Б. Глава одиннадцатая. Главка 5

    Концерт закончился внезапно, как будто кто-то щёлкнул выключателем, и пару секунд после этого висела густая, наэлектризованная тишина. Адвокат Волков открыл глаза и недоумённо взглянул вокруг. На лицах некоторых соседей он увидел то же напряжённое выражение неуверенности. Но затем несколько знающих хлопков разбило безмолвие, и по всем рядам пробежал импульс восторга. Публика зааплодировала исступлённо, рискуя отбить все руки. Виктор присоединился к ним осторожно, не желая слишком усердствовать. Так же поступила и Надя, сидевшая справа от него. Он невольно залюбовался её тонкими красивыми кистями с длинными пальцами, так не похожими на пальцы приходящей домработницы. Раньше он не обращал на них внимания, всё больше смотрел на её лицо и фигуру. А ведь руки – адвокат хорошо знал это из своей практики – многое говорят о человеке. Такие изящные линии – мечта художника. Если б он умел рисовать, он бы изобразил их во всей первозданной красоте. И Виктор впервые за много лет пожалел, что выбрал адвокатскую стезю. Он ведь раньше немного занимался живописью. Сейчас бы мог… Ну, что рассуждать, чего было, того не вернёшь.
     Овации постепенно стихли, и итальянский маэстро прекратил свои поклоны, походившие на движения марионетки. Затем он прочистил горло, и все поняли, что сейчас он будет говорить. Жаловаться на недостаток внимания Доницетти не приходилось – все снова, как и перед концертом, затаили дыхание. Виктор снова украдкой взглянул на Надю. Девушка смотрела на сцену широко раскрытыми чуть удивлёнными глазами. Она была полностью поглощена и, кажется, совсем забыла о его существовании. Но адвокат не чувствовал никакой обиды. Напротив, он был совершенно счастлив, он буквально сиял, как начищенная монета, и упивался этим своим состоянием. Пусть, пусть смотрят на него, пусть все видят, как ему повезло, что рядом с ним – такая королева. А она действительно королева. Он уже заметил много восхищённых взглядов, которые на неё бросали. Кое-кто из знакомых даже подошёл представиться. Что ж, завидуйте, что ещё вам остаётся? Конечно, при желании вы найдёте в ней массу недостатков. И главный из них – она из другого, чуждого вам круга. Простая девушка, вынужденная зарабатывать себе на жизнь трудом, который вы почитаете низким. Он и сам, чего греха таить, так думал до недавнего времени. Однако теперь всё изменилось, и Виктор знал, что не позволит кому-либо выказать хотя бы малейшее пренебрежение к Наде. Он будет ещё защитником, её рыцарем, её провидением…
     Доницетти начал говорить, и зал немного разочарованно вздохнул – то была речь на английском. Иностранными языками в городе владели немногие, а в мере, достаточной для понимания связной речи, – и вовсе единицы. В этом отношении адвокат Волков выделялся на общем фоне – он свободно говорил не только по-английски, но также по-французски и гречески. В иное время то обстоятельство, что он понимает дирижёра, наполнило бы его вполне объяснимым чувством превосходства над окружающими. Однако сейчас он об этом совсем не думал. Сейчас ему гораздо интереснее была реакция Нади. А она слушала внимательно, чуть шевелила губами, проговаривая про себя те или иные обороты, звучавшие со сцены, и было видно, что она многое понимает. Это восхитило Виктора. Девушка открывалась ему всё с новых, замечательных сторон. Она никогда не говорило ему, что знает английский. Собственно, у них не было повода говорить об этом, но всё же… “Потише, потише, – увещевал его голос осторожности, всегда звучавший в голове в ответственные моменты. – Ты слишком гонишь лошадей. Подстёгиваешь то, что не нуждается в подстёгивании”. Но сейчас Виктору не хотелось прислушиваться. Он таял, и всём в нём приходило в движение. Дирижёр продолжал говорить, но до его сознания доносились лишь какие-то отрывки. Про великую роль искусства. Про исторические судьбы, про взаимодействия русской и итальянской культур. И что-то ещё в подобном духе. А Виктор смотрел и смотрел на лицо девушки. И мог бы смотреть так, кажется, целую вечность. Что там Лист со всей его прекрасной романтической белибердой! Конечно, музыка его достойна всяческого уважения. Однако вся её красота не способна передать красоты лица любимого человека. Так было всегда, и так останется впредь.
     Любимого! Он всё-таки произнёс это слова, хотя и про себя. Произнёс, прекрасно сознавая всю его опасность. Слово, таящее в себе зародыш катастрофы. И – удивительное дело – такая возможность нисколько его не пугает. Любовь… конечно, её не втиснешь в тесные рамки статей и параграфов. Но разве его жизнь – это только свод законов и умение использовать его в нужный момент? Разве не способен он на большее, на гораздо большее? Может, это всё обман, эйфория, и уже назавтра она пройдёт. Пусть так, однако сейчас это не имеет никакого значения. Сейчас он пишет свою собственную музыку, одному ему понятную симфонию. В ней есть место для самых различных поворотов и открытий. И если всё сложится удачно…
     Доницетти закончил свою речь, и зал снова зааплодировал, на этот раз, впрочем, далеко не столь уверенно и единодушно. Но маэстро, кажется, этого не заметил, он раскланялся всё с той же простодушной уверенностью во всеобщем обожании и объявил, что после антракта оркестр исполнит небольшой концерт по заявкам слушателей. Эту новость встретили с воодушевлением. Сразу же за тем был объявлен перерыв, и весело гудящая разряженная толпа потекла через три выхода в сторону буфета.
     – Не хотите ли размять ноги, Виктор Михайлович? – обратилась к нему Надя, заметив, что он продолжает сидеть на месте и не делает никаких попыток подняться.
     Адвокат посмотрел в её ясные синие глаза и кротко улыбнулся.
     – Да, конечно, Наденька, только дайте мне минутку. Мне надо немного прийти в себя. Эта музыка… она так сильно берёт за душу…
     Он сказал неправду, и она сразу поняла, что он говорит неправду. И тем не менее, между ними не возникло никакого ощущения неловкости, как бывает, когда раскроешь чьё-либо лукавство. Надя безоговорочно приняла его уловку, потому что знала, что не о музыке он думает сейчас.
     – Хорошо, – сразу же сказала она. – Тогда я тоже немного посижу с вами, Виктор Михайлович. Антракт будет долгим. На импровизации вроде той, что они хотят нам показать, нужно долго настраиваться.
     – Да, верно, – сказал он, наслаждаясь её ровными, выверенными интонациями. – К тому же… а вы не хотите в буфет?
     – Вовсе нет, за полчаса я не успела проголодаться, а вы?
     – Нет, совсем нет, это даже… это даже было бы странно, – и он улыбнулся, постаравшись сделать свою улыбку как можно более ироничной, но, кажется, ничего не вышло, и она получилась очень глупой. Но Надя улыбнулась в ответ, и он мысленно поблагодарил её за поддержку.   
     Зал почти опустел, лишь несколько кресел в противоположной части партера оставались занятыми. Волков бросил рассеянный взгляд в ту сторону и с удивлением узнал прокурора Меркулова и старшего следователя Разумовского. Они сидели рядом и, по-видимому, пришли сюда вместе. Что ж, ничего удивительного, конечно. Сегодня тут весь цвет и элита. А Меркулов… ох, Меркулов был той ещё птицей. В своё время Виктор потерпел от него весьма болезненное поражение в одном заковыристом деле, и теперь относился к этому сухонькому проницательному человечку с опаской. Интересно, только ли музыка привела их сюда? Или… но нет, нет хватит, резко оборвал он себя и снова повернулся к Наде. Сегодняшний вечер должен быть целиком и полностью посвящён ей… и ему самому. А всё остальное – потом, в туманной дали будущего, в которую сейчас совсем не хочется всматриваться.
     – Вот, кажется, я уже вполне пришёл в себя, – обратился Виктор к своей спутнице. – Думаю, теперь можно немного пройтись.