А. Д. Сахаров в Ташкенте 1979 год

Второго января 1979 года я был направлен на курсы повышения квалификации в Московский инженерно-строительный институт им. Куйбышева. Перед отъездом встретился с Решатом Джемилевым. С ним мы встречались регулярно, обменивались информацией, но всегда скрытно, ибо наше направление национального движения опиралось на наших коммунистов и интеллигенцию, которые избегали контактов с участниками движения имеющих связи с диссидентами. Мы пользовались связями для передачи некоторых материалов для информации общественности, ибо были всегда не прочь известить как можно больший круг людей о нашем бесправном положении.
Через Решата было передано "Обращение к коммунистическим и рабочим партиям" на их совещание. Мы с Рефатом Годженовым подготовили само "Обращение" и финансы на дорогу. Но, старались делать это тайно, хоть это и не всегда удавалось, во всяком случае, старались официально открещиваться, ибо наша интеллигенция, в душе желая, чтоб о нашем народе говорили потусторонние голоса, но сами не хотели быть к этому причастны, даже некоторые боялись встречаться с инициативниками ранее осужденными.
Решат передал письма Саше Шустору и Александру Лавуту. Находясь, месяц в Москве, я часто встречался с Александром, Татьяной Осиповой, заходил к Елене Алексеевне Костериной они работали рядом с нашими курсами по улице Мира. Встречался с Алексеем Смирновым, внуком А.Е. Костерина и по средам бывал на посиделках у  Марии Гавриловны Петренко-Подъяпольской, (геолог, участница правозащитного движения)  на ул. Ярцевской. Заходил к Сергею Петровичу Писареву. Прочел все книги, которые они мне давали "потустороннего"издательства.
Месяц был насыщенным встречами. Вернувшись из Москвы, через месяц 1-го марта уволился из треста. О моих похождениях доложили управляющему трестом.
Мне звонит Решат Джемилев и просит 2-го марта встретить в аэропорту Сахарова Андрея Дмитриевича, который прилетел на суд Джемилева Мустафы.
Я только устроился в СПРМПНУ и должен был выйти на работу. Спросил у Решата, почему его не встречает брат Мустафы Анафи. Решат ответил, что все отмазываются, а «Анафи къардашыны адыны эшиткенде штанларына толурып къача шу ерден». Вообще он открещивается от Мустафы и далёк от наионального движения. А у Асана машины нет. Была пятница, благо главный инженер управления, который меня пригласил на работу Ферит Гафаров, разрешил с утра показаться на новой работе, познакомится с начальником и уехать. Решат уже ждал меня возле управления, а  работал он неподалёку, тоже на улице Мукими. Впервые я видел Сахарова в Москве весной 1968 года, когда жил на квартире у Петра Ионыча Якира и он водил меня по московским «диссидентствующим» интеллигентам, которые интересовались национальным движением крымских татар, и на их «посиделки».
Андрей Дмитриевич в темном пальто сутулый и ни чем не выделялся от остальных пассажиров. Его тогда ещё не показывали по телевидению, планка с тремя звездочками Героя Социалистического Труда находилась под пальто, так, что никто на него не обращал внимания, кроме, разумеется, сотрудников КГБ. Кроме Решата, был и Асан Джемилев и кажется сын Решата Нариман. Потом я их отвез домой к Асану. На встречу с Сахаровым пришел и поэт Григорий Александров. Разговор зашёл о поэзии Александров заговорил о Шекспире, продекламировал один из его сонетов. И тогда Сахаров поразил нас знанием на память всех сонетов Шекспира.
На следующий день в субботу 3-го марта должен был состояться суд Мустафы Джемилева, на защиту которого и прилетел Андрей Дмитриевич, но Мустафу не привезли, сообщили уже после обеда, что конвой не был обеспечен, просто забыли. Сидя в ожидании суда, мы долго беседовали с Андреем Дмитриевичем, конечно в основном о политике, он был откровенным и прямолинейным не остерегался своих взглядов, но в то время он, так же как и в своё время, Алексей Евграфович Костерин, Петр Григорьевич Григоренко, был приверженцем коммунистической идеологии и считал, что руководство партии после Ленина, нарушило коммунистические принципы и все беды только субъективные, зависящие только от руководства, и следствие этого, перерождение всей партии, за последний период, набравшей в себя карьеристов, подхалимов и трусов. Считал Сахаров, так же необходимым, очиститься партии от наносного и вернуться в русло марксистский-ленинской идеологии и политики. Я заметил, что, оставаясь приверженцем коммунистической идеологии, он всё же обращается к западу. "Так, получается "- ответил он и не стал распространяться. Сидели долго, времени было достаточно, и Андрей Дмитриевич рассказал всю историю своей жены Елены Боннэр. С большим чувством восхищения и признательности повествовал о стойкости её характера и перенесенных ею лишениях. Чувствовалось, что Елена Георгиевна для него больше чем жена, а политический наставник.
Приехали ко мне домой. Жил я на третьем этаже и Андрей Дмитриевич поднимался по ступенькам с перерывами и по одной проступи, болело сердце. У меня собрались крымские татары на встречу с Сахаровым. Было много, желающих встретиться, говорили в основном о наболевших наших проблемах. Сахаров больше слушал, был не многословен, рецептов и наставлений ни каких не давал. Был очень скромен и не собирался никого поучать. Собравшиеся, как мне помнится, тоже вели себя спокойно, провокационных вопросов ни кто не задавал, хотя присутствовали представители различных течений национального движения.
Жена моя приготовила крымскотатарское блюдо "кобэте", Андрей Дмитриевич поел с удовольствием. Держал моего младшего двухлетнего сына Тимура на руках.
Почему-то никто не догадался сфотографировать этот момент. А вообще пользоваться фотоаппаратом в то время было рискованно, собравшиеся, могли плохо подумать, кроме того мы не болели стремлением попасть в историю, и к тому же никто из нас не предполагал, что СССР развалится и о национальном движении можно будет открыто говорить и даже писать. Мы старались даже самые безобидные документы национального движения не держать дома. С самого аэропорта все дни и все время нахождения в Ташкенте мою машину, нас непременно сопровождали две легковые автомашины "Волга". А дома у меня, их уже было три. Одна со стороны двора, другая со стороны огорода, на территории учебной базы гидро-метеорологического техникума, а третья у выезда со двора. Я жил в четырёхэтажном доме абразивного комбината. Дверь и окно зала выходили на балкон со стороны огорода. Вероятно, со стороны огорода стояла автомашина, оборудованная аппаратурой подслушивания, ибо впоследствии Решат Джемилев жаловался, что сказанное им у меня дома, стало достоянием КГБ. Меня тогда удивила его наивность, я сказал ему, что разве он сомневался о наличии у органов КГБ соответствующей аппаратуры и желания знать, о чём будет говорить с крымскими татарами находящийся у них под колпаком академик. Но у него всё равно осталось подозрение о чьём-то доносительстве, этим движение всегда страдало, а органы подогревали наши подозрения, сея раздор между нами.
Ещё на заре молодёжного движения, когда забрали утром следующего дня Рефата Годженова и Ахмеда Асанова, после собрания в доме Ахмеда Асанова, ему Председатель КГБ генерал Георгий Фёдорович Наймушин сказал: - "Ты что же боцман материшься, кто недодал в вашу кассу рубля". Этим он дал знать, что всё время собрания их слушали. Ибо, когда уже все ушли,их было 27 человек, и он остался, со своим товарищем и квартирантом Рефатом Годженовым, стал считать рубли, внесенные в кассу только что созданной организации, согласно договоренности по одному рублю, одного рубля не хватило и он за матерился по-татарски, о чём ему и намекнул Г.Ф. Наймушин. Считать, что кто-то об этом мог донести, исключалось. По прошествии нескольких лет уже, когда Годженов работал в школе преподавателем, один из учеников сообщил ему, что несколько лет назад, из их дома выстрелили в сторону дома Ахмеда, а потом несколько человек с аппаратурой сидели и слушали, а девушки ещё и записывали. Он хоть и был маленьким, но всё это хорошо запомнил. В то же время, после раскрытия организации, когда вызывали на допросы её членов и сообщали им, как они себя вели на собрании и что говорили, все начали искать среди своих провокатора, подозревать всех и на этой основе взаимной подозрительности организация распалась, а участники сторонились друг друга.

На следующий день после собрания у меня в доме 5-го марта вечером Андрей Дмитриевич решил улететь в Москву, не надеясь на возможность выступить на суде. На следующий день 6-го марта Мустафа был осужден. Мы привезли Сахарова в аэропорт и сразу же уехали, не дожидаясь его отправления, так как внезапно прибыл Асан Джемилев с приглашением Решату  на телефонный разговор со Штатами. Не дожидаясь объявления посадки на самолёт, извинившись перед Андреем Дмитриевичем втроём отправились на моей машине спешно на переговорный пункт. Приехали на "Урду", где расположен  переговорный пункт,  точно в назначенное время по радио в зале объявили, ожидающие переговоры с США пройти  в шестую кабину. Все находящиеся в зале провожали нас взглядами, ибо в то время разговоры со Штатами были исключением. В кабине были втроем, слышимость была исключительной, так, что Решат держал телефонную трубку на весу и мы всё прекрасно слышали. Решат просил выслать автомашину, для облегчения передвижения по городам проживания наших соотечественников. Пользуясь возможностью, сразу же сообщил о суде над Мустафой Джемилевым и просил организовать протестные акции в его поддержку.  Решату  было обещано, при первой возможности содействовать в приобретении автомашины и непременно организации акций в поддержку М. Джемилева.
Я приступил на работу на новом месте с понедельника 6-го марта. В Специализированном Ремонтно-монтажном и пуско-наладочном Управлении "Союзмашхлопководства" Министерства Автомобильного и тракторного машиностроения Союза ССР, проработал до февраля 1988 года, вплоть до ликвидации, почти десять лет.
Не помню, через какое время меня вызвали по повестке в КГБ на допрос по "Делу А.Д. Сахарова". О том, что на Андрея Дмитриевича было заведено уголовное дело я в публикациях не встречал, тем не менее, такое дело было заведено, кого ещё допрашивали я не знаю. Повестку у меня отобрали и фамилию следователя я не помню. Допрос проходил во взаимных упрёках. Следователю было трудно со мной, он конечно не ожидал, что с ним будут спорить и доказывать его мизерность по сравнению с академиком. Когда меня он хотел припугнуть и пытался убедить в предательстве интересов СССР академиком Сахаровым, я ему возразил сказав: - "Как Вы можете осуждать человека, сделавшего для СССР ни как не сравнимо с тем, что делаете Вы. Когда на западе, в угрозу СССР, была создана ядерная мощь, академик Андрей Дмитриевич Сахаров создал оружие на много превосходящее по мощности весь созданный на западе арсенал. Он имеет три Звезды Героя Социалистического Труда, за свои заслуги перед СССР, а Вы?". Допрос длился долго, но протокол был очень короткий. На его вопросы я односложно отвечал, что антисоветских изречений от Андрея Дмитриевича, при наших беседах, я не слышал, тем более при собравшихся он оставался, в вопросе крымских татар, на позициях ленинской национальной политики.
Больше меня по этому вопросу не вызывали. У меня тогда отобрали права на управление автомобилем. Меня оштрафовали и лишили права управлять автомобилем на полгода. Но у меня были права на управление мотоциклом, а талон предупреждений у них одинаков, чем я и воспользовался. В талоне предупреждений карандашом ставил дату изъятия удостоверения и ездил без прав. Но не долго удалось мне обманывать ГАИ, или КГБ. Вечером, при выезде с работы меня останавливает офицер ГАИ и требует водительское удостоверение. В машине у меня сидят попутчики-прорабы. Показываю талон предупреждений, он высаживает моих пассажиров, садится рядом и требует ехать в городское ГАИ. Вечером во дворе ГАИ проходит перекличка - "развод" работников по участкам. Мой сопровождающий вызывает какого-то майора милиции и показывает ему мой талон предупреждений. Я в этот момент выхватываю талон, начинаю его рвать и кусочки заталкиваю в рот. Во дворе милиционеров уйма, быстро скручивают мне руки, вырывают остатки талона. Завели меня в кабинет, разъяренные, учинили допрос, что это за талон, ибо у них находятся моё водительское удостоверение и к нему талон предупреждений. Ответил, что талон мой от водительского удостоверения на право управления мотоциклом, но не сказал, что я его подделал, вместо "мото" исправил на "авто". Близко к полуночи меня отпустили. Потребовали принести Удостоверение на право вождения мотоцикла, чтоб убедиться, мой ли действительно порванный талон предупреждений. Удостоверение на управление мотоциклом я им принес. Автомобиль на время пришлось поставить в гараж. Вскоре истек срок лишения меня права на управление, но требовалось пересдать вождение. Мне казалось это ерунда, езжу я за рулём с детства, отец доверял мне руль в шестилетнем возрасте. Но не тут-то было. Сдавать езду пришлось почти два месяца. Экзамены принимали на базе ГАИ по улице Файзиабад один раз в неделю, каждую субботу. Платил рубль, брал квитанцию и ехал в район Куйлюка сдавать вождение. Принимал молодой офицер, когда очередь доходила до меня, выезжали на их "Волге" на Куйлюкское шоссе, тогда ещё очень узкое и перегруженное, особенно к вечеру, и требовал развернуться. Я разворачивался, но он после разворота, меня высаживал и говорил, что я не сдал, ибо развернулся нахально и не пропустил транспорт, следовавший за мной или навстречу мне. Разворачиваться приходилось из крайнего правого положения, иначе не вписывался в дорожное полотно. В следующий раз стоял ждал, когда освободится проезжая часть, но он высаживал меня, не дав совершить разворот, говоря, что так я могу простоять до полуночи. Так продолжалось больше месяца. Потом вместо него стал принимать вождение капитан ГАИ, результат тот же. Я не выдержал и выходя сказал ему по-узбекски: - "Худодан коркъмакйсызмы?" Он ответил: - "Худой ёкъ" Я ему: - "Ходой бор, сизда инсоф ёкъ" и выходя, сильно хлопнул дверью. На следующей неделе позвонил в КГБ полковнику Свалову:-
- Алексей Михайлович, сколько ещё меня будут мучить ГАИ?"
- В чем дело, мы к ГАИ не имеем отношения.
- У нас все продается, я пытался им дать взятку, но они не взяли, но продали вас, сказали, что не могут у меня принять экзамен по вождению, ибо из КГБ Расулов дал такое указание.
- Не может быть, к ГАИ мы не имеем никакого отношения. Наверное, ездить разучился. Подготовься лучше.
На следующую неделю как всегда в субботу поехал опять уже в который раз сдавать экзамен на вождение автомобиля. Я, ещё, будучи начальником участка, управлял абсолютно всеми марками легковых и грузовых автомобилей, бывших тогда в СССР, кроме правительственных, и не мог сдать вождение.
Встретил меня опять капитан, которого я прошлый раз отчитал. Но сам принимать у меня вождение не стал, а поручил инструктору автошколы, а сам следом пошел пешком. Я проехал метров тридцать, инструктор сказал, что хватит. Я остановил машину, переключатель скоростей пытался установить в нейтральное положений, качнул его, ударив себе по коленке, затем его, рычаг болтался, отпустил сцепление, но машина заглохла. Рычаг остался включенным на второй передаче. Подошел капитан и спросил: "Ну как?" - "Заглохла. Не сдал" - ответил инструктор. "Ладно, сдал": - сказал капитан и освободил меня. На следующей неделе мне вернули моё удостоверение. Вернули так же Удостоверением на право управлять мотоциклом и талон предупреждений к нему, точнее, то что им удалось собрать и склеить. Подделанная мной часть мото на авто не сохранилась. Как раз это место мне удалось уничтожить. Это удостоверение со злополучным талоном до сих пор хранятся у меня. Удивительно, я тогда пытался разжевать и проглотить бумагу, но не смог даже меленький кусочек проглотить, а держал под языком, и потом незаметно, вытаскивая разжеванные шарики, забрасывал их щелчком по углам и за цветочный урны. Не знаю, как глотают секретные пакеты? Вряд ли. Мне кажется это выдумки авторов. Мытарства закончились. Мне на работу звонит Свалов: -"Ты, что Руслан говоришь, что мы запретили тебе выдавать права, ты оказывается, подготовился и сдал. Мне сказали, что права тебе вернули, так?" - "Да" - ответил я. "А Расулов у нас больше не работает" - зачем-то добавил Свалов.
Прошел, наверное, год с того времени. Еду утром на работу, возле Юнус-абадского военкомата меня останавливает капитан ГАИ тот самый и просит подвезти по пути. Садится вместе со своим спутником. Узнав меня, сам заводит разговор на узбекском языке. Говорит, что думал, что я еврей и КГБ, поэтому не разрешало принимать у меня экзамен, потому, что, получив в Узбекистане права, они уезжают с выгодой. В общем, я толком не понял, почему евреям не нужно выдавать права. Затем он добавил, что когда узнал, что я татарин, то, не взирая на запрет КГБ, не сам, а сославшись на инструктора, принял экзамен. Что благодаря ему я получил в обход КГБ своё водительское удостоверение. Не знаю до сих пор, мой ли звонок Свалову, или действительно совесть капитана и его желание помочь мне способствовало исходу моих мытарств не знаю. Так через два года после отъезда Андрея Дмитриевича Сахарова закончилась моя история, связанная с ним.