Картина 11, голубая, дворцовая. 3 курс. Моя Россия

На третьем году обучения студенты начали осваивать учебный курс “Рисование человеческого тела”. Прежде всего, профессор Пименов заставил их штудировать анатомические атласы. Это казалось вначале непосильной работой, однако молодые, гибкие умы студентов довольно скоро освоили большинство костей скелета, мышц и связок. Затем Пименов рассказал им все этапы рисования человеческого тела на бумаге: сначала задать правильное расположение костей, затем понять, как мышцы двигают костями, потом добавить мягкие ткани и, наконец, покрыть тело кожей и наложить тени, тона и полутона.
После того, как они овладели методом, они начали рисовать обнажённые модели – мужчин и женщин. Михаил приучился видеть плоть грубой и весомой, иногда прелестной, иногда безобразной, но всегда конкретно зримой. Женская нагота больше не возбуждала его. Он весь был занят тем, чтобы отобразить сущность наблюдаемого объекта на бумаге. Профессор лишь прятал улыбку в усы, когда заглядывал на мольберт Михаила: этот мальчик делает всё как надо. Михаил замечал молчаливую похвалу и чуть не лопался от распиравшей его гордости.
 ***
Михаил и Александр продолжали знакомиться с шумной столичной жизнью и получали от этого невыразимое наслаждение. Их новым увлечением стала итальянская опера. Оперы итальянских композиторов Россини, Беллини, Доницетти и других ставили приезжие оперные труппы из Италии в различных театрах Петербурга. Билет на балкон можно было купить за 25 копеек. Чтобы увидеть оттуда сцену, приходилось привстать с места, но друзей это не смущало. Кроме того, можно было проскользнуть в нижние, более дорогие ярусы и оттуда в бинокль бросать дерзкие взгляды на знатных дам в партере. Однако это праздное занятие немедленно прекращалось, когда начиналось представление на сцене – ангельские голоса певцов как будто звучали с небес, а скрипичная музыка была так не похожа на привычные наигрыши гармошки и балалайки. Но самым поразительным было то, что на театральных подмостках происходила совершенно другая, непохожая на реальную жизнь. Там небо было голубое, воздух тёплый, необыкновенные роскошные сады и виноградники на холмах, простые, чистосердечные люди, более красивые женщины, более сильные страсти и даже более спелые фрукты – всё то, чего так не хватает в холодном и строгом Петербурге. И при этом они как студенты Академии художеств восхищались высоким качеством оформления и красотой декораций, отдавали должное мастерству постановщиков и художников. После спектакля, прогуливаясь по пустынному ночному городу, по пути домой они мечтали, как было бы прекрасно поехать вдвоём в Италию, покупаться в тёплом море, позагорать под горячим солнцем, попить божественного вина, воочию увидеть античную скульптуру и архитектуру…
Поздним вечером они возвращались в Академию, и привратник Прокопий сурово отчитывал их, шатунов легкомысленных, гремя запорами и открывая тяжёлые двери.

Жизнь Михаила протекала в постоянной смене занятий и впечатлений, идей и окружающих людей. И так месяц пролетал за месяцем.
 ***
Перед Рождеством весь их класс был приглашён в Зимний дворец полюбоваться коллекцией искусств и внутренним убранством царской резиденции и, главное, для аудиенции с Великой княгиней Марией Николаевной. Она занимала пост Президента Академии художеств, но большинство студентов видело её впервые.
– Добро пожаловать в мой дом, который является также резиденцией Императора, наместника Бога на Земле, – сказала она с улыбкой.
Она была невысокого роста, прекрасно сложена и изящна, в классическом наряде богини Дианы. «Какая приятная женщина, – подумал Михаил. – Удивительно, как это милое создание могло быть дочерью того ненавистного императора Николая Первого? Хотя… Если подумать, она почти точно женская копия отца». И Михаил вдруг проникся мыслью, что она, в самом деле, привыкла повелевать людьми и не потерпела бы никакого неповиновения.

Дворец… музей… это было что-то неподдающееся описанию, ничего подобного ранее Михаил не видывал. Погребальные маски фараонов, античные римские статуи, средневековое французское шитьё, огромная, в рост человека малахитовая чаша безымянных уральских мастеров-камнерезов – всё это не могло принадлежать никому, кроме царя. Много важного и интересного нашёл для себя Михаил в собрании европейской живописи. Он взахлёб упивался тяжёлой роскошью Рубенса и Рембрандта, беззаботной радостью Буше и Фрагонара. Но его самыми любимыми были итальянские мастера Возрождения: Леонардо да Винчи, Тициан, Микеланджело и другие. Под необыкновенно ярким солнцем и насыщенно-голубым небом, на их картинах жили красивые люди в окружении чарующей природы. Всё в этих творениях было гармонично и идеально, всё повергало тебя в благоговейный трепет. Михаил не мог оторваться от Мадонны Леонардо; картина держала его, как магнит. Изображённая женщина определённо была более реальной и более человечной, чем на русских иконах; она больше не была грустной, не смотрела прямо на него; она была исполнена величия и светилась изнутри. Она словно бы говорила: «Мир полон света, люди прекрасны и они хозяева своей жизни, и твоя жизнь будет удивительной и благополучной». Слёзы застилали ему глаза. То были слёзы счастья и умиления, слёзы божественного восторга. Он уже жаждал поехать в Италию, чтобы увидеть своими глазами Колизей, соборы, природу и, главное, ещё больше этих великолепных, неземных картин. И он принял твёрдое решение ещё больше сосредоточиться на учёбе и добиться права на стажировку в Италии.

С того дня стиль рисования у Михаила изменился. Он понял, как он был провинциален и глуп. Теперь он старался привнести свет в свои картины. Иногда он добивался передачи внешнего, верхнего или бокового освещения изображаемого объекта, но иногда ему удавалось показать как бы внутреннее свечение предметов. Это не то, чтобы он копировал мастеров Возрождения, но он понял, что уже невозможно продолжать работать так, как он делал раньше, будучи теперь знакомым с шедеврами искусства. И он старался всячески подняться в своём мастерстве, приблизиться к заветным высотам как можно ближе.
 ***
Однажды вечером, придя в общежитие, Александр застал друга за чтением какой-то интересной книги и, как обычно, предложил:
– Вставай, Купа, пойдём пройдёмся по городу, малость развлечёмся.
– Нет, Гаврила, сегодня это не для меня. Смотри, какие прекрасные литографии картин художников Возрождения! Однако, эти книги из Италии чертовски дороги.
– О, не мог найти лучшего применения своим деньгам?! Подожди, ты ведь не богат?!
– Да, мать присылает мне двадцать рублей в месяц, так что не разгуляешься.
– Ладно, неважно. А у меня для тебя хорошая новость – мы приглашены на ужин в дом надворного советника Гавриловского!
– Но ты ведь почти никогда не ужинаешь дома.
– Иногда не хватает сил отказаться…

Родители Александра были счастливы видеть сына и заодно вполне радушно встретили Михаила. На ужине присутствовало ещё одно важное лицо, господин фон Врангель, чиновник по дипломатической части. Говорили о реформах, которые, по слухам, планирует новый император.
– Эти перемены слишком широкие, я бы сказал, всеохватывающие, – изрекал Гавриловский. – Как пишет Козьма Прутков: «Нельзя объять необъятное».
Михаил и Александр потихоньку прыснули, прикрывшись ладонями: “Козьма Прутков” был псевдоним группы писателей, пародировавших глупые тирады “учёных мужей”. А Гавриловский-старший использовал их афоризмы вполне серьёзно, не вдаваясь в суть.
– Напротив, я полагаю, что реформы возможны только в полном объёме. Нам нужно преобразовать здесь всё на европейский лад. Иначе новые тенденции не справятся с проклятыми старыми русскими привычками, – наступал фон Врангель.
– А мне как раз подумалось, что старые русские привычки – это благо. Наш народ носит Бога в своём сердце и не приемлет западнического атеизма, – парировал Гавриловский.
– Тогда давайте спросим представителя крестьянского сословия, который присутствует здесь: чего, в конце концов, они хотят.
Михаил решил не поправлять чиновника, прочистил горло и сказал, обращаясь ко всем присутствующим:
– Господа, я считаю, что оба изложенных подхода неверны. Нельзя считать, что всё в России плохо, а в Европе всё хорошо. Но нельзя согласиться и с тем, что всё в России хорошо, а в Европе всё плохо.
Спорщики за столом замолкли от неожиданности, а потом разразились гомерическим хохотом, аж до изнеможения. Вытирая слёзы платком, Гавриловский прохрипел:
– Ну, спасибо, братец. Уважил, знатно. А и клоун же ты!
Михаил сидел в недоумении, а Александр лишь пожимал плечами.
 ***
У Михаила были более серьёзные поводы для беспокойства, нежели уязвлённое самолюбие. В весеннем семестре у них начался класс скульптуры, который вёл профессор Клодт. С самого начала ваяние не пошло у Михаила. Руки его не хотели работать с глиной так, как с красками. Ощущение чего-то грязного на руках вызывало неприятную дрожь, как говорят, мурашки по коже. С другой стороны, он никак не мог приспособиться к специфическим свойствам вещества – глины: весу, упругости, ползучести. В то же время такие студенты, как Николай Брезе, относились к ваянию, как к детской игре, и у них всё получалось как бы само собой. Сначала профессор Клодт особенно не вмешивался в процесс обучения, давая всем право на сомнения и ошибки.

Но в середине семестра он отозвал Михаила в сторону и выложил ему прямо: «Никонов, я никогда не видел в скульптуре ничего худшего, чем у Вас. Я не могу это объяснить Вам: оно или есть у Вас, или нет. Дело обстоит так, что я должен Вас исключить из студентов. Если Вы не сделаете что-то выдающееся».
Серьёзность этих слов совершенно сразила Михаила. Он не мог потерять это всё – его новую жизнь, друзей, будущее – из-за какого-то тупого педантичного немца. Когда он вошёл в свою комнату, слёзы стояли у него в глазах, готовые брызнуть ручьём. Увидев дорогого друга, Михаил не мог больше сдерживаться, его прорвало, и, рыдая, он, сам не желая того, поведал Александру свои горести и печали. Александр в своей обычной манере, с лёгкостью разогнал все заботы, как смешное хныканье школьника: «Давай-ка махнём сейчас на Фонтанку и покатаемся по реке. Лёд там крепкий об эту пору. А по поводу класса ваяния – не можешь лепить глину, бери зубило и долби камень!»
«При кажущейся дурости это может сработать», – подумал Михаил. Ему действительно было удобнее с инструментами, которых полно было на складах у матери и в товарных листках.

Как есть на следующее утро он обежал все камнерезные мастерские и отыскал продолговатый кусок гранита с полметра длиной. Чуть не вырвав руки из суставов, он дотащил кусок до своей комнаты. Неделю напролёт он только и делал, что срезал по кусочку гранита. В конце концов, получилось нечто, напоминающее медведя, лежащего на брюхе. Когда Михаил и Александр бережно вкатили тележку со скульптурой в класс Клодта, у профессора выскочили глаза из орбит: «Это, конечно, не Микеланджело, но всё же кое-что», – пробормотал он, наконец.
Михаил воспринял это как знак того, что он в безопасности, по крайней мере, на этот год.

На иллюстрации:
Мадонна Литта
художник Леонардо да Винчи
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

Оглавление        http://www.proza.ru/2019/06/12/820
Картина 10, золотая-серебряная. 2 курс.    http://www.proza.ru/2019/06/13/115
Картина 12, живописно-научная. 4 курс.    http://www.proza.ru/2019/06/13/151