Глухарь

Посвящается моей жене Тане.

 Далёкие вершины Саян казались белыми облаками, неровно севшими на край земли. Холодный ветер сёк красные от сытой жизни щёки. Высокие кедры послушно неслись встреч рулевым лыжам мощного импортного снегохода. Человек любил зиму, солнце, снег, лес, движение, скорость. Карабин за плечами наполнял тело ощущением всевластия. Мотор под капотом рычал сытым зверем. Жёлтые стёкла очков делали зимний лес праздничным. Стакан дорогого коньяка кружил голову.

 В кустах на обочине снегоходной дороги ворохнулось что-то живое. Карабин послушно взлетел в руки. Хлёсткий звук выстрела отразился от склонов Комаринского хребта, увяз в кедровых стволах.
 Сбивая с веток снег, тяжёлая птица с шумом взлетела в воздух и скрылась в сплошной мешанине из веток берёзы и пихтового стланика. «Чёрт!»- выругался стрелок. Лезть в сугробы желания не было. «Промазал,- успокоил себя охотник,- попасть навскидку пулей по взлетающей птице невозможно».
 Снегоход фыркнул бензиновым выхлопом и унёс человека прочь.

 Весна принесла запах любви. На участок давно заброшенной горной дороги прилетел глухарь. Красные брови яростно пламенели над круглыми глазами, крючковатый клюв ятаганом нависал над бородой, грудной пластрон скупо отливал тёмной зеленью. Страсть кипела в крови. Глухарь должен был исполнить предопределённое ему природой: передать гены потомкам. Забыв осторожность, птица, подняв веером чёрный хвост, волоча по земле крылья, вытянув вперёд шею, угрожающе щёлкая кривым клювом, бросалась на любое существо, рискнувшее забрести на открытую площадку, выбранную им для токования. Глухарь, как древний паладин, готовился сразиться с любым чудовищем за право любить.

 Шло время. Весеннее солнце топило сугробы, неистовый ветер приносил с Байкала облака, падал и таял снег, лето вступало в права, май сменился июнем. Любовь продолжала держать птицу на току. Пёстрой курочки, ради которой звучала его песня, всё не было.

 Тепло съело снег на Комаринском хребте, освободив дорогу. Только в чёрной чаще, куда не проникают прямые лучи солнца, остались лежать грязные от лесного мусора жалкие ошмётки прошедшей зимы. Наконец, весенний дождь добрался до них. Снег пропитался водой, потемнел, истёк прозрачными струйками, образовав говорливый, живой ручеёк.
 В воде ворон увидел вытаявшую из-под снега птичью тушку, похожую на грязную тряпку. Пёрышки мёртвой птицы намокли, стали чёрными, прилипли к окоченевшему телу. На маленькой головке тусклой слюдой блестели полузакрытые глаза. Кровь запеклась вокруг кривого клюва. Бело-розовые кишки из распоротого пулей брюха, шевелились в быстрых, прозрачных струях ручья, как живые.

 Взбивая воздух сильными крыльями, ворон слетел к поживе, тяжело опустился на спутанные грязные космы прошлогодней травы, воровато оглянулся. Никого. Топорща перья на толстом горле, принялся жадно раздирать тельце мёртвой капалухи...

 Зима выдалась малоснежной, перевалы открылись рано. Седьмого июня мы с женой решили сходить в горы. Высокое небо соревновалось в яркости красок с землёй. Наледи на реке светились на солнце голубым и зелёным, дышали холодом, как из подполья, но рядом вовсю цвели жарки, летали пёстрые бабочки, журчала вода в реке. Прозрачный воздух пропитался свежими запахами оттаявшей земли, новой зелени, цветущей черёмухи.

 К полудню прошли горный серпантин выше метеостанции «Хамар-Дабан». Яркое солнце взбивало белые подушки облаков. Кучевые громады лезли над горами, оставляя чистым небо над Байкалом. Озеро-море казалось зеркалом в раме из драгоценного опала.
 У горизонта Саяны плыли в прозрачном воздухе. От высоты захватывало дух. На склонах пика Черского снег лежал кучами. Рядом с ним зелень невысоких кедров казалась тёмной. Крупная, длинношеяя птица отделилась от чёрной тени куста.
 «Тихо, не вспугни. Доставай камеру»,- сказал я жене, но птица и не собиралась пугаться. Растопырив крылья и угрожающе щёлкая клювом, как древний воин костяными доспехами, глухарь стал подступать к нам. В виде птицы было столько первобытной ярости, что невольно вызывало уважение и боязнь. Я порадовался, что в руках у меня трекинговые палки. «Только не бей его»,- сказала жена, прячась у меня за спиной.
 Мы тихонько ушли с глухариного тока. Краснобровый хозяин продолжал сопровождать нас, шипеть и щёлкать клювом, пока мы не скрылись за перегибом.

 «Глухаря видели?»- спросил работник метеостанции. На обратном пути мы заглянули в его домик. За тридцать лет, что я знаю Андрея, он почти не изменился, остался всё тем же краснощёким добрым молодцем. «Никому проходу не даёт, шельмец. Мы его фотографировали в прошлом году. Вот, посмотрите у меня на телефоне»,- сказал Андрюха.
 Пока смотрели снимки, щедрый хозяин налил по кружке компота. «Расскажите, что там в городе делается. Может ночевать останетесь?»- предложил Андрей. «Мне завтра на службу,- пожал я плечами, идти пора. Путь неблизкий».

 Солнце клонилось к западу, стальные наконечники трекинговых палок скрежетали по камням, пятки «горели» от долгой ходьбы. Глухариная эпопея не шла из головы. «Два года подряд прилетать на пустой ток, что может быть глупее?»- думал я, спускаясь по крутой тропе. История одинокой птицы выглядела нелепой и жалкой, вместе с тем, невольно вызывала уважение, словно несчастный глухарь был Дон Кихотом, доблестным идальго из Ламанчи, продолжающим хранить верность выбранным идеалам в самых трудных испытаниях. Я поглядывал на ладную фигуру жены, идущую впереди, думал о природе любви, наших детях, законах жизни. Чем дольше думал, тем нелепей казались мне потуги «чайлдфри» обрести безоблачное, бездетное счастье, нелепые «розовые», «голубые» сексуальные меньшинства, воинственно трясущие грязным бельём и радужными флагами, третий, четвёртый и ещё чёрт знает какой пол, их борьба против здравого смысла. «Лучше уж вот так, как нелепый глухарь, всё делать, чтобы не прерывалась эстафета любви, которую одно живое существо передаёт через другое в вечность, чем насиловать законы природы и Бога», думал я, -пусть вечно поют неистовый, первобытный гимн краснобровые птицы!»
 Мы шли по лесной дороге. Я был счастлив тем, что наступило лето, цветут цветы, запахи кружат голову. Был счастлив ощущением движения, здоровой усталости в теле. Счастлив тем, что жена рядом, и вместе нам хорошо.


 Солнце садилось за гору. Ворон торопливо взлетел от расклёванной тушки. Родителю не приходится рассиживаться, когда в гнезде тебя ждут три прожорливых рта. Жизнь продолжалась. Мудрая природа устроила всё так, что любая смерть — это продолжение чьей-то жизни.

 Так было, и пусть, так будет всегда.