25

 Мне снится, что мир вокруг взрывается, а обломки металла, бетона, стекла подают на меня. Открыв глаза, я понимаю, что это всего лишь мелодия звонка. Дурацкая мелодия.
- Какого черта, - хмуро кидаю в трубку.
- О, кто-то не выспался и теперь не в духе, - звучит насмешливый голосок из динамика.
- Лидия? Шесть утра! Воскресенье! Какого черта?- я узнаю Лидию по голосу.
С момента вечеринки мы виделись уже три раза, когда гуляли вместе с Вик, и голос новой знакомой я уже запомнила. Не запомнить Лидию вообще невозможно.
- Ты мне нужна. Сейчас. В лофте, - плаксиво поясняет Лидс. - У меня вдохновение!
- Агр, жди, я скоро, - ворчу в трубку.
- Быстрее! - успеваю услышать вопль отчаянья Лидии, прежде чем кладу трубку.
- В аду тебя поджидает горячее местечко, - зло сообщаю гудкам.
Наспех одеваюсь — черные джинсы, черная толстовка. Не причесываюсь, чтобы позлить художницу, не терпящую беспорядок на голове. «А нечего было будить в такую рань!», - мстительно думаю я и выбегаю из дома. До квартиры Лидии примерно три квартала.
- Я хочу спать, есть и убить тебя, Лидс! - гневно выдаю Лидии, открывшей дверь.
- Можешь убить, но тогда не получишь это, - Лидия театрально закатывает глаза, тряся у меня под носом чашкой с кофе.
- О боги, - тянусь ручонками к чашке с божественным напитком, - живи, так и быть.
- Вот и отлично, проходи, - Лидия разворачивается на каблуках и проходит в глубь квартиры. Ее серебряные волосы блестят, волнами покачиваясь на каждом шагу. Везет мне на знакомых с притягивающими взгляд волосами.
Напротив огромного окна стоит мольберт, на полу скиданы черновики кисточки и тюбики краски.
- Вставай туда, к окну. В полоборота.
Я допиваю кофе, ставлю чашку на столик и встаю к окну. Дальше начинается кошмар:
- Подбородок выше. Не сутулься! Поправь волосы. Не двигайся!
Спустя три — три — часа я без сил падаю на пол и требую еду.
- Мое последнее желание, пожалуйста, Лидс! - девушка надувает губки, но сжаливается.
- Богиня, - воспеваю Лидию и ее красоту, доброту и талант готовки, когда передо мной опускается тарелка с омлетом, парой помидорок черри и тостом с маслом.
- Жуй молча, - бурчит Лидия, пытаясь спрятать улыбку.
Лидс преображается в процессе написания своей картины. Она уже видит то, что должно получиться. Ее движения приобретают отточенность, но остаются плавными и грациозными. Это похоже на танец. На магический танец души.
- Так значит твоей маме не светил приз в номинации «Мамочка года», да? - аккуратно поглядывая на меня, интересуется девушка.
- Ага, - я стараюсь не шевелиться.
- Моей тоже. Она была моделью, постоянно в разъездах. Меня вырастила мамина сестра, - Лидия задумчиво глядит в окно. - Помню, когода мама приезжала к нам в гости, для меня это был настоящий  праздник. Я со всех ног бежала к ней, прыгала и кричала: «Мамочка!». А тетя готовила ужин, пока я восторгалась дорогими мамиными подарками. Это было крайне несправедливо.
- Ну, у меня были только мама и соседка. Я всегда называла ее Мама Эл. А маму называла Оливия, - грусть волнами накатывает, и я забываю дышать.
- Зои? - обеспокоенный голос Лидии выводит меня из транса.
- Все в порядке. Просто недавно я потеряла сразу обеих.
Какими бы плохоми матери не были, дети все равно зовут их мамочками, - проносится в моей голове. - А потом, вырастая, разочаровываются в своей детской наивности и ожесточаются. И так по кругу.
- Почему портрет твоей мамы весит в школе?
- Ха! Я все жадала, когда ты спросишь! Ответ прост: она была музой директора, они даже жили вместе. Но, мама не может долго находиться на одном месте. Он наскучил ей, и она ушла. Обещала вернуться, правда. Вот этот придурок и ждет. А, ну еще мамуля пожертвовала школе приличную сумму.
Да уж. Может быть и хуже, чем у меня было с Оливией.
Поняла только я это слишком поздно.
Мои мысли прерывает телефонный звонок.
- Да, Викки-Рикки, - отвечает Лидия.
- Почему ты так называешь Викторию? - недоумеваю я, когда разговор завершается.
- О, так ты не знаешь, - Лидия многозначительно молчит, - в детстве мы с Вик очень любили сериал «Просто добавь воды». Вик больше всего нравилась Рикки. Как-то раз мы пошли купаться. Вик с разбегу прыгнула в воду и закричала: «Я как русалка Рикки».
Лидия заканчивает рассказ, отчаянно смеясь. Я тоже хватаюсь за живот и едва не плачу от смеха. Да, масштаб шалостей Виктории, судя по всему, растет соразмерно ее возрасту.
Насмеявшись, Лидия оценивающе разглядывает портрет.
- На сегодня хватит, думаю. Ты отлично справилась, Зои, - благодарно улыбается Лидия.
- А посмотреть можно? - с надеждой гляжу на подругу.
- Нет! Только после того, как я закончу! - понимаю, что Лидия не оступит и грустно вздыхаю.
- Ну ладно, пока, Лидс! - машу девушке и выбегаю на улицу.
Люди уже вылезли из своих теплых квартир и вовсю шастают по улицам. Промозглый осенний ветер отчаянно срывает с деревьев красно-желтые листья, унося их вдаль. Все кажется таким отчетливо-ярким, правильным, неизменным и, в то же время, меняющимся каждую секунду. Осенью все чувства словно острее. Смеётся — громче, плачется — до пустоты. А грусть такая, что железными тисками перехватыввает горло и ...Звонит телефон, вырывая меня из потока мыслей, в трубке звучит довольный голос брата:
- Жди меня в нашем кафе. Знаю, что Лидс выдернула тебя из постели с утра пораньше, так что я угощаю тебя кофе, - Зак бодрый и выспавшийся, а я — нет. Но, даже не видя его, я представляю его улыбку, и настроение улучшается. Просто потому, что Зак — это Зак.
- Тогда двигай быстрее, кофе хочу, - для прикрытия ворчу в трубку.
- Брось, я же знаю — ты улыбаешься, бука! - он смеется  и кладет трубку.
Я захожу в наше кафе. «Наше» тихо плешется в сознании, согревая. Столик у окна словно меня и ждет. В кафе приятно пахнет кофе и свежей выпечкой.
- Бу! - Зак плюхается рядом.
- Придурок. Этот фокус уже не действует.
- Видела бы ты себя! Такая смешная, когда сердишься!
Зак, хохоча, убегает делать заказ.
Круассаны горячие, обжигают своим божественным вкусом нёбо, чаруют начинкой из белого шоколада. Хохочу уже я, когда Зак пачкается кремом. Кидаю в него смятую салфетку.
Эта осень может быть самой теплой и солнечной в моей жизни.
Прохожие кидают на Зака (или на нас с Заком) заинтересованные взгляды, отчего я смущаюсь — мне непривычно внимание. Моей ролью всегда было казаться невидимкой, но Зак улыбается ярче солнца и спрашивает, не нужен ли мне его шарф. Он знает про Холод, заботится обо мне, пусть даже прикрывая это насмешкой и издевкой, это все равно приятно.
В парке полным-полно шумных детей, сонных мамочек, велосипедистов и бегунов. Разномастная, разноцветная толпа, живая, шевелящаяся в непонятном бурлящем танце. И мы.
Заку прямо в лицо прилетает маленький красно-оранжевый лист клена. Он шутливо протягиевает его мне:
- Сестра моя ненаглядная, прими от меня этот скромный дар!
- Иди ты, - хмыкаю, забирая лист.
В свете солнца видно каждую прожилку. А еще приходит осознание, что я еще никогда ничего не дарила Заку. Ни разу. Это — неправильно. Столько праздников мы пропустили, столько свечей на тортах задували не вместе.
- Ты поговоришь с Эльзой? Она выглядела виноватой, - осторожно интересуется брат.
Настроение моментально падает до отметки «умри от переохлаждения на Южном полюсе».
- Да. Но мне нужно обдумать все, - также осторожно отвечаю я.
- Вик рассказала, что вы стали близки, - продолжил Зак.
- Да. Мы ездили в город, где она росла. И я видела ее дом, - воспоминания еще свежи: тоскливо скребутся в районе сердца.
- Эльза странная и скрытная, но это потому, что  слишком хорошо разбирается в людях. Если она доверила тебе свое прошлое.
- Знаю. Знаю я! С каких пор ты вообще взялся ее защищать?!
- И что ты знаешь? - он фыркает и несильно пихает меня локтем.
- Scio me nihil scire, - огрызаюсь в ответ.
- Вот именно. Я не ее защищаю, а тебя, - добавляет тихо, глядя куда-то в сторону.
Мы незаметно подходим к площадке для скейтеров. Зак радостно машет катающимся парням.
- Как насчет того, чтобы добавить в жизнь капельку скорости?
Я с открытым ртом слежу за парнем, выделывающим в воздухе невероятные кульбиты. Даже на расстоянии я чувствую адреналин, энергию и...невольно губы растягиваются в улыбке.
- Почему бы и нет?
Зак исчезает из поля зрения и появляется уже с двумя досками.
- Сначала покажу тебе настоящее искусство, а потом уже возьмусь учить тебя, - с видом мудреца, Зак ставит ногу на свою сине-черную доску и начинает демонстрацию своих «навыков».
- Эй, петух, смирись с тем, что тебе далеко до меня! - обрывает предстваление брата Тот Самый Парень, от трюков которого у меня глаза решили переместиться на лоб.
- Николас, - он протягивает мне руку. Рукав черной толстовки скрывает чуть виднеющуюся на предплечье татуировку. Запястье тонкими змейками оплетают браслеты.
- Зои, - пожимаю протянутую руку, чуть вздрагивая от внезапного холода.
Меня с двух сторон поддерживают Зак и Ник. Незаметно пробегают пять часов, принося смех парням и добрый десяток синяков моим ногам.
- Все, я умираю от жажды, - я сдаюсь, усаживаясь прямо на доску. - Спасибо.
Зак улыбается во все тридцать два.
- Это все он, - брат кивает на знакомого. Николас тоже улыбается, скромно пожимая плечами.
Мы договориваемся увидеться на следующей неделе и прощаемся. Николас как-то тоскливо провожает нас взглядом.
- Что это с ним?
Зак коротко вздыхает:
- Его брат разбился на мотоцикле недавно.
- Ох, черт.
Бум. Набатом в моей голове — понимание. Мы молчим. Звенящая и многословная тишина. Даже ветер не дерзит нарушать ее.
- Я к Джею сейчас. Со мной? - все же нарушает молчание Зак.
Я качаю головой. В моей голове зарождается кое-какая мысль, да и мне неловко врываться в их компанию каждый раз. Заку я об этом, конечно не говорю, но он опять понимает без слов.
- Ты не мешаешь нам, Зои.
- Спасибо, - искренне, - это важно для меня. Но сегодня мне нужно кое-что сделать. Передавай Джею привет от меня.
- Увидимся дома. Может, закажем пиццу?
- Угу.
Как только макушка брата скрывается в толпе людей, я разворачиваюсь назад.

В маленьком магазинчике «Для художников» пахнет красками, деревом и бумагой. Хочется закрыть глаза и вдыхать, вдыхать, вдыхать, пока этот чарующий запах не пропитает легкие насквозь.
- Вам помочь? - дружелюбно интересуется девушка-консультант.
Я покупаю альбом, набор карандашей, краски, несколько кисточек, пастель и еще кучу полезных и необходимых штук, тратя почти все карманные деньги.
Остаток дня, до вечера, я провожу в своей комнате — делаю уроки, читаю, слушаю музыку.
Покупки из художественного магазина я заворачиваю в обычную упаковочную бумагу и кладу на кровать Зака с запиской: «Это за все дни рождения и прочие праздники. Надеюсь, ты не бросишь то, что любишь и найдешь свой стиль». Зак очень красиво рисует. Пара штрихов карандаша — и на бумаге портрет папы, играющего с Шедди. Это чудо, на мой взгляд. Я, конечно, тоже люблю рисовать, но... Не так божественно. Заку словно ангелы в руки вложили дар оживлять рисунки. Или, наоборот, дар замораживать мгновения и помещать их на бумагу. И то, и другое невероятно.
Я горжусь им.

- Сумасшедшая, - с порога бросает Зак. - Спасибо.
Его глаза блестят от радости, а большего мне и не надо.
- Не за что.
Сердца бьются как одно, оглушая стуком нас обоих.
Я протягуваю руку и достаю из нижнего ящика стола потрепанный фотоальбом. Пересматривать эти снимки для меня сейчас непросто. Как отдирать корочку с царапин — знаешь, что нельзя, но всё равно делаешь. Руки так и тянутся.
- Хочешь взглянуть?
Глаза Зака переливаются зелеными бликами. Как и мои.
В моем фотоальбоме соверешенно другие фотографии: не постановочные — встаньте ближе, голову левее, подбородок выше — и идеально правильные, как любила Оливия, а живые, иногда смазанные и нечеткие.
Их делала Мама Эл.
Зак внимательно вглядывается в каждую деталь, пытаясь заполнить болезненные пропуски. Больше всего ему нравятся три фотографии. Они и для меня всегда были особенными.
На первой — маленькая я, спящая в колыбельке. Тень падает так, что кажется, будто рядом со мной кто-то есть. Кто-то, чье сердце стучало в такт с моим и всегда было рядом.
На второй Мама Эл держит меня на руках. Моя ручка лежит на щеке довольной женщины, сама я смеюсь. Фотография немного размыта из-за моей возни на руках у Мамы Эл. Оливия, я уверена, посчитала эту фотографию неудачной. Но Мама Эл решила иначе. Я рада и благодарна. Эта фотография — живая. На ней — любовь.
На третьей — грустная малышка с обидой и одиночеством в глазах.  Она крепко сжимает в руках мишку с косо пришитой лапой.
- Я рад, что у тебя был защитник, - грустно улыбается брат, глядя на мишку.
- Да, Рыцарь сослужил мне отличную службу.

Мы еще долго сидим бок о бок и разговариваем. А потом — молчим.
Пока не приходит папа и не начинает жаловаться на ужасных детей, желающих его смерти от голода. Мы с Заком синхронно закатываем глаза и спускаемся вниз, чтобы заказать пиццу.
Еще один семейный — теплый, согревающий — вечер останется в моей памяти. Так хорошо.
Мне не холодно.
Я дома.