Людмила Чурсина. Московская Джоконда

     Если вам посчастливилось когда-либо бывать в Лувре, вам знакомо это ощущение. Вы проходите сквозь анфиладу залов, рассматриваете великолепные картины, статуи, гид увлекает вас все дальше, вглубь древнего дворца и вы послушно идете за ним. Но не только любопытство туриста влечет вас вперед. Вы – в ожидании встречи с Ней. «Джокондой». Вы знаете, что еще немного, и эта улыбка, которую она дарит всем, на мгновение будет адресована именно вам!
     Если вы не были в Париже, то уж сказку «Снежная королева» вы точно читали. И хотя ее заглавный персонаж – лицо явно  отрицательное, вспомните: вся сказка – это путь к Ней. К вечно прекрасной женщине. Мне, честно говоря, с детства нравилась ее улыбка, причем гораздо больше, чем Кай и Герда вместе взятые. А то, что Снежная Королева – плохая…  Ну, должна же быть в женщине какая-то загадка. Она же не просто так плохая, а по какой-то причине. Я тогда еще не улавливал связи между улыбками Снежной Королевы и Джоконды, и потом, кто сказал, что последняя была хорошей?
     Если вы никогда не были в Париже и не читали сказку, поезжайте в Москву и ступайте в Театр Красной Армии. Именно там можно увидеть прекрасную улыбку одной знаменитой актрисы. Людмила Чурсина. Когда моя подруга Людмила Афицинская договорилась с ней о съемках, внутри что-то дрогнуло. Ведь это актриса, однажды и навсегда воспринятая мной как неизменный символ красоты. В последние годы она не часто появлялась на экранах, и уже потому была для нас самым желанным объектом. Какая она теперь? Нет, я не сомневался, что годы не испортили ее внешности. Но вот какая она на самом деле? В ее по-голливудски импортной улыбке всегда светилась истинно русская душа. Чурсина никогда не окружала себя тайной, но известно о ней совсем немного.
     И вот наступает этот по-московски солнечно-ветреный день. Наша группа выгружает аппаратуру у знаменитого пятиугольника – известно, что сверху Театр Красной Армии имеет форму гигантской звезды. С трудом открываем гигантские же дубовые двери и оказываемся в прохладном полумраке дворца. Ожидая увидеть ее неземную улыбку, я решил начать с самых простых вопросов.

М. Грушевский: Какую музыку Вы любите слушать?

Л. Чурсина: Не знаю, разную.  У нас вообще мода на насильственное веселье, в какую бы машину ты ни сел, в какой бы поезд ни сел, обязательно звучит ритм. Конечно же, хочется другую музыку послушать, классику и то, что импонирует твоей душе, твоему ритму желаемому. Все равно жизнь заставляет нарушать ритм, данный нам природой. Поэтому, естественно, это музыка классическая, музыка более спокойная, которая созидает душу.

     Мы решили узнать, о чем мечтают знаменитые актрисы в детском возрасте…

М. Грушевский: Людмила Алексеевна, давайте вспомним Ваше детство. Насколько я знаю, Вы никогда не собирались стать актрисой. Чем Вы были увлечены, когда были девочкой?

Л. Чурсина: Я была большой хулиганкой. Все деревья, крыши были мои, я руководила всеми боями на улицах. И всем достаточно от меня доставалось. Когда я уже училась в школе, я увлекалась такими науками, как геометрия, физика -  сложными, серьезными. И училась, в общем, очень неровно, а по поведению даже подчас бывали двойки, потому что много я кикиморничала, много дурачилась, но в седьмом классе взялась за ум и закончила школу с медалью.

М. Грушевский: То есть, актрисой Люда быть не собиралась.

Л. Чурсина: Нет, потому что я была длинная и нескладная, я стеснялась своего роста, для того времени 1м 76 или 1м 77 - это было очень высоко. Мне хотелось быть ниже, каблуки для меня были запрещены, школьные вечера и танцы тоже, потому что партнера не находилось, поэтому я очень страдала.

М. Грушевский: И как Вы оказались в Москве?

Л. Чурсина: В Москву я приехала со своей школьной подругой, которая приехала поступать в театральный ВУЗ, а я собиралась в МАИ. Поскольку в МАИ экзамены намного позже, и медаль моя предполагала только собеседование, то я пошла с подругой просто за компанию, ведь всякой девчонке интересно все  театральное, театральный институт, балет. Такое ощущение, что это легкая, прекрасная профессия, красные ковры, аплодисменты, цветы. Только потом узнаешь, какая она прекрасная, но и мучительная.

М. Грушевский: Что Вы читали при поступлении?

Л. Чурсина: При поступлении я читала то, что в школе в литературном кружке - «Белый пудель» Куприна. Кусочек, где ночью мальчик прокрадывается и спасает пуделя,  и пудель радостно визжит. И я вот визжала, лаяла. Мне сказали: «Так, хватит!» Потом я читала «Лягушка и вол» и с испугу перепутала, не лягушка на вола прыгнула, а вол на лягушку. В общем, много было нелепостей…

М. Грушевский: Подождите, а как Вы лаяли?

Л. Чурсина: Ну, как? (Она показывает, все покатываются со смеху) И даже громче.

М. Грушевский: Ну, насколько я знаю, Вы поступили сразу в три театральных учебных заведения.

Л. Чурсина: Да, я во ВГИКЕ вроде бы прошла, в ГИТИСЕ и в Щукинском, и, по-моему,  даже в Щепкинское подавала. Понаслышке я поняла, что все абитуриенты поступают сразу в несколько ВУЗов, кто где подойдет. Ну а потом, уже немножечко освоившись, мне стало понятно, что более всего котировался актерский факультет в Щуке. И меня зам. ректора  поставила к стене в аудитории и сказала: «Скажите «Мама»! А у меня был очень высокий голос. Знаете, такая высокая, с косой, молодая девица, я была в самом нарядном платье, которое мне мама сшила на выпускной бал, у меня было вот такое декольте, мне казалось, что я просто обнажена до пояса. И когда она попросила меня сказать «мама», я пропищала, это был очень высокий голос. Она сказала, что для моих внешних данных у меня очень высокий голос, надо его опустить. Я жутко обиделась, но послушалась.

     Уже во время учебы Чурсина стала активно сниматься в кино. По рассказам ее коллег я помню, как не любят в театрах новичков, особенно известных всей стране. Легко ли было нашей героине в начале пути?

М. Грушевский: Насколько я знаю, уже во время учебы в училище Вы снимались в нескольких фильмах, и видимо, когда Вы пришли в театр молодой артисткой, Вы уже были, ну  если не кинозвездой, то известной всем по экрану.

Л. Чурсина: Нет. Вы знаете, Миша, «Утренние поезда», «На семи ветрах», «Когда деревья были большими» - это все были такие эпизодические роли. И когда я пришла в театр Вахтангова, еще только снималась «Донская повесть» - первая картина, где у меня была главная роль. Она как раз пришлась на конец учебы, так что где-то в конце 4-го курса я начала сниматься, и уже завершив учебу, поступив в театр, я отпросилась сразу на съемки.

М. Грушевский: Расскажите, как Вы работали в театре Вахтангова, какие роли Вы играли, с кем?

Л. Чурсина:  В театр Вахтангова, начиная с первого курса, нас студентами приглашали в массовые сцены в «Турандот» и это был праздник для нас. Мы играли рабынь, но мы имели счастье наблюдать блистательных актеров: Юлию Константиновну Борисову, Николая Гриценко, Михаила Ульянова, Юрия Яковлева, Людмилу Максакову. Затем «Русский лес», в «Идиоте» даже какой-то эпизодик у меня был. Затем, когда я уже пришла в театр, я сыграла сразу главную роль в спектакле «Новые знакомые» в постановке Симонова, с нами очень много Рубен Николаевич репетировал. Василий Лановой играл садовника, а я официантку Настю. Правда, этот спектакль недолго шел, потому что в общем драматургия была не очень убедительная. Затем Рубен Николаевич предполагал ввести меня со временем в «Идиота» на Настасью Филипповну. Затем я начала репетировать леди Анну с Михаилом Александровичем  Ульяновым. Ну а затем - решение выйти замуж, а предполагаемый муж в Ленинграде жил и работал, и я как-то так легкомысленно рассталась с театром. По-моему, это был первый опыт, когда актриса, у которой для начинающей дела складывались благополучно, попрощалась с театром.

М. Грушевский: То есть, это тот редкий случай, когда актриса жертвует уже сложившейся карьерой ради любви?

Л. Чурсина: Да, ради любви.

     Впервые в моей практике прозвучал такой ответ на этот нелегкий вопрос. Когда-то Галина Борисовна Волчек со смехом сказала, что она отказаться от театра ради любви никогда не пробовала. А Алиса Бруновна Фрейндлих, подумав, ответила: «Теперь, наверное, могла бы. Ради внуков…» Чурсина сделала это ради любви к мужчине.

М. Грушевский: А как Вы встретились с Владимиром Фетиным,  расскажите, как это было?

Л. Чурсина: Это было на съемках «Донской повести», после того как закончились съемки, уже было понятно, что мы неравнодушны друг к другу. Человек он был очень интересный, очень самобытный, талантливый, невероятно интересный рассказчик. У него были такие красивые руки, такая большая мощная мужская рука, и он всегда что-то рассказывал, показывал интересно. Режиссер, который смог найти ко мне, неопытной актрисе еще, подход в такой сложной роли как Дарья шолоховская. Какой-то метод работы со мной. Хотя уже на второй картине, когда мы снимали «Виринею», в какой-то сложной драматической сцене он мне сказал, что «Тебя надо разозлить, чтобы от тебя чего-то добиться». Потому что я пытаюсь быть доброжелательной все время и доброй.

М. Грушевский: Людмила Алексеевна, еще была очень забавная история Вашего знакомства с Евгением Леоновым?

Л. Чурсина: Та встреча была действительно конфликтной, потому что его, как героя, интересовал момент гармонии роста, а я была много длиннее, чем он, и поэтому Леонов спросил режиссера, впервые увидев меня: «Как же я буду с ней сниматься?» Я сказала, что если нам суждено вместе работать, закажи себе скамеечку. Ну и он мне однажды отомстил. Мы отрепетировали сцену, одну из самых лирических, я пошла гримироваться, костюм всегда  был на мне, возвращаюсь к своему плетню, у которого мы должны стоять, и вдруг вижу, там копают яму. Я говорю: «Что вы делаете?» Рабочий отвечает: «Яму копаю». Я говорю: «Кому?» «Да не знаю, Леонов сказал копать». Подходит Евгений Павлович, я говорю: «Евгений  Павлович, что, почему?» Он говорит: «Чтобы тебя туда поставить, ты будешь ниже». Действительно, я стала в ямку, и, в общем, как-то все стало уравновешенно.

     Мы посмеялись и продолжили. Когда-то Людмила Алексеевна всерьез оказалась перед опасностью стать заложницей своего амплуа.

М. Грушевский: Насколько я понимаю, после «Донской повести» Вас начали преследовать роли казачек, собственно, как еще и могло быть с девушкой такой фактуры…

Л. Чурсина: Нет, Вы знаете, не только казачек, но и таких женщин сельской жизни, соответствующих профессий. Ну, Вы знаете, в основном это были какие-то притянутые ко мне за уши роли. Если у Шолохова это была очень драматическая судьба женщины, ищущей своего счастья на этой земле, когда по ней ходят то белые, то красные, то зеленые, и она говорила: «Уйдем отсель, Яша, хозяйство свое заведем, сын у нас будет» и боялась, что «коммунист под общее одеяло всех баб спать загонит». В общем, трагический  финал. То конечно, все то, что предлагалось мне потом, было менее интересным и мне всегда хватало ума отказываться. Но иногда жизнь вознаграждает: пришла «Виринея», затем «Угрюм-река», но до этого еще была очень дорогая для меня роль эстонки Инги в фильме «Два билета на дневной сеанс». И, как оказалось, я замечательная характерная актриса. Просто внешность как-то бывает обманчива. И не всегда режиссер удосуживается попытаться развернуть актера другой стороной, попытаться отойти от того, что лежит на поверхности. И слава богу, сейчас в театре мне это удается. Надо сказать, что даже в «Двух билетах» мне в финале фильма удалось такой «бантик» привязать, который вызывает смех, когда там что-то за спиной у мужа я наплела знаками.

     Разговор все же шел о ролях, об амплуа. Это очень интересно, но нас-то в первую очередь интересовала Чурсина – человек…

М. Грушевский: Какой Вы были в тот период? Вы купались в этой своей славе, в этой красоте, в поклонниках, или Вам все это мешало, Вам этого не хотелось? Какой Вы были?

Л. Чурсина: Сейчас легко нафантазировать. Нет, как-то бог миловал не упиваться этим ненадежным состоянием славы, популярности. И потом, очень рано я запомнила замечательные строки Пастернака «Быть знаменитым некрасиво, не это поднимает ввысь, не надо заводить архивов, над рукописями трястись». У меня всегда такая была достаточно насыщенная заботами, проблемами, всем прочим жизнь, что некогда было об этом думать. Приятно было, когда неназойливо и достаточно доброжелательно как-то узнавали, улыбались: «Журавушка» или «Анфиса». Да и сейчас подчас даже. Но это не изменило моего характера.

     А еще наша героиня, оказывается, могла стать кинодивой поистине международного масштаба.

М. Грушевский: И вот вышла ваша знаменитая «Журавушка», и вас отправили на международный фестиваль в  Сан-Себастьян. Расскажите о том, как это было.

Л. Чурсина: Все было очень приятно, это было очень красиво, это было очень забавно. Фестиваль оставил какое-то доброе впечатление, была замечательная группа, с нами ездил Михаил Александрович Ульянов, руководителем группы был наш знаменитый «дядя Степа» Сергей Михалков. И конечно, я не очень надеялась, что после всех героинь, которые проплывали на экране, вдруг наша сельская женщина в моем исполнении - в резиновых сапогах, в телогрейке, в много раз лицованной юбке как-то на фестивале прозвучит. Но фильм был принят хорошо, надо сказать. А когда вдруг председатель жюри Хуан Барде (испанский режиссер, с которым мы потом работали в жюри художественных фильмов на Московском международном фестивале, на фестивалях в Аргентине, Сирии, Карловых Варах), вдруг сделал объявление на испанском языке, в котором мы были не сильны, и моя фамилия прозвучала как-то Чущина, Чушкина, но женская интуиция нас никогда не подводит…  И я помню, как я оглянулась на Михалкова: «Сергей», я говорю, «Что?» Он говорит: «Тебя». Я говорю «Что делать?» Он: «Дуй на сцену, там разберешься». И вот я дунула на сцену и волнуюсь, и страшно, а вдруг скажут: «Кто вы, зачем вы?» Ну и вот получили мы Гран-при, который до сих пор у меня стоит, моя первая награда и она мне дорога тем, что она первая.

М. Грушевский: На экране Вы были в резиновых сапогах, в юбке, перелицованной много раз, а как Вы подготовились к получению премии? Платье себе отгрохали?

Л. Чурсина: Да уж будьте спокойны, на Ленфильме была замечательная художница Вероника Владимировна, главная закройщица, она руководила всей Ленфильмовской мастерской, где шились костюмы. Удивительной статности, обаяния, ума, вкуса бесконечного. А всякий фестиваль – это непомерные долги для актрисы, это новые туфли, которые доставались где-нибудь, все бросалось на это, потому что было ощущение: за мной Москва, страна, Россия. И, естественно, это был красивый туалет, который шел в ногу с модой мира в то время. И на Каннском фестивале я была достаточно красиво одета, о чем  газеты тоже достаточно много писали. Так что в этом плане я в ущерб своему кошельку работала на страну.

М. Грушевский: А как праздновали гран-при  в Сан-Себастьяне, танцевали?

Л. Чурсина: Да, танцевала я очень лихо. После того, как уже начался банкет, я расслабилась, думаю, все позади, теперь можно несколько выпить чашку-другую нашей русской водки. Как вдруг зазвучал «казачок», очень был моден тогда наш танец «казачок», Сергей Михалков подхватил меня, и мы оказались на танцевальной площадке посреди банкетного зала. Туфли новые, юбка длинная и узкая, как «казачок» плясать? Естественно, мы много раз падали, зал «ахал», замирал, мы вставали, не сдавались.  Потом сошел с ринга Сергей Михалков, а я поняла, что мне мешают новые туфли, я их разбросала, подняла юбку, которая тоже мешала в «казачке» и показала все батманы, украинские танцы, лезгинки, все, чему я училась, что знала… Я минут двадцать плясала, за что была награждена жемчужным ожерельем, как лучшая танцорка вечера!

     Незаметно для нас сказка о Снежной Королеве превратилась совсем в другую историю. Про Золушку. А что же было после бала?

М. Грушевский: Ну и как могли после такого бенефиса Вас не пригласить в Голливуд? Как это было?

Л. Чурсина: Ну, если Вы задаете вопрос, значит, Вы знаете, читали. Миша, было все, как обычно это бывает. Представители Голливуда стали со мной вести переговоры, но поскольку я в английском тоже не сильна, то туда приехал из Франции из Парижа Отар Танишвили, представитель «Совэкспортфильма». В основном он вел переговоры, меня только специально снимали полдня, после чего мне, вероятно, очень опытный фотограф подсказал, что «Вас нужно всегда в движении всегда снимать, тогда Вы намного лучше получаетесь». И велись переговоры о заключении контракта на три года, на пятнадцать фильмов. И как-то все это так и распалось. И потом, когда я была в Америке через много лет, и мы в Голливуде общались с гильдией режиссеров, актеров, я встретила человека, который вел со мной переговоры, и он на меня посмотрел и сказал: «Как жаль, что этот контракт Ваш  не состоялся, Ваша жизнь могла совсем по-другому сложиться». Я говорю: «Она сложилась так, как она сложилась, и ничего не случайно».

М. Грушевский: Я знаю, что примерно в то же время,
о котором мы сейчас говорим, о Вас ходило достаточное количество сплетен, вроде бы даже Вы были невыездной какое-то время…

Л. Чурсина: Вы знаете, Миша, сейчас так все хотят в прошлом быть невыездными, преследуемыми и так далее, что об этом даже говорить как-то уже нелепо. А сплетни - они всегда касаются людей, которые становятся популярными, известными, это естественное состояние. И, как говорят, серость никого не интересует, о них не создают легенд. Я спокойно к этому относилась, Вы знаете, той части сплетен, которые иногда до меня доходили, я улыбалась и как-то так спокойно реагировала.
 
М. Грушевский: Ну и как о Вас сплетничали, Людмила Алексеевна, что рассказывали?

Л. Чурсина: Много разного. Поскольку я получила народную России и народную СССР в очень раннем возрасте за ряд работ, то естественно по этому поводу сразу слухи: в правительстве связи, и вообще, чуть ли не голой танцую для Политбюро. Они поработают, поработают, потом я потанцую, и они продолжают работать. А как-то Большой театр был в Америке и там осталась какая-то актриса из кордебалета, у которой очень схожая фамилия: Чустина или Чурсова, а я как раз тоже в это время была за границей, и естественно тогда по «Голосу…» кто-то что-то расслышал - и все, решили, осталась актриса Чурсина. Я приезжаю, все каким-то таким на меня смотрят вопрошающим глазом, в чем дело? Но потом все разъяснилось. Затем меня выдавали замуж за какого-то португальского миллионера, уже заказано свадебное платье, значит, чуть ли не какой-то специальный корабль. Так что приятные были сплетни.

М. Грушевский: Не родись красивой, а родись счастливой, это не про Вас?

Л. Чурсина: Вы знаете, я и красиво родилась и я очень счастливая.

М. Грушевский: Счастливая?

Л. Чурсина: Конечно. Другое дело, Миша,  я понимаю, что сегодня говорить так почти что безнравственно: «Я счастлива», когда так много несчастья вокруг. Другое дело, что я счастлива тому, что у меня живы родители, и я еще считаюсь ребенком, я счастлива, что у меня есть дом, где я живу, дом, где я работаю, любимая работа, у меня есть друзья, с которыми я могу иногда говорить об очень внутренних своих размышлениях, я счастлива, что я вижу, слышу, потому что подаривший рассвет не обещал закат. И сегодня, когда в нашем доме кино мы через день провожаем замечательных блистательных артистов, как можно сказать, что я несчастлива, когда я на ногах, когда я смеюсь, когда я радуюсь, когда я печалюсь, когда я могу сострадать, когда я могу хоть чем-то кому-то помочь. Разве это не счастье?

2000