День жизни

         В сотне метров от трассы асфальт неожиданно кончился. Пошла пересыпанная  гравием грунтовка, и пришлось сбавить скорость. Тогда Аркадий в первый раз подумал, не вернуться ли назад, не испытывать судьбу на сомнительном просёлке. Но соблазн срезать полста километров был слишком велик, и он продолжал вести «Дастер» в сторону от трассы, осторожно огибая выбоины. Дорога с каждым километром становилась всё хуже. Местами попадались застоявшиеся лужи, трещины, из которых пробивалась трава. Похоже, ездили здесь редко. Или вообще никто не ездит, раздражённо думал Аркадий, подпрыгивая на очередном ухабе, объехать который было невозможно. Он снова подумал вернуться на трассу, но теперь это было проблематично. Дорога сузилась, кусты по краям стали гуще и порой колючие ветки дикого шиповника тянулись через обочины, угрожая поцарапать «Дастер». Да и сами обочины и кюветы за ними были какие-то неопределённые, ненадёжные. Не хватало ещё застрять в этой глуши среди поля, сюда, наверное, и сигнал не достаёт.
      Дорога петляла по неприветливой, засохшей степи среди лысых холмов с разбросанными между ними перелесками, нырнула в чахлую рощицу, пошла на подъём и вывела на открытый пригорок. С некоторым облегчением Аркадий увидел в нескольких километрах внизу серые крыши, окружённые редкой зеленью маленьких садов. Он прибавил скорость и вскоре остановил машину у дорожного указателя с потемневшей от времени надписью «Острог». Он развернул карту, но никакого посёлка в ней не обнаружил.  Неприятной волной накатило сомнение. Мог он пропустить какой-то поворот среди этих чёртовых кустарников на обочинах? Маловероятно, но мог, хотя на карте опрометчиво выбранная им дорога извилисто соединяла трассу, с которой он свернул, с автобаном на Бурянск и никаких поворотов и никаких населённых пунктов на ней не значилось. Но эти карты часто врут. Придётся заехать и спросить.
       Аркадий свернул на совсем уже разбитую дорогу и въехал посёлок. Здесь было всего с десяток одноэтажных домов вдоль малоезженой улицы без тротуаров. Некоторые дома выглядели необитаемыми. Людей на улице и во дворах, огороженных редким штакетником, не было видно, и Аркадий привычным взглядом определил, что ни гаражей, ни машин в посёлке нет. Вообще вид у посёлка был какой-то запущенный и мрачный. Дома виделись, как будто сквозь синеватую дымку, как это бывает на загазованных улицах больших городов. И воздух показался Аркадию тяжёлым и неприятным. Хотелось побыстрее проехать это неприветливое место.
       Он проехал чуть больше чуть больше половины улицы, а потом мотор «Дастера» неожиданно заглох. Это было немыслимо, невозможно! «Дастеры» не ломаются! Тем более вот так, среди чужого безлюдного захолустья!  Но факт свершился. Тишина и шуршание гравия под колёсами, и никого вокруг.  Аркадий вывернул непослушный руль вправо, выехал не обочину и остановил машину. Он безрезультатно погонял стартёр и, наливаясь раздражением, вылез наружу. Улица по-прежнему была пуста. Его приезд ничего не изменил и никого не потревожил в этом странном месте.
       Ещё не до конца соглашаясь с безнадёжностью положения, Аркадий открыл капот, перетрогал и подёргал все трубочки и провода, проверил контакты, потряс коробку передач и ещё что-то, короче совершил все действия, доступные дилетанту, потом в расчёте на чудо снова погонял стартёр и, наконец, сдался.  Со смутной надеждой он достал телефон, но, как и следовало ожидать, сигнала не было. Аркадий выбрался из машины и беспомощно осмотрелся. Никогда ещё он не оказывался в такой дурацкой ситуации, никогда ещё «Дастер» не ломался, да ещё в глуши, где нет машин, нет мобильной связи, вдалеке от автомастерских и эвакуаторов!
       Аркадий перешёл дорогу и остановился у калитки двора напротив. Но даже на первый взгляд дом был необитаем. За пыльными стёклами окон болтались тряпками выцветшие занавески, маленький цветник засох, на крыльце и вокруг лежали пожухлые прошлогодние листья. Дом справа выглядел более ухоженным, во всяком случае, дорожка к двери была подметена, и на небогатой клумбе под чистыми окнами из сорной травы пробивалось несколько тюльпанов и гиацинтов. Аркадий подошёл к калитке и постучал по штакету.
- Алло! Хозяева! Выйдите на минутку!
Ему показалось, что занавеска в окне шевельнулась. Он снова подёргал калитку и покричал. Никакого эффекта. Но в соседнем доме справа открылась дверь, и на крыльцо вышел человек.
-  Не стучите, - сказал он. – Там одна хозяйка… Не откроет.
- Здравствуйте, - сказал Аркадий. – У меня машина сломалась, и связь сюда не достаёт. Вот хотел узнать…
- Понятно, - мужчина кивнул головой. –  Плохо дело.
- Ну, не думаю. Хотелось бы позвонить, вызвать техника или эвакуатор…
- Нет у нас связи, линия где-то повреждена. И не нужны они здесь никому, телефоны.
- Как это не нужны?
Мужчина не ответил, остановился у своей калитки и смотрел на Аркадия с непонятным интересом и какой-то хитрецой в глубине глаз. Выглядел он, как «человек без возраста» - худощавый, с прямой спиной, гладким, без морщин, слегка загорелым  лицом, которое органично дополняла небольшая, с проседью, аккуратная бородка. Потёртые вельветовые брюки и мягкий свитер с широким воротом. Интеллигент-отшельник, решил Аркадий.
- Может у вас тут есть механик или кто-то, кто разбирается?
- Нет, таких здесь нет.
- Ну, а машина у кого-нибудь есть. Можно буксиром. Я заплачу.
- И машин здесь нет. Село пустое, три-четыре жителя, да и те…
- Хорошо, - Аркадий начал злиться. – Но что-то ведь можно сделать?
Мужчина молча пожал плечами. Он внимательно смотрел на Аркадия, смотрел без особого интереса, но и без равнодушия, словно наблюдал его реакцию на происходящее и, не вмешиваясь, ожидал, как он поведёт себя дальше. Под его взглядом Аркадий почувствовал себя подопытным кроликом, которому вводят в кровь отраву и наблюдают последствия.
- А далеко отсюда до посёлка или какого-то места, где телефон?
Мужчина посмотрел, словно указал взглядом, на темнеющее небо и отрицательно покачал головой.
- А до трассы?
Мужчина кивнул головой в сторону, откуда приехал Аркадий.
- Далеко.
Так же коротко и ёмко он ответил и на другие вопросы. Нет, рейсовые автобусы тут не ходят, нет, в посёлке нет ни мотоцикла, ни велосипеда, магазина в посёлке нет, вот так и живём – хлеб жуём. Во время разговора Аркадий с некоторой надеждой поглядывал в обе стороны дороги. Может, мужик шутит. Не может быть, чтобы через посёлок никто не ездил. Если есть дорога, должны быть машины! Но дорога была пуста, и на пыльном растрескавшемся асфальте не было никаких, даже застаревших следов шин. Положение складывалось совершенно невозможное. Время шло к вечеру, и затевать какой-то пеший переход было нелепо. Оставалось только заночевать в машине, где из продуктов у Аркадия оставалось только пара яблок и полбутылки минеральной.
Они помолчали – мужчина, словно ожидая новых вопросов, Аркадий лихорадочно ища выход из дурацкого положения, которое рушило все его планы. Мысль о задержке вызывала припекающую в груди ярость.
- Зовите меня Михалыч, - заговорил мужчина, - и пошли в дом. Утро вечера мудренее.
- Какое утро, какой дом?! Вы понимаете, что у меня дело срывается! Я уже сегодня должен быть в Бурянске. Неужели нет ни машины, ни мотоцикла? Я заплачу! Я куплю за любые деньги!
Михалыч снова пожал плечами.
- Кричи, не кричи – одни калачи, ничего не выкричишь. Нет здесь ни машин, ни мотоциклов. Может быть, завтра кто-нибудь проедет.
Он повернулся и пошёл к дому. Аркадий вернулся к машине.
- Я подожду. Должен же кто-нибудь проехать.
Он открыл багажник, достал из тайника пистолет и сунул его сзади за пояс.
- Твои дела, - сказал Михалыч, остановившись у калитки. – Только глухой это номер.  Много ты видел машин, когда сюда ехал? Встречных, попутных?
Аркадий злобно уставился на него. Мужик был прав.
- Ни одной, - процедил он. – Что же это за места у вас такие ****ские!
- Какие есть. Так ты идёшь? Как тебя?
Мужик повернулся и пошёл к двери.
- Аркадий, - представился Аркадий ему в спину. Внутри его по-прежнему бесновалось бессильное несогласие, но он всё больше понимал, что сделать сегодня уже ничего не сможет.
Михалыч, не оборачиваясь, кивнул. Поднявшись по трём ступенькам крыльца, он поднял руку, но  дверь перед ним открылась сама собой, или Аркадию это показалось? Хватит психовать, подумал он.
Аркадий почему-то ожидал увидеть в доме Михалыча настенный рукомойник, вязаные половички, пожелтевшие тюлевые занавески, буфет со стеклянными окнами, цветастыми чашками напоказ и настенный иконостас пожелтевших фотографий предков. Ничего этого не было. В прихожей, напротив большого, в полстены, окна с незнакомыми цветами в горшках, стоял небольшой диванчик и раздвижной зеркальный шкаф. В нём отражалось окно с цветами, и прихожая казалась просторнее.
Михалыч прошёл в комнату, по дороге молча указав пальцем в дверь туалета. В комнате у просторного окна в сад стоял стационарный, немного устаревший компьютер «Sony» с лазерным принтером, рядом с клавиатурой на столе лежал ноутбук. В творческом беспорядке расположились распечатки, какие-то схемы, рукописные листы со многими правками и зачёркиваниями, и несколько книг с множеством закладок. У стола стояло «директорское» кресло-люкс. Аркадий заметил, что кожа на сидении и подлокотниках потёрта, что придавало креслу ещё более солидный вид и показывало, что хозяин проводит в нём немало времени. Михалыч кивнул Аркадию на диван у стены, сел в кресло и «разбудил» компьютер. Через минуту на экране монитора появилось изображение, похожее на карту погоды, с выделенными цветом округлыми формами, пересечёнными непонятными сетками координат, с множеством цветных точек, линий и символов. Аркадий с дивана не видел, что делает с этой картой Михалыч, но подходить и заглядывать через плечо было неудобно.
Михалыч молчал, и Аркадий, уже уяснивший его лаконичную манеру общения, сидел тихо и оглядывал комнату. Ничего особенного здесь не привлекало внимания. Справа от стола с компьютером у стены был стеллаж с книгами какими-то коробками. Напротив дивана - второе окно тоже выходило в сад. Около него стояло глубокое велюровое кресло, торшер и журнальный столик с несколькими книгами. На обложке одной из них было заглавие на английском, но в наползающем уже в окна вечернем полумраке разобрать его было трудно. В противоположном углу две приоткрытые двери вели в другие комнаты.
Михалыч откинулся в кресле и развернулся к Аркадию.
- Можно будет завтра поковыряться вместе, но я тоже не очень понимаю в машинах… Тем более, дело, похоже, не только в моторе.
- А в чём ещё? Может, ходовая или свечи?
- Ну, вот. Я также так понимаю. Ходовая или свечи. Может ещё что-нибудь.
- Вообще-то надежды мало, - сказал Аркадий. – Вернее всё-таки найти мастера или буксир. Завтра пойду… Только вот куда? Назад, откуда приехал? Это километров сорок. По карте ничего не разберёшь. Вы-то как тут снабжаетесь? Куда-то ведь ездите или привозят вам что-то? Как?
- Бывает, конечно, - сказал Михалыч. – То одно, то другое. Но никакой системы. Огородами обходимся… Ну ладно. Там, - он кивнул на одну из дверей, - кухня. Берите в холодильнике, что понравится. Я уже ужинал. Поработаю. Спать можете здесь на диване.
- Рано ещё, - сказал Аркадий. – Пойду, покопаюсь в машине. Может что-нибудь получится. У меня машина-то новая, хай класс, ни разу ещё не ломалась, а тут надо же, и в таком месте.
- Пути Господни…
- Ну да. Ладно. Не починю, так хоть прогуляюсь. У вас тут собаки не бегают?
- Есть кое-где по дворам. Только за посёлок не выходите.
- Почему?
- Ну это, как угодно, как получится.
Снова у Аркадия возникло ощущение, что хозяин не хочет чего-то говорить и настроен просто наблюдать происходящее. Аркадий встал, а Михалыч снова вернулся к компьютеру.
- Плохо без Интернета? – сказал Аркадий.
- Обхожусь…
- У меня в машине бутылка виски. «Баллантайн». Высший сорт. Может, выпьем за знакомство.
- Может быть, - рассеянно ответил Михалыч.

На улице его сразу облепило плотной темнотой, которую, казалось, можно было пощупать пальцами, и воздух был тяжёлый и вязкий. И стояла какая-то первозданная звенящая тишина. Сливаясь с темнотой, она словно создавала какое-то новое качество, которое сейчас очень подходило к мрачному настроению Аркадия. Уличных фонарей в посёлке не было, это он заметил ещё днём. Но странно, что не светилось ни одно окно, даже в доме соседки, куда он уже стучался. Небо, весь день затянутое облаками, не пропускало света луны и звёзд.
Машина в темноте выделялась тусклым мрачным пятном, не было источника света, который отразился бы в её стёклах и полировке, и Аркадию стало легче, когда он открыл дверь, и загорелось внутреннее освещение. Он снова поднял капот и перетрогал и перещупал все контакты и трубочки двигателя, потряс коробку передач и постучал кулаком по аккумулятору. Потом снова без толку погонял стартёр, бросил и со злостью захлопнул дверь. Отступившие было темнота и тишина снова сомкнулись вокруг него. Захотелось выпить, как-то изменить проклятую реальность. Аркадий достал из багажника бутылку виски и вернулся в дом.
Михалыч по-прежнему сидел, уткнувшись в непонятные схемы на мониторе. Аркадий кашлянул. Уже то, что хозяин представился Михалычем, предполагало переход на «ты».
- Так как ты насчет выпить, Михалыч?
Михалыч выпрямился в кресле и потянулся.
- Нет, я не буду. Надо ещё кое-что подумать. А ты давай, не стесняйся. Там, на кухне стаканы…
- Да не люблю я один.
- Чепуха! Это присказка алкашей; я мол не пью один. Нормальные люди пьют, когда хотят, и вместе и поодиночке. Была бы причина и желание. А у тебя сейчас всё внутри стянуто. Стресс, раздражение. Не помешает снять. Там, в холодильнике… А, ладно!
Он встал и прошел на кухню. Здесь царил спартанский стиль – ничего лишнего, разве только маленький пейзаж на стене. Аркадий невольно заинтересовался прекрасно выписанной перспективой уходящей из леса дороги, которая, слегка изгибаясь, манила в даль и терялась среди солнечных холмов.
- Долго не смотри, затянет, - сказал Михалыч.
- Что затянет?
Михалыч достал из холодильника прозрачную кастрюльку с вареной картошкой, кусок копчёного мяса, похожий на половинку кирпича, огурцы, помидоры, стеклянный кувшин с чем-то жёлто-розовым, выставил два стакана и хозяйским жестом предложил всё это Аркадию.
- Располагайся. Давай по одной, чтобы тебе не было одиноко. А потом поешь, а я уже.
Они выпили. Михалыч с видом дегустатора пошевелил губами и кивнул.
- Качественно, но не вкусно.
- Давай, ещё по одной. Может, что-нибудь придумаем. Истина в вине, как сказал Гиппократ.
- Это Плиний сказал, а не Гиппократ. Был такой пьяница. Но он сказал не только «In vino vtritas», дальше там «in aqua sanitas», мол, истина в вине, а здоровье в воде. И опыт показывает, что никто и никогда ещё истины в вине не находил.
Михалыч налил в свой стакан напиток из кувшина и жестом предложил Аркадию, но тот качнул головой и налил себе виски.
- Нет, я всё-таки поищу.
- Валяй. И поешь. Но дальше сам. Мне там ещё надо кое-чего… Да и не люблю я задушевную болтовню за бутылкой.
- А можно спросить, над чем это ты работаешь? Что за схемы такие непонятные? Из какой области?
- Из нашей, из общей, - рассеянно ответил Михалыч. Взгляд его всё больше обращался внутрь себя.
- Да нет. Я имею в виду область знаний. Что это за наука, которой ты занимаешься?
- Общий анализ и, пожалуй, синтез, - сказал Михалыч. – Не верно, что это методы. Это самостоятельные науки. Но только этого мало…
Он взял со стола яблоко и пошёл из кухни.
- Захочешь спать, - сказал он на ходу, - ложись на диване. Подушку и плед я приготовил. На меня не обращай внимания. Я тихо.
В одиночку Аркадию не пилось. Правда, после второй порции раздражение расползлось, сменилось безразличием фатальной покорности, но дальше менять это состояние не хотелось. Один день много не решает, лениво думал он, Очкарик как-нибудь выкрутится. Да и Клиент заинтересованный… Подождёт денёк… Что толку сейчас об этом беспокоиться?! Только нервы трепать.
Аркадий сжевал кусок мяса, нарезал ломтиками помидор. Надо всё-таки почитать, как устроен мотор и отчего бывают такие вот поломки, или поспрашивать механиков. Вся эта реклама, что «Дастеры» не ломаются – дерьмо!
В глухую тишину дома вдруг ворвался протяжный, полный тоски вопль, похожий на крик павлина. Аркадий не понял, прозвучал он с улицы или с огородов. В дверь заглянул Михалыч.
- Сиди, сиди. Я посмотрю.
- Что там?
- Кошки, наверное…
Михалыч поспешно вышел. Сообразив, что окно кухни выходит на улицу, Аркадий выключил свет и приник к стеклу. Несмотря на темноту, он рассмотрел белую фигуру, качавшуюся у калитки. И снова раздался тоскливый стон, от которого похолодело в груди. Потом от дома тёмной тенью пробежал Михалыч, обхватил светлую фигуру и увлёк куда-то в сторону. Дальше было не видно. Аркадий включил свет и сел за стол. Михалыч вернулся через несколько минут и сразу прошёл к компьютеру.
- Что это было, Михалыч? – крикнул Аркадий.
- Соседка, - неохотно ответил Михалыч. – Она нездорова.
- А что…
- Оно тебе надо, чужое горе?! – в голосе Михалыча звучало раздражение. – Меньше знать – крепче спать. Ложись уже. Полночь тяжёлое время для шизиков. Выпей моего отвара – успокаивает.

Следующий день прошёл совершенно бестолково и непонятно. Как и следовало ожидать, совместное ощупывание двигателя ничего не дало. Михалыч понимал в машине ещё меньше Аркадия. Не добившись от него сколько-нибудь внятного совета, как добраться до ближайшего посёлка или шоссе, Аркадий решил вернуться на трассу, с которой свернул на этот проклятый просёлок.
Путаница началась уже через пару километров. Аркадий оказался на развилке. Дороги расходились в стороны под острым углом, были одинаково разбиты и с одинаковыми кустарниками по бокам. Следов своего «Дастера» и других машин не было видно. Аркадий пошёл влево, пока дорога не стала спускаться в лощину между холмов. Пришлось возвращаться. Он хорошо помнил, что увидел посёлок с пригорка. Вторая дорога привела его к перекрёстку, и снова пришлось ломать голову. Вчера в дороге он психовал и, конечно не заметил этого перекрёстка, а сейчас вообще не узнавал местности. Во все стороны открывалась однообразная холмистая степь.
На мгновение воздух дрогнул и взялся зыбким маревом, пейзаж степи словно растворился в нём и тут же возник снова. Аркадию показалось, что в нём что-то изменилось, но что именно он не понял. Постояв минуту в какой-то муторной нерешительности, Аркадий решил довериться интуиции и пошёл правой дорогой. Там виднелся лесок и как будто была возвышенность.
Он добрался до леса и обернулся. Никакого посёлка видно не было – всё та же безразличная, злая, раздражающая степь и нигде нет пригорка, с которого он заметил посёлок. Не хватало ещё заблудиться! Раньше ему такое и в голову прийти не могло, но сейчас это становилось реальностью, и вместе с неуверенностью Аркадий почувствовал страх. Он вернулся к перекрёстку и несколько минут постоял в раздумье. Думалось трудно… Мысли путались, расползались в стороны… Наконец он решил вернуться в посёлок и, когда через несколько километров увидел знакомые дома, почувствовал необычайное облегчение, почти радость.
Михалыч возился в огороде и, увидев его, вышел навстречу. Он, как обычно молчал, и Аркадий с раздражением подумал, что он уже знает о его неудачном походе.
- Кажется, я заблудился, – сказал он. – В этой степи всё одинаковое, дороги, холмы. Чёрт знает что!
- Да, уж он-то знает, - без улыбки сказал Михалыч. – Ну ладно. Ужинать пора.
- Как ужинать? – Аркадий посмотрел на часы и вспомнил вдруг, что делает это сегодня впервые. Шёл восьмой час. – Не может быть! Я что, целый день проболтался бестолку?
Михалыч молча пожал плечами и пошёл в дом.

Ужинал Аркадий рассеянно, без аппетита, просто заполнял пустой желудок. Он принёс из машины карту, но ничего нового в ней не высмотрел. У Михалыча никаких местных карт не оказалось, хотя Аркадию не понравилось, что, говоря это, он смотрел в сторону. Впрочем, к манерам Михалыча он быстро привык.
- Завтра пойду вперёд, там по-моему ближе… Надо будет захватить воды и чего-нибудь пожевать… Да! – он вдруг спохватился. – Михалыч, нам нужно как-то рассчитаться. Второй день ты меня кормишь. Ночую.
- Брось, - Михалыч махнул рукой. – Мелочи жизни.
- Завтра я пойду вперёд. Нужно будет взять что-то поесть.
- Возьмёшь. Курица, вот, помидоры, хлеб.
- Я заплачу.
- Ладно, сочтёмся.
- Но что это, чёрт побери, за ****ство? Как это я проплутал целый день и безо всякого толку? И чуть не заблудился!
- Бывает. Здесь и не то ещё бывает…
- Что ты имеешь ввиду?
- Да вот, что имею, то и введу. Места у нас муторные. Ты уверен, что завтра не заблудишься снова? Ещё и дороги назад не найдёшь.
- Да что за чёрт! Как это «не найдёшь»? Если есть дороги, значит они куда-то приведут.
- Не факт.
Михалыч поднялся и стал собирать посуду.
- Что ты лепишь? – Аркадий почувствовал, как притаившийся страх, возникший днём на степном перекрёстке, начинает подниматься изнутри, туманит голову. – Как это «не факт»? Что у вас тут - потерянный мир? Бред какой-то! Как-то же вы сообщаетесь. Электричество вот… Одежда…
Михалыч молча мыл посуду.
- Ну что ты всё молчишь?
- А что говорить? Зря ты психуешь. Ну, заблудился в незнакомом месте. Со всеми бывает. А что не факт, так это я о том, что не все дороги ведут, куда нам надо. Не бери в голову.
- Буду идти, пока не найду что-нибудь. У тебя компас есть?
Михалыч отрицательно покачал головой.
- Зачем он мне?!
Аркадий встал.
- Пойду, пройдусь. Что-то я и в самом деле распсиховался.
- Отдохни. Темно скоро. Ты целый день мотался.
- Какое «темно»?!
Аркадий посмотрел в окно, на часы и снова в окно. На улице действительно темнело каким-то инфернальным фиолетовым сумраком. Куда девается время? Нелепый вопрос, и вновь похолодело в груди. И молчание Михалыча, моющего посуду, было каким-то зловещим… Аркадий пошёл с кухни.
- Далеко не ходи, - услышал он сзади, - опять заблудишься.
- Не могу же я просто торчать тут без толку, - огрызнулся Аркадий.
- Толк бывает разный…
Подойдя к «Дастеру», Аркадий злобно пнул его ногой в колесо, потом достал из бардачка фонарик и, подсвечивая перед собой, пошёл вдоль улицы. Он смотрел на тёмные окна и пустые дворы. Ни один проблеск света не нарушал мрачную темноту. Но должны же где-то быть другие люди. Хоть эта сумасшедшая. Что там сказал Михалыч о местных? Несколько человек? Где эти несколько? Или они все зажигают свет в комнатах, выходящих на огороды, как Михалыч?! Не могут же все эти дома быть пустыми. Дойдя до конца улицы, он остановился и попытался рассмотреть последний дом. Он мало чем отличался от остальных. Запущенный и обветшалый, в темноте он выглядел брошенным и каким-то несчастным. Аркадию показалось, что входная дверь приоткрыта. Он с натугой открыл заскрипевшую калитку, постучал и окликнул хозяев. Дверь действительно была приоткрыта, и на его стук изнутри послышалось какое-то шуршание. Аркадий снова позвал хозяев и открыл дверь. Фонарь осветил узкий коридор с грязным окном слева и каким-то тряпьём на противоположной стене. На потолке была лампа в круглом покрытом пылью абажуре, с которой свисали клочья паутины. Аркадий нашёл выключатель, но света не было. Однако, дом был обитаем. В коридоре пахло жильём, но как-то душно, как в раздевалке, после футбольного матча, только к запаху человеческих испарений здесь примешивалась тошнотворная вонь разложения.
- Есть тут кто-нибудь, вашу мать? – крикнул он в темноту и двинулся вперёд. В мёртвой тишине дома каждый шаг отзывался тихим шипение потревоженной гнили уминавшегося под ногами пола, похрустывал мусор, и вдруг с громким топотком в углу пробежала крыса, ещё несколько штук выскочили прямо перед ним, замерли, поблескивая глазами, потом слились в тёмную массу и скрылись из глаз. Две двери в конце коридора были приоткрыты. Аркадий тронул правую, и она протяжно заскрипела. На него пахнуло прелой сыростью. Свет фонарика выхватил несколько кухонных натюрмортов с разбросанной посудой на столе, заплесневелой скатертью, позеленевшим краном над ржавой раковиной, со скелетом засохшего растения в разбитом горшке на полу… Аркадий открыл вторую дверь и невольно вздрогнул. Луч фонарика упёрся в мёртвое белое лицо с полузакрытыми глазами. Напротив двери в кресле сидел человек. Его тело расползалось в кресле, аморфной массой заполняя пространство между подлокотниками. Одна рука лежала на вздутом животе, вторая свисала к полу. Лысая голова и шея были мучнисто-белого цвета, рот приоткрыт и между бесцветных губ виднелся тёмный кончик языка.
От света набрякшие веки дрогнули, спрятался язык, и человек чуть слышно застонал.
- Эй, мужик, что с тобой? – хрипло спросил Аркадий. – Тебе помочь?
Тяжёлые веки поднялись выше, открыв блеснувшие в свете фонарика глаза – розовые на белом лице, они выглядели жутковато. Человек пошевелил губами, пытаясь что-то сказать, потом вяло приподнял руку и потянулся к стакану, стоявшему рядом на табуретке. На полдороги рука бессильно упала. Зрелище было не из приятных, но Аркадий на своём недолгом веку успел повидать полутрупы в переходном состоянии от жизни к смерти, и поэтому не испытал какого-то дополнительного отвращения. Он двумя пальцами взял стакан, в котором была какая-то розоватая жижа и плавала дохлая муха. Пахло какими-то травами и ацетоном. Аркадий осторожно влил её в приоткрытый рот. Казалось, человек не глотает, а жидкость просто с бульканьем вливается в его утробу.
- Ну, что ты хотел сказать? – Аркадий направил фонарик ему в лицо.
- Беги, - с хрипом выдохнул человек. Именно этого слова Аркадий почему-то ждал и боялся.
- У вас что, эпидемия? Где весь народ? – спросил он.
- Михалыч…
- Что «Михалыч»?
- Беги отсюда, пока тебя не прихватило, - теперь голос человека звучал почти нормально. – Нельзя тут…
- Да что у вас тут вообще творится? Причём тут Михалыч?
Человек снова заговорил, но совершенно бессвязно, вставляя порой слова на несуществующем языке.
- … пересечённое… апорто лигура… обречён…, эндор…, проклятье, - разобрал Аркадий и понял, что толку от этого полутрупа не будет. Речь его всё больше путалась и, наконец, стала нечленораздельной. Может замочить его, чтоб не мучился, раздражённо подумал Аркадий, идя к выходу, но возвращаться не стал.
Он постоял на пороге, с облегчением вдыхая чистый воздух. Мысли, догадки версии мешались в голове, и он старался им не мешать. Аркадий давно заметил, что из этого хаоса порой возникали решения многих сложных вопросов. Эти решения, как незавершённые пазлы, имели большие пробелы, но всё же давали представление о проблеме в целом, и тогда надо было действовать, не ожидая завершения картины. Но сейчас что-то не складывалось. Вернее, складывалось в картину, которую Аркадий не хотел принимать. Он никогда не верил во всякую чертовщину и вообще во всё, что выходило за рамки реальности. И сейчас всему непонятному, что происходило с ним и вокруг него, он пытался найти рациональное объяснение. В конце концов, что такого особенного в заброшенном посёлке?! Таких посёлков по стране сотни! Что необычного во внезапной поломке «Дастера»?! Все машины ломаются, да и скорее всего, это какая-то мелочь, как в компьютере – нажал не ту кнопку и ломаешь потом голову, чего оно глючит. И Михалыч – просто полоумный учёный-одиночка. А бред этого паралитика? Тоже ничего особенного. Чего ждать от больного?!
Каждое из этих сомнений в отдельности предполагало банальное объяснение, но вместе они составляли жутковатую картину непонятной, полной мистики действительности.
Аркадий вышел за калитку и побрёл к дому Михалыча. У дома сумасшедшей соседки он услышал какой-то шум и успел заметить за углом короткий промельк света и какое-то движение. Он бросился во двор и повернул за угол. Свет его фонарика на мгновение выхватил из темноты маленькую фигурку, которая убегала вглубь двора и как раз сворачивала за дальний угол дома.
- Эй, подожди! – крикнул Аркадий, и в следующий момент фигурка выскочила обратно, отчаянно размахивая руками. Это был мальчик лет десяти-двенадцати. В свете фонарика Аркадий успел рассмотреть худенькое лицо с тёмными пятнами глаз. Мальчик прижал палец к губам и стал жестами звать Аркадия к себе.
- Молчу, молчу, - громким шёпотом сказал Аркадий. Мальчик закрыл ладонью свет его фонаря.
- Выключи.
Аркадий повиновался. Мальчик взял его за рукав и потащил за угол дома. Он осторожно шёл на полусогнутых ногах, сгорбившись и втянув голову в плечи. Даже сквозь ткань куртки Аркадий чувствовал, как подрагивает его рука. Они обошли дом, за которым беспорядочно торчали кусты одичалой неухоженной малины, продрались сквозь её заросли и вышли к сараю, тёмным пятном возвышавшимся в углу двора. Вслед за мальчиком Аркадий боком протиснулся в приоткрытую, покосившуюся дверь, пробрался мимо каких-то ящиков и мешков, пахнущих плесенью, в угол, где из брезента было кое-как  устроено подобие палатки. Чиркнула спичка, и мальчик зажёг свечу.
- Теперь можно говорить, - сказал он, - только тихо.
Они сели на брошенные на землю пустые мешки. Аркадий огляделся, но смотреть, в общем-то, было не на что. Ящик со свечой, груда мешков, пластиковая бутыль с водой… И хозяин этих апартаментов не представлял ничего особенного, если не считать глубокого страха в глазах и недетского напряжения на лице.
- От кого ты тут прячешься? – спросил Аркадий.
- От Михалыча, конечно, - ответил мальчик и покосился в сторону входа в палатку.
- Тебя как зовут?
- Виталик, а тебя?
- Аркадий. А что такого страшного в этом Михалыче? По-моему, так нормальный мужик.
- Он колдун, - сказал Виталик, и эти слова словно подвели итог всем сомнениям. Конечно, колдун! Кажется, с какого-то момента Аркадий и сам это понял, но не хотел признаваться себе. Теперь и неисправность машины, и дверь дома, сама открывшаяся перед хозяином, и бесполезное блуждание по дорогам, и полутруп в крайнем доме приобрели для Аркадия новый смысл.
- Он забирает себе жизнь у людей, - продолжал мальчик. – Наводит морок. Я не знаю, что вам привиделось, но на самом деле всё не так. Только он не просто убивает, а забирает частями. Мама сильно болела – лейкамия или что-то такое, мне не говорила. А когда стало совсем плохо, пошла к нему, и скоро выздоровела. Только стала какая-то не такая. И потом снова чем-то заболела, и снова к нему. Теперь целыми днями лежит и только кричит иногда, а то вдруг вскочит и начинает беситься. У нас в посёлке много таких.
- Что-то я вообще тут людей не видел, кроме одного больного в крайнем доме.
- Да есть тут люди! Всё больше по домам сидят. Боятся. А когда ему надо, он как-то делает, что всё меняется и все выходят, как настоящие…  А в том доме – это Аристарх Фадеич, наш учитель по географии. У него было хуже, чем у мамы. У него сын умирал, так он и пошёл к Михалычу. Сын выздоровел, а Аристарх Фадеич с тех пор такой.
- Как же мне отсюда выбраться? Может у кого-то хоть велосипед есть?
- Велосипед не поможет, всё равно не уйдёшь, пока он не отпустит. Он на тебя уже глаз положил.
- И что дальше?
- Не знаю я… А ты иди, дядя, а то он всё замечает и узнаёт. Я не хочу, чтобы он и меня… Аркадий не верил этому дефективному пацану, так, во всяком случае, он пытался мысленно убедить сам себя. Весь его жизненный опыт всё неверие во всякую мистику, в бога и в чёрта восставали против иррациональности окруживших его событий. 
Аркадий не знал верить или нет этому дефективному пацану, но его слова, как недостающие пазлы дополняли картину его собственных сомнений и страхов. Когда он выбрался из сарая, всё вокруг показалось ещё страшнее и гаже. Тьма, окутавшая посёлок, теперь была наполнена зловещим смыслом и содержанием, в ней временами скользили сгустки чёрно-фиолетового мрака, напоминающие тени людей… в замершем воздухе вдруг возникали холодные потоки… несколько раз Аркадий шарахался в сторону, потому что чувствовал ледяные прикосновения чего-то невидимого, мёртвые окна домов, почти невидимые в темноте, казалось, следили за ним, провожая слепыми взглядами.
Ускоряя шаги, он почти добежал до дома Михалыча, и тут новая волна страха затопила его душу. Страх от кошмарной ночи наложился на ещё больший страх перед Михалычем, каким он теперь ему представлялся. Аркадий вытащил пистолет из-за пояса и почувствовал себя немного уверенней. Он открыл дверь, на подгибающихся ногах прошёл коридор и заглянул в комнату. Михалыч сидел в велюровом кресле под торшером и читал какие-то распечатки. Более уютной и умиротворённой картины трудно было представить. Михалыч поднял взгляд на Аркадия и покачал головой.
- Говорил тебе: не гуляй долго по темноте, - укоризненно сказал он.
- А что, в чём дело? - пробормотал Аркадий.
- На тебе лица нет. А шпалер тебе зачем?
Аркадий посмотрел на пистолет в своей руке и сунул его в карман.
- Пойди на кухню, выпей моего отвара. Успокаивает, - сказал Михалыч и снова занялся своими бумагами.
Пить отвар Аркадий не стал, мало ли чего намешал туда колдун! Но на полке в шкафу, среди стаканов и рюмок, стояла почти полная бутылка виски, который они с Михалычем вчера едва попробовали. Аркадий клещом присосался к бутылке и пил, не отрываясь, пока не стало жечь в горле. Тогда он опустился на стул и сосредоточился на том, как алкоголь припекает желудок, разливается по телу, точками проникает в мозг. Эффект показался ему незначительным. Он налил виски в гранёный стакан и стал пить маленькими глотками. Чтобы отогнать свои страхи, он старался думать только о виски, о его благотворном влиянии на нервы. Нужен результат, проговаривал он в уме, поэтому ни льда, ни воды добавлять не буду... мне нравится виски, тёплый, противный… и никакой колы, хотя никакой колы тут нет. Тёплый виски сильнее бьёт по мозгам, думал он, а моим мозгам именно это сейчас и нужно. Тут он заметил, что пытается пить из пустого стакана, и снова его наполнил.
Наконец пришёл результат. Возникло знакомое состояние, когда исполнение любого внутреннего толчка кажется возможным и спонтанно возникающие намерения, несмотря ни на что, кажутся исполнимыми. Перестали трястись поджилки. Страх не прошёл, но наполнился злобным отчаянием… Собака, загнанная в угол, кусает убивающую руку.
Аркадий поднялся и пошёл в комнату. Кухня накренилась, и дверь поплыла в сторону. Он ухватился за косяк и поставил кухню на место. Михалыч снова сидел за компьютером. Аркадию показалось смешным, что он может занять его место в кресле, и он направился к нему. Дорога оказалась длиннее, чем была на самом деле. Пол ускользал из-под ног и качался. Добравшись до ускользающего кресла, Аркадий с облегчением устроился в надёжном сидении между прочными подлокотниками. Так сидел тот труп в мёртвом доме, мелькнуло в голове… Велюр мягкий и приятно щекочет пальцы, комната плавает перед глазами, и только страшная спина Михалыча застыла в ней неподвижным монолитом. Почему страшная? Бред! Подумаешь – колдун! Чёрт! Чёрт ему не брат! Аркадий хмыкнул.
- Михалыч, – заговорил он. – А ведь ты чёрт. Я теперь понял. Ты можешь сделать так, чтоб машина завелась, и я отсюда уехал. Скажи только, что от меня нужно? Я заранее согласен.
Михалыч вместе с креслом повернулся к нему. В этом медленном повороте было что-то жуткое. В голубоватом свете монитора обозначился профиль Михалыча, резкий, горбоносый с нависшими надбровьями и острым подбородком. Потом лицо его оказалось в тени, но глаза светились, словно продолжая отражать свет экрана.
- День твоей жизни, - сказал Михалыч.
Несмотря на пьяный гонор, внутри у Аркадия помертвело. 
- Какой день? Который?
- Который я выберу…

Аркадий проснулся с больной головой и ощущением чего-то страшного и непоправимого, которое приснилось ему и теперь не вспоминалось, оставив после себя жуткое предчувствие продолжения ночного кошмара наяву.
Он лежал на диване одетый и в ботинках. Михалыч позвякивал чем-то на кухне. Аркадий вскочил и бросился вон.
- Эй, кофе выпей! – крикнул Михалыч.
Аркадий сорвал с вешалки куртку и выбежал из дома. «Дастер» завёлся с пол оборота, и скоро посёлок остался далеко позади. В голове мутилось, временами знобило и бросало в пот. Во рту было сухо, подташнивало, и порой изнутри спазмами рвалась отрыжка, отдающая ацетоном. От виски такого не бывает, подумал он. Но сейчас было не до того. Аркадий стал думать о Бурянских разборках, и это быстро оттеснило прочие ощущения и страхи. Стресс вышибается стрессом, хмуро усмехнулся он. Через полтора часа Аркадий выехал на Бурянский автобан.
Очкарик ответил сразу, с первого гудка, словно заранее держал палец на кнопке.
- Шеф, вашу мать! – заорал он. – Наконец-то. Я уже думал, вас там, по ходу, замочили! Вы где? Почему…
- Заткнись, кончай истерить! – оборвал его Аркадий. – Рассказывай, что там у нас.
- У нас полная жопа! Вы где? Когда будете?
- Докладывай, я сказал! – прикрикнул Аркадий. – Я уже еду.
- Вы уже четвёртый день едете… ещё бы вчера…, а так всё прахом...
- Как четвёртый?! Я всего два дня…
Аркадий посмотрел календарь на смартфоне и похолодел. Сколько раз за последнее время этот жуткий холод с изморозью по всему телу охватывал его. По календарю получалось, что со дня, как он попал в этот проклятый посёлок, прошло три дня. Аркадий перестроился в правый ряд и снизил скорость. Руки ослабли и дрожали, в груди было пусто и холодно. Теперь он не знал, чего ему больше бояться – того, что с ним произошло, или того, что предстоит. День жизни пропал… Михалыч…
- Ладно, разберёмся, - сказал он в телефон и прокашлялся, потому что в горле сидел противный мохнатый ком. – Рассказывай, что там дальше.
- Короче, всё накрылось, - продолжал Очкарик, - Пока вас не было, Объект успел красиво смыться, и Клиент очень не доволен. Очень – с большой буквы. Подробнее я по телефону не могу, сами понимаете, но при всём своём оптимизме могу смело сказать: нам ****ец!
- Ладно, через пару часов буду в ресторане на развилке. Жди там. А что Клиент?
- Рвёт и мечет! Подозревает двойную игру. Боюсь, уже обратился к нашим конкурентам.

Очкарик поверил ему сразу и безоговорочно. Одним из многих его увлечений была эзотерика. Он собирал и пытался анализировать информацию обо всех проявлениях потусторонних сил, их влиянии на психику и менталитет людей, и даже вывел на этой основе свою теорию обусловленности человеческого поведения воздействием трасцедентальных энергий. По этой теории выходило, что «бизнес», которым занимались они с Аркадием, неправильно расценивать, как примитивный криминал, поскольку по вселенским критериям он является одним из естественных регуляторов равновесия в природе общества.
- Нас исключили из дела, шеф, - продолжил он прерванный стрельбой разговор, - и это повлияло на объективный ход событий. Видимо, так и должно было случиться, так предопределено законом равновесия, чтобы Объект остался жив и скрылся, что никак не устраивало нашего Клиента. И теперь мы с вами оказались в пиковом положении.
Они не успели пообедать. Едва Аркадий, потягивая пиво, рассказал Очкарику о своих злоключениях, к ресторану подкатили два серых «Джипа» Крестовского. Заранее подготовленный Очкариком заслон вышел на перехват и быстро доказал Крестовцам, что они неправильно рассчитали свои силы. Однако, без нескольких выстрелов не обошлось, и теперь Аркадий с Очкариком катили по окраинам Бурянска на запасную хазу.
- Рассуждая логически, - говорил Очкарик, - можно прийти к выводу, что это конец мирного периода. Если Клиент натравил на нас Крестовского, то мы ему не нравимся больше, чем нам бы хотелось. С Крестовским можно было бы договориться, но Клиент сидит слишком высоко, чтобы рисковать. Так или иначе, он нас уделает.
Аркадий молчал. Рассуждения Очкарика подтверждали его тревоги, и теперь он перебирал в уме пути отхода. Самым надёжным вариантом были бы какие-нибудь запущенные острова Сейшельского архипелага, но при мысли об этом вся натура Аркадия восставала против позорной капитуляции. Аркадий почувствовал даже, что у него подскочило давление, и кровь прилила к лицу. Он чертыхнулся.
- Правильно, шеф, - подхватил Очкарик. – У нас единственный шанс сохранить лицо и жопу – это обратиться к первоисточнику. Как это не парадоксально. Черт он или не чёрт, но я уверен, что против вас конкретно этот Михалыч ничего не имеет. У него свои потребности и свои критерии, нам неизвестные. Но нам, воленс-ноленс, придётся им следовать. Оно, конечно, западло, но делать нечего. В любом случае хуже не будет, потому что хуже уже некуда.

Очкарик предлагал захватить с собой священника, но Аркадий отказался. С того момента, как конфликт с Крестовским необратимо вошёл в стадию прочной непримиримости, его сознание упорно боролось само с собой. Он понимал, что проигрывал Крестовскому, которого мощно поддерживал неумолимый Клиент. Понимал, что проигрыш этот предполагает для него фатальный исход, но и сдаться, удариться в бега он просто не мог. Такой вариант навсегда лишал бы его самоуважения, да и неизвестно, удовлетворил бы он Клиента. Но и от мысли о возвращении к Михалычу в Острог его прожигал одуряющий страх. Внутренней борьбе Аркадия сопутствовали и объективные обстоятельства. На запасной точке, на даче в Буковке, его отследили на второй день. Он по-звериному, шкурой почувствовал опасность, и, когда залпом из трёх «стингеров» дача была превращена в груду пылающих развалин, Аркадий уже сидел в переоборудованном бункере времён войны и обсуждал с Очкариком ситуацию. Бункер они обнаружили случайно во время одного из пикников. Он когда-то стоял на краю леса, но теперь оброс деревьями и кустами, был завален буреломом и снаружи был совершенно не виден. Но внутри вполне сносно сохранились две комнатки, которые удалось расчистить, подремонтировать и оборудовать под временное жильё. Не доверяя никому, Аркадий и Очкарик сделали всё это сами, и бункер не раз помогал им отсидеться  в критические моменты их «бизнеса».
- Теперь ты видишь, что дальше так нельзя, - говорил Очкарик. Последнее время его нос побледнел от кокаина. – При таком раскладе сваливать в туман поздно, будем убегать – догонят, полезем в лоб – заделают вглухую!
Аркадий видел безвыходность ситуации и тоже не слезал с крэка. Но самый крепкий кайф не избавлял от ужаса перед Острогом.
- Я  всё понимаю, - устало сказал он. – И скорее всего так мы и поступим, но я боюсь… Никогда так не боялся. Клиент и Красновский – они, хоть и опасны, но это своя, знакомая опасность. А тут… И боюсь даже не смерти, а чего-то такого, что может быть хуже, если мы свяжемся с этим… этим…, что мы не можем даже представить.
- То, что мы не можем даже представить, хорошо написано в Библии, - сказал Очкарик. - И Данте красиво это расписал… А на что ты рассчитывал после смерти, шеф? На райские кущи? С нашим-то бизнесом? Не убий, не укради?! Нет, шеф. Нас в любом случае ожидает то, чего мы не можем себе даже представить. Поэтому сейчас мы можем идти да любую сделку с дьяволом, чтобы ещё немного пошустрить в этой жизни. Попробуем договориться, - а нет, будем делать, что умеем – стрелять и резать, даже если это бесполезно. И посмотрим, что будет!
Аркадий молчал, глядя, как Очкарик подрагивающей рукой ровняет очередную «дорожку».

Где-то в глубине сознания Аркадия теплилась маленькая надежда, что Острог вместе с Михалычем и прочей чертовщиной сгинули в небытие или в иной мир, или в ад, куда угодно, лишь бы не появлялись снова в его жизни. Но эта надежда погасла и   рассыпалась в прах. Дорожный указатель на Бурянском автобане чётко обозначил поворот на Острог, и скоро вокруг потянулись знакомые до тошноты холмы, покрытые редким бурым кустарником. Когда дома посёлка показались между холмами, они обогнали направлявшуюся в Острог продуктовую автолавку, а перед въездом в посёлок, навстречу одна за другой прошли две старенькие легковушки. И хотя Аркадий давно понял, что Михалыч морочил ему голову, он почувствовал странное удовлетворение от этого подтверждения его лжи. И машины тут ездят и люди живут. Аркадий вглядывался в приближающиеся дома и видел между ними людей, мальчишка ехал на велосипеде, какая-то бабка копалась в цветнике у крайнего дома, где жил разлагающийся толстяк. На границе посёлка гравийная дорога сменилась асфальтом, которого раньше не было, вдоль тротуаров стояли столбы с фонарями. Аркадий с трудом узнавал знакомую улицу. Она как будто стала светлей и ярче, поменялись цвета, заборчики вдоль полисадов оказались раскрашенными солнечными красками, за ними сочно зеленели листья кустарников и цветов, и сами цветы сияли яркими красками под лучами солнца. Окна домов были чистыми и прозрачными с аккуратными занавесочками, во дворах и по дороге бродили куры, играли дети – всё это электрическими вспышками отпечатывалось в голове и никак не вязалось с мрачной картиной тёмного безлюдного Острога, каким он был всего пару дней назад.
Он остановил машину перед домом Михалыча, и тот – словно ждал его – вышел навстречу, приветливо улыбаясь и покачивая головой.
- Ну, здравствуй, здравствуй. Как ты? Оклемался?
- Надо поговорить, - сказал Аркадий, вяло ответив на рукопожатие.
Очкарик стоял за его плечом и в упор разглядывал Михалыча.
- Пошли, пошли в дом. Заходите. Чего тут…
В доме ничего не изменилось, но, как и на улице, стало светлее, пропала тягучая вязкость воздуха и не было больше того мрачного ощущения, которое Аркадий испытывал здесь в прошлый свой визит. Но может быть, всё изменилось, потому что сейчас светило солнце, наполняя комнату теплом?
Они сели на кухне, и Михалыч выставил на стол кувшин со своим отваром. Но и отвар, который Аркадий помнил розово-жёлтым, теперь отливал изумрудной зеленью. Но может быть, это был другой отвар, а вот окно кухни теперь выходило не на улицу, где Михалыч недавно успокаивал кричащую женщину, а на соседний дом за зелёным штакетным  забором.
- Ну, как ты добрался? – говорил Михалыч, наливая отвар. – Умчался, как ошпаренный…
- Слушай, Михалыч, - перебил его Аркадий, - ты мне голову не морочь! Мы оба знаем, что произошло…
В горле было сухо, и Аркадий глотнул зелёного отвара. Он отдавал ацетоном, как пойло в доме учителя географии, но теперь это не имело значения.
- А что произошло? – Михалыч сделал удивлённое лицо. – Забарахлила твоя машина, остался ночевать, потом блудил где-то целый день, вечером выдул бутылку виски, спьяну бормотал что-то непонятное, а утром уехал. Я думал, у тебя что-то с головой.
- Вот, значит, как? Всё просто. И машина забарахлила, а потом всё-таки завелась? Если ты при нём не хочешь говорить, - Аркадий кивнул на Очкарика, - так я ему всё рассказал: и кто меня тут притормозил, и про день жизни.
- День жизни? О чём это ты? И кто тебя притормозил?
- Слушай, Михалыч, кончай, а? Ты всё прекрасно понимаешь. Это из-за тебя я на дело опоздал. Ты забрал день моей жизни!  Но какой день?! Самый важный! Не знаю, как ты это сделал, и знать не хочу, но сейчас за нами охотятся, обложили, как волков!
- Вы волки и есть, - сказал Михалыч. – А я всё сделал по уговору. Я предложил, ты согласился. Так что не базлай!
- Ладно! Не время разбираться. На тебя одна надежда. Помоги выпутаться! Хочешь ещё день жизни? Или неделю, месяц? Я согласен, только выручи!
- Год, - сказал Михалыч.
Аркадий почувствовал, как холод, который он всё время вытеснял куда-то в глубину сознания, поднялся и залил голову огнём.
- Год, - пробормотал он, зная уже, что согласится.
- Меньше нельзя, - по-деловому заговорил Михалыч. – Смотри: Клиенту вашему мозги вправить – не шутка, да и Крестовский на пятки наступает. И за границу не получится – все документы в твоём сейфе, а там тебя уже ждут. И денег почти нет, сгорели в Буковке вместе с дачей… А ты, Очкарик, нюхни, нюхни, а то сейчас отрубишься.
Очкарика трясло крупной дрожью, казалось, вместе с табуреткой. Он торопливо полез в карман. В кухне словно пропали краски солнечного дня, затуманилось окно, замолкли звуки с улицы, воздух снова стал тягучим и вязким, и Михалыч за столом напротив вырос и слился с кошмаром, который теперь невидимо царил вокруг. В этом кошмаре, огромном, непонятном и от этого ещё более страшном, Аркадий со своим мизерным, мимолётным существованием, со своими мелкими бандитскими бедами почувствовал себя маленьким и жалким. Он смотрел, как Очкарик – обломок этой  маленькой жизни – поспешно, с ногтя втягивает кокаин, и почему-то знал, что ему самому  кокаин сейчас не поможет. Во рту было сухо, тяжёлый  воздух царапал гортань. Его стакан был пуст, Аркадий потянулся за кувшином и едва не опрокинул его, промахнувшись мимо ручки.
Михалыч внимательно смотрел на него, и Аркадий снова, как при первой встрече увидел в этом взгляде любопытство исследователя, лишённое всякого сочувствия и жалости. Михалыч наблюдал его, словно желая понять, до каких пределов Аркадий, человеческая психика вообще может выдерживать невыносимый страх …
- У меня нет выбора? – хрипло спросил Аркадий.
Михалыч отрицательно покачал головой.
- А нельзя пополам с ним? – Аркадий мотнул тяжёлой головой в сторону Очкарика.
- Не-е-ет!!! – истерично закричал тот. – Ни за что! Пусть лучше меня замочат…
- Заткнись!
- Нельзя, - отрезал Михалыч. – Только ты.
- Када? – непослушным языком произнёс Аркадий. Казалось, язык распух и еле ворочается в высохшем рту.
- Я уже говорил тебе когда.
- Как это будет?
- Да просто – минус год.
- Но ты минусуешь не с конца, а когда тебе надо! Ты отнял у меня самый важный день!
- А на что мне твоя больная старость? Мне нужна вот эта твоя энергия – наглая, злая…
Лицо и тон Михалыча – наблюдателя из другого мира – утратили всякое выражение, кроме безразличия. Казалось, ему не был важен выбор Аркадия, он не стремился что-то навязать, а лишь констатировал условия возможной сделки. Аркадий влил в себя остатки зелёного отвара. Говорить стало легче.
- Давай половину, - предложил он. – Нейтрализуй Клиента, а с Крестовским мы сами разберёмся.
- Интересно, - сказал Михалыч. – Пойду, посмотрю. Вы тут пока посидите, отварчик попейте, понюхайте свою дурь…
Он вышел в комнату, не закрыв за собой дверь, и Аркадий увидел, что он сел за компьютер. Очкарик протянул ему табакерку с креком.
- Оторвись. Этот Михалыч покруче всего, что я знаю. Но от тебя шеф, я не ожидал такой подлянки – как ты хотел пополам…
- Конечно, бля, залетели оба, а расхлёбывать должен я один?! Год жизни! И главное, не поймёшь, как это? Мне сейчас сорок два, а завтра или когда он там захочет, будет минус десять? Это что – тридцать два? Или пятьдесят два? И что потом? Знаешь, как мне страшно?!
- Но это лучше, чем мочилово. И ты не прав, я ничего не затевал. Это ты сам  застрял тут и сорвал дело.
- У меня такое ощущение, - Аркадий не стал возражать, - будто я уже сейчас умираю, будто одной ногой уже на том свете…
- У меня такое бывало…, от ЛСД, - глуповато ухмыльнулся Очкарик. Видно было, что он устроил себе маленький передоз, и теперь «летал» между реальностью и глюкотой. – Соглашайся, ещё постоишь на одной ноге в этой жизни, а то и попрыгаешь.
Он захихикал, продолжая совать Аркадию табакерку.
- Мне уже не поможет.
- Брось! Всем помогает…
Михалыч вернулся быстро, и, взглянув на него, Аркадий понял, что последняя его надежда рухнула и рассыпалась в прах.
- Нет! – сказал Михалыч. – Так не выйдет. Слишком всё повязано… Соглашайся и проваливай, или не соглашайся и всё равно проваливай.
- Я согласен, - почти прошептал Аркадий и, чуть не плача, попросил:
- Слушай, Михалыч, сделай, чтобы мне не было так страшно. Я не могу, не выдерживаю… Лучше пуля в лоб, чем этот ужас…
- Это не выход, - сказал Михалыч. – А со страхом ничем помочь не могу. Это не просто твой страх. Это архетип вечного страха людей перед смертью, перед неизвестным.
Аркадий схватился за голову, и не ощутил ни головы, ни рук, только сжигающее пламя, которое бушевало, казалось, не только внутри, но и вокруг него.
- Э-э-э, - услышал он тягучий голос Очкарика. – А ведь если он - пулю в лоб или загнётся от инфаркта от страха, не видать тебе его года жизни.
- Догадлив, - пробормотал Михалыч. – Ну, ладно. Ты ещё много можешь нагрешить, - обратился он к Аркадию. – Перестань бояться. Считай это моим подарком.
Аркадий почувствовал, как из него, от макушки до пяток, как вода, изливается и уходит в землю страх, гаснет огонь в груди, холодеет голова, руки и ноги, которых он почти не чувствовал, наливаются силой. И место страха занимает злость.
- Можешь меня хотя бы предупредить, когда это начнётся? – мрачно спросил он.
- Сам почувствуешь. Хотя оно уже почти началось.
- Как это?
- Долго объяснять. Да ты и не поймёшь. Проваливай и заранее подыщи себе убежище, когда начнётся всерьёз. И вот тебе рецептик. Будешь принимать, когда припрёт…
- Что припрёт? Это что, как у того учителя географии?
- У всех по-разному.
- Смотри, Михалыч, - Аркадий чувствовал, как слепит и глушит его ярость. – Ты всё это устроил. Ты мне враг. Смотри, если что не так, я не посмотрю, кто ты на самом деле. На раз урою. У меня такие игрушки есть, что любую чертовщину разнесут в клочья.
- Да, уж, - влез Очкарик. – У нас и «стингер» найдётся и РПГ… Разнесёт твою халупу вместе с тобой, не разберёшь, где кирпичи, где потроха…
- Теряете время, - сказал Михалыч, - своё и моё. В Бурянск пока ехать не надо. Отсидитесь где-нибудь пару дней.

- Слушай, шеф, может, давай я поведу, что-то ты увлёкся.
Аркадий посмотрел на спидометр и сбавил скорость. Ярость бушевала в нём, застилала глаза, сжигала мозг. Он съехал на обочину и остановил машину.
- Не хочу я отсиживаться! – крикнул он, ударив руками по рулю. – Не хочу, чтобы кто-то меня… чтобы кто-то мной…
Он задохнулся и сплюнул в открытое окно.
- Если этот чёрт сейчас работает против Крестовского и Клиента, я ему помогу!
- На кой тебе делать работу, за которую ты уже заплатил? Это глупо! – сказал Очкарик.
Аркадий развернул машину и поехал обратно.
- Стоп, шеф! – сказал Очкарик. – Я в этом участвовать не хочу.
- Ну, и пошёл на хер!
Аркадий резко затормозил и остановился.
- Аркаша, ну зачем тебе рисковать? Давай отсидимся. Не зря же он…
- Я тебе не Аркаша! Вылезай! Сам понимаю, что глупо, но ничего не могу с собой поделать. Не могу быть марионеткой, не хочу зависеть… Вали отсюда! Я на тебя не в обиде.

Михалыч видел в окно, как, распугивая кур, «Дастер» пронёсся мимо его дома в сторону Бурянска. Он это предвидел и недовольно дёрнул щекой. Этот парень создавал ему лишние хлопоты, но теперь ничего не поделаешь, придётся похлопотать, договор есть договор. Он уселся за компьютер и вывел на монитор сегодняшние и завтрашние события…

«Дастер» вылетел на пригорок и остановился. Далеко внизу на дороге стояли три «Джипа» Крестовского. Капот переднего был поднят, и над мотором склонилось несколько бритых, отблескивающих на солнце, голов. Сам Крестовский нервно вышагивал по обочине и, похоже, ругался последними словами. «Джипы» не ломаются, злорадно пробормотал Аркадий. Но только у Михалыча свои правила!  Торопливо, пока его не заметили, Аркадий вытащил из багажника «Стингер», быстро установил прицел и выстрелил. Минутой позже он понял, что злость не дала ему времени подумать. Стрелять нужно было не в первую – и так неисправную машину, а в Крестовского, который в момент выстрела оказался под прикрытием второй машины.
Выстрел «Стингера» разнёс «Джип» в щепки и расшвырял по полю изуродованные  тела, но уже в следующую минуту Крестовский и его гориллы открыли огонь по «Дастеру». Стреляли из пистолетов, потом появился «Калашников» и М-16 с подствольным гранатомётом. Аркадий сделал ещё один выстрел из «Стингера», опрокинув второй «Джип». Но «Крестовцы» не зря считались опытной бандой, и Аркадий был вынужден спрятаться за корпусом «Дастера», останки которого тряслись и подскакивали от выстрелов и гранатных разрывов. Достав из багажника «Калашников», Аркадий отвечал короткими очередями. Азарт боя освежил его, дал выход злости и ненависти не только к Крестовскому и Клиенту, но прежде всего к Михалычу и всему дьявольскому промыслу против него, Аркадия, неизвестно чем не угодившему потусторонним силам. Несмотря на плотный огонь и частые взрывы гранат, Аркадий не получил никаких повреждений. Он как-то вдруг заметил это, когда осколок разрывной гранаты вскользь обжёг ему шею, но ни крови, ни боли не было. Меня же нельзя убить, мелькнула мысль. Меня нельзя убить, пока я не отдам долг! Эта мысль со злобным восторгом обожгла мозг. Всё тело словно пробило электрическим разрядом, который остался в нём, наполняя тело злобной, задорной энергией.
Аркадий вставил новый магазин и выступил из-за изуродованного «Дастера». Со звериным криком, разрывая горло, он пошёл вперёд, стреляя не прицельно, от пояса и со злобным удовлетворением глядя, как схватившись за простреленный лоб, вывалился из-за «Джипа» Крестовский, и один за другим падают в пыль его бандиты… Ярость ослепляла его, и Аркадий не видел, как один из отброшенных взрывом бандит целится в него из гранатомёта … и стреляет … 

Аркадий чихнул, и кислородные трубочки выскользнули из носа, а тело встряхнулось и стало медленно оживать. Спину давил твёрдый матрац, в ноздри лез тугой воздух, пропитанный медицинскими запахами, простыня неприятно щекотала горло и подбородок. Ощущения возвращались неохотно, словно протискиваясь сквозь вязкий туман беспамятства. Обрывки мутных сновидений  растворялись в реальности – в тусклом свете жёлтого плафона на стене, в белом больничном потолке, в штативе капельницы, похожем на костыль. Тёмное окно за серыми шторами… Неприятно, словно следя за ним, светятся зелёные и красные огоньки на приборе справа. Со стены напротив мёртвым глазом уставился маленький телевизор.
Было по ночному тихо и чувствовалось, что всё вокруг спит. Редкие удары капель из крана о кафель раковины в углу, казалось, только подчёркивали эту тишину. На тумбочке рядом с кроватью стояли часы. Аркадий с трудом разобрал в полумраке – четыре сорок шесть. Судя по едва синеющей темноте за окном было раннее утро. Аркадий расслабился и закрыл глаза. В голове царил хаос, в котором мешались обрывки снов и действительности, всплывали красные глаза полутрупа и окутанная дымом перестрелка, за которой маячила какая-то дьявольская запредельность, каменная спина, заслонившая компьютер, взрыв, от которого не выживают, склонённые над ним головы с беззвучно шевелящимися ртами… И всё это постепенно напитывалось нестерпимым ужасом, и сознание отключилось, словно скрываясь от безжалостной памяти.

Аркадий проснулся ясным утром, которое светило за окном, обещая солнечный  день. Такой же ясной была его голова и проснувшаяся вместе с ним память. Аркадий привстал, ища какую-нибудь кнопку вызова медсестры, не нашёл ничего похожего и совсем уже собрался поднять крик, но дверь палаты открылась и появился врач в голубоватом халате. Он по инерции двинулся вперёд, продолжая говорить что-то следовавшей за ним медсестре, но так и замер на половине шага с приоткрытым ртом, с изумлением глядя на Аркадия.
- Вот ведь…, - пробормотал он. – Мистика какая-то…
- Здравствуйте, доктор, - сказал Аркадий. – Кажется, я в порядке.
Потом его долго щупали, спрашивали, прослушивали, делали кардиограмму и что-то ещё, и среди всей этой суеты Аркадий выяснил, что он почти год провалялся без сознания в каком-то странном состоянии между ступором и комой, был подключён к системе жизнеобеспечения, но потом полиция, наблюдавшая за его выздоровлением, утратила к нему интерес, а некто неизвестный, оплачивавший его лечение, от дальнейшей оплаты отказался. В результате комиссия врачей госпиталя приняла решение отключить систему жизнеобеспечения, что и собирались сделать сегодня.
Врачебное обследование показало, что состояние Аркадия удовлетворительно, никаких патологий не выявлено и после короткой реабилитации он может быть выписан. Всё это время Аркадий ждал появления полиции, врач с раздражением ответил, что звонил в полицию трижды, но там сначала вообще не поняли, о чём речь, потом нашли что-то в архиве и, наконец, неопределённо пообещали кого-нибудь прислать. Аркадию дали возможность сделать несколько звонков, и следующей ночью, так и не дождавшись полиции, он с помощью Очкарика сбежал из больницы.

Они сидели в бункере, в своём секретном прибежище, где год назад прятались от «Крестовцев». С тех пор здесь ничего не изменилось – те же две комнатки с кроватями, и запасами еды, выпивки и оружия.
- Ну, и наделал ты дел! – рассказывал Очкарик. - Ты же теперь герой! Ты сам-один положил банду Крестовского. Выжила пара горилл. Тупые, как валенки. Раскололись на первом же допросе. У Крестовского в архивах нашли такую компру на Клиента, что тут же помчались его арестовывать. Но он всех обманул – застрелился чуть не на глазах оперов. За ним тянулась такая ниточка, что нам с тобой далеко. Копы были до усерачки рады, что с Крестовским и Клиентом покончено. Приписали всё себе, крестов друг другу навешали…
- А что со мной?
- С тобой-то ничего. Почти… Ни одной царапины! Но контузило тебя крепко… Если ты об этом. А так – на тебе семь трупов. Я кое-как выкрутился – где отбрехался, где откупился. А что я мог? Менты насели: откуда у тебя «Стингер», откуда «Калашников»? Ну что я мог сказать? Не знаю, мол. Никаких дел с тобой не имел, и вообще знать тебя не знаю! Короче, предал тебя, как Пётр Христа. А что было делать?! Ничего старого тебе вроде не шьют, а вот семь трупов – это да!
- Если я правильно посчитал, - сказал Аркадий, - сегодня ночью исполняется ровно год нашему уговору с Михалычем. И этот год я провалялся в коме. И что интересно -  копам три раза звонили из больницы, что я пришёл в сознание, но они так никого и не прислали. Михалыч выполняет уговор. Но это сегодня – в последний день года. Значит, он свой год уже получил, и всякие дела у нас с ним закончились. Если так, то больше он меня беречь не станет…, и уже завтра копы взбесятся и закрутят всё по-новому. И тебя тоже не оставят…
- Ты думаешь?! – глаза Очкарика как будто прилипли к стёклам очков.
 - Хотелось бы мне ошибаться, но … А как там наша бригада?
- Голый васер. Перессали все, расползлись кто куда. Мне без тебя было не удержать.
- А ты что же не сбежал?!
- Пошёл на хер! Шутник, бля?! Надо было и мне плюнуть и где-нибудь залечь. Пусть бы тебя менты лечили за свой счёт. Только сомневаюсь… Никто не понимал, что с тобой: кома – не кома… Я платил, пока мог, но потом и бабки кончились и с тобой – никакого просвета. Эти доктора только плечами пожимали. Ты уж извини, но я, в конце концов, решил, что ты уже не оклемаешься…
Аркадий мрачно смотрел в потолок. Ему было наплевать на Клиента, на Крестовского и его горилл, даже верность Очкарика мало трогала. Главное – Михалыч, со злобой думал Аркадий. Выполнил свою часть договора. Сволочь! После того, как поломал мне жизнь! Что стоило ему, суке, вывести меня из комы хоть на неделю до срока? Успел бы и денег найти и документы сделать. А что теперь?
Злобный озноб мелкими змейками ползал по телу.
- Ладно, не психуй. Всё правильно, - сказал он. - Я тебе благодарен. За мной не пропадёт.
- Не пропадёт, - передразнил Очкарик. – А что делать будем? Денег нет, документов нет. Если всё пойдет по твоему прикиду, то тебя сразу повяжут и всех семерых на тебя повесят. Я тут консультировался…
- Михалыч выполняет уговор, - задумчиво сказал Аркадий.
- Михалыч, – просипел Очкарик и откашлялся.- Думаешь, вы теперь в расчёте?
- В расчёте?! Чёрта с два! Всё только начинается.

Аркадий не понял, был ли это сон или кокаиновый глюк… Он ощутил себя бесформенной массой, от которой в разные стороны извивались щупальца – жалкие, слабые, неуверенные… Они тянулись в стороны, стараясь найти какую-нибудь опору, надежду, спасение, и находили только пустоту. В окружающей его бесконечности не было верха и низа, и всё же он ощущал, что тщетно хватаясь за эту пустоту, он падает, и падение это грозит ему гибелью… В нём проснулось и росло щемящее, жалкое, трусливое, паническое ощущение своей беззащитности. В глубине души он надеялся, что это состояние не наступит, но Михалыч держал своё слово. Именно в это время год назад, заключая договор, Аркадий выпросил себе избавление от страха и теперь, вместе с окончанием срока «подарок» Михалыча перестал действовать. Но на смену ему пришла собственная злость, которая вместе с «подарком» расцвела в нём раковыми метастазами и бросила его в отчаянный бой с «Крестовцами»… и с тех пор жила и зрела  в нём, несмотря на кому … или другую чертовщину, что с ним творилась…, и эта злость оставалась единственной постоянной величиной его состояния… единственным, что Аркадий ощутил в окружающей его пустоте… И все его щупальца потянулись к ней, обвили, присосались и стали пить… пить её, как самый сильный и опасный наркотик, употребление которого граничит со смертью…

Аркадий очнулся от мрачного рингтона на мотив похоронного марша Шопена. Так звонил только единственный, одноразовый «тревожный» телефон Очкарика. Часы показывали пять утра. Очкарик, опрокинув стул, бросился к телефону, приложил к уху и тут же заорал:
- Правильно! Меня нет!
Он швырнул телефон об пол и топтал его ногами, пока не порезал палец. После этого Очкарик как-то сразу сдулся, ослаб и, шатаясь с похмелья, пошёл к столу.
- Она сказала, что менты ломятся в мою хату и она идёт открывать. Всё правильно, как ты и говорил, предсказатель херов!
Он взял початую бутылку пива и стал пить.
- Что за дрянь, совсем выдохлась, - сказал он, прикончив бутылку.
Аркадий не торопился вставать. Спешить было некуда, но и засиживаться в бункере не было смысла. Нужно было действовать, но делать это раздумчиво и не торопясь. Вариант внезапной вспышки активности полиции они прикинули вчера, когда ещё не успели надраться до размахивания пистолетами и стрельбы в потолок. И вариант этот казался единственным, и тогда и сейчас.

Ехали в Острог окольными, просёлочными дорогами. Автобан и шоссе могли быть перекрыты. Несколько раз заблудились, ездили кругами, психовали, подкреплялись водкой, кокаином и копчёной колбасой. Наконец, уже к вечеру, выбрались к посёлку. На этот раз в синеющих сумерках Острог не был безжизненным. В окнах уже зажигался свет, кое-где играли дети… Дом Михалыча никак не изменился, по-прежнему был чистеньким, ухоженным и уютным. Это почему-то особенно разозлило Аркадия. Он сходу ногой высадил калитку, и она отлетела, косо повиснув на одной петле. Они с Очкариком ворвались в дом… сквозь знакомый коридор, в комнату, где их уже ждал Михалыч… и тут из кухни, откуда-то сбоку и даже как будто с потолка, на них обрушилась куча ментов с дубинками, пистолетами и наручниками. Через минуту оба валялись разбитыми мордами в пол с закрученными за спину руками.
- Ну, вот, что я вам говорил? – весело потирая руки, сказал Михалыч. – Я уже тогда сразу понял, что он сумасшедший, а когда он эту бойню устроил – так и вообще…
- Спасибо вам, Анатолий Михайлович! – с удовольствием произнёс капитан полиции. – От моего имени и от всего личного состава. Ума не приложу, как мы его упустили. Но ничего – разберёмся. Главное – вот он, красавец!

Стационарная судебно-психиатрическая экспертиза признала Аркадия Полякова психически больным, и он был помещён в «спецучреждение». Максим Палкин по кличке «Очкарик» отделался несколькими месяцами изоляции.


19.06.2019.