Визит

Жара давит как тяжёлый рюкзак, через некоторое время дыхание становится трудным, каждый шаг даётся с преодолением. Напомним Солнце, от которого всегда нужно защищаться, и получаем состояние недостатка воздуха и усталости даже в верхней части Хайфы, а внизу добавляется ещё и сильная влажность. Поход за продуктами для стариков дело трудное. Зайдя в небольшой магазинчик, где покупатели всегда наталкивались друг на друга из-за тесноты, купил по списку то, что просила Фаина. Привыкли мы называть всех по имени, опуская отчество, Фаина Яковлевна была довольно древней старушенцией, которой я помогал с покупкой продуктов и разговорами, она любила со мной разговаривать.
- Как дела, всё хорошо,
приветствую её на иврите. Она, хоть и знала совсем немного слов, но такие простые всегда говорит на иврите, вошло в привычку.
- Какие новости ?
- Ты мой дорогой, спасибо за покупки, неси сюда. О, ну хорошо что чек не выбросил, я подсчитаю, расплачюсь с тобой.
С этим спорить нельзя, кивнув головой, соглашаюсь.
- Представь себе, вчера приехала вся компашка, и миштара, и пожарники, и скорая, конечно, оо-й.
- Кто-то вызвал ?
- Кто-то нажал на кнопку, и молчал как будто уже окачурился, вот все и приехали. Ну и, конечно, мне звонят, давно меня уж знают, я хоть и путаю времена и род, и всякое такое, но немного говорю, кому надо понимает. Фаина, говорит, пойди пожалуйста, там кто-то кричит по-русски, а дверь не открывает. Подхожу, ну, понятное дело, Лиля, разнервничалась, а когда нервничает она только по-русски кричит, перепугалась. За вызов скорой надо 360 шеккелей платить, только если в больницу забирают то не заставляют платить. Лиля, говорю, это я, Фаина, ну давай успокоимся, ничего страшного, открой дверь, я всё время с тобой буду. Слава те Богу, открыла. На кнопку нажимала?, спрашиваю. Нет, говорит. Ну что с ней делать. Полицию с пожарниками отпустили сразу, а врачи эти, чёрт бы их побрал, ну давление, и сахар померяли, всё туда-сюда, в больницу не надо брать, начинает выписывать счёт на 360 шеккелей. Лиля трясётся, а я им говорю, вы шо, говорю, очумели, она в конц. лагере была, Лиля, говорю, покажи номер на руке, она щас начнёт звонить по всем местам, вы потом не отделаетесь, вас мэр с ног наголову поставит, а платить она, говорю, всё равно не будет. Если никак нельзя без уплаты, забирайте, говорю, в больницу. Тут Лиля как заорёт
- Не поеду в больницу ...
Отбрехались от них, ушли, бранились, конечно. Ваня то в прошлом году ушёл, тяжко ей одной то.
- Какое имя .... редкое.
- Да, русский он у её был, она то еврейка, а он русский, хорошенький был, любила я его, Лилька всё ревновала, дурная. Когда пособие получали, как прошедшие катастрофу, так у неё то  всё понятно, а он говорит, мол, я тоже в лагере был. Ох, ну и идиоты наши все там, в абсорбции, ну какой там лагерь, у него ж родители оба русские, ну как он мог быть в лагере. Обоим пособие дали, … абсорбция, зла не хватает. Придурки. Для Лили с Ваней то ладно, а тут приехали новенькие, старики совсем, у них, говорят, какая-то прабабка еврейка, ну какая там прабабка, сказала я б им, идиотам - на кладбище надо ехать, пусть показывают где та прабабка похоронена, поди с крестами. Да нешто они поедут, сказали, и сказали, бумаги подделали, вот и приехали. Поживут, поживут, потом материть станут еврейское государство. А Ванечка, слышь, совсем слабый стал, ходил с палочкой или с тележкой, ну, алихон, знаешь. А один раз из кибуца приехали, ну наглецы, говорят за проезд надо уплатить, то-бишь за ихней автобус, и привозят к себе, на эту, самую, плантацию. Говорят, сколько черешни соберёте, так по 10 шеккелей за кило надо уплатить. Холеру на них. Ваня то стоит, я уж говорю, ты вот, хоть в тенёк встань, постой я тебе найду стульчик какой, чтоб тебе сесть. Холера, вот уж еврейское государство, ну шо не видят какой старый, с алихоном в автобус входит, не могли сказать сразу что за сбор платить надо, он же сразу падает, ну и как он черешню то собирать будет. Ни черта, бесы, не соображают. Ванечка душевный человек был, я ему иногда с базара что-нибудь привезу, а Лилька орёт, только за водкой, кэбенимат, не бегай ему. За водкой, говорю, не буду. Ревновала она, думала, первая помрёт, а я Ваню то и приберу. Ой, ну дурная. Пил он только, грешный. Как то раз Лиля прибегает и кричит - звоню в дверь, звоню, стучу что есть силы, никто не отзывается, может он там готовый лежит. Вызвали их всех, и пожарники тоже приехали, бездельники. Ну трезвонили, трезвонили, потом дверь сняли, заходят на кухню, никого, в спальню, а он там на полу лежит, и хра-апи-ит, пьяный в зюзю. Ой, дай я тебе чайку, кофейку, что хочешь ? Пряники у меня есть, погоди, сейчас.
- А как Лёва с Милой живы-здоровы ?
- Давно ты у меня, голубь мой, не был, ушли они уж, оба ушли, один за другим. Тяжёлая история, рассказывать сердце болит. Ты уж поди не помнишь, они ведь люди были образованные, кандидаты там не пойми какие. Ну и Лёва безотказный человек был, если кто из наших, стариков горемычных, попросит компьютер там посмотреть, когда застрял, не работает, так он придёт, всё исправит, денег никогда не брал, ни боже мой, сердился. Долго не мог отлучаться из дома, на лавочке там, к примеру, звонил сразу, как там, говорит, Мила, что делает, всё ли в порядке. Она тоже, просит, бывало, Фанька, говорит, на базаре будешь, так ты Лёвушке шоколадок купи, штук несколько, без сахара, он уж очень шоколад любит. Смех и грех. Они у нас как молодые влюблённые были. Милочка, моя Милочка. Лёвушка, мой дорогой, Лёвушка. И ходили то близко-близко друг к другу, как приклеенные. А потом у Лёвы, как гром среди неба, инсульт приключился, парализовало всего, говорить не мог. Долго в больнице держали. Мила там так и жила, сначала в палате на полу спала, говорила, проснусь и к Лёвушке, слушаю, дышит ли. Продукты заказывала, пицу там какую. Потом из палаты попёрли, да и Лёва слегка оклемался, говорить, потихоньку, стал. Так она рано утром к нему уезжала, пока наши на лавочку не вышли, а то всё отговаривали, посиди с нами, ну куда тебе опять ехать, не отвяжешься ит них, так она рано-рано уезжала, и до поздней ночи с ним. Но всё-ж есть Бог на свете, отпустили его, ходить стал, потихоньку, сначала то левая сторона парализована была. А один раз, пошёл продукты какие купить, одна остановка от дома, совсем близко. Нет его и нет, Мила по потолку ходит, думали окачурится. А потом звонит миштара, вы такие-то такие, так тут, говорят, человек не знает как до дома добраться, скажите адрес. С тех пор Лёва из дома не выходил уже, да слова забывать стал, имена людей, ну ты понимаешь, память отказывать стала. Как ребёнок он у Милки стал, глаз да глаз за ним. И всё на ней, и в магазин там или на базар страшно поехать, поди знай куда его унесёт, он ведь не знал где право, где лево, как пойдёт в другую сторону, беда с ним. Ну метапэлет им полагалась, да толку то от неё, понаехало, хара одна, из Молдавии.
- Не помню, а дети у них где ?
- Дочка одна, поздний ребёнок. Как тебе сказать, избалована была донельзя, школу то с грехом пополам закончила, а уж когда в армию пошла, как об ней нервничали, ну это особая история. А вернулась из армии, так эта сучка выкрала у родителей карточку, всю пенсию сняла, всё до копейки, и исчезла. Нет ни пенсии, ни дочки, пропала, нет её и всё тут. За границу уматала, гулять. Ну уж не знаю от этого или нет, за Лёву она очень болела, плакала. Разбил её инсульт.
- Кого разбил инсульт ?
- Да Милу, конечно, Милу, ведь правду говорят, муж да жена одна сатана. А с Лёвой то что делать, он ведь как ребёнок стал, за ним ведь круглосуточно уход нужен. Дочка то приезжала, сидела тут на ступеньках, голову руками обхватила, дошло до неё, аль нет. Нельзя ему без неё, говорю, без матери то, он же помрёт сразу, он же без неё дня прожить не может. Посидела с ним денёк, другой, а Лёвка не на месте, того и гляди сбежит, в больницу, к Миле ему надо, да ведь один чёрт не доедет, ищи его потом с миштарой. Что там у них уж было, не знаю, да один день вызвала она службу эту, и забрали Лёву в бэйт-авот, для таких, специальный. Плакала потом то, оправдывалась, говорит, так ведь бэйт-авот то хороший очень. Ну а Лёва посидел там, в этом бэйт-авот хорошем, да сбежал. И хватило ведь ума, даром что грамотный, сбежал и сразу такси, и в больницу, к Милке. В больницу зашёл, да упросил кого-то до палаты, до её, довести, благо русских кругом пруд пруди. Сел у кровати и, говорит, никуда отсюда не уйду. А его ж там с миштарой разыскивают, с миштарой, пропал подопечный то, Господи милосердный. Я то к Миле ездила разок, всю её парализовало, да почки больные, мочегонное сильное давали, как от неё мочой сильно воняло. Господи, Бог наш милосердный, прости душу мою грешную. Спаси и помоги.  Ой, ну уморила я тебя, милый ты мой, разговорами то своими.
- И что произошло ?
- Ну побыли они вдвоём немножко, а потом приняли решение, сами решили. Как Бог нам велел, надо быть сильными. А Лёву в другой бэйт-авот забрали, специальный, с большими строгостями. Ну и дочка всё обещала отцу часто к матери возить. Да где там, сначала возила, а потом всё реже и реже. Да и слабели они быстро. Тосковали очень. А стерва эта, дочка то их, отгуляла видать, да замуж за датишника вышла. Теперь в шляпе ходит, да молится.
- И что случилсь ?
Мила первая ушла. Похоронила её дочка, со всем своим датишным балаганом. А отцу боялась сказать. Через неделю или две письмо ей Лёва прислал, видать кто-то написать помог. Так там пишет дочери своей - я так понимаю, говорит, что мама ушла, скажи мне правду, а не тo я приеду и мужу твоему в глаза посмотрю, он меня на том свете вспоминать будет. На другой день звонит она ему. Так и так, говорит, папа, что поделаешь, ушла мама. Он молчал. А потом просил только чтоб место ему лесадер, рядом с матерью, а не то, говорит, я к тебе до смерти твоей каждую ночь приходить буду. Дня через четыре ушёл Лёва, записку оставил. Иду к тебе, Милочка, мы теперь навсегда вместе будем.    


Словарик иврит-русский

миштара - полиция
алихон - ходунки
метапэлет - (здесь) помощница
хара - дерьмо
бэйт-авот - дом для престарелых
датишник - религиозный
лесадер - устроить, привести в порядок
кэбенимат - ко всем чертям