал и ко всему придирался.
      – Опять ты в церкву собралась?! И много Бог помог тебе?! Вам как веру разрешили, так вы оттуда не вылазите. Все попам готовы отдать. Весь лоб расшибли перед ними.
      – Да Господь с тобой Степан?! Я только по воскресеньям в церковь-то хожу, да и то не кажную неделю. – с обидой в голосе ответила Матрена, и едва сдерживая слезы вышла во двор.
      С каждым днем Степану становилось все хуже и хуже. Он уже почти ничего не ел и все время пребывал только в двух состояниях: кричал и корчился от страшной боли и спал под воздействием уколов.
      – Ой как плохо мне Матрена. Как же плохо-то. Че же она не идет-то за мной проклятая?! Не могу больше! Дай Матренушка хоть какое-нибудь лекарство-то посильней. – тихо, не открывая глаз стонал старик.
      – Сичас мой хороший, сичас моя матушка. Я скорую вызвала. Сичас укольчик поставят посильней, полегше будет. – погладила мокрый, холодный лоб Матрена и тихо, чтобы дед ее не услышал, заплакала. Еще никогда ей не было так жалко старика.
      Медсестра Люба, давнишняя знакомая Морозовых, поставив укол, жестом отозвала Матрену в горницу.
      – Теть Матрен, наверно со дня на день. Шибко он плохой.
      Степан лежал в темной комнате, задрав кверху острый, щетинистый подбородок, и поджав бледно-синие губы, тихо стонал.
      Матрена села рядом, взяла ледяную, костлявую руку мужа и прижала к своим губам.
      Степан, почувствовав это, с трудом приоткрыл провалившиеся глаза.
      – У меня никого кроме тебя не было Матренушка, я ить всю жисть тебя одну любил. – и по его щеке медленно покатилась слезинка.
      Прошло еще два дня. Наступила весна.
      Старик, высохший и пожелтевший от болезни, из последних сил подозвал к себе жену.
      – Позови Матренушка батюшку. Исповедаться ба мне грешному. Позови, прошу тебя. – прошипел он сквозь зубы.
      Ближе к вечеру пришел отец Денисий. Прочитав молитву и исповедовав Степана, он с хмурым видом вышел из избы.
      На следующий день, в пятом часу утра Матрена в маленькой комнатке читала молитву. У иконы Пресвятой Богородицы тускло горела лампадка. Вдруг в комнате, где лежал ее умирающий муж, она услышала какой-то странный звук и быстро направилась туда.
      На кровати с обезумевшим взглядом сидел Степан и пальцем тыкая в печку-голландку, хрипел:
      – Смотри Матрена, смотри! – затрясся он всем исхудавшим телом.
      – Да ты что Степанушка, что смотри, родимый?! – в недоумении обернулась жена и вопросительно уставилась на мужа.
      – Мать моя покойница Авдотья стоит. Вот же она, мама моя родная. Рази ты ее не видишь? Вот же, вот она. – не опуская руки, прошептал старик, склонив от бессилия голову себе на грудь.
      Матрена, пригладив взъерошенные клочками оставшиеся волосы мужа, аккуратно уложила его, укрыв одеялом.
      – Ох, Степанушка, Степанушка. Матушка ты моя. – и поджав губы, зарыдала.
      К обеду Степана Морозова не стало.