Сказы деда Савватея. Здрасьте Вам!

ЗДРАСЬТЕ ВАМ!

РАД НЕ РАД, А СКАЗЫВАЙ - МИЛОСТИ ПРОСИМ!

   У Клавдии Макаровны день не задался прямо с утра. Первым делом сбежал поросёнок из хлевушка. Тыкался рыльцем во все дырки заборные, визжал и переполошил скотный двор. Макаровна изнемогла, пока его поймала, аж сердце зашлось, заколотилось. Следом за этим два гусака защипали козлёнка, надёргали пуха с бедняги.
   Он выскочил, вырвался с загончика, манюсенький ещё, а эти, двое, решили воспитать его. А потом-то, как мамаша-коза сама выскочила, она уж обидчикам детёныша своего, наподдала. Тоже, выискались воспитатели, за своими бы лучше следили! Ну, она их и потоптала «легонько» копытцами, так, что перья летели в разные стороны. Короче, шум, собачий брёх, неразбериха! Ну, всё ж удалось Макаровне живность свою угомонить. Корму задала, пойло принесла, как говорится, пожрамши уж утихомирились. Которые приснули-придремнули в теньке, которые в хлевушках прилегли после жратвы-то. Порядок!
   А тут знаки, намёки разные, пошли. К примеру, поперхнулась Макаровна, кваску хлебнувши, подумалось ей:
 - Кого-та несёть к мене, поспешаить хтой-та!
   Тут опять подсказка случилась - две курицы, в пыли купаясь, задрались. Явно к гостям!
   Когда уж несла беремечко поленьев, печь топить, тут одно полено возьми, да вывались! Думаете к чему? К нечаянному гостёчку это! Да-а-а! Ножи да ложки рассыпались с плошки - ну уж, как не крути, не увильнуть поди, враз ясность окончательная выходит - гости на пороге.
 - Чтоба их подмочило всех, тех гостёчков, которы к мене стремятся-та! Здеся гарод сокрушил, прям, рученьки не воложаца* боле, осот да крапивА сдоньжили*, силов нету,- жалела себя, себе же и жалуясь Клавдия Макаровна, но, однако ж, на всякий случай, умылась, надела новый платочек и повязала чистый фартук. А вдруг? Хотя, с какого перепугу?
 - РОдных туточки, близко, нету. Сын со своими, живёть и работаить на Северах, в МурмАнском, так приедуть, отписал уж, осеньЮ. Да как складёца у их?
   И вот, когда подоив коз, Макаровна цедила через марлечку молоко, услыхала на улице, возле своего дома, какой-то непонятный шум-гам-тарарам! Потом уж топот на крылечке и стук в дверь.
 - Ну, так и есть, припёрси хтой-та,- подумала и громко крикнула,- и хто тама стукаить, отворено жа? Входитя уж, без церемониев!
   «Не было ветру - глядь, навеяло! Не было гостей - враз нагрянуло!»
   Дверь медленно раскрылась и через порог один за другим, вошли, подталкивая вперёд друг дружку, аж восемь человек!
 - Ой - ёй! - только и прошептала удивлённо, зажав рот ладошкою, Макаровна,- вот оне ложки-та да ножики, да и полешки!
   Незваные гости вошли в кухоньку и встали тесненько у порога:
 - Здрасьте Вам!- скрывая неловкость, улыбаясь, произнёс мужчина лет около пятидесяти, видимо глава семейства, и спросил,- вы же Клавдия Гаврюшина будите, так ли?
 - Скрывать не стану, тах-та все в Васильевке мене зовуть - Клавдия я, Гаврюшина, стало быть. А Вы, извиняюся спросить, хто будитя, все.
   Гости сразу загомонили, зашевелились и мужчина пояснил:
 - И мы Гаврюшины! Да-а-а! С Урала мы, тоже с села Васильевка! Я - Степан, моя жена, вот, Нина, старшая дочь, рядом стоит, Тося, с мужем Лёшкою и их двое ребятишек, да наших с Ниною, подростков, двое.
   Клавдия, сложив руки на животе, кивала головою и улыбалась, когда представляли ей семейство прибывшее.
 - Не уж-та с Васильевки? Не можить быть такого-та?- удивлялась она,- как жа тах-та вышло? И тама Васильевка и здеся?
 - Да это ещё в начале девятнадцатого века переселялись на новые земли отсюда,- терпеливо разъяснил ей Степан Гаврюшин,- наши предки переселялись. Село так же и назвали. Они тосковали сильно по родным местам и по родным людям, которые остались, не поехали. Вы-то может слышали от своих родителей о переселенцах из вашего рода?
 - Ня знай, чаво-та будто и слыхала, а можить и нет,- задумчиво проговорила хозяйка,- всюю жизню тута проживаю и родилася тожа в этой селе.
 - Мы долго собирались приехать на родину предков, да что-то всегда мешало, и вот, наконец, прикатили. Примете ль, а?- спросила Нина.
 - Чаво ж, располагайтися, обживайтися,- развела руки в стороны Макаровна,- не гнявитися, коли чаво не так. У нас здеся ни кина, ни цирку нету. Церкву и ту зярном засыпали, молимси иде получица, - она горько вздохнула,- а мястов у мене,  в дому, прОпасть! Хто схотить в зале пущай спить, в спаленке сына мого тожа. Можна тюфячок кинуть вона, туды, в закуток, и тожа развалисси, как жалаишь. А то на сеновал, тама дюжа сладко спать, тольки без курева, а то, неровён час, избу мене спалитя.
 - На сеновал, на сеновал,- тут же загалдели подростки и Тосины детки, захлопали в ладоши,- чур мы спим на сеновале! Ура!
 - У нас там, в Васильевке, дедуня, ему сто один годок,- пояснил Степан,- он то и направил, напутствовал, мол идите прямиком к Клавдии Гаврюшиной, она вас примет честь по чести, своя!
 - Да я рази ж какуя возражению имею, али чаво ещё? Располагайтеся!- Клавдия даже слегка возмутилась, пожала плечами в недоумении, что про неё, могли подумать плохое, усомниться в её гостеприимстве!
 - А можно мы будем называть Вас тётя Клава, вы ж нам родная, - спросила за всех Тося.
 - Да чаво ж, можна, зовитя, да мене тах-та и все суседския робятёнки кличуть, а старики-та - КлавдЕя, бываить,- смущённо заулыбалась Макаровна.
   Дети живо уселись за стол, уже готовые обедать. Клавдия Макаровна растерялась вся.
 - Вота вам молочка козиева налью, с хлебцем, пока, для перякусу, да с мядком,- успокоила она детей,- посля, чуть позжея, отобедаитя по-настоящему-та.
   Все согласились.
 - Мы за памятью приехали, поглядеть, где раньше жили наши все, какие места покинули. А если  помочь надо чего, так мы рады будем,- добродушно заметил Степан.
 - Ой, а вы, тётя Клава, разговариваете, прямо как бабушка старенькая наша, правда мам?- улыбаясь, радостно заметила Тося, а Нина подтвердила кивком головы, добавив,- будто и не уезжали из дома.
 - Так наши, танбовския и в Москве, гляди, свою-та ворону по карканью завсягда угадають,- усмехнулась Клавдия и, глядя на то, как с аппетитом уплетают дети молочко с хлебом, призадумалась:
 - И чем жа мене ету кумпанию потчевать,- а вслух сказала ребятне,- поиштя, да бегитя вона в кулички, в жмурки поиграйтися, в чижа, с детями.
 - О-о-о,- подхватила слова её Тося,- и игры, глядите, как у нас в детстве!
 - Всякому мила своя сторона, любить и нищий свою хламищу,- опять, поговоркой, заметила хозяйка.
   Вскоре гости, разобрав баулы да сумки, отправились прогуляться по селу, да к реке, да на бугры, а Клавдия занялась обедом.
 - Ноня уж со щами не управлюся, поди, а вота картохи наварю, а к ёй у мене чаво тока нету!
   Когда восторженно переговаривающиеся, перебивающие друг друга гости, делясь впечатлениями от прогулки, уселись за стол, то там уж шкворчала, попыхивала бурунчиками кипящего сливочного маслица, многоглазая яишницы, из двадцати яичек, прямо на огромной сковороде чугунной стояла она посередь стола. Большая миска с отварной рассыпчатой картошкой сбрызнутой душистым, густым подсолнечным маслом, усыпанная укропом. Плошка с солёными груздями-чернышами, умопомрачительно пахнущими чесночком, с шариками чёрного перца, сало нарезанное белыми ломтиками с бурыми, рядка в три, мясными прослойками. Конечно лучок зелёный, молодой, да миска с солёностями - помидорками, огурцами, да квашеной капусткой. Хлеб ржаной да квас мучной. А больше-то ничего поди, всё на скору руку, из припасов. Гости кушали да похваливали, а Клавдия Макаровна, со слезой на глазах, радовалась, вспоминая, как всегда мечтала о такой семье за столом:
 - Иштя, иштя, всё здеся своё, не куплЁное. К вечарочку можа блинцом аль ладушков напяку вам.
   После обеда Тося отправилась мыть посуду, а Нина позвала хозяйку в горенку и преподнесла подарки - большой, белый, пуховый платок, да отрез штапельный, на платье.
   Макаровна стыдливо замахала руками, принялась отнекиваться:
 - Не, не, ня надоть, пошто тратилися! У мене всяго пОлно, вона, в сундуках. Носить не переносить, да неколи.*
   Однако, чуток поломавшись, всё ж приняла подарочек, сказав:
 - Спасибочки, пондравилося всё.
   Так и покатился день за днём в суете, колготе и разговорах. Макаровна узнала, что много земляков осело в той, другой, далёкой Васильевке, что так же хозяйствуют. Правда, здесь бугры поросшие чабрецом да луговыми опятами, закрывают село от ветров, да и пахнет по другому, лес хвойный и роща берёзовая манят сбегать по землянику, да по грибы. Но ведь здесь-то семейство Гаврюшиных на отдыхе, всё примечают, а там, дома у них круговертица, некогда и по сторонам оглянуться, поди. А ребятишкам тут раздолье! Плескаются целыми днями в речке, валяются на песочке, кушают ягодку, играют с местными.
   С тоской и глубоким вздохом сожаления, поглядывала тётка Клава на свой зарастающий сорною травою огород. Раньше-то он, как чисто выбритый мужик был, ни одной травинки, как волосинки, не торчало, а теперь...
   «Для милых гостей не жалеючи поломай костей»- как говорится.
   Конечно, улучив минутку, покуда все ещё спали, она с тяпкою проходила рядка два-три в день и опять к печи, наготавливать угощения. Бегала она и к мужичку одному, местному, пару раз, за забористой, беленькой.
 - А как жа не принять по случаю приезда, - рассуждала Макаровна,- понимаим, чай, надоть, на отдыхе люди-та. Два мужука в дому, как ни как.
   То лапши домашней натрёт, да с курятинкой сварит, то щец в ведёрном чугуне натомит в печи. И пирогами потчевала и варенец ставила.
   «К обедне ходят по звону, а к обеду по зову.»
   Вот Макаровна наготовит и скликает всех к столу. А благодарные гости ели всё с удовольствием и рассказывали вечером на скамейке тётке Клавдии и соседям её, о жизни в другой Васильевке, уральской. Однако, с той, переселенческой поры, много народу пришлого появилось в этих краях и уехало неведомо куда тоже, а и поумирали многие. Потому, рассказывая истории переселенцев примечали Гаврюшины, что слушать то слушают, а в головы не берут, безразличны и к их жизни и к историям людей. Оно и понятно, много времени прошло с той поры, да и корней у некоторых в этих местах нету, не прикипели.
   Бабы спрашивали, интересовались:
- Ну ты как, КлавдЕя, инда взапремши, глядим? Шутка ль восьмерых ублажить!
 - Ой, бабы, переневолилася* я, страсть как, - сокрушённо качала головою Клавдия,-гарод затравянел, овоща перерастають не полотыя, не продёрнутыя, а я всё квасы варю, да бляны пяку, да становлю чугунами щи. Но люди больно хорошия, душевныя, да и родня к тому ж.
 - А с какой стороны-та родныя табе,- спросила одна старушка.
 - А я почём знаю, пытала рази их? Сказано родня, стало быть родня, не смею сумлеваться.
   Вот, как-то, когда гости доживали уже пятый день у гостеприимной Клавдии Макаровны, услыхали, что помер один местный житель и когда похоронная процессия двинулась на сельский погост, гости тоже, скорее из любопытства, пристроились, пошли со всеми. После того, как ритуал погребения был завершён и, люди отправились на поминки, гости Гаврюшины решили походить и посмотреть кладбище. Переходя от могилки к могилке, читая надписи и эпитафии старинные, почти в самом углу, возле покосившегося почерневшего от времени креста, остановились в удивлении. На медной табличке было выбито:
   «Гаврюшина Клавдия Семёновна  (1893-1963).»
 - Как же так? Что их две Клавдии Гаврюшины, а,- обескураженно пожала плечами Нина, - как бы, Стёпа, ошибочка не вышла у нас? Помнится нам-то, когда перед дорогой про родню разъясняли, то имя Семён точно называли! Вспомни, сын прадеда был Семён, так ведь, которому он всё письма писал?
Значит наша родня тётка Клавдия Семёновна, которая тут лежит, а хозяйка наша, как по батюшке-то её, никто не интересовался, а? Тётка Клава, да тётка Клава и всё! Во дела! Как стыдно-то!
   Возвратясь обратно и сидя за чаем, Нина вдруг возьми да и спроси :
 - Тётя Клава, а как вас по батюшке-то величать, даже не спросили?
 - Я-та Мака-а-аровна,- улыбаясь, размешивая ложечкой сахар в чае, ответила Клавдия.
 - А фамилия ваша Гаврюшина, по мужу, так?- спросила Нина и залилась краскою стыда, от того, что вдруг поняла, пользовались они гостеприимством и радушием кажется, совершенно чужого, щедрого и доброго человека, целую неделю, пользовались.
 - Так мы ж Масякины вообче-та. Ма-ся-ки-ны! Это по улишному Гаврюшины. Мой мужик, Тимофей Масякин из большого рода был, тама их кажись, Масякиных-та, человек тридцать поди, все от праотца Гавриила, Гаврюши, как мене сказвали. Вот и стали по улишному величать Гаврюшины - дети, да внуки, да правнуки, штоба не ошибица - она помолчала,- у мене и докУменты все на Масякину Клавдию Макаровну, вота чаво! А Гаврюшины были здеся и другие, по всамделишному фамилия такая, тожа жили у нас в Васильевке. Клавдия ихняя, померла года чатыре как, одна проживала здеся, да-а-а.
 - Да вы пейтя, пейтя чай, да вареньице бяритя, не стесняйтися, грушёвое, позатого году, в этим годе видать груш не дождёмси вовси,- она сокрушённо вздохнула и, встрепенувшись, добавила,- да с блинцами, со сметанкой ишьтя! Да сливочками подбялитя чай, скуснее будить.
   Рано поутру, быстро сложив вещи, прибрав и вымыв полы в комнатах, гости Клавдии откланялись. Объяснили, мол пора, зажились, а дома тоже дела.
   Хозяйка хотела проводить их, на крылечко выйти, однако Степан вдруг задержал её в горенке и положил на стол деньги.
 - Чаво ета, не надоть мене! Ишь, чаво удумали, накой надоть,- затревожилась, заволновалась хозяйка.
 - Не обижайтесь, столько хлопотали с нами, от домашних дел оторвали вас. Спасибо за радушный приём. Расскажем народу, как тут проживают, на Родине, ждут там наших рассказов. Приедем домой, напишем обязательно вам.
 - Ну уж ладно,- сдалась, не понимая в чём причина скорого отъезда, Клавдия Макаровна,-  поклон от мене всем, доброго пути вам.
   После того, как рейсовый автобус скрылся в клубах дорожной пыли, постояв у стола, прибрала деньги Клавдия, целых сто рублей, в надёжное место прибрала, решив:
 - Дрова на зиму куплю, а можить и корму скотине.
   На следующий день, по холодку, работая, шуруя тяпкой в борозде с картошкою, думала с нежностью Клавдия:
 - Какие ж хорошие люди! Добрые люди! А всё с того, што наши оне, васильевския, танбовския! Приехали, навестили мене. Родня-я-я! Да-а-а, как сказвали старики-та: «Мила та сторонка, иде пупок был резан».

14.06.2019г

переневолилась - перетрудилась по необходимости, заставляя себя
кулички - детская игра в прятки (тамб.)
не воложатся руки - не двигаются
сдоньжить - утомить навязчиво
неколи - некогда