Консультация

В дверь постучали.
Андрей Евгеньевич сделал глубокий вдох… На секунду зажмурился… Расслабил лицо.
- Прошу! – громко сказал он и приготовился.
В кабинет вошел мужчина. Лет сорока, чуть больше. Невысокий, глаза и выражение физиономии несколько грустные, но без испуга. Кожа гладкая, без следов злоупотребления. Слегка сутулый, одет средне. «Средне» - значит, так сразу определить финансовые возможности сложно.
Встал у двери, не зная, что делать дальше. Андрей Евгеньевич улыбнулся и помог жестом:
- Прошу, садитесь. На выбор в любое.
И указал на кресла. Кресел в кабинете было два, одно напротив другого, на расстоянии «контакта». Кресла очень удобные, кожаные, с высокими спинками, имеющие механизм, позволяющий изменить наклон спинки вплоть до горизонтального. Образуя с креслами равносторонний треугольник, низкий журнальный столик, на нем стаканы и бутылка минеральной «Perrier».
Имелся также письменный стол с компьютером (анонимные истории болезни, необходимые тесты и прочее), но в углу. Над столом, подтверждая статус, диплом и сертификаты в рамках. Еще тахта, похожий на густой виноград высокий цветок, аквариум на двести литров, музыкальный центр и репродукция левитановского «Марта» на той стене, что против двери. В углу, на аккуратной деревянной полочке икона Божией Матери «Скоропослушница». Пол мягкий, ковролиновый, не раздражающе зеленый. Окна спрятаны за белыми горизонтальными полосками.
Кабинет находится в медицинском центре «Забота» и принадлежит Рождественскому Андрею Евгеньевичу. Как указано на сайте и визитке, «психиатру, психотерапевту, наркологу, врачу высшей квалификационной категории». Его консультация стоит три тысячи рублей. Конфиденциальность отношений гарантируется.
Маленькая поправка – настоящая фамилия Андрея Евгеньевича Чижов. Для благозвучия он взял фамилию жены.
Посетитель выбрал   левое от входа кресло. «Женское».
- Меня зовут Андрей Евгеньевич, - он тоже сел и продолжил. -  Как обращаться к вам? Можете назваться своим именем, можете придумать любое.
- Леонид Николаевич. Леонид… Это мое настоящее имя. - голос оказался приятным, без надрыва.
- Прекрасно! Итак, Леонид я вас внимательно слушаю. Что вас беспокоит? В любой форме и последовательности. Главное, искренне.
Рождественский сложил руки замком и положил их на колени. Расслабил спину. Глазами изобразил неослабное внимание и сочувствие.  Стараясь не забегать с диагностикой вперед паровоза, не предполагать, чем его будут угощать.  Хотя по некоторым признакам уже можно было… Нет! Просто слушать.
- Я устал… - начал мужчина и расстегнул ворот рубашки.
Андрей Евгеньевич понимающе кивнул и показал рукой на минералку. Леонид отрицательно мотнул головой.
- Начну с филармонии.
Рождественский кивнул снова.
- Первый раз это произошло три года назад. В декабре. Знаете, у каждого есть особое место. Назову - зона покоя, где ты на время свободен от связей и забот. Детей, жены, работы, прошлого.  Что-то не от мира сего. Для меня это Малый зал. Отчасти, из-за репертуара. Отчасти, из-за публики: в основном сохранившие слух старушки, купившие по пенсионной скидке абонемент, одиночки, ищущие культурных знакомств, истые меломаны, раздражающие соседей своими громкими аплодисментами. И сам интерьер – потолок, люстра, фойе с картинами. Приходишь, и  настоящее исчезает.
Он вздохнул. А Рождественский подумал – на тайного алкоголика не похож, не глуп, наблюдателен.
- Я люблю фортепиано. Не стану перечислять произведения и композиторов, но скажу, что первенство принадлежит Баху, как это ни банально. Так вот… В тот вечер я слушал не рояль, а клавесин. Приехал какой-то швед с французскими сюитами.  То ли из-за того, что я гулял перед концертом, замерз, а потом отогрелся и впал в мягкое, полусонное состояние. То ли из-за странной манеры игры музыканта – такая, знаете, доверительная, тщательная. То ли сам инструмент, к которому я не привык и не особо люблю. А пошел потому, что настало пора переключиться. Словом, уже с первых аккордов…
Андрей Евгеньевич притупил восприятие – можно рассказ о музыке не фильтровать – интонация ровная. До главного еще далеко.
С чем к нему обычно приходят? Интересного мало, в основном со всяким дерьмом. По нисходящей. С навязчивой идеей убить - жену, мужа, начальника, любовника, мать… С манией преследования – инопланетяне, энергетические вампиры, невидимые сущности, голоса.  И с запущенной хронью, мешающей добывать деньги - алкоголизм, транквилизаторы, кокаин. Почему-то кокаин.
Что принес  этот дядечка? Но зацепки уже есть. Как минимум, еще на три встречи. И он прав -  у каждого должна быть зона покоя.
- … неожиданно наступил момент, когда я обнаружил себя, находящемся в необычной обстановке. Сижу за инструментом, похожим на ящик на тонких ножках -  потом узнал, что это клавикорды. Горит свеча на подставке, я в халате, на ногах чулки. В голове мелодия. И тут вбегает мальчик. Лет десяти, румяный. Длинная коричневая курточка с кружевным воротником и множеством блестящих пуговок в длинный ряд.  Я точно знаю, что зовут его Христоф, и он мой сын. А я у себя дома.  Длилось видение или транс недолго. Оборвалось, но из-за аплодисментов. Как вы поняли, я на мгновения почувствовал себя Себастьяном Бахом. По роду деятельности я… - Леонид прервал монолог. Подумал, и решил не говорить. – Вошел в образ, если пользоваться театральной терминологией. Но вот что странно, я никогда не интересовался подробностями биографии Баха и до того, как начал сопоставлять опыт с реальными фактами, не знал имен его сыновей. Зачем? И представить не мог, как выглядит домашний инструмент Баха. Думал, что клавесин. Нет именно такое сооружение, за которым я сидел и что-то играл. Можно догадаться, что я не играю. Переживание очень сильное. Находился я под его впечатлением недолго и потом забыл. Мало ли что однажды бывает с человеком. Нет, не однажды. О том эпизоде добавлю, что тогда я был в восхищении – вот куда может привести музыка и сила воображения. В голову композитора!
Рождественский улыбнулся – согласен со всем, что слышу, продолжайте.
- Второе наваждение случилось в Москве, в Третьяковке. Не считаю себя любителем и ценителем живописи – отношение к ней утилитарно-дилетантское. В Москве у меня была деловая встреча в кафе, находившемся недалеко от музея. Долгий возбужденный разговор, вызвавший  после него нервную усталость и желание побыть одному, погулять. Может быть, я и не стал бы заглядывать в Третьяковскую галерею, но пошел дождь. Оказалось, что сделал это очень даже не зря – народу немного, тихо. Плюс удовольствие от лицезрения знакомых по репродукциям подлинников. Странное совпадение, – Леонид посмотрел на картинку -  именно с ним, с Левитаном мне пришлось познакомиться, так сказать, изнутри. Вошел в зал и остолбенел. Прежде всего от размеров. Я имею в виду несоответствие полотен своему о них журнальному представлению: во всю стену «У омута», а вот этот «Март» совсем небольшой. А мне казалось, что должно быть наоборот. Я встал перед «Вечерним звоном»,  в тот момент очень созвучным с моим состоянием. Вы помните солнечный вечер, озеро, лодочки у берега, монастырек… Стою переминаюсь, пропитываюсь покоем и светлой грустью.  То отойду, то снова подойду поближе, играя преображением мазков. И вдруг ощущаю себя стоящим у мольберта, в загородном доме. Светлая бумага на стенах, довольно низкий потолок, дощатый пол, легкий запах скипидара. И распахнутое окно, через которое солнечный свет очень удачно падает на холст. И я злюсь, потому что вопреки прекрасному освещению, писать не могу.  А пишу лесной пейзажик с речкой. Необходимые краски выдавлены на грязную дощечку, дощечка на высоком табурете. Рядом такой же грязный этюдник. Но не получается! Мне мешают злые мысли – никак не могу отделаться от воспоминаний о недавнем разговоре с Софьей. Даже не разговоре, а ругани с визгом и грубыми словами. Она ревнует меня к Анне Николаевне, я оправдываюсь. Потому что виноват, потому что живу на ее деньги. Потому что от нее устал. И не уедешь – работа не закончена. Вместо красок женские лица, над ухом пищит комар, выпала кисть…
Лицо Леонида скривилось.
- Появилась экскурсионная группа, и я снова стал самим собой. А кем был? Вначале я решил – «просто художником». Мол, такая реакция на обстановку. Вдруг, вообразил себя живописцем позапрошлого века. Но потом, перебирая подробности переживания, понял, что это не безымянная роль, которую я на себя неожиданно примерил. Нет. Я был именно Исааком Левитаном. Но не как Левитан, воспринимаемый со стороны, а именно как «я». Ведь Левитан не знает себя Левитаном. Он ощущает себя собой. Как вы не ощущаете себя Андреем Леонидовичем, а Бах не ощущает себя Бахом.  Не знаю, понятно я говорю или нет.
Он замолчал, явно подбирая слова. Рождественский подумал – занятно. Похоже на диссипативное расстройство идентификации. Надо будет сегодня почитать.
Андрей Леонидович решил уточнить:
- Простите, Леонид. А кто такая Софья?
- Кувшинникова Софья Петровна. Как бы поделикатнее… Покровительница Левитана. Я о ней выяснил, все что мог. И что с нею и Левитаном стало потом. Потом они расстались, а Левитан переехал к Турчаниновой. К Анне Николаевне. Очень красивая женщина. Хочу обратить ваше внимание на «потом». На момент опыта я знал всю свою предыдущую историю. В данном случае Левитана. Без деталей и биографических подробностей, «вообще». Как вы что-то можете о себе вспомнить при необходимости. Но не держите. Впрочем, немаловажная подробность была. Когда  меня, то есть, Левитана снедало бешенство там, в комнате перед мольбертом, я сравнивал свой пейзаж с предыдущим. Точно скажу с каким - «Заросший пруд». Именно по пруду я и понял, кем конкретно я стал. Прочел подробную биографию и узнал, что «моя» Софья – это Софья Петровна Кувшинникова. Вы не устали?
- Нисколько. Но хочу заметить, что ничего криминального в вашем рассказе пока не уловил. Мало ли кто кем себя иногда считает.
- Да. Если бы я на этом остановился, то к вам бы, наверное, не пришел. Но я совершил страшную ошибку.
- Какую? – спросил Рождественский и подумал – вот сейчас должен начаться бред.
- Ошибка заключалась в том, что я попытался узнать, как срабатывает этот механизм. И узнал. И могу сказать, что попал в капкан. И не знаю, как освободиться. Надеюсь на вашу помощь.
- Не волнуйтесь, - мягко произнес Андрей Евгеньевич. - Сколько раз в своей практике я убеждался в истинности одного простого изречения – безвыходных положений нет.
Он уже начал предвкушать. – прозвучали ключевые слова «надеюсь на вашу помощь». Значит, их общение может растянуться надолго. Из этого само собой следует…
- Хорошо бы. Я продолжу.
- Безусловно.
- Первое предположение – идентичность поз. Буквально. В случае с Левитаном я случайно встал в ту же телесную позицию, в какой находился он. Подобно тому, как первый раз я сидел. И Бах сидел за своими клавикордами. Второе. Общий предмет эмоционального внимания. Что это такое? Сфера интереса. Живопись, музыка, решение математической задачи. Так было у меня с Декартом. Далее. Отсутствие помех. Это, когда объект отождествления находится в одиночестве. Но оказалось, что имеются вариации. Например, как мы сейчас с вами. Но здесь необходимо усилие с моей стороны. Я должен найти наличие связи. Действительной, а не воображаемой. Вот этот фактор меня и поймал. Потому что я смог становится не только гением искусства или науки, но и самым заурядным человеком.  Погружаясь, уже того не желая, в его грязный внутренний мирок. Соседом по дому, например.  Или официантом в ресторане. И теперь, доктор, кто угодно может меня впитать. Не знаю, как выразиться точнее. А я не хочу!
- Но может быть в такие минуты вам стоит проявить трезвость и увидеть, что это всего лишь ваша фантазия? Мы же постоянно в кого-то играем. Увидеть, что это игра?
- Нет, Андрей Евгеньевич, это не игра. И я могу доказать.
- Доказать? Кому? Себе или мне?
- Вам, конечно.
- Что ж, давайте попробуем.
Леонид сел также, как сидел Рождественский: скрестив пальцы, положив руки на мошонку, уютно вдавился спиной в кресло. Так же, как он иронично улыбнулся и откинул голову…
Затем закрыл глаза.
Интересно, как он выкрутится – подумал Андрей Евгеньевич. Посмотрим. В любом случае, я его не отпущу. Составим спецпрограмму, обязательная встреча раз в неделю и предложу гипноз.
Леонид, не открывая глаз:
- Интересно, как я выкручусь?
Рождественский вначале не понял…
- И зачем мне выкручиваться? И гипноз зачем? Чтобы улучшать ваше благосостояние? -он открыл глаза и стал смотреть на оторопевшего Андрея Евгеньевича - А мне интересно, как выкрутитесь вы, дорогой психиатр. Если, например, ваша супруга узнает о том, что полгода назад вы имели половую связь со своей пациенткой. Я понимаю – искушение, соблазн, минута помрачения. Кто из нас не впадает в помрачение? Но ведь это попрание врачебной этики. И как к этому отнесутся ваши коллеги? Или дружба с отцом Игорем, который за процент поставляет вам своих преданных чад? С этим как? Или нелегальная торговля американскими препаратами.
- Как вы…
- Вы покраснели, Андрей Евгеньевич. Успокойтесь и относитесь к этому, как к игре собственной фантазии.
- Я не понимаю… - Рождественский мгновенно вспотел.
- А можно вспомнить что-нибудь еще. А можно не вспоминать. Вы понимаете?
- Понимаю.
- Тогда я жду.
- Что?
-  Суммы, Андрей Евгеньевич. Вы собрались доить меня полгода. Это двадцать четыре недели. Двадцать четыре недели – это, исходя из вашей начальной таксы, семьдесят две тысячи. Для ровного счета семьдесят пять. Плюс просмотренный спектакль. Итого с вас сто тысяч рублей. 
- Я не… Как вы узнали?
- Я же вам только что объяснил.
- Но это же невозможно!
- Как раз-таки возможно. Невозможно переманивать пациентов. Вы же переманили у Цехановича трех человек? Очень «жирных», по вашей же оценке. Нет, я не осуждаю, что вы! Но факт остается фактом. Или вашей маленькой врачебной тайной. Давайте лучше возвратимся к началу нашей встречи. Я устал, Андрей Евгеньевич. И очень хочу отдохнуть. Может быть, в Италии. И рассчитываю на вашу помощь. Как специалиста. Поэтому прошу вас выдать мне деньги на отдых, сто тысяч.
Потрясенный Рождественский молчал.
- Андрей Евгеньевич, вы меня слышите?
- Да, я вас слышу… У меня сейчас нет такой суммы.
- Но вам не составит труда ее найти. Минут десять я подожду.
И Леонид, или кто он там, откинул спинку кресла. И вновь прикрыл глаза. Рождественский вышел из кабинета.
Через десять минут они прощались.  Леонид принял конверт, затем достал ручку, какой-то листок и вычеркнул в нем строчку.
- Спасибо вам, доктор. Вы мне очень помогли! – лицо изобразило подобострастную благодарность.  – Не сомневаюсь, что все останется между нами.
Он ушел. Андрей Евгеньевич, все еще не пришедший в себя, продолжающий видеть в происходящем сон, медленно подошел к окну. Осторожно раздвинул жалюзи…