Цыган

- Ты – цыган? Да?
- Я? Кхе-кхе, туда...
Ефимов закашлялся и отступил на пару шагов, уступая дорогу высокому, бородатому мужику, одетому в красную как флаг рубаху. Тот появился внезапно, сощурившись как бы оценивая его, оглядел и сплюнул на землю, черную как его кудрявая голова.
- Ты, мужик, даешь, – пробормотал Ефимов недоуменно, сунув в руки кареглазому пацаненку алюминиевую кружку – сам-то...
- Я – да. И ты – цыган, – вдруг улыбнулся мужик и придвинулся вплотную к Ефимову, обдавая его запахом крепкого пота. – Нет, я тебе скажу, у моей Зиновии был племянник Михаил, ты на него здорово похож. Давай, заходи ко мне, поговорим.
- Я? – опешив, пробормотал Ефимов и беспомощно оглянулся на пустой залитый нежным сентябрьским солнцем переулок.
А если этот типа чего-то ему сделает. От этих цыган можно всего ожидать! И маме никто не напишет...
- Не-е, не могу… Того, времени нет
- Слушай, я же цыган, я знаю чем ты занимаешься. А время – найдем. Пошли.
- Ну чего пристал, – как-то беспомощно пробормотал Ефимов и чуть отступил.
В ту же секунду, резко выдернув свой локоть из крепкой ладони странного визави, он развернулся и почти бегом бросился вдоль высокого и крепкого забора. “Вот цыганье, какой забор натыкали. Исчезнешь за ним …”
В начале сентября Ефимов маялся от безделья в общаге. Весь его химфак уехал в колхоз. Он бы тоже рванул с удовольствием, но почему-то на него взъелся комсорг курса и включил в группу “инвалидов”. В общем, метлу в руки и подметай, собирай мусор вокруг общаги и слушай занудную Зинку-комендантшу, вечно жалующуюся на этих бездельников, то есть на него. На совет Евфимова сменить работу, она орала на весь коридор:
- А кто будет следить за сохранностью социалистического имущества? Умный какой! Ну-ка сноси мусорные баки во двор, скоро машина приедет.
Нужно было что-то предпринять, ведь и вправду не таскать же баки.
- Зинаида Михайловна, тут я слыхал масло сливочное в гастрономе за углом дают. Может, смотаться? Валюта.
Зинка вздрогнула и посмотрела на дверь, потом – на Ефимова и спрашивала:
- Скоко у руки?
- Не знаю, – пожал плечами Ефимов. – Может по килограмму? Тогда я возьму себе двести, а вам – остальное.
Лицо комендантши мгновенно посветлело.
- Ну ладно. Сходи. А баки Феликс Степанович вынесет.
Старик Степаныч числился при общежитии дворником и заодно мастером на все руки. Что касалось мастерства, то это был вопрос, ибо и унитазы текли, и двери не закрывались. Был он скорее санитаром студенческого бедлама – собирал стеклотару после попоек. Его появление в коридорах и во дворе общаги сопровождался неназойливым позвякиванием разноцветных бутылки. За глаза и в глаза его кликали Стеклянным Феликсом, но уважали за деликатность и ненавязчивость.
- Феликс Степанович! Вас Зинаида Михайловна спрашивала, – услыхав благодатный перезвон, крикнул Ефимов в коридор и, не дождавшись ответа, повернул в фойе.
Он знал, что старик уже услышал зычный голос комендантши и наверняка направил свои стопы к ее кабинету – ослушаться он ее не мог...
Отстояв очередь и затоварившись дефицитным продуктом, а заодно и бутылкой “Жигулевского”, Ефимов поспешил назад. Сдав масло и получив на остаток дня отпуск, он отправился в скверик за общагой, чтобы не спеша выпить пиво и подумать о том, как жить дальше надо, Нет, денег хватало, но хотелось еще, например, купить новые джинсы, хотя бы “Lee” по двести рэ. Да, “Montana” по  двести сорок совсем мечта. Но ничего путного кроме мыслей о дворничестве не пришло. Нет, место Феликса ему не светит.
Он почти задремал, разморенный пивом и убаюканный  мыслями о приработке и мечте цвета индиго...
- Ну, что сачок, спим?! А я тебя ищу, по общаге соловьем свищу.
Перед Ефимовым из-под земли вырос довольный и ухмыляющийся однокурсник Илья Сокольский. Ни в колхоз, ни в стройотряд он никогда не ездил, но был, как говорили, весьма упакован и оттого весьма нагловат и бесцеремонен. Впрочем, Ефимов относился к нему спокойно.
- Так что пивком балуемся, загораем? А работать кто будет? Менделеев или Пушкин?
- Пусть Пушкин, – в тон ответил Ефимов.
- Дело есть, – сказал Илья и, опустившись на скамейку, тихо спросил: - Денег хочешь? Тогда слушай...
Набор черно-белых фотографий был делом  простым и прибыльным. Жителям кавказских станиц, сел и аулов предлагалась нехитрая услуга – сделать из черно-белой фотографии цветной портрет. Кого угодно – дедушки, бабушки, их вместе, с любимым сыном, внуком, просто детей и внуков. Почему Кавказ? Здесь еще так чтили родственников, что за их цветное изображение не жалко было отдать целую десятку, а то и больше в зависимости от количества лиц. Так вот, откосив от поездки на сельхозработы и заплатив пятерку коменданту общежития за справку об отработке, можно ехать на заработки. За каждую фотографию – полтора рубля, за соед, то есть, две фотографии на одном портрете – два с полтиной и т.д. и т.п.
- Понял? – спросил Сокольский и оглянулся. – Только никому ни слова, я тебе доверяю. Ты не то что эти маменькины сынки и всякие лохи. Поедешь?
Лучшее место – Чечня. Встречают радушно, спокойно выслушивают, и если эти самые портреты хотят заказать, то достают фотографии без слов, если нет, то улыбаются и извиняются, что отказывают. Природа завораживает глаз – вольные, просторные степи, бурный Терек, в котором отражаются уходящие в небо серебристые вершины горы. И вокруг – богатые станицы и аулы. Клиентов с деньгами – море.
- Да ты поэт, – усмехнулся Ефимов.
- Конечно. Я, например, там по лермонтовским местам не раз прошвырнулся.
- Как Остап Ибрагимович?
- Нет, конечно, – в Минеральных Водах своих портретистов хватает.  А вот есть такая станица Червленая – там и Лермонтов на постое был, и Толстой. Из наших там уже два года никто не появлялся. Так что соглашайся – мир увидишь, бабла скосишь – не на одни джинсы хватит!
Сокольский хлопнул его по плечу. Ефимов покачал головой – все неплохо, но билеты, потом жилье снимать. Где деньги взять? Не бутылки же сдавать?
- Зачем? Могу дать взаймы и даже без процентов. Я не загнивающий капиталист, а честный работник социалистического государства. Например, за патент налоги плачу. Все – законно.
Ефимов вздохнул:
- Ну, и сколько я смогу заработать?
- Годовую стипендию и еще немного. Несмотря на обилие цветных фотопортретов по этим самым весям...
Рысью Ефимов достиг конца забора и почти завернул как цыганский зычный голос окатил его, заставил замереть.
- Эй, земляк, у меня карточки есть. Портрет хочу сделать, красивый цветной, как у тебя!
- Фотопортрет?
Развернувшись, Ефимов посмотрел на мужика, на его красную рубаху, довольную морду.
- Давай, говорю, зайдем, чаю попьем, – улыбаясь, махнул тот рукой. – Айда. 
- Ну так бы и сказал, – пробурчал Ефимов и, предвкушая возможность получить пару заказов, попытался изобразить благодушие.
Подойдя к цыгану, он быстро извлек из сумки потертую дерматиновую папку и, развернув ее, сунул клиенту под нос.
- На, посмотри
- Это что? – спросил цыган, покосившись на  ретушированный портрет полнолицей с розовыми щеками тетки.
- Как что? Цветной фотопортрет из старой черно-белой карточки, как ты сказал.
- Слушай, я тебе хотел тебе дать карточку моего племянника, а ты мне какую-то тетку показываешь.
- Так я как раз и могу из твоего племянника настоящего джигита сделать. Хочешь с папахой и газырями? Вот, кстати, твою жену можно соединить с племянником на одном портрете. Соед называется, ну когда двое вместе.
Вдохновленный этой, как ему показалось счастливой идеей, Ефимов пошел дальше – он достал еще один портрет, но уже состоявший из трех джигитов в папахах и вооруженных кинжалами. Схватив его, цыган начал вглядываться в суровые лица, покрытые целлофаном, при этом солнечные зайчики и лучи забегали, запрыгали по его щекам и лбу. На секунду он прикрыл глаза и вдруг громко воскликнул, явно волнуясь:
- Нет, ты посмоты-ри, ты посмоты-ри! Как они похожи на моего деда Василия с братьями! Вот моя Елена не даст соврать! Ну как одно лицо!
Причмокивая толстыми сочными губами от удовольствия, он разглядывал портрет сбоку, сверху, постучал сзади по толстой картонке и удовлетворенно заахал:
- Ах, хорош, ах как хорош!
Терпеливо ожидая, когда мужик закончит свои манипуляции, Ефимов огляделся – по-прежнему в переулке не было ни души. Даже пацаненок куда-то исчез. Солнце висело в безоблачном кавказском небе и безжалостчо опаляло желто-розовые виноградники, сады и багряные клены. “Да, красиво местечко, недаром “Червленое” называется ”, – подумал Ефимов, озираясь на высоки в два этажа добротный дом из белого силикатного кирпича, что нависал над ним. “Денег-то сколько надо чтоб его отгрохать! Вот тебе и цыгане!”
- Ну что, нравится? – спросил он через минуту и чуть наклонился вперед, словно ему самому нравилось разглядывать застывшие ярко раскрашенные лица.
Цыган тут же зацокнул языком в знак одобрения и сказал:
- Отличные портреты! Прямо как живые!
- Вот-вот, – довольный поддакнул Ефимов и полез в сумку за ручкой и ведомостью. – Ну что будем заказывать? Давай запишемся.
- Записываться? – переспросил мужик. – Зачем? Я тебе дам фотографии, а ты мне привезешь портреты.
- Нет, надо, чтоб все официально, я ведь их не изготавливаю лично. У нас, так сказать, организация.
- Ага, понял. Ну тогда давай пойдем ко мне, все обсудим, фотографии выберем. Много их у нас, не обижу...
Они пили чай, вино, ели суп из жирной баранины, потом жаркое с картошкой и снова пили вино. Ефимов быстро почувствовал себя навеселе, но о деле не забывал – принесенные многочисленные фотографии подписывал и заносил фамилии владельцев в ведомость: у Петра Пичужкина ( а так звали цыгана) оказалось немало родственников и друзей. Они непонятным образом вскоре набились в дом с потертыми карточками и все совали, и совали их Ефимову.
После того как ведомость закончилась, а посетители, рассевшись по невысоким скамейкам, начали обсуждать свои повседневные дела, студент химфака подумал, что хорошо бы и свалить – за два часа он выполнил две дневных нормы, считай сотню с лишним наколотил! Теперь можно с чистой совестью вернуться в Грозный!
С трудом разгибая затекшую спину, он приподнялся и повернулся к хозяину:
- Петр Михайлович, мне надо как бы ехать, уже обед.
- А мы что делаем? Сейчас еще принесут. Садись, родственник, будем обедать по-цыгански – вкусно и долго!
Хотя у Ефимов и намечался некий туман в голове, он понял, что цыган сказал что-то странное.
- Я? Родственник? Не-е, так не пойдет. Какой я родственник?
- Все цыгане – родственники, – как-то небрежно отмахнулся Пичужкин. – Садись, сейчас будет продолжение обеда. Еленa, неси плов! Давай, твое здоровье.
Он поднял высокий хрустальный бокал с вином и поднес его прямо к носу Ефимова. Тот хотел было возразить, но какой-то здоровенный цыган в длиннополом пиджаке и с серьгой в ухе вынырнул из-за его спины и шепнул прямо в ухо:
- Ты не спеши, Петра нельзя ослушиваться. Он – главный.
Ничего не понимая, Ефимов оглянулся на неожиданного советчика и, вздрогнув,  покорно опустился на низкий обитый бархатом диванчик. Вспотевшая  ладонь схватила полупустой бокал, что тут же завис над столом – высокая красивая женщина с редкой серебристой проседью в черных как воронье крыло волосах появилась на пороге и внимательно посмотрела на Ефимова! У него захватил дух – мама мия, такой красивицы он никогда не видел! Нет, как, как там писал классик?!  Гений чистой красоты?!
- У нас все такие, – хмыкнул Петр, словно прочитав его мысли, и обратился к жене: – позови Златку.
 Через несколько секунд на пороге появилась юная девушка, даже скорее девочка лет четырнадцати. Тонкая, вся как бы светящаяся, она была вылитая мать. На ее смуглом личике мелькнула застенчивая улыбка, когда Ефимов взглянул на нее. В ту же секунду она потупила голову и начала теребить кончик левой косы.
- Возьми в жены, – повернулся к Ефимову цыган. – Лучше девушки сейчас в мире нет.
Успевший сделать глоток студент, поперхнулся, закашлялся. Стоявший сзади цыган легонько похлопал, почти погладил его по спине. Пичужкин довольный кивнул:
- Так-так, хорошо, что смущаешься. Наглых не люблю.
Оправившись, Ефимов энергично замотал головой:
- Нет, Петр Михайлович, я не могу. Я – студент второго курса, мне надо выучиться.
- Вот-вот. – Крупная цыганская голова закачалась, а по лицу пробежала довольная улыбка. – Кто тебя выучит, как не тесть. Ты на своих портретах только на обед в студенческой столовке и заработаешь.
- Ну и на джинсы, –  беспомощно залепетал Ефимов – вот так влетел так влетел!
Его взгляд метнулся по загорелым и серьезным лицам смотревших на него мужиков – бляха-муха, да их здесь целый табор! И на абреков похожи, прям точно как у Толстого! Ну Ильюха и удружил, направил по лермонтовским местам!
- На джинсы! Вы слыхали ? – воскликнул Петр.
 Абреки заулыбались, закивали курчавыми головами, кто-то тихо засмелся.
Ефимов поднял бокал, что мелко подрагивал, казалось, еще секунда и вино выплеснется на пол.
- Ну-ну, ты же цыган, ничего не бойся! Жена как нож, всегда будет при тебе и никогда тебя не подведет... Так что давай завтра объявим помолвку.
Цыганская мудрость подействовала на Ефимова совсем удручающее – таким взглядам лучше не сопротивляться. Сделав несколько глотков, он чуть взбодрился и, вспомнив, что помолвка еще не свадьба, согласился:
- Ну ладно, помолвка так помолвка.
Смешки сменил одобрительный гул, послышалось позвякивание стекла – гости начали готовиться к тосту. Златка еще ниже опустила голову.
- Вот теперь я точно могу сказать, что ты не только по внешности, но и по характеру наш сородич. Цыган ничего не боится... Даже женщины!
Стоявший сзади мужик загоготал и начал подмигивать присутствующим, те одобрительно засмеялись, поглядывая на довольного собой и шуткой Петра. Ефимов попытался пошутить:
- Только никакой я не цыган – у меня все русаки в роду, брянские.
- Русаки – русые! – воскликнул Петр. – А ты вон какой чернявый как пудель. Да еще из Брянска. Там цыган не меньше, чем в Червленой!
Новый взрыв безудержного веселья был так силен, что задрожали тонкие стекла, скрипнула, приоткрывшись, дверь.
Только стоявшая на пороге Елена молчала, улыбка так и не появилась на ее лице, а сквозь смуглую кожу проступила какая-то внезапная бледность. Качнувшись, она развернулась, скользнула в дверной проем и исчезла за увешенной ковром стеной словно ее и не было. Ее уход никто не заметил, кроме мужа. Он вдруг замолчал, сделал пару глотков и медленно поднялся.
- Хорошо ты нас, затек, повеселил, сейчас подкрепимся пловом и поговорим уже серьезно. Подожди минуту, я распоряжусь.
Гости продолжали непринужденно обсуждать шутки, прихлебывая вино, довольно кивая черными кудрявыми головами,  от удовольствия похлопывая себя по коленкам ладонями. Цыган же, все еще стоявший за спиной Ефимова, вдруг замолчал и посмотрел вслед хозяину. Ефимов также делал вид, что ему весело и как ни в чем не бывало прихлебывал вино. Но с каждым глотком голова его становилась все яснее, а мысли бегали все резвее. Так, значит влип в какую-то дурацкую переделку. Неужели и вправду оженят? Господи, сказать кому, не поверят, подумают, что разыгрываю. Идиотизм какой-то. Может, все-таки отговориться, мол, ей восемнадцати нет?  А вдруг обидятся или, чего хуже, оскорбятся? Плохо закончится.
Ефимов как бы ненароком оглянулся – цыган все еще стоявший за спиной ему подмигнул, тяжелая серьга в ухе качнулась. Взгляд его был явно насторожен, при этом один глаз косил в сторону приоткрытой двери - за ней были слышны голоса Петра и Елены. Они явно что-то выясняли судя по резким, рваным возгласам.
Прошло минут десять, притихшие гости перешептывались,поглядывали на дверь, стекло перестало позвякивать.
Тут из двери вышел один из младших сыновей Петра и что-то шепнул цыгану с серьгой. Тот сразу распрямился, положил руку на плечо Ефимову и, слегка сжав его, мотнул головой, словно предлагал ему выйти. Голоса присутствующих стихли, и все посмотрели на Ефимова. Тот, все еще ничего не понимая, подхватил сумку с фотографиями и через несколько секунд оказался в полутемном коридоре. Справа находился занавешенный тяжелой малахитового цвета портьерой проем. За ней слышались громкие голоса, говорили на цыганском. 
Приложив палец к толстым губам, сопровождавший студента цыган замер и начал прислушиваться. Через несколько секунд его глаза округлились, зрачки расширились. “Чистый абрек!” – подумал Ефимов и застыл, почти окаменел, только кончики пальцев вдруг стало резко покалывать. “Убьют!” – опять пролетело в голове, и эта странная мысль не показалась ему абсурдной. Тут цыган протянул руку, дернул его за рукав рубашки и мотнул головой в сторону двери, дескать, следуй за мной.
- Слушай друг, я тебе ничего плохого не хотел бы сказать, но придется. Ты не обидишься?  – прошептал то ли проводник, то ли страж, когда они вышли на широкое крыльцо.
-Не-ет, – сглотнул слюну Ефимов.
Цыган зыркнул по сторонам, хотя, конечно никого рядом не было, кроме разве разморенных воробьев, сидевшие на кустах пыльной сирени. Цыган слегка прокашлялся, но птицы не шелохнулись – дела человеческие их явно не касались. Ефимов же вытянулся и пошевелил онемевшими губам:
- Что?
- Ничего особенного. Петр  тебе можно идти домой или куда ты там идешь.
- Никуда. Я работаю, – проговорил Ефимов, чувствуя как кровь начинает стучать в висках, как усиливается покалывание в пальцах
- Вот, друг, иди и работай спокойно. А к нам в дом не ходи.
- А фотографии?
- Карточки? Да бери их, потом привезешь. Потом.
Кивнув, цыган развернулся и вошел в дом...
Через три дня после очередной поездки в станицу, Ефимов направлялся к остановке. Вечернее солнце приобретало розовый оттенок, его всполохи ложились на шиферные крыши, неподвижные клены и яблони. 
Ефимов шел не спеша, с наслаждением вдыхая вечернюю прохладу и предвкушая возвращение в гостиницу. Можно будет расслабиться – съесть пару котлет или, если повезет, шашлычок, запивая прохладным пивом. Потом сходить на вечерний сеанс, там, кажется, “Невезучего” крутят. Сворачивая к кассе, он столкнулся с тем самым цыганом, что опекал его в доме Пичужкина.   Он был не один – рядом с ним стоял еще более здоровенный мужик. Оба щелкали семечки и осматривали подходивших пассажиров.
Заметив Ефимова,знакомый цыган вдруг заулыбался и широко раскинул  руки, явно пытаясь его обнять. Понимая, что встречи было уже не избежать, кисло улыбнувшись, Ефимов протянул ему свою чуть вспотевшую ладонь..
- Ага, несостоявшийся брянский зятек! – наклонившись и прижимаясь к нему плохо выбритой щекой воскликнул цыган. – Сколько лет и зим!
- Да нисколько, – буркнул Ефимов, отстраняясь.
- Это верно. Нисколько. А жаль – Златке ты понравился. Вот если бы... Могло быть все и по другому.
- Это еще по какому? – оглядываясь на стоявших вокруг пассажиров и слегка осмелев, спросил Ефимов.
- Ну как, был бы мужем самой лучшей девушки в мире, стал бы бароном.
На эти слова Ефимов иронично заметил:
- Да, голубых цыганских кровей.
Стоявший рядом второй цыган нахмурился и негромко проговорил:
- Зря шутишь так. Петр не последний человек в нашем мире.
- Ну тогда мне тем более чего им со мной было связываться? – недоверчиво спросил Ефимов. – На мне свет клином не сошелся.
- Не сошелся. Но Петру ты приглянулся – племянника его напомнил, которого убили под Кишиневым в драке. Он его любил, мечтал за него свою дочь выдать. У нас это часто бывает.
Ефимов вздрогнул, оглянулся на замерших в сторонке пассажиров. У него засосало под ложечкой.
- Что? Убийства?
- И это...
Цыган замолчал и задумчиво проговорил:
- У Елены бабка была известная до революции гадалка. И она сама кое-что видит... Одна из твоих бабок цыганских кровей, но того... трусоват ты. Да и денег  хочешь, барахла, за них можешь и предать.  Хотя, кончено, и похож на покойного Василия.
Ефимов растерянно смотрел на цыгана, чувствуя как от его слов холодеет  спина, как по шее стекает тоненькая струйка пота. Он сунул руки в карманы, так как пальцы начали предательски дрожать
- Похож? Что это значит?
- Да ничего. Это я так, пошутил. Мы цыгане любим шутить. Да, фотографии у тебя с  собой?
- Какие? – спросил Ефимов, хотя понял, о чем спрашивал его странный знакомый. – Все свое ношу...
- Хорошо,  – не дослушав перебил цыган. – Верни их.
- Ну я как бы с тобой не договаривался... – начал было возражать Ефимов и замолчал – рука собеседника исчезла в внутреннем кармане помятого пиджака и что-то там схватила.
Ефимов сглотнул и торопливо снял снял сумку с плеча. Змейку замка заело. Дергая ее дрожащими пальцами, Ефимов краем глазом напряженно следил за манипуляциями цыгана. В ту же секунду его ладонь выскользнула из-за пиджачной полы и раскрылась. Механически продолжая дергать за язычок замка, Ефимов  мгновенно распрямился и замер – между толстыми пальцами торчала зеленая помятая  пятьдесятирублевка, больше походившая на какой-то засушенный лист из гербария, чем на деньги. По крайней мере так показалось Ефимову, ведь он всего лишь пару раз в жизни, да и то мельком, видел купюру такого достоинства.
- Бери – сказал цыган и бросил бумажку прямо в раскрывшуюся сумку. – Неустойка от Петра. Ты ему все равно нравишься. И вот еще...
Стоявший рядом второй цыган откуда из-за спины достал импортный пластиковый пакет и сунул его в руки Ефимову. Похлопав студента по плечу, оба цыгана развернулись и не спеша двинулись через пустынную площадь перед вокзальчиком. Растерянно глядя им вслед, Ефимов сжал пакет и нащупал в нем что-то плотное.  Когда курчавые черные головы исчезли в переулке на той стороне,   он торопливо открыл его – внутри лежали темно-синие, пахнущие тканью новенькие джинсы.