de omnibus dubitandum 109. 57

ЧАСТЬ СТО ДЕВЯТАЯ (1896-1898)

Глава 109.57. ДА НУ ТЕБЯ! ХОЛЕРА!..

    – Все на всех! – слышались вызывающие крики «верховых» и «низовых» одновременно.

    – Зачина-ать! – вышедши на середину улицы между плотными стенами бойцов, закричал молодой казачонок в голубой фуражке, по фамилии Озерков, один из бойцов будущего, подающий пока большие надежды.

    Он громко хлопнул ладонями, расставил широко ноги, ставши боком к неприятелям, и крикнул опять:

    – Зачина-а-ать! дай бойца!

    Вся небольшая, стройная фигурка его была воплощением удали, ловкости и проворства.

    Из «верховых» выступил вперед неторопливо и несколько неуклюже молодой казак с кудрявой бородой и крикнул хриповатым голосом:

    – Давай!

    – Ну-ка, Левон, давни!! – послышались вслед ему поощрительные крики. Леон, – малый плотный, широкоплечий и сутуловатый, – тоже расставил широко ноги и принял вызывающе-воинственный вид.

    Озерков в два прыжка очутился около него, изогнулся вдруг почти до земли, крикнул, гикнул, что было мочи, и ударил Леона в грудь. В то же время Леон тяжело взмахнул кулаком и зацепил по плечу своего противника, но не совсем удачно: вскользь и слабо, потому что Озерков быстро и легко, как резиновый мяч, успел отпрыгнуть назад. Леон погнался было за ним с легкостью, несколько неожиданной для него, в сопровождении еще двух-трех бойцов, но в это время из «низовых» вдруг выскочил высокий, безусый казак в атаманской фуражке, статный красавец, и – одним ударом «смыл» разбежавшегося Леона, точно он и на ногах не стоял.

    Громкий крик обеих сторон приветствовал этот удар, а красавец-боец выпрыгнул на середину, к самой линии «верховых», громко хлопнул в ладоши и крикнул:

    – Ну-ка пошел!

    Ермаков, стоя в толпе рядом с своей односумкой, не успел еще полюбоваться на его статную, красивую фигуру, как огромный казак из «верховых», Ефим Бугор, стремительно и быстро, с развевающейся широкой бородой, с гиком выскочил вперед и сшиб молодого атаманца.

    Это было сделано быстро, почти неожиданно. Молодой боец чуть было не опрокинулся навзничь, почти присел, сделавши назад несколько непроизвольных, быстрых шагов, но удержался и кинулся вперед с крепким ругательством.

    Бугор скоро его подмял под себя и почти беспрепятственно ворвался в центр неприятелей, а за ним стремительной лавой – и другие «верховые» бойцы. Несколько минут раздавались среди неистового шума и крика глухие, частые удары, затем «низовые» дрогнули и побежали.

    Это было не беспорядочное бегство, а правильное, хотя и очень быстрое отступление. Иногда они останавливались стеной на несколько секунд и выдерживали атаки нападающих. Бугор прыгал, как лев, – с развевающейся гривой, с громким, торжествующим, удалым криком.

    – Нефед! кинься, пожалуйста! стань! ей-богу, стань! – убедительно просил приземистый рыжий казак из «низовых» рябого огромного казака, стоявшего у плетня, недалеко от Ермакова, в толпе женщин.

    – Нефедка! ты чего же глядишь? – подошедши к нему, быстро заговорил старик Трофимыч, которого видел Ермаков в качестве руководителя ребятишек.

    – А ну-ка ушибут? – пробасил глухо Нефед, видимо взволнованный. – Их вон какая сила!

    – У нас есть кому поддержать! – торопливо и ободряющим тоном говорил Трофимыч, понижая голос до шепота.

    – Там вон за углом стоят Семен Мишаткин, Лазарь, Фоломка... Поддержат, брат!

    – Да, кабы поддержали, – нерешительно говорил Нефед, снимая свою форменную теплушку.

    – Эх, подлеца Бугра надо бы ссадить! – огорченным голосом повторял рыжий казак,

    – Ты против него маецию* подержи, а энтих-то молодые наши казаки сшибут, не то что... Ну, скорей!

*) Маеция – престиж (по СРНГ  донск.) с цитатой из Крюкова, но со ссылкой на запись 1929 г.

    – Ох, ушибут они нас! чует мое сердце – ушибут! – колебался еще Нефед, передавая свою теплушку и фуражку на хранение какой-то казачке и оставшись в одной рубахе.

    Трофимыч молча сбросил свой тулуп и фуражку, обнажив свою лысую голову, и они все трое, пригнувшись под плетнем, проворно пошли к «низовым», которых угнали уже довольно далеко.

    Через несколько минут до Ермакова донесся новый взрыв неистового крика, и вдруг стук, гам, звуки ударов, которые до этого удалялись, стали быстро приближаться к нему.

    Вскоре показались быстро несущиеся толпы ребятишек и тех из взрослых, которые не принимали деятельного участия в битве и лишь бегали да кричали.

    Непосредственно за ними, в облаках пыли, пронеслись самые бойцы – «верховые», а за ними «низовые». Огромный Ефим Бугор быстрее ветра несся в самом центре, но его настигали и били сзади.

    Ермаков заметил особенно того молодого казака, которого в начале схватки сшиб Бугор: он положительно наседал на Бугра, убегавшего без оглядки и словно не чувствовавшего ударов.

    Раз только Бугор попробовал остановиться, гикнул, сцепился с кем-то, но его тотчас же схватили человек шесть, и гулкие удары по его спине и бокам огласили улицу. Несколько «верховых» бойцов кинулись ему на выручку, но сила была на стороне «низовых»: массой нахлынули они на эту горсть и погнали дальше.

    Бугор все-таки успел вырваться. Длинные волосы его развевались по ветру, как львиная грива, и вся фигура его, огромная, стройная, красивая своей силой, напоминала царственное животное.

    На следующем перекрестке «низовые» остановили свое преследование и стали отступать. После неистового крика оживленный, торопливый говор поражал сравнительной тишиной. Усталые бойцы, тяжело дыша, без фуражек, некоторые с засученными рукавами и разорванными рубахами, шли назад, делясь друг с другом впечатлениями.

    Хвалили большей частью противников или товарищей по бою, о себе лично никто не упоминал: это было не принято и считалось признаком дурного тона...

    – Ну, дядя Трофимыч, благодарю! ты меня выручил, – говорил рыжий казак старику Трофимычу, который был уже опять в своем дубленом тулупе.

    – Кабы не ты, ну наклали бы они мне по первое число!

    – И ты Бугра славно огрел... у, хорошо! – одобрительно воскликнул Трофимыч.

    – Ну, да и он, проклятый, цапнул меня вот в это место! Как, все равно, колобашка какая сидит тут теперь...

    – Я бегу и думаю: ну, пропал! – торопливо и громко говорил молодой атаманец в разорванной рубахе, озлобленный противник Бугра,

    – Глядь, Нефедушка наш... Стой, наши!

    С полчаса шли оживленные разговоры. Казачата выступали опять далеко за линию и вызывали бойцов от «верховых».

    – Зачинать! – несся громкий вызов с одной стороны.

    – Зачинать! – отвечали с другой.

    Несколько раз так перекликались, но близко друг к другу не подходили; видно было, что у уставших бойцов пропала охота продолжать сражение. И поздно уже было.

    – По домам! – крикнул кто-то в лагере «низовых».

    – По домам! – подхватили звонко ребятишки, пронзительно свистя, визжа и крича.

    – «Как я шел-прошел из неволюшки», – начал читать звонкий баритон в толпе казаков.

    – «С чужедальней я со сторонушки», – подхватили один за другим несколько голосов, и песня помаленьку занялась, полилась и заполнила воздух. Зазвенели женские голоса.

    Ребятишки продолжали свистеть, гикать, кричать, но их крик не нарушал гармонии громкой песни и тонул в ней слабым диссонансом.

    Толпа колыхнулась и тихо двинулась за песенниками, разговаривая, смеясь и толкаясь.

    Смешавшись с этой толпой, пошел и Ермаков вместе с своей односумкой. Кругом него молодые казаки бесцеремонно заигрывали с казачками: обнимались, шептались с ними, толкались, иногда схвативши поперек и поднявши на руках, делали вид, что хотят унести их из толпы; казачки отбивались, визжали, громко били ладонями по широким спинам своих кавалеров и все-таки, видимо, ничего не имели против их слишком вольных любезностей.

    Раза два тот самый молодой атаманец, которым Ермаков любовался во время кулачного боя, проходя мимо, дернул за руку и его односумку.

    «Да ну тебя! холера!» – вырывая руку, оба раза со смехом крикнула ему Наталья.

    Ермакову стало вдруг грустно в этой шумной, веселой, беззаботной толпе... Он почувствовал себя здесь чужим, неумелым и ненужным. Он с завистью смотрел на казаков, на их непринужденное, вольное, грубоватое обращение с этими молодыми, красивыми женщинами, близость которых возбуждала в нем самом смутное и сладкое волнение...

    Он чувствовал постоянное прикосновение плеча своей односумки, запах ее духов, шелест платья, с удовольствием слушал ее голос, мягкий и тихий, несколько таинственный, словно она старалась сказать что-нибудь по секрету. И неясный трепет замирания проникал иногда в его сердце...

    Но в то же время он ясно сознавал, что не мог бы, при всем своем желании, делать, как они, эта окружающая его молодежь, что он был бы смешон и неуклюж, решившись на такое свободное, непринужденное обращение...

    Он не знал даже, о чем теперь заговорить с своей односумкой, и молчал. Изредка Наталья быстро взглядывала на него вбок, и ему казалось, что взгляд ее блестел насмешливой, вызывающей веселостью.

    – Завидую я тебе, односум! – говорила она.

    – Почему? – спросил Ермаков.

    – Да так! свободный ты человек: куда захочешь – пойдешь, запрету нет, своя воля...

    – Некуда идти-то, – сказал он, слегка вздохнувши, и, немного помолчав, прибавил:

    – А я тебе, наоборот, завидую...

    – Да в чем?

    – А в том, что ты вот здесь не чужая, своя, а я как иностранец... Я родину потерял! – с глубокой грустью вдруг прибавил он.

    – Ну, не горюй! – не совсем понимая его, но сочувствуя, сказала она.

    – Поживешь, обвыкнешь, всем станешь свой, родненький...

    И затем, наклонившись к нему близко-близко и шаловливо-ласково заглядывая ему в глаза, тихонько прибавила:

    – Небось такую сударку подцепишь...

    У него на мгновение захватило дух от этой неожиданной, смелой близости; сердце громко и часто забилось, знойно вспыхнула кровь... Он едва удержался, чтобы не обнять ее, а она засмеялась тихим, неслышным смехом и отвернулась...

    – Однако дом ваш вот, – продолжала она уже обыкновенным своим голосом, – а мне вон в энту сторону надо идтить. Жалко улицу бросать, а нечего делать... Прощай? И так знаю, что свекровь будет ругать: злая да ненавистная!

Источник: Федор Крюков. Казачка. (Из станичного быта) «Русское Богатство», 1896, № 10