13. 02. 1998, Паломничество

12.02.1998, Четверг
Паломничество
Сергиев Посад. Подъезжаем к Лавре. Впечатляющие крепостные стены.
Располагают спать в большой трапезной. Бабки перед дорогой не спали ночь. В дороге молились и пели. Перед сном обцеловали все иконы и стены. На сон оставалось часа три. Бабушки беспокоились. Утром исповедь и причащение.
На исповеди шёпот, накручивающий нервную систему. Полувздох – полуплач:
- Господи, господи!
Мне попался на исповеди весёленький монах. То, что я ему тихо говорил, он задорно, громко повторял, так что слышали другие. Публичная исповедь. Душа почувствовала себя униженной и глупой, и закрылась.
Приложились к мощам Сергия Радонежского. Начала сказываться физическая усталость. Бабы наши кланяются низко, а у меня спина, как столетнего деда. Причащаться я не пошёл. Это было бы не искренне.
Величественно задумавшийся монах, стоящий у стены во время службы.
Ехал я просто посмотреть. Мы с Кристиной обходим монастырь. Мощь! Душа и Дух чувствуют, воспринимают эту красоту. У меня не было этого впечатления в Киево – Печерской лавре. В те времена, когда я возил туристов, колбаса, киевские торты и магазины занимали большую часть их мыслей. Одно дело, что суетливо, другое дело, что мне здесь роднее.
Кормили нас в небольшой столовой. Какие – то убогие лица и фигуры. Слава Богу, не ставшие уголовниками. Не могу есть, за плохо протёртым столом, холодную манную кашу. Не аппетитно. Пил чай.
Экскурсию проводил семинарист. В руках снежок, разорванная перчатка на указательном пальце, старая нестиранная куртка. Как – то, по особому, краешками губ улыбается. Продолговатое лицо, длинный нос. Слегка картавит. Сразу вызвал к себе симпатию. Тонко умён. Легко поставил на место напористого и некорректного Сергея. Его рассказ был прост и насыщен. Умён и умно чувствует. От похвалы бежит. Напомнил великолепного дьякона из фильма «Дуэль».  Вот к нему я бы пришёл очистить свою душу.
Едем в Истру. Меня с холода и голода замутило, но и отпустило быстро. В дороге вздремнул, а наш Сергей накрыл меня своей дублёнкой. Для своих он в лепёшку разобьётся.
Мальчик в очках напомнил, что он учился у меня. Неправильные черты лица. Из дома для детей с физическими недостатками. Я его вспомнил. Александр.  Мы должны были вместе ехать в Почаево, поездка не состоялась. Говорит, что изменил отношение ко мне. Чувствует неприязнь. Здесь в автобусе между молодыми свои разговоры и улыбки, и чувства. Всё та же жизнь. Другие формы. Юноша, ходивший ко мне на занятия, закончил музыкальное училище. Несколько резковат, но умён и чувствует другого человека. Бабушки невыразительные и мне трудно было бы кого – то из них запомнить. И не то что внешней, какой – то внутренней привлекательности в них нет. Не за что зацепиться вниманию.
Приезжаем в Истру. Жаль, половину дороги я проспал. Подмосковье. В Истре мне сразу душевно стало.
Обходим монастырь. Хорошо. Как здесь хорошо!
Когда – то мне приснился патриарх Пимен. Во сне мы с Кристиной в соборе сходили по спиральному спуску. Наше появление вызвало тревогу. Нас окружили. Во мне – инстинкт защиты ребёнка. Патриарх Никон, посмотрев на нас, велел толпе расступиться. Мы вышли из храма. Звёздная ночь.   
А здесь, в Новом Иерусалиме патриарх Никон! Ныне покровитель гонимых.
Почему здесь хорошо и душевно? Музей. Зашёл в зал. Портрет восемнадцатого века. Душа запела.  Фарфор. Сочетание светского и религиозного даёт моей душе эту теплоту. 
Поили нас чаем в мастерской. Один из кипятивших воду похож на чёрта, Господи, прости мя грешного. Косоглазый, с неровными зубами, улыбающийся.
Домашность, уютность, хороший чай. Кроме тог, один из принимавших оказался речичанином. Речичане активный народ. Где их не только не встретишь! И на телевидении. И конкурс красавиц!
Прогулялись к пруду. Возвращаемся домой. Сергей разговаривает с мальчишками. Достоевского можно читать. Толстого – нет.  Из классики ничего не читать – только «Братья Карамазовы» Достоевского. И всё. Телевизор выбросить. Компьютеры – исчадие ада. Маяковский, Пушкин, Лермонтов жизнь закончили плохо. Грешники. Не туда народ повели. Стоп! Вот здесь Сергей смыкается с рериховским движением. Здесь от него я услышал то же, что и у них – замкнутая цепь. Там религия для полуинтеллигенции, здесь для бабушек.
Честно говоря, для моей души и ума, религиозность явление не здоровое. Это то, что я замечал в прихожанах церкви. Это солдатизм рериховцев. Люди разные одежды надевают, но мало меняют себя. Работают. Без сомнения, работают, но остаются теми же, что и в начале. Смысл заключается в накоплении силы.