Часть 1, глава 3
Ди застонал и обхватил голову руками. Что это? Его ли это голова? Где его знаменитые волосы цвета воронова крыла? Что эта смуглая стерва с ним сделала? Или он попал в аварию и сейчас в реанимации – черепно-мозговая травма, и его обрили, а этот силуэт на фоне окна – медсестра?
Когда его взгляд снова прояснился и сфокусировался, он попытался разглядеть медсестру – и не смог. Солнце озаряло её сзади: вокруг головы с пышной короной волос, вокруг лица, вокруг всей её стройной фигурки сиял золотой ореол. А может, это было и не солнце вовсе.
«Ангела мне только не хватало», - подумал Ди. – «А! Понятно, я уже в раю…»
Тем временем женщина подошла к нему, наклонилась. Он увидел, что она ласково улыбается: - Я рада твоему возвращению!
Голос звучал певуче и мягко.
- Что - со мной - было? – выдавил он, с трудом узнавая собственный голос.
- Шок. Адаптация. Травмы перехода. Ожоги, – коротко сообщила она. – Всё прошло. Теперь всё будет замечательно!
«Что - всё?» - хотел спросить он. Но женщина продолжала: - Что бы ты хотел сейчас? У меня есть замечательный завтрак. Ты должен быть зверски голоден.
Она не спросила, а констатировала, и у Ди тут же спазмой сжало желудок, рот наполнился слюной, и он смог только кивнуть. Потом. Все вопросы – потом, сейчас – есть. Он мог бы съесть буйвола на вертеле и выпить ведро апельсинового сока, нет, пива, и гору горячих хлебцев с арахисовым маслом. Но сиделка не позволила съесть много, и правильно: даже после полкружки горячего какао и кусочка булочки с сыром Ди почувствовал пресыщение и слабость, точно на нём возили камни, и откинулся на подушки.
Затем позволил-таки себе разглядеть «медсестру».
Она оказалась моложе, много моложе. Ясные светлые глаза, прозрачно-серые, чуть голубоватые, как глубокая и чистая вода. Чётко очерченные, пухлые, почти детские губы, овальное лицо, упрямый подбородок и щёки с ямочками. На ней были старые потрёпанные джинсы и простая грубая рубаха-балахон. Пожалуй, девушка была красива. Даже наверняка красива.
И эти волосы… Словно золотисто-рыжий сверкающий водопад кручёными струйками обвивал голову, падал на плечи, сбегал по спине, струился по ягодицам. Её волосы словно излучали вокруг себя энергию и жизнь, которых ему сейчас так не хватало. «Планета ведьм и русалок» - пришла в голову совершенно идиотская догадка. Хорошо для названия, но плохо для объяснения.
Это она отрезала его волосы, как Далила, и отняла силы? Ещё одна странность бросилась в глаза. Она явно говорила на каком-то чужом, непонятном языке – губы двигались незнакомо и чудно, но неведомый переводчик в его голове переводил её речь на язык понятный и родной.
- Где я и кто ты? Есть тут кто-нибудь ещё?
Девушка мрачно усмехнулась.
- Здесь никого нет, кроме меня. И тебя. А что касается вопросов, то это я должна их тебе задавать. Зачем ты здесь? Где мой муж? Почему я две недели была прикована к твоей постели? Но ты не ответишь. Я отвечу за тебя. Ты – хакер-неудачник, ищущий приключений на свою задницу. Что ж, ты их нашёл, поздравляю! Чуть не убился, загнал себя в чужой мир, свернул пространство в Тоннеле, закрыл за собой Дверь, неизвестно на какой срок, отнял любимого. Ты понимаешь – может, по твоей вине погиб человек!
Она резко поднялась.
- Мне очень жаль… - пробормотал Ди. Ему хотелось заплакать от унижения и обиды. Вот чёрт! Ведь она же, по-существу, его оскорбила! Он, Джонатан Ди, лежал перед ней совершенно беспомощный. Это её рукам он вынужден был покоряться две недели забытья кряду. Что ей приходилось делать с ним – страшно представить! Он должен быть ей благодарен за выздоровление, но он почти готов её ненавидеть.
Но хуже всего то, что она права, бросая упрёк! Он действительно виноват. Эта красавица ждала другого мужчину, а дождалась его. И она самоотверженно ухаживала за ним, признанным сердцеедом, никогда в жизни не болевшим и не лежавшим в больнице. Она видела его расслабленным, голым. Она обтирала его и меняла бельё, переворачивала и укладывала поудобнее, слышала его стоны, выносила, наконец, его дерьмо! Ради этого позора он отправился в путь? И выглядит он, наверняка, так ужасно, просто отвратительно!
А, может, не так уж и ужасно – ведь не урод же он, в самом деле, а спортивный, сексапильный мужчина в расцвете. Сколько поклонников и поклонниц сходило с ума, касаясь его в мечтах! А вот она трогала его наяву. Тьфу ты, хреновина!
Но самой убийственной оказалась новость о том, что Дверь закрыта и Тоннель свёрнут.
- Мне бы хотелось… взглянуть на себя! – севшим, сиплым голосом пробормотал Джи, но снова налетел на сплошное разочарование.
- Ты не обрадуешься, сейчас ты выглядишь куда хуже Нео, выпавшего из Матрицы. Так что с зеркалом мы обождём, - усмехнувшись, «утешила» девушка. – Но ты не печалься, - добавила она. – Волосы быстро отрастут, я обещаю, ушибы и ожоги исчезнут без следа, как и следы переломов, и ты сам станешь моложе и лучше, чем был. Этот Мир постепенно войдёт в тебя полностью, сделает своим. Всё плохое уже позади.
Она сделала плавное движение рукой, словно хотела погладить его по голове, как расстроенного, обиженного ребёнка, но рука вдруг засмущалась на полпути и скользнула назад, лишь слегка коснувшись щеки.
- Позади? – он вздрогнул от ужаса. – Я не смогу вернуться – и это, по-твоему, хорошо? Я хочу домой! У меня гастроли на носу, контракт с «Сони», я пишу музыку к двум фильмам… - его слабый голос сорвался на стон, Ди закашлялся. – И ещё. Я хочу курить! Где мои сигареты?
- Пока гастроли отменяются. И «Сони» с фильмами придётся долго ждать твоего возвращения, и не факт, что они его дождутся. Придётся разделить лавры с конкурентами. Сигареты отменяются тоже – здесь их просто не существует. И курить тебе не хочется – это лишь фантомное ощущение.
- Но… неужели здесь нет никакой подходящей травки? Ни за что не поверю! – Ди едва не зарыдал от беспомощности.
- Тебе лучше поостеречься травок. Ни за что не поверю, что от этой вонючей гадости можно получать удовольствие! И, знаешь, нет худа без добра: отвыкнешь от дурной привычки. – Дина поклялась себе сохранять спокойствие и ангельское терпение.
- Ты соображаешь? Я же умру без сигарет! – пообещал Ди, краснея от бешенства: она ещё смеет его поучать! Какая-то полоумная девица, сбежавшая с Земли, поучает его, кумира миллионов, зрелого мужчину!
- Ты валялся две недели – и не умер. Хотя пространство едва не скрутило тебя в бараний рог. Так что отлучение от сигарет переживёшь и подавно. Лучше проси Бога Тоннелей, чтобы возмущение как можно быстрее улеглось, и я смогла открыть Дверь. А у меня для тебя есть кое-что.
Она открыла дверцу шкафа из резного полированного дерева, нежных серовато-розовых тонов, достала оттуда аккуратный свёрток, положила рядом на стул.
- Вот твоя одежда. И ещё… - она вытащила из заднего кармана прозрачную коробочку с дешёвыми янтарными бусами и протянула ему. – С выздоровлением тебя, Джонатан Ди!
Джи машинально взял коробочку, и Дина пошла к двери.
- Кстати, - обернулась она на пороге. - Кстати, туалет и душ – сразу напротив двери. Если что – кликни меня, хоть шёпотом, я услышу, или меня подзовут. Либо выгляни в окно – я буду работать в саду.
- Ты не сказала, как тебя зовут!
- А ты не спрашивал. Диана, для близких – просто Дина, всегда к вашим услугам! - Хозяйка шутливо склонилась и вышла.
- Лучше бы курево нашлось! – со злостью крикнул Ди ей вслед и швырнул коробочку в стену. Она разлетелась, и бусы обиженно звякнули. Ди понял одно – ему надо восстановиться как можно быстрее, чтобы не зависеть от рук этой женщины. Он больше не доставит ей такого удовольствия. Сдохнет – но дойдёт до туалета сам! И ещё он понял, что с того самого момента, как встанет на ноги, он будет стремиться избегать её.
Однако к вечеру температура поднялась, и Джи снова перенёс, зажмурившись и скрипя зубами от стыда, процедуру обёртывания. А процедуру с пластиковым тазом, заменившим больничную «утку», проклинал всеми известными и доступными словами, с заныканными глубоко внутри рыданиями.
Встал на ноги он лишь на следующий день.
…Пошла ещё неделя. Ди ходил по дому, принимал душ, выходил в сад, медленно, зато самолично добирался до ближней купальни, которая оказалась неплоха и совсем не напоминала лужу, как ему представлялось. И хотя ослабевшие мышцы всё ещё внушали ему отвращение, он чувствовал, что силы с каждым днём прибавляются, и сомнения в том, что он сумеет восстановиться очень быстро, ушли окончательно. Аппетит тоже прибавлялся, и хотя пища была без изысков, непривычных вкусовых сочетаний, - но ему сейчас всё казалось исключительно вкусным.
Он обошёл весь дом, с виду – обычный сельский дом, без особого оригинальничания, хотя и из какого-то необычного дерева, и покрытый затейливой, искусной резьбой, очень комфортный и гармоничный. Поражало и то, что всё и вся внутри было тоже из полированного, резного дерева разных оттенков – от кофейного до розового.
Никаких полимеров, краски или лаков, металла или кожи. Дерево было удивительно твердое, шелковистое и тёплое на ощупь, а пахло – если приблизиться вплотную - не то жареными орехами, не то какими-то неведомыми подгоревшими кореньями, и довольно приятно. Деревянная душевая, в сочетании с гибким шлангом из непонятного материала, несмотря на полную непрактичность, выглядела особенно экзотично, но Ди было абсолютно на это наплевать.
Ди побывал в кухне, и с изумлением обнаружил обыкновенную электроплиту – какой-то незнакомой фирмы, вполне приличную, хотя без наворотов, в которых тут, видимо, просто не было необходимости.
Ди теперь мог вдоволь «налюбоваться» на себя в огромном зеркале, повешенном Дианой рядом с кроватью на деревянный крюк, но это не доставляло ему удовольствия, а самый первый взгляд вызвал стон и приступ тошноты. Волосы на голове стали отрастать мягким, детским пушком, зато омерзительная щетина на подбородке была подобна жёсткой щётке, а он ненавидел щетину и всегда скрупулёзно, почти маниакально боролся с ней самыми лучшими эпиляторами.
Ди то смеялся, обозревая себя, то впадал в тихую истерику, колотил рукой по стене и топал ногами. Он то погружался в апатию, и тогда часами сидел на стуле и смотрел в окно, на нежное, неяркое солнце, проникающее сквозь пышные купола и балдахины величественных деревьев, напоминающих земные дубы; то спохватывался, бежал во внутренний дворик к турникам, и отжимался до полуобморочного состояния, до беспамятства, до чёртиков в глазах. Может быть, привычные стимуляторы могли бы ему помочь, но дом в этом отношении был стерилен: ни алкоголя, ни курева, ни таблеток.
«Стерва, стерва!» - думал Ди. – «Садистка, маньячка, убийца! Неужели трудно догнать, что мне херово, что мне надо вылезти из начинающейся депрессии! Нет, копается в своём садике, как одержимая, и ей насрать, что я медленно загибаюсь. Хоть бы какую валериану отыскать в её долбанном садочке! Я изжевал уже сотни веточек и соломинок, изгрыз ногти – какая гадость!»
Какое-то детское упрямство заставляло Ди надевать каждый день свои супермодные кожаные брюки со вставками из натуральной крокодильей кожи, кожаный пиджак с инкрустированным крокодилом и эксклюзивную майку, расписанную вручную другом-художником, отказываясь от удобных, разношенных джинсов и рубахи, предложенных Диной. И его собственная одежда висела на нём точь-в-точь как на вешалке.
Иногда – гораздо чаще, чем хотелось бы, он приходил к глухому чёрному шару, неподвижно и мёртво зависшему над выложенной плоскими камнями площадкой, и не сводил с него ненавидящих глаз, бормоча не то проклятья, не то молитвы.
Небольшой, но довольно качественный, музыкальный центр Дианы-Дины с набором дисков вызывали истерический смех – большинство их составляла совершенно незнакомая музыка, с голосами, поющими на чужом языке, ни с чем не вызывающим ассоциаций, временами откровенно подражательная, и потому не увлекающая в новое путешествие. Не стоило даже труда их переслушивать в надежде раскопать что-то новенькое.
Но однажды он откопал на полках диски с записями собственных концертов, энергичных и отвязных, притих и задумался: ему снова захотелось играть. В одной из комнат он разыскал пару примитивных на вид гитар с необычным, завораживающим звучанием – одна помягче, другая – с более резким голосом. И чем дольше он задерживался в чужой комнате, наигрывая свои мелодии, приобретавшие на этих гитарах совсем другой колорит и оттенок, тем чаще его охватывала ностальгия и тоска по своей новой студии в Лондоне.
Застав Ди в комнате, Дина, тщательно скрывая слезы, объяснила, что гитары местной работы, и принадлежали… принадлежат её мужу… другу, который, по какому-то хитрому стечению обстоятельств, тоже был, нет, является музыкантом, и сказала, что очень рада, что они теперь пригодятся кому-то ещё. У них ведь такой замечательный звук, жалко, если они будут просто валяться без пользы.
Этот «кто-то ещё» странно задел Джонатана Ди. «С чего бы это?» - подумал он сердито. – «С чего она взяла, что я собираюсь тут надолго зависнуть? Я вернусь в свою студию, к своим любимым инструментам, и пошла она со своими дровами куда подальше!»
Однако комната притягивала его, будто магнитом – как бы скрыть от этого вездесущего и невозмутимого андроида взгляд, алчущий настоящей музыки?
Ди страдал без своих чёрных очков, маскирующих взгляд. Под ними он всё время ухитрялся оставаться наедине с самим собой, даже во время концерта, даже во время интимных свиданий. Пожалуй, сейчас они были ему необходимы даже больше, чем сигареты! В сторону Дины он старался не смотреть, старательно пряча глаза и твердя себе, как заклинание: «Ничего, скоро меня здесь не будет! Скоро всё пройдёт, как дурной сон! Уж лучше распрощаться и вспоминать эту ледяную красавицу издалека. Или вовсе поскорее забыть, и окунуться в привычный круговорот вечеринок, гастролей, презентаций, лёгких женщин»… Но внимательный, вопрошающий взгляд удивительных сияющих глаз, словно приглашающий заглянуть в их неизведанную глубину, и мягкие, нежные прикосновения сильных рук не желали забываться.
Однако мытарства ещё не закончились. Через две недели после выздоровления у Ди, брезгливого аккуратиста, началась аллергия, и донимала довольно долго, прибавив отвращения к себе. Он непрерывно чесался, подолгу разглядывал волдыри крапивницы, с подозрением и недоумением, словно то было вовсе не его достояние, и попало сюда по ошибке. «А если бы такое случилось перед концертом или съёмками?» - и Ди, воображая гнусную картину, покрывался ещё и мурашками от ужаса.
- Твой дурацкий Мир меня травит, - угрюмо ворчал он. – У меня непереносимость!
- Это не Мир тебя травит, - попыталась объяснить Дина. – Это выходят наружу все твои застарелые болячки.
- У меня нет застарелых болячек, - в раздражении Ди содрал болячку и размазал кровь по лбу. – А что, если это смертельно? Ты уверена, что это не опасно?
- Абсолютно. Напротив, замечательно.
- Ничего себе, замечательно. У меня нервы на пределе. Я хочу курить, мне плохо без сигарет.
- Ты и так перекурился. У тебя даже голос изменился, это заметно на последних концертных сольниках – тебе не хватает дыхалки, и песок скребёт. Типичный дефект курильщика. Когда я тебя слушала, мне хотелось откашляться.
- Ты что, врач? Тоже мне, специалист хренов! С моим голосом всё в порядке! – Ди пылал от возбуждения, задетый за живое. Ещё никто не позволял себе так болезненно его уколоть и пройтись насчёт голоса.
- Нет, я не врач, но знаю по опыту. Теперь накопившиеся токсины изгоняются из тебя воздухом и водой. Вот увидишь, голос восстановится и станет прежним, как в молодости.
- Но я хочу курить! – злым тоном испорченного, упрямого ребёнка заявил Ди.
- Это фантомное желание, без истинной потребности. Оно тебе только кажется…
- Нет, не кажется! Откуда тебе понять? Слишком уж ты… правильная!
- Это… оскорбление? – осторожно спросила Дина.
Ди сморщился и немо проартикулировал нечто явно оскорбительно-непристойное, но, однако, не желал сдаваться.
- Неужели в твоём хреновом Мире нет даже никакой травки?
- Ну, как же, Джонатан, на дворе лето, и травы – сколько угодно. Тебе накосить клевера или тимофеевки?
- Погоди, ты что, издеваешься?
- Я абсолютно серьёзна, Джонатан. Другой травы здесь нет и быть не может.
- Идиотизм, травка ещё и для полноты жизни существует, понимаешь? Просто для радости бытия. Для хорошего настроения. Чтобы ничего не болело, наконец! – Ди, взбудораженный, вскочил и забегал по террасе.
- У тебя что-нибудь болит, Джонатан? – мягко осведомилась Дина.
- Что? – остановился Ди.
- У тебя что-нибудь болит – сейчас, в данный момент? Рука, нога, голова?
- Чёрт, душа болит! Или этот орган здесь должен атрофироваться?
- Твоя душа останется при тебе.
- Только не говори, что ты самолично займёшься её лечением! Уволь! Радость жизни… Ха! В этой пустыне нет ничего – ни мало-мальски приличной забегаловки, ни кино, ни борделя… Чёрт, чем ты здесь только развлекаешься в своей дыре? Ни курева, ни травки, ни выпить. Даже мужик – и тот приходящий был!
Дина вспыхнула и резко развернулась. Удар был ниже пояса.
- Это не твоё дело, - отчеканила она. – Я не прожигаю жизнь, подобно некоторым, наркоманам и алкоголикам. Бордель – это всё, на что ты способен?
- Это я – наркоман и алкоголик? – теперь вспыхнул Ди. – Да что бы ты понимала, праведница! Может, ты и не трахаешься, как все нормальные люди?
Он попытался изобразить саркастическую усмешку, но гнев, клокотавший внутри, соорудил из неё кривую ухмылку.
Дина не выдержала. Она бросилась к опешившему Ди, схватила его за плечи, тряханула с энергией, немалой для слабой женщины, и прошипела ему в лицо, изливая всю накопившуюся досаду, раздражение, разочарование:
- Послушай, ты, звезда из нержавейки! Я тебя сюда не приглашала! Иди на луг, рви травку, трахайся с воронами, заквашивай бормотуху! Разрешаю! Полная свобода!
Она с силой оттолкнула его и выбежала вон, оставив рок-звезду колотить кулаком по жёсткой и звонкой резьбе на стене…
…Через день, когда буря улеглась, и её полная бессмысленность стала ясна, как дважды два, в гостиной, за совместным завтраком, Ди брюзгливо спросил, как ни в чём не бывало, ковыряясь в тарелке с творогом:
- Ну, а что с питанием?
- Что – с питанием?
- Так и будет продолжаться?
- Ты чем-то недоволен?
- Разумеется! Мне надоело жевать безвкусные мочалки! Я хочу бифштексов! Антрекотов! Отбивных! С кровью! На худой конец - сосисок с пивом!
- Но это ведь мясо! – неодобрительно покачала головой Дина.
- Ну, разумеется, не подошва твоих кроссовок! – Ди бросил язвительный взгляд на её босые ноги. - Сколько можно пичкать меня растительностью и молоком? Тебе не кажется, что ты заигралась в принцессу? – вопросил он ядовито. – Раскомандовалась. Предписываешь, как мне жить.
Диана вздрогнула. «Принцесса… заигралась… предписываю… но ведь не я написала сценарий», - хотела возразить Дина. – «Но ему плевать, кто предписывает мне, и в этом он прав, разве нет?»
- В чем проблема, Джи? Я уверена, мы её решим.
- Ты еще не догнала? Недогадливая моя принцесса. Я не вегетарианец! Я жвачку вообще не терплю! Я не корова!
- Зачем тебе мясо? – удивилась Дина. – В злаках и сыре есть всё необходимое.
- Соскучился! Снова непонятно? Примени мозги, наконец. Значит, в злаках чего-то не хватает, раз ты не догоняешь. Это вкусно, чёрт побери! Без мяса нет творческой злости!
- И депрессии заодно. Нет. Это невозможно, Джонатан, - мягко сказала Дина.
- Почему ещё?
- Ведь этот Мир тебя лечил и лечит. Его нельзя убивать.
- Что, местное мясо на лапках меня лечит? Не лучше ли потреблять его внутрь?
- Мой Мир и его животные, птицы, рыбы, насекомые – это единая, живая биосистема.
- Ну, насекомых я и не прошу, - уныло проворчал Ди. – Прибереги для кого-нибудь ещё. А рыбки? Неужто даже рыбки нельзя? – голос его стал жалобным. – В конце концов, я могу и сам поудить – в реке они кишмя кишат, просто страшно смотреть - столько рыбы зря пропадает! Такие зажравшиеся, паскуды! Сооружу удочку, как в детстве…
Дина сморщилась, соображая.
- Ладно, я подумаю. Попробую договориться с Оракулом об исключении. Возможно, мы позволим иногда есть мясо. В принципе, Мир саморегулируется, но если потеснить хищников? Пусть поделятся.
- Вот именно! Им и так неплохо живётся без охотников – пусть делятся! –довольно заявил Ди.
- Но сначала – извинись за непристойные ругательства, - охладила его радость Дина. – Или ты решил, что я вчера ничего не поняла?
Ди побагровел.
- Извини, - выдавил он, и Дина, посмеиваясь, направилась к двери – пора доить коз.
- Благовоспитанная шлюха! – процедил Ди еле слышно, и едва удержался, чтобы не плюнуть ей вслед. – Трахнуть тебя, чтобы не зазнавалась!
Уже за дверью, Дина вздрогнула, но не оглянулась. «Шлюха»! Она – шлюха? Впрочем, не самый худший вариант. Она это переживёт. Джи Ди, конечно, изменит своё мнение со временем, но, чёрт возьми, она уже готова сожалеть, что не оправдает его опасений… или надежд?
Таким образом, в рационе Ди стали появляться заячье рагу, отбивные из лосятины и парные куропатки, а временами даже карась или щука. Ди мог гордиться своей маленькой победой! Только аппетита ему это почему-то не прибавило. Наслаждаться победой в одиночестве было и скучно, и грустно…
Свидетельство о публикации №219061701493