Питают юноши

   Быть юношей преклонных лет - вот оправданье бед, считают в мире, где вечны все и в возрасте цветущем иные правила, иные подоплёки.
   Что ж, 60 с солидным гаком, присоединяйтесь, господа! Вот Пушкин, Александр, у вас был юбилей вчера. Спускайтесь к нам - отметим. Примерьте тот же возраст - 60.
   Я предлагаю портвейн Ливадия, когда-то, в розлив, он вкуса был другого, мягче. Наливай! А вот и Николай Второй, его нектар возлюбленный вкушаем. Мы Вам не мешаем? Пожалуйте и Вы за стол.
 - Александр, глагольте виршу!
 - Не могу, там, выше, где обитают рифмы - суете мирской нет места. А портвейн хорош, чертовски. Дубровский, к нам! Ах, сукин сын, что ждёшь?
 - Жду Лермонтова Юру, вчера он сдуру, так Демона дразнил, на пару с ним Тамару. Летели перья будто из подушки.
 - Да, Пушкин, где обещанная ода?
 - Портвейн (я повторюсь) хорош, но бутерброда хотя бы три не помешало. Вот бы - Алла!
 - Она призналась что устала, ей 70, посланец с пенсией, ей-ей тыщ восемь кажется рублей положено в заслуги на блюде золотом, стучится.
 - Други! О том есть надпись на кольце бедняги Соломона. Хамона век не видать! О времена, сыскать не смог, не то что пары стройных ног, шпагата, но такого, чтоб не краснел коль Волочкова растянется в него.
 - Да. Нет в мире совершенства, приелось всё когда за 60. Присядь и ты, мой спутник юный, желания как парус шхуны, когда слегка за 50 - пора надежд, стезя деяний.
   На диване ты как я в те поры. Горы, казалось, попадись - сверну, эх!
 - Ну и ну, я уходя оставлю вам Надежды - кольчугой ржавою они падут у чьих-то ног. Не смог, был слаб, а может не хотел тревожить призрак Лукоморья, то с горя, то немного спьяну.
 - Брат Александр, зовите няню. Условности долой! Долой сословия, столетья! Давыдов, пой, Дункан пляши, души прекрасные порывы, играет кровь, бокалов звон!
 - А это кто? Ах, Бенкендорф? - Гоните вон!