Последний штрих

Яркие лучи солнца бегали по зеленой траве, ровному серому асфальту и деревянной скамейке, на которой сидела очаровательнейшая девушка. Такой ее посчитал немолодой мужчина, стоящий чуть поодаль, не дошедший до этой скамьи лишь пары метров.

На длинном пальце ее протянутой руки, чуть согнутой в локте, сидела бабочка, и вся эта девушка была объята неестественным светом, который мог селиться лишь вокруг самой Богини. Этот свет способен видеть только такой творческий и мечтательный человек, как этот мужчина, сил которого было недостаточно для того, чтобы отвести взгляд от милой нимфы. Олицетворение природы. Нет, она – сама природа, как посчитал тот, спускаясь взглядом с милейшего лица, на коем не было совершенно никакого изъяна, на хрупкие, совсем девичьи плечи, укрытые рыжими кудрями.

Он бы назвал это любовью с первого взгляда, но слово «любовь» не могло охарактеризовать всех чувств, поселившихся в душе художника, так бесцеремонно смотрящего на свою мадонну. Ему казалось, что время застыло. Что ничего больше не существует; только игривые лучи солнца, освещающие его идеал, и сама девушка, собравшая в себе все прелести этого мира.

Но все не вечно, и этот самый сладкий сон, подаривший столько мучительных мгновений простому человеку, был оборван звонком будильника.

Увидеть ее. Увидеть ту, как посчитал мужчина, ради которой и шла вся эта его короткая человеческая жизнь. В памяти художника до сих пор, как глубокая рана в теле слабого существа или Марианская впадина на равнине всемогущей природы (такой близкой его обожаемой нимфе), очень ярко отражались все черты лица и тела молодой девушки. Больше всего на свете он боялся навсегда забыть этот чудный образ (о, да разве такое возможно?), и, надевая свою привычную повседневную одежду, состоящую из простецких брюк и растянутой футболки, беря в охапку сумку с красками, палитрами и всем тем, что так необходимо художнику для творчества, а вместе с тем и немаленький мольберт, он направился к тому парку, который и привиделся ему во сне.

Только вот, парк этот был совсем другим. На затянутом тучами небе не было и намека на появление ярчайшей звезды. Темная трава выглядела вяло и совсем не живописно, а вместо бабочек летали доверчивые пернатые. Голуби. Впрочем, ничто из этого не помешало мужчине присесть на скамью, напротив той, где тогда его богиня дарила миру свою обворожительную улыбку, и приступить к рисованию.

А между тем назревал дождь. Все это лишь добавило творцу вдохновения, а в его мыслях представился образ той великолепной Гиады, которая, все так же ослепительно улыбаясь и поправляя рыжие локоны, наклонилась бы к нему и, повелевая холодным и сильным майским дождем, избавила их от участи быть промокшими насквозь. Хотя, мечтательно смотря вдаль меж очередными штрихами, он сам себе повторял, что был бы безумно рад оказаться рядом с ней в любую погоду.

Сверкнуло. Секунда. Две. Три. Гром.

Тонкая кисточка скользила по холсту, оставляя за собой изумительный зеленый цвет. Сколько красок должно быть излито на глаза самой прекраснейшей и мудрейшей из всех юных девушек, коих только приходилось встречать мужчине, живущему мечтой? И сейчас у него была только одна мечта. Наяву встретить ту, чей образ являлся только во снах. В самых высоких, чистых и из-за этого таких мучительных снах.

Он старательно выводил каждый миллиметр, вкладывал душу в каждую точку, оставленную окрашенным волосом. Никогда ранее он так не беспокоился о своем произведении.

Закончить в тот же день, однако, мужчина не мог. Угроза попасть под дождь или напортачить из-за неясности влюбленного и совсем потерянного ума заставила его отложить написание картины до следующего дня.

В конечном счете, ему потребовалось чуть больше месяца для того, чтобы закончить работу; как сказал сам художник, всей его жизни. И каждый день он приходил на то же место, в тот самый парк, в котором видел свою богиню. Ранее, этот парк для него совсем ничего не представлял. Не живописное местечко, так излюбленное молодежью, совершенно не умеющей соблюдать тишину, в котором когда-то он бывал лишь для того, чтобы дойти до дома. Да, иного пути просто не существовало.

Но за время написания своей картины мужчина сумел полюбить его самой большой любовью, на которую только был способен. Он также полюбил и подростков, гуляющих в нем. Почти всегда были одни и те же лица, за исключением некоторых случаев, когда они приводили новых друзей, которые, в принципе, надолго в парке не задерживались. Сам того не осознавая, художник каждый раз заглядывал в глаза людей, ища ту самую Нимфу.

Его сердце сгорало от желания повидаться с ней, хотя мозг понимал, что подобное просто невозможно, что это сказка. Сон. А если он и встретит Ее? Что будет? Он ничего не скажет. Ничего не сделает. Стеснительный творец будет любоваться своей мадонной, сдерживая слезы горькой радости.

И когда усталые глаза окончательно потупились в картину, не обращая внимания ни на одну проходящую мимо душу, художник понял, что произведение почти окончено.

Но чего-то не хватало. Последнего штриха, без которого Нимфа не может ожить на толстом листе, не может показать всей своей прелести любующемуся ею человеку.

И этот штрих мужчина смог добавить только тогда, когда небо снова затянули тучи, а на тонком, до ужаса неровном, но таком дорогом художнику асфальте появилась фигура девушки.

Он увидел ее совершенно нечаянно. Поднимая глаза к небу. Увидел ее мимолётно, но этого короткого взгляда было достаточно, чтобы заставить сердце мужчины встрепенуться, словно замереть на миг и после забиться с такой скоростью и силой, с какой могло биться только сердце влюбленного человека.

Ее рыжие волосы переливались золотом, и даже темные сгустки туч не могли затмить этой ослепительной красоты. Зелёные глаза ее горели самым живым огнем, а глубиной своей они могли посоревноваться с Филиппинским морем.

Без единого изъяна, мужчине казалось, что она спустилась к нему с небес.

Последний штрих.

О встрече с ней он не мог и мечтать.

Но лёгкой походкой она прошла мимо. Без оглядки, словно этого художника, так бесцеремонно и беспринципно смотрящего на молодую девушку, пылающую жизнью, носящую в себе всю красоту природы, просто не существовало. Ей не было никакого дело до него, как обычно человеку нет дела до муравья, старательно несущего к своему домику очередную вещицу, что в несколько раз тяжелее него.

Муза. Такая невинная, беззаботная. Он боялся, что столь чистую красоту способен опорочить один только взгляд его — художника, так нагло пользующегося вдохновляющей красотой молодой Афродиты.

Но она продолжала идти, заставляя все вокруг всколыхнуться, а время замереть. На миг. Кратчайший миг, длящийся целую вечность.

Как теплый летний дождик, она оставила в душе художника свежесть и свободу.

Взмах кисточкой. Второй. Третий. Картина была завершена, а вместе с тем и свободная жизнь мужчины. До конца своих дней он жил воспоминаниями о том прекрасном образе, представшем ему лишь раз во сне и наяву.