Мат в моей жизни

Я росла в строгой семье с правильными устоями.
Для мамы моей слово " приличия" было не просто словом, оно было словом, воплощённым в жизнь.

" А что люди скажут"- эта фраза шла со мной все детство, юность и часть молодости.
Причем какие-то чужие, эфемерные "люди" имели влияние на нашу жизнь конкретное и не всегда положительное, впрочем, даже не догадываясь о том...
Мне многое было " нельзя".
Нельзя- короткие юбки, нельзя- курить, нельзя- материться, нельзя- секс.
Последний пункт особенно было "нельзя", но я подло  и хитро обошла его, выскочив замуж.
Но в связи с проживанием на маминой территории ввиду ее слабого здоровья и излишней слышимости, за сексом мы с законным мужем бодро спускались в подъезд.
С выражением же чуйств отрицательных было сложнее.
Мама постоянно напоминала мне, что человек я в медицине случайный, а вообще-то, я же несостоявшаяся учительница русского и литературы, человек утонченный и воспитанный ею в лучших традициях, не смотря на дурную наследственность.
Но плебс из меня, видимо, ничем было не вывести.
И расцвел он буйным цветом, когда я только поступила работать в хирургию.
Полы в нашем отделении были в ухабах и колдобинах, закрытых новеньким линолеумом( стяжку никто не делал и не ремонтировал)
Что и не мешало старенькой, дребежащей раме постоянно застревать по пути следования в операционный блок и из него.
Когда пациент был маленьким или хотя бы худеньким, то вытащить его из оврага не представляло сложностей, но если был того...
Бодипозитивненький, как щас принято называть, то, напрягая мускулы пресса, ног и зада, предстояло вытолкнуть каталку.
Какие спортзалы, о чем вы?
Я работала на 1,75 ставки, минимум, и спорт был через день, практически.
Силовые и кардио.
А то !
Не хухры- мухры...
Один раз каталка застряла намертво.
Раскачивая ее, как заглохший "Жигуль" шефа, на " раз-два- взяли", мы с сестрой Марылей почти вытолкнули мерзкую штуку из линолеумного оврага.
Но она заехала обратно.
На помощь пришла сестра  Валя, процедурная...
С украинским говорком она спросила:" Ну шо, девки, опять застряли? Дай, помогу!"
И Валентина, будучи дамой немаленькой, навалилась мощной грудью.
Мои тапки от такого напора разъехались, и я присела в шпагате.
" Блять!"- хором сказали воспитанные сестры хирургии. Я тихо отползала в сторонку, походя на обиженного краба, которому посчастливилось удрать с  кухни от злого повара, но уйти далеко- не получилось.
А Валя добавила:" И хто, хотела б я , да стесняюсь спросить, но таки спрошу... Вот хто его, этого борова, прости меня, Господи, откормил до таких нетолкабельных размеров?!"
И тут раздался тихий голос с каталки:"Девочки, а давайте я слезу, помогу вам вытолкать эту штуку, а потом опять залезу?"
Дяденька,абсолютно голый,  прикрывшись воспитанно спереди подушечкой, слез и мы вытолкали полегчавший( "облегчившийся", как уточнила Марыля, агрегат)
Валя как-то подозрительно шустро ретировалась.
Потом она долго возмущалась, что мы её не предупредили, что "боров" не спит и едет-таки "на операцию", а не "с операции".
Это все лирика и прелюдия.

Точка невозврата в моем мировосприятии и воспитании в сторону отнюдь неинтеллигентную, а , прямо скажем,  банальной "шушеры с раёна", оказалась пройдена мною, когда с утра полагалось, собрав все толстенные истории болезни, оттараканить их  прямиком к шефу на стол, в ординаторскую.

С утреца, дрюкнув кофе для приободрения своего  уставшего за минувшие сутки  организма, я, захватив свои истории, поковыляла в огромных тапках по длиннющему больничному коридору в другой конец, во врачебный "аппендикс".

Там были огромные, четверные распашные стеклянные старинные двери от пола до потолка, и какая-то сука их закрыла.

Обычно они были открыты настежь, "добро пожаловать", как говорится.Написано на них тоже было логично:"Посторонним вход воспрещён. Только для персонала"

По дороге  добрые коллеги сверху нагрузили мне  ещё историй, с другого поста("Ну, захвати по пути, все равно же в ординаторскую"), и шла я, как в мультфильме про Тома и Джерри, ничего не видя из-за историй перед собой и наивно полагая, что впереди- зелёный свет и широкая улица.

Завернув за угол, я наткнулась на прикрытые двери, запнулась о шмат линолеума, который задрался в месте стыка коридора и "аппендикса", и загремела вперёд,  роняя папки и тапки, вместе с этой Джомолунгмой, смачно первый (но не последний!)раз в своей жизни сказав "пиз...ец, блять!"

До этого я такими словами никогда не оперировала, я даже не думала, не могла представить.
Было мне 25 лет. Первый раз.
Забыв все, чему меня мама учила и неустанно вдалбливала в мою бестолковку, что именно так женщины и становятся "падшими"

Падшей во всех смыслах женщине было больно- я напрочь  отбила руки и колени.
Взвыв волчицей, я поползла поднимать папки.
Ползая по полу, я уткнулась носом в жёлтого цвета импортные колодки шефа.
Картина  маслом:я, с папками в руках на полу на четвереньках смотрю снизу вверх на перепуганного шефа, понимая, что материлась я громко и он все слышал и видел, улыбаюсь максимально широко и доброжелательно, и выдавливаю из себя:"Тere hommikust, doktor Ku...maa"
Шеф, собирая оставшиеся папки, спрашивает:" Сомневаюсь я сто-то, что топрое!
Наташа! Ты как, зыва?!"
"Зыва, зыва!"- радостно киваю я.

(Падшая женщина рада,  что ее по-прежнему считают непадшей, как хорошо, что с возрастом шеф стал того... Глуховат.)

Уходя после пятиминутки из отделения, уже переодевшись( раздевалка сестер была в том же аппендиксе), я увидела шефа.
Топорща волосенки вокруг блестящей лысины и напоминая сердитого Санту, он командовал двум рабочим с молотком, прифигачивавшим линолеум гвоздями к полу:" Стучи сильнее, лучше, глубже! У меня тут сестры ноги переломают, на куй, и меня блятью обзовут! Это зе просто пистец, как некрасииво"