Маяк

«Самой большой моей радостью было, что мои товарищи по дрейфу на льдине — П. П. Ширшов, Е. К. Федоров и Э. Т. Кренкель — регулярно приезжали ко мне. Такие встречи действовали на меня лучше всякого лекарства. Дружеские связи поддерживали со мною и многие полярники и работники Главсевморпути. По-прежнему пачками приходили письма от моих избирателей из Карело-Финской ССР, от полярников, часто от незнакомых людей с различными просьбами: помочь получить жилье, устроиться на работу, достать лекарства, дать жизненный совет и многое, многое другое. Я старался, как мог, быть полезным людям, и это приносило большое удовлетворение.»
Широко зевнув, он перелистнул пожелтевшую с мелкими коричневыми пятнами страницу, и протерев слезившиеся от недосыпа глаза, перевернул страницу и продолжил чтение. До поезда оставалось 3 часа. В квартире, где он проживал все это время постоянно стоял странный запах, и как бы сильно не были открыты окна, даже зимой, когда холодный питерский воздух с силой врывался внутрь, одор оказывался сильнее, и напоминал опытного боксера на ринге, который лишь на время ослабевал хватку, чтобы затем нанести решающий ответный удар. Запах словно живое существо затаивался на время проветривания помещения и затем равномерно заново заполнял собой все жилое пространство. Квартира, скрытая в небольших проулках Лиговского проспекта, являла собой, скорее, склад всевозможной литературы, абсолютный архив всякой всячины. Книги лежали на полу, перевязанные веревками, на подоконнике, вытеснив оттуда прежних жильцов - старого фикуса и загибавшуюся от воду азалию, в шкафах, на шкафах, и даже несколько связок хранилось на кухне. Если бы у владельцы квартиры была возможность вместить их в узкий ящичек для кухонных приборов, то есть дома точно было бы не из чего. Маленький столик, где прежний хозяин имел обыкновение трапезничать, слегка шатался, если на него положить руку во время еды, поэтому, завтракать приходилось в определенном напряжении. Однако нельзя было сказать, что кроме книг, квартира обладала скудным интерьером. Узкая прихожая, не располагавшая к долгим прощаниям, вела гостей прямиком в большую и просторную гостиную, с круглым столом посередине, диваном в углу, и парой кресел по бокам и, само собой разумеется, книжными шкафом. Стеклянная дверь с уже заедающей золоченной ручкой и потрескавшейся зеленой краской понизу, вела в небольшую комнату, где перед взором вошедшего и представали книги и борющийся со сном молодой человек, держащий в руках карманного формата, с выпадающими посередине, листами, книгу.
«Свой первый экспериментальный рейс «Витязь» провел весной 1949 года в Черном море, а летом был направлен на Дальний Восток, и вся последующая история корабля связана с дальневосточными морями, Тихим и Индийским океанами. За двадцать шесть лет работы «Витязь» совершил 60 рейсов, прошел по морям и океанам более 700 тысяч миль.» Окаенеамиль блоее 70…. мозг молодого человека отчаянно сопротивлялся прочитанному, заставляя глаза моргать чаще обычного, а текст сливаться в непонятный набор букв. Машинально перевернув страницу, он принялся еще более въедливо читать текст. Однако, буквы разбегались в разные стороны. Маленькая, с некогда белой, ничем не примечательной обложкой, книжка под названием, «Лед и пламень», была аккуратно отложена в сторону, а вернее сказать на пол. До поезда оставалось 2,5 часа. Молодой человек оглянулся вокруг себя, мысленно прощаясь с этим, очередным временным жильем, зачем-то перекрестился и вышел из дома.
Тишина раннего утра в подъезде была нарушена лишь отрывистым, но коротким скрипом старого лифта, где еще необходимо было открыть железную дверь, чтобы попасть в кабину. У него этот агрегат не вызывал никакого доверия, и имея в запасе определенное количество времени, молодой человек, отсчитывая одну каменную, коричневую ступеньку за другой, спускался с этажа на этаж, прощаясь со всеми жильцами этого дома и с ним самим. Привязанные возле двери велосипеды, детские санки, и даже пакет с мусором, на который он чуть было не налетел, все словно желали ему удачного пути. Вернее ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь или что-нибудь пожелал этого.  Парадная дверь поддалась с трудом, боролась и не желала открываться, оттягивая соперника назад. Вроде как невидимая сила удерживала молодого человека внутри этих стен и сеяла сомнения на счет отъезда. Толчок, еще один, и вот она привычная картина: двор колодец, с окружающими с трех сторон одинаковыми домами, с одинаковыми окнами на некоторых из которых висело и сушилось одинаковое белье. Последним оплотом тишины стал полукруглый проезд во внутренний двор, откуда вся человеческая кровь стекалась из большой и бурлящей артерии под названием Лиговский проспект. Хранящая в себе много тайн и знающая много историй, как плохих, так и хороших, Лиговка, озаряемая острым полукруглым, оранжево-красного цвета, небесным светилом, постепенно входила в свой привычный ритм, в коричневого цвета, угрюмых домах, зажигался свет, открывались первые магазины, слышалась сонная речь вечно недовольных жизнью продавцов. Он шел, не глядя по сторонам, желая поскорее добраться до Ладожского вокзала. До поезда оставалось 1,5 часа. Немыслимо и страшно. Страшно не от окружающей действительности, не от этих хмурых и невнятных персонажей возле вокзалов, не от возможности забыть все необходимые документы с собой, а страшно от того, что будет там. Воображение может рисовать самые удивительные и зачастую не самые красивые картины, и только глаз преображает их или же скорее заставляет смотрящего смириться с ними. Этот страх двигает вперед, и одновременно отталкивает. В конце концов, человек набирается смелости, скрипя зубами, и с дрожью в конечностях переступает этот порог, где пройдя все эти испытания, выдыхает, прежде всего от усталости. От того, что все его внутренние страхи позади, а новые пока еще не наступили, и в этот короткий период он может быть спокоен. Этот короткий период и называется счастье.
В поезде дуло от окон, туда-сюда сновали провожающие, пассажиры и крикливые безвозвратные проводницы. День езды на верхней полке плацкартного вагона представлялся идеальным убежищем от всего этого. Читать уже ничего не хотелось, поэтому он просто лег, положив рюкзак под голову и наблюдая за носильщиками на перроне, стал обдумывать, что его ждет по прибытии. Он расстегнул молнию на рюкзаке и достал уже слегка помятый лист бумаги. Вакансия - смотритель за северным сиянием. Кто вообще придумал этот бред? Впрочем, работа казалась несложной, да и от людей подальше. Сиди себе возле пришвартованных кораблей и веди наблюдения, а деньги перечислят на карточку. Его слегка дернуло, поезд тронулся.
«Готовим билеты и паспорта» - раздался высокий, пронзительный голос проводницы. Плацкарт потихоньку начинал жить своей привычной жизнью, откуда-то сразу закричал маленький ребенок, студент с впалыми и испуганными глазами, неуклюже затрусил к бойлеру с кипятком, предвкушая поедание быстрорастворимой лапши, в соседнем купе запахло курицей, было слышно, как шуршат фольгой. Внизу двое то ли бывших военных, то ли охранников нарезали плавленный сырок и откупорили водку. Патриотические разговоры или как хорошо было раньше станут фоном этого вечера.
Поезд набирал обороты, названия пригородных остановок разглядеть становилось все сложнее и сложнее, а невзрачные панельные дома вскоре сменились на покосившиеся деревенские домики с огородами. Позже исчезли и они. Потянулась бесконечная вереница полей и лесов.
Вот ты мне ответь? - хриплым и настойчивым голос заговорил первый, разливая водку по стаканам, вот ответь, зачем Горбачев все этим демократам отдал?!
Козлы они все! - ответил второй, и залпом опрокинул стакан
Нет, ты ответь! - настаивал второй
Мужчины можно потише, у меня ребенок, - раздался молодой женский голос из соседнего купе
Все мы дети! Не унимался первый, и подлил еще водки в стакан.
Позади осталась какая-то неприметная станция с красным дореволюционным кирпичным вокзалом. Мальчишки, кто постарше, кто помладше махали поезду, кто-то показывал неприличные жесты. И снова поле. Темная стена лесов оставалась позади, открывая простору желто-красный ковер из умирающей нескошенной травы. И никого. Ни домов, ни людей. А ведь здесь запросто можно было бы построить небольшой поселок, в лесу, экологически чистое место, но нет - тут пустота и кладбище никому не нужного силоса. Вскоре, первый допил бутылку и пошел по купе, искать кому еще изложить свою истину. Пришли милиционеры. Станция Подпорожье, пьяный охранник, продолжая кричать, довели страну, дерьмократы, был конвоирован вместе с другом в неизвестном направлении. Восстановленную тишину нарушил плач ребенка. А затем проводница выключила свет. Свет от фонарей окрестных станций бил ему в глаза, завернувшись под подушку, от которой пахло сыростью и еще бог невесть чем, он часа через два, сломленный от усталости провалился в сон.
На маяке постоянно загорался свет, две короткие вспышки, одна длинная, словно кто-то подавал сигналы, хотел чтобы его услышали. Проходило полчаса и все повторялось. Два коротких, один длинный. За гомоном чаек казалось что от маяка доносится чей-то голос, все фразы разобрать невозможно, и ветер уносил к берегу лишь окончание, отдаленно похожее на слова «сюда, на свет». Казалось что это чайки разносят его, сами становясь человекоподобными. Они летали все ниже и ниже над маленьким деревянным баркасом и, гомоня, кричали, «вставай, вставай!».
Проводница толкала его в ногу, стараясь разбудить, и наконец он, дергая правым глазом, приподнял голову и увидел перед собой проводницу с головой чайки, большая такая белая чайка с клювом, издающая резкие высокие звуки, «подымаемся, скоро Мурманск, туалет я сейчас закрою!», его передернуло, и на второй раз он увидел все ту же бесвозрастную даму с ужасным фальцетом.
Зеленое с колоннами, двухэтажное здание, обрамленное золотым высоким шпилем, встречало каждого приезжающего в город Мурманск. Пройдя по уложенному плиткой полу, он вышел на вокзальную площадь, основным контингентом были многочисленные таксисты, сидевшие в старых черных волгах и жигулях. Ленивые и сонные, они и не стремились заманить туристов к себе. На лавочке возле лестницы сидел высокий, бородатый человек в шапочке пирожком. Он смотрел куда-то в сторону и с абсолютно невозмутимым видом курил самокрутку.
Вы почти вовремя, - докурив сигарету, молвил бородатый.
Красивый у вас город, не зная что ответить, добавил молодой человек
Это состояние скоро пройдет, добавил бородатый, поехали, нас уже ждут.
Машина мелькала по переулкам, серые однообразные здания сменяли одно за другим. Белый дым от теплостанций заполнил весь город, создавая впечатление плотного тумана. Машина остановилась на окраине города, длинное коричневое железное здание напоминало ангар, где стояли самолеты. Большие ворота, закрываемые на большую, толстую щеколду, которая без труда откинута вверх бородатым, и мужчины зашли внутрь.
Посередине здания сидел маленький старичок в черном твидовом пиджаке, лицо его было в следах от угрей и красным от полопавшихся капилляров.
А вот вы, присаживаетесь молодой человек, вы, мне кажется, Иван Корольков? Читали что-нибудь о том, чем вам предстоит заниматься? Работа временная, несложная, но рутинная. Людей рядом с вами не будет, Миша, и он показал рукой на бородатого, будет привозить вам еду на неделю, сигареты, если курите, алкоголь извините, запрещен. А дальше вы уж сами.
Я за этим сюда и приехал, люблю побыть один, - ответил Иван
Вот и хорошо, что же, не люблю много говорить, Миша даст вам остальные указания, я думаю вам понравится. - и старик углубился в чтение газеты
Мужчины молча вышли, до причала они ехали в тишине, Миша лишь изредка облизывал губы и издавал звуки, похожие на тихое покрякивание.
Вот мы и на месте, тихо произнес Миша, вынося ящики с продовольствием, которые он методично загружал в старенький баркас. Ну пока, желаю удачи, он пожал руку Ивану, прыгнул в машину и уехал.
Иван смотрел вслед уезжающей машине, пока наконец красные огни автомобиля скрылись за лесом. Вот теперь ты и остался один, мелькнула предательски мысль в мозгу молодого человека. Все, что его окружало, это маленький домик, в котором ему предстояло жить, видавший виды баркас, и окружавшие стеной, ограждающие от внешнего вида, зеленые бархатистые красавицы сосны. Баркас слегка покачивался на волнах, и вкупе с пряным, маслянистым запахом, исходящим от деревьев, действовал на Ивана чрезмерно успокаивающе. Положив рюкзак в домик и осмотрев интерьер: небольшой диванчик, письменный стол, лампа и книжная полка со служебными тетрадями, оставшимися от прежних смотрителей. Бортовая книга записей северного сияния, лежавшая на столе, была открыта на первой странице и кроме даты ничего в себе не содержала. Иван закрыл ее, и вышел на улицу. Зайдя по качающейся трапу, изрядно покусанному ржавчиной, он решил неспешно осмотреть посудину. Белая краска корпуса отходила то тут, то там, окна были частично выбиты, понизу имели всевозможные надписи и закорючки. В трюме пахло кошачьей мочой. Возле штурвала стоял ящик с консервами. Оставалось надеяться, что картон не впитает в себя ее запах. Отмахнувшись рукой, Иван вышел из трюма, и наконец-то увидел старый маяк на другом берегу. Серого цвета длинный, опоясанный сверху красной краской, он был типичным изображением подобного здания. В мозгу молодого человека пронеслось видение с чайками. Что-то скрипнуло внутри трюма, словно кто-то незаметно вышел оттуда и пошел в сторону домика, Иван резко дернул голову назад, но само собой никого не увидел. Не сходи с ума так быстро, сегодня только первый день. Здесь никого нет, тихая пристань, домик на берегу и сосны. А совсем недалеко и город. Не сходи с ума. И тем не менее, что-то внутри Ивана желало покинуть баркас. Торопливо засеменив к берегу, он обошел трюм, стараясь не глядеть внутрь, он спустился на землю и вдруг, практически, совершенно неправдобным образом, успокоился. Первое свое сияние он встретил, проведя до этого весь вечер в домике. Записав в бортовую тетрадь, время его появления и по возможности цветовые характеристики, он лег спать. Ему снова снились чайки, они ходили по баркасу, и злобно хихикали между собой, потом из трюма появилась фигура и распугала их. Человек или кто бы так не был, во сне смотрел на домик Ивана.
Две недели прошли с того времени, но каждый раз, когда Иван вступал на баркас, его охватывало чувство волнения. Не страха, а просто легкого трепета. Поэтому он мигом заскакивал в трюм, брал продукты и спокойно отправлялся в домик, где готовил еду, лежал на диване и предавался размышлениям. Он настолько свыкся с одиночеством, что при встречах с Мишей, стал угрюмее первого, и довольно сдержанно благодарил его за привезенные продукты.
Ну как наш сторож? - спросил старик у бородатого
Держится, но стал неразговорчив, - усмехнув, ответил тот
Ну он знал на что шел, ничего, в конце концов, он смирится
Иван и правда привык к новой жизни, с утра гулять по лесу, а вечером сидеть в домике. Вот и сегодня он вышел на улицу, под ночь слегка подморозило, и теребя нос, он ждал очередного сияния. И только он собирался уходить, увидел, как на маяке кто-то зажег свет, даже не так, резко включил и выключил фонарь. И так еще несколько раз. Почудилось, сказал он про себя и ушел в дом. Однако все следующие дни картина повторялась, вечер, легкий северный ветерок и свет маяка. С ним кто-то хотел поговорить. Или это был сигнал о помощи. Иван не знал, да и перебраться на другой берег возможности не было. Моста рядом с баркасом он не видел. Однако кто-то незримый продолжал давать сигналы. Два длинных, один короткий, теперь это явно было похоже на передачу информации. Страх над неизведанным был побежден простым мальчишеским любопытством, и взяв фонарь из домика, Иван отправился осматривать береговые окрестности. Пробираясь сквозь назойливо жалящие кусты и цепляясь ногами за коряги, он все же сумел через какое-то время пройти через лес и очутится на другом песчаной пляже, где вместо баркаса находился старый, прогнивший местами, мост. Некоторые бревна его истлели и вот-вот могли отправиться в воду от ближайшего к ним прикосновения. Идти надо было наощупь, и стараясь держать фонарь ровно, Иван вступил на мост. Первая же доска предательски треснула и молодой человек, чудом не упал назад, вовремя ухватившись за перила. Осознав ошибочность своих резких движений, он плавно наступал на остальные бревна, крепко держась одной рукой за перила, а другой светил себе под ноги. Переход через этот, казалось бы не такой длинный мост, показался ему дорогой в вечность. Поскользнувшись на последней доске, он упал лицом на землю, влетев в какие-то мокрые кусты. Пахло сыростью и гнилью. Вытерев лицо от комков грязи, он на минуту испугался, а где же фонарь, и лишь только глаза привыкли к темноте, он сумел разглядеть его, тот лежал рядом с прогнившей волнушкой. Иван двинулся в обратном направлении, туда где свет, к маяку. Дверь на маяке была закрыта, вот досада! Дергать бесполезно. И что ты только сюда полез? От негодования он сплюнул на землю и уже собирался уходить, как дверь распахнулась. Слегка, легкой щелочкой. Приглашение получено. Он подошел к двери, и взялся за ручку. Вот тебе и да, закрыто! Кто-то передумал его пускать. Иван махнул рукой и побрел обратно. Ровно неделю ему вечно подавали сигнал, но он перестал реагировать, не очень приятно, когда над тобой издеваются. Но в воскресенье сигнал стали передавать особенно усердно, с неким неудержимым бешенством. Раз-два, раз-два, щелк, щелк,щелк, приди, приди, приди, словно говорил маяк. Иван потер ухо, и решил, последний раз схожу и перестану обращать на все это безумие внимание, в конце концов осталось полтора месяца работы. На этот раз он без труда обошел все препятствия природы и довольно быстро добрался до маяка. Дверь была закрыта, Иван дернул ее, и на этот раз успешно. Черным-черно, не видно даже лестницы. Он аккуратно переступил порог двери, и при помощи фонаря нашел старую, винтовую лестницу. Света фонаря не видно. Иван поднял ногу, желая ступить на лестницу, потом опустил. Старая винтовая лестница овивала большой толстый столб, аскетичный интерьер. Ничего лишнего. Переступая по ступеням, Иван, не страдающий ожирением, тем не менее поднимался с легкой отдышкой.
Наверху находилась рубка откуда и шли сигналы, но внутри нее не было никого. Посветив вокруг, он не нашел ни единого признака наличия здесь человека. Не мог же маяк сам посылать сигналы, либо это технический сбой, но честно сказать, слишком уж умелый. Иван осмотрел с высоты окрестности, красота дикого севера, сдержанная и величественная. Проведя рукой по столу, он собрал добрую порцию пыли. Здесь явно давно никого не было. Или? Иван спустился тем же путем, и вышел на улицу.
Следующие дни маяк молчал. И Ивану стало казаться, что на него обиделся его невидимый хозяин. Однако через несколько дней, ситуация повторилась. На этот раз фонарь перестал мигать, и горел постоянно. Кто-то не звал на помощь, а настойчиво хотел поговорить. Та же картина. Пустая рубка и горящий свет фонаря. На столе на этот раз лежала книга, его бортовая книга, с одной лишь надписью, иди на свет. Иван поежился и схватив книгу, резко бросился к лестнице. Добежав до моста, он забыв обо всех мерах предосторожности что есть сил побежал в сторону баркаса. Фонарь погас, и на последней доске, мост провалился, увлекая Ивана в воду. Нырнув под воду, ему даже стало горячо от столь холодной воды. Словно все его тело резко обожгли. Быстро вынырнув, он поплыл к берегу, захватив с собой, разбухшую от воды книгу. Чернила потекли, оставив от записей одну черную массу. Два месяца работы псу под хвост. Все расписания в одно мгновение были смыты холодной северной водой. Понурый он дошел до баркаса и сидел там до утра, не боясь замерзнуть или даже заболеть. Его трясло и под утро заболело в горле. Миша нашел его тем же днем, Иван смотрел в одну точку, шмыгая носом и громко чихая. Работа была провалена. Это знали и Миша и Иван. Тот лишь, словно глупая рыба посмотрел на бородатого, и тихо молвил, иди на свет. В поезде Мурманск - Санкт-Петербург ехал молодой, зеленого цвета лица человек, завернутый в плед и попивающий горячий чай. Ладожский вокзал озарило ясное питерское солнце. Иван пришел на свет, он был дома, пока еще сам не осознавая того.