Два героя. часть первая

Примерно в августе 1967 года я получил путёвку в санаторий имени Калинина в городе Ессентуки. Санаторий принадлежал ЦК КПСС, и отдыхали там ответственные государственные деятели, ответственные  партийные работники.
 
Конечно, санаторий такого ведомства был на привилегированном положении, и обслуживание и лечение было там великолепное. Но не этим мне запомнилось лечебное учреждение, а тем, что ежедневно в вечернее время проводились интересные мероприятия от концертов, до встреч с известными людьми.

На одну из таких встреч был приглашён пациент санатория, Герой Советского Союза Михаил Егоров, один из множества участников штурма Рейхстага получивших задание водрузить Знамя Победы над зданием   Рейхстага, что успешно было выполнено сотнями воинами брошенными в  бушующее пекло своих и врагов – фашистов в неимоверном количестве на важное задание результаты которого ждала вся страна  и весь Мир.

Егоров вышел на сцену бодрым шагом. Видно было, что такие встречи были для него привычны и он чётко, как по написанному тексту стал рассказывать то, что происходило в исторический день тридцатого апреля 1945 года.

Аудитория с замиранием вслушивалась в каждое слово Героя, некоторые присутствующие в зале люди не сдерживали слёз, ведь у каждого советского человека война оставила на сердце неизгладимые раны.

Мой отец погиб на фронте в августе 1941 года.  Почти все мужчины в нашем роду погибли на фронте и я тоже не мог сдержать слёз  - слёз памяти и гордости за моих близких родных людей защищавших от фашистов нашу Родину и за тех Воинов, которые гибли в последние дни войны на последних подступах фашистского логова в финальном завершением Великой Победы.

После  встречи с Егоровым, люди окружили его, лезли с расспросами, совали бумажки, с просьбой дать автограф. Я посчитал неуместным, беспардонно тревожить человека, явно уставшего от публичной встречи. Посмотрел издалека на суетящихся людей и посочувствовал человеку в данный момент обременённому своей известностью.

 Мне стало как-то неловко за людей, за их навязчивость, невоспитанность… У меня даже настроение испортилось и я покинул это зрелище.

                *  *  *

В августе 1968 года я работал главным инженером одного из авторемонтных заводов  в Белоруссии, на котором ремонтировались легковые автомобили УАЗ.  Эти автомобили, широко использовались в сельском хозяйстве, как основной транспорт руководителей колхозов и совхозов. Ни один руководитель сельхозпредприятий без машины не мог обходиться, а отремонтировать её была большая проблема и проблема это создавалась искусственно.

Ранее схема работы была такая: пригоняли на завод машину для ремонта, её принимали, ремонтировали и отдавали заказчику. Если заказчик не возражал, то ему сразу выдавали отремонтированный автомобиль из обменного фонда и таким образом обе стороны были удовлетворены.

 Схема была слишком проста и рациональна, её нужно было усложнить. Для этого создали в Минске Трест ремонтных предприятий, который ввёл свои правила. Прежде чем сдать машину на ремонт, заказчик должен был получить талон-разнарядку в столице, сделав дополнительную поездку в несколько сот километров, а потом по этому талону разместить заказ на заводе.

Но талоны просто так столичные «джигиты» не отдавали, они создавали «трудности», а преодоление трудностей, требовало компенсаций… Вот и везли в столицу за поганую бумажку- разнарядку кабанчиков, баранчиков, телятину, да и деньги, которые  никогда не пахнут.

 Во главе треста стоял очень жёсткий человек – Сухоруков Егор Фёдорович. Если бы ему можно было приделать рога, получился бы самый страшный зверь, но и без рогов он был грозен и ни куда невменяем. Изменить уродливую систему промежуточных паразитирующих надстроек с такими волкодавами было невозможно. Процесс шёл по их правилам. Нарушалась синхронность работы, усложнялась жизнь рядовых колхозных тружеников.

                *  *  *
В разгар внедрения этого новшества ко мне в кабинет зашёл скромно одетый человек лет шестидесяти. Я пригласил его сесть к столу, и внимательно поглядев в лицо, спросил, что его привело ко мне. Он пояснил то, что для меня не было секретом.

 Машину заказчика не принимали в ремонт без разнарядки. Пригнали машину из Витебской области, еле доехали до завода, а до и Минска и обратно, она дополнительные две-три сотни километров она  преодолеть не сможет.
- Помогите нам, товарищ главный инженер сдать машину и получить взамен из обменного фонда отремонтированную.

Я смотрел на собеседника и улавливал в в нём знакомые черты лица человека весьма знакомого, но меня смущала его одежда: обычный пиджак, простые брюки и под пиджаком обычная солдатская гимнастёрка, с латунными звёздными пуговицами.
- Простите, уважаемый товарищ, как вас зовут? – спросил я.

- Михаил, меня зовут, так и зовите, а приехал я просить содействия в ускорении ремонта колхозной машины. Прибыли мы с водителем с витебщены. Колхоз дышит на ладан. Деревень много, леса, болота, озёра, бездорожье, без  машины – совсем погибель.

- Вы механик? Нет, не механик. Это моя малая Родина, здесь прошло моё детство, родственников не осталось, но кое-кто меня помнит и вот я нагрянул к ним по старой памяти. Отмахнуться от помощи не могу…

Я внимательней всмотрелся в скромного человека и вдруг узнал в нём Героя Советского Союза Михаила Егорова!
- Так это Вы, товарищ Егоров?
- Да, Сергей Петрович, я.

- Что же это вы устроили  маскарад? Вы, заслуженный человек, известный во всём мире, вошли с такой скромной, для Ваших масштабов авторитета просьбой на правах бедного родственника? Я узнал Вас, узнал, потому что видел Вас в санатории в Ессентуках, и это было, совсем недавно, а когда Вы ко мне зашли, я глазам не поверил...

- Я, Сергей Петрович, не любитель демонстрировать свои награды и Звезду Героя Советского Союза. Нас, таких героев, при взятии Рейхстага были сотни! А звёзды получили единицы и я, и Кантария, не лучшие из тех, кто водружал Знамя Победы.

 Если каждый из нас будет трясти перед носом корочками и медалями, в достижении каких -то поблажек, то обесценятся награды, которые должны служить другим целям – нравственным.

Егоров прервал монолог и я, воспользовавшись случаем, попросил вызвать работников и отдал распоряжение ускорить процедуру приёма машины и выдачи отремонтированной. О готовности доложить... Мы остались в кабинете одни.
Я предложил гостю чаю. Он не отказался.

- С желудком у меня проблемы, язва. С войны. От всего болит, а от сала никогда. Так и вожу его с собой и им утоляю голод – сказал Егоров.
 - У меня тоже, язва желудка, и тоже от любой еды могу страдать, а от сала не замечал такой реакции.

- А давайте-ка мы с салом чайку попьём! У меня настоящее, деревенское, осмаленое соломкой – сказал мой гость и раскрыл маленький студенческий чемоданчик,  вытащил красивое сало с мясной прослойкой и с деревенским ржаным подовым чёрным хлебом.
 
Я предложил свой ход, хоть и не был любителем этого угощения:
- А может коньячку?... Я не балую этим, но такой случай… Как Вы на это смотрите?
- Нет, Сергей Петрович, нет дорогой, такие предложения мне на каждом шагу, и если бы только я на это шёл, меня бы давно не было…
- А почему Вы не надели звезду Героя?

- Для чего? Люди должны не звёздами блистать, а скромностью. Ведь в данном случае всё решается без звезды и волокиты. Вот такие и должны быть деловые связи и разрешаемые проблемы…

В кабинет постучался начальник цеха. Я представил ему Героя Советского Союза Михаила Егорова. Он был приятно удивлён и сообщил, что через час заказ будет оформлен окончательно, водитель уже принимает машину.

Этот час мы провели с Егоровым в неформальной беседе. Он рассказывал, не на  сцене, не в рекомендованном режиме дозволенной правды, а как было на самом деле…
- Тяжело было, Сергей Петрович, тяжело.

Нас не в первой комплектации бросили на водружение знамён, там уже сотни людей погибли. В лестничных проходах, помещениях, кабинетах, всяких закоулках была тьма фашистов. Стоял дым, смрад, горели помещения, стрельба была непрерывной. Нас, три сотни человек бросили на выполнение приказа, половина из них полегла на первых трёх этажах.

В одной стычке я выскочил лицом к лицу с фашистом в форме эсэсовца, он не успел в меня выстрелить первым, замешкался и я, в первый раз так вот, прямо в упор выстрелил в фашиста, увидев его от боли и отчаяния искажённое лицо. Если бы он успел нажать курок раньше меня – меня бы не было…
 
Каким образом я добрался вместе с другими товарищами на крышу Рейхстаг – не могу объяснить. Со всех сторон нас забрасывали гранатами, стреляли из фауст патронов. Был шквальный огонь.

 Уже на крыше, я нырнул под скульптуру бронзового коня и от него не мог переместиться даже на метр. Попробовал высунуть древко знамени и его конец разлетелся на щепки. Били зенитками, миномётами, пушками. Стояла сплошная канонада. Однажды рядом как грохнул снаряд, то конь, под опорой которого я прятался, аж подпрыгнул вместе с опорной плитой. Думал, меня раздавит, но пронесло. Кто стрелял – не понять, я думаю, что стреляли наши. Зачем немцам бить по Рейхстагу из орудий, он для них уже был потерянным.

 Значит, наших солдат по всей вероятности свои угробили…Несогласованность какая-то получилась. И вдруг наступило некоторое затишье. Я высунулся из под коня, привязал древко знамени к руке всадника  телефонным проводом и опять спрятался на старое место. Долго мы прятались в разных щелях, обессилели, но радовались, что живые. Потом стрельба утихла. Я смелее высунулся из своего убежища. Флагов было видно несколько, убитых было много, очень много…

- А кто же привязал так усердно красивые знамёна в самых показательных местах? В журнале «Огонёк» такие фото демонстрировались…
- Это, Сергей Петрович, с боевыми действиями ничего не имеет общего. После взятия Рейхстага, работали над постановочными кадрами десятки лучших фото художников и создавали эти кадры! Такова действительность… Настоящие герои в такие кадры не попали.

Их было много, очень много – скромных, безымянных, погибших накануне Великой Победы.
К завершению нашего разговора зашёл начальник автосборочного цеха и сказал:
- Машина сдана заказчику, можно ехать.

Мы с взаимной симпатией распрощались с Михаилом Егоровым, он пригласил меня на Витебщену, в гости, написал адрес…
 
Я понимаю, что это был добрый жест, которым я не имел права воспользоваться. Я был человеком деликатным.

 Скромность и советь не позволяли мне нарушить  чувство дистанции от такого уникального человека – Героя Советского Союза, гвардии сержанта Михаила Егорова, пред которым я преклоняюсь и поныне, в светлой памяти о нём.

                Конец первой части. Будет завершающая.