Лидия Смирнова. Хорошая девочка Лида

 

     Я уже не раз говорил, что меня интересовали интервью с теми, кто дает их крайне редко. Поискам контактов и уговорам знаменитых, но  ретивых дам посвящалось достаточно большое количество моего московского времени. Я не терял надежды, планку, заданную общением с Алисой Фрейндлих и Еленой Образцовой, опускать не хотелось. И вот на предложение сниматься, сделанное Людмилой Афицинской, откликнулась – не кто-нибудь, сама Лидия Смирнова. Я был поражен: ведь даже среди моих любимых и – увы! - недосягаемых для телевидения актрис живые легенды (а иначе и не назовешь!) встречаются нечасто.   

     Эта передача относилась к другому телециклу, речь о котором – в будущем, но соблазн рассказать об этой встрече так велик, что я не могу утерпеть. Как передать первые ощущения от этого знакомства? Ее доброта, ее нежность, ее достоинство. Она не выглядит моложе своих преклонных лет, подлинный живой классик, но при этом каждое мгновение ты  ощущаешь: рядом находится женщина!  Видимо, это закон жизни, знание которого приходит с возрастом. Мой папа как-то мне говорил, что он, несмотря на возраст и болезни, чувствует все происходящее так же, как в 18 лет. Алиса Фрейндлих в нашем интервью однажды обмолвилась, что она внутри недостаточно постарела, чтобы соответствовать тому, что произошло снаружи. Была, между прочим, неправа: выглядит превосходно. А Роман Виктюк! Когда на моем шоу Зинаида Шарко заявила, что ей 75 лет, знаменитый режиссер пришел в неистовство! Он воскликнул, что возраст – величайшая бестактность природы. И сказал, что ему – всегда 19, Образцовой – 14, Фрейндлих - 16 и т.д. Вот так…
     Золотые времена периода нашего «Арт-обстрела» миновали. В Москве и я, и мои близкие люди жили уже совсем в иных темпах, в иных условиях. Приоритеты расставлялись несколько иначе, чем прежде. Ни у нас, ни у наших героинь не было возможности проводить вместе  много времени, а уж тем более дружить. Да и не принято это было в той ситуации.  Я с тоской вспоминал полумрак в комнате знаменитой актрисы Елены Юнгер, легкое красное вино и ее неспешные рассказы о начале прошлого века. Рассказывая о молодости, она словно сама становилась на полвека моложе…
       Но….. для того, чтобы почувствовать человека, много времени не нужно!  Ах, Лида Смирнова! Жизнь уносила молодость и красоту все дальше и дальше, отнимала любимых и любящих, а она в душе оставалась все той же юной  красавицей, когда-то спевшей: «Значит, ты пришла; моя любовь!»
     А ее жизнь была буквально пронизана любовью. Уже первый ее  фильм под судьбоносным названием «Моя любовь» сделал из девушки суперзвезду советского кинематографа. В нее влюблялись самые достойные мужи отечества, массовая зрительская любовь и поклонение шли с ней по жизни рука об руку. Миф, легенда, звезда – это из лексикона журналистов, писавших о ней и хоть раз видевших ее не на экране. А звезда должна жить на небе. И однажды она пригласила нас к себе, на  тринадцатый этаж знаменитой московской высотки, что  на Котельнической набережной.
     Выходим из машины у парадного подъезда одного из первых советских небоскребов. Задираю голову. Шпили и башни устремлены куда-то в космос. Голова начинает кружиться: когда-то по плану советского правительства этот дом должен был заселить цвет советской же интеллигенции.  Не помню, было ли 50 лет назад в ходу слово «престиж», но здесь жили все: Марина Ладынина, Галина Уланова, Нонна Мордюкова, Фаина Раневская, Клара Лучко… От осознания этих фактов и теплого весеннего ветра начинает кружиться голова. Так чувствует себя человек, который вот-вот войдет в египетскую пирамиду. Меня тянут за рукав, и я оказываюсь в подъезде перед лицом строгой консьержки. Она созванивается с актрисой и, убедившись, что «нам назначено», пропускает внутрь. Я припоминаю фильм «Москва слезам не верит». В этом или просто похожем подъезде московской высотки юная Вера Алентова тянула за рукав юную же Ирину Муравьеву, а та огрызалась: «А мы еще вернемся!»
     И вот мы у двери актрисы. Звонок. Она открывает сама. Мы проходим. Описывать чужие квартиры – дело неблагодарное. Не мое дело. Скажу лишь, что небольшая и двухкомнатная. Полная шкафов, забитых куклами всевозможных калибров. «Не страшно ей тут ночью?» - думаю я, пока оператор ставит свет.
    
     Смирнова родилась в далеком селе, отец Лиды был белогвардейцем и почти всю жизнь, заполняя анкеты, она скрывала этот факт. Мать умерла очень рано, и крошку Лиду удочерили родственники.

- Лидия Николаевна, с огромным удивлением я узнал, что, оказывается, Вы родились не в Москве. А как Вы оказались в этом городе? Когда это было?

- Вы знаете, я не помню какой год, но это мне было лет семь, или даже может меньше. Мы приехали из Сибири. Мои тетя и дядя, которые меня удочерили, ехали в Ригу, но почему-то их не пустили туда, и они осели в Москве. И нам дали две комнаты в большой коммунальной квартире на Сретенском переулке.

- А как Вы жили в этой коммунальной квартире? Трудно тогда было?

- Вы знаете у дяди с тетей нас было трое детей: я, братик мой двоюродный и сестренка. Я была старше, я их нянчила. Таким образом, нас было пять человек. Мы жили очень трудно материально, дядя был бухгалтером, и нам еле-еле хватало на жизнь. Я только помню всегда сидящих за столом тетю и дядю, которые с листочком бумаги и с карандашом подсчитывали, сколько им нужно еще на еду потратить и сколько есть у них денег, и сколько осталось до зарплаты. Эти их расчеты остались у меня в памяти. Мы всегда утром пили чай, и я могла съесть только кусок хлеба с маслом, два кусочка сахара и чашку чая. Потянуться за третьим кусочком сахара я уже не могла.

     «Хорошая девочка Лида». Это знаменитое стихотворение было написано явно не о нашей героине. Ведь Смирнова никогда не была пай-девочкой.

- Насколько я знаю, у Вас был довольно шаловливый характер, да он таким и остался, да? А тетя ведь была строгая, как Ваши отношения складывались?

- Вы знаете, я каждый день молилась богу, она меня заставляла, и я читала «Отче наш» молитву, и потом я говорила богу: «Господи, пошли здоровье Лене, Милочке, дяде Пете, всем родным, знакомым, а тетка пускай умрет!» Я говорила это каждый день шепотом, оглядываясь. И все же именно она меня воспитала, она меня приучила к хорошим привычкам, к порядку, к строгости, и я бесконечно ей благодарна, несмотря на очень большие строгости.

- Наказывала Вас, да?

- Да, она была по национальности полькой, ее фамилия Буровик, она была очень чистоплотной, очень строгой. Она иногда меня лупцевала и, значит, очень строго воспитывала. Нельзя было возражать старшим. И я ее боялась.

     Как и договаривались, мы прерываем интервью, чтобы продолжить его уже возле дома, о котором идет речь. Лидия Смирнова, даже дома носящая каблуки, вдруг оступилась и пошатнулась. Мы замерли, а она рассмеялась. «Когда я была молодая, я иногда изображала стариковскую походку. Как они шатаются и еле ходят…» Она показывает, как она это делала и заканчивает: «Какая же я была сволочь!» Все смеются. К  каблукам актрисы добавляется норковая шубка, оренбургский платок, мы благополучно выезжаем на Бульварное кольцо и приближаемся к старинному дому, где когда-то происходили вышеописанные события.

- Добро пожаловать в Ваш дом.

- Ой, боже мой, боже мой, здесь совершенно ничего невозможно узнать, надо же себе представить. Здесь была моя коммунальная квартира. Надо же…

- И на коленях здесь стояли?

- Да, и здесь наказывали меня. Была большая коммунальная квартира. Дружно жили. Но трудно.

- А у Вас комната одна была?

- У нас было две комнаты, нас пять человек. А других соседей было очень много. Но совершенно невозможно узнать эти места. Как невозможно узнать Москву, как нельзя узнать жизнь, которая сейчас. Так и помещение. Да, но сердце наполняется чем-то горячим. Ой, боже мой, боже мой, как жалко, пролетело так быстро время. Пошли?

- Пошли.

­- Пошли в школу.

- Пошли.

     Мы проходим буквально несколько кварталов и приближаемся к старому школьному зданию. Трудно представить, что Смирнова была девочкой, которая бегала здесь, размахивая портфелем и отчаянно озорничала…

- Ну вот, моя школа. Вот мой дом родной. Да, много было в этой школе. Вот, наверное, из этого окна я выбросила табуретку, за что была исключена.

- Что это за история о табуретке, которая, как говорят, случайно вылетела из окна?

- Не случайно, мы дрались. Мы дрались с ребятами, и я выбросила табуретку в окно. И табуретка какую-то женщину искалечила, и меня выгнали из школы.

     Как все меняет время! Пройдут годы, и трехметровый потрет Лидии Смирновой будет украшать цеха АЗЛК, а ее саму будут приглашать на открытие первых станций метро как почетную гостью.

- И первая любовь происходила в этой школе, да?

- Да, в этой школе. Во-первых, я с бантом ходила, и мой учитель литературы говорил, что «когда Лида смотрит на меня, когда я читаю лекцию, то мне кажется, что она ничего не слышит. Она все время поправляет бант и стреляет глазами».

     Ах, какие романы подарила Лидии Смирновой жизнь! Ах, как был влюблен Исаак Дунаевский, а еще… Но сначала - о первой любви будущей кинодивы.

­- Я была влюблена в Виктора Лагодюка. Я была влюблена в него настолько, что целовала его парту. И ребята подсмотрели и меня потом дразнили за это. А потом я этого Витю Лагодюка совершенно случайно встретила в парикмахерской. И я его не узнала. Я делала маникюр, а он причесывал какую-то женщину и все время на меня смотрел. Это произошло, когда я уже была популярна, уже вышли мои первые картины, и вдруг он подходит ко мне и говорит: «Вы Смирнова?» Я говорю: «Да, а что?» Он говорит: «А я - Витя Лагодюк». Только я и он в этой парикмахерской помнили наше детство, и мы с ним просто посмеялись.

- Лидия Николаевна, как дальше складывалась Ваша жизнь? Куда Вы пошли учиться, работать?

- Вы знаете, тогда была семилетка, я рано получила среднее образование, и мне нужно было делать все для того, чтобы получить какую-нибудь профессию, чтобы зарабатывать. И я поступила в авиационный институт. Вообще, в институт поступить было очень трудно, принимали сначала детей рабочих, а детей служащих - во вторую очередь. Но я поступила на вечернее отделение без отрыва от производства. Днем я работала, а вечером училась. А еще успевала и лыжами заниматься, и теннисом, и в театр ходить. На все хватало времени, я не знаю, как будто сутки были намного больше, чем сейчас...

- А кстати, когда Вы ходили  в театр, у Вас никогда не возникало чувства, что Вы должны быть не в зале, а на сцене?

- Да, вы правы, когда я ходила в театр, я покидала его всегда в плохом настроении. И вы знаете, я помню, что я смотрела, по-моему, спектакль, в котором была занята Гоголева. Как же этот спектакль называется? И я думала, ну почему не я на ее месте? Почему не я на сцене, почему я сижу в зале? И чувство досады, неудовлетворенности, какой-то зависти, наверное, что я не там, не на сцене – оно во мне породило мысль: а что, если стать  актрисой? И тогда я подала заявления во все театральные учебные заведения, даже во ВГИК.

- Как Вы поступали, как это происходило?

- Ну, это было очень интересно для меня. Вы знаете, в это время на экране шел какой-то американский фильм, и там была очень красивая актриса с замечательной фигурой в таком красивом платье из пан-бархата в белый горошек с голой спиной. И вот я очень захотела быть в таком виде. Поэтому я купила сатин-либерти, такой был хороший сатин блестящий, и сама сшила себе платье, точно такое же, с голой спиной, обтянутое. Я его надела на голую фигуру, вся затянулась, понравилась себе. И когда я пришла в таком виде на экзамен к Таирову, там было задание сделать этюд. Как будто бы я сижу дома одна, у меня болит голова, мне звонит возлюбленный и приглашает меня в театр. Я так наигрывала: «Ах, как болит голова!» - я играла! Потом: «Алло, а в какой театр, ах в Камерный?» Я, значит, оживлялась. «Замечательный театр!» Я начинала хвалить всех сидящих в комиссии. Ну, там же замечательные актеры были, замечательная актриса Алиса Коонен, которая тоже сидела здесь. Я перечисляла всех актеров, очень их хвалила. «Тра-ля-ля, тра-ля-ля, я иду в театр, я иду в театр!» - танцуя и напевая, я заканчивала свой придуманный отрывок. Александр Яковлевич Таиров сказал: «Спасибо, девушка. Все очень хорошо, только я бы хотел Вам посоветовать, чтобы Вы сохранили свою непосредственность». А непосредственностью он называл мою откровенную лесть.

     А еще до войны Лида успела стать и кинозвездой и женой. Мы переезжаем по зимней Москве к небольшому особнячку, притаившемуся в глубине двора на Патриарших прудах. Самый обычный неприметный домик ютится рядом с чудесами «уплотнительной застройки» - многоэтажными великанами. Видимо, уцелел чудом.

- Лидия Николаевна, что у Вас было в этом особняке? Когда Вы тут жили?

- Боже мой, невозможно без слез смотреть на этот особняк. В нем когда-то жил владелец мраморного производства. Дом  такой неказистый, но внутри там колонны мраморные, подоконники. И у нас была комната огромная, которую мне дали, с колоннами и четыре окна. Там было печное отопление.
Мы с трудом заготовляли эти дрова, надо было стоять за ними в очереди рано утром,  мерзнуть. Вход был с другой стороны, и мы таскали эти дрова. И когда мы топили, очень часто дым шел обратно, потому что этот дом перегораживает трубу, и там что-то происходит, и тогда надо было открывать форточки, окна, чтобы проветрить, потому что мы были все в дыму. И снова топить. Почему-то мне вспоминается житье в этой комнате с большими трудностями. Но я была молода, энергична, оптимистична, и рядом всегда был замечательный мой муж Сергей Добрушин, спортсмен, красивый, сильный. И мы с ним вместе это все делили.
     Мне вспоминается начало войны. Я побежала из этого особняка в булочную утром. И там я услыхала про начало войны. Тогда даже не представлялось, что нас ждет дальше. И вот война, из этого особняка я провожала мужа на фронт. И когда мы шли по улице в шесть часов утра, он с вещевым мешком, я держалась за него и не знала, что я провожаю его в последний раз. Вся очередь, которая стояла у булочной, все поворачивали на нас головы, провожая взглядами, и он сказал: «Мы дойдем до угла Садовой, и ты пойдешь обратно. Только, пожалуйста, не плачь и не оглядывайся».

     Голос старой женщины дрожит, и я уже жалею, что мы все это затеяли. Но… не останавливаться же на полпути…Мы входим в подъезд и видим крутую деревянную лестницу, которая ведет на второй этаж. Смирнова потрясена. Мы, естественно, тоже.

- Да, вот это да. Даже не верится, что столько лет, с сорок первого года я здесь не была, да и не могла быть.

- И такая же лестница была?

- И вот такая же лестница, а может быть, даже была и хуже. Но я-то тут жила, каждый день ходила.

- И где была Ваша комната?

- В конце коридора. Вот здесь были другие жильцы.

     Открывается дверь в комнату, где 60 лет назад жила советская кинозвезда со своим мужем. Сейчас здесь офис. Компьютеры, столы, смущенные работники офиса были предупреждены заранее. Они предлагают чаю, присесть…

- Здравствуйте. Неужели это моя комната? Ну, Вы знаете что, у меня такое ощущение, что у меня сейчас сердце разорвется. Так колотится сердце, ну Вы представьте себе просто: шестьдесят лет прошло. Во-первых, я не думала, что я так долго проживу. И оказаться в этом помещении прямо поразительно просто. Спасибо Вам.

     Мы выходим на мороз. Смирнова подходит к стене дома, прикладывает к ней руку и долго молчит. Ее глаза. Если бы вы могли их видеть в тот момент! У Афицинской – телевизионное мышление. Помните кадр из фильма «Летят журавли», когда главного героя убивают и он видит вращающиеся в небе кроны берез? Мы показываем похожий кадр. А на память приходит все та же песенка Лидии Смирновой. Точнее, ее финал: «Значит, ты ушла, моя любовь!»

     Что с нею было потом? Потом была эвакуация. «Музы не молчали». Смирнова продолжала сниматься. На съемках ленты «Парень из нашего города» в  Алма-Ате она получила похоронку. А вскоре на тех же съемках она повстречала известного кинооператора Владимира Раппопорта. Он стал вторым мужем актрисы. Он увез ее на свою родину. Он хотел, чтобы она полюбила его город.

- Прожив в Ленинграде полгода, я очень тосковала. Мне хотелось гулять там, как в музее. Это потрясающий город, потрясающий. Но какой-то холодный для меня. И я сказала: «Я больше не могу жить в Ленинграде!» А у меня в Москве была маленькая тринадцати- или одиннадцатиметровая комната в коммунальной квартире на Большой Полянке. Потому что та комната, которую я оставила, когда уезжала в эвакуацию, уже была потеряна.

- И Вы вернулись в эту комнату, да?

- И я вернулась в эту комнату, и Раппопорт бедный тоже со мной переехал, он вынужден был. Но для него там не было места, я спала на диване, а посередине стоял стол, книги, что-то еще... И тогда он поставил раскладушку под стол, и наружу у него оставалось только тело до половины, а остальное все было под столом. А он уже был трижды или четырежды лауреатом государственной премии. У нас были очень трудные съемки, у него свои, у меня мои съемки. А в квартире были дети. Когда я однажды ночью вышла на кухню, увидела: два мальчишки маленькие, и у них были руки запущены в мою кастрюлю, откуда они вылавливали кусок мяса и с удовольствием его ели. Это, так сказать, жизнь коммунальной квартиры. И мы написали Берии, потому что Берия тогда был все. Написали, что мы два лауреата и так далее, и так далее, мы живем в таких невозможных условиях, творческие люди, мы не высыпаемся, мы не можем нормально работать. Все это мы написали и стали ждать ответа. Но в это время прошел слух: что-то там случилось с Берией. А однажды утром вышла газета с портретом Берии, и он уже погорел. И вообще никаких слухов о том, что мы получаем квартиру, не было. Прошел месяц, прошло два. Мы огорчились, потому что, думаем, если даже кто-то там распорядился, чтобы нам дали квартиру, все равно все уже погибло. И вдруг меня вызывают по телефону в дом на Котельнической набережной и сообщают, что нам выделена квартира. Я примчалась с Полянки сюда в дождь, я помню даже зонтик… «Будете смотреть?» Я говорю: «Не буду смотреть, уже сразу давайте выписывайте ордер!» Но раз уж я приехала сюда, я взяла ключи, поднялась вот сюда на этаж, вошла в квартиру и обалдела. Мне показалось, что это рай. Когда я спускалась вниз, то я потеряла в сознание, и когда  пришла в себя, я лежала распластанная в лифте, зонтик в одной стороне, сумка – в другой, надо мной какое-то мужское лицо. «Гражданка, что с Вами?» - спросил мужчина. Я сказала: «Я квартиру получила. Квартиру получила!»

     Все шло своим чередом. Жизнь приносила все новые роли и все новые встречи. Уже в зрелом возрасте Лидия Николаевна знакомится с самым своим любимым человеком – режиссером Константином Воиновым. Именно он открыл Смирнову как замечательную характерную актрису. Он научил ее не бояться возраста, а использовать его. Он научил ее, что актрисе можно быть смешной… И мы получили блистательную характерную актрису. Здесь мы покажем зрителям несколько отрывков из поздних фильмов Лидии Николаевны Смирновой… А потом вернемся домой и, прихлебывая чай из кружки, я задам актрисе последний вопрос.

- Лидия Николаевна, столько лет Вы в Москве провели. Можно сказать, что Москва – лучший город на земле?

- Конечно, здесь я корнями вросла уже, это привычка. Я знаю Москву, особенно, конечно, старую Москву. Все знакомо: каждый дом, каждый магазин. Сретенские ворота, весь город. Вот эти знаменитые дома России, они считались одними из лучших домов. Они хорошо построены, смотрите, до сих пор стоят, какие они крепкие, какие они замечательные. Какая архитектура! Мы здесь снимали картину «Трое вышли из леса» с Воиновым. Вот в этом подъезде. Опять воспоминания… Поэтому здесь столько родного и столько вложено сердца, умения, и эмоций, что, когда ты приезжаешь сюда, нельзя быть хладнокровной. Москва прекрасный город.

2000, 2005