Родная сестра

Аля подняла глаза на Марину, и влага задрожала на голубом сиянии радужек.
— Ты мне тут не плачь!  Не разжалобишь! Тебе говори, ни говори, ничего не слышишь! Мозги у тебя глухие, не восприимчивые.
— Ругай, ругай меня, Мариша! Не сердись, что не так поступаю, как советуешь, не решаюсь что-то менять. Привычка не даёт…
— Привычка! Какая привычка? Зад обтягивать так, что юбка трещит? Вырез на блузке закатить такой, что грудь вываливается? Накраситься так, что штукатурка отскакивает? А каблуки? При твоём весе, это же пытка на таких ходить! Себя пожалей, дурёха!
— Что мне себя жалеть, если ни один, самый завалящий мужичонка, меня не жалеет? Будто я не человек, а предмет неодушевлённый! С первого свидания под юбку лезут, даже имя не спросят.
— Ну, ты ведь не позволяешь?..
— Я что, сумасшедшая? Мне это надо? Ты же знаешь, как меня мама воспитала.
— Знаю. Это тоже уже через все нормы жизни переходит: в почти тридцать лет ничего не знать. Ни замужем, ни любовника…  Состаришься в девках. А ведь время-то какое! Школьницы уже детей рожают. А ты…
— А что я? Если нет человека для меня?
— Откуда же он появится? Ты, Алька, посмотри на себя не своими, моими глазами. Что я вижу? Крупная, телесная девка не первой молодости, одетая, как те, что на панели стоят. Не смеёшься, а ржёшь. Задом виляешь, губы мажешь, да ещё выпячиваешь… Мимика у тебя просящая.
— Как это?
— А так: будто напрашиваешься на… А, ну тебя! Ещё называешься библиотекарь! Оденься как серьёзная женщина, деловой костюмчик там, платьице, чтоб коленки прикрывало, туфельки попроще…
— И стану тётка тёткой! Я в магазинах не раз на себя такое примеряла. Мне в таком виде и жить не хочется.
— А ты и не живёшь. Только всё ждёшь жизни. Твоё время уходит по минутам, мало их осталось – минут молодости и любви.
Марина, говоря всё это с интонациями гнева и жалости, крошила овощи в борщ, помешивала макароны в кипящей воде, заглядывала в кастрюлю с тушащейся там курицей – вертелась в тесной кухне, не забывая подливать чай в чашку подруги, пододвигать к ней вазочки с конфетами и вареньем, отрезать куски пирога… Раскрасневшаяся, взволнованная, с испариной на лбу, она была красива, как балерина на сцене: тонкая, звонкая, ловкая. А Алевтина сидела, отвалившись на спинку стула, нога на ногу, голова опущена. Если бы кто-то незнакомый взглянул на эту пару со стороны, подумал бы, что дочка ублажает маму, хотя Марина была на семь лет старше. Алькины нарумяненные щёки, размазанные в процессе чаепития губы, делали её похожей на отработавшего представление клоуна: сейчас снимет свой рыжий парик и предстанет грустным, усталым стариком. Длинные накладные ногти с узорами и блёстками по фиолетовому фону, блестящее, вышитое пайетками, ярко-розовое платье – всё было, как из цирка, с арены или со сцены новомодного шоу. А крупные, широкостопные, босые ноги с косточками безобразили этот эстрадный образ.
 — Аля, ты же умная, начитанная, культурная. Зачем тебе такая пошлая самореклама? Какой мужчина к тебе подойдёт? Только тот, кому надо развлечься, срочно и на момент. А для жизни им, мужикам нашим, нужны женщины надёжные, скромные, порядочные…
 — Порядочные с виду, добавь. Видала я таких: вся, как школьница – причёсочка гладкая, платье за коленочку, юбочка-клёш, а сама уже, как сквозь строй прошла.
— Коринку имеешь ввиду? А ведь за хорошего парня вышла, двойню родила. Я так хохотала, когда узнала, что её муж полицейский! Но ведь живут, ничего…
— Да. А-а, что говорить… Судьба.
— Ага – она – судьба, а ты её раба! 
— Разве нет?
— Нет, дорогая. Человеку дан выбор. И ты пойми, наконец, что надо тебе меняться. Пойдём завтра в магазин и купим тебе что-нибудь новенькое, подходящее.
— А, пойдём! Я тебе не рассказывала… У нас в доме, этажом выше, прямо над нами, поселился мужчина. Вечером прихожу домой, мама меня накормила ужином, потом привела в свою комнату, а там над окном мокрое пятно. Я не знала, кто там живёт, как была в халате, разозлённая поднялась наверх. Звоню. Он мне дверь открыл и всё. Я даже вздрогнула. Он такой… именно такой.
— Вы нас заливаете, – говорю, – в комнате на ту сторону пятно над окном.
— Ой, вы простите, пожалуйста! У меня аквариум лопнул. Я уже всё убрал, больше течь нечему, а как у вас порядок навести, вы скажите, я всё сделаю, оплачу
— Да ничего. Лишь бы больше не лилось.
— Спасибо. Я эту квартиру снял – теперь ваш сосед, меня Кириллом зовут. Понадобится помощь, рассчитывайте на меня. А вы…
—  Аля.
— Очень приятно.
Так и познакомились. Я почему-то бегом домой помчалась, хотя можно было бы и поговорить ещё. А назавтра встретилась с ним на лестнице, так он прошёл мимо и не узнал меня. Знаешь, скользнул по мне холодным взглядом, словно никогда в глаза не видал.
— Вот. И чего тебе ещё надо? Ты после работы умылась, начёсы свои пригладила, халатик простой надела – девушка как девушка. А в подъезде? Чудо с перьями!
      — Ладно, завтра пойдём в магазин. Подберём что-то новенькое.
Покупка удалась. Алевтина сама удивилась, как ладно село на её фигуру тёмно-синее шёлковое платье, подобрали по цвету балетки. Марина смотрела на подругу и качала головой.      
— Что? Что, Мариша? Тебе как?
—  Да лучше и быть не может! Ты на десять лет помолодела: не двадцать семь тебе, а семнадцать! Только причёску поправить надо.
Она здесь же, а примерочной, достала из сумки расчёску и вонзила в начёс на голове подруги. Потом мокрой салфеткой прошлась по её лицу. Когда они вновь вышли к зеркалу, продавщица с неподдельным удивлением оглядела Алю. Она и сама смотрела в зеркало округлившимися глазами.
В этот раз, встретив её в подъезде, Кирилл поздоровался, ласково посмотрел в её глаза и чуть придержал за руку. Аля остановилась.
— Здравствуйте, Аля. Рад нашей встрече.
— Здравствуйте, Кирилл. Я тоже рада. Как поживаете?
— Хорошо. Зашли бы проведать…
— Я… да неудобно. Мы так мало знакомы.
— А кто нам мешает познакомиться ближе?
— Никто. Но не в квартире же вашей знакомиться. Это неприлично.
— А где прилично? В кафе, в кино? Надо обдумать варианты. И вот ещё…  Алечка, я как-то здесь девицу одну повстречал, мне показалось, она немного похожа на вас, только старше. Не родственница?
Алевтина замялась на мгновение.
— А-а-а… Это моя сестра, Тина. Говорят, мы очень похожи.
— Не сказал бы. Хотя… Стиль другой, вы бы ей подсказали, а то… Не обижайтесь, но выглядит она… как бы помягче выразиться… не интеллигентно.
— Ей говорить бесполезно. Она упрямая, – смутилась Аля, тщательно пряча в кулаках свой фиолетовый с блёстками маникюр.
— Я надеюсь, мы с вами ещё пообщаемся. Сейчас мне надо бежать, Алечка. Пока.
Она прошептала «пока» ему в спину и, смятая необъяснимым волнением, пошла домой.
Настали трудные дни. Алевтина не могла заставить себя прийти на работу, резко изменив свой вид. Но с момента последней встречи с Кириллом, ей совсем не хотелось оставаться прежней. Она, выбегая утром из квартиры и входя в конце дня в подъезд, летела по лестнице через две ступеньки и молила судьбу не сталкивать её с новым соседом. А потом, переодевшись, чутко прислушивалась к звукам с верхнего этажа, выглядывала на площадку, медленно брела по лестнице то вниз, то вверх, надеясь на встречу.
Они встретились как добрые знакомые, поздоровались, остановились на площадке её этажа. Говорили вроде ни о чём, но дома Алевтина обнаружила, что пролетело минут сорок. Она долго не могла заснуть: звуки его голоса, мелькание улыбки, взгляды в глаза – всё непрерывной лентой протягивалось в памяти и повторялось, словно лента эта была намотана на катушку и кадры никак не заканчивались.
«Он любит позднюю весну, я тоже. Он купался в Чёрном море и я. Он – в Ялте, я в Сочи… У него такие руки… карие глаза… он морщит губы…», – сон укачал, унёс в иное измерение. Там оказался папа, стоял на самом краю мостика, смотрел в воду. Во сне он, видимо, знал, что утонет, а мостик оказался среди волн, откуда и берегов не видно.
Через день Аля снова встретилась с Кириллом, и устыдилась. Ей показалось, он догадался, что она не случайно бродит по подъезду. Она почувствовала, как загорелось её лицо, и как-то прерывисто, чуть ли не заикаясь, она соврала, что ищет свою кошку. А кошка Луша преспокойно сидела дома и, пользуясь отсутствием хозяйки, забралась на её постель, но Аля её простила и сама прилегла рядом.
А в конце недели произошла встреча Кирилла с  «сестрой» Тиной. Не успела Алевтина проскользнуть в свою квартиру, сзади её обняли за талию властные, крепкие руки.
— А, соседка, попалась! Куда торопишься? Пойдём ко мне, посидим, пообщаемся.
— Пустите! Вы кто? – проговорила она охрипшим от волнения голосом, – я домой.
— Успеешь домой. Я сосед, сестру твою знаю, она сказала, тебя Тиной зовут. Эх ты, Тина-паутина! Давай поближе познакомимся. Мне такие нравятся: яркие, безбашенные!.. Тела у тебя много! Пойдём-пойдём! Всего на этаж подняться, там у меня в холодильнике всё есть, что захочешь.
— А ну, отстань! – она, неожиданно для себя, крепко толкнула его в грудь, он ударился спиной о перила.
— Э-э-э!.. Ты что? Кого из себя строишь? Давно в ряшку не получала?  – замахнулся он кулаком, но Аля успела повернуться спиной, чтобы уйти, и некрепкий удар пришёлся ей по затылку. Она обернулась, покачала головой, плюнула под ноги и растёрла плевок подошвой туфли. Открыла дверь и, молча, ушла к себе.
Больше она не надевала свои легкомысленные наряды, не красилась вызывающе ярко, сменила причёску и обувь. На работе все её хвалили, восхищались даже, мама была в восторге. Но Алевтина словно погасла. Она равнодушно выслушивала похвалы и комплементы, отмахивалась вялой рукой и грустно вздыхала.
Вот и снова в пятницу она встретила Кирилла, в этот раз у подъезда.
— Соседка, Алечка! Здравствуйте. Что-то давно не виделись. У вас всё хорошо?
— Нет, сосед, не хорошо.
— Что-то случилось?
— Случилось. Моя сестра умерла.
— Как? Кто – Тина? Отчего?
— Да, Тиночка. Пришла как-то, сказала маме, что упала и ударилась затылком, легла спать и не проснулась. Вот так.
— Я и не слышал, что у нас в подъезде кто-то умер! Никто о похоронах не говорил…
— А что говорить? Не любили её соседи, по одёжке встречали. А она была скромная, даже недотрога, только вкуса не было, и никого не слушалась. Ну, забрали в морг, оттуда и хоронили…
— Ой, мать моя! Ужас какой-то! И как вы?..
— А мы вот живы. Только больше меня не останавливайте, я со всякими козлами разговаривать не хочу.
Он открыл рот от удивления, смотрел на неё, часто мигая. Потом, словно поперхнувшись, откашлялся и почти шёпотом спросил:
— Тебе она рассказала?
— Ну, да. – Аля зло плюнула на землю и растёрла плевок подошвой. – Дай пройти. Назавтра они чуть не столкнулись на лестничной площадке.  Аля демонстративно отвернулась, да и сосед не взглянул на неё: опустил голову и помчался прочь.
А в воскресенье утром, выглянув в кухонное окно, Аля увидела, как в большую машину под руководством Кирилла грузят вещи. Много вещей.
«А-а-а… Испугался! Бежишь! Беги-беги», – с несвойственным ей злорадством проговорила она и засмеялась.
С этого дня она повеселела, снова стала общительной и улыбчивой, только, подходя к дому, всё ещё напрягалась и стремглав взбегала по лестнице, словно желая поскорее скрыться в своей квартире. Но к зиме и это прошло.  А после Нового года… Однако, это другая история про замужество Алевтины, никогда не имевшей родной сестры.