de omnibus dubitandum 119. 19

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТНАДЦАТАЯ (1918)

Глава 119.19. ОЧЕНЬ СЛОБОДНО…

    Эта суета и неусыпность, как на летней страде, вызванная жаждой – жаждой угара и пьяного забвения и жаждой наживы, – создали такое радостное оживление в предсмертный момент родины, что думалось невольно: вот когда он вздохнул свободно, довольно и счастливо – брат мой, мой «меньший» брат, над судьбой которого я, бывало, останавливался в горьком раздумье, кого я любил, на кого надеялся… Вот он когда зашевелился с увлечением, по-настоящему…

    Но всего через каких-нибудь пяток дней этот деятельный подъем народного духа изменил закономерную форму в направлении, более соответствующем углубленному революционному сознанию.

    Трудовой народ – в скобках сказать, главным образом, «революционное крестьянство» слободы Михайловки, а не казачества соседних станиц и хуторов – возроптал, что зелено вино продается по цене, доступной якобы только буржуям, а не бедному, труждающемуся люду.

    И лозунгом дня в трудовых массах стало: «рупь за бутылку!».

    Вождем движения явился все тот же вечный студент-притонодержатель. Он увлекательно доказывал, что водка – предмет первой необходимости – должна быть доступна по цене именно обездоленному трудящемуся люду и должна продаваться «по себестоимости».

    Воспламененные этими речами, слободские хохлы двинулись к винному складу. Военный караул, сердцу которого тоже был близок лозунг восстания, уклонился от противодействия воле народа. Винный склад был захвачен. Нагрузившись там, в достаточной мере, толпа двинулась к казначейству, затем заняла телеграф, и к вечеру в слободе уже действовала новая власть во главе со студентом-притонодержателем.

    Слобода огласилась беспорядочной ружейной трескотней – юная красная армия в пылу воинственного увлечения принялась забавляться пальбой из заржавелых винтовок, неожиданно попавших в ее полное и безвозбранное пользование…

    Офицерству пришлось бежать в соседнюю станицу. Буржуи были обложены данью. И когда купец Аксенов не доставил в достаточном количестве колбас и ветчины закутившей влиятельной компании, его подержали некоторое время под ружейным дулом и отпустили лишь тогда, когда он выдал десять тысяч штрафа.

    К этому первому, близкому к нам большевистскому эксперименту примкнуло теснее крестьянство, чем казачья масса. Станицы и хутора остались в стороне.

    Была часть казачьего гарнизона, которая по соображениям добычного свойства осталась в слободе и орудовала под сенью новой власти со спиртом и другими доходными статьями, но большинство казаков разъехалось по станицам и хуторам, увозя с собой законную добычу – казенное имущество.

    В станицах и хуторах были кучки, звавшие примкнуть к михайловским мужикам. Само собой разумеется, и фронтовики тянули в эту сторону, пуская в ход очень убедительные аргументы:
      
    – Сахарок есть? Нет? А у михайловских хохлов по два фунта на душу получка была… Вот оно что значит – народная власть!

    – А на счет товару как у них?

    – Сколько угодно…

    – А мы телешом скоро будем ходить…

    – И самое лучшее, разумши, раздемши… А хохлы, вон, приоделись – подходи видаться.

    Но старики все-таки не тянулись к союзу со слободскими. Был отчасти смутный страх перед их авантюрой, немножко протестовала совесть, все еще не освободившаяся от власти старых предрассудков, а главное – ни у кого не было веры, чтобы власть представленная Прокудиным, Обернибесовым, Подтелковым и другими определенно известными всем по справкам о судимости ребятами, могла быть прочной и повести к добру.

    – Пропадешь с ними, ей-богу… ну их к шуту, – говорило старшее поколение станичников. – Лучше без сахару побыть, да уцелеть… Жили же, бывало, без сахару… А то как бы на шворку не попасть…

    Советская власть на первых порах продержалась в слободе меньше недели. Когда из Урюпина приехало пятьдесят партизанов, вся большевистская сила разбежалась и попряталась, а гарнизон принес начальнику партизанов повинную…

    Казначейство, телеграф и винный склад вернулись к старому нормальному порядку. И, может быть, впервые обыватель почувствовал всю ценность «старого» порядка, как и просто порядка после кратковременного господства пьяной, грабящей черни и власти из карманников и конокрадов.

    Но тут же ему пришлось убедиться и в том, что произведенный в звание гражданина самой свободной в мире республики, он – отнюдь не хозяин своей судьбы, а лишь гражданин третьего сорта. Настоящий же вершитель его судьбы – фронтовик, окрашенный в большевистский колер.

    В слободе останавливались для расформирования и дележа казенного имущества казачьи части, бросившие фронт. Все они проходили через Царицын и другие большевистские республики, все были начинены упрощенной начинкой углубленного революционного сознания, все получили кое-что из кредитных запасов, пущенных с целью углубления революции в наш край, и еще больше посулов.

    – Это почему такое, нет у вас до сей поры совета? – строго спрашивали фронтовики серого обывателя.

    – Какого совета?

    – Рабочего совета солдатских и казачьих депутатов?

    – Был да весь вышел. Лишь навонял: пришли пять десятков партизан, от советчиков и след простыл. Они и советчики-то – что ни самый фулиган – то и советчик… Тор да ёр, да Алешка вор…

    – Вы, значится, за буржув и, за кадет руку держите?

    – Никак нет… помилуйте…

    Обыватель труслив, лукав и увертлив.

    – Видать по всему: приспешники Каледина…

    – Да помилуйте, чего вы привязываетесь? Мы даже не понимаем, кто это – кадеты?

    – Ученые люди.

    – Ученики, что-ль?

    – Юнкаря, студенты. Во-обче – все приспешники Каледина.

    – А буржа?

    – Богачи.

    – Тссс… Скажи на милость… А партизаны – кто же будут?

    – Обязательно враги народа… приспешники Каледина…

    Партизаны, охранявшие от разграбления винный склад и казначейство, сосредоточили на себе наибольшую сумму враждебного внимания.

    Другой реальной силы в нашем углу не было, кроме этих пятидесяти вооруженных человек.

    Войсковое правительство безуспешно взывало об образовании дружин самообороны – станичники дружно отвечали:

    – Нас не тронут, кому мы нужны… А генералья, офицерья пущай сами себя огрантировывают…

    Это был нейтралитет расчетливых простаков. В силу этого нейтралитета некоторые фронтовые части передали свои винтовки и орудия царицынским красногвардейцам.

    Им же они помогли покорить Михайловку под поле большевизма, вытеснить партизанский отряд из слободы, перебить около сотни человек, пограбить снова винный склад и восстановить советскую власть.

Источники: Газета «Свобода России», 1918:
I. – № 5. 16 (3) апреля. С.;1;
II. – № 9. 21 (8) апреля. С.;3;
III. –  № 18. 3 мая (20 апреля). С.;1;
IV. – № 20. 9 мая (26 апреля). С .;6;
V.– № 33. 24 (11) мая. С.;1
Федор Крюков, "В углу"