Дождь и слёзы

                Дождь и слёзы
                (рассказ - быль)
Маленький Зайналобиддин, последний в многодетной семье Барота, часто скучал по отцу, хотя тот был строг и за шалости мог и надрать уши. Жили они в горном кишлаке, богатым достарханом расстелившемся на берегу Зеравшана, питающегося ледниками и с глухим ревом несущегося свои мутные воды в сторону древних Самарканда и Бухары. Барот работал в районном центре, до которого от кишлака расстояние было приличное, он руководил какой-то большой организацией и на служебной машине уезжал с первыми петухами, когда Зайналобиддин еще спал безмятежным сном. А возвращался поздно, когда его младший сынишка, черным как смоль глазам и длинным пушистым ресницам которого позавидовала бы любая девочка, уже видел, тихо посапывая, не первый сон. А по выходным Зайналобиддин не отходил от отца, тучного медлительного человека, крутился вокруг него, пока тот задавал корм скотине, рыхлил почву под в изобилии росшим в их саду абрикосовыми деревьями или старым могучим орешникам,  и умилял своими забавными вопросами.
    Однажды Барот приехал раньше обычного, сказал, что ему наутро надо ехать по делам в Самарканд и велел жене собрать его в дорогу. Услышав это, Зайналобиддин стал умолять отца, чтобы он и его взял с собой. Поскольку уже начались школьные каникулы, Барот сначала расспросив об оценках своего шустрого сынишку, перешедшего в том году в 3-ий класс, и оставшись довольным, дал добро. Зайналобиддин, в котором отец души не чаял, от радости запрыгал на месте.
    Утром по ухабистой узкой петляющейся горной дороге они двинулись в путь. Зайналобиддину, которому редко выпадало выезжать из кишлака, все было любопытно, он вовсю глазел через боковое окошко и с восторгом наблюдал, как убегают деревья, электрические столбы, пацаны, примерно его возраста или чуть постарше, выпасающие на отвислых склонах гор непоседливых коз и миленьких на вид козликов.
    В Самарканде, пока отец с папкой под мышкой зашел в какую-то контору и управлялся там со своими делами, Зайналобиддин вместе с водителем, молодым веснушчатым, говорящем слегка щепеляво парнем, нетерпеливо дожидался в машине отца.  Все это время водитель сидел, не обронив ни слова, словно воды в рот набрал.  " С ним бы только в молчанку играть", - с досадой подумал Зайналобиддин. 
    Вскоре вернулся Барот и приказал водителю проехаться по широким улицам города семи ветров, как иногда называют всегда пропитанный свежим воздухом Самарканд. Водитель понял, что шеф хочет устроить экскурсию для своего любимца, впервые оказавшегося в большом городе, который самому отцу был хорошо знаком, потому как он здесь когда-то учился на экономиста. Барот, взявший на себя роль экскурсовода, с явной охотой и с нескрываемым удовольствием показывал своему любознательному сынишке исторические достопримечательности и памятники зодчества под голубыми куполами тысячелетнего города, давно ставшего Меккой туристов. Зайналобиддину особенно понравился Медресе Шердор, что в переводе с таджикского означает Медресе со львами, названному так, потому что на его портале кистью неизвестного, но однозначно великого художника, а может художников изображены два, кажется, улыбающихся льва, озаренных лучами солнца.
    - А почему здесь изображены львы? - поинтересовался Зайналобиддин, чему не удивился, а даже обрадовался Барот - а, скажем, не тигры или волки?
    Барот, не отрывая взгляда от изображения на портале, на полном серьезе ответил:
    - Для наших предков львы были символом мужества и благородства, а солнце-это олицетворение мудрости и доброты. Мужество и благородство, озаренные и согретые лучами доброты,- вот завещание, дошедшее до нас из глубины веков.
    Водитель внимал также с неослабным вниманием, и прежде чем сесть в машину, еще раз оглянулся на портал. Потом они заехали на шумный многолюдный базар и купили, как и наказала при проводах мать Зайналобиддина, знаменитых самаркандских лепешек, таких, которые при всем желании, как ни старайся, нельзя испечь в другом месте. Все диву даются, но разгадать секрет не могут.  То ли вода здесь особая, то ли  еще что. Да мало ли тайн за семью печатями.
    На базаре же они втроем наскоро перекусили, отец под конец заказал чайханщику зеленый чай, а его чадо предпочло шербет. Затем они двинулись обратно. Не проехали они и получаса, как небо заволокло черными тучами и очень скоро пошел сильный дождь.
    - Надо торопиться, - бросил Барот водителю. - А то, чего доброго попадем под сель, или того хуже, в горах случится камнепад.
   Зайналобиддин хоть был еще и мал, но уже знал,  что горцы пуще всего опасаются сметающих все на своем пути и несущих валуны селевых потоков, и когда случаются губительные камнепады или, когда беснуется неистовый и неукротимый Зеравшан, выступая из своих каменистых берегов и затопляя малоземельные луга и поляны.
    Водитель нажал на газ и чуть поддавшись вперед, зорким взглядом сквозь длинны нитями струившегося с неба дождя, следил за черной лентой петляющей дорогой. Вскоре они миновали город Пенджикент, не такой большой как соседний Самарканд, но не менее древний. Зайналобиддин помнил, что отец говорил, что на обратном пути хочет ненадолго заехать к одному своему давнему другу в Пенджикенте, но тот, словно забыв об этом, молча, поглядывал на часы. Видимо, он хотел поскорее выбраться из ненастья  и попасть домой.
    Когда они выехали за черту города, дождь стал набирать силу. Вокруг никого не было видно, редкие прохожие торопились где-нибудь укрыться. Вдруг Барот, сидевший впереди, как он это делал всегда в такую погоду, и предупреждая шофера об ухабах и выбоинах, заприметил одиноко сидящую на краю дороги женщину. Знаком руки он велел водителю остановиться и вышел из машины, низко опустив на глаза шляпу. Водитель засеменил за ним. За отцом последовал и Зайналобиддин, которого вечно распирало любопытство. Не остановил его и неодобрительный взгляд, которым его, обернувшись, смерил отец.  Мол, простудишься еще.
    Подойдя ближе, они увидели, что эта пожилая, исхудавшая,  морщинистая женщина в ветхом платье, сидевшая с низко опущенной головой, с выбившими из-под платка седыми прядями волос. Перед ней стоял небольшой мешок с семечками. Она вся промокла.
    - Что вы здесь делаете под проливным дождем, апа (уважительное обращение женщине старшего по возрасту)?-  спросил Барот.
Пожилая женщина, смахнув краем продырявленного рукава капли дождя с усталого, измученного лица, подняла потухшие  глаза на незнакомых людей. Потом, указывая на мешок, упавшим голосом тихо сказала:
    - Семечки продаю, может, купите?
Барот с сожалением ответил:
    - Купить, конечно, могу. Но так вы ведь промокнете вся. Заболеете еще. А вам это надо? Подождите, пока погода прояснится.
Пожилая женщина горько вздохнула:
   -  Мне не с руки нести этот груз домой, а потом возвращаться с ним. Вот и сижу, жду, когда кто-нибудь купит стакан -  другой семечек.
 Барот покачал головой.
    - Да успеется, апа. А после дождя мешок с семечками обратно принесет кто-нибудь из ваших домочадцев.
    - Мои домочадцы?- с горькой усмешкой переспросила пожилая женщина. - Их у меня трое, мал мала меньше.
     - Как так?- опять с удивлением спросил Барот.
    - А вот так, - готовая расплакаться, продолжила пожилая женщина.- Зять оказался непутевым, с тремя малолетними детьми бросил свою жену, мою единственную дочь. Она не выдержала, сдала, зачахла и сгорела в одночасье. А внучата остались у меня на шее.
    - Так ведь вам, наверное, трудно, апа?- дрогнувшим голосом сказал Барот.
    - Трудно, - подтвердила она. - А что делать? Мне советуют отдать сирот при живом отце в приют. А я не могу. Мне кажется, что дух покойной дочери навещает их и просит меня не лишать малышей материнской ласки, которую она не смогла дать им сполна. Вот я и стала торговать семечками. Это наш единственный доход. Правда, пенсия есть, но уж слишком маленькая.
Дождь продолжал лить, но Барот, словно не замечал этого и несколько минут молчал. Пожилая женщина тоже опустила голову.
    - Почем у вас семечки?-  прервал молчание Барот.
    Подняв голову, женщина назвала цену, копейки.
    - А весь мешок сколько будет стоить?- спросил Барот.
    -  Не знаю,- удивленно ответила женщина. - А зачем вам целая торба?
    - Я очень люблю семечки, - сказал Барот. - Я покупаю все.
Теперь настала очередь удивляться Зайналобиддину. Он впервые увидел, что отец лжет. Отец никогда не грыз семечек, а предпочитал шепталу - сушеный абрикос с косточками сорта кандак-сахаристый, полезный для сердца, как он говорил другим, советуя следовать его примеру.
    Тем временем Барот достал из кармана 100-рублевую купюру и протянул пожилой даме. Та взяла дрожащими руками, долго разглядывала и решительно протянула обратно.
    - Что вы? Откуда у меня такая сдача? Где я возьму?
В ее голосе Зайналобиддину показалось не только удивление, но даже испуг.
    - О чем разговор, апа? Не нужно ни каких сдач. Ваши семечки стоят того, а я их очень люблю.
    Барот поручил водителю отнести мешок с семечками в машину и положить в багажник.
    - Спасибо, добрый человек. Да снизойдет на вас милость Аллаха, - сказала, тронутая таким поступком старуха.
Барот, сдвинув шляпу, просто ответил:
    - Пустяки, апа. Всякий раз, когда буду здесь проезжать, я буду покупать у вас семечки.
    - И опять целый мешок? - недоверчиво спросила пожилая женщина.
    - Почему бы и нет, - ответил Барот, - я же сказал, что люблю семечки.
    Когда отец садился в машину, Зайналобиддин увидел, что у него повлажнели глаза. Но он так и не понял, то ли это от капельных дождей, то ли от слез, которых дотоле он никогда не видел на глазах своего сдержанного, часто сумрачного отца.
    С той поры утекло много воды, и Зеравшан по-прежнему, сколько веков уже, катит свои пенящиеся волны вперед, но эта история с покупками семечек  живет в памяти Зайналобиддина, чьи виски посеребрила неумолимое время, и он рассказывает о ней, расположившись на топчане под старым орешником в отчем доме, своим детям, которые, быть может, донесут уже своим.