Картина 13, авангардная. 5 курс. Моя Россия

В пятый год обучения все студенты с нетерпением ожидали занятий по истории искусства. Вести предмет должен был Сократ Воробьёв. Он закончил академию около десяти лет назад, был удостоен первой золотой медали и права стажировки в Европе. По возвращении на родину он в течение нескольких лет слыл самым обещающим художником в Петербурге.

Воробьёв вошёл в аудиторию на свою первую лекцию и начал с вопроса:
– Что самая важная вещь для рисования?
– Кисть? – предположил кто-то из первого ряда.
– Нет, нет и нет! Самая важная вещь – это то, что вы рисуете. Объект. И как вы думаете, что художник должен взять в качестве объекта рисования?
– Я думаю, что рисовать греческих богов или битвы давно ушедших королей глупо, – высказался Иван Корсеев. – Люди хотят видеть что-нибудь, важное и значимое для их жизней.
– Ага, вот вам представитель направления реализма, – объяснил Воробьёв.
Михаил вскочил с места:
– Я не согласен. Когда человек приходит в музей, он хочет видеть что-то необычное и прекрасное, чего он не видит вокруг себя ежедневно и ежечасно. Чтобы видеть окружающее, не нужен художник. В наши дни это может делать дагерротип.
– Тогда что же Вы предлагаете рисовать? – подталкивал к размышлению Воробьёв.
– Я, например, всячески стремлюсь быть таким же, как художники Возрождения. И если они рисовали Мадонну или Венеру, то я не вижу ничего плохого делать то же самое, – настаивал Михаил.
– А вот и заведомый поклонник классицизма принимает вызов, – профессор выглядел счастливо тем, что дебаты развиваются точно так, как он ожидал. – Однако не забудьте, Никонов, что Микеланджело и да Винчи были новаторами и первопроходцами в своё время. Они не повторяли художников, живших до них. Они выходили и рисовали нечто, что многие их современники не понимали и осуждали. Так старайтесь быть похожими на них в этом отношении.
Михаил сел смущённый и думал: «Почему никогда, ни разу, мне не удаётся выиграть дебаты?»
 ***
Как-то, через месяц занятий, Александр спросил учителя:
– Профессор, Вы недавно были в Европе. Пожалуйста, расскажите нам о современных тенденциях в европейском искусстве.
– Очень хорошо, – сказал Воробьёв. – Вы хотели узнать, теперь не отказывайтесь.
Он развернул на доске литографию картины. И все открыли рот от изумления. Картина была не похожа ни на что виденное ранее. На картине можно было видеть фигуры простых людей, поднимающихся на баррикаду, по телам павших товарищей. В руках у них оружие, видно, что они атакуют. Но самое главное, в центре всего, основная и самая яркая часть картина, была фигура Свободы, ведущей народ. Она несла французский республиканский флаг. Её лицо полно энергии, но она спокойна. Её платье спадает с плеча, открывая грудь. Ещё минута, и она совсем обнажится.
– Это Эжен Делакруа, – начал объяснение Воробьёв.
Михаил непроизвольно подумал: «Какое безрассудство – показывать открытый призыв к мятежу. Очевидно, Воробьёв имеет хороших покровителей в высоких кругах».
– Будьте любезны, скажите мне, это классическое или реалистическое полотно?
– Конечно, классическое. Посмотрите, аллегория Свободы является центральной фигурой, размещена впереди всех и в средней части картины, а простой народ едва различим, – заявил своё мнение Александр.
– Разумеется, реалистическое. Картина выводит в главной роли простых людей, они показаны бесстрашными и решительными. Ни в одной другой картине реальных людей не показывали с такой симпатией, – возразил Иван Корсеев.
– Отлично, вы оба правы! – профессор Воробьёв испытывал крайнюю степень воодушевления. – А теперь, не обращая внимания на батальную сцену, посмотрите максимально пристально на картину и скажите мне, какие новые элементы в искусстве вы обнаруживаете.
Класс погрузился в напряжённое внимание, тщательно анализируя детали картины и стараясь найти правильный ответ на поставленный вопрос.
– Что ж, давайте! Разве вы не видите, что контуры изображений размыты? Здания даны намёками в дымке. Некоторые фигуры людей помечены вроде бы бесформенными пятнами, если посмотреть поближе. Но если отойти на дистанцию общего обзора, то одно пятно, один мазок кисти превращается в фигуру человека с ясным движением и намерением. Заметьте, что даже края фигуры Свободы не вполне чёткие. Как будто вы видите её в движении. Это, мои друзья, есть то, что я считаю самой важной тенденцией в современном европейском искусстве. Они хотят схватить не предмет в состоянии покоя, так сказать, натюрморт, а текущий момент, или ощущение, мимолётное впечатление от увиденного краем глаза. Теперь вопрос: как вы думаете, почему они занимаются этим?
Иван встал и как будто в состоянии экстаза или отрешённости заговорил:
– Я думаю, они это делают, чтобы показать, что все вещи находятся в постоянном движении, в развитии. В каждом объекте малые изменения накапливаются и приводят к коренным превращениям. Значит, невозможно определённо сказать, на данный момент это сам объект или уже его противоположность.
Вдруг разом весь класс заговорил, как растревоженный улей. Голос Воробьёва вознёсся над шумом:
– Вам следует меньше читать германской философии, Корсеев. Больше уделяйте времени работе на пленэре…
 ***
Наши друзья, театральные завсегдатаи, сумели попасть на представление оперы Александра Даргомыжского “Русалка”. В основу оперы была положена романтическая драма Александра Пушкина о крестьянской девушке, покинутой князем, при этом в музыке чувствуется близость к русскому народному песенному творчеству и благотворное влияние итальянского бельканто. Считается, что это вторая классическая русская опера после “Руслана и Людмилы” Михаила Глинки. Демократически настроенная интеллигенция устроила опере восторженный приём, нескончаемыми аплодисментами вызывая артистов на поклоны, тогда как аристократия выразила откровенно презрительное отношение к “народу”. После окончания спектакля Александр тоже высказался: «Наши современные композиторы не жалеют ничего, лишь бы привлечь к себе внимание пресыщенной публики; нынче они предпочитают шокировать общество, показывая в салоне мужика в зипуне и онучах». Михаил рявкнул: «Ну и дурак же ты, Гаврила!» Александр только рассмеялся беспечно.
Следует отметить, что холодное отношение “высшего света” к опере вскорости привело к снятию её из репертуара, на многие годы вперёд.
 ***
Но самое, пожалуй, неизгладимое впечатление на Михаила произвела пьеса Николая Островского “Гроза”, которую он видел в Александринском театре. Это драма о молодой купеческой жене Катерине, которую выдали замуж очень рано, без любви, за человека слабовольного и равнодушного. Её грубая, властная, деспотичная свекровь (очень похожая на мать Михаила) постоянно унижает и оскорбляет Катерину, презирая её. Катерина влюбляется в образованного, но бесхребетного молодого человека Бориса, который просит её тайно бежать с ним. Местное общество с его жестокими нравами, которое так поразительно знакомо Михаилу, позорит и осуждает греховную любовь Катерины и Бориса. Под давлением обстоятельств Борис предаёт Катерину. В финальной сцене, во время грозы, которая естественно воспринимается как Божья кара, Катерина бросается с обрыва в Волгу, к полному удовлетворению семьи.

Когда опустился занавес, публика оставалась некоторое время безмолвной и неподвижной, а затем разразилась криками восторга и небывалой овацией. Михаил вдруг почувствовал, как отчуждённо и враждебно относилась его собственная семья и его родной город ко всему тому, что ему дорого и во что верил. Он пообещал себе, что никогда, никогда не уступит им. И если у него будет дочь, он назовёт её Катериной.

Позже он прочитал в журнале “Современник” статью Николая Добролюбова “Луч света в тёмном царстве” – первую прекрасную рецензию на эту пьесу. В статье осуждалось сложившееся к тому времени российское общество как “тёмное царство”, которое душит всё живое, свободное и талантливое вокруг себя. И единственным, кто выходит на бой с этим врагом, оказывается Катерина.

Михаил начал читать ещё другие статьи с критикой политической системы Империи, выходившие в рамках литературных и философских дискуссий. Случайно он увидел, что Иван Корсеев читает похожие толстые журналы без картинок и затеял с ним разговор. Оказалось, что тот разделяет многие обуревавшие Михаила чувства. Корсеев познакомил его с нелегальными публикациями, в том числе и с запрещённым журналом “Колокол”, который издавался эмигрантом Александром Герценом в Лондоне и затем тайно переправлялся в Россию. Прогрессивно настроенные студенты с величайшими предосторожностями передавали один другому копии журнала и потом читали их ночью при закрытых дверях, как настоящие преступники. Авторы статей в “Колоколе” предвещали неминуемое падение ненавистного самодержавия и призывали всех мыслящих людей распространять идеи освобождения и просвещения среди угнетённых слоёв населения. Чтение вызывало острое чувство опасности и в то же время упоительный восторг от стремления к свободе.
 ***
Чтение запрещённой литературы неизбежно приводит к участию в противозаконной деятельности. Именно так и случилось с Михаилом. В один из дней Корсеев случайно встретил Михаила и возбуждённо прошептал:
– Я нашёл, либеральный кружок собирается каждую неделю.
– Я думал, ты хочешь пойти?
– Ты с ума сошёл? Я что, враг царю и отечеству?
– Нет, это не такой кружок. Они всего лишь обсуждают, как облегчить жизнь бедняков.
– Да-да, полиция не будет разбираться, такой или не такой. Помнишь кружок Петрашевского?
– Хорошо помню, они были приговорены к смерти, но потом помилованы.
– Ты называешь это помилованием? Гнить в каторжных рудниках Сибири! Подумай о Достоевском, он мог бы стать известным писателем, но я сомневаюсь, что кто-нибудь услышит о нём снова.
– А знаешь, я не удивлён. Вы, купеческий класс, только болтаете на рынке, а как доходит до настоящего дела, вы жалкие трусы!
Михаил бросился вон из помещения, возмущённый таким вопиющим оскорблением его сословия. Но ближе к вечеру слова Корсеева стали доходить до его сознания. «Почему бы не пойти? – стал размышлять Михаил. – Сейчас всё-таки другое время. Император Александр – чувствительная натура. Не может же он, в самом деле, их всех казнить. И кружков таких, должно быть, сотни, и всех не арестуешь».

На следующий день он нашёл Корсеева и сказал ему, что передумал и готов посетить кружок. Уже в ближайший четверг вечером они отправились искать рекомендованную им квартиру в доходном доме на Фонтанке. Постучали. Из приоткрывшейся двери выглянул немолодой человек с бородкой и в пенсне, явно похожий на школьного учителя. «Вольтер?» – назвали они пароль. «Руссо!» – был ответ. “Учитель” проводил их в гостиную, где несколько людей в дешёвых, но чистеньких костюмах сидели вокруг стола с керосиновой лампой посредине, пили чай и слушали громкое чтение одного из них.
– Коммунистический манифест, – повторил тот специально для вошедших.
– Извините меня, кто это написал? – решил уточнить Михаил.
– Два германских философа. Я не слышал о них прежде, – ответил чтец и продолжил чтение, но Михаилу нравилось это всё меньше и меньше. – …мы хотим уничтожить частную собственность… …мы хотим уничтожить семью…

Не то чтобы это было глупо. Напротив, логика за всем этим была убийственно неотразимой. И как раз поэтому он решительно восставал против полного разрушения всего, что ему было дорого, ради какой-то непонятной цели, особенно такой абстрактной, как в этом манифесте. Он уже начал раскаиваться, что оказался в такой компании максималистов. Хорошо, что именно в этот момент поднялся один из членов кружка, молодой человек, по виду приказчик, и выступил с резким возражением:
– Я думаю, что эти германские рецепты решительно неприемлемы к нашей действительности!
Развернулась дискуссия, в результате которой все члены кружка в основном согласились с молодым критиком. Решили сократить чтение. Михаил почувствовал себя комфортнее. Возникло даже какое-то чувство товарищества между ними.

Михаил начал посещать кружок почти каждую неделю, иногда с Корсеевым, иногда с другим студентом, Николаем Брезе. Читали больше статьи анархистов. «Русский мужик – природный анархист. Ему указчики не нужны, когда сеять, когда жать. Он расчищает леса в Сибири и строит сам свою избу», – писал русский анархист Михаил Бакунин. Такая теория была ближе и понятнее Михаилу. В самом деле, что такого хорошего сделали помещики или император для крестьян или горожан? Если бы они оставили крестьян и горожан в покое, не вмешивались в их дела, Российская земля расцвела бы, достигла высочайшего уровня развития ремёсел, наук и искусства, который и не снился целой Европе.

Странно, что Александр, лучший друг Михаила, не участвовал в его политической стороне жизни. Однажды Михаил начал говорить Александру, горячо и как-то несвязно, об их долге по просвещению народа и о светлом республиканском будущем страны. Александр был очень скептичен и холоден:
– Это – не пойдёт. Мой дядя был замешан в декабрьских событиях 1825 года. Солдаты и крепостные не поддержали их. Понятно, что рабам нет никакого дела до идей республики. В результате руководители восстания были повешены, так же как и другие бунтовщики, которые пытались следовать по их стопам. К счастью, мой дядюшка был помилован нашим милосердным Императором. Мой совет тебе: брось это всё, если хочешь остаться в живых!
– О да, и где же теперь твой дядя?
– Он погиб на Кавказе, в сражении с черкесами.
– Извини, пожалуйста…

Черкесами называли горские народности магометанского вероисповедания, жившие на Кавказе. После того как христианское Грузинское царство по его просьбе вошло в состав Российской империи, некоторые горские племена не по своей воле оказались на территории России и в течение десятилетий яростно боролись за свою независимость.

У Михаила всё кипело внутри, но с тех пор он больше не говорил с Александром о политике.

На иллюстрации:
Свобода, ведущая народ
художник Эжен Делакруа
Лувр-Ланс, город Ланс, Франция

Оглавление        http://www.proza.ru/2019/06/12/820
Картина 12, живописно-научная. 4 курс.  http://www.proza.ru/2019/06/13/151
Картина 14, красная, звонкая. 5 курс.        http://www.proza.ru/2019/06/13/163
 


Рецензии