Монастырские розы

   Ясный жаркий полдень. На тихих солнечных местах воздух как в духовке. Родительская суббота. В воротах  мужской Троицкой обители монах, высокий, стройный, ещё молодой. В бороде и усах ни одной серебряной вкрапины. На моё «здравствуйте» и лёгкий поклон не отвечает, то ли из гордости, то ли из невнимания к одному из «малых и сирых». Калитку оставляет в стороне, идёт прямо в широко распахнутый створ, через которые выносят покойников. На дорожке две маленьких фигурки, цыганята. Хорошенькая чёрненькая кудрявая  девочка лет трёх тащит небольшую баклажку с церковной водой. Несмело ласково улыбается. Следом мальчик такого же возраста  толкает перед собой маленькую детскую коляску с куклой. Губы мои расплываются в улыбку, рука гладит растрёпанные детские головки.
- Водичку несёте?
Девочка, всё так же улыбаясь, что-то лепечет в ответ. Мальчик, суровый воин, «ромэ», гордо проходит мимо. Дети-ангелы, которым открыты ворота в Царствие Небесное.
Вхожу, крестясь, в храм. Подаю записку на поминание, ставлю свечку на упокой души родителей, подаривших с божьего благословения мне жизнь. Народу мало. Недавно кончилась служба. Сильно пахнет ладаном. Тонкая пелена курений ещё держится в воздухе.
Побыв в тенистой прохладе, помолившись пред иконами, попросив защиты и благословения у Святых, выхожу на паперть. Белая округлая стена монастыря, ёлки и кипарисы, цветники, обложенные красным ребристым кирпичом, соседние малые церковки, остов возводящегося нового храма, здание церковно-приходской школы ; всё это особый, пришедший из Иорданских земель образ второго Иерусалима. Монастырь почти в центре города. За его стенами суетливая жизнь машин, спешащих куда-то пешеходов. А здесь ни шума, ни чада. Голубая чаша неба, глядящая на землю так же, как и во времена ветхозаветных пророков, Спасителя, апостолов и святых. 
По всей окружности храма кусты роз, точно пояс, окружают собор. Цветущие бутоны разных пород и окраски, от бледно-розовых, пышных, с большими раскидистыми лепестками, желтовато-коричневых, как вода в стакане монастырского некрепкого чая, от нежно-алых до багрово-красных, с маленькими упругими головками, дымящимися, словно капли крови в чаше Господней.
Ноги подводят меня к ограде. Второй Иерусалим остаётся за спиной, но всё, что я увидел и почувствовал в эти полчаса, останется со мной и перейдёт в узоры слов, подобных виньеткам из листьев и цветов над створом дверей, ведущих в земное подобие небесного сада.