Глава 13 Когда твой брат робокоп

 
Сумев кое-как отволочить неуклюжее тело на трясущихся ногах шага на три от общей лежки, Серёжка упал на колени и переломился пополам, содрогаясь в рвотных конвульсиях.
Пустой желудок бунтовал, бурно стремился освободиться от желчи, накопившейся за ночь, организм, в свою очередь, пытался очистится от яда, попавшего в кровь. Горькая желто-бурая масса выплеснулась на землю, заливаясь попутно в ноздри, вязкая слюна потянулась изо рта, Серёжка кашлял и вытирал рот рукавом куртки, сплевывая остатки.
Изнутри накатывалась новая волна тошноты.
— А ну-ка поднимайся, наркота поганая! — взрывом прогремело у него над ухом.
Голос обрушился на барабанные перепонки подобно здоровенной кувалде на медный гонг.
Защищаясь от него, Серёжка инстинктивно вжал голову в плечи, закрылся руками и с усилием перевёл себя в вертикальное положение. Он еще раз тщательно вытер лицо рукавом куртки и прикрыл глаза, стоял, покачиваясь, ждал, пока мозг включится в работу, под черепной коробкой по-прежнему бухали медные колокола.
— Ты чем, кололся, придурок?! — орали на него откуда-то сверху.
Цепкие руки схватили Серёжку за плечи и затрясли, как грушу. Зубы, тут же больно, до крови, прикусили язык и стукались друг о друга, как он ни старался их удержать.
— Отвечай мне, мелкий паразит, чем ты кололся, пока я тебе башку не оторвал! — рявкнул свирепый голос над головой.
Серёжка открыл глаза, прищурился на яркое утреннее солнце, бьющее наотмашь безо всякой жалости, и трезво заценил обстановку.
Под жестким присмотром двух полицейских Ланс и близнецы, не оглядываясь на друга, торопливо карабкались вверх, на пригорок, где их ждали машина Скорой помощи и еще одна, похожая, но только без красного креста, в неё как раз задвигали носилки с большим черным пакетом.
Закованного в наручники Ростика уводили по камням совсем в другую сторону, а вот Райки, нигде не было видно, наверняка успела сбежать.
Сам Серёжка болтался в руках у здорового мужика с короткими волосами и не мог найти опору ногам. Никто из ребят за него не заступился, да он и не ждал помощи, надеяться на милосердие из жалости было не в его характере.
Взбесило то, как по-дурацки он попался в лапы ментов, не успев расправиться с Филом и, вообще…
И какое они право имеют, так с ним обращаться!
Никто, кроме матери, не смеет его так трясти. В ситуации необходимо было радикально разобраться, и он со всей силы пнул ногой по здоровым черным кроссовкам рядом с собой.
— Отвали, урод! — удалось сказать непослушными губами.
— Сейчас я тебе так отвалю! — яростно пообещал мужик.
— Эй! Варламов! — к ним подошел второй полицейский. — Ты полегче, оставь его — там со всеми разберутся.
— Спокойно, Казупица! Он мне еще не ответил, — не послушал его первый мент и снова тряханул Серёжку в руке.
Голова у того мотнулась, зубы лязгнули, глаза сверкнули звериной ненавистью. Ничего у Серёжки не осталось, кроме этой лютой ненависти — страха молодого волчонка, отбитого от стаи, обложенного красными флажками охотников. Он собрал себя в кулак, и постарался вывернуться из клешней полиции, но его усилия закончились позорным провалом, он только облился холодным липким потом и быстро потерял последние силы.
Сердце гулко заколотилось в висках, воздуха не хватало, колени подламывались. Серёжка ловил ртом воздух и проклинал все косяки, вместе взятые, которые успел попробовать за эти три дня.
Второй полицейский пытался остановить его мучителя:
— Хватит, Денис! Ты не можешь с ними так обращаться!
— Могу! — со злостью возразил первый. — Это мой брат! Так что имею полное право и морду начистить (Серёжкины щеки обожгли две звонкие оплеухи), и задницу надрать! — крикнул он со злостью прямо ему в лицо.
Сергей перестал дергаться, поднял голову, заморгал и широко раскрыл глаза, глядя на державшего его парня.
Брат?!
Это тот, который приезжал к ним с матерью? Перед которым она так заискивала и стелилась? Который их ненавидит? Теперь он решил показать всем, как крепки в нем родственные чувства?! Да пускай засунет их себе!..
От несправедливости судьбы у него перехватило горло, в глазах запрыгали красные круги, изо рта рвались бесконтрольные, беспомощные хриплые крики.
Изо всех сил он пытался оторвать от себя широкую ладонь, кусался и пинался ботинком, но сводному братцу были нипочём его потуги. Он с легкостью стряхнул с себя Серёжкины руки, а его самого ухватил широкой пятернёй за подбородок и заорал прямо в лицо:
— Быстро отвечай, придурок несчастный, кололся или нет?! Ну?! На принудительное лечение захотел?!
— Отвали, гад!
К ним подошел третий мент, старик с седыми усами, Сережку настойчиво, хоть и временно, освободили из родственных объятий.
Дед внимательно осмотрел у него сгибы локтей и запястья, приподнял штанины на щиколотках, заставил снять ботинки и носки, повертел в руках Серёжкины ноги, одну за другой, велел обуться, отвернул воротник у куртки, покрутил в разные стороны Серёжкину голову, пощупал шею, долго вглядывался в глаза.
После тяжело вздохнул:
— Чист, никаких следов от уколов, зрачок нормальный, но пару затяжек, может, и сделал. — Он сурово прищурился на Серёжку. — Курил вчера? Признавайся!
Тот стиснул зубы, и демонстративно отвернулся. Ага, щаззз! Так всё выложил! Держите карман!
Старик повернулся к его брату.
— Вези его домой и на месяц запри в четырех стенах. Не стоит сверкать в больнице: один раз поставят на учёт — больше не отмоешься, а тут, я думаю, ты и сам справишься. С ним всё будет нормально. Что траванулся, это хорошо, — глядишь, в следующий раз задумается. Было бы идеально включить в его сегодняшнее меню витамин «Р».
— Спасибо, Николай Михайлович, — бешенный парень чуть успокоился.
Он перехватил Серёжку за шиворот и поволок к машине, спрятанной за кустами, второй мент, молчаливый и долговязый, шел за ними, он-то и сел на место водителя. Серёжку впихнули на заднее сидение, тут же на дверцах щелкнула блокировка — он остался одни на один с этими двумя легавыми.
— Имеешь право хранить молчание! — просветил братец, усаживаясь впереди.
Его напарник подозрительно хрюкнул, вроде как, подавил смех. Серёжке стало страшно, туман в голове понемногу рассеивался, одурманенные мозги принимались за работу.
«Козлы! На месяц запереть в четырех стенах — это значит, в тюрьму, что ли, посадить?!»
Воображение тут же нарисовало тесную сырую камеру, с крохотным оконцем, под самым потолком, забранным решёткой. На грязном полу валялся пучок соломы, по которому сновали крысы, в углу белел унитаз с омерзительными потеками, доверху наполненный чьим-то дерьмом, рядом в стену была встроена раковина-умывальник с краном без вентиля, залитая подозрительной бурой массой. Ни стола, ни стульев, ни кровати воображение не предоставило своему узнику — придётся спать на соломе. Тяжелая сейфовая дверь камеры оказалась наглухо замурована, только внизу открывалась узкая щель для подноса со скудной едой, за которую ещё придется повоевать с крысами. Серёжка успел отчётливо разглядеть серую похлёбку с хлебным мякишем и эмалированную кружку с мутной водой. Поднос влетел по бетонному полу к нему в камеру и тут же скрылся под серой лавиной крысиных тел, за дверью раздался зловещий хохот охранников.
И вот так придётся жить целый месяц?!
— Я имею право на звонок! Мне надо позвонить! — крикнул он двум маньякам.
— Ишь ты, насмотрелся американских фильмов, — тихонько рассмеялся мент, сидящий за рулем.
— Кому? — осведомился его брат, не потрудившись повернуться.
— Матери, кому же ещё! — огрызнулся Серёжка, думая, что уж ей-то, ему разрешат позвонить.
Она, небось, ищет его. Придётся рассказать, что его арестовали, может, и удастся избежать камеры. Чёрт, да он был согласен даже на то, чтобы Фил отлупил его, только бы выбраться на свободу!
Немного помолчав, братец оглянулся на Серёжку, брезгливо сморщился, передёрнул плечами и, нехотя, произнес:
— Это ты прав, ей действительно надо сообщить радостную новость, только я с ней сам поговорю.
Побарабанив пальцами по экрану телефона, он нажал на кнопку вызова:
— Привет, Мэри, как там Серёжка? Ты так и не прислала мне его оценки. Он где сейчас? А-а, вот как, в школе? Дисциплина, правильный распорядок дня — это хорошо! А вечером пойдёт на волейбол? Замечательно! — братец повернулся к Серёжке, как бы, приглашая послушать, что говорит его мать. — Я вот чего звоню-то: наш договор я расторгаю. О, причина есть, очень весомая, и ты её прекрасно знаешь. Отца сюда не приплетай, пусть покоится с миром! Почему ору? Да потому, что твой сын сидит в моей машине, весь обдолбаный! И ни в какую школу он не ходит! — заорал он в трубку так, что Серёжка подскочил на заднем сидении.
Да псих настоящий, этот его брат!
Никакой он, Серёжка, не обдолбаный, подумаешь, пару раз вдохнул какой-то травки, ну и что?
Райка сказала, что это вообще ерунда, для слабаков, и настоящие мужики должны, хоть раз в жизни попробовать герыч, правда Ланс страшно поругался с ней и сказал, что ей осталась одна дорожка. Какая дорожка и куда Серёжка не понял, а они не стали ему объяснять. Райка расхохоталась и тут же страшно раскашлялась, как обычно, а когда отплевалась кровью и отдышалась, заявила Лансу в лицо, что эту дорогу она давным-давно освоила, ещё в детском доме, знает на ней каждый камень и, что запросто может преподать ему мастер-класс. Стёпка и Гришка, два придурка, ржали, как полоумные и жалели, что сегодня нет Камиля — вот кого Райке надо бы поучить. Они долго мусолили щекотливую и скользкую тему, пока Ростик не велел всем ложиться спать, потому что завтра хотел дать важное задание, для которого нужна была светлая голова.
От всей души Серёжка понадеялся, что Райке удалось сбежать.
В машине затрещала рация, ответил второй полицейский, который сидел за рулем:
— Казупица на связи! Уже едем.
Через несколько минут машина остановилась перед каким-то зданием.
— Посиди десять минут, — приказал братец. — Я скоро.
В салоне пикнула блокировка и Серёжка остался один. Ага, станет он сидеть тут, ждите!
Он подергал ручки на дверях, попробовал опустить стекло — ни фига не вышло, тогда он шарахнул по нему локтем, но только отбил себе все кости: в машине стояли непробиваемые стекла. 
Серёжка посидел минутку неподвижно, затем перелез на переднее сидение и принялся искать, что-нибудь тяжелое, чтобы разбить окошко, но под креслами и в обозримом пространстве салона ничего такого не наблюдалось, лишь сосредоточенно и задумчиво мерцал экран маленького компьютера на передней панели.
Чисто из любопытства он пошарил в бардачке и нашёл кое-что интересное: оно затаилось там, в самой глубине, среди пустых квитанций, смятых пластиковых стаканчиков и оберток от шоколадок.
В руки Серёжке увесисто и мягко лег пистолет, настоящий Макаров! Он заманчиво блестел сталью и приглашал в удивительный мир приключений: погоня, стрельба, скачки на диких мустангах за индейцами, прыжки на полном скаку на мчащийся поезд! Серёжка завороженно рассматривал оружие, прицеливался, держа его двумя руками, прикидывая: пальнуть в лобовое стекло или в стекло на дверце, а может шарахнуть рукояткой будет достаточно, пистолет-то тяжелый!
Выбраться на свободу и разобраться с Филом — вот она, его удача: с магазином на восемь патронов и убойной силой до трёхсот пятидесяти метров! Такого поворота он и представить себе не смел. Его сердце взволнованно забилось в груди.
— Дай сюда! — дверца открылась, и блестящий Макаров бесцеремонно выдернули из рук.
Злой, как чёрт, братец убрал его обратно в бардачок, повернул ключ и спрятал к себе в карман, затем повернулся к Серёжке.
— Запоминай правило, повторять не стану: без МОЕГО разрешения в МОЕЙ машине ничего не трогать! Усек? — сурово осведомился он.
Серёжка откинулся на спинку сидения, насупившись, отвернулся к окошку.
— Я спрашиваю, усек?! — рявкнул брат.
— Усек! — звенящим голосом выкрикнул пленник-неудачник, упустивший такой прекрасный шанс на спасение.
— Чудненько! — с вызовом кивнул братец. — Перебирайся обратно назад.
Серёжка поспешно проскользнул на заднее сидение, с независимым видом отвернулся к окну.
Повисла тишина, только было слышно, как неразборчиво бубнит переговорник на витом проводе, в хриплой какафонии звуков невозможно было выделить ни одного слова, но братец время от времени поворачивал голову от дороги и напряженно внимал устройству. Один раз даже ответил:
— Меня Михалыч отпустил. Хорошо, заеду.
Серёжка постепенно успокаивался.
И чего испугался? Он несовершеннолетний, никто его не посадит, отдадут матери, как миленькие! Он окончательно расслабился, стал наблюдать за убегающим пейзажем, и задумался об Алисе Рудольфовне: как она там, без него, и с какими глазами он будет сидеть теперь на уроках истории.
У брата зазвонил телефон, и внутренним чутьём, печёнкой Серёжка догадался, что звонит его мать.
— С какой стати мне что-то выдумывать? Сейчас я тебе его дам. — Усмехнулся братец и протянул руку с телефоном назад. — Поговори с матерью.
Не веря в свою капризную удачу, тот выхватил трубку.
— Мам!
— Ты, мелкий засранец, скотина, — посыпалось на него из трубки. — Когда ты успел связаться с наркотиками?! И так из-за тебя моя жизнь — сплошное дерьмо, а теперь еще и это! Будь проклят тот день, когда я согласилась на этот чертов договор! Надо было оставить тебя в роддоме, и жила бы спокойно дальше! Так надо мне было согласиться самой тебя воспитывать! А теперь ты оставляешь меня без дома, когда уже осталось выплатить за него всего ничего! Это твоя благодарность?! Надеюсь, ты сдохнешь под забором или сопьешься, как твой папаша!
Серёжка сидел оглушённый ее словами, он ничего не понял.
— Мам! Подожди! Забери меня домой! Мам! — крикнул он в трубку, но мать уже отключилась.
В глазах вскипели жгучие слезы от несправедливых слов, обида встала в горле комом, не проглотить.
Он отвернулся к окну и тихонько шмыгал носом, не вытирая катящихся слез, чтобы было незаметно, что он плачет. Так опозориться!
Его брат молчал, изредка бросая взгляд в зеркало заднего вида. Выражение его лица было бесстрастным. К Серёге он больше не приставал, а потом и вовсе, включил громко музыку и всю дорогу, пока ехали подпевал солисту и постукивал рукой по рулю. Наконец, мальчишка справился со слезами, незаметно вытер глаза и несколько раз судорожно вздохнул. Как раз вовремя.
— Приехали, вылезай! — бодро скомандовал братец и вышел из машины.
Серёжка выбрался наружу и огляделся. Они остановились возле полицейского участка: у здания, на парковке, стояли машины с мигалками на крыше, возле дверей курили несколько человек полицейских, рассказывая что-то веселое друг другу, и тихо смеялись. По ступенькам в серое здание входили и выходили люди в форме и без нее.  Немного в стороне из фургона с решетками на окнах выпрыгивали арестованные, три человека, все как один в наручниках, их вели внутрь полицейские с дубинками на поясах.
«Все-таки, тюрьма», — догадался Сергей.
Влип по полной программе! Ноги сразу стали ватными, сидеть в одиночке ему не хотелось.
В данный момент ему ужасно хотелось пить и не менее ужасно хотелось посетить туалет. Стараясь не обращать внимания на ледяные мурашки, устремившиеся к копчику колючей волной, он набирался решимости сделать шаг от машины.
— Ну и долго ты собрался стоять? — нетерпеливо прикрикнул Денис.
— Меня посадят? — угрюмо спросил Серёжка у своего брата-робокопа, которого увидел сегодня третий раз в жизни и который, конечно же, не станет заступаться за него, а с радостью сдаст вон тем, с дубинками.
— А как же, обязательно! — братец удивился глупому вопросу. — И давай, шевелись, не то придётся спать на полу вместе с крысами.
Но Серёжка продолжал стоять, держась за дверцу, не решался отойти от нее — ноги не шли от страха перед беспросветным будущим.
Уж если сидеть в камере, то он хотел бы оказаться вместе с Лансом, Стёпкой и Гришкой, интересно, можно ли попросить подселить его к ним? Вряд ли. Где это видано, чтобы желания узников выполнялись? И почему это, всех в общую камеру, а его в одиночку?! Да потому что по дурости попался в лапы к братцу, а уж он постарается замуровать его надолго, сам себе ответил Серёжка. Эх, надо было бежать вместе с Райкой, что же он прохлопал ушами, сейчас бы был на свободе…
 
Пока Сергей боролся с собой, братец потерял терпение. Не дожидаясь, пока он оторвёт ноги от земли, взял его за локоть и потащил за собой, предварительно захлопнув дверцу.
— Да не в тюрьму тебя, братишка, не в тюрьму, не бойся, — противно и обидно смеялся над ним робокоп. — Пошли.
Машинально переставляя чугунные ноги вслед за братом, Серёжка выслушивал его громкие рассуждения о своей дальнейшей судьбе.
— Сейчас мне придётся на некоторое время уехать — служба, ничего не поделаешь. Наверное, придется тебя пристегнуть к батарее, уж извини, иначе ведь убежишь. Убежишь ведь?
Серёжка упорно не отвечал, смотрел в сторону, упрямо сжав губы, но весь вид его говорил, нет, просто-таки кричал:
«Конечно убегу! Всех не пересажаете! Просто врасплох застали, а то видели бы вы меня вместе с вашим дедом!»
— Да, пожалуй, так я и сделаю, — решил робокоп. — А вечером заберу, после работы. Конечно, если не забуду и, если, вообще, вернусь сюда сегодня вечером. В крайнем случае, завтра с утра.
Сергей понимал, что над ним изощрённо издеваются, не поддавался на провокации и молчал.
Под любопытными и удивлёнными взглядами других полицейских они прошли почти до самого конца широкого коридора, втиснулись в кабинет и проследовали к последнему столу возле самого окна.
Безжалостный братец, ни на секунду не заколебался, невозмутимо отстегнул от пояса наручники и подтащил Серёжку к батарее.
Перспектива просидеть до самого утра со скованными руками показалась гораздо хуже, чем ночь на охапке соломы, но терять лицо перед противником не позволил бы себе ни один, даже самый захудалый самурай. Серёжка гордо предоставил себя на растерзание.
— Варламов, ты обалдел, что ли, совсем?! А ну отпусти его! Ты не думал, что перед тобой ребёнок?!
К ним кинулась круглая, как колобок маленькая женщина, которая до этого печатала на принтере, лихо вставляя в его жерло по одному листочку.
— Убежит! — робокоп щелкнул холодным «браслетом» на Серёжкином запястье. — А меня вызвали на происшествие, бригада ждёт.
— Никуда он не убежит! Такой хороший мальчик! — разволновалась маленькая женщина. — Я присмотрю: дверь закрою на ключ, на окнах решётки. Ты же не будешь со мной драться? — повернулась она к мальчишке.
— Не буду, — снизошел он к ней.
— Ох, не убедила ты меня, Панкратова, — сокрушался братец, делая вид, что раздумывает. Серёжкину руку из своей не выпускал, наручник не снимал. — Ты же им веришь и жалеешь, а их жалеть нельзя, а верить тем более. Эти хорошие мальчики и девочки в тёмном переулке у тебя отберут последние копейки себе на дозу и глазом не моргнут.
— У меня не отберут, — мягко уверила его сослуживица, беззащитно глядя на них обоих братьев снизу вверх. — У меня разряд по греко-римской вольной борьбе, я сама могу навалять кому хочешь.
В дверь просунулась голова с армейским тёмным ёжиком
— Варламов, где ты там?! Погнали! Ты что, до сих пор не отвёз его?! — обвиняющий взгляд полицейского упёрся Серёжке в грудь двумя тяжёлыми бронебойными орудиями.
Ему стало неуютно.
Как будто он виноват ещё и в том, что его не повезли сразу в тюрьму, а зачем-то приволокли в этот кабинет. Наверное, будут допрашивать. Он чувствовал, что со стороны смотрелся, как последний дурак с этим наручником на одной руке. Ключи от них братец-робокоп бросил на стол, подхватил свою куртку и заторопился к двери.
— Лен, пригляди за моим пацаном!
— Я же сказала, пригляжу, — укорила его вслед женщина, расстёгивая наручник на Серёжкиной руке. Она заговорщицки ему подмигнула. — Хочешь чаю с тортом? Вообще-то я стараюсь обходиться без сладкого, но с тобой за компанию съем кусочек. Как тебя зовут?
— А туалет у вас тут есть? — не выдержал мальчишка. Голос получился жалобным…