Рождённая на стыке веков. 8 глава

     В эту ночь, я не сомкнула глаз, накладывала на лоб Бахрихон опа мокрую тряпочку, но жар не проходил, бред тоже. Она всё звала то сына Бахрома, то мужа Мирзу. Свет на ночь выключали, да и давали его редко, как впрочем и воду. Хорошо, лунный свет хоть немного освещал комнату, да и к темноте привыкаешь. Что делать, я не знала, Бахрихон опа то теряла сознание, то приходила в себя и вновь начинала бредить. Вызвать скорую помощь, да такой в городе в те годы и не было. Я не знала, что делать. Выйдя в коридор, я заплакала, было уже раннее утро.
     Открылась дверь напротив и вышел сосед, пожилой мужчина, работающий на заводе. Он был в старой, посеревшей майке и в широких шароварах чёрного цвета. Я отвернулась, чужой мужчина, раздетый, мне стало не по себе, хоть он и годился мне в отцы. Но Турсун бай тоже был такого же возраста, мужчина есть мужчина.
     - Халида? Что случилось? Ты почему в такую рань тут стоишь, да ещё и плачешь? - спросил он меня.
     - Моя опажон заболела, горит вся и бредит, - ответила я, заплакав ещё сильнее.
     - Это Бахрихон, что ли? А что же ты раньше не зашла? Мы же люди, всё-таки соседи. А вдруг ночью она бы померла? Ты бы так и сидела над ней? А ну-ка, пошли, - сказал сосед, которого звали Григорий.
     Я стеснялась обращаться к нему по имени, он был много старше меня, да и русский язык-то я уже знала, так как в городе говорили в большинстве на русском языке. Я быстро вошла следом за ним в комнату. Григорий подошёл к кровати и пощупал лоб Бахрихон опа.
     - Дааа, дело кажется серьёзное. Вдруг воспаление лёгких? Слушай, у меня есть знакомый доктор, старый еврей, он жену мою, Марию, ну ты её знаешь, так вот, два года назад он её вылечил. Тоже высокая температура была. Я попрошу Махмуда, у него арба есть, ты жди, я доктора сюда привезу, Бахрихон трогать не будем, - сказал Григорий.
     На то, что Григорий был в майке, я уже внимания не обращала, тем более, мужчины в доме утром всегда так и выходили в туалет и умываться, порой, даже и без майки.
     Я кивнула головой, согласившись и он тут же вышел. Его не было часа два, уставшая, ведь не спала всю ночь, я кажется уснула, облокотившись о спинку кровати, над изголовьем Бахрихон опы. Дверь с шумом открылась, разбудив меня, я вскочила с кровати и отошла в сторону, когда в комнату вошёл Григорий в сопровождении мужчины, много старше его, с саквояжем в руке, в поношенном чёрном пальто и шляпе.
     - Вот, Самуил Давидович, об этой женщине я Вам и говорил, - сказал Григорий, подходя к кровати.
     Бахрихон опа то ли спала, то ли опять была без сознания. Самуил Давидович вынул из кармана пальто очки и надев их, снял пальто и шляпу. Он тут же открыл саквояж и вытащил трубку.
     - Подними ей платье, я должен послушать лёгкие, - сказал старый еврей.
     У меня глаза на лоб полезли. Я с ипугом посмотрела на доктора и Григория, который спокойно поднял широкое, узбекского покроя платье Бахрихон опы.
Я отвернулась, стало жутко стыдно.
     - Халида, это доктор, а я уже стар, да и жена у меня. Сейчас главное, чтобы она выздоровела, брось эти условности. Твоя помощь понадобится, - сказал Григорий.
     Пришлось повернуться и ждать, что скажет доктор. А он долго слушал, передвигая трубку, потом поднял голову и посмотрел на меня.
     - Эта женщина твоя мать? - спросил Самуил Давидович.
     - Нет, но она заменила мне мать, - ответила я на ломаном русском языке, который давался мне с трудом.
     - Понятно. У неё истощение организма, её в больницу везти надо. На этой почве, отёк лёгких, ей бы бульона попить, да где сейчас петуха взять? Хотя бы его потроха достать, - сказал Самуил Давидович.
     Потом он отвёл в сторону Григория и что-то долго ему говорил. И по мере того, как старый еврей говорил, лицо Григория мрачнело.
     - У неё совсем недавно умер сын, маленький совсем. Да и муж на фронт ушёл. Вот она и... - слышала я голос Григория.
     Закончив говорить, они подошли к кровати.
     - Махмуд ждёт, я позову его, чтобы он помог донести женщину до арбы. Самуил Давидович, Вы же тоже поедете? Мне на работу опаздывать нельзя, вот, Халида сама поедет, - сказал Григорий.
     - Но и мне на работу идти, иначе, сами знаете, что за неявку будет, - растерявшись, сказала я.
     Григорий конечно знал, за неявку давали расстрел, да что за неявку, могли расстрелять за пятиминутное опоздание. Это называлось диверсий.
     - Ничего, я сам отвезу больную в больницу, иначе, она просто умрёт. Надеюсь... довезём, - с сомнением в голосе, сказал Самуил Давидович, от чего у меня ноги и руки похолодели.
     Григорий позвал Махмуда, который жил на соседней улице и вместе с ним, вынес Бахрихон опа во двор. Я быстро шла следом, неся в руках одеяло. Постелив его на дно арбы, я отошла в сторону, чтобы не мешать. Мы с Григорием остались и провожали взглядом удаляющуюся арбу, куда с трудом уселся и Самуил Давидович.
     - А после работы я смогу в больницу сходить, проведать опажон? Только я не знаю, куда идти, в какую сторону, - грустно посмотрев на Григория, сказала я.
     - Самуил Давидович повёз твою опажон в больницу, где сам работает, в военный госпиталь. После работы вместе сходим, ты не найдёшь, - возвращаясь в дом, ответил Григорий.
     Не знаю, как прошёл рабочий день, все мои мысли были о Бахрихон опа. Меня с детства учили молиться и я всё время повторяла слова молитвы и просила Аллаха не забирать у меня мою опажон, ведь кроме неё, у меня никого на свете не было.
     В обеденный перерыв, несмотря на мучивший меня голод, аппетита не было, но я поела, понимая, что могу заболеть. Складывая детали запчастей в ящик, я делала это машинально, руки работали, а мысли были далеко. Вечером в цех зашёл Григорий.
     - Халида? Чего сидишь? Смена закончилась, пошли скорее в больницу, до темна надо домой вернуться, иначе может задержать ночной патруль, - громко сказал он.
     Оглянувшись, я увидела, что в цеху почти никого не осталось, поднявшись с ящика, я побрела к выходу. Вымыв масляные, в мазуте руки, которые со временем почернели, так как и мыла не было, только солярка и керосин, он немного смывал черноту с рук, мы вышли через проходную на улицу. Григорий оглянулся, в поисках проезжавшей арбы. В те годы, арба, запряжённая ослом или в лучшем случае, старой лошадкой, были почти единственным транспортом для передвижения по городу. Маленькие автобусы, появились много лет спустя, к концу двадцатых годов.
     Но мы напрасно приехали в больницу. Когда мы с Григорием нашли Самуила Давидовича, он нам сообщил, что Бахрихон опа умерла, так и не придя в сознание. У меня подкосились ноги, Григорий едва меня удержал, не дав упасть.
     - Сильное истощение организма, плюс воспаление лёгких. Да и сердечко у женщины было слабое. Сейчас это, к сожалению, не редкость, много людей умирает. Примите мои соболезнования. Простите, мне на операцию идти. Всего доброго, - быстро сказал старый еврей и развернувшись, ушёл.
     Григорий с грустью посмотрел на меня, а я ничего вокруг не видела.
     - Держись, дочка, время сейчас такое, что же делать. Пошли, Халида, скоро патруль выйдет на улицы, чего уж теперь, - ласково погладив меня по голове, сказал Григорий.
     Я была ему благодарна, что сейчас, в такую минуту, он был рядом со мной.
     - Спасибо Вам, - тихо произнесла я, тяжело вздыхая.
     - А мне за что спасибо? Я ничего не сделал. Жаль Бахрихон, хорошая была женщина, добрая, - сказал Григорий и направился к выходу из кирпичного, старого здания.
     Я ничего не ответила, говорить, сил не было. Бессонная ночь, весь день на работе, сказывались, я падала от усталости. Но при слове "была", меня вдруг прорвало и я заплакала, громко, не стесняясь.
     - Поплачь, сердешная, на душе легче станет. Пошли быстрее, вон, арба стоит, домой доедем, - сказал Григорий.
     Как доехали до дома, не помню, уткнувшись в платок, который я сорвала со своей головы, я всю дорогу проплакала. Григорий был прав, перестав плакать, я почувствовала облегчение. Оправдывала смерть опажон тем, что вокруг действительно умирали люди.
     Попрощавшись с Григорием, который давал мелочь арбакешу, я прошла в дом и зашла в комнату. Не ужиная, я тут же легла. Впрочем и есть было нечего. Чувства голода не было, очень хотелось спать и я уснула.
     Где и как похоронили мою любимую опажон, я не знаю, на это не было времени и я совсем не думала об этом. Паника охватила меня, я осталась совсем одна, что меня ждёт впереди, я не знала.
     Звучали новые имена: Будёный, Колчак, Врангель, Махно, Котовский. Имя Ленина было у всех на устах, вера, что придёт новая жизнь, вселяла надежду.    
     Шли дни, похожие один на другой, я так же работала, изнемогая от голода и усталости. От Мирзы вестей не было, я надеялась, что он вернётся и я освобожу его комнату. Эшелоны с продуктами, мешками зерна и муки, отправлялись в Поволжье, с лозунгами: "В помощь голодающим детям Поволжья". Но не все эшелоны доходили, сформированные банды из белых и басмачей, нападали на эшелоны и уничтожали провизию, просто сжигали.
     В двадцать третьем году, наконец закончилась гражданская война, прошёл ещё год, от Мирзы вестей так и не было. Однажды, получив зарплату, я зашла на рынок. Вдруг меня окликнули, я с удивлением повернулась и увидела Хадичу. Но она была одна, дочери Хафизы рядом с ней не было. Увидев её, я бросилась ей на шею, словно увидела родного человека. Она тоже, плача, обнимала меня.
     - Халида! Как же я рада тебя видеть! Девочка моя, как ты исхудала. И не удивительно, сколько лет голод повсюду. А Бахрихон где? Как она? - спросила Хадича.
     Остолбенев, я посмотрела на неё.
     - А... а её нет. Нет больше моей опажон. Умерла она, вот от голода и истощения, и ещё от горя и умерла, - заплакав, ответила я.
     Хадича заплакала следом за мной.
     - Вот она, жизнь. Моей Хафизы тоже больше нет. Я потеряла её через год, как мы приехали. Много раз пожалела, что приехала сюда. Но потом подумала, что на всё воля Всевышнего. Раз забрал мою дочь здесь, забрал бы и там. Как ты поживаешь? - перестав плакать, спросила она.
     - Как и все. Работаю на заводе, живу в комнате от завода, - ответила я.
     О том, что Бахрихон опа вышла замуж и родила, я говорить не стала. Зачем? У неё своих проблем хватает.
     - Хорошо. Повезло тебе, - искренне ответила Хадича.
     - А Вы как? Работаете? Где живёте? - спросила я.
     Хадича опустила голову.
     - Лучше сказать, выживаю. Приютила меня одна женщина, добрая такая. Увидела, что сплю под прилавком на этом рынке и взяла к себе. В бараке живём, впрочем, как и многие другие. Здесь ей и помогаю. Она дворником работает, вернее... я за неё работаю. Место жилья, вернее, место, где можно переночевать, отрабатываю, - с горечью ответила Хадича.
     - Всё! Бросайте метлу, пошли, - твёрдо сказала я.
     - Как? Куда? Я не могу, мне площадь мести надо, - испуганно ответила Хадича.
     - С этого дня, не надо. У меня жить будете и на заводе работать. Рабочие руки всегда нужны. Вот только купим что-нибудь поесть и пойдём, - оказала я.
     У Хадичи просветлело лицо. Она тут же бросила метлу и взглянула на меня.
     - Что? - спросила я.
     - Там мои вещи... ну, в бараке. Нужно забрать. Старьё всё, но всё же, - виновато сказала Хадича.
     - Не нужно ничего забирать. У меня есть несколько лишних вещей из одежды, да.... от Бахрихон опа тоже осталось. Я не стала продавать. Не смогла, - сказала я.
     Она молча пошла за мной. Пройдя по скудным прилавкам, мне удалось купить куриные потроха, макароны, немного крупы и даже сухари и три яйца. Правда немного, но это было везением. Стоял солнечный, осенний, воскресный день. Настроение, впервые за много лет, поднялось, я была рада, что встретила Хадичу. Она казалась мне таким родным человеком, хотя в кишлаке я и видела её всего пару раз, маленькой девочкой, когда она заходила к моей матери. Когда она зашла в комнату, то ахнула, с восторгом оглядываясь.
     - И ты одна живёшь в этой большой комнате? - воскликнула она.
     Большая комната, как она выразилась, была не такой большой. Но я представила, какой же была её комната в бараке, если она так говорит.
     - Теперь с Вами будем жить. Кровать большая, поместимся. Теперь, Вы не будете спать на полу, на грязной курпаче, - ответила я, доставая узел из-под кровати.
     - Курпача? Шутишь? Я на половике спала и этому была рада, что не на улице, - ответила Хадича, жадно посмотрев на продукты.
     - Давайте, мы сначала поедим, потом поставим бульон из потрохов, а вещи и подождать могут, верно? - поняв её взгляд, сказала я.
     Она с благодарностью улыбнулась.
     - У меня стакан муки есть и немного масла, ещё давно брала. Мы сейчас размешаем муку с яйцами и попробуем пожарить. И несколько сухариков туда бросим. Я летом засушила листья смородины, чай заварим, - говорила я, тут же делая то, о чем говорила.