Мой Серебряный век

Хотя год моего рождения на четверть века отстоит от окончания Серебряного века, последний всегда занимал в душе совершенно особое место; это было убежище, куда я на время сбегал от тошнотворной советской действительности, чтобы подышать не отравленным воздухом.
Такую возможность я обнаружил в свои зрелые годы, когда приступил к освоению богатейшей культуры России конца XIX – начала XX века в ее целостности, включая: литературу, живопись, музыку, театр, архитектуру, философию, Конечно же, я ими безмерно восхищался, (а кто не восхитится?), но в моем восприятии Серебряного века присутствовал момент обнаружения чего-то духовно родственного, - как узнавание себя.
И я недоумевал: как дух Серебряного века мог проникнуть в сознание ребенка, заключенного в советскую действительность, как в склеп, если в домашней библиотеке не было ни одной книги поэзии или прозы этого периода, кроме однотомника Чехова, а в Третьяковской галерее, куда мама меня водила с пятилетнего возраста, за передвижниками, Репиным и Васнецовым следовали «Два вождя после дождя», Бродский и Иогансон, как будто «Мира искусства» вообще не было.
Конечно, в мои руки иногда попадала печатная продукция этого времени; помню, как в трехлетнем возрасте, сидя на коленях своего деда со стороны матери – Сергея Матвеича, я листовал подшивки иллюстрированных журналов «Нива» и «Живописная Россия», или, как в пятилетнем возрасте я просматривал годовые комплекты журнала «Мир искусства», принадлежавшие моему  деду со стороны отца - Григорию Федоровичу. «Зачем на этой женщине надето такое длинное платье, что его приходится за нею нести?» - спрашивал я с недоумением у матери. «Это императрица Елизавета Петровна в Царском селе, и шлейф ей был положен по чину»  - прокомментировала мне она репродукцию картины Лансере.  Но это было эпизодическое знакомство с живописью Серебряного века, а потом комплекты журналов куда-то подевались, и я их больше никогда не видел.
Кроме того, изредка мне на глаза попадались предметы ушедшей в прошлое материальной культуры, резко выделявшиеся своею красотой на фоне убогого советского быта: изящные, округлые женственные формы швейной машинки «Зингер», на которой шила бабушка; бронзовый канделябр, переделанный в  настольную лампу, купленный мамой на барахолке, роскошно изданный тяжелый том Гааке – «Животный мир Азии, Америки и Австралии» - с золотым тиснением на кожаном корешке, купленный мамой на книжном развале.
Но, все это обобщив, я пришел к выводу, что этих мелочей было недостаточно для моего эстетического воспитания в духе Серебряного века, и у меня вспыхнуло предположение: -  мое детство прошло в центре Москвы, где большая часть зданий – это постройки 1890 – 1914 годов, когда буржуазная Россия испытывала необыкновенный строительный бум, причем культурная революция Серебряного века ознаменовалась в архитектуре пришествием двух стилей: «Модерна» и «Неоклассицизма», характеризовавшихся резким повышением эстетического уровня гражданских построек. Их упругие изысканные формы, выдержанные в безупречном вкусе, выгодно контрастировали с измельченным мелко-кружевным, «пенообразным» декором, украшавшим постройки середины XIX века.  Я предположил, что архитектура московских улиц и переулков, где прошло мое детство, в которых доминировали Модерн и Неоклассицизм, на подсознательном уровне формировала мое видение, заразив меня духом Серебряного века.
Чтобы проверить это предположение, я обошел  улицы и переулки, бывшие моим ареалом обитания в детстве, проведя инвентаризацию самых красивых построек 1890 – 1914 годов. Сообщаю результат моих наблюдений.
 
Я начал со своего первого в жизни адреса: Малый Козихинский переулок, дом 12 квартира 22. Вот он, этот дом – моя личная легенда; - сколько раз я закидывал детское личико, чтобы увидеть два окна нашей комнаты, находившейся на последнем, шестом этаже; я их находил по трубе печки-буржуйки, торчавшей из форточки одного из них. При этом я всегда обращал внимание на скромные, но выполненные с большим вкусом украшения, помещенные в центре его неоклассического фасада, выкрашенного в светло-серый цвет: надпись «MCMXIV года», помещенную над окном третьего этажа между двумя лепными розетками, - каждая с гербом, и оскаленной мордой диковинного  зверя, окаймленными гирляндой, а под ними – две стройные античные амфоры, поставленные в глубокие ниши. Но, окидывая сейчас своим квалифицированным взглядом слегка вогнутую поверхность его фасада, я не могу не заметить, что благородство его облика определяется и стильными наличниками окон третьего этажа, и барельефами балюстрад ложных «балконов», и рустовкой стен двух первых этажей, и аркой входной двери. Все это говорит о высокой культуре безымянного архитектора, спроектировавшего первое место моего обитания. Это же можно сказать о его интерьерах, сохранившихся в моей памяти: прекрасная светлая комната с высоким потолком, украшенном лепной розеткой в центре, с паркетом из широких коротких дубовых дощечек, уложенных  «ёлочкой». Дом красив даже на виде из внутреннего двора: лестницы «черного хода»заключены в цилиндрические шахты, выступающие на поверхность здания, как церковные абсиды.
Окинув дом прощальным взглядом, я двинулся Малым Козихинским по направлению к Патриаршим прудам - еще одному знаковому месту моего детства. Справа, - там, где  наш переулок пересекается с Малой Бронной, стоит трехэтажный домик начала прошлого века, выкрашенный в два цвета: розовый и белый; его фасадные стены, красиво профилированные эркерами, прочно осели в моей зрительной памяти. Дальше по той же улице, если идти к Садовой, расположен шестиэтажный дом, казавшийся мне огромным; помню, как однажды я маленьким мальчиком присутствовал при выносе из него покойника; меня поразило, что сначала вынесли крышку гроба, и поставили ее у стены снаружи, а уж потом – все остальное. Этот дом построен в эклектическом стиле, где Модерн смешан с ложно-готическим стилем; по углам на его крыше поставлены две островерхие башенки, но не тонкие, как это свойственно Готике, а массивные, наподобие древнерусских крылец; столь же намеренно грубоватыми сделаны «модерновые» эркеры, а также наличники окон и оформление входных дверей, что создает единство стиля, который благодаря высоко вознесенным башенкам этого здания всегда царил над Патриаршими.
 
Дойдя до пересечения с Ермолаевским переулком, я повернул налево, пройдя мимо шестиэтажного неоклассического дома, украшенного парными полуколоннами под треугольными фронтонами, на которые всегда обращал внимание, когда в детстве ходил в Дом архитектора. Продолжая свой путь, я доходил до впадения Ермолаевского переулка в Спиридоновку (тогда она называлась улицей Алексея Толстого). Прямо передо мной вырастал пятиэтажный дом, стоящий на углу этой улицы и Большой Садовой; он выделяется широким карнизом, наклоненным к поверхности стены под углом сорок пять градусов; это было похоже на то, как если бы всеми своими окнами последнего этажа дом, как женщины, смотрел из-под руки вдаль. Великолепный образчик стиля Модерн, он увенчан восьмиколонной беседкой под полусферическим куполом, поставленным на крыше, на углу, включаясь в перспективу Большой Садовой улицы.
 
Перейдя Спиридоновку, свой путь к Дому архитектора я продолжил Вспольным переулком, в начале которого по правой стороне стоит особняк, бросающийся в глаза четырьмя полуколоннами коринфского ордера, выступающими из фасада, между которыми расположены три барельефа. Этот дом всегда привлекал мое внимание; тогда я не знал, почему, а сейчас могу объяснить: элементы эстетики классицизма (и ампира) в нем доведены до такой концентрации, что они из этих стилей «вываливаются», порождая утрированный неоклассицизм.
 
Дальше по Вспольному переулку имеется еще один дом в стиле неоклассицизма (в его дворе стоит школа, куда меня не приняли, так как она была предназначена исключительно для детей партноменклатуры); он интересен тем, что окна второго, последнего этажа имеют полуциркульное завершение, а также решетчатой оградой, окружающей кровлю по ее периметру. Этот дом стоит на углу Гранатного переулка (тогда он назывался улицей Щусева), где расположен Дом архитектора, в котором в свои дошкольные годы я посещал кружок рисования. Занятия происходили не в большом здании советской постройки, а в особняке бывшего Общества спасения на водах (1896 г), в архитектуре которого Модерн смешан с ложно русским стилем, что тоже характерно для построек Серебряного века. В мою память особенно врезался  его великолепный интерьер с залой, снабженной антресолями, на которые вела парадная лестница. По ней можно было подняться в библиотеку, в которой полностью была сохранена дореволюционная мебель, включая огромные напольные часы с боем на низких тонах.
Но по Вспольному переулку мне доводилось ходить не только в Дом архитектора, частенько мы с мамой направлялись отоваривать карточки в продовольственный магазин на Малой Никитской (тогда она называлась улицей Качалова), в котором у мамы однажды украли муфту. По правой стороне Вспольного переулка в месте, где он выходит на Малую Никитскую, стоит очень красивый особняк в стиле неоклассицизма, украшенный барельефами и львиными головами. В те времена в нем жил Лаврентий Палыч Берия, и в километровом радиусе от него большинство прохожих были топтунами.
Выйдя же на Малую Никитскую, я очутился на каком-то празднике архитектуры Серебряного века. Прежде всего, это – трехэтажный дом, выходящий фасадом на Садовую улицу. Притворившись скромным благодаря наивным широким белым оконным наличникам, он затем сражает зрителя наповал широким модерным фризом, расположенным под широким карнизом, составленным из эллипсов, гипербол, цепных линий, и других фигур, прорисованных тонкими белыми линиями на светло-сером фоне.
 
Слева от него стоит здание нежно-голубого цвета, простота фасада которого подчеркнута элегантной гребенкой, образованной вертикальными белыми полосами, проведенным на  здании над входом на всю его высоту.
Дальше по обеим сторонам Малой Никитской один за другим встречаешь шестиэтажные «доходные» дома начала XX века, построенные по типовой схеме – с двумя эркерами на фасаде, но украшенных по-разному: то растительным орнаментом стиля Модерн, то львиными головами и лавровыми венками неоклассицизма.
Но вот на подходе к Никитским воротам из-за деревьев палисадника показываются стены шедевра стиля Модерн – особняка Рябушинского (архитектор Ф. Шехтель), который в детстве был мне знаком, как музей А.М. Горького. Я и сейчас затрудняюсь сказать, в чем секрет необыкновенной привлекательности этой архитектурной сказки – в сновидческой ли эфемерности ее общей композиции, форме ли оконных проемов, рисунке рам, или в росписи на стенах, - тем более это было трудно понять ребенку, который просто смотрел, не отводя глаз.
Спиридоновка тоже была полна архитектурных развлечений; взять, хотя бы четырехэтажный «дом подо львом»: на его крыше огромный зверюга что-то жадно пожирает, обращая ноль внимания на прохожих. Весь фасад этого красивого здания расчерчен полуциркульным арками, радиусы которых могут различаться во много (до десятков) раз.
 
Напротив него стоит двухэтажный особнячок, облицованный керамической плиткой нежно-голубого цвета, окруженный оградой с «покатыми» столбами (они как бы дружно отпрянули прочь от тротуара).
Немного поодаль находится удивляющий своею несхожестью со всем, что его окружает, особняк Морозовой (архитектор Ф. Шехтель), о котором мне мама сказала, что это – приемная Молотова, и это мне объясняло, почему он похож на крепость (его главная башня оторочена поверху прямоугольными зубцами). Вместе с тем, мне было невдомек, зачем делать крепость такой красивой.
На противоположной стороне Спиридоновки стоит массивное двухэтажное здание, с пят до головы украшенное крупным рустом, наводящее на мысль о палаццо Строции во Флоренции, на фасаде которого помещена надпись:GABRIELUS TARASSOF FECCI ANNO DOMINI M…(Гаврила Тарасов построил в год 1….). Этого дома я тоже не мог не заметить, также, как и нескольких шестиэтажных «доходных» домов, один из которых украшен фризом из разноцветной керамической плитки.
Большим Патриаршим переулком вернувшись на Малую Бронную, я задрал лицо, чтобы осмотреть фасад неоклассического здания с колоннадою на шестом этаже, а когда его опустил, мой взгляд уперся в барельеф собаки, лежащей над дверным порталом, исполненный в древнеегипетском стиле, и он мне показался знакомым – значит, я его заметил еще в детстве (рядом с этим домом тогда располагалась пивная палатка, около которой ходил  дым коромыслом).
 
Дальше Малая Бронная, совершив поворот, выходит на Тверской бульвар в районе Никитских ворот, откуда виден пятиэтажный дом под огромным стеклянным куполом, по бокам которого притулились две луковичные головки; – он стоит по ту сторону Большой Никитской улицы, и бросается в глаза даже раньше церкви Большого Вознесения, где, как мне сообщила мама, венчался Пушкин.
На одной из сторон Тверского бульвара стоит серое здание с глубокими лоджиями, прутья металлической ограды которых складываются в рисунок орла; на другой его стороне возвышается неоклассический дом, в центре фасада которого сделана глубокая ниша, через которую перекинуты четыре этажа балконов с металлическими решетками ограждений, но на них уже нет орлов.
Выше, по той же стороне Тверского бульвара, как игрушка, стоит дом Ермоловой, выкрашенный в белый и оранжевый цвет, но в годы моего детства он был какого-то другого цвета; кажется – белого.
Не доходя до бывшего Камерного театра (теперь там находится театр А.С. Пушкина), я свернул в Богословский переулок. Окинув взором «доходный» дом начала XX века, облицованный белой керамической плиткой, стоящий на пересечении переулка с Большой Бронной, я двинулся дальше, и свернул в Спиридоньевский переулок направо, пока его не пересек Большой Козихинский, и я в него повернул.
Здесь на себя обращает внимание неоклассический дом, фасад которого украшен не вертикальной, а очень частой горизонтальной штриховкой, что, в сочетании с необычной компоновкой фасадных окон – группами по три в ряд – придает ему необычный облик, так что все время на него оглядываешься (в детстве я тоже часто ходил, держась за мамину руку, и глядя через плечо назад).
Пройдя между двумя шеренгами «доходных» домов, я пересек Ермолаевский переулок, и по аллее Шехтеля (не помню, как она называлась раньше) вышел на Большую Садовую. Повернув налево, я оказался перед большим домом с круглой угловою башней под полусферическим куполом. Его «фишка» состоит в том, что по всему фасаду группами по две, три, и поодиночке, размещены тонкие полуцилиндрические пилястры на всю его высоту – дом как бы покрыт вертикальной штриховкой, что ему придает неповторимое своеобразие.
Рядом с ним стоит небольшой белый дом – яркий образчик неоклассицизма, о чем свидетельствует четырехколонный портик дорического ордера. Для Шехтеля, построившего этот особняк для себя, такой экстерьер не типичен. Конечно же, в детстве я не мог не обратить внимания на этот дом на обратном пути с Тишинского рынка, где мы покупали дрова для топки нашей печки-буржуйки.
Если пройти по Садовой в обратном направлении, то, не доходя до сада Аквариум, можно было справа увидеть красивый дом с множеством эркеров и декоративным фризом под широким карнизом. В то время мои родители не знали, что в этом доме жил писатель Михаил Булгаков, да они, наверное, вообще о нем не слышали, так, что это был просто красивый дом.
Вернувшись в Ермолаевский переулок, я с удовольствием посмотрел на особнячок затейливой архитектуры, который с детства помню из-за круглой башенки под остроконечной  конической кровлей. Это – городская усадьба, построенная Шехтелем для себя; видимо, одной ему было мало.
Кинув взгляд вдоль Богословского переулка, на входе в который стоит великолепный дом, характерный наличием над серединой его фасада треугольного фронтона, редко используемого в постройках стиля Модерн, я свернул в Трехпрудный переулок, над которым в этом месте нависла громада Волоцких домов, ощетинившихся поверху острыми зубцами, как будто это не дома, а скалы. Они занимают обе стороны переулка, соединяющего Трехпрудный и Большой Козихинский. С левой стороны жил мой друг соученик по 122 школе Юра Сорокин, у которого я часто бывал; вместе с родителями он жил в маленькой комнатушке, которую наполовину занимал огромный фикус.
Дальше вдоль Трехпрудного переулка располагается совершенный образчик стиля Модерн – Скоропечатня А. Левинсон. Вид ее меня всегда завораживал: ведь у нее было целых две островерхие башенки. Кроме того, здание типографии было видно из нашей комнаты; через ее широкие окна можно было наблюдать за работой ротаторов, круглосуточно издававших глухой шум.
Наконец, я дошел до поворота в родной Малый Козихинский, на углу которого стоит здание – дылда с маленькой башенкой-скворечником, заброшенной на самый верх, но я в него не сворачиваю, а продолжаю идти по Трехпрудному, повторяя путь, которым каждый день ходил в 122 школу. Минуя усадьбу Гончаровых с входным порталом о двух дорических колоннах под треугольным фронтоном, я свернул в Большой Палашевский переулок (тогда он назывался Южинским),  упиравшийся в школьное здание (при одном виде его у меня падало настроение). Вот здание с фасадом оранжевого цвета на правой стороне переулка – стиль Модерн, но в скромном варианте: его украшает лишь окно лестничной клетки высотою в два верхних этажа, в контуре которого прямоугольник пересекается с кругом, помещенное между рифлеными пилястрами. У стены этого дома по пути домой класс 1Г как-то устроил мне «облом», то есть меня побили и оплевали не за какой-нибудь проступок, а просто так – под настроение.
Когда Большой Палашевский уперся в стену, подпирающую холм, на котором стоит 122 школа, я повернул в Сытинский переулок, который идет к Тверскому бульвару. Налево от него отходит Малый Палашевский переулок, по которому можно дойти до входа в школу, а направо – Сытинский тупик, на углу которого стоит великолепное здание в стиле Модерн, которым было нельзя не залюбоваться: на его скошенный угол выходят балконы с ажурными металлическими ограждениями и большое угловое мансардное окно под  арочным козырьком. Во времена моего детства в Сытинском тупике кипела народная  жизнь: здесь, около входа в Палашевский рынок постоянно бурлила толкучка, в которой чего только не продавалось!
Минуя школу и Палашевские бани, расположенные напротив нее, можно было через огромную арку выйти на Тверскую улицу (тогда она называлась улицей Горького). На противоположной ее стороне бросается в глаза шедевр стиля Модерн – дом Сытина. Огромная площадь остекления круглыми и полукруглыми окнами, ступенчатое сужение фасада по мере его восхождения к мансарде, человеческие головы, насаженные на столбы по краям здания, при приближении к нему оказывавшиеся лишь декоративными набалдашниками - все это было феерически зрелищно, определяя облик Тверской в месте ее впадения в Пушкинскую площадь, на которую опекушинская  скульптура тогда еще смотрела с противоположной стороны, с окончания Тверского бульвара. Если же, стоя около арки, перебросить взгляд через площадь, он упирался в громаду восьмиэтажного неоклассического дома с широченными мансардными окнами; я ходил в расположенную  в нем общественную уборную, когда в нашей квартире ремонтировали унитаз.
 
Переходом через Тверскую начинался наш путь на дачу, к трамвайной остановке, от которой мы отправлялись на Савеловский вокзал. Мы шли Настасьинским переулком, на которой я глаз не мог отвести от сказочного терема здания Российской ссудной кассы, построенного в 1913 году в ложно русском стиле. То, что оно прекрасно, мне было понятно с раннего младенческого возраста, тогда как благородная красота неоклассического дома с вертикально структурированным рисунком фасада, построенного для Купеческого собрания на Малой Дмитровке (в нем располагается театр Ленком), доходила до меня лишь постепенно, по мере моего взросления, зато оно и оставило в душе моей более глубокий след.
На этом я завершаю свою мемориальную экскурсию. Хотя я перечислил едва лишь треть осмотренных мною  построек конца XIX – начала XX века, мне стала совершенна очевидной роль архитектурного окружения ареала моего обитания в детстве: оно меня воспитало эстетически,  пронеся светоч культуры Серебряного века сквозь безвременье Совдепии.
Низкий от меня ему поклон за это!
                Май 2019 г.