Ангел

Раньше Джаспер знал эту песню наизусть, но теперь последняя строчка вылетела из головы и все никак не хотела возвращаться. Мешал писк кардиографа, стоящего рядом, подобно грозному стражу, следившим за сердцебиением. Мешал бьющий в глаза белый свет. Мешал ветер, дико завывающий за окном и играющий со снежными хлопьями. Мешали розовые стены и сухость во рту. Мешала слабость, головная боль, постоянное ощущение того, что некое существо копошится под его побледневшей кожей, буравит его изнутри, как червь.

Червем, этим паразитом, был рак, вот только мальчик не знал этого. А может и знал, но предпочел забыть, чтобы умереть в сладостном неведении, как будто уснув навсегда. В забытьи он прибывал уже давно.

И так много всего мешало вспомнить, проснуться, очнуться.

Рядом с его кроватью на столике лежало письмо. Оно не было закончено, но Джасперу письмо нравилось и таким, незавершенным, без всякой однозначной точки в конце. Ему нравилось лежать, слегка опустив веки, напевать про себя столь знакомую забытую песню и понимать, что в любой момент можно продолжить лежащие рядом письмо, жизни и чувств в котором было, к сожалению, больше, чем в нем самом. Только бы время не позволило успеть поставить точку, ведь тогда настанет конец не только для него, но и для мира вокруг.

Дверь без стука открылась, и в палату зашла высокая, стройная женщина в белом халате. Подойдя к кровати, она взяла мальчика за руку, всмотрелась в его лицо и тихо позвала по имени.

Услышав ее голос, Джаспер открыл глаза, облизнул пересохшие, обескровленные губы и выдохнул:

- Мама...

- Да, Джаспер?

Джаспер смотрел на нее, но видел лишь мягкую улыбку на ее лице. Он заговорил взволнованно, боясь, что она в любой момент уйдет, оставит его снова одного в этой холодной палате наедине с писком кардиографа.

- Мам, мам... я написал тебе письмо, - он с мольбой смотрел в ее голубые глаза, а сам тянулся рукой к столику рядом, хватая пустоту. - Я написал его... Вот оно, здесь. Я боялся, что ты больше не придешь ко мне, поэтому и написал его... Оно еще не готово, мам, но ты все равно можешь почитать его. Вот оно, вот здесь... Видишь, мам? Я писал его для тебя.

- Не волнуйся, сынок, я вижу, - сказала девушка и провела рукой по покрытому испариной лбу мальчика. - Сейчас я почитаю его...

- Да, почитай, тебе можно, но только тебе, мам. Я писал его для тебя. Я так боялся, что ты больше не придешь!

- Я всегда с тобой, сынок, не бойся, - заверила его светловолосая женщина и потянулись к столику, на котором ничего не было. - Я не оставлю тебя и буду рядом. Обещаю.

Она провела рукой по тому месту, где Джасперу мерещилось незаконченное письмо, ухватила пальцами пустоту, поднесла к глазам воображаемый лист бумаги и принялась читать несуществующие слова, написанные аккуратным детским почерком.

Пока мальчик смотрел в пустоту перед собой, она произнесла:

- Любимая мамочка, я очень по тебе скучаю и надеюсь, что у тебя все хорошо, - она взглянула на сопящего мальчика. - Как ты, сынок?

- Все отлично, мам, - отозвался Джаспер. - Читай, ну читай же дальше!

Девушка кивнула и продолжила:

- В больнице не так уж плохо, доктора заботятся обо мне. Самый главный и старый из них, доктор Кэрри, часто навещает меня, справляется о самочувствии и что-то бубнит себе под нос. Я тебя очень люблю, мама, и надеюсь, что мы скоро увидимся.

- Все? - спросил Джаспер после недолгого молчания. - Ты дочитала?

- Да, сынок, дочитала.

Девушка наклонилась и поцеловала ребенка в горячий лоб.

- Я не дописал его, - сбивчиво сказал Джаспер слабым голосом. - Но теперь это и не нужно, верно?

- Верно, сынок, я ведь с тобой. Теперь ты можешь сказать все, что хотел написать.

- Я просто хотел сказать, что люблю тебя, мама.

- И я тебя люблю, дорогой.

- А еще я хотел спросить... о той песне, помнишь?

- Напой-ка мне ее, чтобы я вспомнила.

- Два сердца, бьющихся в такт, преодолеют сотню преград. Сквозь мрачные дебри идут не спеша мать с сыном, под руку взявшись. А острые розги стремятся пронзить их тела, но боль та ужасная им нипочем, - Джаспер замялся. - А последнюю строку я забыл. Ты не помнишь ее?

- Конечно же помню, сынок, - сказала девушка. - Ведь сердца, обладая мечом, и огнем, рубят в щепки эти жалкие ветки. Так?

- Да, похоже, что так, - обрадовался мальчик. В бреду он совсем забыл, что песня завершается иными строчками: хоть и знают они, кто есть кто для кого. - Ты пела мне ее в детстве. Так давно это было, а мне почему-то кажется, будто совсем недавно.

Он взглянул на их сомкнутые руки.

- Помнишь, как мы ездили к морю? - спросил он неожиданно. - Вот я бы сейчас не прочь увидеть море. Ты помнишь, мама?

- Помню, помню, сынок. Когда ты выздоровеешь, мы обязательно съездим туда вновь.
- Мне нравится море...

- Если так, то думай о нём. Вспоминай шум прибоя и соленые брызги...

- Не могу, я ничего не помню, -  Джаспер повернулся набок. Глаза его закрывались, и он с трудом не позволял векам сомкнуться, - Мы съездим туда, да? Чтобы я вспомнил?

- Съездим, сынок, обещаю.

- Вдвоём?

- Вдвоем. Только ты и я.

- Хорошо бы! - зевнул мальчик и закрыл глаза.

Девушка ласково провела рукой по голове мальчика. Она долго смотрела на него, чувствуя, как на ее глазах выступают слезы.

За ее спиной хлопнула дверь, отчего девушка вздрогнула и обернулась. То был доктор Кэрри, внешне напоминавший работника одной из той библиотек, где посетители теряются в лабиринте полок с книгами.

- Мисс Блэк, - обратился он к ней, - как чувствует себя мальчик?

- Он умирает, - сказала она не своим голосом, вставая на ноги.

- Это и ежу понятно. Я имею в виду...

- Пожалуйста, говорите тише, не будете его - он только уснул, - взмолилась девушка, беря доктора за руку. - Давайте поговорим снаружи.

- Да что ж с вами такое, Энджел? - доктор Кэрри тяжело вздохнул, но из палаты все-таки вышел.

- Довольны? - спросил он, когда Энджел закрыла дверь.

Она кивнула. Взгляд ее все еще оставался пустым. Душа осталась вместе с Джаспером.

- Послушайте, - мягко сказал доктор, видя ее отрешённость. - Я хочу, чтобы вы не отвлекались и выполняли свои обязанности, хорошо?

- Угу.

- Почему вы так много времени проводите с этим мальчиком? У вас что, нет других больных, о которых нужно заботиться? Чтоб вы знали, у нас все палаты забиты, персонал еле справляется.

- Но он умирает!

- Люди умирают каждый день: родные, близкие, мы с вами. Вы говорите как практикантка, а не врач со стажем. Куда подевался ваш привычный цинизм, Энджел? Ей богу, я вас сегодня не узнаю. Дело в нём? - доктор указал на дверь палаты Джаспера. - Вы боитесь за него? Очень зря. Не вы, не я, не кто-либо еще уже не силах помочь ему. Думаете, я бы не отдал все, лишь бы спасти его? Это наша с вами работа, вы же понимаете. Есть гуманизм, есть медицина. Вместе они творят чудеса, но не тогда, когда речь заходит о раке в финальный стадии. Иногда важно осознать реальность, а она не обязана нравиться вам, уж простите за прямоту. Чем вы можете помочь этому мальчику? Дать ему аспирин? Не смешите меня, мисс Блэк.

- Вам его не жалко, доктор?

- Жалеют друзья, а я лечу. Жалостью рак не вылечишь, вы знаете это лучше меня. Если б я жалел всех пациентов, то надобность в медицине пропала бы вовсе.

Они постояли молча, слушая тихий писк кардиографа, доносящийся из палаты Джаспера. Затем доктор сказал:

- Я не хочу раздавать глупые советы, Энджел. Вы взрослая женщина, нет смысла сюсюкаться с вами, поэтому вот вам факты: мальчик умирает, и никто не может помочь ему, даже вы.

- Могу! Я могу быть для него матерью!

- Что? - нахмурился доктор.

- Он сирота...

- Ах, вы об этом... Сирота... из приюта миссис Андертейл?

- Да.

- Не понимаю, как это меняет факты?

- Ничего это не меняет. Вы правы: я не могу излечить его, не могу помочь, но перед смертью я могу дать ему, то чего у него никогда не было. Я могу быть для него мамой, чтобы ему было легче. Только этот человек ему сейчас и нужен - мама, самый любимый человек на свете, с которым он сможет поговорить. Не врачи, а мама, понимаете? Вот кто ему нужен.

- И причем здесь вы, Энджел? Он сирота, это тоже факт, вы не можете стать для него матерью или дать семью.

- Вы ничего не понимаете, - Энджел махнула рукой и поспешно пошла прочь по коридору, сдерживая слезы.

Доктор остался стоять на месте, почесывая затылок и глядя ей вслед. Он простоял так довольно долго, пока не обратил внимание, что слушает мерный писк кардиографа, означающий лишь одно.

Смерть.