Издать книгу

Навряд ли многие помнят и еще меньше тех, кто знает, что у нас в стране было время, когда сделать какую-нибудь бумажную копию безобидного документа для той же справки стоило неимоверных усилий, а иногда и моральных издержек. Так как при этом непременно приходилось просить или хитрить, а иногда обманывать и брать на себя долговые обязательства. Свобода слова и, в том числе, свобода печати были не про нас. СССР был, возможно, единственной страной в мире, где гражданам для их весьма относительной свободы требовались два паспорта. Один для внутреннего пользования и второй - заграничный. Причем некоторые деревенские жители не имели ни того, ни другого. В отличие от цивилизованных стран для выезда из Союза требовалась еще и "выездная" виза. Получить ее было сложней, чем визу в какую-то экзотическую или капиталистическую страну. Для этого необходимо было пройти унизительные собеседования в различных органах и в самом ОВИРе - отделе выдачи виз и регистрации при МВД. Один мой московский друг, много лет самостоятельно занимавшийся йогой, захотел однажды съездить в братскую Индию. Но когда после бесконечных формальностей члены одной из партийных комиссий спросили его о цели поездки, он не удержался и очень серьезно ответил: "Хочу проехать по ленинским местам!" Визу ему тогда не дали. Поэтому в Индию он съездил тридцать лет спустя. Тогда же граждане жили буквально в западне и без бумажки, по их словам, чувствовали себя букашками. Бюрократы и партийные функционеры по любому поводу требовали справки. Так, еще с одного моего друга, прилетевшего ко мне на Соловки с новеньким паспортом без прописки и устраивавшегося на работу в водорослевый комбинат, в поселковом совете попросили предъявить справку о том, что он нигде в Советском Союзе не прописан. То есть ему надо было пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что...

А все дело было в том, что некая сила, требуя всевозможные справки, пускала людей по кабинетам, как по кругам ада или, иными словами, доила из них психическую энергию. Сегодня можно только догадываться, каким облегчением в жизни наших граждан стало появление у нас множительной и копировальной техники. Кто-то в начале молился на нее, кто-то обогащался... Хотя настоящие трудности техника все таки не исчерпала, ведь тот же загранпаспорт в РФ требуется и до сих пор! Как бы то ни было, если сделать бумажную копию какой-то справки или документа стоило большого труда, то можно представить, с какими формальностями было связано книгоиздание! Впрочем времена меняются, а люди остаются прежними. Поэтому и эта история о публикации книги прежде всего про времена и про людей.

Попытка первая
Вторая половина 80-х - красивое, светлое время, время полное надежд! Старая жизнь рассыпалась как карточный домик. Комета Галлея в очередной раз рассеяла тьму предрассудков и ложных ценностей. Люди смотрели друг другу в глаза открыто, менялись кардинально сами и меняли жизнь. Мой первый материал о секретах зодчих заказал мне и с первой подачи опубликовал журнал Государственной комиссии при Совете Министров СССР по делам Арктики, Верховного Совета РСФСР, Совета Министров РСФСР и Союза писатерей РСФСР "Северные просторы". Журнал освещал жизнь и культуру народов Севера от Карелии до Чукотки. Тираж его рос ежемесячно, да так, что интерес к нему перешагнул границы и даже в упомянутой выше Индии в 1990 году появилось аж сто двадцать восемь его подписчиков! В редакцию его пришли опытные журналисты, установился контакт с народными сказителями, носителями национальных секретов и ремесленниками. Главный редактор, большой энтузиаст и основатель журнала Валентина Давыдовна Голубчикова сразу окрестила меня писателем и мои статьи серии "Деревянный дом" стали печатать в каждом номере журнала. В это же время провидению было угодно, чтобы я познакомился с президентом Академии арихитектуры России, Александром Григорьевичем Рочаговым. Он прочитал мой первый, похожий на манифест материал и сказал, что его надо обязательно опубликовать в журнале "Архитектура СССР". Материалы заметили и в редакциях Всесоюзного объединения "Агропромиздат", в которое помимо "Северных просторов" входили еще пять десятков профильных ежемесячных и еженедельных изданий. По понятным причинам я стал там бывать чаще и главный художник журнала, он же мой друг Анатолий Бурыкин с удовольствием знакомил меня с коллегами и рассказывал им о Русском Севере, где мы познакомились. Для меня провинциала, редко менявшего зимами валенки на ботинки, это был абсолютно новый, вызывавший полный восторг мир. Мир, в котором чудесным образом умещалась вся страна. Помнится, как-то в издательской столовой я и Анатолий обедали с фотокором, только что вернушимся с Дальнего Востока. Там, в Уссурийской тайге, с ним приключилось невероятное. На таежной тропе он столкнулся нос к носу с тигром. Они смотрели друг другу в глаза, тигр медленно приближался, фотограф пятился и жалобно уговаривал не трогать его, ведь ничего плохого тигру он не сделал. Кроме того, дома у фотографа остались дети и их никак нельзя оставить сиротами. Так с уговорами, по словам журналиста, они прошли с километр. И лишь у проселочной дороги тигр свернул, оставив его в восторге. Я слушал фотокора и тоже ощущал восторг. От чудесных встреч, от того, что нахожусь в окружении целеустремленных людей, от того, что переполнен благородными чувствами и светлыми мыслями. От новости о том, что во время поездки делегации наших журналистов в США, губернатор Аляски отметил мои статьи и сказал, что готов был бы иметь их отдельной книгой... В-итоге, меня пригласили для разговора в редакцию печати литературы Объединения, где Елена Гераськина, ее редактор и красивая, волевая женщина с полным восторгом отозвалась о моих публикациях. Она сказала, что за годы своей работы в печати не встречала более ярких и интересных практических материалов, поэтому почла бы за честь участвовать в издании их отдельной книгой. После нее меня тепло принял директор Объединения Мамонов В.Д. Он тоже был в восторге от "Деревянного дома" и сказал, что готов хоть сейчас выделить сто пятьдесят тонн мелованной бумаги под тираж в сто тысяч альбомов и предложил тут же заключить контракт на его издание. Что мы с взаимным удовольствием и сделали. Мне было чрезвычайно лестно, я - зодчий - нежданно негаданно получил статус писателя! У меня возникло ощущение свободного полета.
 
Задача стояла серьезная, но я был весел, так как все способствовало моим целям. Время словно уплотнилось и я успевал практически все. Чтобы не повториться, сидел в библиотеках, знакомился с имевшейся специальной литературой, серьезней изучал творчество писателей-деревенщиков, ездил по краеведческим музеям, делал рабочие эскизы и писал. Кроме того, продолжал осуществлять какие-то строительные проекты и организовывал экспедиции. Одной из самых полезных была поездка в компании с художником на судне, предоставленном мне Архангельским речным параходством, от Белого моря и островов в устье Северной Двины вверх по реке, по историческим местам до Котласа и Великого Устюга. Мы пользовались подробной картой Архангельской епархии от 1903 года, порекомендованной мне известным ученым краеведом и писателем Ксенией Петровной Гемп. В результате были собраны материалы, которые сейчас трудно переоценить. А работа над книгой близилась к завершению... Но человек предполагает, а Бог располагает. За это время в стране произошли крутые перемены, она перестала существовать. Для многих это стало крахом всех надежд и даже жизни. Умер и мой покровитель в Объединении. Его место занял смуглый человек с торчавшими из носа и ушей густыми пучками черных волос. Интересы русской культуры ему были чужды...

Вторая попытка
После распада страны эйфория прошла, Россию наполнили пожиравшие государственный займ и переписывавшие законы американские эмиссары, Чубайс в ускоренном порядке раздавал в собственность угодным ему людям фабрики и заводы. Ни один из россиян не приобрел на свои ваучеры обещанные автомобили "Волга". Хитрый лис лично посещал столицы субъектов с инструкциями. В стране вместо лозунгов о справедливости ввели новые правила: "Кто смел, тот и съел", "Закон, как дышло, куда повернул, туда и вышло", одной из руководящих установок стала: "Разрешено все, что не запрещено". Рассказывали, что у нас в Архангельске от легкого успеха приватизатор так нажрался, что посшибал дверные косяки в облисполкоме. И после его отъезда владельцем ряда крупнейших предприятий области, в том числе одного из целлюлозно-бумажных комбинатов стал какой-то зубной техник, якобы муж дочери председателя областного комитета госимущества.

Я в то время, навещая своих родителей, всегда заходил в контору к Леве Вострякову, он был председателем Комитета по культуре Архангельской области. Нас с ним связывали долгие годы работы на знаменитых Соловецких островах. А в перестройку мы стали еще и инициаторами возрождения монастыря. Тогда с его мандатом директора музея и с благословения духовника патриарха Алексия, отца Кирилла я попал на аудиенцию к управляющему делами Патриархии, митрополиту Сергию. После чего Синод поручил настоятелю Псково-Печерского монастыря возобновить молитвенное присутствие в Свято-Троицком скиту на острове Анзер... Кроме того, Лева или, лучше, Лев Евгеньевич принимал самое деятельное участие в моей творческой судьбе. Разъяснял ситуацию в стране, давал советы, дарил полезные книги. Познакомил с шеф-редактором областной газеты "Волна" Алексеем Липницким и порекомендовал ему опубликовать мою монографию. А потом как-то отправил меня в Северо-Западное книжное издательство, где со мной и Анатолием Коптяковым, вторым иллюстратором книги сразу заключили договор. Выдали аванс. Анатолий приступил к работе над макетом.

Однако эмиссары рыжего лиса старательно обваливали рубль, банкротили предприятия и через своих лиц, вроде гусинских и смоленских, с помощью западного капитала за бесценок прибирали все к своим рукам. Это происходило у всех на глазах. Тогда, будучи с художником между делами у шефа издательства "Элпа", я стал свидетелем сцены, иллюстрировавшей происходящее. Компаньон издателя занес из соседнего отдела большую картонную коробку, полную денег, поставил на стол и со словами: "Считай сам," ушел. То есть курс рубля катился под гору, как снежный ком, разбухая и обесцениваясь.

Новые владельцы крупных предприятий не платили ни зарплату рабочим, ни налоги в казну. Народ голодал. Наше издательство нуждалось в бумаге. Востряков опять отреагировал и предложил помощь Минкультуры. У "зубного техника" была серьезная задолженность по налогам. Лев Евгеньевич вручил мне письмо, в котором просил в счет долга комбината отпустить необходимую для издания книги бумагу. Идея меня вдохновила. Мне показалось, ничего на свете не может быть благородней печати книги местного автора о традициях предков на бумаге комбината, где всю жизнь проработали его родители и родные, но. Опыт оказался достоиным пера Аркадия Райкина.

Секретарь "техника" по телефону сказала, что меня примут и я помчался туда как на крыльях. У входа в высотку конторы комбината в глаза бросились дорогущие машины, бронированный Chevrolet Tahoe - вновь испеченного владельца и два попсовых зеленого цвета Land cruiser 100 - его телохранителей. А зарплаты людям не выдают месяцами, мелькнула у меня мысль. Также удивило, что и проходная оборудована круче чем в обкоме, где мне пришлось побывать в последние дни Совка на приеме у первого секретаря. В обкоме было спокойно, а здесь, как на птичьем базаре, полно мужчин в черном с нашивками "security". Мне выписали пропуск и назвали этаж. "Техник" был в здании, но секретарь не знала где, поэтому предложила подождать. Я ждал. Между делом "он" звонил и она сообщила ему, что его ждут с письмом из Комитета по культуре. Время шло. Так долго ждать мне еще не приходилось никогда. Рабочий день заканчивался. Дело, казалось, было за малым, еще раз приходить не хотелось и я пошел искать по этажам, и где то в полутемном коридоре "техник", пробегая мимо, на ходу сказал, что лучше поговорить завтра. Назавтра история повторилась. Я ждал, потом искал. В итоге, встретил своего бывшего одноклассника, Валерку. Он стал замом генерального по экологии, был вальяжен, носил дорогой костюм. Он зазвал меня в кабинет, предложил выпить. Мы давно не виделись, поэтому нам было что вспомнить. А когда коснулись книги, он предложил издать ее в комбинатовской типографии у его кореша, причем по-черному, за небольшие деньги. "Техника" искать уже было поздно и мы решили с Валерой договорить вечером в сауне. В сауне он меня разочаровал. С ним был какой-то клоун из столицы, их стол ломился от закусок и выпивки, вели они себя оба бабаями. Хотя без дорогих костюмов голыми выглядели, мягко говоря, комично, один как пигмей, другой - на восьмом месяце беременности. И когда загрузились, начали брызгать слюной. В общем я понял, какой уровень печати может быть в местной типографии. Поэтому назавтра вновь ждал и искал "техника". В этот раз опять все произошло на ходу в коридоре. Казалось, я ему мешаю, но письмо он взял, прочитал и предложил найти коммерческого директора. Это тоже было непросто. Как и шеф, коммерческий директор все время где то пропадал. Мне даже было сложно напасть на его след. Возможно, он заметал следы, так как "техник", как в моем случае, переводил стрелки на него. Тем более, что комбинат, а точнее "техник", был всем должен. В итоге, за неделю, что меня мурыжили, я узнал кое-что незабываемое.

Оказалось, бумажники забыли, как выглядят деньги, за работу с ними месяцами расчитывались товарами. Товарами с символическими марками: тушенкой "Китайская стена", мылом "Дуру", одноразовыми колготками "Последний путь". В конце концов их холодильники забились свининой с подсобного хозяйства, которой десятилетиями покрывались ежедневные потребности столовых комбината. А тут все просто напросто раздербанивалось. Новые доски на полы в свинарники начальство увезло себе на дачи. А когда резали беременных свиноматок, работницы хозяйства уже плакали горючими слезами, прощаясь и со своей работой... Кстати, немного позже судьба свела меня в США с отцом Бориса Йордана, американского подданого, компаньона Потанина по присвоению "Норильского никеля". Отец рассказывал, что Потанин, как вся совковая братва в те стремные времена, ошалел от обрушившихся возможностей грабить и, не веря, что удержит комбинат, старался, как можно быстрей, раздербанить все подчистую. А Боря, хорошо проинструктированный служащий одного из американских банков, постоянно сдерживал Потанина: "Не грабь все, оставь! Чтобы доить бабло постоянно..."

В Архангельске братва смекнула об этом тоже. Например, в тетрадном цехе начальство "уговорило" рабочих для пользы комбината купить на свои приватизационные ваучеры акции "Альфа-капитал". Причем потом обнаружилось, что акции подписаны карандашом. Те же из работников, кто не поддался уговорам, сдавались поодиночке позже. Заставляла нужда, ведь одежду можно было купить только за наличные. Вот и несли работники свои акции к себе же в контору комбината, то бишь "технику", за бесценок. Для этого деньги там находились! Ведь не зря же он и коммерческий директор постоянно где то шарились. Искали.
 
У меня без результата прошла неделя, началась вторая. Но я не хотел отступаться и, узнав по ходу мыканья, что начальство по вечерам проводит время на спорт-комбинате, пришел в спортзал. Кое-кто из охранников в той обстановке рассказал мне, что "техник" вспыльчив как беременная баба и часто сует свой нос куда не надо. Легко устраивает скандалы. И правда, прямо при мне он кричал на уборщицу и потребовал от директора спорт-комбината ее уволить. Однако, оказалось, что и охранникам живется с ним не сладко. Одного он уволил из-за того, что тот увернулся от "игривого" удара, а его из-за этого занесло, он ударился об забор и ушибся. Еще одному за тысячу долларов предложил выстрелить в задницу из пневмопистолета, охранник отказался. Однако "техник" все же выстрелил, и не заплатил... В общем надеялся я до тех пор, пока не увидел своими глазами, как "техник" во время игры в большой теннис дал крепкого подсрачника своему технологу. Тот обмяк, как кролик, и показал готовность к жертвоприношению. Видеть жлобство я больше не мог.
 
Еще две попытки
Земля слухами полнится. Я пережил это в столице. Получалось так, что круг моих знакомых постоянно ширился, а те же журналисты, как известно, падки на все новенькое, поэтому передавали меня от одного печатного издания другому. Таким образом, например, в середине лихих 90-х я очутился в редакции популярной "Крестьянки". Тираж ее на тот момент составлял 470 тысяч. Там ухватились за мои материалы, "На русской печи в штаты" и ряд из "Деревянного дома". Предложили долгосрочное сотрудничество в приложении. Выдали аванс. Для меня публикация в "Крестьянке" была бы хорошей заявкой на издание книги в каком-нибудь солидном столичном издательстве, но я не торопился и, обсуждая условия, попросил рядом со своим именем ставить значок авторских прав. Помню, заведующая пожала плечами: "Такого у нас еще не было". Сходила к главному редактору и пришла ни с чем, то есть шеф отказал. Пара миллионов аванса, пусть и "деревянных", меня смущали. Но поскольку я не знал, что может случиться с правами на книгу после печати ее глав в "Крестьянке", все таки решил, что надо соблюсти формальность. Тем более, что на дворе все стремительно менялось. Я сказал, что без значка не могу. Помню, как восторг в атмосфере сменился недоумением, редактор вышла поникшая. Я посидел в одиночестве, подумал, потом вернул аванс и ушел.
 
Меня ждали в журнале "Сельское строительство". Он был намного скромней, но там принимали меня на работу и не были против значка авторских прав. Задачей моей было давать в формате журнала одну за другой все главы своей книги. То есть это становилось для меня большой репетицией. Кроме того, шеф-редактором там был Леонид Петрович Кравченко. Опытный журналист, в недавнем прошлом председатель Гостелерадио СССР, правая рука Горбачева. Сейчас его называют "медиаменеджером перестройки", а тогда журнал был его запасным аэродромом. Ведь на дворе творилось черт-те что. Инфляция оказалась страшней природных бедствий, страшней селевых потоков и снежных лавин, если в горах иногда погибают сотни людей, то в России погружались в нищету миллионы. И никому до них не было дела, все выживали в одиночку. В той обстановке Леонид Петрович воспринял мой "Деревянный дом" как луч света и при нашей очередной встрече предложил сходить в издательство "Слово", чтобы опубликовать его там.  В "Слове" работал кто-то из его знакомых. От нашей редакции на Большой Грузинской до Пушкинской площади мы шли пешком. Помню, на Тишинской ржавый монумент Зураба Церетели "Дружба навеки" - гигантская колонна из тысяч русских и грузинских буквиц, показалась мне символом смуты тех дней. А Леонид Петрович удивил необычайной интеллигентностью и дружелюбием. В начале разговора, видимо, для того, чтобы предупредить неловкость, он откровенно рассказал о своем опыте работы в журналистике, о том, какие трудности ему пришлось пережить однажды в ИТАР-ТАСС. Мне было интересно все, особенно его мнение о Горбачеве. И он рассказал о зависимости того от жены. Затем он завел разговор о загадке интеллигенции, о первом президенте России. Люди ждали от него реформ. Я передал свежий рассказ Михаила Полторанина, с которым познакомился в домашней обстановке у Юрия Зерчанинова, многолетнего журналиста "Юности", как дико глушит водку Ельцин. Только в узком кругу было известно, что эту слабость Ельцин компенсирует животной интуицией, дающей ему преимущества в политической борьбе... "Слово" располагалось где-то во дворах за кинотеатром "Россия", в небольшом одноэтажном желтом особняке, с толстыми стенами. Особняк был забит вооруженными людьми. Все были какие-то откормленные и, как на подбор, краснорожие. У всех, словно игрушечные, висели на плечах автоматы Калашникова. И были они так оживлены, будто вот-вот собирались брать Кремль. Мы прошли двойной контроль и с пылу, с жару попали прямо к главному толстяку. Он был в курсе, сразу достал формуляр договора об издании, вписал что-то, тыкнул пальцем-сарделькой в лист и говорит мне голосом не допускающим возражения: "Подписывай!" Я воскликнул: "Как?" "По-отписывай!" - повторил он грозно. Я неуверенно возразил: "Но тут так много написано, мне бы хотелось по-хорошему с этим познакомиться и подумать". "Да чего тут думать? - удивился он. - Подписывай, да получай аванс!" "Не-е, - говорю я смущенно. - Лучше я приду еще раз". На улице я вздохнул так, словно меня освободили из каземата. Знакомство с Кравченко мы сохранили, но о происшедшем уже не вспоминали.
 
Удача за бугром
Эта попытка стала удачной в результате чудесных обстоятельств. Однако все по порядку. В кои то веки стало открываться сознание людей, вместе с ним рушились барьеры и распахнулись границы государства. Много наших граждан пустились во все тяжкие, а самым многочисленным классом стали охранники и челноки. Последние запрудили транспорт баулами, улицы городов - торговыми палатками и переоборудовали спорткомплексы в рынки. Другие граждане с жадностью набросились на бывшую долгие годы под запретом литературу, запоем читали эзотерику. Дайджест Дэйла Карнеги "Как обрести друзей" побил все мыслимые и немыслимые рекорды тиражей. В страну хлынули иностранцы. Я познакомился в Москве с австрийцами. И после путешествия по Северу оказался в гостях у них. Там, в Вене и закончил последнюю часть книги - текст о русской глинобитной печи в деревянных опечках. И о чудо! Мне представилась даже возможность соорудить ее в новом доме у одного тамошнего адвоката. Помню, он все повторял: "Не забудь сделать на задней стенке топки отверстие для шпура! Буду делать гриль"... Из Вены рукой подать до Америки. Вот я и оказался там, образно говоря, на русской печи. Добрые люди снабдили меня сборником адресов РПЦЗ - Русской Православной Церкви Заграницей и я колесил по ее приходам со слайд-шоу, о Соловках, о нашей традиционной русской деревне и об одном из трех тысяч провинциальных городов России. Интерес ко всему этому был такой, что встречали меня православные как родного и я умудрился продлить визу. По ходу я смекнул, что и "Деревянный дом" можно напечатать на свои деньги и продавать во время поездок. Набрал макет на компьютере в программе Microsoft Word в текстовом формате doc, а моя подруга договорилась напечатать книжный черно-белый вариант на простой бумаге в мягкой обложке в типографии технической литературы. Все было настолько просто, что от меня не потребовали даже ISBN - международного стандартного книжного номера. Я был счастлив. Моя мечта сбылась. Уже через неделю тираж книги, пусть и подготовленной без помощи редактора, корректора и верстальщика, лежал уложенный красивым параллелепипедом у меня на кухне и последние месяцы, постепенно уменьшаясь, служил обеденным столом. Между тем срок действия моей визы опять заканчивался, поэтому я не сидел сложа руки и организовал еще пару десятков слайд-шоу. В итоге за исключением плоской Флориды и далекой Аляски исколесил почти все штаты. Но распространить весь тираж все же не смог. Полторы сотни книг так и остались лежать под кроватью моей доброй знакомой Майи Владимировны Коссовской в Старретт сити, в одном из районов Бруклина.
 
Удача дома
Домой я вернулся с сотнями слайдов для новых шоу, с кучей исписанных записных книжек и увесистой связкой еще пахнущих типографской краской книг "Деревянный дом". Часть из них сдал на реализацию в архангельский Дом книги, часть у меня купили на презентации, организованной благочинным Приморского района о. Александром (Зининым). Несмотря на то что книгу я создавал, образно говоря, на коленке, отзывы о ней и от специалистов, и от журналистов были самые позитивные. Однако интерес ко мне стал проявляться не только из-за нее. Так, если в столице в основном я был инициатором проектов, то во время непродолжительных поездок на Север уже сам становился объектом интереса для СМИ. Телекомпания "Норд-ТВ", например, прямо у меня дома сделала большое интервью - разговор о жизни и творчестве, на радио "Архангельск" я рассказывал о своих путешествиях по США и о многочисленных тамошних православных приходах, а областная телекомпания "Поморье" записала мои рассказы о секретах зодчих и образе жизни предков аж для целого цикла выпусков популярной на Севере еженедельной передачи "Ваш дом". Причем во время одного из них на обращение ведущей: "Желаете ли вы приобрести книгу?" по редакционному телефону в течение четверти часа позвонили шестьсот шестьдесят зрителей. Все это формировало мой образ, обо мне узнали многие. В итоге, через пару лет судьба вновь свела меня с Николаем Панфиловым, владельцем издательского дома "ЭЛПА". В этот раз он уже сам был готов поучаствовать в издании моей книги. И даже разоткровенничался. Рассказывал, что морально созрел для того, чтобы оставить бизнес, что начал потихоньку приобретать деревообрабатывающий инструмент и мечтает о том дне, когда выйдет на пенсию, будет проводить время на даче и заниматься ее убранством. В связи с этим очень хотел бы иметь у себя "Деревянный дом" альбомного формата в твердом переплете. Мы договорились: я плачу тысячу долларов, издательство печатает книгу тиражем три тысячи, из них я получаю две, они одну тысячу экземпляров. После этого все сладилось легко и быстро. Книга получилась лучше американской самиздатовской. Я испытал огромную благодарность землякам. Оставалось только реализовать тираж. Однако это другая, не менее интересная история...

Представляю, что некоторым читателям может быть интересно, какие уроки я извлек из опыта написания книги и ее издания. Поэтому скажу, что писать книгу было абсолютно моим личным делом, а вот издать ее - коллективным. Отчего наличие свободы слова в моем, растянувшемся на десятилетие случае оказалось понятием очень относительным. В СССР опытные книгоиздатели очень хотели издать мою книгу тиражем в сто тысяч экземпляров, причем в альбомном варианте, то есть свобода была, а вот при нынешнем финансовом либерализме свобода такого рода слова оказалась очень сомнительной. Она похожа на свободу нашего среднего труженика или пенсионера. Вроде есть у них и пенсии, и зарплаты, но они настолько малы, что не позволяют совершать простейшие поездки к знакомым, не говоря о далеких путешествиях за границу. То есть мы заперты мизерными доходами и высокими тарифами. А какая это свобода?