Руки

Она любила мужские руки — большие, холеные, с ровными ногтями. Любила темные курчавые волосы, которые бесконечно можно перебирать пальцами, словно верткие струи воды. Она любила терпко-пряные ароматы, которые появляются в комнате на секунду раньше их обладателя, а после близости остаются на коже и подушке еле уловимым напоминанием. Она любила отглаженные рубашки, расстегнутые у ворота, чтобы щекотать взгляды едва видной полоской волос, и начищенные ботинки, в которых при желании можно разглядеть собственное отражение.

У него были тонкие пальцы с крупными ногтями, один из которых некрасиво треснул, и она все время цеплялась за этот ноготь глазами, куда бы ни смотрела. Обветренная кожа, шрам через все запястье и неприятный след от ожога на большом пальце. Когда он что-то показывал ей, она ловила себя на том, что не может отвести взгляд от этих рук, — так в детстве, с таким же сладко-грязным любопытством, она рассматривала лысоватый тонкий хвост у мертвой крысы, и никак не могла оторваться, передёргиваясь от неприязни.

Джинсы, которые от старости бахромились по швам, растянутая футболка с испачканным предплечьем, бесцветное бледное лицо и неопределённого цвета непослушные волосы. Он, колючий, грубоватый и насмешливый, сочетал в себе столько неугодных ей мужских качеств, что она иногда смотрела на него даже с интересом: какой надо быть женщиной, чтобы любить эти едва тронутые цветом тонкие губы и высокий белый лоб? Есть ли вообще такие женщины?

В его многословном сумрачном присутствии ей было неловко и неприютно, будто ее выставили голой на улицу — со всеми растяжками, складочками и морщинками — и придирчиво рассматривают. Она сердилась, не знала, как сидеть и куда девать руки, и выдыхала только тогда, когда он исчезал — вместе со своей неспешной походкой и глазами цвета жидкого чая.

Она точно знала, что на ощупь он как гладкая и холодная рукоять взведенного лука, которая еле ощутимо дрожит от напряжения. А как-то она взяла его за плечо — и вдруг ладонь ее утонула в пушистом тепле, будто погрузилась в полную душистой пены ванну. Ей даже стало интересно, всегда ли его голос так бархатил душный офисный воздух и собирал его в мягкие складки. А плескался ли раньше янтарь где-то в глубине глаз? А всегда ли она чувствовала себя такой счастливой, когда он рассыпал слова по кабинету? И неужели всегда, когда он касался ее руки, что-то внутри неё обрывалось и падало со звоном, осыпая коллег осколками? А ведь не замечала...

Мужчины вокруг невероятно подурнели, потеряли и вкус, и аромат. Их, одинаковых, вовсе не хотелось смаковать, как раньше, а их ухоженные загорелые руки и начищенные ботинки были настолько гладкими, что взгляд никак не мог задержаться на них и соскальзывал на пол или взлетал к потолку.

Она любила мужские руки — те, с треснувшим ногтем и шрамом через все запястье. И с россыпью веснушек по бледной коже предплечья.