Голубев и Синичкин нелепая рождественская история

Голубев и Синичкин подружились еще в институте. Судьба заботливой материнской рукой взяла их вместе за руки и довела до места, где они и трудились который год. Оба смекалисты, умны, начитаны, въедливы - редакторы на вес золота. Голубев, обладая рядом лидерских качеств, несмотря на один комплекс, о котором мы поведаем позже, занял место заведующего отделом, а Синичкин исправно выполнял любую порученную ему работу. С ними еще работала секретарша Ниночка, но её роль и личность в этом повествовании не так интересна. Скажем только, что она была излишне вертлява, безрадостно поверхностна и невозвратно сера. Её единственный плюс был в возрасте. Ниночке исполнилось 21 год, рыжая и длинноногая, она была магнитом для многих мужеподобных чугунов этого здания. Она обычно открывала кабинет, включала свет в комнате, поливала цветы на подоконнике, наводила порядок на столах своих коллег, складывала аккуратно бумаги для редактирования, и потом садилась за своё рабочее место, включала компьютер, и обзванивала подруг, чтобы обсудить женихов, цвет платьев в этом сезоне, и лишь когда кто-то из редакторов входил в кабинет, клала трубку на место и с отстраненным лицом начинала что-то набирать на клавиатуре.
В одно морозное январское утро в кабинет, как обычно, вошёл Синичкин. Высокий, слегка сутуловатый, с карими глазами, близко посаженными к носу, он напоминал какую-то птицу. Каждый раз, здороваясь с человеком, Синичкин тёр правый глаз. Спроси его откуда такая привычка, он бы и не объяснил. Ниночка уже была на месте, и не отрываясь от болтовни по телефону, кивком поприветствовала вошедшего Синичкина. Он в свою очередь хлопнул портфелем о стол и уселся за рабочее место. Начало месяца и посленовогодняя размеренность не сулили ничего хлопотного в делах. Ожидая пока загрузится компьютер, Синичкин поставил чайник, заварил травяной чай, и налив его в чашку по готовности, стал неторопливо и с наслаждением отпивать маленькими глоточками. Экран монитора замерцал привычной картинкой и Синичкин, углубившись в открытую почту, не заметил, как вошёл Голубев.
- Привет, лентяи, - раздался громкий звонкий голос, заставивший Синичкина оторваться от технических заданий на неделю.
- И тебе привет. - крякнул Синичкин
Голубев - среднего роста, с округлым пузиком, плотной, но хорошо постриженной бородкой и черными, но местами седеющими волосами на шишкообразной голове, нередко служившей объектом для насмешек , сложил пухлые ручки на живот и окинул взглядом кабинет, словно желая найти нужный предмет, устремил свой взгляд на Синичкина, поправил волосы, и лишь затем направился к своему месту.
- Что, брат Синичкин, все травяной чай попиваешь? - задал свой обычный утренний вопрос Голубев.
- Не надоело тебе одно и то же спрашивать? - отмахнулся от него Синичкин, правда без обиды.
- Ну что там у нас сегодня? - перевел тему Голубев на рабочие рельсы
- Тебе письмо из издательства, а у меня возня со сборником молодых поэтов, с прошлого года висят, - вздохнул Синичкин
- Так значит они стали старше, поэты эти твои, давай заканчивай с ними, допиши предисловие и скинь мне, я прочту и забудем про них. - добавил Голубев
- Ты уже четвертый раз режешь, - обиженно заметил Синичкин
 - Будет надо, и пятый резану, брат, ну упрости ты текст, не о Теккерее пишешь ведь! - срезюмировал Голубев
- Да? А в прошлый раз надо было усложнить, - парировал Синичкин
- Не усложнять, а не лить воду. - ответил Голубев
- Я и не лил, все там по делу. - стоял на своём Синичкин
- Ну позволь, три страницы не о чём, - начал заводится Голубев
- Да ну тебя, - махнул рукой Синичкин, помолчал и добавил в сердцах, - Еловая голова!
Ниночка тихонько спрыснула, Голубев залился красным. Повисла неловкая тишина. Синичкин и Голубев смотрели друг на друга обиженно и зло.
Синичкин, поняв что задел друга за больное, закрехтел, и лишь через некоторое время подал голос.
- Ну будет, прости, я погорячился, и не знаю, что на меня нашло, бог с ними, поэтами. - и Синичкин примирительно взглянул в глаза другу.
Голубев некоторое время продолжал дуться и в тишине кабинета было слышно как он пыхтит. Понадобилось некоторое время, чтобы он остыл.
- Но, напишешь какую нелепицу, резану, не обессудь, брат, - закончил Голубев
Синичкин обреченно вздохнул, понимая бессмысленность дальнейшей дискусии и до обеда погрузился в работу. В кабинете иногда был слышен голос Ниночки, отвечающей на звонки и редкие ремарки Голубева по поводу той или иной статьи. Дописав к часу дня предисловие к сборнику поэтов, Синичкин, взглянув на Голубева, отправил тому свой труд на заклание. Голубев услышал, как звякнуло уведомление о пришедшем письме, моргнул, посмотрел на монитор, но ничего не ответив на это, окинул взором Синичкина, и заявил,
- Пора нам, мой милый  Пантагрюэль, погрешить. "В былые времена у персов вкушать пищу в определенный час полагалось только царям, - простым смертным служили часами их собственный аппетит и желудок", - начал цитировать классику французской литературы Голубев, потом запнулся, глядя на Синичкина и тут же добавил,
- Хорошо, что мы не персы, пошли кушать, и с этими словами Голубев направился к двери, не оставляя Синичкину и шанса на раздумье.
Ниночка вышла из кабинета после них и, закрыв комнату на ключ, тоже отправилась к чревоугодию.
В столовой стоял шум и гам, кто толкался за едой, некоторые между едой обсуждали последние новости. Больше всех слышно старшего бухгалтера. Людмила Михайловна - статная, крупная астраханская казачка, обладала крутым нравом, напористостью переходящую в упрямость и абсолютной и неоспоримой верой в Бога.
- Предлагаю украсить ель, что стоит у нас на заднем дворе рождественскими игрушками, - раздался громкий, женский голос.
- Не все тут верующие, раздался чей-то тихий голос. Но бухгалтер окинула всеуничтожающим взглядом столовую и больше вопросов не возникало. Побольшей части всем было всё равно, праздник и праздник.
- Итак, давайте каждый отдел определится с игрушками, что у кого есть, и потом мы её нарядим.
Голубев не сильно жаловал ели, еще со времен школьной жизни в небольшом сибирском городке. Остальные дразнили его как видели этих хвойных исполинов. Синичкин знал об этой нелюбви друга и думал все то время в столовой, как, вернувшись в отдел, обсудить выбор игрушек.
Ну что, братец, - заявил Голубев, когда они принялись за работу, в целом предисловие неплохое. Шут с ним, твоя взяла, оставляем этот вариант.
- Уфф, - облегченно выдохнул Синичкин.
- А вот, слушай, что все-таки с этими игрушками будем делать, у меня лично ничего нет. - добавил он
- Идея так себе, но, ведь она не слезет, давай мы от отдела ангела отдадим, у меня дядя из Мюнхена привозил, он мне не нужен, правда он наверное католический, но других нет, а думать над этой чепухой я не хочу. - закончил Голубев, поставив тем самым точку в данном разговоре.
- А еще я слышал, - не унимался Синичкин, что короткий день будет в канун и общее празднование. Уж и не думал, что все такие верующие, - удивился вслух он.
- Да всем просто повод дай, - сказал Голубев и уставился на шкаф.
- Ниночка, у вы придете? - поинтересовался Синичкин
- Я не пью, можно я просто уйду пораньше? - спросила она у Голубева
- Хорошо, - сказал Голубев, не отрываясь от набора текста.
- Спасибо, - улыбаясь, ответила Ниночка
Синичкин заварил еще одну чашку травяного чая и занялся перепиской с итальянскими коллегами насчет их приезда на книжную ярмарку.
Вскоре закончился еще один день, как брат близнец похожий на предыдущий и возможно тождественный следующему.

До кануна Рождества оставалось два дня и контора погрузилась в атмосферу приятной подготовки к празднику. Каждый принёс, что смог и самые активные, жертвуя обеденным перерывом, принялись украшать ель на заднем дворе здания. Синичкин и Голубев благополучно проигнорировали этот спонтанный субботник и к кануну Рождества подошли, зарывшись в текстах и статьях. Иными словами их дни ничем не отличались от предыдущих, непраздничных.
В четыре вечера все собрались в большом зале. На столах стояла выпивка и закуска на любой вкус. Голубев и Синичкин облюбовали дальний столик и большую часть вечера проболтали с коллегами из отдела романской литературы и двумя забавными толстячками программистами. Голубев к вечеру расхрабрился, выпив холодной водочки под грибочки и заявил, что страхам и унижениям надо смотреть прямо в лицо.
- Счас я псмотрю на эту ель, - вяжущим от алкоголя языком выпалил Голубев. И решительно направился на улицу.
Синичкин, понимая что от друга можно ожидать чего угодно, ринулся следом.
На заднем дворе стояла красивая, с пушистыми лапами, ель. Свет, падающий от фонаря, стоящего рядом, в достаточной степени освещал её. Ангелочки, фонарики, и прочая праздничная мишура окутала дерево.
- Ну вот! Ничего даже так, - оценил Голубев
Я - Голубев! - крикнул он и ударил себя в грудь, как вдруг, посмотрев на верх, он заметил красивую фигурку голубя, словно усевшегося на шишечку дерева.
Голубев крякнул,  и заорал, не позволю, не допущу и решительным, хотя и слегка качающимся шагом пошел на неприятеля. Синичкин вылетел слишком поздно.
Его друг, проигноривав любые сигналы стоп, приближался к дереву, смотря лишь на ненавистную птицу, думая что она символизирует самого Голубева. Припорошенный снежком лёд коварно, но без шансов сделал своё дело. Нога редактора поехала, он потерял координацию, и вскоре обрушил всю массу тела на хвойную красавицу. Синичкин вскрикнул. Голубев выругался. Из помещения высыпали люди, посмотреть что да как. Перед ними предстал Голубев, с обколотым от колючек лицом, с упавшими игрушками на свитере, и жутко красный и злой.
Синичкин первым вышел из ступора, подошел к другу, и ласково, по отечески, протянул Голубеву руку.
- Эх, ты, голова твоя еловая, ну что ты устроил?! - похлопав товарища по плечу, заботливо добавил Синичкин
Голубев тихонько всхлипнул и улыбнулся в ответ. Синичкин помог Голубеву подняться, и приятели зашли в помещение обратно. На улице вновь пошёл снежок, он кружился и играл в теплом свете уличного фонаря.