Снегопад, или Педагогическая поэма

Ночью на город обрушился снегопад. Люди спали, и их сны были  далеки от белой зимы, от деревьев, стынущих на морозе под пушистым инеем, от переливчатого света звезд, низко висящих над домами. Но те, кто страдал бессоницей и подходил к окну, чтобы впустить немного свежего воздуха, видели, как набегало на ясный лик луны облачко за облачком, тускнели звезды, предвещая перемену погоды.
Утром люди проснулись - в городе уже кружила метель, наваливая сугробы, и снегоуборочные машины застревали в них, как неповоротливые мамонты.
Уткнув нос в свою лису, низко наклонив голову, Наденька (это прозвище такое, как "Кащей" у учителя физкультуры Юрия Александровича или "Несчастный"  у географа по фамилии Счастливцев, а вообще-то зовут ее Надеждой Михайловной), шла против ветра.  Ноги, обутые в валенки, с непривычки вязли в снегу. Она шла след в след за каким-то мужчиной, и это было удобно, пока он не свернул за угол. А теперь еле-еле пробивалась по узенькой тропинке, рискуя оступиться и свалиться с нее.
В очередной раз остановившись, чтобы  перевести дыхание, Наденька увидела, что навстречу так же  медленно, но верно пробирается знакомая фигура. Мысли ее заметались, и она сама сделала несколько беспорядочных движений, чтобы свернуть в сторону. Но сойти было некуда, да и глупо все это: они просто поздороваются, как добрые знакомые, и разминутся.
- Вы, кажется, хотели нырнуть с головой в сугроб, не поздоровавшись, - Александр Петрович шутливо наклонился и внимательно посмотрел в Наденькино лицо. Наденьке на миг захотелось зажмуриться и ткнуться, как щенку, в его тепло и спокойствие. Душа полетела в пятки, как бывало всегда, когда ей предстояло сделать отчаянный шаг. Но... Место улетевшей души привычно занял здравый смысл. Наденька слабо улыбнулась и беззвучно зашевелила заледеневшими губами, здороваясь.
- Вы замерзли. Ну-ка, дайте-ка, посмотрю.
Александр Петрович близко развернул Наденьку, она увидела рыжие ресницы и заиндевевшие брови. - Да вы обморозитесь.
Он снял перчатки, теплыми руками стал растирать ей щеки и мокрый нос. - Куда вас понесло в такую пургу? Зачем? Разве у вас по средам есть  уроки?
Наденька мычала, мотала головой и морщилась от боли. Лицо начинало пылать.
-Пустите, - отстранилась она. - Я  почти дошла. У  меня  кружок.
- Конечно, отпущу, - улыбнулся он, но не отпустил, а заслонил  собой от метели и случайных людских взглядов. - Передохните.
Со стороны, наверное, казалось: встретились двое знакомых и не могут разойтись в сугробе, топчутся, не зная, как друг другу дорогу уступить. Ах, если бы  так! Наденька решительно отпрянула, сделала  шаг, намереваясь обойти Александра Петровича и...села в сугроб. Несколько секунд она озиралась по сторонам, не соображая, что же произошло, а потом  чуть не заплакала от досады  и обиды.
Встать  Александр Петрович помог и даже заботливо отряхивал с нее снег, но слова она слышала язвительные, неприятные.
- Не надо меня так бояться, Наденька, я не кусаюсь. Вы же видите, я к вам и на пушечный выстрел не подхожу. И в школу перестал заходить.  И здороваюсь всегда с вами, просто как с коллегой. А улыбку вашу гадкую, которой вы от меня отгораживаетесь, выучил наизусть.
- До свиданья, Александр Петрович, - подняла на него Наденька тихие глаза. Почему она должна его  слышать? - Спасибо. Заходите к нам. Ребята скучают.
"Вот как, - удрученно думала она, заворачивая к школе. - Вот как».
А что - как - и сама не знала. Совсем недавно они вместе работали в школе, у них даже кабинет был один на двоих, приветливо здоровались и улыбались друг другу, но Наденька не знала, что ее улыбку можно назвать гадкой.
Александра Петровича, математика, обожали все: и дети, и особенно молоденькие учительницы и практикантки. Он был полон всегда самых неожиданных и остроумных идей - как  елку устроить или электрифицировать кабинет, повесить в вестибюле соломенное чучелко, которое подмигивало опоздавшему ученику. Его класс выпускал самую длинную - на весь коридор - стенгазету, его ребята прибрали к рукам все музыкальные инструменты, и только  старенький расстроенный рояль, невесть когда и почему попавший в спортзал, удалось Наденьке закрыть на ключ. После настройщика рояль зазвучал неожиданно глубоко и сильно.
Их кабинет - отрезанный от коридора уголок с единственным окошком под потолком - снизу доверху наполняли учебники, огромные циркули и треугольники, почему-то старые помятые глобусы, осколки зеркал и разноцветных стеклянных шаров, тетради, гантели, бутсы, забытые кем-то боксерские перчатки, засохшая гуашь, маскарадные костюмы и мотки проволоки.
- Я наведу здесь порядок? - предложила как-то Наденька. Заканчивалась первая четверть. Новой певичке некуда было приткнуться, все кабинеты, лабораторные, закутки давно имели хозяев, а квартирантку брать никто из учителей не спешил: пустишь на время,окажется - навсегда. Нет уж, пусть у администрации  голова о ней болит.
- Да ради бога, милости прошу, переселяйтесь ко мне, - отозвался Александр Петрович, сразу раскусивший ее уловку.
Наденька привела девочек из своего седьмого "а", и они целый вечер сметали паутину, мыли, убирались в ящиках и раскладывали на стеллажи учебники и тетради.
-  У вас, оказывается, есть лишние полки, - обрадовалась Наденька, вытянув из-под продавленного кресла доски. - Вот бы мне хоть парочку.
- На  что вам  парочка? Вы рояль куда ставить будете? - усмехнулся Александр Петрович.
Он прибил ей полки, выделил столик и подарил настольную лампу - "на новоселье". Наденькин уголок так и остался оплотом чистоты и порядка в этом странном кабинете, который через неделю превратился в то, чем был до ее вмешательства.
Впрочем, здесь она только снимала пальто. Уроки проходили в музыкальном классе, за тонкой перегородкой которого сидела строгая, молчаливая Калерия Константиновна, завуч по эстетическому воспитанию. А кружки Наденька  вела чаще всего в огромном и холодном спортивном зале. Ни Кащей, ни Раиса, его жена, быстро ставшая Наденькиной подружкой, не возражали, что их уроки физкультуры порой  проходят под музыкальные репетиции.
-  У тебя что с ним, роман? - спросила однажды Раиса, забежавшая покурить в закуток.
- Ты о чем? - не поняла Наденька.
- Не о чем, а о ком. Вот об этом самом, - стрельнула Раиса крупными накрашенными глазищами в спину выходящего Александра Петровича.
- Чокнулась? - вспыхнула Наденька. - Да мы и не разговариваем почти.
-  Вот-вот. И я говорю - роман, что ли?
Наденька огорченно уставилась на подругу:
- Он же женат, и дети, кажется, есть.
- Ну, во-первых, не так уж и женат, как кажется. А дети, ты точно подметила, есть: Машка твоя любимая, звезда восходящая из девятого. Не знала? Правильно. Он ведь строгих правил: чтоб в школе никаких "пап" и "мам". А вообще-то, ты влюблена.
Раиса с интересом ее разглядывала и вдруг захохотала:
- А и влипла ты, Надежда Михална! По уши. Его знаешь, как бабы наши прозвали? Холодильником. Такой же большой, удобный и прохладный.
- Неправда, - начала было Наденька да быстро закрыла рот. Что, собственно говоря, неправда? Они могут  подолгу работать каждый в своем углу и не перемолвиться словом, но ей и в голову не приходило расценивать это как холодность по отношению к ней.
- Ну-ну, продолжай, - поощрила Раиса и даже села, сгорая от любопытства, на табурет. - Что между вами происходит?
- Ничего, - отрезала Наденька. - Между нами не происходит ровным счетом ничего. Отстань, пожалуйста.
Раиса с разговорами больше не приставала, но смуту в Наденькиной душе посеяла великую. Александр Петрович нравился ей. И чем больше нравился, тем реже появлялась она в кабинетике, предпочитая выбирать время, когда его там нет. Лишние разговоры ей совсем ни к чему. Нравится - разонравится. Не обязательно, чтобы о ней болтали по всей школе.
По правде сказать, совсем нетрудно было не оставаться с ним наедине. В закутке постоянно толклись ребята: то, ползая на коленях, что-то рисовали и клеили, то решали архисложные задачки из институтской программы, то готовились к турпоходам.
- Хотите с нами?  - предложил весной Александр Петрович. - Будете кашу варить. Наши-то повара все больше по компоту специализируются.
- И правда, Надежда Михална, - закружили, затормошили девчонки. - Нас мамы не больно без женщин отпускают. За нравственность беспокоятся. Поедемте?
- Ладно, буду вам нянькой, - согласилась Наденька. И она три замечательных дня провела в весеннем лесу, где уже на солнцепеке оживали бабочки-павлиньи глаза, стекал по березам сладкий сок, а в сырых оврагах пахло свежестью, и лежал ноздреватый снег. Лицо у нее обветрилось, а руки возле костра почернели, но дома, когда помылась, она увидела, что это самый настоящий загар.
- Вы опять не выучили урок, - сказал Александр Петрович, когда после майских праздников Наденька тихонько вошла в закуток и, не спеша (ее уроки у пятиклашек были последними), стала раздеваться.
- Почему? - удивилась Наденька.
- Потому что у вас становится виноватый и несчастный вид, когда вы сюда входите. Вот, теперь покраснела. Да перестаньте вы, я ни о чем не спрошу, - прикрикнул он на Наденьку. - Я даже в школу другую перейду. Хотите?
- Хочу, - ответила Наденька и отвернулась.
... - А вас папа спрашивал, - шепчет Маша и испытующе смотрит на Наденьку. - Говорит, пойдем, купим Надежде Михайловне лыжи, чтоб в сугробах не тонула. У вас есть лыжи?
- Нет, - шепчет она в ответ. - Я сто лет не стояла на лыжах.
В пустом спортзале, как всегда, холодно, хотя окна ярко светятся от солнца и кажется, что стекла  прикрыты голубыми занавесками. У рояля, плотно сдвинув стулья, зябко закутавшись в шали, сидят девочки, внимательно следя за каждым ее движением. Наденька слушает их высокие, чистые голоса, а солнце бьет в голубые окна, черная полировка смутно отражает девичьи лица с поблескивающими глазами.
После снегопадов и метелей часто наступают пронзительно-синие ясные дни...