Нотариус с прической Тургенева. Ольга Ланская

12-го июня была я у нотариуса нотариусов – Руслана Камильевича Алигберова, и все выяснила. 12-го, вот именно, в тот самый день.

В тот самый день, когда Невский проспект готовился к концертам, танцам и пляскам, и весь транспорт города был чуть-чуть приостановлен.

И пришлось мне возвращаться от самой площади Восстания по продуваемой ледяным ветром трубе Невского, а, точнее, от Нотариального центра на ул. Восстания, 6, работающего безукоризненно четко даже в такие дни. Словно было оно и не учреждение вовсе, а нечто более великое и значительное, как белый пробор в черных набриалиновых волосах лондонского денди.

Да… Был день воскресный, и люди тихо отдыхали, а я пошла к тому самому Руслану, заметьте, Камильевичу – уж не родственнику расцветшего в конце 90—х нотариуса Гасанова, настолько, что удостоился  быть упомянутым на бумажке под стеклом да в рамочке в тупичке у входа в ту самую Вересковую Пустошь, в центре которой таилась ее Владычица?
 
Уже тогда они замахнулись на мое убогое жилище, да не получилось. Сергей Гуляев помешал. А теперь он заключает со мной договор пожизненной ренты, результатом которой для него будет моя квартира. И я верю ему. Потому, что помог. Я верю, что и сейчас он поможет мне.

И в этот раз у него все получилось. Элементарно.

Получилось. Только совсем не так, как я предполагала.

А было так.

Сидим мы вдвоем с Гуляевым  в кабинете нотариуса Руслана, опушенного прической Тургенева, который неспешно, отчетливо читает договор пожизненной ренты. И вот, наступает момент, когда нотариус, обращаясь к моему визави, произносит простое:

– Вот и все. Договор пожизненной ренты готов. Деньги!

Повисает странная пауза, после которой я слышу:

– Нет денег.

– Денег нет? – изумляется нотариус.

Пауза затягивается. Гуляев откидывается всем своим тучным телом назад, словно уходит в тень и тихо повторяет:
– Нет денег…

– Тогда сделка не может состояться, – говорит нотариус Руслан Камильевич.

Я молчу. У меня тоже нет денег. Но есть квартира. И тяжелая психотравма. И мне нужны деньги, чтобы вылечиться, поставить памятники моим погибшим…
Хотя бы двоим.
 
Марусю-Джессику я полтора месяца искала, бродя по ночам среди мусорных контейнеров, надеясь услышать хоть какой-то звук – вдруг они бросили Марусю-Ягодку, не добили?!.. Вы все это знаете.

– А-а! Есть выход! – вдруг радостно восклицает нотариус, вырывая меня из колодца ужаса, в который снова сбросило меня не оставляющее пережитое.

Я нигде не нашла Джессику. Мне заменила ее Глория Феррари. И ее украли. Украл тот, кто оформляет мне пожизненную ренту, чтобы получить мою квартиру, когда я умру.

Оформляет, не имея денег!

Мне плохо. Мне совсем плохо. Я чувствую подвох. Но не хочу верить предчувствию. Я не могу шевельнуться. Ступор.

Закаменела, и слышу только, как все сильнее и сильнее болит сердце. Мне хочется одного – оказаться дома. Под нашей родной единственной крышей.

– Что бы ни случилось, никогда не продавай квартиру. Обещаешь? – говорил мне Серж, мой единственный муж, моя опора и защита.

– Конечно! – смеялась я такому странному предположению. – Да и что может случиться?

Через несколько дней его не стало…

– Есть выход! – радостно повторяет нотариус.

И – ко мне:

– Вы писать умеете?
– Конечно! – прихожу я в себя.

Я всю жизнь пишу. Это - суть моего бытия здесь.
 
– Вы должны написать расписку!

– Какую еще расписку?

– Я продиктую! – говорит нотариус, консультант нотариусов, как сказала дежурная.

И он, катнув от себя ко мне через идеально чистый пустой черный стол белый листок бумаги и ручку, не диктует – приказывает:

– Я буду диктовать быстро. Пишите! Я, такая-то такая, проживающая там-то, получила в счет стоимости квартиры деньги в сумме…

Он на секунду прерывает монотонное убаюкивающее стандартное жужжание и обращается к Гуляеву:
– Сколько укажем? Кадастровую?
Тот кивает:
– Кадастровую.

Я не понимаю, о чем н говорят.

А нотариус Аликберов  диктует миллионы, тысячи, а я пишу, уже ни о чем не думая, – лишь бы скорее все кончилось.

Нотариус что-то произносит в глубину комнаты все это время молча присутствующей при "сделке" помощнице, она кивает, что-то переспрашивает и вот, передо мной белые листы Договора.

– Подпишите.
И добавляет:

– Ну, ребята, только не подведите меня.

Гуляев широко улыбается, жмет Руслану руку…

– Ребята, – тихо говорю я. – А где же деньги?!

– Потом, потом! – заботливо склонившись ко мне говорит туша Гуляева. – Вы устали, я вас подвезу!
И выводит меня.

Денег я так и не увидела. И еще семь месяцев каждый день уговаривала друга друзей моих этого Гуляева написать договор, который бы, хоть как-то, защитил меня от страшной возможности остаться на улице.

Но все зря.

Он обещает, говорит, что у него нет денег, нет работы, что у него много детей, осенью, может быть будет работа…

И так, почти каждый день – по скайпу, е-мэйлу, по телефону…

И вот, 12 июня, поняв, что меня снова безнаказанно ударили, на этот раз судьбой Глории, и пора очнуться, потому что такая же судьба заготовлена мне, я иду к нотариусу Аликберову и прошу признать сделку, заключенную им,  недействительной.

Меня принимают без номерка.

– Вы не по адресу пришли, – говорит нотариус Аликберов. – Вам в суд надо. Сделка оформлена безукоризненно.
 
– Я? В суд?

Я стою, смотрю изумленно в наглое ухмыляющееся лицо консультанта нотариусов с Восстания, 6.
 
Женщина-секретарь бесшумно заходит за спину нотариуса с прической Тургенева, облокачивается сзади на его стул, что-то шепчет.

Мне кажется, что она смотрит на меня сочувственно.

– Или, - произносит вдруг нотариус с прической Тургенева, - Приходите вместе. Вы приведите этого Гуляева ко мне! Я расторгну договор в полчаса! Кстати, он зарегистрирован?

Я не понимаю, о чем он. Поднимаюсь и ухожу.

Невский. Ветер. Праздник.

 14 июня 2019
 Санкт-Петербург

 ("Петербуржские бывалочки")


Рецензии