Орбиталь, зона 86. Глава 1

Глава 1: Праздник в Поместье Роз

      Огоньки сияли повсюду — тёплые, жёлтые — на потолке, на стенах и на полу, в высоких светильниках, — наполняя мягким светом просторную залу, выливаясь наружу через огромные окна — от пола до потолка — и настежь распахнутые двери, прогоняя темноту опустившегося летнего вечера. И в этом свете туда-сюда сновали разодетые гости: были среди них мужчины и женщины, молодые и в летах, служки и военные. Из-под струн, смычков и клавиш музыкантов лились одна за другой лёгкие радостные мелодии — оркестр ещё только-только разыгрывался. Воздух был наполнен сладким ароматом розовых цветов в саду, в горшках и в высоких вазонах. Розы, розы — белые, чёрные, — в этот вечер они были повсюду — кустились вдоль садовых дорожек, гирляндами обвивали колонны холла, украшали костюмы и причёски гостей. Не было их разве что только у стражников, неусыпно блюдущих порядок, — и даже они невольно улыбались, заразившись атмосферой всеобщего веселья.

      День Роз в восемьдесят шестой зоне ждал каждый — ради танцев, ради изысканных кушаний, ради чувства единства и светлой радости в сердцах. После усердной подготовки слуги и даже рабы наслаждались плодами своего труда, воины и учёные наконец могли расслабиться и отдохнуть от своих повседневных забот. В этот единственный вечер в году Поместье Роз открывало свои ворота для всех: и солдаты, и лавочники, и светлые умы — все устремлялись туда, чтобы почтить своих правителей и насладиться дарами их благодарности. Шелестели юбки, цокали по мраморному полу каблуки, смеялись и переговаривались гости — они заполонили холл, столовую, почти весь первый этаж, внутренний дворик и сад перед Поместьем — так их было много. И все они вдруг умолкли, когда на белокаменных ступенях залы появились две женские фигуры. Одна из них была высокая, вторая — чуть пониже, — на одной струилось лёгкое белое платье с туго затянутым корсетом, за второй тянулся чёрный шлейф сложного брючного костюма. Девушки шли с разных сторон и встретились на площадке перед самым спуском в холл. Они были очень разными: во внешности, в одежде, в походке, во взгляде и улыбке, в своей удивительной красоте. Но было то, что объединяло их с самого начала и вело по жизни бок о бок.

      Власть.

      Власть над этими людьми, власть над восемьдесят шестой зоной — над городом-государством, над оазисом, окружённым высокими стенами посреди сухой Кагаретской равнины. Уже три с лишним столетия минуло с тех пор, как Великая Катастрофа пронеслась по континенту от моря до моря и уничтожила объединявшую всю эту землю Утопию, с тех пор, как магия — нездешняя, незримая, непознанная энергия — обрушилась и заполонила собою землю и воздух, пропитав их насквозь. И в тот миг, когда эта энергия прошила ткань материального мира, её семена упали в выжженную землю, и среди пепла взросли Розы. Мужчины и женщины, открывшие в себе силы, недоступные никому другому, повели выживших за собой, объединили их и дали им шанс жить дальше, построив свои города среди мёртвых пустошей. Такими были первые Розы, такими были и их потомки, правившие каждый своим городом. Почему несколько десятилетий назад в восемьдесят шестой зоне распустились сразу два бутона, никто точно не знал. Но именно по этой причине перед горожанами теперь предстали две правительницы. Чёрная Роза Глициния Маргретт и Белая Роза Эфилия Экронос — так их звали, и они носили свои имена с гордостью. Их могли любить или ненавидеть, бояться или обожать, но все до единого умолкли в ожидании, когда Розы заговорят.

      И вот, одна из них сделала шаг вперёд. Это была Эфилия, высокая и статная, обманчиво хрупкая. Улыбка расцвела на её тонких губах, она обвела присутствующих взглядом и заговорила.

      — Дорогие граждане, — сказала она, — мы рады сегодня приветствовать вас на нашем празднике. Все вы хорошо трудитесь на благо нашего общего дома изо дня в день. И я, и леди Глициния высоко ценим ваши усилия, вашу преданность, вашу поддержку и любовь. Мы хотим, чтобы вы знали и всегда помнили, что только когда мы работаем вместе, наш город и вся Орбиталь процветает. Среди вас сегодня присутствуют представители из других частей нашего славного государства - из зон, совсем недавно присоединившихся к нам. И мы хотим, чтобы каждый из вас помнил, что, несмотря на разные обязанности и права, все мы теперь единый народ. Это единство — залог нашего общего процветания, стабильности, нашей военной мощи и безопасности. Наш долг — уважать и поддерживать друг друга, неукоснительно соблюдать закон, вместе трудиться ради того, чтобы с каждым днём наша с вами жизнь становилась всё лучше и лучше. И сегодня, с верой в каждого из вас, мы устроили этот праздник.

      Роза говорила, и едва видные глазу нити, золотящиеся в свете множества огней, тянулись от её пальцев через весь зал, разнося голос, чтобы его мог услышать каждый.

      — Танцуйте и веселитесь, наслаждайтесь каждым моментом и дарите радость друг другу в этот вечер.

      На этом Эфилия закончила свою краткую приветственную речь. Несколько мгновений ещё стояла тишина, а затем гости зааплодировали, и музыка заиграла вновь. Снова послышались разговоры, стук каблуков и шуршание тканей, гости стали по очереди подходить к Розам, чтобы выразить им своё почтение. Очевидно было, что речь Белой леди произвела впечатление в той или иной мере. Пусть недоброжелатели всегда говорили много разного на этот счёт, свои речи Эфилия писала сама. Она любила выступать перед подданными со словами торжества, и даже это отличало соправительниц друг от друга, потому что Глициния речей не любила. Она произносила их нечасто и всё больше — перед солдатами. Куда сильнее ей нравилось вести их в бой, скача в авангарде. И в таких случаях её действия были гораздо красноречивей любых слов.

      Так или иначе, подданные в большинстве своём любили их обеих — и Эфилию, и Глицинию, — любили по-разному, любили, даже зная, что у каждой из них достало бы сил убить их всех. Сил совершенно разных, но равно смертоносных. Розы здесь всегда были гарантом безопасности и защиты для своих людей, и потому, несмотря на строгие законы и неминуемую кару за всякое преступление, несмотря на страх и ощутимое неравенство, люди готовы были следовать за ними — так же, как их предки когда-то пошли за первыми из Роз. Это было не более чем естественное течение вещей.

      Гости подходили один за другим. Они кланялись, некоторые приседали в реверансе. Из их уст звучали слова благодарности и пожелания — формальные или искренние. Это не было обязанностью, но, скорее, традицией. Лица сменяли друг друга, и вот перед Розами появилась очередная гостья. Молодая, почти юная девушка, одетая строго, но со вкусом, — её прямой гордый стан и удивительная красота выделяли её из толпы. Она заложила руку за спину и склонила голову — такое приветствие выдавало в ней военного.

      — Доброго вечера, леди, — сказала она, и её тонкие бледные губы сложились в улыбку. Глициния вежливо кивнула ей.

      — Доброго, леди Альберта, — Эфилия ответила такой же улыбкой. — Надеюсь, Вы хорошо проводите время?

      — Чудесно. Празднество в этом году ещё торжественнее, чем в прошлом.

      — Это только начало. Надеюсь, Вы задержитесь надолго, хотя бы ради пары приятных сюрпризов.

      — Разумеется, — Альберта кивнула. — Впечатляющая речь, леди Эфилия. Очень вдохновляет.

      — Благодарю, — улыбка Белой Розы стала чуть шире. — Как поживает леди Эбель?

      — Моя царствующая сестра в полном порядке. Она передавала Вам свои поздравления и искренние пожелания счастья и процветания.

      Эфилия кивнула её словам, Глициния же едва заметно фыркнула. Все они — и обе Розы, и их высокородная гостья, — прекрасно знали, что пожелания эти были отнюдь не искренними. Альберта приходилась младшей сестрой правящей Розе двадцать седьмой зоны, леди Эбель Акварис, — властительнице совсем ещё недавно разрываемого междоусобицами города-государства, насильно присоединённого к Орбитали почти три года назад. Война далась нелегко обеим сторонам и затянулась на целый год, но Орбиталь одержала верх над измождённой внутренним конфликтом двадцать седьмой зоной. Могла ли леди Эбель, Голубая Роза, искренне желать добра тем, кто, пусть и не в полной мере, отнял у неё и её народа независимость? Едва ли.

      Тем не менее, законы требовали присутствия официального представителя каждого из подконтрольных городов на крупных мероприятиях — таким представителем и была Альберта, несмотря на едва ли не юный возраст уже носившая звание генерала и военного советника при своей царствовавшей сестре, променявшая политическую карьеру на военную службу. Талантливая и умная не по годам, она, знали Розы, была отличным стратегом и опасным противником на поле боя. Однако здесь и сейчас она стояла перед своими властительницами отнюдь не в военной форме и без оружия. Хотя, почти наверняка среди складок её наряда был припрятан небольшой кинжал. Обе Розы были в этом уверены, так как сами они и их собственные солдаты — по крайней мере, те, кто служил при Поместье, — носили при себе маленькие, но остро заточенные клинки — исключительно в целях обороны на случай внезапной атаки. Так или иначе, Альберта обыкновенно улыбалась и была вежлива, в отличие от своей сестры тщательно скрывая неприязнь к захватчикам, — Эфилия уважала это в ней.

      — Тем не менее, — чуть погодя, сказала гостья, — мою дорогую сестру всё ещё беспокоят недовольства в двадцать пятой зоне… простите, за стеной. Но я уверена, ситуация под контролем. Стража не позволит беспорядкам начаться снова.

      — Разумеется, — Белая леди чуть склонила голову набок. — Новая гражданская война в вашем городе ни к чему Орбитали. Потому полностью полагаемся на Ваши слова. Впрочем, сегодня ведь праздник. Пожалуйста, позвольте себе расслабиться и отдохнуть — это будет уместнее всего.

      — Конечно, — Альберта кивнула. — Однако, я никогда не теряю бдительности. Не стану больше вас задерживать, леди. Доброго вечера!

      — Доброго.

      Альберта вновь поклонилась в своей воинской манере и отошла, быстро потерявшись в толпе.

      Музыка смолкла снова спустя примерно полчаса, и распорядитель бала, Вилий Лазарус — статный мужчина в летах, — дождавшись утвердительного кивка Белой леди, обрадовал всех собравшихся известием, что долгожданная танцевальная часть вот-вот начнётся. Гости засуетились и зашумели пуще прежнего: кто-то спешил найти себе пару, кто-то, кто не был достаточно смел и хорош для первого танца, — удобное местечко для наблюдения. Огромный и обыкновенно величественно пустынный холл стал похож на растревоженный улей, доверху полный пчёл. И в такой суматохе, казалось, в любой момент могло бы произойти что-то…

      …

      Но всё шло своим чередом: и гости, и сами обитатели Поместья быстро разбивались на пары. Раз или два несколько расхрабрившихся кавалеров пробовали пригласить на танец Роз, но они вежливым жестом отказывали, молча подняв ладонь и улыбаясь. И хотя обе леди были молоды и красивы, хотя обе они были любимы своим народом в той или иной мере, в действительности, немногие горели желанием пригласить их танцевать, и ещё меньше было тех, кто хотел бы хоть немного сблизиться с ними. Было ли тому виной неравенство их положений? Был ли это страх, а может, здравое опасение? Или же что-то иное?..

      Так или иначе, первый танец — торжественный, неспешный, обманчиво-простой в своих движениях, — начался. И хотя большая часть танцевавших состояла из кавалеристов и стрелков, из преуспевавших в науках мужей и дам, были среди них и зажиточные торговцы, и простые служки. Кто-то танцевал лучше других, кто-то то и дело сбивался, кто-то только смотрел со стороны, но все наслаждались этим первым танцем, знаменовавшим лишь самое начало веселья. Розы тем временем уже поднялись на своё прежнее место и теперь наблюдали за происходящим. В золотистых глазах Глицинии царила лёгкая скука — она любила совсем другие танцы. Эфилия всё также улыбалась, только в её взгляде витала едва заметная рассеянность: она думала о чём-то своём.

      Первый танец закончился, за ним почти сразу же начался следующий. Один или два смельчака, совсем молодые и не знавшие ещё всех правил, хотели, было, снова попытать удачу и пригласить Роз станцевать с ними хотя бы раз. Но стражи у лестницы, неустанно блюдущие порядок, попросту их не пустили. Это была та незримая черта — особая, никак, по сути, не обозначенная, — через которую могли переступить немногие. Потому что только жителям Поместья Роз — правителям, воинам, учёным, здешним слугам, — или лицам с персональными приглашениями дозволено было подниматься на верхние уровни. Для остальных они были недоступны, как, впрочем, и правое крыло первого этажа, и отдалённые части сада, и множество служебных помещений комплекса. Хотя ворота Поместья каждый год на один-единственный вечер открывались для всех, эта черта существовала всегда. Всегда прекрасный белокаменный Розарий жил своей жизнью, и пусть многим он казался роскошным со стороны, жизнь здесь, с собственными законами и трудовым распорядком, с бюрократией, с мрачными тайнами и секретными документами, отнюдь не была беззаботной и лёгкой. Может, именно поэтому обитатели Поместья Роз ждали праздника ничуть не меньше горожан.

      Каждый делал то, что должен был делать: гости веселились, стражи следили за порядком, а две правительницы всё наблюдали за действом со стороны — для них на площадке установили кресла и подали лёгкие закуски. Глициния лениво жевала виноградины, словно чего-то выжидая — чего-то, что никак не происходило. В действительности же, она всё ждала, когда музыка станет живее, а танцы — энергичнее. Эфилия не спеша потягивала клюквенный морс и, казалось, думала о том, не слишком ли большая часть урожая из теплиц пошла на это празднество и не останутся ли в итоге обделёнными и врачебница со школой, и торговые партнёры из не так давно присоединённых зон, и само Поместье.

      Внезапно, после очередного танца, на лестнице появился юноша. Он был худой и низкий, едва ли ему исполнилось шестнадцать лет. И хотя одет он был как подобало, что-то неуловимо отличало его от остальных: то ли тихие, но уверенные и лишённые грации шаги и движения, то ли пустое неулыбчивое лицо. Однако стоящие подле лестницы стражники даже не попытались остановить мальчишку — они его знали. Милк — юнец, словно бы совсем лишённый эмоций, с тощим, немного жилистым телом и блеклым нечитаемым взглядом, — мог показаться обманчиво слабым. Но те, кто видели его в бою, знали, как ловко он двигался, как точно наносил удары, как быстро и легко он умел убивать. Едва ли кто-то во всей восемьдесят шестой зоне вступал в армию раньше, чем он, и едва ли кто-то в его возрасте мог бы иметь звание сержанта — пусть не слишком высокое, но ровесники Милка в большинстве своём не были ещё и капралами. Юноша был по-своему талантлив, недостаток силы компенсировал скоростью и ловкостью, а неприметное звание как никакое другое подходило для той работы, которую ему поручали. Таким был Милк: бледный и невзрачный, с видом слуги и умениями воина. В Поместье некоторые смеялись над нелепостью его положения — смеялись за спиной, но никогда — в лицо. Другие Милка уважали. Иные боялись.

      Юноша поднялся и подошёл к креслу Белой Розы. Он склонился, как того требовали правила, заложил левую руку за спину, а правую протянул ладонью вверх. Это было приглашение на танец: лишённое изящных комплиментов и всяких церемоний, без вежливой улыбки и какого бы то ни было вопроса. Эфилия взглянула на него удивлённо, но это длилось только пару мгновений. Улыбка леди Экронос стала шире, а в медовых глазах вспыхнул хитрый и совсем недобрый огонёк. Она подала руку в ответ, и даже её узкая ладонь оказалась крупнее маленькой мальчишеской руки. Белая Роза встала со своего места и, едва мазнув взглядом по всё также скучавшей Глицинии, спустилась вниз.

      Оркестр заиграл вальс, уже второй по счёту за этот вечер. Глициния вальсы терпеть не могла, а вот Эфилия всегда любила этот танец: лёгкий, изящный, умеренно динамичный и при этом достаточно степенный. Целиком и полностью исполняемый в закрытой позиции. Танцующие пары плыли по кругу, кто-то переговаривался и шутил. Юноша молчал, едва заметно оглядывая пространство вокруг, украдкой пытался рассмотреть что-то в толпе, и Эфилия молчала тоже. Сквозь тонкую светлую ткань она ощущала, как маленькие пальцы холодят её ладонь — перчаток Милк не надевал. Он их ненавидел. А Эфилия носила их всегда, как и корсет. Тем не менее, такие вещи, как строгость и дисциплина, были знакомы им обоим.

      Когда первый круг завершился и начался второй, юноша наконец заговорил.

      — Я видел птиц, — сказал Милк, его голос прозвучал тихо и бесцветно.

      — О, и чем же они так тебя впечатлили?

      — Я здесь таких раньше не видел.

      — Даже в книгах?

      — Да.

      — И сколько же их было?

      — Я видел только двух.

      — И где же они?

      — Они летали совсем близко. Потом одна из них упала как раненая, а другая улетела куда-то вправо.

      — Вправо, значит? — Эфилия усмехнулась, её глаза опасно сузились, — А почему никто не поймал её?

      — Потому что не заметили — им стало жаль вторую птицу. Она была слишком хрупкой и красивой, наверное.

      — Что ж, понятно, — Роза кивнула. — В таком случае, это твоя добыча — уж тебе должно хватить ума и сил, чтобы догнать и поймать нашу пташку. Только не убивай её, Милк, — прояви немного милосердия. Нам нужно знать, что это за птица такая и куда она летела, а главное — откуда.

      Милк кивнул. Они дотанцевали последний круг, и юноша, как и полагалось, повёл Белую леди вверх по ступеням. В какой-то момент его маленькая ладонь разжалась, он пошёл дальше по лестнице, минуя площадку, и скрылся за дверью в коридоре второго этажа. Эфилия же подошла ближе к соправительнице, всё с той же смертельной скукой в позе и на лице жующей виноград. Леди Экронос невзначай оперлась о подлокотник её кресла и, улыбнувшись, сказала:
      — Знаешь, Глициния, у нас тут гости.

      Леди Маргретт подняла на неё недоумённый взгляд. Поняла ли она, что Эфилия имела в виду? За почти шесть лет совместного правления Глициния привыкла к хитрым взглядам, коварным улыбкам и пространным витиеватым речам. Она не могла не понять. Но именно потому, что она так сильно не любила эти взгляды, улыбки и речи, ответила:
      — У нас целое Поместье гостей, представляешь?

      И Эфилия рассмеялась, прикрыв лицо ладонью.

      — Нет-нет, — сказала она, — эти гости особенные. Даже наша сердобольная стража купилась на их дурную уловку, представь себе.

      — Наша дурная стража купилась бы на любую уловку. Даже если бы я сказала, что моя кисточка — это меч.

      — Хочешь сказать, они бы закрасили нашего врага до смерти?

      — Возможно.

      — Ты сегодня на редкость остроумна, как ни посмотри, — и Эфилия фыркнула так, словно смеялась уже отнюдь не над шуткой.

      — Чего ты от меня-то хочешь? Я бы легко порубила нарушителей в капустный салат, но у меня с собой только бесполезный кинжал.

      — Ну, зачем же? Мы ведь тогда всем испортим праздник. Тем более, что этой проблемой уже занимается кое-кто, кто не считает кинжал бесполезной вещью. Всё, чего я хочу от тебя, моя дражайшая коллега, — чтобы ты не сидела с унылым видом, и уж коль скоро тебе не нравятся ни музыка, ни танцы под неё, просто пошла бы и поговорила с кем-нибудь из Лазарусов — уж тебя-то они послушают. А то смотри, люди уже совсем устали от «наших скучных вальсов» — им на пользу будет что-то более… шумное.

      — Ха, — тут уже Глициния хмыкнула, — словно я бы и сама об этом не догадалась! Ты будешь первой, кто сбежит от такого веселья.

      — Я буду вынуждена потерпеть, — Белая Роза усмехнулась. — Тем более, ты всё равно долго не продержишься на ногах — тебе будет нужен отдых, ведь ты не спала всю прошлую ночь. Должно быть, корпела над бумагами.

      — Ага, — Чёрная леди поднялась на ноги, — над бумагами под названием «новая картина».

      И Глициния направилась вниз, полная новых идей и решимости воплотить их тут же. А Эфилия так и осталась стоять на площадке, улыбаясь своей обыкновенной хитрой улыбкой и выискивая глазами «гостью, которой поплохело от духоты» — но той, конечно, уже и след простыл. Эфилия прикрыла глаза на мгновение и сконцентрировалась. Тонкая, едва различимая нить тянулась от кончиков её пальцев куда-то вверх по лестнице, но Роза лишь тихо вздохнула: ещё было слишком рано.

      — А Вы, как и всегда, в стороне, — произнёс мужской голос, и Эфилия повернула голову. Юривиэль — а именно так звали заговорившего мужчину — уже некоторое время стоял у подножья лестницы и наблюдал за происходящим в зале с молчаливым интересом. Теперь же он, было похоже, решил подняться повыше.

      — Ты это мне, очевидно? — Эфилия сказала это с лёгким удивлением в голосе, хотя прекрасно знала ответ на свой вопрос.

      — Разумеется, — мужчина кивнул. — Если Ваша Светлость не против, конечно.

      Юривиэль изобразил лёгкий поклон, как бы выражая глубокое почтение, но его светлые глаза смеялись. Эфилия лишь хмыкнула.

      — Наша Светлость изволит испросить, — сказала она, — отчего тебя это так беспокоит?

      — О, ну что Вы, совсем не беспокоит, — Юривиэль покачал головой. — Просто праздное любопытство, если позволите.

      — Позволяю.

      — Благодарю Вас, великодушная, — мужчина вновь поклонился, на этот раз совсем уж картинно.

      Ехидства в его улыбке с лихвой хватило бы на всех гостей праздника. Юривиэль был таким всегда: он смеялся над каждым, с кем разговаривал, хотя и не каждый это понимал, — так о нём, по крайней мере, думала Белая Роза. Не смущался посмеяться и над ней, невзирая на её высокое положение и, казалось, совершенно не боясь впасть в немилость. А Эфилия, в свою очередь, сносила его насмешки с присущей своему положению стойкостью, неохотно отвечая на них и лишь изредка напоминая, что он близок к грани, за которой начинались проблемы. Тем не менее, эту грань он никогда не переходил.

      — И всё же, Вы стоите здесь и наблюдаете свысока, пока мы, простые люди, радуемся жизни. Разве это не тоскливо?

      — Нет, я прекрасно провожу время, стоя здесь и приглядывая, чтобы никто не грустил и не скучал. Как и подобает хорошему правителю, разумеется.

      — Какая забота и самоотверженность! — эта фраза прозвучала даже чересчур пафосно — Юривиэль не удержался и фыркнул. Умел он смеяться и над собой.

      — Однако, — сказал он, — Вы всё же совершенно не цените храбрость тех немногих, кто поборол свой страх и осмелился пригласить вас на первый танец. Вы, как и леди Глициния, отказали им всем.

      — Я думаю, им стоит поберечь свою храбрость — многим из них она ещё пригодится.

      — На поле боя?

      — Именно, — Эфилия кивнула.

      Юривиэль хмыкнул:
      — Даже посреди праздника Вы думаете о таких вещах.

      — Это моя работа.

      — Как Вы серьёзны! — мужчина прищурил левый глаз, его голос пуще прежнего наполнился ехидцей.

      — А ты, как ни посмотреть, чрезмерно несерьёзен.

      Юривиэль рассмеялся, переводя взгляд с Розы обратно на танцующих.

      — И всё же, — немного помолчав, вновь заговорил мужчина, — Вы отказываетесь танцевать. Люди могут подумать, что Вы ещё более высокомерны.

      — Люди и так думают обо мне много нелестного, — Эфилия пожала плечами. — Прими я чьё-то приглашение, они начнут сочинять обо мне новые небылицы.

      — Например, что у Белой Розы появился потенциальный кандидат в супруги?

      — Возможно. Иногда я думаю, у некоторых здесь слишком много свободного времени, раз они тратят его на пустые сплетни.

      — Это как посмотреть. Быть может, их просто беспокоит будущее, в котором Вы или леди Глициния можете погибнуть на войне. Никто не застрахован от смерти.

      Всего на миг в медовых глазах Эфилии загорелся странный огонёк. Загорелся и тут же погас.

      — В любом случае, — сказала она, — искренне не советую кому бы то ни было это проверять. Особенно — на леди Глицинии.

      Белая Роза без труда нашла её фигуру в толпе — в этот миг леди Маргретт что-то увлечённо объясняла нескольким из музыкантов. Вилий Лазарус и его супруга-дирижёр стояли рядом и внимательно слушали.

      — Кстати, раз уж ты заговорил о глупых сплетнях, тебе и самому стоило бы поостеречься, — Эфилия приложила руку к груди. Юривиэль недоумённо взглянул на Белую Розу, а затем — на свой костюм, — и рассмеялся. Петлица его парадного пиджака пустовала.

      — Кажется, я потерял свою розу во время последнего вальса.

      — Или одна из тех девушек, которых ты менял после каждого танца, решила выставить тебя в неприглядном свете.

      — Конечно же, я меняю их после каждого танца. Не хватало ещё, чтобы кто-то из них проникся ко мне излишним интересом. Честное слово, я бы никому не отдал свою розу.

      — Охотно верю, — Эфилия кивнула. — Очень жаль, что твоя жена не смогла посетить праздник.

      — Мой младший сынок приболел, Анита осталась ухаживать за ним.

      — Кажется, твои партнёрши истолковали её отсутствие по-своему.

      Юривиэль ухмыльнулся:
      — Очевидно, это всё моё природное обаяние. Но я ответственно заявляю, что нет женщины прелестнее, чем Анита. Уж не сочтите за грубость.

      — Не сочту. Но, по моему скромному мнению, в этом случае стоило бы воздержаться от танцев вовсе.

      — Может, я просто ищу невест своим сыновьям.

      — Твоя репутация исключительно в твоих руках.

      — Вы учите меня жизни? Занятно, — Юривиэль снова смеялся — хотя бы потому, что Эфилия была моложе него на добрую дюжину лет.

      — Просто даю вам дружеский совет.

      — Какая щедрость! Позвольте и мне тогда о Вас побеспокоиться. Вы отказали всем немногим, кто предлагал вам танец. Но станцевали раз с Милком, вашим телохранителем. Это я догадываюсь, что у вас была весомая причина незаметно поговорить. А вот у каких-нибудь рыночных зевак или у солдат в казармах найдётся повод для сплетен.

      — Милк ещё ребёнок — какие уж тут сплетни, — Эфилия пожала плечами. — Впрочем, твоя наблюдательность заслуживает похвалы, раз уж ты так её просишь.

      — Ну, что Вы, совсем не прошу, но буду весьма признателен. Конечно же, я не откажусь от похвалы в виде, например, премии за усердный труд.

      — Мечты прекрасны — даже такие скучные и низменные, — парировала Роза.

      — Милк — ровесник моего старшего сынишки, недавно приступившего к воинской обязанности. Впрочем, да, Вы правы — они оба ещё дети, конечно. Что ж, с Вашим подходом Вам впору, скорее, станцевать с леди Глицинией. Взгляните, она танцует совсем одна.

      И действительно, Чёрная Роза резво отплясывала посреди зала без пары. Оркестр как раз играл что-то быстрое и не слишком замысловатое — очевидно было, что Глициния минутой ранее наконец втолковала музыкантам, что она хотела от них услышать. Она танцевала, словно и не видя никого вокруг. Но вот и впрямь немного заскучавшие гости быстро заразились её энергией и уже тоже вовсю плясали рядом. Многие из них были людьми из слуг и рабов, молодыми и оттого крайне энергичными, несмотря на нелёгкий каждодневный труд. Но всё больше и больше воинов и даже учёных присоединялись к ним буквально с каждым аккордом.

      — Удивительно, правда? — сказал Юривиэль, скользя взглядом по резвящейся толпе. — Всего несколько минут назад леди Глициния скучала здесь, с Вами, - и вот она уже веселится и тянет за собой этих людей.

      — Не думаю, что ей есть дело до них — она танцует так, как если бы была сейчас одна.

      — Не знай я Вас, — мужчина снова перевёл взгляд с танцующих на свою высокородную собеседницу, — я бы подумал, что Вы завидуете. Вы столько делаете, а все лавры достаются Чёрной леди.

      Эфилия удивлённо взглянула на него, а затем рассмеялась.

      — О, ну что ты. Я радуюсь, что она сейчас так близка с нашими людьми, - и Розе действительно сделалось радостно и немного грустно одновременно, ведь Юривиэль не мог видеть всей картины, как видела она со своего места.

      — Кроме того, солдаты с куда большим рвением бросаются в бой, следуя за лидером, которого они знают и любят. Леди Глициния хорошо подходит на эту роль.

      — Учитывая то, что я слышал, у них просто нет другого выбора, если леди Глициния скачет в авангарде.

      — Она всегда так делает.

      — А Вы нет?

      — У меня другой подход, — Эфилия пожала плечами. — А что до всех этих людей сегодня - я тоже подготовила кое-что. Немного позже.

      — О, мне даже стало любопытно. Что же это такое может быть?

      — Сюрприз, — Эфилию, казалось, ничуть не смущало ехидство, окончательно вернувшееся в интонации её собеседника. В конце концов, его нагловатые манеры можно было вытерпеть ради той пользы, которую он приносил. Иначе его бы здесь не было, иначе никто бы не позволил ему стоять около Розы — стражи всё также ненавязчиво, но бдительно следили за соблюдением этого негласного правила. Безусловно, Юривиэль был полезен.

      — Сюрприз, который понравится нашей общей подруге. Думаю, ты догадываешься, — добавила Эфилия. Она вновь заскользила взглядом по толпе, быстро отыскивая нужную ей фигуру. Юривиэль проследил за её взглядом и к ехидству в его улыбке примешалась какая-то почти отеческая теплота.

      — Действительно, полезная подсказка, — сказал он задумчиво. — Катрена - весьма разносторонняя личность. Даже и не знаю, что думать.

      — Так или иначе, больше я ничего об этом не скажу.

      — И снова Вы холодны. Ну прямо как княгиня Тамия.

      — Я слабо знакома с её биографией, честно признаться.

      — Не верю, что Вы не читали о ней.

      — Я всего лишь скромная любительница истории, — Эфилия пожала плечами. — Мне это простительно, в отличие от тебя.

      — Если Вам интересно, я сделаю выборку на эту тему.

      — О, нет-нет, не трать своё время. У тебя будет много работы и без этого, обещаю. А мне достаточно знать о том, что княгиня собственноручно отрубила голову пошедшему войной соседу.

      — А потом вышла замуж за племянника покойного князя.

      — Доутопическая история, похоже, полна странных событий. Впрочем, меня интересуют памятники, а не подробности биографий.

      Танец закончился, кто-то из гостей Поместья спешил выйти в сад, чтобы немного проветриться, иные же выстраивались в очередь за морсом. Ещё буквально мгновения назад весело и беззаботно пляшущая посреди холла Глициния уже неспешно поднималась по лестнице с абсолютно безразличным и скучающим видом.

      — Тебе стоило бы пригласить Катрену на следующий танец, — как бы невзначай заметила Эфилия, вновь отыскивая фигуру их с Юривиэлем общей подруги. Искомая девушка в синем платье как раз что-то обсуждала с двумя молодыми учёными из научно-технологического корпуса при Поместье.

      Она была невысокая и миловидная, с мягкими волосами и маленькими ладонями. Платье удивительно шло ей, подчёркивая стройное подтянутое тело и скрадывая мелкие недостатки. Выдавали её только руки — легко обозначенные мышцы и мозоли на ладонях. Катрена была воином, совсем недавно она получила ранг капитана и попала в элитный воинский отряд при Поместье Роз. Она служила Орбитали всего два года, она ещё не совершала подвигов и не была в настоящем бою. Но именно поэтому Катрену лично тренировали денно и нощно, именно поэтому изматывали куда больше, чем кого бы то ни было ещё, — мало, кто проходил такую жёсткую школу в такие краткие сроки. Но теперь она была здесь, при Поместье, в отряде, в который практически невозможно было попасть. Потому что Эфилии было нужно, чтобы она была здесь. Роза предпочитала звать капитана Лексис своей подругой — быть может, она выбрала не вполне удачную формулировку для этого, но таковая ей определённо нравилась. Одно леди Экронос знала точно: несмотря ни на что Катрене можно было доверять — Катрене, которая на дух её не переносила и водила дружбу с хранителем библиотеки и знатоком истории Юривиэлем Круо.

      — Чудесно, что нам с Вами пришла одна и та же идея, — Юривиэль кивнул. — А то уже репутация капитана Лексис будет подпорчена нелепыми слухами.

      — Два танца с Эпсилоном за вечер, причём подряд. Если не поторопишься, будет третий.

      — По-моему, они чудесно ладят друг с другом.

      — Вот только у каждого из них есть своя работа.

      — Учёные должны заниматься наукой, а солдаты — войной, конечно же.

      — Думаю, ты отлично впишешься в их компанию.

      — Конечно, мне уже пора.

      Юривиэль ухмыльнулся напоследок и стал спускаться, попутно поклонившись подошедшей леди Глицинии. Разумеется, он понял намёк Белой Розы удалиться — ему просто хотелось ещё немного посмеяться над ней. Опасная грань всегда была достаточно далека от её людей и людей Чёрной леди — по крайней мере, пока эти самые люди не замышляли чего-то действительно дурного. К счастью или нет, мало кто из них даже догадывался об этом. Юривиэль же это понимал прекрасно.

      — О чём вы тут разговаривали? — Глициния взяла с подноса у проходившей мимо служанки стакан морса и, осушив его в несколько глотков, взглянула на Эфилию. — Тебе ведь никогда не нравился Юривиэль.

      — Просто обмен любезностями, — Белая Роза пожала плечами. — Нравится он мне или нет - у нас с тобой хватает причин держать его здесь.

      — Например? Назови хоть одну, — Глициния фыркнула — ей Юривиэль не нравился куда больше и искреннее.

      — Он лучший знаток истории в городе и, подозреваю, во всей Орбитали не сыщется специалиста лучше. Такие знания куда полезней в перспективе, чем кажутся на первый взгляд, — видя, что собеседница не согласна с доводом, уточнила Эфилия, и в её глазах снова промелькнуло и исчезло что-то странное и неуловимое. — У него чистая репутация, насколько мне известно. О, и ещё он друг Катрены. А кроме того, он отлично управляется с библиотекой… Впрочем, подозреваю, ему не слишком понравится, что кто-то посторонний пробрался туда в нерабочий час, правда? - улыбка, расцветшая на губах Белой Розы, стала какой-то совсем уж недоброй. Глицинию передёрнуло от этого выражения — таким оно было отталкивающим.

      — Почему именно туда? — спросила она.

      — Потому что это единственный путь на второй этаж, минуя главную лестницу. Конечно, всегда можно взобраться с верёвкой по стене, но учитывая, что в саду сейчас полным полно людей, не думаю, что получилось бы влезть незаметно. А помимо прочего, если наш «гость» здесь из-за бумаг — а я уверена, что ему нужны какие-то конкретные документы, — он вполне может знать, что архив прямо под библиотекой.

      — А может и не знать.

      — Разумеется.

      В этот момент служанка — высокая фигуристая девушка, разносившая напитки, — зацепилась каблуком за нижнюю ступеньку лестницы и упала навзничь, выронив поднос, разлив напитки и разбив стаканы.

      — Лизанна!

      Услышав окрик, служанка вскочила на ноги и, поклонившись, пробормотала с виноватой улыбкой:
      — Простите, леди Глициния. Больше не повторится.

      — Прибери всё за собой, — велела леди Маргретт, но в её тон уже вернулась скука.

      — Конечно, только принесу совок и метёлочку.

      — А леди Глициния весьма великодушна, — Эфилия взглянула на служанку сверху вниз, и хотя взгляд Розы оставался спокойным, снисхождение в её улыбке заставило бы любого почувствовать себя жалко. — Я на её месте давно выгнала бы тебя отсюда — ты не впервые бьёшь посуду, и вычеты из зарплаты, смотрю, тебя совсем не беспокоят. Ты слишком небрежна.

      Лизанна нахмурила подкрашенные бровки и взглянула на Белую Розу хотя и боязливо, но едва ли не с вызовом:
      — Это вышло случайно, леди Эфилия. Я просто запнулась о ступеньку.

      — Конечно, ты запнулась, — Эфилия пожала плечами, — не припомню, чтобы среди форменной одежды были высокие каблуки. И короткие платья тоже, между прочим.

      — Но сегодня ведь праздник.

      — Похоже, у тебя какой-то другой календарь праздников — не впервые замечаю за тобой такое.

      — Вы!.. — красивое лицо служанки всё покрылось алыми пятнами, но она сумела сдержать свой гнев. — Боюсь, Вы ошибаетесь.

      — Боюсь, что нет. Так или иначе, было бы замечательно, если бы ты убрала за собой прямо сейчас.

      Тонкая нить протянулась сквозь пространство, и отлетевший чуть дальше круглый поднос словно сам собой подкатился к Лизанне.

      — Ну, так что?

      — Боюсь, я служу не Вам, а леди Глицинии, — выдавила из себя служанка, комкая белый передник. — У нас совсем другая униформа. Я…

      Лизанна вся кипела от ярости. Она с самого начала терпеть не могла Эфилию, невзлюбила её с первой встречи, но поняв всю опасность и бессмысленность противостояния, старалась обходить её десятой стороной. Только вот всякий раз она попадала впросак именно тогда, когда Белая Роза оказывалась рядом. И всякий раз та отчитывала служанку вместо того, чтобы пройти мимо и не заниматься нравоучениями. По правде говоря, Лизанне многие здесь не нравились, но перед всяким из них девушка чувствовала своё превосходство, потому что она была высока, хороша лицом и фигурой, а работая в Поместье, могла позволить украшать себя ещё больше, ведь платили здесь весьма и весьма прилично. Однако Эфилию презирать не получалось, ведь она была такой же высокой, стройной и красивой — у них даже цвет волос был похожий. Но Эфилия имела здесь ничем не ограниченную власть — она, в конце концов, была Розой. А Лизанна оставалась простой служанкой, у которой не было ничего, кроме красоты. Это не могло не уязвлять. И хотя всё, что Эфилия сказала, — а говорила она в тот момент довольно тихо, — слышали только леди Глициния, сама служанка да, может, пара стражников, Лизанна, вынужденная смотреть на Розу снизу вверх, чувствовала себя крайне униженной. Служанка, казалось, совсем позабыла о своих опасениях и о здравом смысле, она готова была высказать всё, что у неё накипело. Но ей этого не дали. Лизанна просто замолкла. Нет, она всё ещё хотела кричать и ругаться, но не могла — нить тянулась от пальцев Белой Розы прямо к её рту. Это не было больно, но всё равно казалось крайне обидным и несправедливым.

      — Не навлекай проблемы на себя и на свою семью, — сказано это было едва слышно, служанка только заметила, как губы леди Экронос шевелились, но даже несмотря на шум и гам вокруг, Лизанна услышала это.

      И больше она ничего не сказала.

      — Убирай руками, — велела Глициния — её, по-видимому, эта сцена крайне утомила.

      Лизанна покорно опустилась на колени и стала поспешно собирать стёкла ладонями, складывая на поднос и стараясь не порезаться. Кое-как управившись с осколками и лужей, она поспешила исчезнуть из виду.

      — Я вовсе не великодушна, — вдруг сказала Глициния, провожая взглядом фигуру прислужницы, скрывающуюся в толпе.

      — Ну, почему же? Ты закрываешь глаза на очень многие вещи, даже если знаешь, что вот сейчас эта служанка побежит на кухню и наговорит своей подружке про нас с тобою множество мерзостей. Даже зная, что кое-кто из твоих подчинённых нарушает правила, ты не обращаешь на это внимания.

      — Я не великодушная, — повторила Чёрная леди. — Мне просто всё равно. Тем более, что ты держишь в Поместье со своей стороны целую кучу типов, которые тебе не нравятся.

      — Это верно. Потому что, в действительности, не важно, нравятся они мне или нет. Они полезны Орбитали, и это касается не только Юривиэля.

      — Тогда, значит, ты просто презираешь слуг.

      — Отчего же? — Эфилия усмехнулась. — Меня, конечно, часто обвиняют в высокомерии, но проблема не в положении — ты ведь знаешь, Катрена когда-то была служанкой, а Милк — уличным мальчишкой. Проблема Лизанны в том, что она, будучи дерзкой и наглой, ничего из себя не представляет. Так зачем ты держишь её при себе?

      — Потому что она готовит вкусный кофе. И мне всё равно, что будет с ней дальше.

      Глициния сказала это и отвернулась, давая понять, что обсуждать это дальше ей не хочется. Она странно устала от пространных умозаключений. Беседы с Эфилией всегда сильно утомляли её — в том числе, и эта.

      Потому что Глициния предпочитала простые и конкретные вещи.

      После небольшой паузы танцы начались снова — спокойные и резвые, изящные и незамысловатые. Гости веселились, наслаждаясь пищей и общением, то выходя в сад, то возвращаясь в здание, а Розы всё также наблюдали праздник со своих мест, изредка заговаривая друг с другом о чём-нибудь не слишком значительном. Но в какой-то момент Эфилия вдруг поднялась со своего места и решительно направилась вниз. На вопрос Глицинии Белая леди лишь улыбнулась:
      — Пора.

      Она поймала взгляд распорядителя и едва заметно кивнула ему. Оркестр смолк. Гости почтительно расступились, пропуская свою Розу. А шла она прямиком к музыкантам.

      — Пора, — подойдя, негромко повторила она.

      Пианист поднялся, уступая место, а дирижёр подала Белой леди несколько листов. Эфилия развернулась к публике и нити едва заметно засверкали вновь.

      — Сегодня, — сказала она, и её услышал каждый, кто был в зале, — я подготовила для вас всех небольшой подарок. Ниада и её ученики мне в этом очень помогли.

      Леди Экронос легонько кивнула в сторону дирижёра - та улыбнулась и почтительно поклонилась: и Розе, и гостям.

      — Пожалуйста, наслаждайтесь.

      С этими словами Эфилия села за рояль и поставила ноты перед собой. Несколько мгновений ничего не происходило — в многолюдном холле воцарилась тишина. А затем пальцы Розы коснулись клавиш. Первые звуки были мягкими и совсем тихими, но постепенно — от аккорда к аккорду — мелодия становилась насыщеннее, набирала силу, при этом оставаясь нежной и ласкающей слух. Она не блистала изысками и была довольно простой. Эфилия написал её сама. Как всякая Роза, она с детства была обучена изящным искусствам. Среди всех она больше любила музыку, фортепиано было для неё отрадой. Но едва ли у неё оставалось достаточно времени, чтобы оттачивать свой навык до совершенства, как это постоянно делали подопечные Лазарусов, обучавших музыкантов. Все те шесть лет, что Эфилия правила Орбиталью, она не могла уделять своему увлечению достаточно времени, но в редкие часы садясь за рояль, она отдавала себя музыке без остатка.

      Мелодия, лёгкая как ветер, всё лилась, и гости слушали её будто завороженные, как вдруг ко звуку фортепиано добавился новый, затем ещё и ещё. Один за другим оркестранты вливались в мелодию, добавляя ей глубины и силы, - и вот она уже цвела совершенно новыми красками. Когда прозвучал последний аккорд, зрители взорвались аплодисментами. Музыканты раскланялись, а Эфилия встала из-за рояля и, улыбнувшись, приложила руку к сердцу.

      Велев оркестру продолжать своё дело, Роза спокойно прошествовала обратно на площадку. На её лице играла довольная улыбка: она прекрасно знала, как благосклонно отреагирует публика и также знала, как её удивить даже простой скромной мелодией — именно для того она загодя дала Ниаде своё маленькое сочинение, позволив оценить и переосмыслить его для оркестра. В конце концов, именно такие торжества с угощениями и танцами лучше всего прочего помогали поддерживать народную любовь — Эфилия это понимала как никто другой.

      — Что думаешь? — спросила она, занимая своё место около Глицинии.

      Чёрная леди чуть склонила голову набок.

      — Это было… впечатляюще, — сказала она. — Особенно — часть с оркестром. Но, как по мне, тебе стоит сочинять что-то пошустрее. А под такую музыку хорошо писать пейзажи на рассвете.

      Конечно, Глициния мерила всё своими категориями. Если Эфилия любила музыку, то её соправительница предпочитала живопись. Между Розами, казалось, была пропасть в понимании самых различных вещей, но, к удивлению обитателей Поместья, всегда сохранялся мир. Хотя бы потому, что мир был залогом выживания Орбитали.

      Праздник так и шёл своим чередом. Никто из гостей или стражи не замечал, как время от времени в свете люстр золотом поблёскивала тонкая ниточка. В какой-то момент Эфилия легонько коснулась запястья Чёрной леди — та уже откровенно задрёмывала, убаюканная атмосферой безмятежного веселья, царившего кругом. Ощутив прикосновение, Глициния открыла глаза и взглянула в ответ с молчаливым вопросом.

      — Нашу птичку, похоже, наконец поймали, — Эфилия почти пропела эти слова.

      Её тон оставался шутливым и беззаботным — могло бы показаться, что она говорит о чём-то совершенно незначительном, — но в медовых глазах снова горел недобрый огонь.

      — Представляешь, как высоко взлетела? Прямо в мой кабинет.
      — Ну, раз в твой, так сама и иди, — Глициния отмахнулась.

      Лицо Чёрной леди окрасилось недовольством: она не любила этот взгляд и эти улыбки, не любила обманчиво-весёлый тон и совершенно точно — когда её отрывали от дрёмы.

      — Тебе, как погляжу, совсем неинтересно, — Эфилия укоризненно покачала головой, поднимаясь на ноги. — А ведь это, может быть, дело государственной важности.
      — Зови, если начнётся война, — лениво парировала Глициния.

      Эфилия на это лишь рассмеялась.

      — Обязательно, — напоследок заверила она и направилась вверх по лестнице.

      Она шла не спеша, как если бы просто желала удалиться и отдохнуть от утомившего её праздника. Роза поднималась всё выше по белокаменным ступеням и остановилась только на верхней площадке перед массивной дверью. Она обернулась напоследок: внизу, за балюстрадой, всё также развлекались гости, пританцовывая под лёгкую музыку, наслаждаясь напитками и беседуя о незначительных вещах. Праздник не думал заканчиваться: похоже, никому не было большого дела до того, что одна из Роз дремала на месте, а вторая и вовсе куда-то отлучилась. Все эти люди — и слуги, и солдаты, и золотые умы, — просто продолжали радоваться и пировать, не подозревая, что несколькими этажами выше творилось что-то неладное. И Эфилия предпочла в тот час не нарушать это спокойствие. Она могла бы, конечно, подозвать пару стражников и повелеть им охранять вход на верхний этаж, а то и вовсе взять кого-нибудь с собой. Тем не менее, она просто отвернулась от балюстрады и вошла, затворив за собой дверь.

      Помещение встретило Эфилию тишиной. Гул голосов и музыка совсем не проникали сквозь толстые крепкие створки, словно и не было в холле никакого праздника. Однако, в остальном, коридор выглядел мирно — не было заметно ни следов борьбы, ни признаков явной опасности. Эфилия двинулась вперёд не спеша, прислушиваясь к любому шороху. Но тишину не нарушало ничто, кроме её собственных шагов, да и те были едва слышны — только тихонько шуршала ковровая дорожка под каблуками туфель. Нити пронизывали пространство вдоль и поперёк, но не натыкались ни на что кроме стен и светильников на них. Коридор был абсолютно пуст. Эфилия свернула и, дойдя до конца, остановилась. Здесь была только одна дверь и вела она в её кабинет. Эта часть здания целиком и полностью принадлежала ей одной, никто из обитателей Поместья не дерзал подниматься сюда без весомой на то причины. Но сейчас, знала она, это правило было нещадно нарушено посторонним. Нить, тянувшаяся за Милком, вела сюда.

      Роза приложила ладонь к двери и прислушалась. Створки тут не были такими толстыми, как при входе на этаж, но из-за двери не доносилось ни звука. Тем не менее, за нею было двое человек — Эфилия это чувствовала. И дело было вовсе не в нитях.

      Белая Роза нажала на ручку и толкнула дверь. Кабинет утопал в полумраке — горела только лампа на письменном столе у дальней стены. Но и этого света вполне хватало для того, чтобы разглядеть творящуюся разруху. Мраморный пол и светлый ковёр были усеяны тёмными пятнами — раздавленными комьями земли из раскиданных цветочных горшков. Гардина на одном из окон покосилась, штора была наполовину сорвана. Диваны и чайный столик лежали перевёрнутые, подле них поблёскивали осколки разбитого графина, а по ковру расползалось мокрое пятно. В неверном свете лампы, около развороченного письменного стола виднелись две человеческие фигуры. В одной Эфилия без труда признала Милка — он стоял вполоборота, разминая плечо. Его лицо, насколько позволяло видеть освещение, было таким же пустым и безразличным, как на празднестве. Только на щеке виднелась едва-едва заметная царапина.

      — Теряешь сноровку, — Эфилия фыркнула и прошла в кабинет. — Надо же, всё вверх дном перевёрнуто. Ты ведь знаешь, я не люблю беспорядок.

      Роза приблизилась и внимательно посмотрела в глаза юноше, ожидая ответа, — в них по-прежнему будто не было ничего.

      — Объяснись, — велела Эфилия. Её голос прозвучал спокойно, мягко и абсолютно беззлобно. Тем не менее, это был приказ.

      — Не ожидал, что он окажется таким… невменяемым, — после краткой паузы ответил Милк своим бесцветным голосом.

      — Невменяемым? — Эфилия усмехнулась и взглянула, наконец, на второго из присутствовавших.

      Это был мужчина, ещё довольно молодой, в нарядной, но достаточно простой одежде. Он сидел, облокотившись о боковину стола, и не двигался. Его голова безвольно склонилась к плечу, правая рука висела вдоль тела, вывернутая под неестественным углом. От него пахло кровью, под его ботинками собиралась багряная лужица — Милк повредил ему ноги.

      — Что ты с ним сделал? — Эфилия недоумённо подняла бровь.
      — То, что ты сказала, — я его не убил, он просто без сознания.
      — Обезвредил и обездвижил, значит? Неплохо, — Роза кивнула. — Но я не представляю, как он будет отвечать на вопросы в бессознательном состоянии. Ты не подумал об этом?

      — Я тут ни при чём, — Милк пожал плечами.

      — Хочешь сказать, он просто ударился головой об угол стола?

      — Так и есть.

      И Милк, было похоже, действительно не лгал — на краю столешницы остался едва заметный бурый след, а склонившись к преступнику, Эфилия заметила кровавое пятно у него на лбу.

      — Да, не похоже, что этот горе-шпион вообще мог быть опасен. Как ты умудрился получить эту царапину, а ко всему ещё и повредить руку?

      Милк фыркнул.

      — Ничего серьёзного, — бесцветно сказал он. — Не ожидал, что этот сумасшедший станет бросаться мебелью.

      — Бросаться мебелью? — в медовых глазах Розы вспыхнуло искреннее удивление, — Зачем?

      — Этот увалень испугался, наверное.

      — Пробрался на закрытую территорию и не ожидал, что кто-то будет недоволен этим фактом? Кому только могло прийти в голову нанять такого человека?

      Милк не ответил. Впрочем, вопрос Розы ответа, очевидно, и не требовал. По крайней мере, от Милка. Эфилия подняла один из упавших стульев и вздохнула — скорее, с обречённостью, чем с раздражением: на белой обивке расползалось пятно от перевёрнутой чернильницы — в жёлтом свете настольной лампы оно поблёскивало, словно антрацит.

      — Могу только пожелать удачи тому из слуг, кто будет это вычищать.

      Белая Роза поймала взгляд Милка — юноша смотрел на неё всё с тем же нечитаемым выражением, однако, в его взгляде мелькнуло едва различимое неприятие и даже угадывался какой-то насторожённый интерес.

      — Ведь ты же можешь сделать это сама? — он сказал это необыкновенно вкрадчиво и замер, ожидая ответа. Вопрос был до банального простой, точнее сказать, был бы таковым, кабы не затаённый подтекст. Милк смотрел на Розу не отрываясь — его холодные, серые как сталь клинка глаза даже не моргали. Эфилия же лукаво улыбалась этому взгляду, но, выждав значительную паузу, всё же ответила:

      — Конечно, я могу. Мой кабинет громят не впервые, в конце концов — уж кто, как ни ты, мой дорогой Милк, это знаешь.

      Глаза Розы смеялись, отблеск от лампы придавал им ещё более тёплый оттенок, но в глубине медового взгляда плескалось ехидство, словно она заразилась этим от Юривиэля. Точнее сказать, эта манера была присуща им обоим — восхитительно раздражающая окружающих манера.

      Юноша сник, едва заметный интерес из его взгляда мигом испарился, как и внезапная разговорчивость — он снова стал холодным и безразличным.

      — Я-то могу, — повторила Эфилия, отворачиваясь к окну, — вот только почему я должна этим заниматься? В конце концов, у меня хватает работы, которую нужно делать ежедневно и которая, между прочим, нередко входит в обязанности наших с леди Глицинией подчинённых. Ну, да это всё пустые разговоры.

      Роза улыбнулась через плечо.

      — Будь добр, Милк, — чуть погодя, сказала она, — позови пару стражников, да покрепче. Похоже, наш внезапный гость, хотя труслив и умом не блещет, всё же не из слабых, коли и правда бросался мебелью. Допросить бы его сейчас…

      Эфилия оборвала фразу, не окончив. Она так и стояла у окна, глядя через стекло на расстилающийся далеко внизу внутренний дворик.

      — ...но у меня, в конце концов, праздник. Так что поспеши позвать стражников и, пожалуйста, не наделай шуму — паника среди гостей нам точно ни к чему, особенно — из-за такого глупого недоразумения.

      Милк едва заметно кивнул и вышел — быстро и бесшумно. Нити заблестели в жёлтом свете настольной лампы, протянувшись от пальцев Розы до бессознательного тела у её рабочего стола. Она могла бы — так или иначе — привести нарушителя в чувства, могла бы допросить, могла бы заставить его говорить, даже если боль не развязала бы ему язык. Истина решала всё. Эфилия на мгновение обернулась к своему пленнику, пристально взглянув на него.

      Истина, которую нельзя было обмануть, — она была буквально здесь, — оставалось лишь пожелать. Ибо всякий лжец убоится взгляда Истины.

      Однако Эфилия попросту не желала. Потому что День Роз был её праздником — её и Глицинии. Внизу, под окнами кабинета, всё также веселились гости — те, кто совершенно запыхался и вспотел после очередного танца, выходили во внутренний дворик подышать свежим воздухом. Фигурка в синем платье — Катрена — сидела на ступенях беседки, под крышей которой журчал маленький фонтан. Около капитана Лексис примостился Эпсилон, её друг — молодой учёный, — и его товарищ, претендовавший в будущем на место главы научно-технологического корпуса, вспыльчивый и гордый Штейне. Он что-то яростно доказывал Эпсилону, а Катрена мило посмеивалась — её лицо в эту минуту выглядело искренне счастливым и беззаботным. Или Эфилии только хотелось так думать, потому что ночной мрак разгонял лишь тускловатый свет небольших фонариков по углам беседки. Роза могла бы при желании узнать, о чём говорят её подопечные: ей стоило протянуть только одну маленькую, едва заметную ниточку. Роза могла бы многое, если бы только захотела.

      Но она не хотела. Её радовало просто наблюдать искреннюю и живую улыбку Катрены, которую Белой леди так приятно было называть своей подругой. Эфилия стояла у окна своего кабинета и смотрела сквозь прозрачное стекло на всё это беззаботное веселье — смотрела со стороны. Эфилия была на своём месте.

      Из коридора послышались шаги — Роза наугад насчитала двух или трёх солдат, кроме Милка, который всегда ступал бесшумно. Через мгновение дверь в просторный кабинет отворилась, и Эфилия обернулась к вошедшим. В глубине её медовых глаз скользнуло едва заметное посторонним лёгкое удивление. В кабинет вошли четверо: два ладных, крепких стражника — широкоплечих и высоких, — Милк, который на их фоне казался совсем крохотным и обманчиво хрупким, и девушка. Молодая и миловидная, в праздничном наряде и с виду совершенно безоружная — впрочем, только на первый взгляд.

      — Добрый вечер, леди Эфилия, — девушка склонила голову в лёгком поклоне.

      — Добрый, Элизабет, — Роза улыбнулась ей, — добрый для всех, кроме нашего незваного гостя, конечно. Думаю, ему уже пора удалиться — уверена, на нижних уровнях ему будет самое место.

      Мужчины подошли к тяжёлому письменному столу, подняли и сковали всё ещё бессознательного нарушителя, а затем под руки выволокли из кабинета.

      — Милк, иди с ними, — сказала Эфилия и легонько махнула рукой. — Проследи, чтобы наш гость не подумал учинить беспорядок где-нибудь ещё. А кроме того, смотри, чтобы стража не навела шуму. Потом возвращайся.

      Юноша вышел вслед за стражниками, бесшумно затворив дверь.

      — Значит, леди Глициния всё-таки решила поучаствовать в решении нашей маленькой проблемы? — дождавшись, пока шаги в коридоре стихнут, вновь заговорила Роза. — Приятно знать.

      — Похоже, тут ничего серьёзного… — Элизабет обвела взглядом кабинет, - ...на первый взгляд.

      — Мне нравится ход твоих мыслей. Завтра состоится допрос. Можешь поучаствовать, если захочешь.

      — Благодарю. Но это как решит леди Глициния, — губы Элизабет тронула лёгкая улыбка.

      — Разумеется, — Эфилия кивнула. — Но коль скоро ни от кого из дознавателей не будет проку, нам самим придётся этим заняться. Тогда могу только посочувствовать этому глупцу — леди Глициния церемониться не станет. Впрочем, как и я.

      Элизабет всё также мягко, едва заметно улыбалась, а в её тёмных глазах теплился смешливый огонёк, который, впрочем, остался бы незамеченным для многих. Но не для Эфилии.

      — В любом случае, это всё завтра. А пока, может, захочешь помочь мне с бумагами?

      Роза лукаво улыбнулась, однако, прекрасно зная ответ наперёд.

      — Прошу прощения, но я должна вернуться к леди Глицинии — таков приказ.

      — Разумеется, я тебя не держу.

      — Доброго вечера, — девушка поклонилась.

      Эфилия проводила её взглядом, в улыбке Белой леди было довольство и умиротворение. Беседовать с этой девицей Розе доводилось не так часто, однако такие беседы всегда оставляли приятное послевкусие. Элизабет Сансли была правой рукой Глицинии, её, пожалуй, самым доверенным лицом — так же, как Катрена была доверенной Эфилии. С Элизабет Белая леди могла немного посетовать на пассивность своей соправительницы — девушка слушала и едва заметно улыбалась. Конечно же, она знала, что мягкий, тщательно завуалированный упрёк в адрес Чёрной Розы был всегда заслуженным, знала потому, что вынуждена была нести на своих плечах львиную долю ответственности за поддержание порядка в делах своей госпожи, хаотичной и непостоянной. Знала и неизменно оставалась на её стороне — верная защитница Чёрной Розы. Элизабет была хорошим воином, её руки были достаточно сильны, чтобы крепко держать меч и умело с ним управляться. И, в то же время, ей доставало ума, чтобы поддерживать более-менее приемлемый порядок в хаосе, бывшем самой сущностью Чёрной леди. За спокойствие, безграничное терпение, такт и тихую мудрость — вот за что Эфилия уважала её. Белая Роза не отказалась бы, чтобы такая, как Элизабет служила ей, но у неё уже была Катрена, а Элизабет принадлежала Глицинии. И это было правильно. Эфилия не могла бы оставить Чёрную Розу наедине с её хаосом. Хотя бы потому, что такой порядок вещей был наилучшим для Орбитали.

      Милк вернулся спустя четверть часа. Эфилия так и стояла около окна, наблюдая за праздником.

      — Всё сделано как надо? — тихо спросила она, однако юноша расслышал. Он не ответил, только кивнул, но Эфилии не нужно было смотреть в его сторону, чтобы это заметить — тонкая, почти незримая нить всё ещё тянулась к нему.

      — Прекрасно, — сказала Роза. — Что же, повеселились — и достаточно. Пора бы за работу. Раз уж сегодня праздник, Катрену я дёргать не буду — у неё в ближайшее время будет много забот. А с тебя хватит и пары часов, потом пойдёшь спать. Завтра будет длинный день.

      Эфилия задёрнула шторы и отвернулась от окна. Очередная нить заставила её стул принять вертикальное положение. Милк же быстро собрал разбросанные кругом бумаги и сел напротив, не обращая внимания на кляксу на обивке. К утру, знал он, этого пятна уже, конечно, не останется, кресла будут стоять на своих местах, гардины — висеть ровно, а на чайном столике будет извечный графин с водой, который в четверть девятого сменят заварочный чайник и чашки из любимого сервиза Розы. И для этого вовсе не понадобится отвлекать слуг.

      Белая Роза и её юный воин углубились в бумаги, казавшиеся жёлтыми в тускловатом свете лампы. За окнами расстилалась бархатно-синяя летняя ночь.