Дневник путешественника по Высокой Азии

Экспедиция продолжается тринадцатый месяц, после выхода со станции КВЖД «Новый Уйгур».
Если бы не реакционные настроения в Географическом Обществе Его Императорского Величества, то мы бы успели отправиться в срок, и достигли бы пустыни Гоби в начале лета, но из за задержки нашего состава почти на два месяца, нам пришлось зимовать в становищё монголов Улан- Бытыр.
Причиной нашего долгого пребывания там были, по мимо прочего напряженные международные отношения Держав Европы. И из за козней дипломатов Островной Империи нам долго не удавалось получить аудиенцию Хамба- Ламы.
Почти столько же мы ждали его разрешения на посещение глубинных областей Монголии, и выхода к тибетским границам.
После тяжелого пути в условиях степной зимы, когда падёж вьючных лошадей стал неизбежным, нас спасло только доброжелательное настроение местного населения, и благодаря их щедрости мы смогли достигнуть горных районов.
В улусе Хан- Тей нам пришлось около месяца ожидать весеннего снеготаяния и окончания паводка, что бы пройти горными перевалами на внутреннее плато Великий Уйгур.
За время ожидания на границе гор отношения с местными племенами резко ухудшились, сказалась суровая зима и бескормица, так что дело дошло до вооруженных стычек. В одной из них был легко ранен стрелой географ Кузьмин, при попытке предотвратить угон лошадей.
К огромному нашему сожалению не удалось избежать потерь среди нападавших, двоих мы застрелили насмерть. Условием нашего дальнейшего продвижения был выкуп ружьями и патронами, а так же передача тел погибших для предания их земле по местным обычаям.
Выполнив требования мы прошли перевал Уйгур- Кырым, и начали восхождение на Великий Уйгур.
Весна застала нас в врасплох, мы поднимались по каменистым скалам с редкими пучками пожухлой травы, заночевали в ветровой тени горного пика Барапурна, с которого на нас обрушился снежный шквал, с утра мы долго отряхивали от снега наши брезентовые палатки, а к вечеру, перевалив хребет не могли оторвать глаз от изумрудно- зелёных степей Великого Уйгура.
Трава превратила степь в зелёное море, дожди прошли здесь не ранее, чем неделю назад, но в этом суровом высокогорье каждый злак торопился выколоситься, дать семена, и накопить достаточно питательных веществ в своих корневищах, что бы пережить летнюю засуху, когда степь выгорает от слишком яркого солнца возвышающегося на четыре тысячи метров над морем плато, и суровую зиму, когда температура может опускаться до минус тридцати пяти градусов.
Наши лошади не смотря на тяжкий переход рванулись к траве, да и нам, давно привыкшим к лишениям пути, нехватке кислорода, и повышенному уровню ультрафиолета, это зрелище, открывшееся нашим глазам, доставило неимоверное наслаждение.
Хоть мы и географическая экспедиция, но было сделано интересное ботаническое наблюдение; оказалось, что на этих высотах изменяется физиология растений, приспособившихся к выживанию здесь. Мы давно обратили внимание, что жители высокогорий употребляют чертополох, сначала это было приписано общей бедности региона, но вскоре мы поняли, что хоть и не зная других экономических взаимоотношений, кроме меновой торговли, местные жители отнюдь не бедствуют. Они зарабатывали на том, что брали из долин отощалую скотину, и успевали откормить её на высокогорных лугах за лето так, что за разницу в весе получали множество товара, а сами жители низин не могли повторить подобное, так как не выносили условий высот более трёх тысяч метров.
Как то раз мы заметили, что местные жуют стебли чертополоха, посмеялись, а они предложили нам. Это было дико, но глядя на их самоуверенные ухмылки зоолог Кузьмин решился взять в рот этот сорняк.
Каково же было удивление- он был сладким!
Вывод, который он сделал был в том, что растение запасает избыточный, и токсичный в рядовых условиях запас глюкозы в тканях, тем самым препятствуя их промерзанию при ночных вымораживаниях степи, и особенно при утренних и вечерних инверсиях.

Теперь степь понемножку понижалась, мы регулярно производили замеры высоты по температуре закипания воды, по звёздному небу и возвышению солнца над горизонтом мы ориентировались на какой широте пролегал наш маршрут.
Мы шли по степи больше недели, но горы, окружавшие это плато, почти не скрылись за линией горизонта, только вместо резких, контрастных чередований снега, камня и растительности они стали равномерно- сизо- голубыми, и только снежные шапки, венчавшие их вершины были по прежнему белоснежными, казалось, даже белее облаков, из которых они показывались.
Небо над нами было таким ярким, что любой предмет был как будто подсвечен со всех сторон. Солнце светило беспощадно, и иногда по нескольку дней подряд над нами небыло никаких туч.
Но за то, когда они прорывали цепи гор, что сдерживали их, заставляя оседать на своих склонах снежными буранами, то заполняли весь небесный купол над нами от горизонта до горизонта, и близость к ним, ведь мы всё ещё были в высокогорье, заставляла поразиться их величаю.
Ослепительно- белые на фоне синего, не голубого, а именно синего неба они огромными исполинами проносились над плато.
Их тени, гонимые ветром, стлались по степи, и резкая смена тени и света на колышимой порывами траве производила какое- то двойственное, одновременно восторженное, и тревожное впечатление.
Как гром среди всего этого ясного великолепия нас настигла новость, что торопилась с нарочными из местных племён уже месяц по нашим следам от самого Хан- Тея, где был телеграф.
В связи с изменением отношений Великих Держав в Европе нам было строго- настрого заказан путь в неведомую, но такую манящую, и желанную для нас Лхасу.
Второй раз уже!
Уже второй раз наш путь к этому загадочному городу, религиозному центру всей Азии закрывали люди, никогда не желавшие даже понять, что может там скрываться!
Моральный дух был ниже самого нижнего предела, и я, глядя на своих товарищей еле сдерживал слёзы- те, кто ещё вчера преодолевали все неимоверные трудности пути, чьи глаза горели от того, что не смотря ни на что они приближаются к своей цели, сейчас выглядели как люди после долгой голодовки, или плена- это было просто ужасно.
Я и сам себя чувствовал таким же образом, но единственный, кому не позволено было оплакивать крах наших надежд, (моих надежд!)- это был я сам…
Никто кроме меня не мог вернуть моих товарищей к силе для того, что бы не пасть в отчаяние, что бы хотя бы вернуться на родину, к тому, что бы просто подняться, и отправится в путь.
Это были бравурные, искусственные слова, но я как смог, но сыграл роль уверенного в себе и неунывающего руководителя.
Фальшь была видна даже нашим проводникам, не говорящим по-русски, а про моих товарищей я могу сказать только одно.
Слава Богу, что у меня такие спутники!
Они, сами испытывая те же чувства, понимали, какие кошки скребут у меня на душе, и чего мне стоит даже эта фальшивая насквозь бравада.
Я это понял, они поняли, что понял я, но всё же мы двинулись дальше по степи, уже примученной летним жаром, и рассчитав маршрут решили пройти через пустынные районы восточной Гоби на станцию Новый Амур.
На недельную стоянку мы остановились у последнего по пути через пустыню озера по просьбе одного из наших проводников- Торгутая. Он хотел посетить своих родственников, которые кочевали в этих суровых местах. Мы сами были измотаны физически, да и торопиться было уже некуда, так что мы с удовольствием приготовились к недельному отдыху, но Торгутай вернулся к вечеру третьего дня, и его лошадь, хоть он и уезжал одвуконь, подохла от истощения ночью.
Он поведал нам удивительную историю о том, что его родич Ыжбердей рассказал ему о удивительном приключении, которое с ним произошло прошлым летом. Он так спешил поделиться своей историей, что даже нарушил законы степного гостепреимства, и поделился своей историей прямо в тот вечер, когда к нему приехал Торгутай.
Это был удивительный рассказ о том, как он заблудился в песках, и после бури, в которой чуть не погиб обнаружил себя возле древних стен, сложенных из красноватого песчаника.
В этих развалинах могли жить только Бхуты, духи умерших, которые были плохими людьми, и не смогли в новой инкарнации стать никем другим, кроме как демонами- пожирателями душ.
Ыжбердей скорейшим образом покинул страшный для него город, ну а Торгутай как только дослушал своего родственника, тот час же бросился обратно к нашей стоянке, так, что даже загнал лошадь, что бы поведать этот рассказ.
Это было настолько невероятно, что верить в это было немыслимо, но поскольку вся наша экспедиция, наш прорыв к Лхасе, его невозможность, были настолько безумными, что мы решили рискнуть всем, что имели, и отправиться на поиски этого города в песках.
Для начала мы добрались до кочевья Ыжбердея, и он даже согласился отправиться с нами на поиски того самого города демонов, а дальше были недели пути по раскалённым пескам и солончакам, но вот(как он это сделал!?) мы увидели в мареве горизонта силуэт построек, я к вечеру мы уже отдыхали от зноя в тени древних стен.
Это было просто невероятно, город- правильный четырехугольник стен и руины внутри него сохранились почтив неприкосновенности!
За пределами стен было разбросанно множество захоронений, и вскрыв первое попавшееся, мы остолбенели от богатства, что там обнаружили…
Это было не золото, или серебро, от чего приходил в восторг в своё время Шлиман, нет- это были огромные количества книг, свитков и ксилограмм на множестве известных нам, а то и вовсе неизвестных языках!
Здесь были древние рукописи на древнекитайских диалектах, на санскрите, ксилограммы Тибета, даже арабские пергаменты, но большую часть этой библиотеки сохраненных песками и временем гробниц содержали тексты на неизвестном нам языке.
Удивительно то, что пока мы проводили топографическую съемку этого уникального города, описание находок и прочие систематезируещие работы, а в вечернее время пытались разобраться в Библиотеке Песков нам, повезло молодому этнографу Танненбергу, попался словарь, переводящий с древнекитайского северного диалекта, который он знал, на язык жителей города…
Ещё большим потрясением было то, что среди первых переведённых документов оказался тот, что открывал нам тайну всего этого древнего города.
Это чудо!
Я привожу его ниже в той форме, как перевёл его первооткрыватель Танненберг,
но перед этим добавлю, что значимость нашего открытия несравненно больше, нежели Египетские экспедиции, да и побывай мы в Лхасе, о которой уже сообщал английский шпион, то открытие нашей экспедицией легендарного Харо- Хото, уничтоженного воинами Великого Чингизхана, приоткроет для всего научного сообщества тайну времени над историей Высокой Азии.



Посвящается российским исследователям Высокой Азии: Семёнову- Тянь- Шаньскому, Маннергейму, Рериху, Пржевальскому и Козлову- действительному открывателю и описателю Хоро- Хото, столицы Тангутского царства.