Записки мятежного учителя

Поскольку у меня, по непонятной причине, утратилась всякая связь с моим аккаунтом на ПРОЗЕ-РУ, я вынужден забросить его и начать всё снова. Теперь я - только здесь и нигде больше! Начинаю со своей книги на педагогические темы, которая уже давно размещена мною на моём сайте: http://polubotko1950.ru/?page_id=3134


Владимир Юрьевич ПОЛУБОТКО


Посвящая памяти своего деда – Константина Спиридоновича Полуботка


ЗАПИСКИ МЯТЕЖНОГО УЧИТЕЛЯ




А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
М.Ю. Лермонтов


Отношение государства к учителю — это государственная политика, которая свидетельствует либо о силе государства, либо о его слабости.
Войны выигрывают не генералы, войны выигрывают школьные учителя и приходские священники.
Отто фон Бисмарк



Ростов-на-Дону, 2016
 

ОТ АВТОРА
Недавно узнал: оказывается, в Ставропольском крае в последние двадцать пять лет свирепствуют сторонники ювенальной юстиции. Живут они там на какие-то гранты с Запада и в обход Российской Конституции и всех остальных законов – в том числе и божеских! – упорно пытаются разрушить русскую семью, традиционный русский национальный уклад, а поскольку Ставрополье – это ещё и Кавказ, то и кавказские семейные традиции тоже. И все эти западные агенты облечены на Ставрополье властью и укрепились там в больших кабинетах. Но и честные люди там тоже не дремлют: организовали и официально зарегистрировали свою организацию и отстаивают права русской семьи и право россиян придерживаться своих нравственных ценностей.
Этих людей травят, их деятельности всячески препятствуют, но они не сдаются. И вот однажды они пришли в один из высочайших кабинетов, и стали убеждать тамошнюю владычицу прекратить усиленное внедрение ювенальных технологий и не разрушать русскую семью. Стали взывать к её совести, напомнили ей, что она ведь и сама – женщина и мать.
Куда там!
Сидящая в большом кабинете царственная мадам, невозмутимо и глядя всем присутствующим прямо в глаза, заявила следующее:
– Русские утратили свою культуру, традиции и ценности, поэтому нравится вам или нет, но мы будем принимать западные ценности и интегрироваться в западное сообщество!
Потрясающие слова! И они прямо противоположны тому, о чём думаю я и о чём пишу в этой книге.
Я всем сердцем на стороне этих отважных борцов с ювенальными садистами. Но беда в том, что сам я не борец, и у меня нет вот таких бойцовских качеств – чтобы идти на баррикады, являться в какие-то кабинеты и разговаривать с откровенными врагами России.
Но делать-то что-то надо! Надо действовать!
А как?
Вот, как мне, например, довести до сведения россиян о зловещей программе «Одарённые дети»?
Печально знаменитая своими проамериканскими взглядами Высшая школа экономики (Вышка – так её кличут в народе), в лучших гайдаровских традициях, разработала в 2016-м году вот эту самую программу. Таинственным и необъяснимым образом, Вышка имеет власть над Министерством образования. Уже давно, по приказу Вышки, в российских школах постоянно срываются обычные занятия под предлогом проведения экологических мероприятий, и на этих занятиях детям исподволь внедряется в сознание мысль: российские промышленные предприятия наносят урон природе, и поэтому их надо закрывать!..
Но то Вышка заботилась о нашей природе, а теперь вдруг у неё проснулась нежная любовь к одарённым детям России. Обычные дети, пусть теперь учатся как хотят или вообще никак не учатся, а вот одарённых детей нужно будет вычислять и заниматься с ними отдельно – сначала в пределах школы, а затем и за её пределами на так называемых стажировочных площадках.
Но разве это плохо? В России рождаются необыкновенно умные дети, в отличие от Запада, где такого явления уже давным-давно не наблюдается, и вот с этими умными детьми и будет проводиться работа!
Только вот что настораживает: эта проамериканская организация требует жёсткого учёта одарённых детей и постоянной строгой отчётности по ним. Вышка присвоила себе право контролировать эти списки, и кто-то должен докладывать ей и отчитываться перед нею! Но – с какой стати?
Уверен, что такие списки должны существовать, и отчётность по ним не помешает, но одарённые дети – это наше национальное достояние (а не подарок, который мы должны сделать Соединённым Штатам Америки!), их списки должны быть засекречены и пребывать под контролем наших государственных органов, а не каких-то тёмных организаций.
Может быть, наша прокуратура должна, наконец, пристальнее вглядеться в Высшую школу экономики? Может быть, следует проверить законность её таинственного воздействия на Министерство образования?
А ведь ювенальщики и Высшая школа подают и другие поводы для беспокойства и даже для ужаса. И что делать?
Теряюсь в догадках. Написать книгу – это всё, что я могу. Вот я и написал. Уж простите, люди добрые, но это всё, на что я способен!
Возможно, я подсознательно отталкивался от тургеневских «Записок охотника» и «Дневника писателя» Достоевского. Я ничего не провозглашаю и не предписываю, я просто вбрасываю свои мысли (иногда хорошо проработанные, иногда – беглые и обрывающиеся на полуслове) и надеюсь, что их услышат те, от кого зависит судьба нашего народного образования – например, глубоко уважаемый мною Президент Российской Федерации Владимир Владимирович Путин, которому я и адресую эту свою книгу.

Полуботко В.Ю.




 

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ДОКЛАДНЫЕ ЗАПИСКИ В ВЫШЕСТОЯЩИЕ ИНСТАНЦИИ


Ванька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в конверт, купленный накануне за копейку... Подумав немного, он умокнул перо и написал адрес:
На деревню дедушке.

А.П. Чехов. Ванька


Глава первая. Небольшое вступление
Кто я такой?
Бывший учитель русского языка и литературы, отошедший от дел и пребывающий ныне на пенсии.
Родился я в 1950-м году в городе Новочеркасске, а прожил почти всю свою жизнь в Ростове-на-Дону. Сейчас, когда я пишу эти строки, мне уже шестьдесят шесть лет… Десять лет тому назад я овдовел и, выполняя предсмертное желание своей жены, женился вторично. Но, поскольку вторая жена оказалась намного моложе меня, а я ещё пребываю в расцвете сил, то у нас – после некоторых наших размышлений – родился ребёнок. И теперь я весьма озабочен проблемами школьного образования: когда мой маленький сын пойдёт в школу, его там ожидает такое, о чём я в свои школьные годы или в годы своей педагогической практики даже и не помышлял. И есть из-за чего тревожиться: в Ростове-на-Дону, как кажется, нет ни одной школы, в которой бы с первоклассниками занимались по программе «Школа России», составленной нормальными и честными людьми. Вместо этой программы, повсеместно внедрена программа «Перспективная начальная школа» – откровенно разрушительная и вредительская! И что с этим делать?
Нынешняя российская школа – это пепелище, оставшееся после бомбардировки либеральными идеями: кругом руины, и обгоревшие листки от каких-то умных книг разносятся по ветру… Честно скажу: нынешних руководителей нашего народного образования я считаю сознательными вредителями, работающими в интересах иностранных разведок. Возможно, я ошибаюсь, но они сами не дают повода думать о себе как-то иначе!

Между тем мой дед, Константин Спиридонович (1887-1975), рассказывал мне, как он когда-то учился в ростовской гимназии. Отлично учился! Я видел его аттестат зрелости – ни единой четвёрки у него не было. Там же учились и его братья, но дедушка был самым умным из них. Жили хорошо – отец деда, Спиридон Фёдорович Полуб;ток, бывший офицер, тоже имел хорошее образование, а матушка, Любовь Васильевна, купеческая дочка из Таганрога, образование имела домашнее.
Дед рассказывал мне, как к нему домой приходили после уроков его одноклассники-гимназисты, как они играли в войнушку и лихо маршировали по длинным и широким коридорам их дома в Соборном переулке, а потом Любовь Васильевна усаживала за стол человек двадцать дедовых одноклассников и кормила их обедом. Ну и потом была Гражданская война, после штурма Перекопа деда взяли в плен, весь его полк расстреляли, а его одного оставили в живых, потому что он был военным инженером, а военные инженеры были позарез нужны советской власти… Умный был человек, прирождённый математик. Советскую власть не любил, но признавал факт её существования и даже некоторое время поработал на её укрепление – на генеральской должности в штабе Северокавказского военного округа и на строительстве железных дорог на Северном Кавказе.

Другое обстоятельство, повлиявшее на меня: история моей бабки:
Мать моей матери, Ульяна Ивановна Стегненко, уроженка Кашарского района нынешней Ростовской области, лишилась родителей, когда ей было шесть лет: отец и мать насмерть угорели в хате, а она выжила. И тогда её дядя по матери, который был купцом, взял её и отвёз к богатой помещице, жившей где-то в окрестностях Воронежа. И сказал:
– Вот тебе моя племянница, возьми её себе на воспитание, а я тебе прощаю все твои долги.
А та была ему крупно должна.
И помещица взяла бабушку Ульяну на воспитание и дала ей прекрасное домашнее образование, куда входили и французский язык, и игра на фортепьянах, и математика с русским языком и литературою. А ещё её обучали всяческому рукоделию – как вязать, как шить, да и как готовить – тоже.
Потом помещица умерла, наступили тяжёлые времена, и выяснилось, что умение шить очень даже пригодилось моей бабушке, она была прекрасная портниха, и тем и спасалась – даже и при советской власти, когда частное предпринимательство не поощрялось. Своих собственных детей она воспитывала в строгости, в послушании и в православной вере, и в её семье дети называли родителей только на вы. Это при советской-то власти!

А её дочь, она же – моя мать, Надежда Никитична (1925-2005) – это уже третье обстоятельство.
Мать имела совсем другую судьбу: в восемь лет она тоже лишилась обоих родителей и из Ростова попала в детский дом, находившийся в станице Гундоровской (ныне город Донецк Ростовской области). Там были жесточайшие условия содержания – голод и холод! – но моя мама училась на «отлично» и умудрялась никогда не получать четвёрок. Она участвовала во всех кружках, занималась всеми видами спорта, была председателем совета дружины в детском доме, маршировала со знаменем впереди всех, ну и так далее. Между прочим, в том же самом детском доме пребывала и старшая сестра моей матери – Мария Никитична. Так вот, моей тётушке в условиях того же самого детского дома никакие науки не давались, и она училась из рук вон плохо.
После войны мать окончила сначала техникум, а потом и институт. Умная была женщина, образованная! И не только с железною волею, но и с железным здоровьем: когда она внезапно слегла, я побежал в поликлинику вызывать к ней врача и лишь тогда сообразил, что она в поликлинике на учёте никогда не состояла, потому что никогда и ничем не болела. Там никогда не было её карточки, и врачи не знали о существовании моей матери! Просто, когда ей исполнилось восемьдесят лет, она внезапно слегла и через месяц умерла. Вот что значит детдомовская спартанская закалка!
Хочется подчеркнуть, однако: школьные годы у неё были совсем не такими безоблачными, как у моего деда по отцу – Константина Спиридоновича! Результат же был таким же, как и у него. Дед пребывал в детстве и юности в прекрасных бытовых условиях и учился на круглые пятёрки, а у матери детство и юность были просто адскими, но и она ничего, кроме пятёрок, не имела. Запомним этот момент – я ещё к нему буду возвращаться в этой своей книге!

У моего отца, Юрия Константиновича (1923-1970) с образованием было похуже. Он, хотя и был весьма начитанным, но с детства отличался шалопайским поведением. Но, как бы там ни было, а в ту войну он был офицером и дошёл до Берлина. А перед этим – брал Киев, брал Львов, освобождал Черновицы, а когда его часть уже вошла в Румынию, их внезапно перебросили оттуда в Чехословакию, и мой папа участвовал в страшных боях на Дуклинском перевале, потом брал Варшаву, а в Берлин входил в числе первых… Он много пил и курил, отличался резким поведением, но у меня осталось о нём такое воспоминание: утончённый интеллектуал, настоящий мыслитель, но, увы: без высшего образования!

И теперь я.
Школу не любил, учился средненько; в третьем классе был торжественно – возле памятника Ленину в центре Ростова! – не принят в пионеры. Меня и ещё нескольких школьных хулиганов поставили отдельно и – торжественно не приняли! У меня остались и другие воспоминания о школе – весьма мрачные.
В школе я чувствовал себя совершенно чужим и всегда тяготился ею. Но в том же классе, где я учился, были и отличники, для которых советская школа была вполне приемлемым местом развития.
Золотой медалист Юрка был блистательным интеллектуалом, начиная с первого класса – отвечал учителю звонким голосом, смотрел при этом куда-то в неизведанную даль, никогда ничего, кроме пятёрок, не имел, а потом получил высшее образование, стал изобретателем, рационализатором и именно по этой причине – успешным бизнесменом. Ныне он самый богатый и удачливый из всех выпускников нашего класса.
Золотой медалист Валька подался по военной части и дослужился до генерал-полковника.
Золотая медалистка Танечка – профессор медицины, известный в Ростове врач. Когда моя первая жена умирала, я по вечерам звонил к своей однокласснице, и она давала мне важные консультации.
Золотой медалист Борька просто нормально устроился в жизни. Быть достойным человеком и прекрасным специалистом – разве этого мало?
Вовка был всегда круглым отличником, но умудрился получить лишнюю четвёрку, и медаль ему не досталась. Но и он получил потом два высших образования, и ныне он профессор, имеет какие-то научные заслуги (200 научных работ!) и преподаёт в Москве.
Были и печальные примеры:
Золотая медалистка Наташа имела трагическую судьбу и умерла раньше времени.
Мишка, с которым я сидел за одною партою и который был ярко выраженным гением от рождения, получил после золотой медали два высших образования, стал ещё при советской власти умопомрачительно богатым, но потом решил стать ещё богаче, уехал в Америку, там лишился всего и сейчас прозябает в полной нищете. Если не считать тех из нашего класса, кто умер слишком рано, то его судьба – самая ужасная из всех.
Олежек получил золотую медаль лишь потому, что его папа был директором гигантского завода. Жизнь Олега была безрадостна, и он умер раньше времени.
Но, как бы там ни было, а семь медалистов на один класс – это, вообще-то, не шутки!
Я к чему клоню-то? Это я не приспособился к советской школе, а другие дети, которые были в тех же самых условиях, очень даже приспособились. Мои тяжёлые отношения со школьными порядками – это моё личное дело, и я не хочу сказать, что советская школа была плоха для всех. Кому плоха, а кому и хороша.

После окончания университета я долго не решался идти на работу в школу, но потом всё-таки пошёл. Это была школа в восточной половине Ростова-на-Дону. Тамошнюю директрису звали… Назову её условно так: Светлана Васильевна. Понимаю, что это довольно-таки распространённое сочетание имени и отчества и заранее прошу извинений у всех остальных директрис Ростова, у каковых это сочетание такое же. Дело в том, что эта Светлана Васильевна была до безобразия глупа, а завучи были ещё даже и хуже – три склочных мегеры, которые ненавидели друг друга и подсиживали дуру-директрису. Мне приходилось наблюдать мерзкие сцены их выяснения отношений между собою. Это всё происходило на виду у всех, никто никого не стеснялся, и там такие безобразия считались возможными. И я в ужасе и с отвращением ушёл оттуда.
И до сих пор отплеваться не могу: это ж надо было с самого начала вляпаться в такое дерьмо!
Но потом у меня был и другой опыт… Совсем другой. И ещё при советской власти я успел поработать в школе Галины Васильевны. Это необыкновенная женщина, она и сейчас жива, и дай Бог ей здоровья, и я о ней ещё буду вспоминать в своих записках. У неё в школе тоже были страшные сцены выяснения отношений – да ещё и пострашнее! Группировка взбесившихся склочниц просто живьём в землю закапывала эту Галину Васильевну. Эти твари собирались вместе и клеймили её позором. Естественно я принял сторону Галины Васильевны, нажил там врагов, но я видел там же и порядочных людей, на которых мог опереться, а это уже было совсем не то же самое, что в школе глупой Светланы Васильевны.
Падение советской власти я пережил в одной совершенно невероятной школе. Об этом – позже и довольно подробно. Там было много интересного.
А после падения советской власти я стал работать в дорогих платных школах, много видел в этой связи и плохого, и хорошего. Я и об этом тоже расскажу ещё, но в других разделах этой книги.
И затем я ушёл из школьной системы насовсем. Самым неожиданным для себя образом я нащупал для себя вот какую непыльную работёнку: я стал писать книги на заказ! Как правило, это были мемуары – иногда от весьма достойных людей, которым действительно было, что вспомнить, а иногда и от людей – так себе. В любом случае это позволило мне не ходить ни на какую работу, а сидеть дома. Я выполнял свои заказы – иногда умные, иногда тупые – и между делом занимался тем, что мне было интереснее всего на свете: проблемами языкознания. Я нисколько не жалею о таком повороте моей судьбы: именно лингвистика, – а вовсе не педагогика! – это и есть моё истинное призвание.
Ещё раз заявляю: педагогика для меня – дело номер два, а дело номер один – это языкознание. Моё призвание именно в этом. Макаренко – это тот, кем я искренне восхищаюсь, но я на его лавры не претендую.
Я написал книгу «Индоевропейская предыстория» (считаю её главным научным достижением своей жизни), и вот уже одиннадцать лет, как работаю над огромным по объёму «Этимологическим словарём русского языка». А «Этимологическому словарю латинского языка», над которым я тоже работаю много лет, я уже уделяю не так много времени – потому что меня на всё не хватает, и всё-таки русский язык я ставлю для себя выше, нежели латинский. Пишу другие книги, и как раз сейчас вышла в свет моя новая книга «Тайные знаки Арийской цивилизации» – это научно-популярная вещь, которую я про себя называю в шутку «Индоевропейский ликбез». Я рассказал там всё, что знаю сам по этой теме и подозреваю, что мне после этого уже нечего будет сказать по индоевропеистике. Я там выложился полностью.

Немного о политике: я жалею о гибели Российской империи, а не Советского Союза. В Советском Союзе я ценю больше всего то, что это была самая настоящая империя; империя эта была с сильным русофобским уклоном, и это то, что мне особенно ненавистно. Ибо я считаю русофобию тягчайшим преступлением из всех возможных на Земле. Но всё-таки империя – это лучше, чем феодальное княжество или чья-то колония.
Я происхожу из старинного малороссийского рода, но все мои предки относились к украинскому национализму с презрением и брезгливостью и считали себя частью Русского мира. Фамилия моего прадеда была Полуб;ток, но дед счёл нужным поменять местами в нашей фамилии две последних буквы и придать ей обычное звучание, опасаясь быть обвинённым в родстве старинному роду.
Все мои симпатии ныне на стороне ополченцев Донбасса, которые борются против ненавистного укрофашизма.
В моих жилах течёт и греческая кровь, и грузинская, но я себя считаю русским человеком.

Суждения в этой своей книге я буду делать только с точки зрения русского филолога и гражданина России. Никаких общечеловеческих ценностей, никакого либерализма и никакой русофобии!
Свои мысли я буду излагать простым русским языком, стараясь не умничать и не употреблять, по мере возможности, иностранных слов.


Глава вторая. Краткий – хотя и немного жутковатый! – обзор моего педагогического опыта
Вот что я повидал на своём педагогическом веку.

Частная школа, состоящая из трёх корпусов, ибо это был бывший детский сад. В двух корпусах – школа, а в третьем корпусе директриса держала тайный публичный дом. Респектабельный, очень тихий и не для всех желающих, а лишь для людей из особого круга, которые знали о его существовании. Но это был публичный дом! Я не попал в ту школу на работу лишь по чистой случайности: как раз в это время мне предложили работу в другой частной школе, и я принял именно это предложение.

Прекрасная платная школа. Самая лучшая из всех, что я видел. Назову её условно так: «Жар-птица». Она примерно так и называлась на самом деле. Туда на работу я ходил как на праздник. Но и там были свои безобразия. Просто я к ним относился спокойно, понимая, что такова суровая действительность.
Расскажу о тамошней специфике.
Однажды в «Жар-птице» на уроке литературы в одиннадцатом классе я сказал так:
– А сейчас к доске выходит самый умный, самый неповторимый и самый гениальный мальчик этого класса и всей нашей школы!
А фамилии не назвал. И даже ни на кого не посмотрел, потому что стоял лицом к окну и боком ко всему классу.
И что же?
К доске выходит мальчик, которого я условно назову Белобрысый. У него были узкие глаза на широком монголоидном лице и некоторые другие примечательные черты, но я выделяю в нём только этот признак.
Я посмотрел на него с удивлением и спросил:
– А ты что – самый умный, самый неповторимый и самый гениальный мальчик этого класса и всей нашей школы?
Белобрысый ответил совершенно спокойно:
– Да.
А я и не возражал. Я ведь именно его имел в виду и не сомневался, что именно он и выйдет. И я говорю:
– Ну, хорошо! Ежели ты такой умный, то отвечай тогда по той теме, какую я задал на сегодня.
Он стал отвечать – помнится, это было что-то по Булгакову – и отвечал, как всегда, очень-очень слабо.
Я стал задавать ему дополнительные вопросы – простенькие и без всяких подковырок.
И он не ответил на них.
И тогда я сказал – этак спокойно, без всякого нравоучения или злорадства:
– Вообще-то за такой ответ я должен поставить тебе двойку, но, поскольку тебя вытягивают на золотую медаль и мне дано указание ставить тебе только пятёрки, я это самое и делаю. Садись – пять!
Белобрысый пожал плечами – дескать, а как же ещё иначе может быть? – и уселся на своё место. В полной уверенности, что он как был гением, так им и остаётся. А я спокойно поставил ему в журнал пять баллов и спокойно продолжил урок. Это был класс хороший, мыслящий, и мне в нём было интересно работать. Просто я сейчас удивляюсь, почему они терпели этого хама? Да ведь и я, собственно, тоже терпел. Но в самом-то деле: зачем я буду трепать себе нервы по таким пустякам? Зло всегда было и всегда будет. Белобрысый – это неизбежное зло, и директриса, которая вытягивала этого оболтуса на медаль, и его не вполне порядочные родители – это всё неизбежное зло.
Я потом отследил судьбу Белобрысого. Он ничем особенным не отметился в жизни. Как, впрочем, и все те мои ученики в дорогих платных школах, каковым предрекали великое будущее по причине их врождённой гениальности.
Взять, к примеру, Толстячка – ведь это был такой феноменально умный и мыслящий мальчик, что я просто в изумление впадал. Совершенно порядочный был мальчик, не хам и не сволочь; немыслимо талантливый, немыслимо умный! Я, бывало, смотрел на него и удивлялся, что такое чудо вообще может быть на свете.
Но, увы – парень пошёл по плохому пути. Нет, не спился и, как мне кажется, не стал извращенцем! С ним случилась более страшная беда. Когда я связался с ним в этом, 2016-м году, он позвонил ко мне, страшно обрадовался, сказал, что вспоминал обо мне все эти годы и выразил живейшую готовность прийти ко мне в гости. Мы назначили день и час… Но за это время он навёл обо мне справки и узнал, что я одобряю возвращение Крыма в состав российских земель и что я же осуждаю укрофашистов и одобряю действия ополченцев в Донбассе. А у Толстячка сформировались к этому времени либеральные взгляды. И он после получения этой информации – уклонился от прихода ко мне.
Я был совершенно потрясён. Ведь это был когда-то хороший русский мальчик – с признаками необыкновенной одарённости и прекрасного домашнего воспитания! К примеру сказать, у того Белобрысого родители как раз не отличались порядочностью – это я ещё тогда заметил.
А ещё ведь был Необыкновенный Ученик, которого я также выделял из всех детей, каких только встречал в своей педагогической практике. Этот либералом не стал, а просто пошёл в бизнес, возлюбил самого себя, а про меня со временем забыл – а ведь он когда-то, уже после школы, много раз приходил ко мне в гости – и один, и с женою…
Из лучших выпускников той необыкновенной школы я не знаю ни единого, кто бы отличился чем-то особенным. Отслеживал судьбы многих сильных учеников – никому не пошла впрок та роскошь, которая там была, тот уникальный коллектив преподавателей, который там каким-то чудом собрался. Хотя, я вполне допускаю, что кто-то из детей попроще и без признаков гениальности отметился в этой жизни чем-то хорошим. Или даже подался в гении. Просто я могу и не знать.
Вот тебе и «Жар-птица» – самая лучшая, самая правильная школа из всех, что я видел!
Обидно, но получилось именно вот так: ходил-ходил на работу как на праздник, наслаждался условиями для безграничного учительского творчества, а теперь не вижу особых последствий – и этого праздника, и этого творчества. Выпускники этой школы не порадовали наше Отечество ничем значительным!

Была ещё частная школа для детей с тяжёлым характером. Назову её условно так: «Альбатрос». «Альбатрос» и сейчас благополучно существует, и там царит всё та же самая хозяйка. В школу эту попадали не просто дети богатых родителей, а дети, прогулявшиеся уже по всем платным школам Ростова-на-Дону, нигде не прижившиеся из-за скверного характера, и теперь для них эта школа оказывалась последним прибежищем. Плата за обучение там была и есть чудовищная, совершенно ни на что не похожая в Ростове.
Уверен, что школы для детей с чрезмерно тяжёлыми характерами должны быть всенепременно. Макаренко – каких детей имел в своём распоряжении? Ангелочков, что ли? А ведь он со всеми поладил и всех поставил на ноги! Так почему бы и не сделать такую же школу в наше время и почему бы не для родителей с большими денежными возможностями? Известно ведь, что в очень богатых семьях постоянно случаются кое-какие неприятности с детьми – и наркомания, и самоубийства, и преступная деятельность.
Но эта школа была чем-то особенным. Хозяйка этой школы мыслила примерно так: «С твоим дитём случилась неприятность? Вот и отлично! Тем легче мне будет, под предлогом спасения твоего ребёнка, грабить тебя! Зачем тебе столько денег? Пусть и мне перепадёт что-нибудь!»

Когда я работал в «Альбатросе», там стоял игровой автомат, чтобы вытягивать из детей деньги. Это мыслимое ли дело – в школе – игровой автомат?
А в буфете продавались ужасающе дорогие деликатесы (а дешёвых не было!), и я, помнится, лишь один раз собрался с духом и купил себе что-то – до такой степени это было для меня дорого.
Поездки за рубеж на зимних и летних каникулах были организованы в этой школе так, что считалось непрестижным не поехать туда вместе со всеми – того, кто не ехал, высмеивали потом одноклассники: ты что, мол, – бедный, что ли? (А там это считалось позором!) Дети ездили вместе со школою, но это обходилось намного дороже, чем поездка туда же и на такое же время, но со своими родителями. Видимо, эти нескончаемые поездки составляли весьма значительную статью доходов владелицы школы.
Дежурных по классу там не было, и ребёнок мог спокойно сказать, глядя в глаза учителю: а я плачу деньги, и я не обязан вытирать с доски!
В классах не было корзин для мусора и веников – принципиально! Ребёнок мог спокойно откусить пирожное и затем бросить его на пол, заявив, что он не обязан это убирать. Учитель, видевший это, не имел права делать ребёнку никаких замечаний и должен был вызвать уборщицу. Та прибегала с веничком и с совочком и, причитая что-то вроде «сюсю-мусю», убирала за деточками.
Между детьми в «Альбатросе» почему-то происходили постоянные драки. Драки были на всех переменах, а иногда и на уроках, и всеобщее озлобление просто поражало воображение.
А как-то раз во время моего дежурства одна из девочек вздумала покончить жизнь самоубийством – на почве неразделённой любви к мальчику из этой же школы: она выбежала на улицу, и я долго гонялся за нею, пока она пыталась броситься под проезжающие машины, которые она почему-то называла электричками.
Взгляды на жизнь у владелицы школы были русофобскими и проамериканскими. Я читал её кандидатскую диссертацию: совершенно бессмысленный набор слов (как, собственно, и почти все наши диссертации), где восхваляется жизнь на Западе и все ссылки делаются только на американский педагогический опыт.
На неё и сейчас жалуются родители: она яростно пропагандирует американский образ жизни, и это очень заметно окружающим, и это удивляет людей.
Рассказывать про эту школу можно много и долго, было бы желание, а у меня его как раз и нет. «Альбатрос» – это неизбежное зло, и бороться с ним нет ни малейшего смысла. Бороться нужно за народное образование, а такие «Альбатросы» пусть себе существуют! Возможно, у таких школ есть свой высший смысл, и он состоит в том, чтобы мстить тому классу россиян, который о себе возомнил слишком много… Между прочим, школа эта располагается в дореволюционном здании, которое ни при каких обстоятельствах не должно было бы получить разрешение от пожарной инспекции для использования в качестве школы. Пятиэтажное старинное здание с деревянными перекрытиями и с неудачною планировкою – в случае пожара оно могло бы стать… Впрочем, не хочу даже и представлять этого ужаса.
Уволили меня оттуда за то, что я заболел. Директриса «Альбатроса» всё время предупреждала и предупреждала всех учителей:
– Никаких больничных листов! Никаких больничных! Кто заболеет – будет уволен. Чтобы болеть – идите в другие школы! У себя, в своих стенах (это было её любимое выражение), я этого никому не позволю!
А я тогда, как на грех, сильно простудился и попал в больницу.

В январе 2001-го года я всё-таки получил в той школе расчёт (мне его поначалу не хотели давать, но я пригрозил судом), оказался на улице и не знал, куда приткнуться.
Обратился к знакомой заведующей отделом народного образования в одном из районов Ростова-на-Дону. Я знал эту женщину много лет, был о ней самого наилучшего мнения и вот, случайно проходя мимо её учреждения, подумал: а дай-ка зайду!
Она сказала, что вакансия как раз есть, и направила меня по нужному адресу.
И я пришёл в простую школу для обычных российских детей. А надобно сказать, что я к этому времени уже и не помнил, что это такое и каким оно вообще бывает: обычные российские дети, обычные школы…
Меня там спросили при приёме на работу:
– А какой у вас разряд?
А я забыл!
Директриса и два завуча, которые принимали меня, так и ахнули. Потом спросили в полном изумлении:
– Вы что же, не знаете, какой у вас разряд?
Я ответил, что за разряд, вообще-то, в частных школах не платили. Там платили иначе: просто б;льшую зарплату, чем в обычной школе. В некоторых частных школах платили во много раз больше, а в той, откуда я пришёл, просто чуть-чуть, но больше. Но потом я напряг память и всё-таки вспомнил, что у меня был высший разряд – тринадцатый. В эту школу я тогда пришёл без всяких документов, но на следующий день я принёс всё необходимое. Там посмотрели в мои бумаги – да, тринадцатый разряд! Не врёт, стало быть.
Уже потом я узнал, что в простых школах за честь иметь такой высокий разряд люди бились годами!
А я не бился.
Я потом вспомнил, как оно всё было: однажды все учителя «Жар-птицы» пришли в городской отдел народного образования, уселись в актовом зале, и нам всем одним махом влепили каждому по тринадцатому разряду. Поздравили нас, мы похлопали в ладоши, после чего нас вызывали каждого по отдельности, вручали заранее заготовленный документ, и мы где-то расписывались. Эти разряды нам были не нужны, но для-ради престижу были полезны. К учителям из частных школ отношение всегда было не таким, как к простым смертным, а уж «Жар-птица» считалась лучшею школою в Ростове, в Ростовской области и вообще – в радиусе примерно на тысячу километров во все стороны от Ростова-на-Дону. Я не шучу, хотя название для той школы я придумал, конечно, шутовское.
А в новой школе для обычных детей я с первого же дня работы узнал, что детям из малообеспеченных семей положены бесплатные обеды в школьной столовой. А я и не знал прежде, что такое бывает. На новой работе мне каждый день вручали талоны на этих детей, и, помнится, талонов этих было штук семь или восемь на мой класс. И я должен был передавать нужным детям эти самые талоны. И с этими талонами те уже шли в школьную столовую и там обедали.
Но, ежели ребёнок не являлся в школу, то я, по закону, обязан был вернуть талоны в школьную канцелярию.
Мне, однако, шепнули на ушко: так делать нельзя! Не по-божески это. Заболевших детей нужно отмечать в журнале как присутствовавших – это всенепременно! – а лишние талоны нужно отдавать любым другим детям этого класса. Чтобы зря не пропадали.
И вот, когда в школу не приходил на занятия хотя бы кто-то один из этих малообеспеченных, меня на перемене окружали голодные дети, и все наперебой просили, чтобы я дал кому-то из них этот лишний талон. А поскольку некоторые из таких не явившихся на занятия детей были из трудных семей, то они, соответственно, и в школу ходили не так-то уж часто, поэтому лишние талоны у меня были всегда.
Дети быстренько вычислили меня: тем, кто орал громче всех, чтобы ему дали талон, тем я как раз ничего и не давал. Давал лишь тем, кто стоял молча и в стороне, оттиснутый более нахальными одноклассниками. И дети пошли вот на какую хитрость: обступали меня молча и молча стояли вокруг. Помню, кто-то робко пикнул, чтобы я дал именно ему талончик, но его пнули в бок и прошептали:
– Тише ты, дурак! Он даёт только тем, кто молчит.
Начиная с апреля занятия в школе почти прекратились. Районное начальство постоянно требовало от школы, чтобы та направляла детей подметать какой-нибудь парк или убирать какой-нибудь мусор на какой-нибудь улице того района. Это было незаконно, но не подчиниться было нельзя. Ведь и районному отделу народного образования приказ о такой деятельности спускался сверху, и не передать его дальше по инстанции было невозможно. Обычным делом было, когда я приходил на урок и обнаруживал, что половины класса нет. Я занимался с оставшимися детьми и объяснял им новый материал, но на завтра забирали вторую половину детей, и на урок приходили те, кого вчера не было. И я объяснял им всё заново. А на третий день не приходил вообще весь класс – всех забирали на работу. Я сначала подумал, по простоте душевной, что это какое-то недоразумение – на день, на два, на неделю. Но потом понял, что так в этой системе бывает всегда.
Дети ничему не учились и ничего не узнавали. А ведь я был не самым бездарным учителем на свете: я умел интересно и доходчиво рассказывать, я умел находить со всеми общий язык. И я привык к тому, что у меня на уроках всегда было весело и интересно… А здесь ничего этого было не нужно. И я был бессилен.
Кроме того, существовала спущенная сверху система жесточайшей, адской, истерической отчётности! Это были какие-то графики, каковые нужно было вычерчивать разными цветами, какие-то отчёты, какие-то планы и таблицы. И их было умопомрачительно много! Неправдоподобно много! Учителя с ужасом жаловались: с каждым годом писанины всё прибавляется и прибавляется. Её становится так много, что уже и времени не хватает ни на что другое – только пиши и пиши отчёты!
Но ведь те, кто даёт такие указания сверху, – это просто откровенные вредители! Разве нет?
Да, вредители. И это всем понятно. Учителя между собою так и говорят: идёт вредительство, подрывная деятельность, саботаж… Все всё понимают, но сделать ничего не могут. Самое простое, что может сделать учитель в таких условиях, – это уволиться и пойти работать куда-нибудь совсем по другой части.
Вот тебе и образование в современной России! Для богатых – всё. Для бедных – ничего!

Вернусь назад – этого требует повествование.
В 1991-м году я пришёл на работу в простую школу – тогда ещё частных не было. Напомню для забывчивых, что это был год крушения советской власти. Это была невероятная школа! И пусть это будет её условным названием: «Невероятная школа».
И вот что я там увидел и узнал. Предупреждаю: всё чистая правда!

Это была (и есть) очень большая школа. Классы в каждой параллели там были жёстко поделены по качеству учеников. Был класс для самых умных учеников этой параллели, для просто хороших, для слабых, но не буйных… И был класс для буйных и необучаемых.
Кабинетной системы не было. Каждый класс сидел безвылазно в своём собственном помещении и ждал, когда к нему явится учитель. Тут же находилась вешалка, ибо общего гардероба для всей школы сделать было невозможно – там бы воровали вещи! А так получалось, что каждый класс сидит у себя на своей территории и сам сторожит своё добро.
Я работал в девятых и в десятых классах. Потом мне дали ещё и одиннадцатые, когда тамошняя учительница не выдержала буйных верзил и уволилась с работы. Я пошёл и в этот кошмар и работал там почему-то без особого напряжения.
Так вот. Самые лучшие классы в «Невероятной школе» были такие хорошие, каких я не видел больше нигде – ни до, ни после. Это были умные и добрые дети с хорошими отношениями внутри классного коллектива. Я объяснял там самый сложный материал, проводил какие-то свои эксперименты, у меня всё получалось, и всё меня радовало.
В хороших классах было тоже нормально, хотя уже не так интересно.
В плохих же – было ужасно…

В «Невероятной школе» всё было невероятно.
В одном плохом девятом классе, там было так: все мальчики – хулиганы и воры. Они что-то взламывали, кого-то грабили на улицах и постоянно дрались. Они курили, пили, кололись. Каким-то образом, однако, я поставил себя там так, что они передо мною просто трепетали. Я объяснял им материал по русскому языку и добился того, что они у меня всё понимали: подлежащее, сказуемое, сложноподчинённое предложение... Сам теперь не пойму, как это у меня получалось, но я умел их заставить учить то, что я им давал. Помнится, когда один мальчик вышел как-то раз к доске и не смог разобрать простого предложения, его освистали и стали кидать в него всё, что попадётся под руку, включая обломки мебели. Он присел возле доски, закрыв голову руками, и ждал, когда гнев класса иссякнет.
Постоянные драки между мальчиками привели к тому, что к концу второй четверти вся мебель в этом классе была полностью разбита. Стояли только целый учительский стол и целый учительский стул.
Всё. Ничего больше!
Дети сидели на полу – на досках от разбитой мебели и вот так учились. Однажды меня заставили прийти на работу во вторую смену и подменить заболевшую учительницу. И я пришёл в это самое классное помещение, и обнаружил, что тот не знакомый мне восьмой класс, который там учился во вторую смену, был совершенно нормальным и миролюбивым. Хорошие мальчики сидели на этих же самых досках или – постелив на полу свои куртки, и учились. Девочки стеснялись так сидеть и просто стояли вдоль стен в своих пальтишках (было ощутимо холодно). И тоже учились. Это были нормальные мальчики и девочки – коллектив этого класса был искусственно составлен именно таким образом: там были собраны добрые и безобидные дети! И вот они страдали ни за что, ни про что из-за тех разгильдяев, которые учились в этом помещении в первую смену.
А потом было родительское собрание. Директриса и завуч мощно выступили, я тоже кое-что выдал, и родители хулиганов пришли в ярость. У себя дома они перепороли своих сыновей и вместе с ними явились потом, во время каникул, в школу чинно-благородно – как культурные люди! – и всё-превсё перепочинили. Полностью! Папы и сыновья. И с тех пор больше никто не ломал мебель в этом классе. Вот что значит хорошая порка. Очень даже педагогично!
Но это я рассказывал только про мальчиков этого класса. А теперь расскажу про девочек, но ещё раз напомню: всё – чистая правда!
Так вот: все до одной девочки в этом самом классе были проститутками. Некоторые работали на главном железнодорожном вокзале, некоторые – в других местах, а две самых авторитетных девочки были любовницами у каких-то взрослых криминальных авторитетов, каковым было лет по тридцати. И ежели с мальчиками я умел ладить, то на девочках мои педагогические таланты иссякали. Я был бессилен с ними. Они просто презирали меня, и моё слово для них ничего не значило.
Однажды они так сильно обкурились чем-то на перемене, что пришли в класс совершенно невменяемыми. В классе оставались от старых добрых времён какие-то шкафы и полочки, которые совершенно пустовали, и, когда самая авторитетная девочка предложила не усаживаться за столы, а залезть в эти шкафчики, то все послушались её и в полном составе распределись по этим шкафчиками и полочками.
Ничего нельзя было сделать! Не мог же я здоровенных девиц вытаскивать за руки и за ноги, хотя, конечно, их стоило бы выпороть всех, но таких полномочий у меня не было, да и вообще – закон запрещает учителям такие вещи.
Я покричал на них, и некоторое время спустя они всё-таки вылезли из своих укрытий и с совершенно безумными и бессмысленными глазами рухнули за свои парты.
Как при этом их материли мальчики – это я пропускаю.
Девочки в этом классе ненавидели мальчиков, а мальчики – девочек. Сидели только отдельно – мальчики в том ряду, что у окна; девочки – в том ряду, что у стены. Средний ряд был заполнен так: на первой парте – два мальчика, на последней – две девочки. Остальные парты пустовали. Это был не многочисленный класс – бандитские классы никогда не делались многолюдными, иначе бы там было совсем уже невозможно работать учителю.
Обычным делом было, когда мальчики орали:
– Владимир Юрьевич! Да это же шлюхи (они не так выражались: мать-перемать!), бейте их просто в морду, они по-другому не поймут! Ведь это же проститутки! Они работают проститутками на вокзале!
А девочки с достоинством отвечали:
– Да, мы проститутки, но зато мы честные люди, а вы воры!
Я всё рассказывал директрисе «Невероятной школы» – Алентине Владимировне. Это у неё имя такое было невероятное: Алентина. Это была хорошая  женщина – бывшая спортсменка, а ныне стройная и высокая женщина предпенсионного возраста – со следами былой красоты и былой спортивной величественности. У неё были стальные нервы и какое-то глубоко спрятанное чувство юмора, которое она старалась никому не показывать. Она объясняла мне мою задачу в этом классе так:
– Владимир Юрьевич! Вы должны войти туда на сорок минут урока, никого оттуда не выпускать и продержаться там все сорок минут. Делайте – что хотите, но только держитесь! Я вас просто умоляю: держитесь! Если кого-то нет на уроке, непременно отмечайте в журнале. У нас уже бывали случаи, когда приходили следователи и обнаруживали, что у этих детей есть алиби – какая-то оценка в журнале, хотя их на самом деле не было в школе и они участвовали в преступлении. Не надо делать им алиби – пусть отвечают, если что!..

Хороших девятых классов в «Невероятной школе» было два: один просто хороший и даже безобидный, а другой хороший, с очень сильными учениками, но некоторые из них были чересчур заносчивы. Так вот: классным руководителем в этом классе была молодая учительница, выпускница университета. В прошлом: золотая медаль в школе и красный диплом в университете. Из обеспеченной и приличной семьи – я бывал у них в гостях много раз. И вот эта самая девушка спала с тамошними мальчиками и держала их по этой причине в таком повиновении, что те не смели и пикнуть.
Она со смехом рассказывала мне – с кем спала и как. Я спокойно и почему-то даже равнодушно слушал. Это было жуткое время – страна пролетала над пропастью, и сейчас нам уже не всё понятно, но сделать и в самом деле нельзя было ничего.
Она преподавала в тех же самых классах, что и я. Мы держались друг за друга: она помогала мне, а я – ей.
Так вот, девочки из того класса, где все мальчики были ворами, а все девочки проститутками, очень уважали её и считали своим человеком. Они показывали ей притон, устроенный ими в одном из тёплых полуподвалов того микрорайона, и всё ей объясняли… Там были сооружены лежанки на досках возле тёплых труб, и там девочки и работали. А учительница, каковую они принимали за свою, всё это видела и потом рассказывала мне.
Однажды зимою директриса подняла тревогу: мальчики из класса, принадлежавшего любвеобильной учительнице, взобрались на крышу здания школы и бегают по ней, играя в снежки! И надо было загнать их назад, пока они оттуда не сорвались и не разбились насмерть. Директриса попросила меня залезть на крышу и заставить всех спуститься в здание школы.
Но молодая классная руководительница сказала мне, чтобы я не делал этого. Она вышла во двор и крикнула мальчикам, чтобы те немедленно спускались. И те тотчас же повиновались.
Это были крепыши, и, хотя им было по пятнадцати лет, но выглядели они как здоровенные мужики. И как же было странно и забавно смотреть на то, как хрупкая девушка подбежала к ним и стала хлестать их всех со всего размаху по мордасам, по мордасам! – да так, что у них головы мотались туда-сюда, туда-сюда. Они стояли перед нею и терпеливо, с почтением ждали, когда она наконец-то устанет.
Да уж!.. Так отдрессировать школьных хулиганов – это был несомненный педагогический успех, но – какою ценою он был достигнут!
Строго говоря, ведь это была педофилия.

Но я ещё не всё рассказал.
Я был классным руководителем в десятом классе. Если девятых классов было пять, то десятых – всего два. Один сильный, другой слабый. У меня был слабый.
Дети в нём были совершенно безобидными, просто учились слабо. Ни единого мерзавца, хулигана или мошенника там не было – это я точно знаю.
К концу первой четверти в класс пришёл новенький мальчик: его отчислили из какой-то особой спортивной школы олимпийского резерва в другом областном городе за какой-то серьёзный проступок, о котором я так ничего и не узнал. И вот он вернулся в Ростов-на-Дону, где жили его родители, и пришёл в мой класс.
Огромного роста, атлетически сложенный крашеный блондин с голубыми глазами и чёрными бровями (потому что он был на самом деле брюнет). Вежливый, сдержанный. Но он сразу же провозгласил всем своим поведением: хозяин здесь я.
Вообще-то крашеных блондинов у нас, на Руси, не очень-то уважают. Я слышал, как девочки с презрением фыркали между собою: крашеный блондин! Но факт его появления был воспринят всеми очень серьёзно.
Часть мальчиков перешла на его сторону, а часть осталась верна другому лидеру – нормальному парню, с которым я поддерживаю отношения и по сей день. Он обладал такою же точно комплекцией, но отличался честностью и порядочностью. Конфликтов между двумя группировками не возникало: новоявленный бандитский авторитет был достаточно умён и хитёр. Но напряжённые отношения – были. А уж конфликты с мальчиками других классов получались весьма серьёзными: драки с кровью. В скором времени я понял, что этот ярко-жёлтый – самый страшный человек в нашей огромной школе. Я понимал, что он связан с какою-то преступною группировкою, но доказательств никаких не имел.
(Позже я узнал, что он состоял в банде, которая занималась торговлею фальшивыми спиртными напитками.)
С ним всегда был мальчик из хорошей семьи, который стал выполнять роль оруженосца возле своего господина. Фактически он стал человеком номер два по степени влияния в моём классе. В подражание хозяину он не стал красить волосы, но учудил по-другому: покрыл свою пышную тёмно-русую шевелюру лаком. Однажды я пощупал его причёску – она напоминала то ли пластмассу, то ли с трудом гнущуюся проволоку. Со стороны это выглядело нелепо: за одною партою сидят крашеный блондин и лакированный шатен. Но всем было не до смеха – заправляли классом именно эти двое.
И вот как-то раз я пришёл домой к этому мальчику и в его присутствии поговорил с его мамою.
Это была порядочная женщина, не так давно овдовевшая. Её покойный муж был при жизни человеком обеспеченным, с определённым положением в обществе и даже оставил после себя сборник стихов, которые вдова хотела где-то опубликовать… И вот являюсь я и говорю ей: так, мол, и так, ваш сын связался с плохим одноклассником, пребывает от него в зависимости, всячески угождает ему, и я подозреваю, что всё может закончиться весьма печально, потому что этот парень имеет какие-то связи с преступным миром.
А мальчишка присутствовал при этом разговоре. Он стал высмеивать меня, спрашивать, какие у меня есть доказательства, а я ответил так:
– Доказательств нет никаких, но нутром чувствую, что это так.
Мать была со мною очень любезна, но не поверила мне. И я ушёл.
И потом я побеседовал с матерью моего классного бандита, но та уже была не столь любезна со мною. Она пришла в истерическую ярость, нахамила мне и заявила, что будет жаловаться куда-то и на что-то…
И потом, по прошествии учебного года (1991/1992), я уволился из «Невероятной школы» и перешёл в структуру частных школ, где и работал потом долгие годы.
И вот, по прошествии двадцати пяти лет, я встречаю мать того мальчика, который подпал когда-то под влияние того школьного бандита.
Женщина к этому времени сильно постарела, изменилась внешне, и я узнал её лишь по фамилии.
Я спросил: а вы помните, как четверть века тому назад я был у вас дома на правах классного руководителя и предупреждал о том, что ваш сын спутался с плохим одноклассником?
Она ответила, что совершенно не помнит. Я назвался ей по фамилии, мол, Полуботко я, Владимир Юрьевич, но она меня и тогда не вспомнила. Тогда я стал говорить о её сыне, о том классе, о том бандите и о многих таких обстоятельствах, которые посторонний человек никогда бы не узнал.
И она поверила, что я и впрямь бывший классный руководитель её сына, прониклась ко мне расположением и поведала мне о том, что было дальше – после моего ухода из «Невероятной школы».
Вот что было.
Её сын всё-таки оказался хорошим и умным парнем и отошёл от того бандита. Хотя влип в другую неприятность: в той школе была ещё одна молодая учительница-нимфоманка, и та не просто соблазнила этого мальчика, но даже и женила его на себе, когда он стал совершеннолетним. И у них родились двое детей, но потом этот брак распался. К чести той женщины, должен заметить, что у неё были вполне приличные внешние данные, да и другие её характеристики были вполне хорошими. Ну, да: соблазнила, но с кем не бывает!..
А тот бандит сразу после окончания школы поступил в престижный институт города Ростова-на-Дону, отучился в нём и получил диплом о высшем образовании. Мне это представляется совершенно невероятным, потому что на моей памяти учился он в школе отвратительно, и при его знаниях поступить после школы куда-то в высшее учебное заведение или даже в техникум было совершенно невозможно. Но вот – поди ж ты! – поступил! А объяснение я даю этому – довольно простое: его мать была преподавателем в этом институте и, как представляется, имела там серьёзные связи. При её агрессивности и напористости у неё, видимо, всё получалось хорошо… Мне потом доводилось разговаривать с сотрудниками этого института, и я спрашивал: помните ли вы эту женщину? Её помнили, и отзывы о ней были резко отрицательными.
После окончания института этот парень снова пошёл по бандитскому жизненному пути, на чём-то попался, сел в тюрьму и, отсидев срок, запил с горя.
Его мать вдруг заболела и умерла, и он стал пить ещё сильнее и даже начал колоться, что вообще-то встречается довольно-таки редко. Затем он вовлёк в пьянство и в наркоманию своего младшего брата, который когда-то в школе считался хорошим мальчиком (хорошо учился и вовсе не был хулиганом!), и потом оба брата дошли до белой горячки, и оба умерли от пьянства. Сначала – младший. А потом – старший.
И это были три смерти за один год, а точнее – за несколько месяцев одного года!
Видел я его могилу на Северном кладбище в Ростове.
Знакомое лицо на мраморной плите, знакомая фамилия в сочетании со знакомым именем. Посмотрел на даты жизни и смерти: страшное зрелище – эти цифры! Умереть так рано – ведь это страшно. Человек умер не на войне, не от тяжкой болезни; он умер так, что можно было и не умирать, а жить и жить!.. Кто его убил? Думается, это была, прежде всего, безответственная и властолюбивая мать, а во вторую очередь – отец, который согласился с нею. Как можно было отдать мальчишку в спортивную школу-интернат, находящуюся за пределами Ростовской области? На что эти родители надеялись, когда отдавали его туда? Вот он там и получил навыки бандита, потому что спорт и организованная преступность у нас в те годы были очень тесно связаны. И уже потом – всё пошло-поехало… Ведь они же могли его отдать куда-нибудь по военной части. И стал бы он потом офицером, приносил бы пользу, а не вред.
Хотя-хотя-хотя… Ой, кто знает! Может быть, всё дело в генах, а это такие зловредные штуки, что с ними не поспоришь. Выучили бы его на офицера, а он бы стал потом офицером-садистом или офицером-предателем. Сколько предателей было среди нашего офицерского состава во время недавних событий на Северном Кавказе!..
В любом случае, это был самый худший ученик, какого я видел за всю свою педагогическую практику, а его мать – это была самая худшая из всех матерей, каких я только наблюдал у своих учеников. Пока я был учителем этого парня, я не знал многих страшных подробностей его пакостной жизни, но просто догадывался о них. Но уже потом, годы спустя, одноклассники рассказывали мне про него: он, для развлечения, занимался уличными грабежами: останавливал, грабил и зверски избивал случайных прохожих.
Может быть, то, что с ним случилось, это лучший выход из всех?.. Впрочем, нет. Не думаю.

В связи с его судьбою, впору подумать об интернатах. Во все последние десятилетия российской истории школы-интернаты и детские дома – всегда были поставщиками преступности. Бывало много всяких исключений из этого правила – взять хотя бы судьбу моей собственной матери! – но, в общем и в целом, всё обстоит именно так: интернаты – это плохо. Нужны живые родители, нужна семья, нужны отеческий и материнский надзор за ребёнком.
Замечу, что интернат, в который был отдан этот парень, считался элитарным. Это была особая спортивная школа, где готовили будущих олимпийских чемпионов, а он имел все качества для того, чтобы стать в будущем чемпионом мира, ибо с самого детства был блистательным спортсменом!
Но ведь есть же ещё интернаты для особо одарённых детей – для будущих математических гениев, для будущих гениальных физиков. С ними-то – как быть? А как быть с суворовскими и нахимовскими училищами? Отменить это всё, что ли? Пусть все будущие научные гении, космонавты, офицеры и генералы сидят по домам, а мамочки с папочками пусть им там сопли вытирают – так, что ли?
Нет, конечно. Думается, если есть какая-то духовность, если есть дисциплина, если есть мощный педагогический коллектив, то этим самым всё и решается. Но в любом случае, интернат – это большой риск.
Приходит на ум роман Джеймса Джойса «Портрет художника в юности». Там описывается элитарнейший интернат, где всё – самое лучшее. И ведь это была мерзость! Разве не мерзость, когда мальчики ставят между собою гомосексуальные опыты?..
Вспоминаю рассказ своих знакомых из Западной Европы (не буду называть страну и – никаких имён или других уточнений). Мальчика отдают в элитарный интернат с мощным католическим уклоном. Мальчик выходит оттуда со знанием нескольких иностранных языков, играет на фортепьяно, имеет глубокие познания в математике и других науках – познания, которые позволили ему в дальнейшем сделать карьеру. Но в интернате он весь первый год непрерывно плакал и считал, что мать его предала. И этот первый год стал для него шоком на всю оставшуюся жизнь! Потом, когда туда же были направлены его младшие братья, он немного привык и смирился со своею участью. Его младшие братья выросли в богачей и ворочают теперь гигантскими суммами, а старший брат так и остался простым человеком. Богатые младшие братья ничем не готовы поделиться с ним, да и между собою не ладят. Постаревшая мать, которой сейчас далеко за девяносто, находилась под присмотром как раз-таки младших братьев, и те, сговорившись между собою, отдали её в дом престарелых. А ведь они на свои деньги могли бы купить ей дворец – или замок! – и нанять ей целую толпу прислуги и медицинских работников.
Зачем они сделали это? Почему?
Они отомстили ей за тот роскошный интернат, в который она когда-то их всех упекла. И они все эти годы ненавидели её за это, хотя и не решались высказаться открыто.
Лишь старший из этих братьев понимает, что нынешние события в Европе приведут к её гибели. Остальные одобряют их и своему старшему и самому благоразумному брату заявили: ещё раз скажешь, что тебе не нравится заселение Европы неграми и арабами, и мы подадим на тебя в суд!
Негры и арабы, по разумению младших братьев моего знакомого, всенепременно должны въезжать в Европу, и чем больше – тем лучше. Они родной матери отомстили, они и Европе мстят за что-то и желают её гибели!
Кстати, в этом католическом интернате однажды был выявлен эпизод с педофильским сюжетом: какой-то учитель любил спать с мальчиками, но дело тогда замяли…
Кстати уж и совсем другое: моя мысль о том, что мальчиков нужно воспитывать отдельно от девочек, не находит подтверждения в случае с моим знакомым из Западной Европы. Он долгое время ничего не знал о женщинах, не имел ни малейшего представления о том, какими они могут быть и, как только вышел из стен своего католического и элитарнейшего интерната, сразу же был окручен опытною женщиною, которая женила его на себе и затем испортила ему жизнь. Должно быть, такая уж сильная оторванность мальчиков от девочек – это не так-то уж и полезно.
Впрочем, это уже совсем другие темы, и я возвращаюсь к событиям той немыслимой и невероятной российской школы.

Что стало с тою нимфоманкою, которая столь своеобразно воспитывала мальчиков своего класса? Да она ведь и с этим моим бандитом мечтала переспать – она сама мне об этом говорила. Не знаю, впрочем, получилось ли это у неё или нет…
С нею потом всё стало распрекрасно. Она вышла замуж за одного из своих учеников, но уже в другой школе и увезла его на Запад, где они и поселились и где живут, как я думаю, и по сей день и вполне довольны собою. Да и пусть!

Мои самые приятные воспоминания относятся к «Жар-птице». В лихие девяностые годы у меня была интересная работа, и я имел полную свободу педагогического творчества. Все мои уроки всегда были открытыми. Ко мне приходили мои бывшие ученики, приходили родители нынешних учеников, приходили какие-то учителя из других школ, приходили какие-то иностранцы и что-то снимали на какие-то видеокамеры. Я и мои дети на них на всех даже и не обращали внимания. В каждом классе всегда были диваны и кресла для таких гостей, и кто там на них сидел – нас это мало заботило.
Условия для детей в «Жар-птице» были такие: класс для занятий, тут же зал для отдыха и приёма пищи этих же детей; у каждого класса свой собственный санузел – большое помещение с унитазами, душевыми, полотенцами для каждого ученика; у каждого класса была и своя раздевалка.
Я завтракал и обедал вместе с детьми. Официантка подавала нам еду – подносила, уносила. И всё было очень вкусно, а для меня, учителя, ещё и бесплатно.
Уроки литературы мне нравилось проводить не в классных комнатах, а в залах для отдыха. Дети живописно лежали или на ковре, или на диване – кому как удобно, а я утопал в мягком глубоком кресле и что-то читал детям или рассказывал, изредка попивая чай или кофей, которые ставил на соседний столик. И чуть не забыл! В каждом классе было-то всего-навсего десять-двенадцать человек детей. Это означало, что я всех успевал опросить и всем всё объяснить.
Оценки каждому отдельному ученику у меня выставлялись почти каждый день.
Помню, я писал в шестом классе сочинение на тему: «Кем я хочу стать, когда вырасту». Работали мы на двух уроках. На первом уроке все писали черновик сочинения, показывали его мне и согласовывали со мною, а на втором уроке писали уже всё на чистовик. Дети сидели – кто как. Одни в классе, другие в зале, третьим была нужна тишина, и они писали в раздевалке на подоконнике, а кто-то лежал на ковре и, положив тетрадь на твёрдый паркет, писал…
И тут заходит директриса и следом за нею – какая-то иностранная делегация.
Директриса спрашивает у меня, чем мы тут занимаемся, и я отвечаю: пишем, мол, такое-то сочинение. Директриса переводит мой ответ с русского языка на иностранный, и потрясённые пришельцы глазеют на нас, фоткают и снимают на видеокамеры. Проходят по залу, потом заходят в классную комнату…
А дети даже не оглядываются на них – до такой степени им было интересно моё задание и неинтересны иностранные гости!
Да, это было прекрасно! И это был самый обыкновенный рабочий день.

Но потом стали приходить бандиты.
В первый год была лишь одна бандитка. Она ничего не делала, проводила среди нас какие-то опросы, писала по ним какие-то отчёты. И получала за это полноценную зарплату. На второй год было уже несколько бандитов, которые получали зарплату из нашего фонда, ничего при этом не делая (об одном из них я расскажу позже: это был навязанный нам со стороны директор государственной школы). На третий год бандитов было уже штук десять, а на четвёртый год – толпа. Из районного отдела народного образования, из городского отдела, какие-то неизвестные и тёмные личности с улицы – все они навязывались откуда-то на наши головы и поглощали деньги, идущие от богатых родителей на зарплату учителям.
Ну и потом эта прекрасная школа рухнула под тяжестью бандитов и стала обыкновенным притоном по вымогательству и скверному обучению. Все хорошие учителя оттуда ушли в полном составе, а всякая новая дрянь – безграмотная и хищная – заняла наши места.

И под конец этой главы расскажу про одну жизненную встречу.
В «Невероятной школе» в том самом классе, где девочки и мальчики ненавидели друг друга, был такой мальчик по имени Саша. У него было лицо то ли прирождённого мошенника, то ли комического артиста. Это был рыжеватый блондин с чёрными глазами, толстенький, но весьма крепенький. Однажды он у меня на уроке сцепился со своим соседом по парте, да так сильно, что я уже стал бояться, что дело дойдёт до смертоубийства. Я пытался оттащить его за шиворот, у меня не получалось, и тогда я двинул ему кулаком по спине. Не очень сильно. Но мальчишка вдруг взвыл от боли.
– Что ж вы делаете? – возопил он. – Меня и так недавно побили, и у меня как раз в этом месте болит, а ещё и вы бьёте!
– Кто побил? – спросил я. – Свои?
Мальчики вокруг заорали:
– Какие там свои? Мы своих не бьём! Это его чужие отметелили!
Мне стало стыдно, и я попросил у него прощения. Он меня, не задумываясь, простил. Он вообще отличался добродушным и смешливым характером.
И вот прошло десять лет, и я случайно оказался в Железнодорожном районе Ростова в довольно-таки мрачном месте, мимо которого желательно не проходить никогда, а если и проходить, то не смотреть на него. И встречаю этого Сашку. Он стоял в большой компании бандитов, и все, казалось, чего-то ждали. Мне так почудилось, что там намечалось выяснение отношений с кем-то ещё, чьего прибытия все ждали.
В эту часть Ростова я не должен был заходить вообще никогда, а если уж меня туда и занесло, то, увидев такую компанию издали, я должен был поменять маршрут и не проходить мимо них. Надо же было что-то соображать! Но я почему-то пошёл. И тут из компании выделился этот самый Сашка.
– Здравствуйте, Владимир Юрьевич! – радостно закричал он мне.
– Привет, Саша! – ответил я. – А ты что – меня ещё не забыл?
– Я вас никогда не забуду! – ответил он мне проникновенно и почти со слезами на глазах.
И я подумал: «Значит, не зря я воспитывал его».
Стал спрашивать его об одноклассниках. Он отвечал: тот сидит, этот сидит, этот повесился, тот умер от передозировки, а тот другой – уже освободился. Бандиты окружили нас и с интересом слушали наш разговор. Лицо у Сашки было уже не таким комичным, как прежде, и я, по каким-то признакам, видел, что он здесь самый главный.
– Чем занимаешься? – спросил я. – Где работаешь?
Сашка кивнул на находящееся рядом с нами исправительно-трудовое учреждение номер десять.
– Да вот здесь и работаю.
– В колонии, что ли?
– Боже упаси! Я работаю здесь, на улице: помогаю добрым людям, которые приходят сюда, перебрасывать посылочки с хавчиком и с бухлом, передавать на зону письма.
– Перебрасываешь через забор?
– Да когда и перебрасываем, а когда и другими способами передаём, – ответил он уклончиво. – Тут у нас всё налажено.
Меня поразило: он говорил мне это так, будто я был для него своим человеком, которому можно доверить любые тайны. Я – свой. И окружавшие меня бандиты смотрели на меня так же: как на своего!
Я подумал: «У меня что же, на лбу написано, что я такой же бандит?»
Я спросил Сашку:
– Ты веришь в Бога?
Он ответил задумчиво:
– Да вот всё думаю и думаю о нём – то мне кажется, что он есть, а то кажется, что нету. И не пойму.
– Есть, – сказал я ему. – И ты верь. Ну, счастливо тебе!
Бандиты почтительно расступились передо мною, и я пошёл дальше.

И всё-таки: есть ли в том, что я рассказал, хоть какой-то оптимизм?
Есть! Даже и в самые худшие годы можно было сделать нечто хорошее в народном образовании – и в частных школах, и в простых. А если можно было тогда, то, значит, можно и сейчас.
В каком-то старинном французском фильме знаменитый в те времена артист Жан Габен, изображавший умудрённого старца, сказал слова, запавшие мне в душу:
– Оптимист – это человек, лишённый воображения!
Так вот: я оптимист, и у меня с воображением – всё в порядке. Насчёт Франции – пессимист и я. А насчёт России – оптимист!

Глава третья. Из моего опыта репетиторства
Дело было в первой половине 90-х годов.
Времена были тяжкие, и я ужасно обрадовался, когда мне один мой знакомый предложил поработать репетитором в семье грузинских беженцев из Абхазии. Я тотчас же согласился. Пришёл по нужному адресу (беженцы ютились в четырёхкомнатной квартире), познакомился с хозяином. Это был грузин, совершенно колоссального телосложения. Он был каким-то бизнесменом и, по совместительству, спортсменом – крупным специалистом по какой-то борьбе. Даже и с какими-то титулами и наградами: помнится, там у него стояли какие-то кубки и висели на ленточках какие-то медали.
Чисто внешне он производил впечатление свирепого бандита, но, тем не менее, я сразу поставил себя так: я его называл на ты, а он меня на вы.
Я спросил его прямо:
– А чего ты в свою Грузию не поехал? Почему выбрал Россию?
Он ответил мне очень серьёзно:
– Там власть принадлежит бандитам, а здесь всё-таки не так страшно жить.
«Вот те на! – подумал я. – А мне-то показалось, что он и сам бандит».
Он рассказал, что его двенадцатилетний сын Вахтанг никогда не ходил в школу – потому что некуда было ходить. Мать пыталась заниматься с ним своими силами, но не очень-то преуспела по этой части.
Младший сын, семилетний Лукиан, который слушал наш разговор, заявил с вызовом:
– А я не буду учить русский язык!
– Ну, и дурак! – проговорил ему отец. – Куда же ты без русского языка денешься на этом свете?
– Всё равно не буду! – повторил Лукиан.
– Будешь, – заверил его отец. – И Вахтанг тоже будет. А не будете учить язык – выпорю. И он, взяв мощный офицерский ремень, многозначительно потряс им в воздухе.

Преподавать я вызвался старшему мальчику русский язык и русскую литературу, а заодно взялся обучить его же и основам английского языка. Денежное вознаграждение мне было назначено такое, что я просто за голову схватился: после таких денег уже не имело ни малейшего смысла ходить на основную работу. Но я всё-таки ходил и на основную тоже – не из жадности, а так, на всякий случай. Мало ли что!
Были преподаватели и по другим предметам. Не знаю, почему так вышло, но они получали намного меньше меня – я потихоньку спрашивал у них.
Занимался я только с Вахтангом, а для Лукианчика привёл знакомую учительницу начальных классов – Татьяну Евгеньевну. Это была замечательная женщина – умная, добрая и терпеливая.
Вахтанг кое-как говорил по-русски, но писать и читать почти не мог, ибо знал не все буквы русского алфавита. Слово «Пушкин» он где-то слышал, но не знал, кто это такой, а слово «Лермонтов» для него уже было пустым звуком. В школу он никогда не ходил, и пойти прямо сейчас в обычную российскую школу был не в состоянии. Мне и другим преподавателям предстояло в течение года подготовить его до такой степени, чтобы он потом смог прийти в обычную школу и там на равных учиться с русскими детьми.
Безграмотность и невежество Вахтанга были ужасающими, но я отнёсся к этому спокойно. Я пообещал ему в присутствии его родителей, что через год он будет знать русский язык лучше, чем б;льшая часть детей того класса, в котором он будет учиться.
Наперёд скажу, что я сдержал своё слово: через год он знал русский язык в таких подробностях, какие и не снились даже хорошим одиннадцатиклассникам. Я с ним прошёл полностью весь курс русского языка – за всю школьную программу, вогнал в его голову все правила, все склонения и все спряжения, все части речи и всю премудрость синтаксического разбора.
Сделать это было очень нелегко. Например, я выяснил однажды, что в грузинском языке нет винительного падежа, и мой мальчишка никак не может понять, в чём смысл этого падежа в русском языке. Для того, чтобы понять, почему именно этот падеж не доходит до его сознания, мне пришлось порасспрашивать его самого и его родителей об устройстве грузинского языка, узнать, какие там есть падежи, и лишь после этого я понял, почему моему ученику не лезет в башку именно винительный падеж. И я нашёл способ объяснить ему этот падеж, и он понял его смысл и перестал делать ошибки.
Попутно мы учили русские стихи. Каждый день я задавал ему по одному стихотворению из русских классиков. Каждое стихотворение мы предварительно изучали – каждое непонятное слово выписывалось и заучивалось, и только после этого мальчик приступал к выучиванию наизусть всего стихотворения. К концу года он знал огромное количество стихов. Уговор у нас был таков: я спрашивал заданное стихотворение, и он мне его отвечал. Потом я переходил к пройденным стихам и спрашивал их вразброд – начиная с середины или с какого-то одного слова. Он должен был подхватывать и продолжать дальше.
Точно так же мы с ним учили и английский язык. Но я об этом не буду рассказывать, потому что это не есть тема моей книги.
Удивительное дело: с нами на всех занятиях присутствовал Лукиан – младший брат Вахтанга. Ему было интересно. Отец как-то раз спросил меня:
– Он вам не мешает? А то я его сейчас прогоню.
Я ответил:
– Нет-нет, не мешает! Помогает даже.
И в самом деле: семилетний грузинчик схватывал новый материал на лету. Материал чужого занятия, а не своего! То есть выучивал то, что от него совсем не требовалось: падежи, суффиксы, окончания, склонения. А заодно и стихи учил: просто слушал и затем повторял.
Это была совершенно необыкновенная помощь! Когда у Вахтанга что-то не получалось, я ему всегда говорил:
– Смотри! Лукианчик уже всё понял и всё выучил, хотя его никто не заставлял. Ведь он младше тебя на пять лет, и тебе не стыдно?
Лукиан при этом мог спросить меня:
– А можно я ему дам шалобан за это?
– Можно! – говорил я.
И Лукиан отвешивал своему старшему брату щелчок в лоб и приговаривал:
– Учи!
И Вахтанг, почёсывая лоб, учил.
Иногда он, впрочем, упрямился, хныкал, говорил, что ему трудно выучивать столько новых слов каждый день. И однажды я пристыдил его за это и сказал:
– А давай с тобою выпишем сейчас сто незнакомых для меня грузинских слов. Я выучу их к завтрашнему дню, и ты меня проверишь!
Вахтанг удивился:
– Но сто слов за один день выучить невозможно! Это слишком много!
Я сказал:
– Много для бездельников и дураков, а для умных – нормально. А я умный!
– Вам-то хорошо: вы – умный, – промямлил Вахтанг. – А я так не смогу.
– И ты тоже умный, – заверил я его. – Ты только не знаешь об этом. Давай мне сто слов на грузинском языке!
И мы так и сделали: он назвал мне сто грузинских слов, а я записал их. На следующий день он проверил меня, и я назвал ему все сто слов. Потом он мне дал вторую такую же порцию грузинских слов, и я выучил и её. И лишь тогда он поверил мне, что учиться в таком темпе – в человеческих силах, и русский язык можно, и в самом деле, учить в скоростном темпе, а не абы как.

Не знаю, почему, но я имел над ним страшную власть. Я не сразу это понял, но когда понял, то использовал это для достижения учебного эффекта. Власть моя заключалась не столько в том, что я много знаю и являюсь его учителем, а ещё и в том, что я КОМАНДИР, а он ПОДЧИНЁННЫЙ. Он понимал это только так.
Я приказываю – он повинуется. И ослушание недопустимо!
Я никогда не ругал этого мальчика всерьёз. Самое страшное, что я мог сделать ему – это взять его за подбородок, пронзительно посмотреть ему прямо в глаза и проникновенно спросить:
– Вахтанг, ты что – плохой мальчик?
Для него это был такой страшный вопрос, что он от ужаса бледнел, и иногда у него при этих моих словах начинали капать слёзы. Я не шучу. Это так и было на самом деле.
Ежели он начинал канючить, что задано слишком много или, что он устал: я смотрел ему прямо в глаза и рявкал страшным голосом:
– Отставить разговоры! Это приказ!
И он понимал это именно как военный приказ и выполнял его!
При всём при этом он обожал меня. Когда я появлялся на пороге, он радостно бросался мне навстречу и сообщал, что всё выучил. Если мне что-нибудь было нужно, то он кидался выполнять любую мою просьбу.

Однажды к нему пришёл в гости соседский русский мальчик, который был того же самого возраста. Мальчик, в отличие от Вахтанга, посещал обычную школу и нормально учился в ней. Вахтангов папа очень хотел, чтобы его сын дружил со своими ровесниками и получал от них речевую практику, да и вообще – развитие.
Вахтанг был простодушным человеком, и вот он стал хвастаться перед русским гостем, какие вещи он знает: сложные и простые предложения, сложноподчинённые с придаточными изъяснительными и придаточными определительными (до обстоятельственных мы тогда с ним ещё не дошли), изъявительное и сослагательное наклонение, совершенный и несовершенный вид глаголов…
Ничего этого русский мальчик не знал. Он говорил, что такого они не проходили. Ещё бы! Вахтанг свободно оперировал материалом по русскому языку за девятый класс, а его русский ровесник знал только материал за пятый класс, в котором он и учился.

Вот такой у меня однажды был опыт: я пообещал обучить русскому языку безграмотного грузинского мальчика так, чтобы он перегнал русских детей своего возраста – и я выполнил своё обещание.
Но какими усилиями я добился такого итога – это только я один могу представить. Впрочем, мне ведь весьма прилично платили.
Вероятно, с помощью таких методов я бы не смог заниматься ни с каким русским ребёнком, а вот с грузинским – смог. Кавказский менталитет – это особая вещь.


Глава четвёртая. Как спасаться от предателей?
Написал я главу про успешный опыт репетиторства и загрустил: и что я теперь должен писать после этого?
Я скажу – что.
Теперь я должен рассказать про столь же успешный опыт семейного образования – про то, как я занимался со своими старшими детьми от первой жены, как преодолевал сопротивление безграмотной училки по русскому языку и литературе…
А потом – что?
А потом вспомнить про свой успешный опыт самообразования. Как я работал над собою в свои школьные годы. Как я самостоятельно выучил весь школьный курс немецкого языка за четыре месяца усиленных занятий. Никаких репетиторов у меня не было. Я выучил три тысячи немецких слов, полностью выучил весь курс грамматики немецкого языка, который дети проходили в те времена в школе с пятого класса по десятый… Потом я столь же успешно прошёл весь школьный курс французского языка.
Рассказал. Дальше что?
А дальше можно было бы выложить ценные мысли о том, как современные родители должны кооперироваться друг с другом, чтобы дать то самое образование своим детям, какое им не даёт современная школа. Допустим, я занимаюсь со своим маленьким сыном и соседским ребёнком русским языком и литературою, а сосед, будучи технарём, занимается изучением математики с моим ребёнком и со своим…
И что у меня получилось бы, если бы я стал всё это расписывать – пусть даже и красочно?
А получился бы самоучитель для родителей на тему о том, как нужно бороться с разрушительными последствиями разгрома школьного образования в России.
Американские агенты (платные или добровольные) разрушают наше образование, пытаются удушить подрастающее поколение и превратить в своих рабов, а я буду с умным видом писать такие самоучители. Вот здорово!
Хотя, если говорить хладнокровно и не горячиться, то такая книга, конечно, нужна. Написать её должен коллектив честных и неравнодушных русских людей. Среди них должны быть всенепременно юристы, психологи и педагоги. Эта книга должна выйти в свет многомиллионным тиражом и появиться в каждом доме, где есть дети школьного возраста.
Родители должны знать, как спасаться от наших предателей, разрушающих систему школьного образования.
Книга такая нужна – спору нет, но это – не по моим талантам. Не осилю я такой задачи… Мои цели не столь практические; я хотел бы немного помечтать о том, каким могло бы быть наше образование, если бы не массовое предательство либеральной интеллигенции, если бы не тупость и продажность чиновников от образования, если бы не прямая работа на зарубежные спецслужбы высших инстанций нашего народного образования.


Глава пятая. Поучение от Григория Явлинского
Смотрел я как-то раз видеоматериал, в каковом Григорий Явлинский читал некую лекцию неким студентам.
Россию и страны Запада Явлинский сравнивал с дворовыми бандами и описал их отношения в такой аллегорической форме:

Забулдыги из нашего Российского двора порешили набить морды браткам из двора соседнего – Западного. Собрались уже было идти наши раздолбаи бить их, а потом глянули издалека, а там такие крутые амбалы стоят – огромных размеров крепыши! Американцы, англичане, немцы, французы, канадцы, австралийцы… Наши увидели, в штаны наложили от страху и сказали: «Нет, уж! Куда уж нам, русским придуркам, лезть на таких суперменов!» И порешили подобру-поздорову сидеть у себя во дворе, знать своё место в этом мире – да помалкивать в тряпочку. И не рыпаться больше.
Вот примерно в таких выражениях Явлинский описывал отношения России с Западом. С этаким умудрённым видом и с усмешечкою.
А закончил он свои рассуждалки моралью:
– Вот в таком незавидном положении мы сейчас пребываем. Мы должны сидеть себе тихо-тихо и не раздражать великие державы своим хулиганским поведением. А вместо всяких глупостей, типа изъятия Крыма у суверенного цивилизованного Украинского государства, являющегося неотъемлемою частью просвещённой Европы, вернуть украденный полуостров, укреплять нашу хилую экономику и наводить в нашей стране порядок, где пока что ничего, кроме бардака, нету. И только лет через двадцать – не раньше! – можно будет что-то такое заявлять о себе.
Я, пожалуй, что-то и приукрасил чуть-чуть, но образы дворовых хулиганов – отважных с одной стороны и трусливых с другой, а так же двадцать лет сроку – это его точные слова!
И говорит Явлинский всё это таким нежным и вкрадчивым голоском. Елейным, я бы даже сказал. И, чтобы юные студенты не подумали про него чего плохого (мол, не предатель ли он ненароком), он так даже один раз и ввернул такую заявочку:
– Вы поймите меня правильно – я вот это всё говорю не просто так, а с позиций истинных интересов России.
И так у него всё разумно получается и гладенько. И интонации – такие благочестивые-благочестивые…
А я вот что подумал:

Ну да, в соседнем европейском дворе – да и в североамериканском тоже! – живут страшные бандиты, и нам бы сейчас затаиться да потихонечку-полегонечку наводить бы порядочек в своём собственном дворике, а потом бы с окрепшими силами и выйти на мировую арену. Через двадцать лет – как советует Явлинский.
Вроде бы разумное рассуждение.
Но с другой стороны: а кто нам эти двадцать лет даст? Нам и двух лет спокойной жизни не дадут, ибо ненависть Запада к нам беспредельна, и Запад не согласится ни на какой вариант, кроме одного: Россия должна быть уничтожена! С каждым годом западные русофобы ненавидят нас всё больше и больше, и когда-нибудь это чем-то должно будет закончиться – либо Большою Войною с нами, либо чем-то другим. А это «что-то другое» – исламизация Европы. Когда наплыв оккупантов из Африки и исламских стран Азии достигнет некоего предельного уровня, произойдёт взрыв, и всё белое население Европы – растленное и бессовестное! – будет пущено под нож смуглыми и чернокожими пришельцами. А если кто-то и уцелеет, то лишь на условиях дальнейшего рабского существования. Европейские халифаты и эмираты создадут рынок работорговли, и белых женщин будут продавать на потеху всяким полевым командирам, которые со временем станут шейхами и эмирами. А заодно и белыми детьми будут торговать – ибо педофилия в странах Востока, да и в Африке всегда пользовалась особым почётом и уважением.
Впрочем, радоваться гибели Европы нам особенно не стоит, потому что исламисты после неё примутся и за нас и не остановятся до тех пор, пока весь Земной шар не станет одним сплошным феодальным кошмаром.
А рассуждение в духе Явлинского насчёт того, что пусть бы мы себе жили и жили, да нас бы тогда и не тронули – неправильное. Так не получится. Там, на Западе, все уверены в том, что мы до невозможности плохи, и поэтому нас надо наказать за это полным истреблением. А мы так не считаем.

Думать о том, на чьей стороне уроженец города Львова Явлинский – мне не досуг. На стороне ли он бандеровцев, на стороне ли англосаксов, или он на стороне исламских террористов – какая мне разница? Враг он и есть враг.
Но дело не только в Явлинском и таких, как он.
Ошибка была допущена нами самими ещё очень давно.
В 1814-м году, после взятия Парижа, мы должны были поступить с этим городом так же, как французы поступили с Москвою, но мы предпочли играть в великодушие и во всякие другие либеральные игры. И примитивные европейцы, уважающие только силу, нам этого не простили, когда потом сплотились в полном составе против России при так называемой Крымской войне. Это была на самом деле война полностью всей Европы против одной России. Вот как сейчас, когда все в полном составе – против нас. Впервые со времён Крымской войны!
Мы тогда, в 19-м веке, заплатили дорогую цену за слабохарактерность и недальновидность Александра Первого… Надо было нагнать на французов и прочих европейцев такого страху, чтобы на веки вечные запомнили.
Не нагнали.
Вот мы по сей день и расхлёбываем ту роковую ошибку.


Глава шестая. И что же делать родителям, коль скоро у нас такие школы?
Я не ставлю вопрос так: что же делать государству?
Я ставлю вопрос так: что делать родителям?
Государственная система допустила к власти в сфере образования нечистоплотных людей, которые задались целью уничтожить Русскую нацию, уничтожить Российскую государственность и полностью переподчинить нашу страну Англосаксонскому миру. У этой системы нет никаких других задач и глупо давать ей советы. У этих людей есть инструкции из-за океана, и в моих советах они не нуждаются…
Так что делать родителям-то?
Бороться за счастье своих детей всеми возможными методами!
Если дойдёт до усиленного внедрения ювенальной юстиции или до пропаганды гомосексуализма в школе, то Русский народ, возможно, и за оружие возьмётся – ювенальщиков будут просто убивать. А лица кавказских национальностей начнут брать в заложники этих самых ювенальщиков или членов их семей. Начнётся новый виток терроризма.
Но, пока до этого не дошло, родители должны использовать все возможные методы спокойной и законной борьбы. И я призываю именно к этому: бороться законными способами!
Родительский комитет – это самое первое и самое необходимое. Родители должны поставить под свой жёсткий контроль деятельность школы.
Почему наших детей выгоняют подметать улицы? Это законно?
Почему, по приказу проамериканской Высшей школы экономики, Министерство образования обрушило на наших детей лавину глупейших конкурсов, фестивалей и всевозможных внеклассных мероприятий, которые не имеют никакого отношения к образовательному процессу?
Почему делаются поборы на ремонт школы? Пусть Государственная Дума сбрасывается там у себя на ремонт своего здания – они там побольше зарабатывают, чем наши родители, однако же от них не дождёшься этого!
А Интернет и телевидение – что с ними делать и к кому предъявлять претензии? Объясняйте своим детям сами, что такое хорошо и что такое плохо. Телевидение у нас вражеское, антинародное, а Интернет – не только источник полезных знаний, но и свалка мусора. Если родители не будут направлять своих детей, то за них это сделают другие. Даже и не хочется читать мораль на эту тему – всё и так понятно.

А что делать богачу-бизнесмену, у которого водятся деньги? Он, бедолага, думает, что нужно отдать своего отпрыска в крутую школу и там, за большие деньги из его ребёнка сделают человека. Нет, конечно. Отдать в крутую-блатную школу? Да легче сразу застрелить, чем так издеваться над собственным ребёнком! Вы что, не понимаете, что вы его отдаёте на убой?
Так что же всё-таки делать тем, у кого много денег? Или немного, но хоть что-то есть?
Буду сейчас говорить невероятные вещи. И кто-то меня за это потом засмеёт и осудит. Или даже проклянёт.

Представим себе средненькую не слишком крутую современную платную школу.
Первичный взнос – 80 тысяч рублей (а бывает и побольше!), ежемесячная плата – 15 тысяч (и тоже – бывает побольше). А сейчас 15 тысяч – это обычная зарплата ростовского работяги – учителя, врача, рабочего.
Так вот, ежели богатый родитель способен платить 15 тысяч в месяц за обучение своего ребёнка в платной школе, то вот вам, господа богачи, совет, как этими деньгами распорядиться разумно и на благо вашего ребёнка.
Придите в простую школу и установите контакт с классным руководителем. Узнайте, какие учителя преподают два самых главных предмета – русский язык и литературу (это конечно, один-единственный предмет) и математику. И рассудите так:
– Если я готов тратить ежемесячно пятнадцать тысяч на оплату в частной школе, где из моего ребёнка делают полного идиота, то не лучше ли будет, если я эти же деньги распределю между нужными учителями в простой школе? Считать это взяткою или не считать – это всё глупости. Судьба ребёнка дороже. Эти платы можно оформить как репетиторство. Пусть учитель занимается дополнительно с моим ребёнком, и тогда будет толк.
Вот и всё.
Коли так случилось, что вы не видите вокруг себя ни одной хорошей школы, то, в принципе, можно поступить и таким образом: официально – по всей форме! – перевести ребёнка на так называемое «семейное обучение» (не путать с «домашним обучением», которое для детей-инвалидов), и оплачивать занятия репетиторов. И это будет лучше, чем отправлять собственное дитя в притон бандитизма. Но это – если уж совсем дела плохи в данной школе. При выборе школы смотрите в первую очередь на директора. Каков директор – такова и школа. Умный и порядочный директор подтягивает к себе таких же учителей, а мерзавец на посту директора… Ну, что там говорить!
Расскажу о той школе в центре Ростова, где я когда-то учился и где были мои прекрасные одноклассники Юрка, Вовка, Валька, Танечка и другие. Именно там, но уже в начале 21-го века, когда нам всем стало уже за пятьдесят, долгое время свирепствовала совершенно бессовестная директриса. Школа государственная, а не частная, но вот какие порядки эта мразь завела у себя:
Она вызывает к себе учителя и говорит открытым текстом, чтобы тот платил ей ежемесячно такую-то сумму – равную зарплате этого учителя или даже большую. Хочешь работать у меня – плати. Не хочешь – убирайся! А не уволишься по-хорошему – найдём, к чему придраться, и уволим по статье.
А коли учитель соглашается на такие условия, то что он тогда делает? Он начинает вымогать деньги у родителей своих учеников. Директриса дала ему понять: делай что хочешь, и я на это закрою глаза, но мне плати ежемесячно причитающуюся мне дань.
И что же?
И вымогают, и руки выкручивают, и платят…

Кстати, мой совет родителям: не пренебрегайте первым впечатлением!
У Петра Спиридоновича, директора школы моего детства, было лицо небожителя. Когда он величаво следовал по коридору, от него словно бы расходилось во все стороны сияние святости и непогрешимости. Все просто трепетали только от одного его вида! Вот это был директор!
У той директрисы, что превратила много лет спустя эту мою школу в притон вымогательства, было лицо убийцы – ледяные голубые глаза бессовестной и лживой женщины сами за себя всё говорили.
У Галины Васильевны, которую я вспоминаю с обожанием, было лицо респектабельной строгой дамы – она всегда великолепно одевалась и держалась так же точно великолепно.
У Александры Дмитриевны, которую я считаю просто суперменом школьно-директорского мастерства, лицо было чуть насмешливое: при встрече с нею, не вы будете оценивать её, а она вас будет просматривать насквозь.
Светлана Васильевна была типичною колхозною учётчицею времён коллективизации, когда тупая, но исполнительная крестьянка с важным видом выписывала колхозникам трудодни и держала всех в страхе и в повиновении. Завучи, при этой директрисе – это были ходячие карикатуры. Она подбирала их под свой умственный уровень.
У хозяйки школы «Альбатрос» было два лица: лицо простой русской женщины, доброй и отзывчивой, и лицо беспощадного хищника – в зависимости от ситуации.
Кстати, и Василий Шукшин тоже ведь был когда-то директором сельской школы. Судя по его лицу, он был человеком с тяжёлым характером. Ну а вы какого характера хотели от директора школы? С другой стороны, черт гениальности в этом лице можно было и не разглядеть – мужик как мужик, немного зловредный и немного себе на уме, как и все настоящие русские мужики. А она, эта самая гениальность, в нём всё-таки была!
Конечно, чисто внешним впечатлениям не стоит особо доверять, ибо ли;ца у школьных директоров (как и у всех остальных людей на свете) могут быть весьма разными.

В наше время могут быть такие случаи, что хорошей школы рядом нет нигде. Везде лишь плохие или очень плохие.
Недавно я позвонил домой одному своему знакомому директору школы. Он долгие годы считался гением директорской профессии, содержал школу в образцовом порядке, набирал себе только умных учителей и вообще у него там всё было здорово. Я его помню, ещё, когда он был выпускником университета – он вырос за эти годы и показал, что педагогика – это его истинное призвание.
Спрашиваю: ну как дела в твоей знаменитой школе?
А он отвечает унылым голосом:
– Нет никаких дел, и нет никакой школы.
Я изумился.
– А что такое?
– Уволился – вот что!
– А зачем уволился?
– Затем, что не хочу быть участником развала нашего образования!
Вот так. Это говорил честный, талантливый, умный человек – мне ли его не знать!
А кто пришёл на место честного директора, уволившегося добровольно?
А сами догадайтесь!

От другого знакомого слышу такое мнение: у власти в народном образовании – предатели!
Я ему возражаю: да с этим сейчас никто и не спорит. Ну а простые учителя на местах – тоже предатели?
Нет, это просто малоквалифицированная рабочая сила. Ей приказали внедрять в жизнь антинародные приказы сверху (ЕГЭ, установку на потребительство и бездуховность), и они тупо выполняют приказы.
Я спрашиваю: а родители – тоже предатели?
Они такие же, как и эти учителя, потому что учились в школах в те самые девяностые годы, когда всё рушилось. Они получили в своём детстве такой заряд западной пропаганды, что сейчас уже сделать ничего невозможно, и у них дети будут уродами ещё и большими, чем они сами.
Спрашиваю: и что же делать?
Слышу в ответ: спастись всей Русской нации уже не удастся, ибо нация обречена. И спасать её с помощью школы – это полное безумие. Школа не союзник Русской нации, да и Российской – тоже. Современная школа в России – это инструмент в руках западных разрушителей и ничего больше!..
Меня охватил ужас при таких рассуждениях моего знакомого, и я спросил его: что же всё-таки делать? Ведь ты мне так и не ответил на мой вопрос!
Он ответил: спасаться надо порознь, по принципу «каждый сам за себя». Тебе дорог твой ребёнок, вот и спасай его сам. А большинству нынешних российских и русских родителей собственные дети не дороги, и они готовы отдать их на растерзание Монстру современной российской школы…

Я, конечно, очень огорчился от таких рассуждений, но не стал с ними соглашаться так же, впрочем, как и отметать напрочь.
И я снова ставлю свой вопрос так: что же делать нынешним русским и российским родителям? Пусть не всем, а только тем немногим, кому дороги их дети!
Макаренко писал в своей книге «Воспитание в советской школе»: мы, мол, не можем заниматься каждым ребёнком по отдельности, мы провозглашаем коллективное воспитание!
И я провозглашаю всё в точности то же самое: да-да, конечно! Но, как говорится в русском народе:
НА БОГА НАДЕЙСЯ,
А САМ НЕ ПЛОШАЙ!
Поэтому не следует слишком уж сильно уповать на государство. Действовать должен каждый по отдельности! Берите каждый по отдельности своего ребёнка и давайте ему образование сами! Может так статься, что вам самим на старости лет никакой пенсии от государства не будет, и уже совершенно точно, что её не будет у ваших детей. Поэтому готовьте пенсию себе сами. Готовьте своих детей к мысли о том, что они должны будут кормить вас, когда вы состаритесь, ибо государство делать этого не будет, и объясняйте своим детям: когда у них будут свои дети, то и они должны будут делать то же самое.
Вполне возможно, что пенсии, если и будут, то лишь символические. Вполне возможно, что и народное образование, если и будет в России, то лишь символическое. Это же в полной мере может коснуться и охраны правопорядка: может так случиться, что никто не будет защищать отдельно взятого простого человека от кровожадных беженцев из Африки и других диких стран, если их допустят в Россию. Простому человеку придётся взяться за оружие…
Думается, всё же, что при самых худших сценариях, как то:
– отмена пенсий,
– отмена медицинского обслуживания,
– отмена народного образования,
– внедрение ювенальной инквизиции,
– умышленный ввоз в страну дикарей
и так далее – во всех этих случаях русский народ всё-таки каким-то образом организуется в виде обществ взаимной поддержки, в виде народного ополчения и партизанских отрядов – и так далее. Возможно, всё кончится большою кровью и каким-то слоям населения России придётся либо погибнуть, либо успеть вовремя сбежать от народного возмездия.
Всякое может быть.
А пока до всего этого не дошло – и, может быть, не дойдёт! – я самым безмятежным образом продолжу свои записки мятежного учителя и сейчас в жанре вставной новеллы расскажу об одном эпизоде в своей педагогической деятельности.

Глава седьмая. Что нужно делать, чтобы наши солдаты побеждали в каждой очередной войне?
Россия окружена врагами. Ни одна из окружающих нас цивилизаций не дружественна нам. Нам враждебна Китайская цивилизация, так же точно враждебна и Индийская (как бы она ни казалась нам привлекательною и симпатичною), Арабский мир враждебен нам, Африканский – глубоко враждебен, а Англосаксонская цивилизация – это враг номер один, страшнее которого нет ничего.
Не верю в дружбу народов.
Верю только во взаимовыгодное сотрудничество народов. Выгодно – народы сотрудничают между собою, не выгодно – не сотрудничают.
У России нет и не может быть друзей во внешнем мире. Нас предали почти все наши бывшие друзья. За построенные заводы, фабрики, космодромы, больницы с поликлиниками, культурные и научные учреждения и школы нас никто не собирается благодарить и никто нам не собирается возмещать этих расходов. Ничего, кроме ненависти и презрения, от наших собратьев по Советскому Союзу мы за это не получили.
Убеждён в том, что и ненависть, и презрение должны быть строго взаимными.
Это же касается и наших бывших друзей по социалистическому лагерю – презренные предатели! Про остальные враждебные нам страны типа Германии, Америки или, допустим, Японии – даже и говорить не хочется.
И поэтому подготовка к войне и другим формам противостояния – это самая главная задача у народного образования. Нужно воспитывать людей, которые будут любить наше Отечество и защищать его от врагов. На первом месте должна стоять подготовка ко всем видам сопротивления – от военного до идеологического, и лишь на втором месте должна стоять подготовка к созидательной деятельности.
Как у нас говорилось при советской власти?
БУДЬ ГОТОВ К ТРУДУ И ОБОРОНЕ!
Так вот: это не очень точно сказано. Ещё древние римляне учили: Si vis pacem, para bellum – Если хочешь мира, готовься к войне. А наш Русский мир, между прочим, вышел из недр Греко-Римской цивилизации, и всё лучшее, чему учили греки и римляне, для нас должно быть свято.
Стало быть, нужно только так говорить:
БУДЬ ГОТОВ К ОБОРОНЕ И К ТРУДУ!
Разумеется, при условии, что под понятием «оборона» будет подразумеваться ещё и нанесение упреждающего удара по врагу, потому что в некоторых случаях полезно бить первым, а не вторым. На подловатый вопрос с заранее заготовленным ответом «Хотят ли русские войны?» должен быть всегда готов чёткий ответ: «Да, хотят, коли нам угрожают!» Война – это не самое страшное. Страшнее войны – рабство. А оно совершенно неизбежно для любого племени, которое ведёт себя слишком миролюбиво. Если русские не хотят войны и боятся её, значит, к ним можно прийти и взять у них безнаказанно всё, что угодно – землю, дома, детей, жён, жизнь, свободу, культуру.
И что же получается? Нас уничтожают всеми возможными способами, нам готовят порабощение и гибель, а мы трусливо мямлим слова какого-то сомнительного поэтишки о том, что мы не хотим войны!
В развёрнутом виде лозунг должен быть таким:
ГОТОВ К ПРЕВЕНТИВНОМУ УДАРУ ПО ВРАГУ, А ТАКЖЕ К ОБОРОНЕ И К МИРНОЙ СОЗИДАТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ!

Когда была Великая Отечественная война, почему наши воины сражались за Россию? Не потому ли, что любили Сталина и родную коммунистическую партию?
Нет, конечно. И Сталин это прекрасно понимал и даже высказался однажды на эту тему: воюют не за нас, большевиков, а за Россию.
А что такое Россия и откуда берутся представления о России у русского или российского воина, который сражается против врагов?
От родителей и, прежде всего, от матери – это понятно.
А ещё откуда?
А ещё – из школы, из книг, из кинофильмов, из песен, из детских игр с ровесниками. И из этого всего – самым главным является школа, а в школе самым главным предметом, прививающим любовь к России, является предмет под названием РУССКИЙ ЯЗЫК И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА. На втором месте, по степени важности, находится история, а третьего места нет вовсе. Математика – она везде одна и та же: и в Гитлеровской Германии, и в Советском Союзе, и в Канаде, и во Франции. И точно так же физика или, допустим, химия.

Мысль не моя – я её где-то когда-то вычитал, а где – не могу вспомнить, и в моём вольном пересказе она прозвучит так:
Ту войну выиграли учителя русской литературы и русского языка!
Мальчики и девочки учили когда-то стихи Пушкина и басни Крылова, проникались чем-то важным (готовыми поэтическими формулировками, например), а после этого стали взрослыми мужчинами и стояли насмерть перед лицом наглого и жестокого врага.
«Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет», или «Мороз и солнце день – чудесный», или «Скажи-ка, дядя, ведь не даром…» – это такие сильные доводы, что им нет равных. Гитлеровские солдаты таких доводов не имели в своём распоряжении, да у них и поэтов таких никогда не было. Хвалёные Гёте или Шиллер не вышли на такой же поэтический уровень, как наши Пушкин и Лермонтов, и вообще они зануды и писали не для народа, а для избранных; Генрих же Гейне – откровенно слабый поэт. По-настоящему великий немецкий поэт Райнер Мария Рильке любил Россию и воспевал её в своих стихах, но преподавать такое в немецких школах было невозможно, потому-то его и мало кто знал. Немецкие писатели-реалисты были только слабыми и ни единого яркого памятника реалистической литературы не оставили после себя. Никакими достоевскими, тургеневыми и толстыми у них в художественной литературе даже и отдалённо не пахло.
Был у немцев, правда, гениальный сказочник Гофман, который в своих фантастических произведениях предупреждал соотечественников о грядущих бедах ничуть не меньше нашего Достоевского. Но немцы не любили Гофмана и никогда не понимали его. Он был оценён по достоинству лишь в одной-единственной России.
Так вот: в той войне победили русские учителя языка и литературы – немецких учителей языка и литературы. И это уже моя собственная мысль! В распоряжении немецких учителей не было такого же литературного материала, какой был у наших учителей.
Стало быть, с учителями победили ещё и наши писатели-классики!
А ещё ведь в наших учебниках для детей были картинки: медвежата на поваленном дереве в сосновом лесу, или рожь до горизонта, или золотая осень, или три богатыря. У немцев и художников таких отродясь не бывало.
А ещё у нас были уроки истории, где дети узнавали про Ледовое побоище или про схватку Пересвета с Челубеем на Куликовом поле… А у немцев и событий таких в истории никогда не было: всегда первыми всех задирали и всегда получали от сильных, а то, что подчинили себе или даже уничтожили маленькие славянские народы, так то – не велика заслуга!
Я скажу прямо то, что думаю: мы были лучше, потому и победили!

Мне могут возразить: а почему мы французов побили, когда Наполеон попёр на нас? Тогда ведь лишь весьма немногие из русских воинов где-то учились. Офицеры – где-то и когда-то учились, а простые-то солдаты и партизаны в смоленских лесах – далеко не все знали грамоту.
Скажу так: у простого народа была духовность, были народные традиции, было Православие, и этого оказалось достаточно. Ничего подобного ведь у нас сейчас нет – при всей нашей образованности.

А теперь я другой вопрос задам:
Что нужно сделать, чтобы мы, в случае новой войны, потерпели поражение и были уничтожены или попали в рабство – к западным бандитам или к исламским террористам?
Отвечаю:
А вот это самое и нужно делать, что сейчас выполняют все наши бойцы образовательного фронта: школьное образование планомерно разрушается, высшее – тоже, телевидение – вражеская антинародная организация, которая сокрушает наше общество, а детские писатели пропагандирует гомосексуализм и педофилию!
Представим себе, что у нас идёт война с Гитлером, немцы наступают по всему фронту – под Москвою и под Сталинградом, а мы бы поставили у себя гитлеровских агентов руководить нашим образованием, и учителя; бы в наших школах и вузах говорили бы детям:
– Да здравствует Гитлер!
– Позор нашей армии, которая сражается против европейских ценностей, которые несут нам немцы!
– Ничего страшного не будет, если немцы займут нас хотя бы до Урала. У нас и так земли много!
Это фантазия. А вот реальность:
Евгения Альбац у нас произносит на радиостанции «Эхо Москвы» примерно такие слова:
– Я не вижу проблемы, если Китай заберёт Россию до Урала.
Это же самое говорил знаменитый сибирский писатель Виктор Астафьев: пусть китайцы заселят Сибирь! Он же осуждал оборону русскими Ленинграда – не нужно было приносить таких жертв.
А почитайте, что пишет знаменитая Мариэтта Чудакова (её достойнейший муж сейчас в гробу переворачивается!). Почитайте Улицкую – всех не перечислишь.
Иными словами: немцы пусть возьмут Россию до Урала, а Китайцы пусть возьмут Россию тоже до Урала, но только с другой стороны. Допустим, что это верное решение: нужно передать управление русскими землями более цивилизованным народам – например, немцам или китайцам.
Но где же тогда останется Россия?
А нигде!
О том ведь речь и идёт, чтобы отменить её совсем.
Вражеские агенты и маниакальные русофобы безнаказанно разрушают изнутри наше общество.


Глава восьмая. Женские педагогические коллективы
Знавал я в своё время московского литературоведа Альберта Викторовича Карельского. Я с ним сошёлся когда-то на почве любви, которую мы испытывали с ним к фантастике Гофмана. Дело было ещё при советской власти, он был профессором Московского университета, имел весьма обширные связи и, насколько я понимаю, своих обоих сыновей он определил в какую-то очень даже непростую московскую школу – именно благодаря связям, а не просто так   по месту жительства и на общих основаниях. Платных школ тогда не существовало, но школы для детей значительных персон – такое тогда было в порядке вещей.
И как-то раз он стал мне в полном восхищении рассказывать о той школе:
– Директриса там – женщина из ряда вон выходящая по своему уму и по своим организаторским способностям. Вы только представьте, Владимир Юрьевич: у неё весь педагогический коллектив, за исключением учителей начальных классов или учительниц по домоводству, состоит сплошь из одних мужчин! Она целенаправленно набирала и набирала для своей школы только мужчин и избавлялась от женщин. И вот что важно: все мужчины у неё – как на подбор! – яркие личности.
Он рассказывал мне, как дети в этой школе изучают литературу и какие пишут сочинения; рассказывал про историю, про математику, про иностранные языки… «Да, – думал я. – Вот это школа так школа! Вот что значит одна выдающаяся личность, которая притягивает к себе других таких же людей!»
Не представляю, что потом стало с этою школою, ибо люди не вечны, и та замечательная директриса, должно быть, уже и померла, но мне как-то не верится, что после её ухода кто-то продолжил её начинание. Скорее всего, оно было потом провалено, всех мужчин выжили и заменили на обычных женщин.
Но пример, о котором рассказывал мне Карельский, всё же прекрасен. Впрочем, и тут не всё гладко: легко сказать, что все они там были яркими личностями! В Москве – почему бы и нет? Умной директрисе было из чего искать: перед нею Москва, которая является сгустком всего самого интеллектуального, что только есть в России. А как быть в городах поменьше? Где найти такое скопище умных и сильных духом мужчин в маленьких Владимире, Новгороде, Курске? А уж про районные центры и сельскую местность – я вообще молчу. Там что есть – то и есть. И самая разгениальная директриса где-нибудь в Сычёвском районе Смоленской области была бы просто рада, что нашла хоть какого-то приличного учителя. А если бы она нашла там учителя мужского пола, то была бы рада, если бы тот ещё и не пил.
Потом Карельский умер, но его рассказ о необыкновенной школе запал мне в душу. Может быть, где-то ещё и было такое же, но я больше ни о чём подобном не слыхивал.

Но так уж случилось, что после падения советской власти стали появляться всяческие платные школы (я буду впредь называть их частными – условно и для простоты изложения), а там было возможно как раз такое своеволие: школа с мужским педагогическим составом!
И я сам стал потом работать в таких частных школах, где мужчины-учителя были в подавляющем большинстве, и я скажу: это небо и земля по сравнению с теми школами – хоть государственными, хоть частными! – где женщины в большинстве. Ибо чрезмерное количество женщин просто разрушает учебный процесс и калечит души детей.
И скажу страшную вещь: всякий раз, когда в таких частных школах в ходе внутренней борьбы или удара со стороны приходили женщины и вытесняли мужчин, заканчивалась и славная история таких школ.
Пока в школе господствовали мужчины – было хорошо.
Как только нагрянувшие женщины вытесняли мужчин – становилось плохо.
Женщины вторгались в это пространство очень агрессивно и целеустремлённо: протиснулась сама – протянула за собою подружку или дочку! И каждое такое проникновение означало выживание мужчин, которым выкручивали руки, против которых интриговали, на которых клеветали… Мужчина так устроен, что иногда ему легче уйти молча или даже, хлопнув дверью, но только бы избавиться от соприкосновения со склоками. Когда его берут за горло отманикюренными женскими пальчиками, когда на него орёт или клевещет бабьё, он не всегда чувствует для себя возможным вступать в борьбу с женщинами.
И уходит.
А бабьё и радо.
Кстати, и те немногие достойные женщины, которые до этого были частью и даже украшением хорошего мужского коллектива, тоже уходят в таких случаях. И заменяются на хабалок и босячек с высшим педагогическим образованием, которые со слюнявым чавканьем дорвались до кормушки.
К сожалению, умственно неполноценная, бессовестная, недоучившаяся, но властолюбивая и дерзкая фурия сельского происхождения, прорвавшаяся в город, – это и есть лицо современной российской педагогики!
Не сомневаюсь, что многие подтвердят правильность моих слов, да ещё и свои примеры приведут, и примеры эти будут один безобразнее другого.

Знаю, что многие умные женщины-педагоги думают: присутствие мужчин в школах – весьма полезно. И школьные директрисы – так же думают. Мужчин во все времена советской власти пытались как-то завлечь в школы, много об этом рассуждали, но, как бы там ни было, а профессия под названием «школьный учитель» имела при советской власти статус женской. И более того: не очень-то почётной для настоящего мужчины! И так вот оно и вышло, что целые поколения советских людей получили в школах однобокое женское воспитание. И я бы даже сказал: уродливое!
Нет, я понимаю: в начальных классах учителем может быть только женщина. Маленьким детям нужна мама – так же, как и в детском садике. Но для взрослеющих детей – уже нужна ведь и твёрдая мужская рука!
И сам себе возражу: я видел учителей мужчин и (даже директоров!) – полных раздолбаев. С гадливостью вспоминаю глупую директрису Светлану Васильевну, но, между прочим, до её назначения на пост директора школы эту должность занимал пожилой мужчина, который из-за болезни вынужден был оставить работу и уйти на пенсию. Я видел этого бывшего директора и с уверенностью могу сказать: это был такой же точно нравственный урод, но только более респектабельный на вид. У Светланы Васильевны глупость была написана просто на лице, хотя она и важничала; этот же держал себя нарочито достойно. Но лишь до тех пор, пока не начинал говорить!
Я даже помню одного ростовского учителя, который стал завучем, а потом, коли мне память не изменяет, он и до директора на какое-то время дополз. И его затем выгнали с этой должности по подозрению (только ли?) в педофилии. Позже его посадила собственная мать, которая требовала, чтобы он не водил домой с улицы маленьких мальчиков. А тот всё водил да водил. Запирался с ними в своей комнате и творил там всё, что хотел!.. Однажды он, в очередной раз, привёл мальчика домой и стал по привычке насиловать, а мать вызвала милицию, и этого психа застали за этим делом и посадили…
Ежели мужчина учитель – это не значит, что он гений. Он может быть и обычным придурком, случайно попавшим на эту работу. А женщина-учитель может быть и гением. Даже и женщина деревенского происхождения.
Я видел прекрасных, умнейших женщин-педагогов. В том числе, и директрис, но всё же общее впечатление от пребывания в женских педагогических коллективах осталось у меня оглушающе жутким: это непрерывная череда склок, сплетен, истерик, доносов, клеветы, выяснения отношений… Я наблюдал и разврат среди женщин-учителей, и наглое вымогательство, переходящее в шантаж, и сведение счетов не только с коллегами-учителями, но даже и с детьми!
Моё самое страшное воспоминание о моих собственных школьных годах связано с учительницею математики по имени Тамара Ивановна. Один-единственный её поступок, чудовищно низкий, – просто изуверский! – потряс меня на всю жизнь. Я тогда не пожаловался родителям, да они бы и не стали поднимать особого шума, но на самом деле, по тем временам были инструменты воздействия на такое хамское поведение. Если бы эта Тамара Ивановна была членом партии, то она бы в два счёта вылетела из партии, а уж с работы бы – эту хамку точно бы выперли!
Но теперь мне приходит на ум такая мысль: а может, оно и к лучшему, что я тогда не пожаловался? Спустя тридцать лет после того эпизода я случайно познакомился с сыном этой самой Тамары Ивановны. Это был хороший и умный человек. Он рассказывал мне о том, как его прекрасно воспитывала его мать – вот эта самая Тамара Ивановна. Значит же, и она не была чудовищем! Просто над нею не было строгого мужского контроля – только и всего. Между прочим, внуку этой самой Тамары Ивановны я потом преподавал в частной школе русский язык и литературу, и у меня этот мальчик остался в памяти, как один из лучших моих учеников. Однажды сын Тамары Ивановны, по моей просьбе, спросил свою престарелую матушку, не помнит ли она такого Вову Полуботку, который у неё учился в такие-то годы. Она не вспомнила меня. Ну и хорошо! А я ни сыну, ни внуку ничего рассказывать не стал.

Можно было бы составить целую книгу из перечислений женской низости, женского лицемерия и – совершенно особо! – женской мстительности в наших школах. Такая книга по-настоящему нужна, но написать её должны психологи высокого уровня. Общественное мнение нужно готовить к тому, чтобы оно признало засилье женщин в народном образовании опасным для общества.

Но с другой стороны: ежели в последние лет сто в нашем отечественном школьном образовании свирепствовали женщины, то откуда мы вдруг возьмём хороших мужчин, чтобы заменить этих плохих женщин?
Да ниоткуда!
Мужчины в школе – это стратегическая задача, на выполнение которой потребуется в лучшем случае лет двадцать. И то – лишь при условии, что государство прямо сейчас всерьёз возьмётся за эту проблему, а пока в руководстве нашим народным образованием сидят одни вредители и американские шпионы, никто заниматься этим не станет.

Хочется сделать небольшое отступление по поводу терминологии: словам ШПИОН или АГЕНТ я придаю особый смысл. В моём изложении, это некий художественный образ, ибо, говоря строго, ШПИОНОМ или АГЕНТОМ может считаться только тот, кто пойман за руку и кто получил этот сомнительный титул по постановлению суда.
То, что платные агенты среди начальства в народном образовании есть – это очевидно, и я надеюсь, что они когда-нибудь предстанут перед судом. Но тут есть вот какая тонкость: на каждого всамделишного платного агента приходится огромная толпа дураков и мерзавцев, которая делает своё чёрное дело точно так же, как и настоящие агенты, но – БЕСПЛАТНО. И вовсе не из любви к искусству, а в надежде на то, что их деятельность попадёт в поле зрения соответствующих зарубежных органов и их примут на работу уже в качестве агентов платных!
То есть мы имеем дело не только с настоящими шпионами и прямыми агентами зарубежных спецслужб, но и с целою армией выродков русского или российского происхождения. Их ещё принято называть так: ЛИБЕРАЛЬНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ.
А теперь продолжу.

Безраздельное господство женщин в наших школах – это так страшно, что нам не нужно даже и американских агентов. Наши собственные женщины развалят всё и без них. Причём делать это будут при самых патриотических лозунгах.
Женские коллективы в школах – это путь к гибели Русской нации и Российской государственности, а привести страну к гибели – это как раз и есть то самое, что и требуется – я имею в виду тех, кто искусственно разваливает наше образование по заданию вражеских государств и народов.
Иной раз просто дух захватывает при мысли о том, какие я наблюдал отвратительные примеры женской глупости в педагогических коллективах. Но, если отбросить в сторону гнев, а подумать трезво и холодно, то вот что получается: женщины ведут себя безобразно на педагогическом поприще не только потому, что их привели к этому идеи феминизма, и не только потому, что эти женщины все такие уж плохие, но ещё и то важно, что рядом с этими женщинами нет мужчин, которые бы могли одёрнуть их резким окриком, поставить их на место. Да даже и просто осудить или посмотреть недовольным взглядом. Иной раз женщина могла бы и постесняться так вести себя в школе, если бы она чувствовала себя под строгим взглядом мужчин!
Потому ли современная российская учительница истерична, что от неё ушёл муж, или муж потому от неё ушёл, что она была истерична, – не берусь судить. Но у большинства российских учительниц дела на личном фронте ого-го как неблагополучны! Разбитые женские судьбы, еле сдерживаемые слёзы и загнанность… Пожалеть учительницу за это или поругать – тоже не знаю. Ещё в мои собственные школьные годы я наблюдал отвратительные примеры женской жестокости и женской безответственности на учительском поле деятельности, которые просто оставили след в моей душе. Вот как таких можно жалеть?..
Особо хочу высказаться о директрисах. На посту директора школы не должно быть женщин. Знаю несколько примеров, когда незаурядная женщина, будучи директором школы, проявляла необыкновенные организационные и творческие способности – это Александра Дмитриевна, Галина Васильевна, да есть и другие примеры!
Коль скоро это будет какая-нибудь героическая личность вроде Натальи Поклонской, то пусть она станет хоть министром образования! Но это должно быть исключением из правил, а не правилом!
Одно несомненно: женщина-учитель нуждается в постоянном суровом окрике со стороны авторитетного мужчины:
– Ты что вытворяешь, дура! А ну-ка, возьми себя в руки! А ну-ка, веди себя прилично!
Окрик-то нужен, и учительское бабьё нуждается в постоянном строгом контроле со стороны мужичья. Но где взять таких мужчин?
А их нету! Пока мужик жил в деревне, он знал себе цену и соблюдал своё достоинство в глазах баб, а как в город переселился, так и превратился в тряпку – хоть с дипломом, хоть без диплома!

Я всё же приведу один удивительный пример. Это было в 1991/92 учебном году в той самой ростовской школе, которой я дал условное название «Невероятная» и о которой я уже рассказывал всякие ужасы: и девочки там были проститутками, и молодые учительницы соблазняли мальчиков, и то, и сё… Но, если читатель помнит, я говорил, что там же, в этой ужасной и невероятной школе, были и очень даже сильные классные коллективы с умными детьми.
Однажды в одном таком классе, а это был десятый класс «А», я рассказывал детям о писателе Куприне. А надобно заметить, что он с детских лет был моим любимейшим писателем. И вот, пока я это излагал, я высказал примерно такую мысль:
– Существует мнение, будто Куприн – это какой-то второстепенный писатель. Как говорят: писатель второго плана. А я так не думаю, я считаю его одним из самых лучших русских писателей!
А на последней парте во время моего урока сидели две тётеньки – одна завуч, а другая просто учительница. Пришли ко мне с проверкою. И у обеих образование такое же, как у меня – филологическое. Тётеньки были вреднющими, меня недолюбливали, но я к этому был совершенно равнодушен. Сидят себе и сидят. Пишут что-то и пишут… Кстати, они обе взяли с собою тетради на проверку и попутно, пока слушали меня и обменивались между собою какими-то мнениями, они ещё и свои тетради проверяли!
И вот урок закончился. Дети покидают класс, и обе тётеньки подходят ко мне и, не стесняясь детей, которые ещё не все вышли, начинают меня отчитывать:
– Мы возмущены, Владимир Юрьевич! Что вы такое тут внушаете учащимся?
Я в изумлении спрашиваю:
– Да что я такого сделал?
– Ну как же! Он ещё спрашивает! – начинают они наезжать на меня. – Зачем вы говорите учащимся такую глупость, будто Куприн второсортный писатель?
Я страшно удивился и говорю:
– Вы, должно быть, ослышались – я сказал совсем наоборот!
– Нет, вы сказали так! Мы обе слышали, что вы сказали именно так!
– Да нет же, – продолжаю настаивать я. А я знаю, что уступать таким хабалкам нельзя. Один раз уступишь – они потом тебя задушат. – Я говорил совершенно обратное тому, в чём вы меня обвиняете!
А те уже в истерике заходятся: нет, мы всё слышали, и не надо делать из нас дур! Было так, как мы утверждаем – и всё тут!
А дети вдруг перестали выходить. Стоят и наблюдают за происходящим.
И тут к нам подходит один мальчик…
Я помню фамилию того мальчика: Романов. Мальчик всегда был молчаливым, сдержанным. С виду такой из себя интеллигентный и одухотворённый: голубоглазый блондин с правильными чертами лицами – прямо ни дать, ни взять русский император. Подходит этот Романов и говорит тихим, но твёрдым голосом:
– Весь класс прекрасно слышал, как Владимир Юрьевич рассказывал нам про Куприна: мол, его некоторые считают второстепенным писателем, а он на самом деле – первостепенный!
Обе бабы упёрлись и орут:
– Нет, не говорил он такого! Он призывал, чтобы вы считали Куприна второстепенным! Мы слышали!
А мальчик Романов, этак царственно им и отвечает:
– Да что вы могли слышать? Вы сидели на последней парте и говорили о своих делах, а между делом проверяли свои тетради! А давайте я сейчас всех наших ребят спрошу, и они подтвердят, что Владимир Юрьевич говорил, а чего не говорил?
И обе хабалки заткнулись и поспешили смыться.
Вот это был мужской окрик!
Я потом на себя очень досадовал: ну почему я сам не сказал этим скандалисткам то, что сказал им этот мальчик? У меня и голос погромче, чем у него. Рявкнул бы так, чтобы они онемели (а я так могу), и пусть бы потом жаловались на меня за грубое обращение!
Школьных баб нужно всегда жёстко ставить на место. Пусть эти дуры потом поплачут (им полезно), пусть уволятся к чертям собачьим (чего таких жалеть!), но, если их не ставить на место – добра не будет.
К слову сказать, лично я не очень-то и страдал от женщин. У меня в любой школе всегда находилась агентесса, которая добровольно – я никогда ни о чём не просил! – что-то узнавала для меня тайком, что-то выведывала, о чём-то предупреждала и каким-то образом выручала меня. В моей практике были совершенно поразительные случаи женского заступничества за меня. В роли моей агентессы могла выступать и директриса школы, отбивавшая от меня все атаки, и женщина-завуч, и молодая учительница.
Помню такой случай: сижу я в пустой учительской и проверяю свои тетради.
Заходит моя коллега, русистка Ольга Евгеньевна и, без всякого повода с моей стороны, говорит:
– Господи, как же всё опротивело! Эти бесконечные склоки и сплетни! Единственный человек, с которым я в этой школе могу нормально поговорить, это вы, Владимир Юрьевич!
А эта Ольга Евгеньевна никогда в моих агентессах не состояла, и я с нею не так уж часто общался. Но, видимо, и эти редкие беседы ей нравились больше, чем постоянные разговоры с остальными женщинами школы.
Так что, лично мне-то – грех жаловаться.

Женские коллективы в детских садах – это особая тема. Ну, не могут эти коллективы быть мужскими – такова специфика этой работы. Они могут быть только женскими! И вот отсюда и проистекают кое-какие неприятности…
Но к этой трудной теме мне хочется подобраться издалека: расскажу для начала, как я служил в армии, а уже потом и к детским садам подберусь. Так надо.
Служил я в городе Уфе с лета 1970-го года по лето 1972-го. Рота, в которой я проходил службу, по всем признакам, походила на отдельную войсковую часть, хотя формально она и была в составе большого полка. Рота наша располагалась отдельно от штаба полка, и у нас была своя собственная жизнь, куда полковое начальство довольно редко вмешивалось: изредка приезжал кто-то с проверкою, и это всегда воспринималось нами как невероятное событие. Мы были сами по себе: у нас были свои собственные спортивные соревнования, свои походы в театр или в цирк, мы смотрели кино у себя в роте и лишь по праздникам ходили в полковой клуб; мы и питались отдельно – у нас была своя собственная столовая и своя собственная кухня. А все остальные солдаты полка питались в большой полковой столовой, где порядки были совершенно не такие, как у нас. И самое главное: у нас была своя собственная нравственная атмосфера – не такая, как во всём полку. У нас было больше свободы и больше простоты, чем в остальных ротах полка.
До моего прихода в роту командиром в нашем подразделении был долгое время капитан Лейтус – человек весьма суровый и при этом хитроватый, но, когда я появился в роте, я его уже не застал, и на его месте был старший лейтенант Тюменцев – человек, я бы сказал, простодушный и открытый. Этот самый Тюменцев относился ко мне очень хорошо, и мне грех было бы ругать его. Но нужной твёрдости он иногда не проявлял, а жаль.
Лейтус – это был жестокий и фанатичный офицерюга, который всех держал в повиновении и в страхе, но при этом сладко улыбался и разговаривал со всеми нарочито дружелюбно. Он никогда ни на кого не кричал, а лишь убаюкивал своим нежным голосом, но так, что у людей порою душа в пятки уходила. И от этого в роте всегда был настоящий порядок (рота считалась лучшею в полку!), его уважали и к нему не испытывали ненависти.
Однажды он пошёл проверять часовых, но сделал это вопреки Уставу гарнизонной и караульной службы. А именно: попёрся один, без начальника караула или разводящего. А дело было ночью, а погода была ненастная – с дождём и с грязью. Часовой крикнул ему:
– Стой! Кто идёт?!
А Лейтус отвечает ему своим вкрадчивым и нежным голоском:
– Это я – капитан Лейтус.
А часовой ему кричит:
– Стой! Стрелять буду!
А Лейтус говорит в своей убаюкивающей манере:
– Да это же я – капитан Лейтус! Командир роты.
И с этим словами идёт дальше.
И тогда часовой передёргивает затвор автомата и кричит ему:
– Ложись! А не то застрелю!
И капитан Лейтус лёг в грязь и, по требованию часового, положил себе руки на голову и так и лежал, пока часовой не позвонил в караульное помещение и не прибежал начальник караула.
На следующий день Лейтус построил всю роту, вызвал этого солдата и в торжественной форме поблагодарил его за безупречную службу, сказал перед всеми, что виноват и нарушил Устав, а солдату объявил отпуск с выездом на родину, а это десять суток, не считая дороги.
А между тем, вольнонаёмные поварихи, которые работали на ротной кухне, стали замечаться им в воровстве. И Лейтус приказал часовым, стоявшим на выходе в город, не выпускать никаких поварих из роты в том случае, если при них есть сумки. С пустыми руками – пусть выходят, а с сумками – нет. И велел сопровождать их к себе для последующего обыска.
Что там было у него в кабинете – никто не знает, потому что он никогда не кричал, а был со всеми ласков и нежен, но все видели: в первый день тётя Зоя вышла из его кабинета вся в слезах, а на следующий день – тётя Катя вышла с мокрым лицом…
Пойманных на воровстве поварих он не стал увольнять, а просто ласково и нежно посоветовал им впредь не воровать и делать своё дело добросовестно.
Ещё долгое время после этого поварих обыскивали, но это уже было не нужно: вынос солдатского продовольствия за пределы роты прекратился после первых двух обысков.
А потом Лейтуса перевели в другое подразделение, и на его место поставили молодого старшего лейтенанта Тюменцева – хорошего и мягкого человека, который мог кричать на солдат разве только в тех случаях, когда те уже совсем допекали его.
И воровство возобновилось. Поварихи-то оставались те же самые. Башкирка тётя Зоя и русская тётя Катя сразу всё поняли: пришёл мягкий и добрый человек, случайно попавший в армию. Воровать – можно! И, между прочим, по итогам социалистического соревнования, рота скатилась на одно из последних мест в полку.

И теперь, как и обещал, плавно перехожу от армейской темы к теме детских садов.
Представим себе один городской район. В Ростове-на-Дону – это примерно сто-двести тысяч человек. В каждом районе есть орган власти, командующий всеми педагогическими учреждениями района – школами и детскими садами.
На Тайване есть школа, где учатся 20 тысяч детей, но я говорю об обычной русской городской школе, а это плюс-минус тысяча детей. Иногда бывает и две тысячи и больше, но это редко. Грубо говоря, школа – это полк; это отдельная войсковая часть, где много людей и где все друг у друга на виду. Но тысяча детей в школе – это ведь ещё не всё. Есть ещё коллектив учителей и технических работников. И есть родители с бабушками и с дедушками. И получается большое количество заинтересованных лиц: несколько тысяч человек!
А теперь представим себе, что такое современный детский сад в таком же городе. Это не полк, детский сад – это отдельная рота. Маленькое закрытое подразделение со своим внутренним мирком, о котором не только посторонние ничего не знают, но даже и родители имеют самое смутное представление.
Ребёнка, учащегося в школе, можно спросить: а что там у тебя происходит? И он расскажет.
А о чём расспросишь малыша? Он расскажет о том, как он подрался с кем-то в песочнице, о том, что его кто-то обзывал, о том, что на танцевальных занятиях они делали вот так и вот так (и покажет – как), а на музыкальных – разучивали такую-то песенку. Вот и всё.
Когда моему сыну было пять лет, он постоянно жаловался на одну свою воспитательницу: она усаживает детей на стулья и включает им фильмы про Человека-паука, а сама ложится спать на диване…
А я постоянно объяснял своему сыну, что все эти безумные сюжеты про Человека-паука или про Гарри Поттера – это американская мерзость, которую смотреть нельзя. У себя дома я не разрешал сыну смотреть американские мультики и фильмы для детей, а тут – на тебе! Сын получает от меня одно наставление, а в садике получает нечто противоположное.
После нескольких таких жалоб сына я подошёл к воспитательнице и спросил: неужели вы и в самом деле постоянно показываете детям мультики про Человека-паука?
Она изобразила крайнее изумление, сказала, что мой сын всё сочиняет и что она всегда была злейшим врагом американской культуры и никогда не позволяла детям смотреть эти примитивные мультфильмы.
Я не поверил ни единому её слову (вижу, когда врут), но понадеялся, что она хотя бы исправится после этого разговора.
Куда там!
Через некоторое время сын мне сообщил:
– А нам Александра Юрьевна опять сегодня показывала про Человека-паука!
И так – один раз, второй, третий…
И что было делать? К кому идти жаловаться и на что? В школе можно пожаловаться на плохое преподавание, показать тетради, где учитель неправильно исправлял ошибки; можно добиться, чтобы учителю устроили проверку. А в садике что?
А ничего!
Ибо школа – это полк, а садик – это отдельная рота, да ещё и секретная.
В полку всё видно: как солдаты маршируют на плацу, как едят в огромной столовой, как ведут себя на стрельбах или на учениях.
А в отдельной и секретной роте ничего не видно. А что и видно со стороны – то непонятно.
В той группе детского сада, где пребывал мой сын, было две воспитательницы: Ирина Павловна и Александра Юрьевна. Ирину Павловну мой сын любил, а об Александре Юрьеве был плохого мнения; сын говорил, что она злая. У нас в семье мы называли обеих воспитательниц так: Хорошая и Плохая. Вот эта самая Плохая как раз и показывала мультики про Человека-паука.
Однажды я пришёл забирать сына из детского сада. Надел, как водится, бахилы и поднялся на второй этаж. Зашёл в нужную группу. Смотрю: дети играют в зале, а с ними никого нет. Позвал сына, и мы начали одеваться – дело было в холодное время года, и надо было это снимать, а то надевать, и это был затяжной процесс.
И тут я и спрашиваю сына потихоньку:
– А где Александра Юрьевна?
Он отвечает: мол, ушла куда-то.
– А давно?
– Давно.
– Почему я нигде не вижу нянечки?
– А её тоже нету.
И тогда я не стал спешить с одеванием, стал разговаривать о чём-то с сыном, во что-то играть с ним и таким нехитрым способом провёл в раздевалке пятнадцать минут…
В это время приходили всё новые и новые родители, брали своих детей, одевали и уводили домой. А я всё ждал и ждал, когда же появится Плохая воспитательница. Но так и не дождался и ушёл со своим сыном домой.
Объясню, как я понял увиденное: дети были предоставлены сами себе и могли натворить любых глупостей и несчастий; с улицы могли прийти совершенно посторонние люди и украсть ребёнка; мог произойти пожар; могло случиться всё, что угодно…
Я был совершенно поражён увиденным.
На следующий день я снова пришёл забирать своего сына. На этот раз дети были во дворе и играли на участке, отведённом для этой группы. И я увидел то же самое: воспитательницы с ними нет! А ведь это была смена Хорошей воспитательницы! Я не ожидал от неё такого!
Не хотелось поднимать слишком много шуму и я не пошёл жаловаться к заведующей, а позвонил уже из дому обеим женщинам. Говорил резко и даже перешёл на крик: мол, если ещё такое повторится, потребую, чтобы вас уволили.
Плохая бросила трубку и не стала слушать.
Хорошая покаялась, сказала, что работает в детском саду уже тридцать лет, и у неё всегда всё было хорошо, она раскаивается и боится, что её уволят.
И я как-то отошёл от гнева и хотел было не раздувать дела, но вмешалась моя супруга и пожаловалась всё-таки в районные инстанции, попросив, однако, никого не наказывать, а просто строго предупредить. Так всё и было сделано: с ними поговорили и нагнали на них страху.
И потом я окончательно усомнился, что детский сад – это так уж хорошо. Вот что было: в нашем детском садике объявили ремонт и прекратили работу с детьми на месяц. И мы с женою с изумлением заметили: за месяц пребывания дома наш сын сильно поправился, у него порозовели щёки, и он прибавил в весе.
Закончился ремонт, и мы вернули его в садик. И он тут же похудел и осунулся. Оставили дома ещё на месяц – снова поправился, отправили в садик – снова похудел…
Спрашивал сына: в чем дело? Он отвечает: первое я не ел, второе не ел; что-то было не вкусно, а что-то подгорело.
Обычное дело, когда дети не хотят есть, капризничают или даже вредничают. Но воспитатели должны каким-то образом воздействовать на них: уговорить, пристыдить, покормить… Ну, или хотя бы пытаться сделать это. Тут же порядок был такой: не успел ребёнок поесть в отведённое время, как его заставляют встать из-за стола и уходить.
Помню, когда я в армии получил однажды десять суток гауптвахты за плохое поведение, я наблюдал такие сцены: во время приёма пищи в столовую входит начальник гауптвахты старший лейтенант Ляшкевич. Не глядя ни на какие часы, объявляет: до конца завтрака (обеда, ужина) осталось тридцать секунд!
И все поспешно начинают заглатывать пищу.
Затем Ляшкевич объявляет:
– Приём пищи окончен! Всем встать!
Все мгновенно встают. А если кто-то замешкался, тому продлевается срок пребывания на гауптвахте – на сутки, на двое.
Но то была гарнизонная гауптвахта, и там были нарушители воинской дисциплины. А почему в детском садике такие же порядки?
Каждый раз, когда я забирал сына из садика в тёплое время года, он просил у меня воды. Заметив такое дело, я стал брать с собою бутылочку и давать ему воду. Спрашивал: а почему в садике не попил воды? А он отвечал: я просил воспитательницу, а она не дала… Один раз он мне такое сказал, второй, третий. И ведь жене, когда она забирала сына, он говорил то же самое. В чём дело? Ведь мы же специально ежемесячно платим за покупку питьевой воды! Опять надо ругаться, но ведь наперёд понятно, что скажут воспитательницы: ой, да это он сочиняет!
Дети – они такие: всё сочиняют и сочиняют. То им кажется, что еда невкусная, то им воды не дают, то им показывают плохие мультики, вместо хороших.

И тут до нас стала доходить простая мысль: плохо кормят и воруют. И всё – плохо!
А сведения о воровстве продовольствия у нас были и раньше, но они относились к другим детским садам, и мы, по наивности, думали, что как раз в нашем-то садике таких безобразий быть не может. А сведений было много, и они были с отвратительными подробностями. Но у меня нет желания пересказывать всё это – скучно. Мы поняли, что и в нашем детском саду то же самое, и забрали ребёнка домой. А что? Я пенсионер, на работу не хожу, могу и сам посмотреть за своим сыном. Хотя, конечно, детского коллектива он лишался и жаловался потом, что ему не хватает игр с детьми. Я утешил его: через год пойдёшь в школу, а там уж никуда не денешься от общения с одноклассниками.
А уже после того, как забрали, до нас дошли новые вести: ростовские городские власти вот что придумали по отношению к детским садам: до сих пор они все назывались УЧРЕЖДЕНИЯМИ – и это был официальный юридический термин! – а теперь они все в срочном порядке переименовываются в ОРГАНИЗАЦИИ.
Спрашиваю Умного Юриста:
– Ну и что тут такого?
А мне Умный Юрист и поясняет:
– А это означает очень многое. У всякого учреждения есть свои учредители. То есть: ответственные. А у организации учредителей может и не быть. Это просто организация. Этакая неопределённая толпа – собрались и разошлись. И никто ни за что не отвечает.
Иными словами: институт детского сада готовится к полной ликвидации. Осознанно. Указами сверху.

Уже сейчас современные детские сады в России всё больше и больше напоминают камеры хранения: сдал ребёнка и пошёл на работу, а потом вернулся и забрал. И что там было с дитём в садике – какое это имеет значение? Лишь бы цел был.
Все занятия с детьми в детских садах постепенно сворачиваются. Хочешь, чтобы у ребёнка были музыкальные занятия – плати как за особую услугу. Хочешь, чтобы он танцевал – плати. Хочешь, чтобы у него была физкультура – плати. Обучение шахматам – плати. Театр – плати. В садиках постоянно пасутся фотографы, которые отчисляют воспитателям определённый процент от тех денег, которые они зарабатывают на нескончаемом фотографировании детей в разных костюмах.
В садиках введена практика так называемых спонсорских денег. Это деньги, которые родители вроде бы и не обязаны платить, но – должны. В нашем детском саду – это было сначала 150 рублей в месяц, а потом вдруг объявили: 350! По своим собственным секретным каналам, я узнал: эти «спонсорские деньги» образуют весьма приличные суммы, и идут они, эти денежки, на личные нужды заведующей детским садом, у которой и без того зарплата в три раза больше, чем у рядовой воспитательницы.
Одна работница детского сада – не нашего, а совсем другого! – рассказала мне: у них в садике нет уборщиц и дворников. Из-за маленькой зарплаты люди поуходили с этой работы. А убирать надо. И что же делает заведующая? Она распределяет эти обязанности между всеми работниками детского сада. Моей знакомой (а она логопед) заведующая сообщила: ваш участок территории – такой-то, и вы его теперь должны будете подметать. А знакомая и говорит:
– Я логопед, а не дворник. Покажите мне в моей должностной инструкции то место, где написано, что я должна работать дворником!
Заведующая не показала, и моя знакомая отстояла свои права. А остальные работники стерпели и стали выполнять бесплатную работу.
Между тем, неиспользованные ставки дворников и уборщиц в детском саду есть. Можно было бы эти деньги разделить на тех работников детского сада, которые бы согласились выполнять эти обязанности. Но заведующая этого почему-то не делает.
Почему?
А она эти деньги берёт себе. Её подчинённые, из страха быть уволенными, работают бесплатно, а деньги за работу достаются этой аферистке.
А почему моя знакомая не боится, что её уволят?
Смелая и умная – это да. А ещё: она специалист высокой квалификации, у неё всегда есть клиентура, и она не пропадёт.
Но я не сказал ещё самого главного!
Внедрение платных услуг в детском саду – это не какое-то недоразумение, а последовательно проводимая государственная политика. Детские сады сравниваются между собою по признаку того, где больше всего внедрено платных услуг. И работники того детского сада, где платных услуг введено много, получают за это большую премию; там же, где платных услуг введено не очень много, премию дают, но маленькую, а там, где платных услуг мало – вот там и вовсе не бывает премий. Такому детскому саду говорят открытым текстом:
– Если не найдёте способа увеличить размеры платных услуг, то можете забыть о премиях!
То есть: это сознательная антигосударственная и антинародная деятельность. Это вредительство.

И вообще: что происходит?
В нашей стране на какое-то время восторжествовал восьмичасовой рабочий день, но сейчас он практически отменён. Людей заставляют работать и по 12 часов, и по 18; их заставляют работать по праздникам и по выходным, и возразить почему-то невозможно.
Почему?
Система поликлиник и бесплатного медицинского обслуживания разваливается прямо на глазах и заменяется на систему вымогательства денег у больных и систему убийства тех, у кого таких денег нет.
Опять же: почему?
В хвалёной Европе никогда не было таких детских садов, какие были у нас: детей там не кормят полноценным трёхразовым питанием, и дети там не спят днём в полноценных детских кроватках, а просто падают в одежде на маты и валяются на них, если уж совсем устали. И мы скатываемся к этому же. Вскоре и у нас будут такие же позорные детские сады, как на Западе! Этак мы и до пещерной жизни дойдём.
Да с какой стати?
Предательское и объятое ненавистью к народу министерство образования создало условия для того, чтобы бессовестные и вороватые женские коллективы захватили бесконтрольную власть в современных детских садах и разваливали это прекрасное завоевание нашего народа!.. Озверелые мегеры не сами по себе бесчинствуют в наших детских садах – их целенаправленно толкают на это вышестоящие органы антинародной власти.
И – доколе?

Итак, детский сад – это отдельное подразделение, в котором жизнь протекает совсем не так, как в полку или в обычной школе. Но, в отличие от отдельной роты, там даже и в принципе не может быть своего капитана Лейтуса, который бы обыскивал поварих при попытках вынести продовольствие. Заведующая детского сада всегда в доле с поварами, а то начальство в районных отделах образования, которое курирует детские сады, всегда получает щедрые продовольственные подношения. Стало быть, и районные отделы образования тоже в доле с этими ворюгами! Я пытаюсь представить себе, как бы капитан Лейтус заключил такое воровское соглашение с ротными поварихами, и у меня не срабатывает воображение.
Лейтус был свирепый и хитрый служака, хотя и со специфическим поведением – он никогда не орал, не злился и всегда был сладкоголосым. Он был евреем, но никаких любимчиков никогда возле себя не имел, и любого солдата еврейской национальности он мог так же точно ласково и нежно отправить на гауптвахту или даже под суд, как и солдата любой другой национальности. У него была советская закалка, которая предусматривала служение долгу! Он и сам не воровал, и другим не давал.
Я помню свой собственный детский садик, который размещался по адресу: Ростов-на-Дону, Университетский переулок, 127. Там сейчас – какой-то приют или интернат для больных детей. А тогда это был детский сад от Ростовского молочного комбината. Нас там хорошо кормили, каждое лето садик выезжал на Чёрное море, и дети проводили там по три месяца! Да, я жил тогда в страшной трущобе на Социалистической улице: двенадцать квадратных метров – без окна во двор и с семью человеками на этой площади! Но три месяца в году я пребывал на Чёрном море. И так – четыре года подряд!

Сталин умер в 1953-м году, а в том чудном детском садике я пребывал с года 1953-го по год 1957-й, когда я и пошёл в школу.
Так вот, когда я поднимался по торжественной лестнице с двумя перилами по бокам на второй этаж моего детского сада, я всякий раз видел на верхней площадке огромный портрет во весь рост товарища Сталина. Он стоял в сапогах и в военном мундире и сурово смотрел на всех поднимающихся.
Не люблю Сталина и осуждаю сталинизм. А я и советскую власть не люблю.
Но, коли сравнивать детский сад с военным подразделением – пусть даже и маленьким, и отдельным, и секретным! – то вот он: суровый командир, который всегда в нём присутствовал. А коли говорить о детском саде, как о женском коллективе, над которым нужен суровый мужской окрик хозяина, то опять же: вот он, хозяин над бабьём! Мужик в доме. Надзиратель с плёткою, похожий на капитана Лейтуса, который обыскивал вороватых поварих, пользовавшихся тем, что в отдельной роте можно жить не так, как во всём полку. И всё это совмещалось в одном портрете, от которого все приходили в трепет.
России нужен император и царь-батюшка. Взрослым – Бог, а маленьким детям – Добрый и Строгий Боженька, перед которым нужно держать отчёт. Вот тогда бы и проблема безобразных женских коллективов решилась – даже и таких закрытых, как детсадовские!
Но Сталина и новых большевиков – не надо. У России есть другой опыт – дореволюционный. Вот им бы и надобно пользоваться!


Глава девятая. Мужские педагогические коллективы и твёрдая рука в образовании
Ну, не могу я сохранять серьёзность, когда сталкиваюсь с глупостью. Да и когда сталкиваюсь с обманом, тоже как-то хочется смеяться – дескать, мне всё нипочём! меня ничем не прошибёшь!.. Всё-таки смеяться – это лучше, чем плакать от горя и безысходности. Гоголь, Зощенко и Аверченко – вот три малоросса, которые подстрекают меня на легкомысленное поведение и на смех в тех случаях, когда следовало бы плакать или плеваться от отвращения.
Беру в руки серьёзный документ. В самом верху: большой заголовок огромными буквами:

Ростовское региональное отделение
«СОЮЗ  ЖЕНЩИН  РОССИИ»

Чтобы не томить читателя, сразу же скажу, что в этом документе: женщины России выступают в поддержку мужчин России и всячески приветствуют усиление их влияния. Иными словами: они делают то самое, к чему и я призываю, и я должен, по этой причине, очень радоваться. Но что-то не хочется радоваться, хотя документ я нахожу и смешным.
Читаю:

Уважаемые коллеги!
Приближается замечательный праздник – День отца.
День отца – это выражение любви и благодарности, которые…

Пропускаю большой кусок текста – по причине его ерундовости – и перехожу к делу. А именно – к тому, что требуется сделать, чтобы достойным образом отметить День отца:

Рекомендуется провести:
– Круглые столы «Быть отцом – великое искусство!», «Быть настоящим папой каждый день – это реально?» Девизом можно взять слова: «Истинное воспитание ребёнка – в воспитании самого себя». На заседании можно поднять следующие вопросы: «Роль отца в воспитании детей», «Отец. Отечество. Общество!», «Роль семьи в духовно-нравственном развитии общества», «Отцовская любовь к своим детям, своей семье», «Роль мужчины в развитии общества», «Пойми меня, папа!», «Что значит быть родителем?», «Мой отец, он может всё!», «Если бы я был папой, то я бы им БЫЛ!», «Быть отцом – великое искусство» и др.
– Конкурсы «Пусть всегда будет… папа!», «Мой папа самый лучший» и др.
– Создать городскую (районную) галерею «Образцовые отцы» (в школах, детских садах, библиотеках, клубах)…

И затем у меня глаза подкатываются, и всё плывёт перед ними, и я обалдеваю до такой степени, что у меня идёт восприятие лишь самых первых слов в каждой строке:

– Создать…
– Осуществлять…
– Создать…
– Провести…
– Принять участие…
– Практиковать…
– Оформить…

Потом я беру себя в руки и говорю себе так: наберись мужества и хоть что-то разумное найди в этом словоблудии. Я стискиваю зубы и вычитываю лишь отдельные фразы:

«Школы ответственного отцовства»… «Помоги ребёнку и ты спасёшь мир»… «Я горжусь тобою, папа!»…

И под самый конец:

Удачной вам работы!

Ехидные чиновницы! Это у них такой чёрный юмор.
Безмозглое и лицемерное бабьё, захватившее власть в сфере народного образования, глумится над мужичьём, которое никакой власти не имеет, но это своё глумление обставляет очень красиво: документ, мероприятия, лозунги.
(И, справедливости ради надобно сказать: они ведь и о матерях говорят точно так же. «Моя мама – самая креативная!» – это название мероприятия для детей начальных классов. Это же сколько ненависти к институту материнства, к русскому языку и к русским детям нужно было иметь, чтобы додуматься до такого!)
И, между прочим, районный отдел народного образования принимает этот документ в качестве официального и не подлежащего отмене. Его регистрируют. Затем рассылают по всем школам и детским садам приказ выполнять этот документ. Затем пишут отчёт с таблицами и графиками о том, как этот самый документ был на самом деле выполнен.
Мужчины отстранены от участия в народном образовании, роль отцов в нашем обществе опущена так, что ниже уже некуда, но красивый документ создаётся.
Приедет Большой Дядя (министр или президент) к нам и спросит:
– А как тут у вас бабы к мужикам относятся?
А ему тут же предъявят нужный доку;мент: дескать, хорошо относимся! Не извольте беспокоиться!

Допустим, мужские педагогические коллективы будут у нас признаны необходимыми, и будет решено бороться за эту идею. Но что для её осуществления нужно сделать?
Просто ругаться? Бабы – дуры-дуры-дуры! Мужики – умные-умные! Ну, и дальше что?
Может быть, нужно запретить феминизм на уровне Конституции? Моя бы воля – я бы запретил. Я бы и гомосексуализм поставил бы в весьма жёсткие конституционные рамки – так, чтобы извращенцы и думать не смели ни о каком наступлении на нормальных людей!
Или нужно ввести ограничения при поступлении в педагогические вузы, а потом и на работу? Женщин брать поменьше или вовсе не брать. А мужчин брать побольше или вообще – брать только их одних. Можно было бы ввести какие-то квоты.
Я уже говорил, что считаю преподавание русского языка и русской литературы самым главным из того, что есть в нашей школе. Этот вид преподавательской деятельности должен быть объявлен стратегически важным, и он должен находиться под особым контролем государства.
Будет достойное преподавание русского языка и литературы – будет и обороноспособность, а не будет – то и обороноспособности тоже не будет. Погибнем же!
Что делать?

Я ругаю Булгакова за его нелепые фантазии по поводу того, как бы он подружился со Сталиным, как бы они сидели вместе где-то вдалеке от всего мира и спокойно беседовали бы на всякие там разные темы. Ясное дело, что это у него было от безысходности: с одной стороны, Булгаков был прирождённым фантазёром, а с другой стороны, он видел перед собою могущественного вождя, который управляет судьбами всего мира. Ни к чему хорошему это его фантазирование не привело: Сталин посмеялся над ним, но так и остался недосягаемою мечтою.
Но я и сам предаюсь порою таким же булгаковским мечтаниям.
Вот я представляю, как стою перед Президентом России, он мне задаёт вот этот самый вопрос: что делать? И я отвечаю ему:

Докладываю!
Перво-наперво, товарищ Верховный Главнокомандующий, нужно повысить престиж мужчины-учителя русского языка и русской литературы в школе. И одними словами тут не отделаешься: мол, это почётно и распрекрасно.
Мужчина, который идёт работать учителем в простую школу, чувствует себя вдвойне униженным. Посудите сами:
С одной стороны ему хамят женщины, командуют им, шушукаются у него за спиною и вечно плетут какие-то интриги.
А с другой стороны: ну, как может такой мужчина стать отцом семейства и содержать семью? То, что агрессивные мегеры будут у него отбирать лишние часы, на которых он смог бы заработать – это само собою. Но даже, если такого и не произойдёт, и в школе будет царить жесточайший порядок, то как можно достойно существовать на такие деньги? Мужчина, между прочим, должен быть всегда прилично одет-обут, а не ходить в одних и тех же штанах и старых туфлях.
– И что же делать? – спросил бы меня президент.
И я бы ответил:
– Мужчина, который вливается в бабский педагогический коллектив, может лишь тогда удержаться в нём, ежели начнёт жить по бабским же законам. То есть: превратись в бабу – вот тогда и выживешь, а нет – даже и не надейся!
А президент возразил бы мне:
– Есть, правда, и другой путь у мужчины: ввести свои собственные законы и заставить женщин соблюдать эти законы.
– Согласен, – сказал бы я. – Но это очень трудный путь, он отнимает много сил, и не каждый сможет так работать.

Итак. Нужно существенное повышение заработной платы. И только для мужчин! Я уже не говорю о преимуществах при поступлении в педагогический вуз или при приёме на работу – это само собою разумеется.
Предвижу в этом месте моего текста просто-таки вой возмущения от всякой там прогрессивной общественности: это незаконно, это нарушение, это оскорбительно для женщин, это не этично, не поэтично и аполитично!..
А сдавать страну врагам – это правильно? Может быть, перед лицом надвигающейся опасности нужно что-то изменить в наших законах и в наших представлениях о том, что есть высшая справедливость, а что не есть?

И затем я бы мог торжественно провозгласить так:
– Повысьте, господин президент, зарплату учителям-мужчинам!
А президент бы меня спросил:
– А как я это должен сделать?
А я бы ему запальчиво крикнул:
– А как хошь, так и повышай! Ты президент, вот ты и думай! А моё дело рубить тебе со всего плеча правду-матку, что так дальше жить нельзя и нужно создавать педагогические коллективы с преобладанием в них мужчин!

Но так я не скажу. Да и никакой президент не удостоит меня своим разговором по причине моей незначительности.
И всё же нужны дельные предложения.
Я начну вот с какого:

Страна в опасности. Русофобия и моральное растление на Западе нарастают с одинаковою скоростью: там уже и регистрируют браки между матерью и сыном, и партия педофилов требует узаконить педофилию, требуют разрешить половые сношения с человеческими трупами в морге; и публичные дома там существуют, где маньяки могут сношаться с животными. И чем больше там такого безумия, тем сильнее развивается там русофобия и увеличивается риск войны Запада против России. Безумие и русофобия идут рука об руку, потому что это весьма близкие понятия.
Нужно потихоньку готовить наше общество к войне. А чтобы не пугать людей молниеносным объявлением военного положения в стране, его нужно вводить исподволь. Ну, например, объявить учителей некоторых предметов военнообязанными. Преподавать стратегически важные для страны русский язык и русскую литературу, а также историю – должен только человек в военном мундире и с погонами на плечах. А таким человеком может быть только мужчина. Он будет получать учительскую зарплату, а кроме того – за звание.
Простейший пример: врач в современном военном госпитале получает больше врача в обычной больнице потому, что ему, кроме обычной зарплаты, причитаются ещё и деньги за звание. Вот так же можно было бы поступить и с учителями: одни учителя пусть будут военными, а другие – штатскими. И штатские пусть завидуют военным. И если эти штатские – мужчины, то пусть надевают военный мундир, а если женщины, то, конечно, никаких мундиров! Женщины-учителя и в военных мундирах всё точно так же загубят. И в мундирах загубят, и без мундиров загубят! Смысл этой моей идеи – привлечь таким способом мужчин для работы в школе и поставить этих мужчин под жёсткий государственный контроль.
Самая элементарная вещь: патрулирование внутри школьного здания людьми в погонах. Это может быть просто обычная полиция, а может быть и особая школьная полиция – даже и в особой форме. Блюстители порядка были в царских гимназиях, так почему же их сейчас не должно быть?
Современных учителей направляют на специальные курсы по предотвращению терроризма и экстремизма. Возможно, такие занятия и имеют смысл, но лишь до определённых пределов. Подавляющее большинство наших учителей – женщины. И как они будут противодействовать терроризму и экстремизму?
Задачами по предотвращению терроризма и экстремизма должны заниматься профессионалы – всё те же самые школьные блюстители порядка! Но это лишние расходы, а денег на школу у государства нет.
В Интернете гуляют всякие видеосюжеты, когда ученики измываются над учителем, а иногда даже и зверствуют. Кто-то прямо на уроке издевается, а кто-то другой всё это снимает и потом выкладывает в Интернет на потеху всем. Почему учитель так беззащитен? Законов для его защиты нет, школьной полиции нет. Таким отношением к учителю государство даёт понять обществу: учитель – это дерьмо, отыгрывайтесь на нём – как хотите и вам за это ничего не будет!
Ещё в свои собственные школьные годы я наблюдал хамство учителей. Математичка Тамара Ивановна, которая разнузданно унижала меня перед всем классом – это был для меня шок на всю оставшуюся жизнь. Если бы существовала школьная полиция, то её можно было бы привлечь к ответственности и довести дело до суда или, как минимум – до увольнения с волчьим билетом.
Ещё в свои школьные годы – шестидесятые прошлого века! – я наблюдал школьное хулиганство и даже школьный бандитизм. В свои школьные годы, я ни разу не видел, чтобы учителя били, но уже в семидесятые годы, когда я уже учился в университете, мой бывший учитель по физике был убит в школе: его ударили чем-то по голове, и он потом умер. И это было при советской власти, которую все сейчас так хвалят и по которой все так тоскуют! А что было в переломные девяностые годы? Я собственными глазами наблюдал осенью 1991-го года, как мальчик армянской национальности из одиннадцатого класса избивал ногами учителя по математике, а тот бы крепким парнем около тридцати лет и вполне мог дать сдачи, но он не решался. Мальчик был бандит и наркоман. Это было в той самой школе, которой я присвоил условное название «Невероятная». Тот же самый армянский мальчик затем ударил директрису Алентину Владимировну головою об стенку так, что по стене кровавый след размазался, и она чуть не умерла после этого. Там же я видел и многие-многие другие вещи… Кстати, у того хулигана родители были совершенно порядочными людьми, а их младший сын был круглым отличником и из-за своего сходства с Пушкиным играл в школьном театре роль великого поэта и прекрасно читал его стихи.
Школьная полиция нужна, и это должны быть люди военные, специально обученные и проинструктированные. Нельзя отдавать учителя на растерзание школьным хулиганам, школьным наркоманам и школьным проституткам. Учитель нуждается в защите так же, впрочем, как и ученик от бессовестного учителя.

Между прочим, в нашем Министерстве Обороны планируется нечто прямо противоположное тому, к чему я призываю: министерство собирается упразднить военные кафедры во всех гуманитарных вузах страны, дескать, нам интересны лишь технари.
А информационная война – вы про неё забыли, господа хорошие? Информационную войну должны вести как раз-таки гуманитарии с военным образованием! А то, к чему я призываю, оно самое и есть: учитель русского языка и литературы в военном мундире и с военным образованием, кроме чисто филологического, – это и есть воин информационного фронта!
Предвижу чьё-то ленивое зевание с похлопыванием ладонью по разинутому рту:
– Погоны, мундиры!.. Да сколько уже можно? Этот Полуботко предлагает нам что-то невероятное и в наших условиях несбыточное! У нас же не полицейское государство!
А я отвечу:
– А пусть будет полицейское, больше порядка будет.
А мне будут возражать:
– Да к тому же у нас и песенка есть такая задушевная: «Хотят ли русские войны?»  А в другой песне пелось: «Мы – за мир! И песню эту, понесём, друзья, по свету». У нас и плакаты такие были: «Мы не хотим войны!», «Миру – мир!»
Всякие гадости будут говорить, лишь бы подвести страну к роковой черте. Ненавижу либеральную интеллигенцию! С нею бесполезно спорить, потому что она постоянно изворачивается, подобно гадюке, и лжёт, и поэтому я обращаюсь к разуму военных людей…
И потом: можно ведь вспомнить и старый российский опыт!
Поясняю подробнее.

Ещё в те сказочно далёкие времена, когда немцы были умнейшими людьми в Западной Европе и нам было, чему у них поучиться, мы, у себя в России, построили, по немецкому образцу, свою армию, своё чиновничество и свою школу. Это сейчас мы кинулись подражать во всём англосаксам. А тогда такого бы и в голову никому не пришло! Англосаксы – это ведь не те люди, у которых можно чему-то умному научиться!
Именно немецкие модели успешно приживались у нас, а не какие-то другие.
Вот и давайте вспомним о том, что было:
Табель о рангах. Разделение государственных служащих на два типа – на военных и на штатских. И те, и другие имеют звания; только у одних они видны на погонах, а у других как бы невидимым облаком окутывают служащего, облачённого в мундир.
Учитель государственной гимназии – это государственный служащий такой же точно, как и офицер в армии… Учитель приходит в школу, и все видят на нём шинель, фуражку, кокарду, китель. Кстати, и дети должны одеваться так же строго – при советской власти был опыт строгой формы одежды для мальчиков и для девочек. Я сам носил такой школьный мундир – с ремнём и бляхою, с белым подворотничком на гимнастёрке, с фуражкою, на которой красовалась кокарда. Девочки носили фартуки, а не ходили на уроки с голыми пупками или с кольцами в носу!..
Вот и получается то самое, о чём я веду речь. Подробности дореволюционного опыта опускаю. Этот опыт можно было бы сейчас использовать с какими-то поправками и с новыми названиями, и я фантазировать на эту тему не стану. Я просто вбрасываю идею, а как её доработать – это уже дело наших государственных мужей.
И ещё. Гимназии были мужскими и женскими. Для того чтобы нельзя было сравнивать мужские умственные способности с женскими, там были введены разные системы оценки знаний: в мужских – пятибалльная система, а в женских – двенадцатибалльная. Кстати, и программы были разными…
В романе Куприна «Юнкера» есть такие стихи:

Лишь только Феб осветит ёлки,
Как уж проснулись перепёлки,
Спешат, прекрасные, спешат,
На нас красотки не глядят.
А мы, отвергнутые, млеем,
Дрожим и даже пламенеем…

Вот такими прежде были отношения между мальчиками и девочками, юношами и девушками: девушки делают вид, что страшно спешат, а юноши смотрят на них и дрожат, а то так даже и пламенеют!
Смешанные женско-мужские коллективы учеников – это то самое, что ведёт к всевозможным безобразиям. Не хочу даже и пересказывать, к какими именно – не люблю занудствовать.
Раздельное обучение для мальчиков и девочек не нужно делать обязательным для всех. Нужно создавать школы разных типов – и такие, и этакие; и пусть родители сами решают, что для них важнее – англосаксонские нравственные ценности или русские имперские. Хотя я вовсе не уверен, что вот эта последняя моя мысль такая уж правильная. Вполне допускаю, что раздельное обучение нужно вводить в приказном порядке.
Кстати уж и о цензуре скажу, но коротко: она должна быть!
Не будет цензуры – не будет нравственности.
У нас появилось сквернословие в театрах, на киноэкранах, в книгах – разве это допустимо? Цензура нужна. А коль скоро она будет чересчур свирепствовать и самодурствовать, то нужно будет поднимать шум, проводить расследование и наказывать цензоров.
Была бы у нас цензура, разве мог бы гражданин Израиля поэт Усачёв писать для наших детей русофобские стишки? Вот пусть бы ехал к себе в Израиль и писал бы для израильских детей антисемитские стихи! Почему-то ж не едет – не потому ли, что в Израиле существует цензура?
Про Улицкую, которая пропагандирует педофилию и гомосексуализм для наших мальчиков или подвергает сомнению нужность победы России над фашистскою Германией – я вообще молчу. Я просто теряю дар речи от такой запредельной наглости. Примеры можно было бы и продолжить, но я не задавался такою целью.


Глава десятая. Какие нам нужны школы – элитарные или народные?
Пусть будут и те, и другие.
Богачи, которые страстно желают быть обманутыми, пусть получают то, что хотят. Ибо, как ни крути, а элитарные школы – это в подавляющем своём большинстве мошенничество. В таких школах занимаются вытягиванием денег из родителей и никаких знаний не дают. Хотя возможны и исключения, и я такие случаи в своё время наблюдал лично или слышал рассказы от кого-то.
Элитарные школы должны подчиняться общим законам и соблюдать некий список общих требований таких, например, как:
– обязательная школьная программа,
– требования к поведению учеников и учителей,
– форма одежды (тут со мною могут поспорить)…
Закрытые школы могут стать рассадником антигосударственной деятельности и даже терроризма. За ними должен быть установлен особый контроль: никакой переоценки итогов Великой Отечественной войны, никакой русофобии, никакого сомнения в правильности границ Российского государства; никаких непристойностей… Список требований для таких школ должен быть составлен раз и навсегда и узаконен, ибо, если такого списка не будет, то возможны и злоупотребления – не буду перечислять какие.
Я приведу в пример деятельность печально знаменитой 223-й московской школы. Мои сведения о ней, возможно, устарели, и я вполне допускаю, что сейчас там ничего этого уже нет. Но, по крайней мере, несколько лет тому назад там творились невообразимые ужасы.

Школа эта вроде бы и не считалась ни закрытою, ни элитарною. Просто там власть принадлежала грузинским националистам. Учителей русского происхождения выживали и набирали на работу лишь грузин; классы поделили на русские и на грузинские. Что такое грузинский этнокомпонент – я не имею ни малейшего представления, но вот что было:
Богатые грузинские спонсоры сделали на свои деньги новый компьютерный класс в этой школе и новый тренажёрный зал. И эта роскошь была только для грузинских детей, а не для русских. Когда русские родители возмутились и устроили демонстрацию протеста, про них говорилось так: русские нацисты устроили беспорядки! И эти обвинения в нацизме исходили не от грузинских националистов, а от зюгановских коммунистов (либо это были люди, которые выдавали себя за таковых)!
Образовательный уровень в школе был нижайшим, учителя, нанятые на работу по национальному признаку, не могли обеспечивать надлежащего уровня образования даже и для детей своей же национальности.
Дети грузинского происхождения относились с подчёркнутым высокомерием к детям русским… Ну и так далее. Там много, чего было!

Разговаривал я однажды с одним армянином. Он не наш, не ростовский, а из Армении. Надобно сказать, что армяне ростовские сильно отличаются по менталитету от армян из Армении, но этот человек был настроен вполне дружелюбно и к России, и ко мне лично.
Он рассказывал мне, что ещё там, в Армении, он отдал свою дочку учиться в русскую школу, потому что армянская школа не даёт тех знаний, которые даёт русская. А пока он мне это рассказывал, к нам подошла и его дочь – уже девица лет двадцати с чем-то. И она продолжила папин рассказ:
– Спасибо папе, что он сделал это! Я теперь говорю по-русски так же чисто, как и любой русский человек!..
И для неё это было предметом гордости – я же видел! И ведь она и в самом деле говорила без акцента на чистейшем русском языке, да и рассуждала вполне в русском духе.
В данном случае в роли элитарной школы выступила на постсоветском пространстве простая государственная школа с преподаванием на русском языке. То же самое касается не только Армении, но и других бывших республик распавшегося Советского Союза. Я помню выступление президента Азербайджана Алиева-младшего. Он сказал, что в Азербайджане за всё время после его выхода из состава Советского Союза не было закрыто ни единой русской школы. Если он не соврал, то это весьма похвально, и это означает, что и в Азербайджане существует такой же тип элитарных школ.

Вернусь в Россию – я ведь задавался целью писать лишь о ней. А что с общенародными школами?
Пока всё очень плохо: иностранные агенты откровенно, в наглую разрушают школу действиями сверху. Я надеюсь, кто-то остановит вредителей, начнутся перемены к лучшему… Коль скоро в российских общенародных школах возникнут педагогические коллективы с преобладанием мужчин, то что-то сможет и поправиться.
Непременными для всех должны быть только восемь классов обучения. Для тех, кто желает получить высшее образование, пусть будут ещё два-три класса. Было бы в высшей степени целесообразно переименовать эти два-три класса и называть их не словом «школа», а каким-то совсем другим словом. Ну, допустим: подготовительные курсы. Допускаю какие-то совершенно другие названия, но, разумеется, они не должны быть английского происхождения, ибо вся английская терминология, вводимая нынче в русский язык, – это национальный позор России. Языки же греческий и латинский – это неисчерпаемый источник для новых терминов. Россия ведь часть Греко-Римской цивилизации, а не англосаксонской.

Для тех, кто не идёт на эти подготовительные курсы путь будут техникум или какое-либо училище. Кстати, слово «колледж» ни в коем случае не должно служить для обозначения какого-либо учебного заведения в России. В этом значении это слово должно быть официально запрещено!
И тут мне больше нечего сказать, и я перехожу к следующей теме.


Глава одиннадцатая. Нравственность и идеология
Коммунистическая идеология не смогла сплотить вокруг себя Русскую нацию; она лишь на какое-то время позволила стране выстоять перед лицом внешней угрозы.
Я не буду дальше развивать эту мысль или как-то уточнять её. Просто срок годности этой идеологии истёк, она не оправдала себя, и от неё пришлось отказаться. Всё.
Попытались мы какое-то время пожить без идеологии, но не получилось. Идеология всё равно была: идеология предательства. Русский народ долго не мог ничего понять, но, наконец, сообразил: его дурят!
Между тем, на всём постсоветском пространстве все кинулись создавать новые идеологии. На украинском пространстве расцвели пышным цветом тоталитарные секты, и огромную популярность приобрели сатанисты; в Прибалтике возобладали фашизм и опять же – сатанизм; Средняя Азия и Казахстан жёстко заявили о своей приверженности идеалам феодализма; примерно то же самое случилось и в Закавказье. Какое-то время радовала своим миролюбием и здравомыслием Белоруссия, но потом и она стала подавать поводы для беспокойства: поползли зловещие слухи, что и там поднимают голову бандеровцы.
И осталась Россия, которая медленнее всех соображала, какую же ей идеологию подобрать для себя? Такую, чтоб только для русских была хороша, или такую, чтобы она подходила для Русского народа, но и не обижала бы других народов, оказавшихся волею судеб с нами в одном государственном пространстве. И как-то не получалось так, чтобы и тем было хорошо, и этим…
Стали русские и россияне думать: что делать? В массовом порядке, что ли, податься всем в тоталитарные секты? Или учредить исламский феодализм? Или вернуться к языческим временам, предав проклятию Православие? Или возвести идеологию Потребления в ранг новой религии?
Пока вот это последнее и есть то, на чём все остановились: идеология Потребления!
Про идеологию Потребления – не хочется даже и расточать красноречие, скучно. Скажу коротко: это ошибка. Возврат к идеалам Российской империи – вот то единственное, что для нас возможно. Монархия, Православие, Народность. Идеи хотя бы частичного славянского единства. Полное славянское единство невозможно – это сейчас многим уже стало понятно.
На всякий случай, поясню насчёт монархии: я не имею в виду нынешних самозванцев из-за рубежа – аферистов с фантастически наглыми и карикатурными лицами, которые заявляют о каком-то своём отношении к Русскому народу и к России. Монархом в России должен стать сильный духом человек русской национальности, русской внешности, женатый на такой же точно женщине, родившийся в России, имеющий детей с русским поведением… А будет ли он из династии Романовых или нет, это уже не столь важно. Даже и не важно, будет ли он называться монархом; пусть называется – как угодно!

А что с нравственностью?
Помню, много лет назад, ещё при советской власти был такой случай. Едет троллейбус поздним вечером по летнему Ростову. И на отрезке пути от площади Гагарина до площади Ленина, на той стороне, где парк, возникает вдруг на глазах пассажиров такая сцена: парень хватает сопротивляющуюся девушку и затаскивает её в кусты.
Какая-то женщина так и ахнула:
– Ну, всё! Теперь изнасилует бедную!
– Хорошо, ещё, если не убьёт! – добавил со знанием дела какой-то другой пассажир.
Полночный троллейбус, по улице мча, поспешил дальше, а я с ужасом подумал: «Что я делаю? Я должен заорать на весь троллейбус, что насилуют девушку! Мы должны все выскочить из машины и побежать к ней на помощь!» Но что-то не позволило мне заорать, и я после некоего кипения страстей рассудил таким примерно образом:
1) О чём думала и на что надеялась эта девушка, когда пошла в короткой юбке гулять с каким-то парнем по тёмной улице, где с одной стороны кладбище, а с другой – парк?
2) А может быть, она подсознательно хотела, чтобы её изнасиловали?
3) И с какой стати, целая толпа людей должна бежать спасать её, ежели у неё такие большие проблемы с нравственностью и вообще – с мозгами? Мы прибежим, а она, может быть, скажет: вы мне всё удовольствие испортили! Кто вас просил?
4) Если бы русские люди перенеслись к нам на машине времени из 19-го века и я бы рассказал им, про то, что девушка пошла гулять по тёмному городу без надёжного сопровождения и в юбке выше колена, каким бы словом они назвали эту самую девушку? И как бы они назвали родителей, которые так воспитали её? И как бы они охарактеризовали общественный строй, который допустил до этого?
Этот случай был где-то в середине семидесятых годов прошлого века.

А в начале девяностых я был свидетелем такого эпизода.
Частная школа празднует выпускной вечер. Точнее: выпускную ночь. Ибо коллектив выпускников расположился в одном из самых лучших ресторанов, какие только есть в Ростове, на его главной улице – Большой Садовой.
А я – исполняющий обязанности директора этой школы.
А ресторан мы сняли себе на всю ночь – до семи утра. И – гуляем.
Но часам к двум ночи веселье и шум пошли на убыль. И вот я наблюдаю такую сцену: две девочки, которых я всегда считал умницами и скромницами, одна из которых относилась к категории величественных красавиц, а другая была просто симпатичная, встали и молчком-молчком вышли на улицу. А я власти ни над кем уже не имею. Аттестаты уже выданы, и все эти выпускники уже не числятся в школе, где я на несколько месяцев, в силу разных обстоятельств, был назначен временно исполняющим обязанности директора.
Я – никто. И я здесь в гостях у пригласивших меня выпускников.
И я вижу, как эти две девочки пересекли улицу и направились в близлежащий парк имени великого пролетарского писателя, прошли мимо памятника Ленину, возле которого меня когда-то торжественно не приняли в пионеры, и по главной аллее вошли в парк.
А парк большой и тёмный! И я прекрасно понимаю, зачем они сделали это: они хотели, чтобы их там изнасиловали.
И я подумал: «Ну, если вы так хотите, что ж я буду мешать вам, что ли? Идите!» И, проводив их взглядом, вернулся в ресторан и как раз вовремя: там начали подавать котлеты по-киевски.
Потом смотрю: через час возвращаются мои отличницы – целые и невредимые. Видимо, никто к ним приставать не стал – там ведь и милиция дежурила в ту ночь, да и другие выпускники из других школ, наверняка, гуляли целыми толпами. Парк-то большой, но, видать, не смогли девочки нарваться на то, что им было нужно.
Ну, и потом забрезжило, как это бывает обычно на нашей планете, утро. Некоторые стали потихоньку расходиться, а я исподволь наблюдаю за теми двумя девочками. И вот что вижу:
Они вышли из ресторана и стали чего-то ждать возле края тротуара.
Вот возле них остановилась одна машина. Из неё высунулся на правую сторону водитель и что-то сказал девочкам. Те что-то ответили. Водитель поехал дальше.
«Не сошлись в цене», – тоскливо подумал я.
Потом подъехала вторая машина. И тоже – поехала дальше…
А потом какая-то машина подъехала, водитель высунулся из правой дверцы и, видать, стал спрашивать о деньгах или сразу сам назначил свою сумму.
Смотрю: сошлись в цене!
Роскошная высокая красавица с формами зрелой женщины и пышными каштановыми волосами царственно усаживается в машину и уезжает.
Неизвестный мужик увозит мою ученицу неведомо куда и, быть может, на смерть!
Но ведь она же этого хочет. Пусть.
Потом подъезжает новая машина, водитель начинает предлагать какие-то условия, и оставшаяся девочка соглашается на них и тоже уезжает.
Между прочим, никакая другая ученица той частной школы таким способом не покинула нашего ресторана. За кем-то приехали родители, а с остальными я вернулся в нашу школу, они там переоделись в одежды попроще и разошлись по домам.
Если бы тех двух девочек убили, я бы об этом узнал потом. Но, раз ничего не узнал, стало быть, ничего особенного и не случилось. Переспали с мужчинами на каких-то взаимовыгодных условиях и разошлись. А потом ещё и поступили в высшие учебные заведения, потому что обе учились очень хорошо и были очень умными.

О том, что пить водку – вредно, а принимать наркотики – не полезно, я даже и говорить не хочу. Я осуждаю это. То, что женщины ходят в полураздетом виде не просто так, а с определёнными целями, – говорить не хочу. Про воровство, про половые извращения – говорить не хочу. Всё уже сказано и без меня, и зачем лишний раз занудствовать?
Я осуждаю всё это, я возмущён всем этим. Но надо не скулить и бухтеть, а что-то делать.
Что?
Создавать новую идеологию и возрождать нравственность.
Как это делать и кто должен заниматься этим – это не тот вопрос, который сейчас важен. Важно другое: если Русский народ не выполнит для себя этой работы, то её выполнит за него какой-нибудь другой народ: например, американский или китайский.

Что делать, когда ну совсем ничто не свято?
В 2004-м году я оказался в простой школе, директрисою которой была Александра Дмитриевна. Это были тяжёлые времена, но Александра Дмитриевна умудрялась делать как-то так, что все эти тяготы не слишком сказывались на школе. В это же самое время в других школах было намного хуже, и я ценил то, что оказался в тихой гавани, где ничего особенно страшного не происходит.
Классы у меня были только хорошие – как-то уж так получилось, и мне грех было жаловаться на плохих детей. Почти все были из простых семей или даже бедных. Были и из обеспеченных, но немного. И, как я теперь понимаю, главною проблемою тогда были не дела материальные, а дела духовные.
В одном из моих классов, а это был пятый класс, как-то по-особенному чувствовалось это отсутствие идеалов. Спрашиваю детей, что такое Россия, а они мне начинают говорить, что это страна, где все нищие и все попрошайки, а вот на Западе всё хорошо… Это в пятом классе! Дети понаслушались от своих непутёвых родителей всяких глупостей и теперь повторяли мне их на уроках. Я никого не ругал за это и старался действовать как-то по-другому.
Вот что случилось однажды в этом классе: мальчик Яша осерчал на свою соседку по парте за то, что та изводила его, и поколотил её. И она сидела и плакала. Я потребовал, чтобы Яша извинился, но он наотрез отказался. Я стал говорить о том, что это нехорошо, то да сё. Но ничто не срабатывало. Ему было не стыдно, потому что время было такое, что никому ни за что не было стыдно…
И я не знал, что и делать. Как заставить мальчишку извиниться перед девочкою?
И тогда я говорю ему:
– И всё-таки ты должен извиниться!
– Ни за что на свете не буду извиняться! Она дура, и она дразнила меня, а я просто дал ей за это, чтобы знала.
С этими словами он замахнулся на девочку так, что та громко заплакала. Возможно, плакала она наигранно, чтобы вызвать жалость к себе. И, скорее всего, она сама и была виновата во всём, потому что имела противный характер. Но обижать девочек – это всё-таки плохо. Я сказал:
– А хочешь, я сейчас загипнотизирую тебя, и ты извинишься перед нею?
Яша удивился и возразил мне насмешливо:
– Вы не сможете сделать это, потому что я её ненавижу, а вы гипнотизировать не умеете!
А я и в самом деле гипнотизировать никогда не умел. Но я сказал:
– А давай посмотрим?
– Давайте! – с вызовом крикнул он мне. – Но у вас ничего не получится!
– Сейчас я сделаю это, – сказал я. – Смотри на меня! Смотри мне в глаза.
Яша закричал:
– Не буду я вам в глаза смотреть, а то ещё и по-правдашнему загипнотизируете! Кто вас знает.
– Не смотри, не надо, – согласился я. – Я тебя и так загипнотизирую – словами.
– А тогда я заткну уши, – сказал Яша.
И тут весь класс закричал на него:
– Ага! Испугался!
– Кто испугался? Я? – сказал Яша. – Гипнотизируйте меня – как хотите! Я ничего не боюсь.
– Хорошо. Начинаю сеанс гипноза! – торжественно объявил я.
Весь класс замер. А я, пристально глядя на него, произнёс торжественным голосом, что бить девочек нельзя и вообще: нужно быть хорошим человеком, а не плохим.
Яша внимательно слушал меня и не понимал, когда же уже начнётся этот самый гипноз. А я говорил-говорил правильные вещи, а потом, изменивши голос с торжественного на простецкий, сказал:
– А теперь, когда я тебя загипнотизировал, а весь класс это видел, теперь – извиняйся!
– Как? – изумился Яша. – Уже?
– Ну да, – подтвердил я. – Я же тебя загипнотизировал и все видели это. – Я повернулся ко всему классу и спросил: – Ну, вы же видели сейчас, ребята, что я его загипнотизировал?
– Видели, видели! – закричали дети.
– А раз все видели, что я тебя загипнотизировал, то тебе никуда не деться, и ты, стало быть, должен теперь извиняться! Извиняйся.
Яша просто пришёл в изумление от такого поворота событий. Глаза у него покраснели от волнения, на них появились слёзы, губы у него задрожали, и он, повернувшись к своей соседке по парте, сказал:
– Прости меня, пожалуйста, я больше так не буду!
Все так и ахнули. Владимир Юрьевич пообещал Яше, что тот извинится, и он сдержал своё слово: Яша извинился. После этого мой авторитет взлетел до небес, и никто уже не сомневался в том, что я умею гипнотизировать. Если кто-то слишком сильно баловался, я ему говорил:
– Я тебя сейчас так загипнотизирую, что родная мать не узнает! А ну прекращай!
И это действовало.
Я стал использовать своё новое качество, стараясь, однако, не злоупотреблять им. Однажды мальчик из этого класса вышел к доске, и тут выяснилось ужасное: он ничего не учил. Я спросил его: почему? А он в ответ стал врать: мама заболела, а я за нею ухаживал. Я ему говорю: врёшь. А он: не вру, вот честное слово! И тогда я ему говорю проникновенным таким голосом:
– А давать честное слово и при этом врать – нехорошо. Боженька может наказать!
– Ха-ха! А никакого Боженьки и нету!
– Есть или нету – это мы сейчас проверим, – говорю я. – А ну-ка закрой глаза и дыши глубже.
– Зачем?
– Я тебя сейчас буду гипнотизировать, и ты мне скажешь всю правду. А ну: закрыл глаза! Живо! Дыши глубже!
Мальчик испугался моего страшного голоса и выполнил приказ.
– Говори, почему не выучил того, что я задавал?
У него на закрытых глазах появляются слёзы. И он начинает честно рассказывать, почему так получилось: гулял вчера с ребятами до поздней ночи, баловался и даже хулиганил, а про уроки забыл.
Я спрашиваю:
– А мама, на самом деле, не болеет?
– Не болеет. Я всё врал.
Весь класс слушает эту исповедь, и все потрясены, а мальчик просит прощения и обещает всё выучить.
А ещё в этом классе постоянно дрались. Однажды, когда кто-то кого-то побил на уроке и побитый сильно плакал, я сказал детям:
– У кого-нибудь есть конфетка?
Конфетка нашлась. Я взял её, подошёл к пострадавшему и вручил ему эту конфетку.
– Вот тебе конфетка, и, от имени всего класса, прошу тебя: не плачь!
И у меня получилось: ребёнок перестал плакать, взял конфетку и весь просиял от радости.
Все закричали:
– А ты ешь конфетку, ешь!
И пострадавший съел, словно бы выполнил какой-то ритуал.
И потом перед началом каждого урока дети подходили ко мне и клали на учительский стол кто конфету, кто печенье, а кто кусок шоколадки или яблоко – у кого, что было.
Когда это произошло в первый раз, я спросил: зачем?
А они мне пояснили: ну как же! Вот если кто-нибудь подерётся на уроке и кого-то побьют, вот вы и дадите тому конфету.
Я спросил: а если не побьют?
А тогда мы заберём назад то, что положили!
Я подумал, что это какое-то странное рассуждение, но не стал возражать. Дрались-то и впрямь – на каждом уроке. И плакали тоже. Но новый обычай стал приживаться, и уж точно, что не приносил вреда.
Однажды был такой случай в этом же классе. Мальчик Миша был самым сильным и как-то раз чрезмерно разошёлся на перемене и многих других мальчиков побил и обидел. Я его как следует поругал и сказал всему классу:
– Раз такое дело, и он у вас всё время дерётся, давайте-ка вы объявите ему бойкот. И не будете с ним дружить и разговаривать!
А такой случай уже был в этом же классе: когда дети – при моей подсказке! – объявили бойкот драчуну Руслану, после чего тот чуть с ума не сошёл от горя и недели через две просил у всех прощенья. И вот: новое предложение о бойкоте. Оно всем понравилось, и все закричали, что не будут больше дружить с Мишей и даже просто разговаривать с ним.
На следующий день самым первым – у меня был урок именно в этом классе. Перед началом урока Миша подошёл ко мне и молча дал мне дорогущую шоколадную конфету. Я понимал, что это некий знак примирения, и я должен принять его или отвергнуть. Я принял. Развернул конфету и съел её. А Мишу поблагодарил. И это было на глазах у всего класса.
Миша, между тем, молча вернулся на своё место, достал из своей сумки огромный кулёк с такими же конфетами и, обойдя весь класс, роздал всем эти свои конфеты. Дети видели, что я только что взял от него конфету. Если бы я не взял, то и они не взяли бы – так сильно они на него обижались. Но я подал пример: взял. И они тоже взяли. И примирение состоялось!
Разумеется, я тогда не сказал на эту тему никаких нравоучений. Бывают случаи, когда учителю полезно помолчать.

Иногда воспитание может происходить и без всякой идеологии, но это, конечно не от хорошей жизни. Идеология нужна. Говорить снова: «октябрята – дружные ребята» или «пионер – всем ребятам пример» – такое сегодня уже не пройдёт. Нужно что-то новое. А всё новое – это хорошо забытое старое. А старое – это православная Россия, это Российская империя, и это русские народные обычаи, на которых Россия столько веков держалась.


Глава двенадцатая. Станция Горловка – стоянка одна минута!
Судьба будущей российской идеологии и будущей русской нравственности сейчас решается в Донбассе. На этой части Русской земли происходят сейчас великие события, значения которых мы ещё до конца не понимаем.
Лучшие русские люди живут и сражаются за свою свободу именно там. Лучшими из русских людей являются и те, кто живёт в других уголках России, но помогает Донбассу освободиться от фашистских оккупантов. И те, которые просто сочувствуют русским людям Донбасса – это тоже лучшие.
И представители всех остальных наций, которые добровольно приезжают туда, чтобы сражаться против укрофашистов – это тоже прекрасные люди. А ведь это и бразильцы, и немцы, и французы, и американцы, и даже уроженцы Западной Украины – из каждой нации выделяются лучшие и едут именно туда. Потому что Донбасс сейчас самое главное место на Земле.
Вот он: естественный отбор по Дарвину!
Но и худшие русские люди пребывают сейчас там же: обстреливают из пушек русские города, грабят, вымогают, клевещут на Россию, перебегают через линию фронта и добровольно становятся на службу к бандеровцам.
Многое сошлось сейчас в Донбассе… Кстати: «в», а не «на», ибо «в Донецком угольном бассейне», а не «на Донецком бассейне»!

Вот какой интересный педагогический сюжет мне удалось отследить в этом регионе бывшей Российской империи.
После смерти жены в 2006-м году я оказался в городе Горловке. Я уже рассказывал, что моя первая жена перед смертью завещала мне непременно жениться и не оставаться одному на этом свете. И я обещал ей выполнить её наказ.
И вот я, в ходе выполнения поставленной задачи, оказался в Донбассе, в городе Горловке, подъезжая к которому на поезде, я прочёл из окна вагона огромную надпись на заборе:
ЮЩЕНКО – АМЕРИКАНСКИЙ ШПИОН!
Горловка, надобно заметить, город не маленький – тогда-то там было более трёхсот тысяч жителей, а это больше, к примеру, чем в нашем Таганроге. Но пассажирские поезда в этом городе останавливались на одну-единственную минуту, и пассажиры там должны были выскакивать из вагонов как ошпаренные. И так же точно влетать в вагоны. А поскольку Горловка – это не полустанок, а город приличных размеров, то и пассажиров – входящих и выходящих – всегда было много…
Ну, и вот я приезжал туда в гости – это ведь совсем недалеко от Ростова. Выскакивал из вагона, чтобы поезд не увёз дальше. И потом, погостив в Горловке, заскакивал – только войдёшь, а поезд уже и едет!
Любовную часть пропускаю – она к делу отношения не имеет, скажу только, что горловский эксперимент оказался для меня неудачным, а предсмертное желание своей первой жены я смог благополучно выполнить лишь через год. И не на Юге России, а в Москве. Моя нынешняя жена – коренная москвичка, которая ради меня согласилась покинуть Москву и переехать в Ростов-на-Дону, где мы теперь и живём и воспитываем нашего маленького сына.

А в Горловке ещё с послевоенных времён существовал педагогический институт иностранных языков, и я, в силу того, что моя тогдашняя избранница имела к нему некоторое отношение, оказался вовлечённым не просто в его дела, а даже и в самые тайные подробности существования этого удивительного института.
Когда-то при советской власти он имел союзное значение и считался учебным заведением весьма высокого ранга, куда приезжали на обучение люди из всего Советского Союза. Там преподавали ценные специалисты, и об институте шла хорошая слава.
Потом Украина отделилась от России, и Горловский Пединститут иностранных языков продолжал оставаться знаменитым, но уже в масштабе Украины. Туда приезжали учиться люди из всех уголков этой страны – из Киева, из Харькова, из Одессы, из Львова…
И в это же самое время у преподавателей этого института начались большие задержки с выплатою зарплаты. Тогдашний ректор слыл большим мошенником, и о нём говорили, что полученные деньги он очень удачно прокручивал где-то и основательно наживался на чужом горе.
А преподаватели уже и голодать начали. Кто сбежал в другие страны от такой жизни, а кто и на месте оставался и пытался как-то выжить…
И вот в институте началось взяточничество, которого прежде там никогда не было…
А обучение-то в этом институте стало со времени установления независимости Украины платным почти для всех и до ужаса дорогим. Поэтому учиться туда приезжали, как правило, дети богатых украинских бизнесменов.

Летом 2006-го года, когда я впервые в жизни приехал в этот город, я застал там такую картину: Украина только что вышла из какого-то кошмарного кризиса, и в Горловке тысячи и тысячи людей как раз в это самое время возвращались на работу – на свои закрытые в последние годы заводы и шахты. Жизнь медленно возрождалась, и мне, постороннему наблюдателю, это всё было в диковинку – как бы мы ни ругались на безобразия в России, а ничего подобного мы у себя не знавали.
Машин на улицах почти не было, а люди ходили с лицами, на которых читался кошмар пережитых недавно времён. После жизнерадостного и вечно праздничного Ростова смотреть на такое было непривычно. Нищета чувствовалась во всём, и моя знакомая жила весьма скромно, несмотря на то, что занимала в институте одну из высочайших должностей. Она мне объяснила это так: я не беру взяток, живу на зарплату. Я честная.
И далее я выясняю: нищета и разруха, царящие в городе, никакого отношения не имеют к этому институту. Он цветёт и пахнет, и жизнь там – как пир во время чумы.
А возглавляет институт убеждённый бандеровец, который так богат, что даже и странно: на какую зарплату он мог отгрохать себе такой шикарный коттедж, на какие шиши он покупал себе такие дорогие машины? Да ведь и не он один! Там многие жили-поживали не по средствам. Ибо взяточничество в институте приобрело оглушительные размеры.
Перебои в выплате зарплаты уже давно прекратились, но преподаватели вошли во вкус и уже были не в силах поменять свой прежний образ жизни. И так вот они теперь и жили…
Это как в Америке было: ввели сухой закон – и появилась организованная преступность. Отменили сухой закон, а организованная преступность так и осталась.

Но в чём же состояла такая необыкновенная ценность этого института, что все туда стремились и все хотели учиться там, не считаясь ни с какими расходами?
Стал я думать, никого ни о чём не спрашивая. И вот какую вещь выяснил.

Молодые люди хотят стать учителями иностранных языков – немецкого, английского и французского, и почему-то это для них так важно, что они готовы выкладывать приличные деньги за своё обучение в институте, да ещё и взяточников кормить непрерывным потоком денег!
И что же получается: эти молодые люди так любят педагогику, что ради счастья обучать иностранным языкам украинских детей они готовы идти на такие жертвы?
Да нет же!
Они просто хотят обучиться иностранным языкам и потом уехать из этой страны, куда-нибудь на Запад. О том, что там украинские дипломы не признаю;тся и знанием местного языка в дальних странах никого не удивишь, они не думают. Просто фанатично рвутся на Запад, где им в лучшем случае позволят убирать чужие богатые дома или обслуживать богатых стариков – с педагогическим дипломом выносить чьи-то горшки или сменять какому-нибудь больному богачу памперсы.
Они не знали истории моего одноклассника Мишки, который при выдающихся математических способностях, при золотой медали в школе и двух дипломах о высшем образовании работает нынче в Нью-Йорке лаборантом в школе, потому что наши дипломы там не признаются. Нью-Йорк для этих студентов вообще недостижимая мечта. Тут хотя бы попасть в Германию, Англию или во Францию и вовсе не обязательно в Берлин, Лондон или Париж – хоть куда-нибудь, хоть кем-нибудь, лишь бы только это было на Западе!
И я забыл сказать: за всё время моих визитов в Горловку я ни разу не слышал там ни единого слова на малороссийском наречии русского языка, которое ещё называют «украинским языком». Все говорят только по-русски, включая и того бандеровца, выходца из Западных регионов Украины, который возглавлял этот институт.
Ибо это Русская земля, лишь по воле русофоба Ленина – присоединённая к так называемой Украине.

Итак: с одной стороны – молодые люди, которые в большинстве своём не думают ни о каком преподавании ни в каких школах, а имеют нравственные установки совсем иные; а с другой стороны – преподаватели, которые прекрасно знают, с кем имеют дело и как этим пользоваться. Это была фабрика по вытягиванию денег. Доходное предприятие. Фирма.
Когда-то, во времена советской власти так не было. Но сейчас – так.
Моя прекрасная знакомая работает в этой клоаке, но старается сохранить лицо – взяток не берёт, но частным образом занимается английским языком со всеми жаждущими выучить его, а сама знает его так же точно, как и русский. У неё два родных языка: русский и английский. На всякий случай она знает и малороссийское наречие русского языка, именуемое в просторечии украинским языком. И тоже – в совершенстве.
И тут – я.
Наездами из Ростова смотрю на этот параллельный мир и обалдеваю.
Ну, и ещё любовь там всякая – то она у нас есть, то её нет. У моей знакомой то и дело меняются планы: то она готова бросать всё и переезжать ко мне в Россию, то собирается оставаться и предлагает мне перебираться в Горловку. Взбалмошная была женщина, хотя и очень красивая и намного моложе меня.
Ну и потом моя любовная эпопея завершилась в самом конце 2006-го года, и больше я в Горловке уже никогда не был, а с тою женщиною уже никогда больше никак не общался – лично не встречался, не переписывался и не перезванивался.
Но судьбу института я продолжал отслеживать. Захожу как-то раз на какой-то сайт этого института, а там рассказывается, как его студенты рвутся на Запад и как жаждут встречаться со студентами похожих вузов, находящихся на Западе. И там была такая фраза, которая потрясла меня до глубины души:
НАМ ЕСТЬ, ЧТО СКАЗАТЬ ДРУГ ДРУГУ!
Я тогда подумал: да что такого важного они собираются сказать? Должно быть, вот что:
– Мы рвёмся к вам! Мы хотим жить у вас!
А те бы в ответ радостно закричали:
– Да-да! Мы с нетерпением ждём вас у себя! Оканчивайте свой институт и приезжайте к нам с вашими дипломами! Вы нам очень нужны!
Ну-ну…
И потом началась война. И молодую женщину по имени Кира, недавно окончившую этот самый институт, фашисты убивают при артобстреле, и эта Кира лежит окровавленная, прижав к себе маленькую дочурку – тоже мёртвую и тоже окровавленную, и на груди у этой красивой молодой женщины красуется красивая надпись на красивом иностранном языке:
PARIS.
И где-то рядом лежит ещё и её убитый муж!
Съездили в Париж!
Потому что Париж русских людей приемлет только в мёртвом виде и ни в каком более. Они запустят к себе миллионы негров и арабов, но русских к себе не примут ни ради чего на свете.
И это нравственная установка всего Запада. Русским людям не разрешали в опломбированных вагонах пересекать без визы Литву, чтобы попасть в Калининград, и весь Евросоюз стоял насмерть, чтобы такого безобразия не случилось, зато негров и арабов европейцы запускают к себе без всяких документов в неограниченном количестве.
Вот что делает ненависть к России!
А студенты горловского института иностранных языков не совсем понимали смысла происходящего.
И, поскольку Донбасс стал эпицентром всех самых главных событий в Русском мире, а в центре Донбасса оказалась именно Горловка, ибо именно там происходили самые трагические события, вот что получилось дальше.

Коллектив института раскололся на две примерно равные части. Одна часть студентов и преподавателей осталась верна России, а другая переметнулась на сторону бандеровцев.
И переметнувшиеся пересекли линию фронта и основали институт с названием «Горловский институт иностранных языков» в городе Артёмовске, который находится совсем неподалёку от Горловки, но уже на территории, оккупированной фашистами. То есть украли знаменитый бренд, нагло присвоив себе былую славу института, и теперь выдают себя за тех, кем не являются.
Перебежчики рассуждают так: здесь мы временно. Доблестные украинские войска вот-вот освободят от ненавистных сепаратистов город Горловку, вот мы туда и вернёмся на правах законных хозяев института – да и всего города.
А те, которые остались, рассуждают иначе: освободим Артёмовск и прогоним фашистов. Если надо – дойдём до Киева и до Львова, а предателей назад не пустим и никогда не простим им измены. Преподавательская часть артёмовского института платит налоги украинскому государству, а эти налоги идут на ведение войны. Горловку ежедневно обстреливают из миномётов и пушек и убивают детей и мирных граждан – на деньги вот этих самых преподавателей!

Моя бывшая знакомая, которая всегда очень любила Россию и высмеивала украинских националистов, перебежала туда же. И не просто перебежала, а оказалась в самом центре этих позорных событий.
И даже возглавила их!
Пока Горловку обстреливали фашисты, артёмовские перебежчики – одни спокойно преподавали, а другие столь же спокойно учились в тихом городе, по которому никто не стрелял.
По случаю счастливой перебежки через линию фронта, артёмовские студенты и преподаватели устроили на главной площади города так называемый флешмоб, в ходе которого под иностранную музыку дёргаными движениями изображали какие-то иностранные танцевальные чувства. И все ликуют-ликуют-ликуют: мы выжили, в нас никто не стреляет!
А моя бывшая знакомая даёт интервью украинскому телевидению и говорит о том, что они тут вносят вклад в демократические преобразования, происходящие в обновлённой Украине! И голос какой-то незнакомый, и выражение лица… Пока была за Россию и радовалась её успехам, лицо и голос были одни, а как переметнулась к бандеровцам – так всё поменялось. И поди теперь разбери, где у неё маска, а где настоящее лицо!
Посмотрел я на неё с изумлением и подумал: «Какое счастье, что у нас тогда ничего не получилось и мы не стали мужем и женою!» А ведь мы это всё всерьёз обсуждали!
А на сайте артёмовского института, который именует себя «горловским», я отслеживал всякие чудеса: то они там все выряжаются в вышиванки, при том, что это земля русская и малороссийские народные обычаи на ней никогда не имели места, то они танцуют там какие-то западные танцы с противоестественными телодвижениями.
Парней в этом учебном заведении мало, как это всегда бывает в педагогических вузах, но и те, что есть, танцуют там на каком-то празднике какой-то очень иностранный танец в плотно обтягивающих штанах и с женскими лифчиками на голых мужских торсах. Это у них такие учителя мужского пола готовятся: вместе с иностранным языком они будут попутно преподавать основы гомосексуализма… Европа!
А недавно они там второй флешмоб организовали: но только в первый раз они танцевали возле памятника революционера Артёма (Фёдора Андреевича Сергеева), который когда-то основал Донецко-Криворожскую республику, а теперь уже танцевали возле постамента, с которого этот памятник снесён.

Вот такая грустная история о педагогах на постсоветском пространстве. У неё ещё будет своё продолжение – я уверен. Многие переметнувшиеся преподаватели уже сейчас взвыли от очень уж тяжёлой жизни в городе Артёмовске и поговаривают между собою о том, чтобы бежать назад в Горловку. И даже собираются сделать это дружно и в едином порыве, но их горловские коллеги кричат: не примем назад предателей!
Посмотрим.


Глава тринадцатая. Вопрос вопросов
Так получилось, что после смерти жены я сталкивался с разными человеческими судьбами – то одну судьбу наблюдал, то другую. И какое-то жуткое однообразие: женщина и мужчина сходятся и потом расходятся. А дети остаются. Я встречал двух женщин, у которых сыновья покончили жизнь самоубийством на почве несчастной любви. Девушка отвергла парня, а тот взял и покончил с собою с горя. У одной женщины сын после развода родителей ударился в игроманию и фактически стал сумасшедшим. Но, между прочим, наблюдал и хорошие судьбы: моя знакомая из Апшеронска после развода с мужем-алкашом поставила на ноги троих своих детей и сама себя вполне соблюдала. Хорошие примеры тоже бывают: и по полсотни лет люди живут вместе, не расставаясь, и детей и внуков ставят на ноги – всякое наблюдал я и сейчас продолжаю отслеживать некоторые судьбы.
И я как раз в этот период своей жизни много думал: а для чего мы рождаем на свет детей?
Думал-думал и надумал, что ответов на этот вопрос может быть всего лишь два:

1) Для того, чтобы наши дети были счастливы и жили хорошо.
2) Для того, чтобы они продолжили нас, своих родителей, и наш род, служили бы нам опорою на старости лет и укрепляли бы наше Отечество.

И это очень даже разные ответы, и они могут быть даже и взаимоисключающими.
Отрабатываю обе версии, но начинаю с первой.
Вот что мы получаем, живя по первому пункту:
Рождается ребёнок, и лишь спустя некоторое время, после некоторых раздумий и колебаний мы рождаем второго. Материальные блага – это высшая ценность (так мы считаем, живя по первому пункту!), и мы должны следить за тем, чтобы их в полной мере хватило на одного ребёнка, и только, когда возможность появится, мы производим на свет ребёнка номер два.
Первому ребёнку отдаётся всё самое лучшее, но, когда появляется второй ребёнок, между детьми возникает соперничество – кто себе больше отхватит материальных благ.
Потом эти двое детей вырастают и судятся между собою из-за имущества. Или не судятся, а просто обижаются, что одному досталось больше, а другому меньше.
Эти же самые дети затем вступают в брак, выбирая для этого не того человека, которого посоветовали бы им умные родители, а того, которого им охота. Любовь – это главный довод, и любовь – это святое. На самом деле, имеется в виду предмет потребления под названием «любовь». Я хочу употребить этот предмет, и я его получаю, ибо это остродефицитный товар, скоропортящийся продукт, и его надо купить пока он не испортился от времени… А если старые родители советуют мне что-то другое, то они ничего не смыслят, и их мнением можно и пренебречь. Когда любовь кончается и вступивший в брак молодой человек прозревает, то он этот брак расторгает и вступает в новый брак. И делает он это столько раз, сколько захочет. В результате подавляющее большинство браков разваливаются; появляются заброшенные дети, разбитые судьбы и так далее.
«Современно мыслящие» родители мешать детям не будут и рассудят примерно так:
– Моему мальчику (или моей девочке) виднее, в чём состоит его (её) счастье.
Поэтому, коль скоро любимый сыночек женится на чьём-то другом сыночке, а любимая доченька выходит замуж за свою подругу, то и ничего. Мы же своим детям желаем счастья! И ежели сыночек женится на тётеньке, которая старшего его лет на десять (а то и на двадцать!), то мы тоже ничего не скажем. И, если любимая доченька захочет вообще никогда не выходить замуж, а будет лишь менять мужчин, и от одного из них родит ребёнка себе для развлечения, то мы тоже не будем возражать. Даже, если она родит негритёнка после поездки куда-нибудь на южный курорт!
А ежели мы и будем возражать, то дети нас не послушают. Ибо они – современные и умные. А мы свой век отжили и ничего не соображаем. Мы же их сами приучили к такой мысли!
Но всё на свете развивается. В том числе и идея пожелания бесконечного счастья своим детям и приоритета любви над здравым смыслом. И вот уже парень женится на своей сестре, мать выходит замуж за сына, отец женится на собственной дочери, а межрасовые браки, разрушающие нацию, становятся массовым явлением…
И, поскольку Запад во всём обгоняет нас, то там это всё уже есть, и с каждым годом всего этого становится всё больше и больше. А мы во всём стараемся подражать Западу.

И вот так наши дети растут, взрослеют, стареют. А родителей своих всячески унижают пренебрежительным отношением к ним, с родителями судятся из-за имущества или даже сдают родителей в дом престарелых. На Западе – это теперь обычное дело, а у нас идёт к тому же.
О родителях можно не заботиться, потому что есть пенсионная система и есть дома престарелых. Государство возьмёт на себя стариков, а мы будем жить в своё удовольствие!
Маленькие дети смотрят на такое отношение к дедушкам и бабушкам и учатся. Когда они вырастут, они поступят со своими родителями ещё даже и хуже, а дедушки и бабушки, коли доживут до этого времени, скажут:
– Это они отомстили за нас.
Ежели родители не впали в маразм и хоть что-то соображают, то они думают на старости лет примерно так:
– Мы отдали все свои силы и всю свою любовь детям, а они так с нами обошлись! Нас предали… Мы прожили свои жизни зря…
И они правильно думают, ибо это так и есть! Таких детей не имело смысла рожать вообще. Не умеешь – не рожай!

Однажды я ехал в поезде, дело было весною 2006-го года. Я спешил из Москвы, куда меня заманило лживыми обещаниями одно не вполне добросовестное издательство. Съездил туда зря и теперь вот спешил в Ростов-на-Дону, где у меня дома в это самое время лежала тяжелобольная жена. Скажу наперёд, что из-за этого проклятого издательства, к жене я тогда не успел, и она за несколько часов до моего приезда умерла на руках у моих взрослых детей и тёщи.
А пока я ехал, вот что было.
Со мною в купе были три девушки, и одна из них была беременна – на пятом месяце. И она рассказывала двум другим девушкам (меня в расчёт никто не принимал) такую вещь:
Девушка подзалетела от кого-то в Москве и забеременела. Про заключение брака речи у них там и не шло никогда, а главное было то, что экономическая ситуация как раз сейчас получалась не та, и девушка вдруг поняла: рожать нельзя! Как можно рожать, если денег стало мало, а квартира в Москве – съёмная и дорогая! А кроме Москвы, жить больше нельзя нигде, потому что вся Россия – сплошное дерьмо. Поэтому девушка пришла к такому решению: она быстренько сделает аборт, а поскольку избавляться на пятом месяце от беременности запрещено, то она сделает это изуверство за большие деньги у своего человека.
К которому как раз сейчас и держит путь.
Поскольку эта девушка рожать не собиралась, то она всю дорогу отчаянно курила и пила пиво, подвергая своего приговорённого к убийству ребёнка дополнительным пыткам.
Две других девушки пытались отговорить её, да куда там!
Беременная девица забивала их своим здравым смыслом и авторитетно заявляла:
– Рожать надо тогда, когда много денег. Вот у меня, допустим, родился ребёнок, а я ему покупаю любую игрушку, какую он хочет, самую лучшую одежду покупаю, отдаю его в крутой детский садик, а затем и в платную дорогую школу. Вот только так и надо рожать и воспитывать ребёнка! А иначе – и смысла нет.
При этом она подразумевала три таких вещи:
1) Ребёнок у неё будет лишь один-единственный, потому что на второго материальных благ не хватит. Поскольку человек рождается для счастья, как птица для полёта, то ему это счастье и нужно дать. Счастья на всех не хватит, и ребёнок поэтому должен быть только один.
2) Мужчина особого значения не имеет. Она выберет себе мужчину по вкусу, приложит его тело к своему телу и родит после этого. А мужчину выбросит за ненадобностью и будет находить затем всё новых и новых временных мужчин. Потому что при её потрясных внешних данных это не проблема.
3) И так будет вечно, ибо старость никогда не наступит, и хорошие внешние данные никогда не покинут её.
А я тогда молчал не только потому, что меня никто не приглашал к разговору. Я ведь мог бы и сам вступить в него и грозным окриком провозгласить что-нибудь правильное и благочестивое. И многие люди моего возраста (а мне тогда было 56 лет) так бы и поступили на моём месте.
Но мне этого даже и в голову не пришло. Да, я, конечно, думал тогда об умирающей жене, и мне было не до этого. Но где-то на заднем плане моего сознания я рассуждал тогда ещё и так:
– Моя бы воля, я бы тебя сейчас собственноручно пристрелил как бешеную собаку. Но это запрещено законом. Да и не нужно. Ибо ты сама сдохнешь – от незаконного аборта, или станешь после него бездетною, или всё-таки родишь ребёнка от приставленного к тебе временного мужчины, и потом этот ребёнок сдаст тебя, дуру, в дом престарелых…
А я и сейчас думаю точно так же! Это ведь и есть естественный отбор, а я очень уважаю господина Дарвина. Пусть худшие вымирают! И пусть таким же точно образом перемрёт весь Запад, потому что они худшие люди на Земле. Просто мы не должны повторять их опыт. Эти уроды для того и существуют, чтобы показать нам пример того, как не надо жить.

В Воронеже эта безумная тварь вышла, а оставшиеся две девушки стали оживлённо обсуждать вышедшую. Они были безоговорочно против её образа мыслей, но просто сошлись на том, что сделать ничего нельзя: как такую переубедишь, если она не в своём уме?
А я и на этот раз не вступил в разговор. Молчал или говорил, но на постороннюю тему: «Что-то чай долго не несут!» или «Девочки, гляньте, как называется эта станция?»
А потом, на юге Воронежской области, стала выходить первая из двух девушек – добродушная и некрасивая толстушка. Она попросила меня поднести её вещи, что я и сделал. Уже на перроне, куда я вытащил её тяжеленные чемоданы, она сказала мне вдруг даже и с какою-то завистью:
– Хорошо вам живётся!
Я удивился: с чего это она взяла? А она пояснила:
– Ну как же! Вот приедете вы домой в свой Ростов-на-Дону, а там вас ждёт любимая жена, у вас там семья, у вас там счастье в доме!
Не представляю, с чего она это всё вообразила, ибо я про себя ничего не рассказывал, но, видимо, всё это она прочла на моём лице. Я сказал ей:
– Всё не так. Моя жена сейчас лежит при смерти, а я бросил всё и съездил в Москву лишь потому, что на моём срочном приезде настаивало издательство. Я приехал и на месте выяснил, что ничего хорошего у меня с этими людьми не получится, и вот спешу теперь назад и надеюсь застать жену в живых. Очень волнуюсь, между прочим.
И потом я остался в купе с другою девушкою. Не знаю, как, но я и её расположил к себе, ничего для этого не делая. Она мне сама стала рассказывать про себя, что она студентка-заочница филологического факультета Ростовского университета и что уже сейчас работает учителем у себя в сельской школе.
И всё оставшееся время до её выхода в Каменске я помогал ей писать какую-то курсовую работу по литературоведению. Сам не писал, а просто высказывал умные мысли, а она их за мною торопливо записывала.
И мы ни разу не упомянули про ту пакостную девку, потому что и так ведь всё было понятно, а у нас были дела и поважнее.
Вот что значит молчать и не встревать в разговор, когда не нужно! Моё молчание оказалось красноречивее любых слов. Сумасшедшая девка мне бы всё равно не поверила, а две порядочные девушки сочли меня хорошим человеком – только потому, что я промолчал.
И потом она вышла в Каменске…

Напомню, что второй вариант ответа на вопрос, зачем мы рождаем на свет детей, звучит так:
Мы их рождаем для того, чтобы они, уважая нас, родителей, служили бы продолжателями нашего рода, и тем самым укрепляли бы наше Отечество, которое всё сплошь состоит из таких семей, ибо семья – это ячейка общества.
И тут примеры можно привести ленинско-сталинские, а можно и дореволюционные (мне они больше нравятся), можно и из жизни нынешних кавказских народов, хотя это не всем будет приятно.
Но я приведу в пример поэму Гомера «Одиссея».
Коротко расскажу о том, что там было – с точки зрения той темы, которую я затронул.
Одиссея заставляют идти на войну против троянцев, и он идёт, хотя и вопреки своему желанию. Общественное для него выше личного, и он подчиняется.
При этом он оставляет дома свою жену Пенелопу и маленького сына Телемаха.
Десять лет Одиссей проводит на войне и ещё десять лет возвращается домой. И все его мысли только об одном: жена и сын. Нимфа Калипсо предлагает ему бессмертие (она ведь богиня, хотя и низкого ранга) и просит остаться при ней, но Одиссею этого не нужно. Жена и сын – это для него две высшие святыни.
А всё это время жена любит его и помнит о нём. И выросший сын хочет узнать что-то о судьбе отца.
Когда Одиссей возвращается, он требует безоговорочного послушания от жены и от сына, и те помогают ему восстановить справедливость и окончательно воссоединиться с семейством. Никто ничего не требует от него взамен – он просто приказывает, и ему повинуются. Высшие ценности для Одиссея: любовь к Родине и семье. Высшая ценность для Пенелопы – семья и муж. Высшая ценность для Телемаха: любить и уважать отца и мать, быть продолжением царского рода и, тем самым, служить Отечеству.
Мой шестилетний сын, которому я всё это многократно рассказывал и читал, изумил меня недавно своими суждениями о троянских событиях и об Одиссее. Он сказал мне:
– Папа, ну почему Менелай так расстроился из-за того, что от него сбежала Елена?
А я, между прочим, никогда не говорил, что она сбежала. Я говорил только так: её похитил Парис. Но сын понял по-своему: сбежала! И я спрашиваю сына:
– И что должен был сделать Менелай?
– Да найти себе другую женщину! На свете много женщин! Вот пусть бы и нашёл себе новую! И тогда бы войны не было – из-за этой дуры Елены столько людей погибло!
Ничего подобного я ему не говорил. Это он сам додумался до таких мыслей!
А по поводу нимфы Калипсо он высказался так:
– Она же хотела сделать Одиссея богом, если он согласится остаться с нею навсегда. Ему надо было так и поступить: согласиться с её предложением! Стал бы он богом, а потом бы после этого – бросил бы её и вернулся бы к Пенелопе и Телемаху.
А я говорю ему:
– Так это же был бы обман!
А мой сын возражает:
– Ну и что! Богу же всё можно. Вот и пусть бы обманул её, зато бы вернулся домой, а не мучился бы столько лет в плену у неё на острове.
Я не стал с ним спорить на эту тему, но внутренне испытал гордость: у моего младшего сына возникают правильные представления о ценности семьи, о женщинах, о мире и о войне.
Семья – это святое. Но, ежели жена сбежала, то такую и не жалко. Поведение Одиссея – образец нравственности и разумности. На войну из-за Елены идти не хотел, нимфу обманывать не посмел, к семье вернулся и навёл дома порядок.
Многие из моих читателей могли бы привести в подтверждение моим мыслям какие-то примеры из своих семейных преданий. Я бы мог сделать то же самое, но это было бы слишком длинно. Скажу только, что мой прадед отставной офицер и предприниматель Спиридон Фёдорович Полуботок произвёл на свет четырнадцать детей и был непререкаемым авторитетом в своей семье. Другой мой прадед, Григорий Гордеевич Антипов (дед по матери моего отца) был из бывших крепостных. Он тоже породил четырнадцать детей и тоже был непререкаемым авторитетом у себя в семье.
Весьма характерны выражения их лиц: у Спиридона Фёдоровича при огромном росте и большой физической силе было лицо мыслителя, а у крестьянина Григория Гордеевича – лицо генерала. Оба были волевыми личностями, но, в сущности, простыми людьми.
Портреты обоих прадедов у меня стоят на видном месте. Смотрю на них, бывало, и думаю с восхищением: красавцы вы мои!..

Да, но какой же из вариантов ответа считать правильным – первый или второй?
А тут и думать нечего! Второй.
Мы рождаем детей не для того, чтобы они потребляли материальные блага и считали себя счастливыми, а мы рождаем их для того, чтобы они служили Отчеству и родителям. Желательно, чтобы они при этом были материально обеспечены, но если нет, то всё равно: первоначальная установка остаётся в силе!

И, по старой учительской традиции, провожу закрепление пройденного материала и объясняю читателям всё сказанное выше на одном доходчивом фантастическом примере:
Тяжело заболел старый отец. Ему уже семьдесят лет, его жена уже в могиле, а он лежит и думает: «Вот, кажется, смерть моя и пришла, а мои родные дети куда-то делись, и вот я умираю в одиночестве. И до чего же обидно!». И тут как раз появляются его дети – счастливые и довольные.
– Здравствуй, папа! – говорят они. – Вот сейчас ты, может быть, умрёшь. Но, не правда ли, ты счастлив оттого, что мы так хорошо устроились в жизни, что нам так хорошо и вообще весело?
И тут причинно-следственные и пространственно-временные законы Вселенной нарушаются, и в двух разных пространствах происходят два разных события с одними и теми же людьми.
Первое событие:
Тяжело больной отец отвечает на вопрос своих детей в том духе, что, мол, я безмерно счастлив умереть с мыслью о том, что вам так хорошо. Ведь я вас как раз для этого и родил на свет!
И паршивцы с весёлым смехом убегают куда-то в большую и красивую жизнь, оставляя отца умирать в одиночестве и даже не подав ему стакан воды перед смертью. Позже их настигнет возмездие от их же собственных детей, но они сейчас не думают об этом.
Второе событие:
Отец отвечает, что не для того он рожал детей, чтобы те предавали его перед смертью и теперь он раскаивается в том, что вообще произвёл их на свет. И ему хочется проклясть их перед смертью, и он едва-едва сдерживается.
Дети ужасаются тому, что жили неправильно. Остаются с отцом, выводят его из болезни, и тот, конечно, умирает, но только через двадцать лет после этого эпизода в возрасте девяноста лет.
Вот этот фантастический пример и есть ответ на вопрос о том, для чего мы рождаем детей. И что нас ждёт после того, как мы произвели их на свет.


Глава четырнадцатая. Игры в рулетку
Представим себе супружескую чету, у которой родилось пятнадцать душ детей. И теперь мысленно рассмотрим всех этих сыновей и дочерей. Они со всею неизбежностью будут выстраиваться в жёсткую иерархию: один из этих детей будет самым умным, другой займёт после него второе место по уму, третий..., четвёртый..., пятый… А кто-то будет ведь и самым глупым. То же самое будет и в смысле физической силы, и в смысле доброты, и в смысле творческих способностей, и в смысле везучести: все распределятся по пятнадцати номерам. Примеров из истории – масса! Мы знаем семью мельника, в каковой родилась толпа детей – будущих мельников! – но только один из них стал Рембрандтом. С Паганини была та же самая история. В семье моего прадеда Спиридона родилось четырнадцать душ детей, но только один из них получил высшее образование и был самым умным – это и был мой дед. Я происхожу от лучшего в том семействе. Мои читатели, наверняка, вспомнят и какие-то другие примеры – из своих семейных преданий, из чьих-то историй, из книг…

А я вспоминаю бабушку моей первой и ныне покойной жены – Анну Тихоновну Петрову. Она прожила на свете 103 года, всегда прекрасно соображала, была бодра и весела, а слегла и лишилась памяти лишь за две недели до смерти.
И так уж вышло, что во время войны она приютила у себя своих осиротевших племянников, а также нескольких совершенно чужих детей, которых она где-то подобрала. Вместе с её собственными детьми, у неё получалась орава численностью более двадцати человек (точной цифры не помню). Ютились они в землянке, в одной-единственной комнатке, где за невысоким ограждением помещалась и драгоценная корова, которая давала им молока. И так – впроголодь, с нечеловеческими трудностями – Анна Тихоновна всех выкормила и вырастила. И когда дети выросли, они распределились по жизни сообразно своим талантам – от весьма высокого положения в обществе, до весьма низкого. Самого успешного я видел – это был дядя Саша (так его называла моя жена, да и я – так же), который был полковником, командиром какой-то секретной войсковой части в Крыму, занимавшейся связью с космосом. Мы ездили туда к нему в гости, а он к нам, в Ростов, приезжал. Я расспрашивал его о летающих тарелках и инопланетянах, а он мне говорил, что обсуждать этот вопрос не имеет право и им всем дан приказ считать, что всё это атмосферные явления, чьи-то галлюцинации и слухи-сплетни. Ну, нельзя, так нельзя! Дядя Саша знал лично всех космонавтов, у него в части постоянно бывали академики и всякие правительственные персоны, но сам он прекрасно помнил, что вышел из землянки и что вырастила его Анна Тихоновна, к которой он относился с величайшим почтением.
Из той же землянки вышли и некоторые простые работяги, которые честно трудились в сельской местности или на городских заводах – или не очень честно трудились, потому что кто-то из них и в тюрьму попадал. Анна Тихоновна всех их одинаково воспитывала и не говорила одному: ты становись вором, а другому: а ты будь честным тружеником; дети стали со временем тем, что было в них заложено при рождении и самостоятельно распределились по своим ролям.
Честный и умный дядя Саша в моих глазах был таким же святым, как и Анна Тихоновна, и это, конечно, её главный жизненный подвиг перед Отечеством.

В армии я дружил с одним карачаевцем по имени Камиль. Это был незаурядный человек – яркая личность, умный, мыслящий, остроумный, имеющий воображение, совесть… Я потом, после службы в армии, бывал у него в гостях и видел всю его семью. Там как раз столько и было детей – пятнадцать человек. И мой друг был лучшим из них. Он был самым умным – он был единственным, кто из них окончил техникум; он читал много книг. Он был самым добрым и отзывчивым, ну и так далее.
Самый глупый из его братьев (восьмой по счёту сын) был слабоумным: он ходил по улицам селения в лохмотьях и с безумным лицом.
Был в той семье и самый бесчестный. Этот всю свою жизнь сидел по тюрьмам, потому что его неудержимо тянуло на грабежи и убийства; он был проклят за это собственным отцом, приказавшим всему своему семейству, в котором он, кстати, был непререкаемым авторитетом, не помогать этому буйному ни в чём!
Камиль говорил мне, что карачаевцы в массе своей не любят русских, но его брат Омар понял бы Камиля, узнай он о том, что тот дружит с русским, а вот другой брат – ни за что бы этого не понял, ибо он ненавидел русских непримиримо.
Остальные братья и сёстры Камиля были простыми людьми: кто занимался животноводством, кто торговал. Одни были хитроватые, другие – довольно сносные.
Характерно, что дружеских отношений у Камиля не было ни с единым из своих братьев – только родственные. А про сестёр я и вовсе не говорю. Он не находил с ними общего языка и общих тем для разговоров. Зато он дружил со своим двоюродным братом Мухаммадом, а у того, в свою очередь, была точно такая же ситуация в семье, и точно так же он был самым умным и самым лучшим из всех своих братьев, и точно так же не находил ни с кем из своих братьев и сестёр поводов для дружеских отношений. И так вот и получалось, что лучший из одной семьи дружил с лучшим из другой семьи, а поскольку они были двоюродными братьями, а у кавказцев двоюродное родство ценится больше, чем у русских, то вот и получалось некое родство душ, семейная традиция.
Однажды я и Камиль пришли в гости к Мухаммаду. Мы расположились на втором этаже в его комнате с видом из окон на Эльбрус и стали о чём-то беседовать. И тут дверь открылась, и на пороге возникла девушка с подносом, на котором стояли вино и закуска. Девушка спросила на карачаевском языке разрешения всё это поставить на стол, и Мухаммад разрешил. Она поставила и затем молча удалилась.
Когда она ушла, Мухаммад пояснил:
– Это была моя младшая сестра.
Я спросил:
– Я должен был ей что-то сказать? Поблагодарить её, да? Мне так неловко, что я промолчал!
Оба двоюродных брата рассмеялись и утешили меня:
– Ну что ты! Что ты! Ты всё правильно сделал!
Подразумевалось: женщина, да ещё к тому же и младшая сестра, должна знать своё место!
И потом мы немного выпили и хорошо закусывали. Я вообще-то не пью, но тогда счёл нужным отступить от своего жизненного правила. У меня было ощущение, что я нахожусь в обществе единомышленников.
Беседовал я и с отцом Камиля. Как бывший колхозник, получал советскую пенсию в размере двенадцати рублей. Это были совершенно смешные деньги, на которые прожить было невозможно. А он на них и не жил, а раздавал эти деньги бедным. А жил он за счёт того, что его кормили работающие сыновья. Жил и ни в чём не нуждался. Да ещё и командовал всеми так, что все трепетали от одного только его взгляда.
И замечу: никому не приходило в голову сдать его в дом престарелых!
Мои прадеды, Спиридон Фёдорович Полуботок и Григорий Гордеевич Антипов, были именно такими же главами семейства: командовали всеми так, что никто не смел ослушаться. И это при том, что один был из образованных дворян, а другой – из простых крестьян. И никто ни в какую богадельню их отдавать не собирался.
Национальность и классовые различия в этом деле не имеют особого значения. Настоящая семья – она либо есть, либо её нет.
Нынешняя русская мегаполисная семья или просто городская – она не настоящая. А деревенские русские семьи, если и существуют где-то, то, скорее всего, только старообрядческие…

Пропускаю нравоучения и скулёж о том, как у нас всё теперь скверно и неправильно. Пропускаю также назидания о том, что нужно сделать так, чтобы всё было хорошо, а не плохо. Пусть мои читатели вообразят, что я это всё высказал в резкой форме, и пусть каждый из них скажет:
– До чего же правильные мысли у этого Полуботки! Всё! С завтрашнего дня начинаю жить по его мудрым заветам!

В общем, как ни крути, а русские семьи должны быть многодетными. У русских родителей должен быть эксперимент. Вот тогда и появятся личности в Русском народе. В нынешние времена мы отдаёмся на волю случая: родили одного ребёнка и думаем, что это предел совершенства. А остальные – не родившиеся – так и остаются где-то там, в другом измерении. Сидят себе там в белых одеждах и с крыльями за спиною, свесив босые ноги с облаков, и завидуют тому счастливчику, которого допустили в Жизнь. И говорят примерно так:
– Это ж надо! Дурак-дураком, а именно ему выпала честь родиться, а мы вот такие умные и талантливые, а нам вот такой чести не выпало.
Или так:
– Ну, хорошо, что хоть самый умный из нас родился. Нам-то до него далеко, но и нам всё равно хотелось бы пожить на свете. Да, видать, не суждено!
И даже, если второй ребёнок рождается на свет в русской семье, то ведь и это ничего, в сущности, не меняет.


Глава пятнадцатая. Сюсю-мусю, или Насильственная инфантилизация с элементами садизма и другими особо отягчающими обстоятельствами
Массовое и планомерное оглупление собственного населения – это та стратегическая задача, которая ставится перед всеми западными государствами. Ставится и вполне успешно выполняется.
Кем ставится эта задача?
Точно не скажу, но это что-то вроде Мирового правительства или это сговор транснациональных корпораций. Всё это идёт от англосаксов – это тоже очень заметно… Уточнения не столь важны, важен сам факт существования планомерно работающего оглупления.
Содержательная часть оглупления такова: значительно понизить требования к народному образованию (а заодно и к высшему), а равным образом и к искусству, прекрасное предназначение которого должно быть низведено до уровня, близкого к идиотизму.
В чём смысл этой упорной битвы Зла против Добра?
Отвечаю с использованием чьего-то чужого мнения, которое представляется мне правильным: в капиталистическом способе производства!
Умный и одухотворённый человек будет меньше покупать товаров, а оглуплённый и приземлённый – больше. Является ли оглупление проявлением сатанизма или это просто чисто техническая необходимость – я в такие тонкости вникать не собираюсь. Но то, что это и злодеяние, и одновременно глупость – для меня несомненно.
Запад во всём опережает нас. А он и здесь впереди: уничтожение образования и искусства там достигло таких пределов, до каких мы ещё не дошли. Но можем дойти, ежели будем и дальше раболепно следовать во всём за этою отмирающею частью человечества.

Что нужно, чтобы оглупление взрывом атомной бомбы прошлось по всей школьной системе Русского мира?
Упростить учебные программы и усилить развлекательную часть уроков и вообще всего пребывания ученика в школе. Некоторые предметы – отменить, а некоторые ввести – например: секс-просвещение. Гуманитарные предметы, которые будут оставлены в урезанном виде – изменить в смысле их содержания до неузнаваемости; особенно это касается истории.
В учебниках – побольше ярких картинок. Общая тональность всего учебного процесса: хи-хи и ха-ха. Атмосфера придурковатости и чокнутости – это непременное условие. В школьных зданиях – побольше комфорта, условий для развлечений и отдыха. И вместо классической или народной музыки, что-нибудь психопатическое – джаз, африканские ритмы поп-музыки, визги и вопли.

Если мы посмотрим детские телепередачи или придём на какой-нибудь концерт детского творчества где-нибудь в парке культуры и отдыха имени Горького или во дворце пионеров (они теперь все называются как-то по-другому), то увидим такую примерно сцену: ребёнок что-то спел или станцевал на каком-то конкурсе, а потом к нему подходит некая тётенька (журналистка или работник культурного фронта), присаживается перед ним на корточки и начинает сюсюскающим и заискивающим голоском говорить примерно в таком духе:
– Ты так сейчас отжёг, что мы тут все в зале просто обалдели!.. Офигели!.. Мы все в шоке от твоей талантливости!.. Нам было по кайфу, когда мы это смотрели и слушали… Мы все просто в полном отпаде от твоего выступления!.. Мы ужасно любим тебя!.. Ты такой умный, такой обалденный, такой талантливый!..
Я не пойму: опыт, который нам оставил товарищ Макаренко, он что – выброшен на свалку? Макаренко не призывал педагогов так вести себя с ребёнком, а призывал к обратному: не опускаться до уровня ребёнка, не сюсюкать с ним, а поднимать его до взрослого уровня.
Я представляю себе такую картину: в начале пятидесятых годов на сцену в ходе какого-то конкурса выходит мальчик и поёт без музыкального сопровождения песню «Родина слышит, Родина знает». Некоторые дети пели эту песню так, что просто мороз по коже продирает от восторга и изумления оттого, что такое исполнение вообще может быть на свете… И вот к этому мальчику выходит такая идиотка и начинает с ним сюсюкать…
И как бы это смотрелось?
Предвижу любимое возражение:
– Ну, так то ж тогда было, а это – сейчас!
Да идите вы ко всем чертям со своим сюсюканьем! Родина, что тогда была у нас одна, то и сейчас она у нас такая же – единственная! И мы должны воспитывать будущих её защитников и творцов, а не изнеженных вырожденцев, способных только потреблять материальные ценности.
Государство должно выпустить нормативный документ, запрещающий такое сюсюканье с детьми так же точно, как и пропаганду наркотиков или гомосексуализма.

Конкурсы, смотры, фестивали, форумы, юбилеи и что-то ещё и ещё. Это всё то, что сейчас активно внедряется в школьную жизнь. Ибо это государственная политика по разрушению школьного образования. Усилиями сверху в наших школах создана такая система, при которой конкурсы, смотры, фестивали, форумы, юбилеи и что-то ещё – это выгодно школе, ибо, чем больше будет проведено этих самых конкурсов, смотров, фестивалей, форумов, юбилеев и чего-то ещё, тем большее финансирование получит школа. А чем меньше, тем и финансирование меньше. Разработана жёсткая система рейтингов (система рейтингования!), которая всё это учитывает и сурово наказывает те школы, в которых конкурсы, смотры, фестивали, форумы, юбилеи и что-то там ещё проводятся в меньшем объёме, чем это приказано. Если находится такой директор школы, который будет уклоняться от этого безобразия, то его один раз предупредят, во второй раз влепят выговор, а в третий – уволят! То же самое и с рядовыми учителями: если ты такой умный и честный, то попробуй уклониться!
Между прочим, пока современный российский школьник занимается всеми этими конкурсами, смотрами, фестивалями, форумами, юбилеями и чем-то ещё и ещё, он не делает обычных уроков. Учитель записывает в журнал, что проведён урок, а дети, вместо этого урока, сидят на лекциях, совершают экскурсии, танцуют, поют, пишут или слушают доклады на самые невероятные темы и не занимаются образованием!
Например, детям школы объявляют, что сегодня всемирный день защиты прав потребителей. В связи с этим обычные уроки отменяются, и детям проводят какие-то лекции по поводу прав потребителей…
Потом вдруг на детей обрушивается такой день, когда им рассказывают в актовом зале про налоговую политику в нашей стране…
Потом – всемирный день борьбы с туберкулёзом…
Потом – некие экологические мероприятия, на которых детей очень осторожно подводят к мысли, что промышленность и любое производство в России – это очень плохо и это всё надо сворачивать…
Дети готовят доклады на эти темы (они их списывают из Интернета или даже им сам учитель даёт нужные тексты), дети пишут сочинения на эти темы, дети слушают чьи-то выступления, идут на какие-то экскурсии и так далее, и так далее.
И всё это – за счёт учебного процесса.
И этого безобразия с каждым годом становится всё больше и больше:
– фестиваль «Ровесник»,
– конкурс «Лидер года»,
– трудовой праздник «Делаем вместе!»,
– фестиваль «Ростовчанка»…
Совершенно очевидно, что должно настать такое время, когда учебный процесс в российских школах будет полностью прекращён в связи с конкурсами, смотрами, фестивалями, форумами, юбилеями и чем-то ещё и ещё. И вот тогда наша страна и умрёт.
Сказать прямо и честно: мы хотим разрушить учебный процесс по заданию Англосаксонского мира – этого никто не посмеет. Поэтому делается всё, чтобы замаскировать это преступление: организуются конкурсы, смотры, фестивали, форумы, юбилеи и что-то ещё и ещё, но при этом рисуются нужные записи в классных журналах о проведении уроков и выставляются оценки, которые дети якобы получили на этих уроках. Если ты скажешь, что занятия отменяются, то тебе живо покажут нужные записи и заявят:
– Ничего подобного! Занятия у нас проводятся, а успеваемость прекрасная!
Идёт массовая фальсификация учебного процесса, крупномасштабный обман… И это – нарушение конституции, в которой ничего не говорится о том, что государственными усилиями сверху нужно разрушать народное образование. И это – антигосударственная деятельность. А если точнее, то это ДИВЕРСИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ НА ТЕРРИТОРИИ НАШЕГО ГОСУДАРСТВА И В ИНТЕРЕСАХ ЗАПАДА!
Кто-то и когда-то должен будет за это ответить.
Кто? И когда?

А во что превратились нынешние выпускные вечера школьников?
Раньше было так: всем вручили аттестаты, а кому-то ещё и медали, затем праздничная часть с танцами и застольем, и потом все расходятся. А сейчас об этом даже страшно подумать. Такой подход к выпускным мероприятиям отменён, запрещён и осуждён!
Я опишу, какие ужасающие безобразия происходят в городе Ростове-на-Дону (в других городах бывает ещё и похуже – сам знаю).
Набережная реки Дон. Когда-то это было красивейшее место во всём Ростове, но сейчас его обезобразили до неузнаваемости и превратили из места романтических прогулок в место для коллективного пьянства и столь же коллективной обжираловки. Дым от шашлыков такой, что хоть топор вешай – не продохнёшь! А музыка ревёт, визжит и завывает, и, как нескончаемый кошмар – череда непрерывных кафешек и пивнушек, которые все без исключения заслуживают бульдозера. Где там можно отдохнуть?
И вот сюда пригоняют на ночь всех ростовских выпускников. Последний год обучения у всех был самым настоящим адом, потому что ЕГЭ – это не только огромные деньги, которые родители должны тратить на репетиторов, это не только сильнейшее умственное напряжение учеников, но ещё и страх. Детей держали в страхе целый год – они не учились по-настоящему, не жили, не оканчивали счастливый период детства, а только готовились к ЕГЭ.
И вот – всё оборвалось!
Полиция города Ростова-на-Дону приведена в полную боевую готовность: хулиганы и наркоманы нынче не самое опасное; ожидаются теракты, и их нужно не допустить!
Все родители детей – здесь же. Целый год они волновались по поводу своих детей, отказывая себе во всём, тратили невозможные для честного труженика деньги на репетиторов, и вот сейчас им велено радоваться.
Все учителя и вся школьная администрация – здесь же; все работники районных отделов и городского управления образования – здесь же.
И начальство из мэрии – здесь же!
Как перед концом света гремит непрерывная эстрадная музыка, от которой невозможно никуда спрятаться, вспыхивают навязчивые фейерверки, а всё, что продаётся на набережной, между тем, стоит бешеных денег (по случаю праздника, цены завышены раза в три).
И вот таким способом детей держат в состоянии искусственно подогреваемой радости всю ночь!
Зачем???
И кто ответит за это издевательство над детьми, да и над взрослыми тоже? И ведь безумные приказы о таких зверских мероприятиях – это не прихоть ростовских властей; эти приказы исходят с высочайших вершин власти в России! Сначала поиздевались, а затем ввергли в состояние искусственной истерической радости!
В шесть часов утра (!) все разъезжаются по домам, а всем работникам народного образования велено быть на работе уже в двенадцать часов дня – как хотите, так и отсыпайтесь!
Выпускник же после оглушительного истерического веселья оказывается дома и в тишине. И начинает думать о своём будущем. А оно у него безрадостное: когда он состарится, у него наверняка не будет пенсии! Но то ещё когда будет!
А сейчас:
– высшее образование, которое вот-вот станет только платным,
– то же самое будет и с медицинским обслуживанием,
– безработица,
– фактический запрет на создание собственной семьи,
– непонятные представления о том, что есть Родина, ибо это был праздник не российский, а англосаксонский! И, между прочим: в ста с небольшим километрах от Ростова идёт война! Там погибают люди, голодают дети, там происходят обстрелы мирного населения, и весь Земной шар стоит на грани войны: Запад нам откровенно угрожает и окружает нас со всех сторон всё новыми и новыми военными базами. А, мы в ответ на это, устраиваем у себя пир во время чумы и клянёмся Западу в любви к нему, ибо весь этот ночной кошмар сделан по западным технологиям, а не по русским национальным обычаям и не по российским имперским традициям!
Между прочим, ростовским школам не хватает денег на ремонты. Директора занимаются сбором средств у родителей, а тут – на тебе! Откуда-то и деньги нашлись – какие-то очень дорогие ансамбли приглашены из Москвы, какие-то немыслимые фейерверки устроены, заказаны какие-то электронные браслеты для всех участников русофобского шабаша. Может быть, лучше было бы эти огромные суммы потратить на ремонт школ?
В 2016-м году выпускное безобразие на набережной Дона было запланировано ещё более отвратительным, чем обычно. Учреждены КПП для проникновения на набережную. Все участники мероприятия имеют на руке специальный электронный браслет. Прикладываешь браслет и проходишь, а если нет браслета, то и не проходишь.
Поскольку заранее известно, что многие выпускники уже через час захотят вырваться из этого кошмара и незаконно драпануть домой, то, на этот случай, задуманы всевозможные меры. Выпускник может выйти только через КПП и только в присутствии хотя бы одного родителя и одного работника народного образования. Только в том случае, если все трое приложат свои электронные браслеты туда, куда нужно – откроется то, что нужно. Нет двух дополнительных браслетов – и ты не выйдешь.
Всякая война обладает одним приятным свойством: она непременно заканчивается, ибо она не может длиться вечно. Ежегодное издевательство над детьми с помощью ЕГЭ и истерического веселья на таких вот набережных – это война, проводимая против детей России с помощью вражеских агентов, внедрённых в наше народное образование. И эта война должна будет когда-нибудь завершиться. Когда это будет?
Я не сомневаюсь, что предатели будут выявлены и наказаны, а народное образование будет поставлено под жёсткий контроль самого народа.
Но это я не сомневаюсь, а другие-то так не думают, и у них совсем другие мысли…

А теперь смотрим, какой у нас расклад получается:
Ювенальная инквизиция – это садизм. Эту гадость проталкивают у нас в стране педофилы и прочие извращенцы по заданию американских спецслужб.
ЕГЭ – это умышленный развал системы образования; одновременно это и форма терроризма, ибо с помощью ЕГЭ можно держать в страхе и в напряжении огромные массы населения: детей и их родителей. Источник этой мерзости – тот же самый.
Принудительное оглупление населения и, в первую очередь, детей в образовательных учреждениях – это то самое, что уже успешно проведено в Соединённых Штатах Америки, которые уже вывели у себя новую породу людей – дебилов и извращенцев. И это садизм – с одной стороны, и мазохизм – с другой. Детей и их родителей делают мазохистами.
Насильственно внедряемое истерическое веселье по непонятным поводам – это уже почти наркомания… И это исходит оттуда же, откуда и всё остальное.
Всё на свете имеет свою логику, и какова она здесь? Ведь это же не просто так делается, а делается для того, чтобы получился какой-то конечный результат!
Какой именно?
Ответ может быть только один: всемирный концлагерь, мечта товарища Троцкого.
Будет элита, будут надзиратели, и будут миллиарды рабов всех цветов кожи, одурманенные народным образованием, телевизором с Интернетом и химическими веществами.
Мне представляется, что это получится тупик, выхода из которого уже не будет никогда. На Земле воцарится миропорядок, который будем незыблем, будут проходить тысячелетия, но при таком положении дел изменить нельзя будет уже ничего. И вот на это самое и делается ставка: выигрыш слишком огромен, чтобы его можно было упустить без боя.

Помнится, когда меня принимали на работу в частную школу «Альбатрос», мне Хозяйка сказала:
– Учитель-урокодатель – это теперь уже вчерашний день педагогики. Во всём мире первый вопрос, который задаётся учителю, желающему работать в элитарном школьном учреждении, звучит теперь так: а что вы ещё умеете делать? Вот вы, Владимир Юрьевич, что вы умеете делать ещё, кроме как преподавать русский язык и литературу?
То есть преподавать русский язык и литературу – это такой пустяк, что о нём и говорить не стоит!
Меня такая постановка вопроса покоробила, но я ответил, что не танцую, не пою, не умею организовывать художественную самодеятельность и спортивные мероприятия, но в предыдущей школе я издавал школьную стенгазету и школьный ежемесячный литературно-публицистический журнал, за что мне, естественно, доплачивали.
Вот за это самое Хозяйка и ухватилась и сказала мне, чтобы я это самое и делал у неё в школе – издавал бы с детьми журналы. Но, разумеется, бесплатно, потому что у школы денег лишних нет…
В другой элитарной и частной школе, которую я условно назову «Романтика», в которую я хотел попасть, но потом передумал, меня спрашивали так:
– А вы умеете сочинять стихи?
Я ответил, что это для меня сущий пустяк, и я способен сочинять стихи в стиле Пушкина, в стиле Некрасова, в стиле Маяковского и в стиле Есенина хоть тоннами. Я не шутил, я действительно умел делать это.
Но какое это имеет отношение к преподавательской деятельности?
Оказывается, они ждали от меня, что я там возглавлю какой-то поэтический кружок.
Посмотрел я, какие там у них стихи писались: это были красивые листы особой бумаги с виньетками, и на этих листах прекрасным шрифтом было что-то такое-этакое напечатано… Между тем, было начало февраля, и я туда пришёл не просто так: я искал новую работу после того, как меня выперли из частной школы «Альбатрос», за то, что я заболел. И сейчас мне позарез нужна была работа, а найти работу посреди учебного года всегда было очень трудно для учителя. И я должен был согласиться на всё и упасть к ним в объятия.
Но у меня была вот какая информация о «Романтике»:
За минувшие пять месяцев учебного года в эту школу пришло и ушло пять учителей русского языка и литературы и два математика. А химика там не было и вовсе с начала учебного года. Во всём Ростове-на-Дону не находилось учителя химии, который бы согласился пойти работать в эту школу.
Я подумал: что там такое делают с учителями? Я приду шестым русистом, а через месяц тоже вылечу?
Буйных классов я не любил, но и не боялся их. Я всегда гордился тем, что могу наладить нормальные отношения с трудными детьми. Тут же – что-то не то. И я понял, что это было: сюсюканье! Это когда детям всё разрешается, а учитель не смеет даже пикнуть в ответ. Хамов я всегда умел ставить на место – и отдельных, и целые классы, но это лишь при том условии, что мне это позволят. Здесь же все трудности решались очень просто: увольнением учителя или его добровольным бегством. Ну, и чем эта «Романтика» лучше «Альбатроса»?
И я не пошёл в этот элитарный омут, а предпочёл пойти в простую школу.

Есть такое мнение: ежели ребёнку никогда ничего не запрещать, то из него выйдет со временем волевой и целеустремлённый человек. Не ругать, не наказывать, не запрещать, а просто воспитывать методом убеждения, методом приведения ребёнку разумных доводов. Такие дети выращиваются, как правило, в интеллигентных семьях – с либеральными взглядами, с непременною русофобией и с ориентацией на Запад. Но возможны и другие варианты: кавказский, бандеровский или связанный с какими-то тоталитарными сектами или религиозными направлениями.
Сознание ребёнка уродуется с самого детства, и потом уже ничего сделать нельзя – он так и пойдёт по жизни – нравственно неполноценный, наглый и бессовестный.
Такого ребёнка сразу видно в школе – один-единственный такой экземпляр сверхчеловека, которому всё дозволяется, способен испортить обстановку в любом самом добродушном и самом миролюбивом классе. Такой ребёнок будет постоянно выкрикивать с места, требовать повышенного внимания для себя одного.

За время моей педагогической практики у меня было несколько эпизодов, когда родители таких детей жаловались на меня за то, что я слишком сильно отругал их чад. И все эти эпизоды имели трагикомические продолжения.
В самой первой школе, где я работал и где была тупенькая директриса Светлана Васильевна, я однажды сильно отругал за безобразное поведение мальчика из своего класса. Мамаша прибежала в школу и нажаловалась на меня. Я получил нагоняй и притом весьма суровый, ибо эта Светлана Васильевна, кроме тупости, отличалась ещё и особым высокомерием.
Но через месяц вот что случилось. Эта самая мамаша (а у неё не было мужа, потому она так нежно и любила своего неповторимого сына), прибежала ко мне. Ко мне, а не к дуре-директрисе! И возопила:
– Владимир Юрьевич! Что делать – не знаю! Мой сын впервые в жизни поднял на меня руку! Повлияйте на него как-нибудь.
И расплакалась.
Я не стал злорадствовать и торжествующе попрекать её, а и в самом деле попытался как-то вправить мозги её сыну.
Второй случай был совершенно невероятным: мамаша прибежала в кабинет Галины Васильевны (это была директриса, которая всегда за меня заступалась) и стала проклинать меня за то, что я сильно поругал её дочку, а дочка, по её словам, потом пришла домой, сильно разволновалась и даже плакала! Рассказывая это, мамаша сама стала рыдать, и добрая Галина Васильевна наливала ей валерьянку, а мой друг, учитель Александр, который на моё счастье оказался в это время в кабинете и тоже заступался за меня, кинулся обмахивать её каким-то классным журналом, попавшимся под руку… Тогда для меня всё обошлось благополучно, но Сашка предупредил меня:
– Смотри, Володя! Эта мамаша – редкая сволочь, и от неё можно ждать каких угодно пакостей. Будь в следующий раз поосторожнее!
Проходит месяц, и вот: новая истерика!
Мамаша прибежала в школу, увидела меня и, понимая, что я с нею даже и разговаривать не стану – так я её презирал! – стала в моём присутствии рассказывать другой учительнице про то, какие безобразия учиняет дома её не в меру повзрослевшая дочь: и посуду била, и зеркала била, и всех гоняла по квартире, и угрожала уйти из дома…
Я сидел за столом, закрывши лицо руками, чтобы спрятать свои закатившиеся под лоб глаза – я и сам не представлял, что эта девка может быть такою мразью. Она не была безумною. Ей хамство прививалось с детства от её же родителей с помощью вседозволенности, которой в этой семье придавалось особое значение.
Ну и тут я честно призна;юсь: позлорадствовал! Подумалось: вот так тебе и надо!

Были, кстати, и противоположные случаи. Однажды я сильно отругал за что-то девочку, она разозлилась на меня и сказала, что пожалуется своей маме. На другой день она пришла ко мне на урок и при всём классе громко сказала:
– Владимир Юрьевич! Я вчера пожаловалась на вас своей маме за то, что вы меня так сильно отругали.
– Ну и как мама? – спросил я с интересом.
– Мама сказала, что я дура, и приказала мне попросить у вас прощения. Простите меня, пожалуйста, я так больше не буду!
– Прощаю, садись на место, – сказал я. – И спокойно начал урок.
В другой раз старшеклассник отказался убирать класс после уроков. Я на него накричал, и он пошёл жаловаться своей матери, которая была, скажем так, не самым маленьким по своему значению человеком. Но потом он вернулся через полчаса и сообщил:
– Владимир Юрьевич! Я рассказал обо всём своей маме!
– И как?
– Она велела мне извиниться перед вами и убрать весь класс.
И та девочка, и тот мальчик были каждый по-своему выдающимися личностями. Я с ними встретился в этой жизни в разные годы и в разных школах, но одно роднило их: у обоих были матери без мужей, и поэтому мамы баловали своих детей чрезмерною любовью. В обоих случаях, однако, мамы повели себя благоразумно. Маму того мальчика я вообще хорошо знаю: это была просто необыкновенная женщина – по-настоящему красивая и необыкновенно умная…
Я отследил дальнейшие судьбы этих детей, и они, к сожалению, оказались очень грустными: эгоистичный мальчик стал преуспевающим дельцом и, бросив свою маму в полном одиночестве, смылся в далёкие края, где и наслаждается жизнью – в силу своего потребительского разумения. А с девочкою получилось, на почве её эгоизма, так плохо, что даже и рассказывать не хочется. Бог с нею!


Глава шестнадцатая. Можно ли давать отпор сюсюканью?
И можно, и нужно! Но это можно делать запретами, а можно и другими способами: создавать такие правила, при которых сюсюканье будет невозможно.
Расскажу о таком наблюдении в школе «Жар-птица».
Так получилось, что центром учительского притяжения там стал именно тот класс, где я был классным руководителем. Порядки в этой школе были такие:
– в каждом классе – по десять-двенадцать учеников;
– в классном помещении дети каждого класса занимаются, куда к ним и приходят учителя, ибо кабинетная система в этих условиях невозможна,
– а в большом зале (который у каждого класса он свой) дети завтракают, полдничают и обедают.
Учителя всей школы почему-то повадились обедать именно в моём классе. А я ничего против и не имел – у меня получался своеобразный учительский клуб, куда все приходят, словно бы ко мне в гости, обедают, толкуют о том, о сём. Обстановка на таких обедах всегда была дружеская и непринуждённая.
Однажды Ираида Кузьминична, в обязанности которой входило быть официанткою во время обедов и всё подносить и убирать в моём классе, заболела и не пришла на работу. Когда наступило время обеда, я не проявил нужной для классного руководителя смекалки и не распорядился назначить на должность временно исполняющего обязанности официанта кого-нибудь из детей моего класса. Обстановка в школе была строгая, и у нас такое было возможно: давать детям какие-то поручения. И тогда инициативу взяла наша учительница по химии, которая тоже приходила к нам обедать. Мои десятиклассники уселись за обеденные столы, а учительница сама взялась разливать им борщ по тарелкам…
Всё, что готовилось в этой школе, было всегда очень вкусным, вот и этот самый борщ – тоже, и, уже когда его доедали, добрая учительница по химии спросила детей:
– Ну, как, ребята, вкусный сегодня борщ?
Все ответили: вкусный, вкусный!
А девочка Миля сказала строгим и торжественным голосом:
– Вкусный. Ещё, пожалуйста, тарелочку! – и не глядя в сторону учительницы, протянула ей вбок свою тарелку, чтобы та налила ей ещё порцию.
И я опять оказался не на высоте положения, потому как растерялся, оторопел и онемел от изумления перед лицом такого хамства. Тётенька-учительница, между прочим, приходила к нам преподавать из Ростовского университета и была в те времена кандидатом наук (сейчас-то уже давно доктор!).
Но тётенька, в отличие от меня, не растерялась и спокойно сказала:
– Возьми и налей себе сама.
И никакого сюсюканья!
Может, это и к лучшему, что она меня опередила, потому что я бы сказал намного резче! Но дело не в этом: учительница совершенно добровольно приняла на себя обязанность официантки, а глупая и хамовитая девочка из внезапно разбогатевшей семейки вообразила, что так и должно быть. Кто официант – тому и приказывают: подай-принеси! Назвался официантом – вот и будь им!
Кстати, на этой самой девочке я делал такие наблюдения: поставил ей как-то раз двойку, потому что она ничего не выучила, и спрашиваю:
– Миля, какой я человек?
Она отвечает:
– Плохой.
Я не возражаю, но в следующий раз подзываю её к себе на перемене и говорю:
– Миля, вот смотри: я тебе ставлю в журнал четвёрку. Скажи мне: какой я человек?
Она отвечает:
– Хороший.
На следующем уроке я спрашиваю её, и она отвечает, как обычно, слабенько, а я ставлю ей трояк. Ставлю и спрашиваю:
– Миля, какой я человек?
Она отвечает:
– Средний.
Это я к тому говорю, что детям бывает свойственно весьма упрощённое мышление: ежели ты сюсюкаешь со мною, то это так и должно быть, это твоя обязанность такая. Если ставишь мне двойку, то это плохо, но поделать ничего нельзя, потому что это такое свойство у тебя   быть плохим человеком и ставить двойки, а если ставишь пятёрки, то опять же: такая у тебя обязанность – обожать меня и ставить пятёрки.

Когда я работал в школе Галины Васильевны, я сделал там для себя открытие насчёт оценок: оценки – это не самое важное. Мы человека лепим не из оценок, а из нравственных наставлений.
Помнится, на уроке русского языка в девятом классе я дал детям какое-то сложное письменное задание. Класс увлёкся, и все выполняли его, а я ходил между рядами и поглядывал в тетради к детям, дескать, в правильном ли направлении они действуют. Подошёл к девочке по имени Таня (а я и фамилию её прекрасно помню!) и стал смотреть, что она делает. Смотрю, а у неё всё правильно, без единой ошибки.
– Умница, – говорю.
И собираюсь двигаться дальше, смотреть, как другие справляются с заданием.
А она меня и спрашивает:
– А что вы мне за это поставите, Владимир Юрьевич?
А я этак хитренько спрашиваю:
– А что бы ты хотела получить?
Она:
– Пятёрку.
А я спрашиваю:
– А две пятёрки хочешь?
Таня отвечает:
– Хочу. Поставьте мне две пятёрки!
– А три пятёрки хочешь?
– Хочу.
– А четыре пятёрки хочешь?
– Хочу.
– А пять пятёрок хочешь?
– Хочу.
А весь класс слышит это. И я на виду у всех подхожу к своему учительскому столу, ставлю ей в журнал самым сюсюкающим и подхалимским образом пять пятёрок подряд и объявляю это всему классу.
Все просто ахнули, но ничего не сказали. Промолчали.
А я затем вызываю к доске мальчика разбирать это задание. Он что-то пишет, объясняет, и всё у него получается слабёхонько. Я ему и говорю:
– Вообще-то, ты ответил на трояк. Но я теперь буду ставить оценки только те самые, какие сам для себя захочет ученик. Хочешь, я поставлю тебе пятёрку?
А мальчик и отвечает:
– Нет уж! Не надо, Владимир Юрьевич! Ставьте мне мою законную тройку.
И я поставил то, что он просил.
Вызываю другого, а он ответил на двойку. Я ему говорю: тебе, мол, причитается двойка, но, если хочешь, я тебе поставлю пять баллов – мне не жалко. А он и отвечает:
– Не надо! Ставьте мне мою законную двойку!
И я поставил.
А потом объявил:
– Ещё раз повторяю: отныне я буду ставить в этом классе только те оценки, которые захочет сам отвечающий ученик.
И так и стал делать. По-настоящему! После каждого ответа я всегда спрашивал: что тебе поставить? И то, что ребёнок называл, то самое я ему и ставил. И ни разу не было случая, чтобы кто-то завышал себе оценку. Как правило, было даже обратное: занижали.
Я представляю, что было бы, если бы я рассказал об этом эпизоде директрисе Светлане Васильевне, если бы это произошло у неё в школе. Она бы устроила мне жесточайший разнос! Но в этой школе директором была Галина Васильевна, и когда я рассказал ей об этом, она посмеялась, а потом спросила:
– Педагогический эффект был?
– Был, – ответил я.
– Ну, вот и отлично! Это ж и есть то самое, что нам нужно!
А впрочем, я никому не советую повторять мой опыт. То были другие времена, и класс был очень хороший, совестливый. В нынешние времена вполне может быть так, что дети просто посмеются над учителем: ничего не будут учить, а он будет ставить им пятёрки и выставит тем самым себя на посмешище. Сюсюканье – это такая беда, что с нею бороться нужно разными способами.

Установление рамок дозволенного и недозволенного – это нелёгкая вещь.
В частной школе «Жар-птица» у меня был опыт общения с одним изначально хорошим русским мальчиком по имени Саша, получившим воспитание по типу: тебе всё можно, потому что ты самый главный на свете. Учился он на время описываемого эпизода в пятом классе.
Его все терпеть не могли, да и он сам ни с кем не дружил. Дело в том, что он был из семьи до такой степени богатой, что все остальные дети со всем богатством их родителей даже и отдалённо не могли сравниться с ним. Ко мне он относился хорошо и доверчиво, а всех своих одноклассников молча и спокойно презирал. Презирал так, что даже и не обижался, если его кто-то обзывал как-то или дразнил – он просто своих одноклассников не считал за людей, а как можно обижаться на тех, кто не является человеком? Это то ли бездушные предметы, то ли животные – примерно так он понимал окружающий мир. Его семья потом переехала в Москву, и его там определили в частную школу, где месячная плата за обучение превосходила по своим размерам то, что платилось родителями учеников «Жар-птицы» за весь учебный год!
А ко времени описываемого эпизода ему было одиннадцать лет, и в школу он всегда приходил в шикарном костюме и при галстуке. Сидел он на самой последней парте и всегда один – с ним никто не хотел сидеть рядом. Никакого особенного вреда он никому не причинял, но однажды я был свидетелем такой сцены: Саша достал из внутреннего нагрудного кармана толстую пачку долларов, потом из левого бокового кармана – другую пачку, потом из правового бокового кармана – ещё одну пачку, потом появились какие-то высокие столбики иностранных монет, из которых он строил башни… Мальчик забавлялся на уроке тем, что раскладывал перед собою деньги стопочками. Папа с мамою ему ни в чём ведь не отказывали – захотел сынок поиграть с деньгами – дали. Или он сам взял – не знаю.
Я ничего не сказал ему, а просто вёл себе урок и вёл. Урок был интересным, дети смотрели только на меня, а к нему так ни разу никто и не догадался повернуться. Потом Саша наигрался вдоволь деньгами и сам распихал их назад по своим карманам. А дети так ничего и не заметили!

Между прочим, нечто подобное было и в жизни моей бабушки Гликерьи Григорьевны Антиповой – матери моего отца. Её старшая сестра вышла замуж за ростовского коммерсанта Леонида Кузьмича Лута;я. А тот, хотя и происходил из подкидышей, но страшно разбогател, а поскольку деньги идут к деньгам, он однажды выиграл в карты величественное здание дворянского клуба. Оно и по сей день стоит в городе Ростове-на-Дону на Будённовском проспекте и называется Окружным Домом офицеров Северокавказского военного округа. В концертном зале при клубе ставились спектакли, оперы, и выступали знаменитые певцы, в том числе и Шаляпин. Фактически это был театр. А моя бабушка работала кассиром, и все деньги проходили через неё. Зарплаты она не получала, и считалось, что она просто может брать для себя столько денег, сколько ей нужно. По совести. Что она и делала: жила в величественном дворце, шила себе любые платья, какие хотела, ни в чём себе не отказывала и ежедневно присутствовала на концертах и спектаклях. Сколько я помню свою бабушку, она всегда пела арии из опер и, как мне теперь кажется, никогда не бывала в плохом настроении. Она всегда шутила и смеялась.
Моя бабушка никогда и никого не презирала. И потом, когда случилась революция, и она лишилась всей этой роскошной жизни, то она ни о чём не жалела: живы остались – и на том спасибо!
Внутри моей бабушки был встроен какой-то духовный механизм, который не позволял ей относиться с сюсюканьем к самой себе. У кого-то есть такие механизмы, а у кого-то нет. Тем, у кого их нет, надо помочь приобрести их.
Однажды я сказал одной девочке из очень богатой семьи:
– Вот ты вредничаешь сейчас, а ты представь: что ты будешь делать, если твоя семья лишится всего, что имеет? После революции люди лишались всего: дворцов, поместий, денег, заводов и фабрик, положения в обществе… А ведь они так же, как и ты сейчас, думали когда-то, что всё это богатство будет у них на вечные времена. Веди себя скромнее!
Знаю, что есть такие дети, которые бы послали меня за эти слова куда подальше, но эта девочка внезапно прониклась моими словами: у неё покраснело лицо, глаза расширились от ужаса, и она тихо заплакала. Я сейчас вспоминаю о ней, и у меня осталось такое впечатление: это была хорошая, добрая девочка. Просто так получилось, что её семья сильно разбогатела. Кстати, о её младшем брате, который учился в этой же школе, я таких тёплых слов сказать не могу. Мне приходилось ставить его на место гораздо более жёсткими словами. И у меня это хорошо получалось!
Я к чему клоню: деньги и вседозволенность кого-то уродуют, а кого-то и нет. Вот так же и в современных частных школах России.
Первая заповедь учителя, работающего в таком учебном заведении: никакого сюсюканья! А уж как у тебя получится это – смотри сам, готовых рецептов нет.


Глава семнадцатая. Как удерживать детей в нужных рамках?
Когда у меня умерла моя жена Татьяна и я, согласно её предсмертному наказу, принялся за поиски новой жены, судьба меня столкнула с одною женщиною. Она меня попросила: расскажи о себе.
И я стал рассказывать: не курю, мол, не пью, не ругаюсь матом, не принимаю наркотиков, покойной жене никогда не изменял, не умею играть в карты…
Она прервала меня и спросила:
– И что ещё у тебя не так?
Я говорю:
– Всю жизнь занимался спортом, был велогонщиком.
– Ах, так ты ещё и бывший спортсмен! – протянула она многозначительно.
И на этом наше знакомство завершилось. То, что я оказался бывшим спортсменом, стало для неё последнею каплею, и она этого не вынесла.
Не буду точно называть свою велосекцию, которую я посещал в Ростове, но скажу коротко и ясно: там почти все парни были такими же, как я. Не курили, не пили, не принимали наркотиков, не ругались матом (за непотребные слова тренер выгнал бы любого), были равнодушны к футболу и на ребят из соседней футбольной секции смотрели как на недоумков (впрочем, и те точно так же смотрели на велогонщиков). Никто не воровал и не состоял ни в каких бандах. Все ребята были порядочными.
После каждого большого велопробега все возвращались на велобазу смертельно усталыми, но отдыхать было нельзя. Нужно было полностью разбирать велосипеды и тщательно протирать каждую деталь. Например, велосипедная цепь, которую перед выездом смазывали, покрывалась пылью и песком и приобретала свойства наждачной бумаги, которая стачивала велосипедные звёздочки. И так же точно звёздочки надо было смазывать заново; надо было натягивать и регулировать тросики, проверять тормозные колодки, убирать малейшие признаки восьмёрки… В трудных случаях вмешивался механик велобазы, а старший тренер ходил между велосипедистами, смотрел, что они делают, и время от времени что-нибудь изрекал: здесь подвинтить, тут подтянуть…
Обстановка была самая дружелюбная, хотя и грубоватая.
Каждая деталь была в величайшем дефиците, и время от времени старший тренер с механиком ездили в Харьков на служебном автобусе и там, преодолевая какие-то препятствия, закупали то, что нужно на тамошнем велозаводе.
И потом советская власть, которую я так страшно не люблю, рухнула, все велосипеды куда-то исчезли, а помещение велобазы и соседней с нами футбольной секции волшебным образом превратились в ресторан. И теперь новые поколения молодых парней не ходят в секцию футбола и не катаются на государственных спортивных велосипедах, а пьют, курят, принимают наркотики, ругаются матом, а учителя и органы правопорядка бранят их за то, что они такие дураки.
Мой любимый тренер Виктор Николаевич тоже ведь ругал своих парней и обзывал их бездельниками и тунеядцами, которые ничего не смыслят в велоспорте. Но мне, как старшему, по секрету говорил, что спорт вреден для здоровья, и заниматься им слишком сильно не стоит, а ругает он их просто для порядку.
Я не представляю, что там и как-там было в других видах спорта, но среди велогонщиков я видел определённую этику, культуру поведения. У них были свои запреты, но им подчинялись охотно, а не из-под палки, потому что любовь к велосипеду затмевала всё. Его ведь даже и велосипедом не всегда называли; часто говорили: машина!
Я и после падения советской власти продолжал гонять на своих спортивных велосипедах, но уже в одиночестве. И так проездил всю жизнь, пока были силы. Но, как только я бросил велоспорт, у меня тотчас же стал расти живот, и теперь у меня и следов не осталось от прежней талии. А остались только воспоминания: велоспорт – это было прекрасно, но очень уж страшно – много раз я бывал на волоске от смерти, но по-настоящему не разбивался ни разу.
Велоспорт – это был один сплошной запрет: так можно, а так нельзя! Одна малейшая ошибка – и смерть!

И как теперь воспитывать современных детей? Всех запихивать в какие-нибудь велосекции?
Да не обязательно. Хотя спорт – это один из вариантов. Кстати, есть ведь и такие виды спорта, которые как раз-таки прямым путём ведут к бандитизму и преступлениям. Не буду уточнять…
Детям нужно создавать такие условия, чтобы им было интересно становиться частью какой-то схемы: коллективные игры, кружки, походы, классная жизнь. А уж семейную-то жизнь следует назвать в первую очередь. Вот где должны быть самые первые схемы и запреты!
Запреты всенепременно должны быть в жизни ребёнка! Того нельзя, этого нельзя, а об этом даже и думать не смей – всё воспитание должно состоять из непрерывной череды запретов. Авторитетные родители должны оказывать влияние на поведение своих детей, а те должны принимать это влияние – как нечто естественное. Все современные выдумки о том, что запреты не нужны, – преступление против ребёнка и ещё большее преступление против общества, на которое потом этот ребёнок обрушится!
Когда в 1891-м году моего четырёхлетнего деда Константина похитили в городе Баку азербайджанцы, то его отец, Спиридон Фёдорович, рискуя жизнью, тотчас же бросился к похитителям. Он ворвался в магазинчик, куда увели его маленького сына, и стал требовать возвращения мальчика. Азербайджанцы стали клясться, что никакого мальчика они знать не знают. Тогда мой прадед стал разбрасывать во все стороны ящики с товарами, которые там стояли. И за этими ящиками обнаружил своего четырёхлетнего сынишку, которому азербайджанцы велели сидеть молча, а то, мол, они его зарежут. Дед схватил сына и убежал. А ведь его могли убить там же – всё было очень серьёзно.
Естественно, что отец, который ведёт себя в жизни подобным образом (а были и другие проявления его воли и решительности), будет пользоваться пожизненным авторитетом у своего сына. Когда однажды мой дед что-то натворил в детские годы, то прадед его сильно выпорол. Потом, правда, он сокрушался об этом, сам себя ругал, но обстановка была такова: отца нельзя ослушаться!
А потом у моего деда Константина родился мой отец – Юрий Константинович. И мой папа примерным поведением не отличался. Когда он однажды просунул голову в железные прутья на спинке кровати и голова назад не вылезла, то дед выгнул прутья с помощью инструментов, но сыночка потом выпорол. Когда отец попытался убежать с другими мальчишками в кругосветное путешествие (это было на Сахалине), и его вернула домой сахалинская милиция, то дедушка опять сделал папе суровое внушение – выпорол. А когда моему папе подарили на день рождения оглушительно стреляющий детский пистолет-пугач и папа подкрался сзади к своей тётушке и неожиданно выстрелил возле самого её уха, то его выпороли, несмотря на день рождения, особенно сильно. Ещё бы не выпороть! Тётя Маруся, старшая сестра деда, ухаживала за моим отцом как за своим сыном (у неё своих детей не было), любила его, всячески баловала, а он так её отблагодарил.
В 1956-м году, когда мне было уже шесть лет, а моему отцу – тридцать три года, был такой случай. Отец, по своему обыкновению, достал свои трофейные пистолеты и принялся чистить – он вообще любил во всём чистоту и порядок. Но, поскольку он был сильно пьян, то вздумал пострелять и выстрелил в потолок. Бабушка и дедушка страшно разозлились на него. Дедушке было уже шестьдесят девять лет, и отлупить сыночка, который весь состоял из сплошных мускулов, он уже не мог, поэтому дед просто топал ногами и кричал, но бабушка была на четырнадцать лет моложе дедушки и потому была пошустрее. Она кинулась на моего папу, отлупила его, как смогла, схватила оба его пистолета, – а заодно и все мои детские пистолеты! – и выбросила всё это в реку Дон, неподалёку от которой мы тогда жили. И отец не посмел перечить – ни папе, ни маме. Ведь они, даже и старенькие, были для него авторитетами. С другой стороны, и они любили своего сына: да, мальчик немножко одурел, пока дошёл до Берлина, но его можно же и понять, и простить.

Нужно ли ругать и даже лупить детей?
Думается, можно и то, и другое. Но – в меру.
Отдавать под суд или сажать родителей за то, что они отлупили своего ребёнка – вот это и есть настоящее преступление против семьи и против нравственных устоев Русского народа и других народов России, где такое всегда практиковалось. Если родитель убил или искалечил ребёнка, довёл его до самоубийства или загнал в сумасшедший дом, то это преступление, и за такое надо сажать в тюрьму. А нашлёпать задницу шалуну – это всегда бывало полезно.
В школе Галины Васильевны у меня однажды был такой эпизод: я со своими детьми занимался ремонтом класса. Мальчики у меня все были деловитые, будущие труженики, всё у нас получалось нормально, но однажды они так сильно развеселились, гоняясь друг за другом, что опрокинули ведро с краскою на новенький паркетный пол, покрытый лаком.
Я так разозлился на них и так страшно наорал, что и они перепугались и тотчас же кинулись исправлять содеянное. Не помню, что они делали, но огромная лужа масляной краски была тотчас же возвращена в ведро, а паркет был так тщательно вытерт, что и следов никаких не осталось. На всё это у моих мальчиков ушло пятнадцать минут. Вот что делает шоковая терапия! Но это всё было возможно лишь потому, что мальчики были хорошими, честными и трудолюбивыми, они сами устыдились того, что натворили.
Но бывает и так, что крик и не нужен. И даже упрёки не нужны!
В этом же самом классе у меня был такой случай. Во время урока дверь открылась, и в ней показался ученик этого класса – Витя. Он вежливо спросил меня:
– Можно войти, Владимир Юрьевич?
Я просто обомлел от изумления и мгновенно всё понял. Спрашиваю:
– А ты разве выходил из класса?
– Да я вышел в туалет! – небрежно сказал он.
– Я не помню, чтобы я выпускал тебя в туалет, – сказал я.
– Да я вышел незаметно! – сказал Витя. – Вот спросите весь класс: ребята, правда же, что я выходил?
Это был класс хороших детей, но Витю все поддержали и стали кричать, что видели, как он выходил.
Но и я видел кое-что: видел, что Витя врёт, и весь класс врёт и просто подыгрывает ему.
– Садись на место, – сказал я и продолжил урок.
Витя сел на своё место, которое находилось на последней парте возле окна…
На перемене я подозвал Витю и предложил:
– Рассказывай, как всё было на самом деле!
И Витя снова стал врать.
А я думал: «Что делать? Если я вызову отца и расскажу ему обо всём, то тот просто запорет мальчишку до полусмерти. Я знал отца и был с ним в хороших отношениях. Это был весьма суровый человек, и я не сомневался в том, что он жестоко выпорет мальчишку. Но сделать вид, будто ничего не случилось и я поверил в то, что он незаметно выскочил из класса в туалет – это тоже неправильно…»
Я не стал ругаться, потому что Витя был умным и хорошим мальчиком. Я просто сказал ему:
– Ты понимаешь, что ты мог погибнуть или искалечиться на всю жизнь? А меня бы посадили в тюрьму!
Я видел, что он сожалеет о содеянном, но он упорно отрицал мою версию событий.
И я не стал настаивать на покаянии, а отцу так ничего и не сказал.
А потом сам Витя покаялся передо мною: он, оказывается, поспорил с мальчишками, и когда я отвернулся к доске, он открыл окно и выпрыгнул из него. А дело было зимою, и он с очень высокого второго этажа упал в глубокий сугроб, чем, должно быть, и спасся. Отряхнулся от снега и благополучно вернулся в здание школы, а затем и вошёл в наш класс.
В этом конкретном случае ни кричать, ни увещевать – не нужно было. Я видел, что ему стыдно, и одного этого для меня было достаточно. В дальнейшем его жизнь сложилась нормально: речное училище, призыв не в армию, а на флот, где он плавал по разным дальним морям, работа в гражданском флоте, семья, дети…

А иной раз бывает и так, что кричи, не кричи, а сделать ничего нельзя, и остаётся только уповать на Судьбу или на доброго Боженьку, который не позволит свершиться страшным событиям.
В той простой школе, куда я попал после «Альбатроса», у меня в классе был мальчик, принадлежащий к негроидной расе. В Америке это слово считается неприличным, но у нас оно не запрещено: негр. И был этот негритёнок буйным и слабоумным. И весь класс страдал от его поведения, и сделать было нельзя ничего! Родители жаловались мне на родительском собрании: он учился с их детьми, начиная с первого класса, и они всё время внушали детям, что нельзя обижать мальчика и дразнить за то, что он негритёнок, что к нему нужно относиться хорошо, а если он что-то и сделает не так, то – простить. И так всё и было: ему прощали, прощали и прощали. И допрощались! К пятому классу это был буйный, наглый и злобный ученик, который вытворял всё, что ему взбредёт в башку. Учиться ему не хотелось, и он едва мог читать и писать, никаких уроков он никогда не учил, а на замечания учителей не обращал внимания. Например, на уроке он мог вскочить и бегать с радостными криками прямо по партам; дети ловили его и усаживали на место, но бить почему-то не решались.
Однажды на моём уроке он открыл окно и выскочил оттуда на козырёк школьного здания. И с дикими воплями стал скакать по нему.
Будь на моём месте женщина, она бы, может быть, и стала орать – просто от испуга или от отчаяния. Мне стало страшно всерьёз, но я не орал. Пытался уговорить его вернуться в класс, но это было бесполезно, а вылезать самому на козырёк, который был достаточно больших размеров, и потом гоняться по нему за неуравновешенным мальчиком – это было бы ошибкою. Вот тогда бы он мог сорваться и разбиться.
И я просто ждал, когда он успокоится.
Он набесился вдоволь и потом вернулся в класс. Я пытался вступить в контакт с его родителями, но это было бесполезно. Мама у негритёнка была обыкновенная русская женщина – психически нормальная, спокойная, рассудительная, но она не имел власти над своим порождением, а выйти на контакт с папой было невозможно: я ему звонил, и он уклонялся от разговоров.
Вообще-то мальчишка был сумасшедшим, и это надо было признать, но признавать никому не хотелось.
Однажды я спросил его: кем он собирается стать, когда вырастет, как он хочет жить дальше? Я думал, он назовёт какую-нибудь профессию, и мне было просто интересно узнать – какую именно.
Он ответил, что работать не собирается, а будет говорить всем, что он беженец из Африки, ему выделят какое-нибудь пособие, и он вот так будет жить.
Я удивился его жизненным планам, но он мне сказал, что это всё ему объяснил его отец…
Знаю, что с ним было дальше: он вырос и уже отсидел в тюрьме два срока.

А вот три примера совсем другого свойства.
Когда я попал на работу в школу Светланы Васильевны, меня там все предупреждали:
– У тебя в классе есть такой мальчик Костя. Имей в виду – это такая редкая сволочь! Такая сволочь! А ещё будет приходить его папаша – так этот сволочь ещё даже и большая!
Я теперь понимаю: вот какая там была директриса, какие завучи, такие там были и учителя, дававшие мне подобные советы. От дуры-директрисы, восседавшей на вершине пирамиды, глупость тянулась ниже, ниже… Эта тупая особь подбирала людей по своему подобию!
Я стал присматриваться к этому мальчику и к его отцу и вот что выяснил: я ничего плохого в нём не обнаруживаю; более того, это был совершенно необыкновенный мальчик! Он был самым высоким в классе, самым сильным и самым умным. По уму он превосходил всех остальных не просто, а очень даже сильно.
Но весь ужас был в том, что его непрерывно обижали – дразнили и даже били. Я его спрашивал: почему ты не даёшь сдачи? И он мне объяснял:
– Если я начну бить их, то нечаянно смогу покалечить кого-нибудь. И потом: они же, ну совсем ничего не соображают. Я не имею права бить глупых и слабых.
Вот таким он и был! И держал себя только в таких рамках, рассуждая: лучше я стерплю, чем я кого-то обижу. Я беседовал и с его отцом – умнейший и честнейший человек, и свои мысли о том, как надо жить и как не надо, мальчик получал именно от отца.
Мне кажется, они оба ошибались. Когда тебя обижают, бить надо!
И таких случаев я наблюдал за годы своего учительства ещё, по крайней мере, два. Оба были трагическими.
В частной школе у меня был старшеклассник, по имени Дима. Никаких драк в этой школе не было даже и в помине, но споры случались. И этот самый Дима держал себя точно так же, как тот Костя. Он был самым сильным и очень умным, хотя с грамотностью у него было слабовато, но он никогда ни с кем не спорил по одной простой причине: он знал о своём превосходстве, и с него этого было достаточно. Если можно было уступить – он молча уступал. Он был честным и порядочным мальчиком, такие люди редко встречаются.
И это не всем нравилось.
Один из наших учителей, как я сейчас понимаю (тогда не понимал!), был русофобом. Ему не нравилось, когда русский человек вот так откровенно хорош и правилен: мальчик занимался спортом, не курил, не пил, не сквернословил, совершал правильные поступки… Так вот, тот учитель высказался об этом Диме неодобрительно:
– У него комплекс сверхчеловека.
Было бы лучше, если бы Дима обладал комплексом недочеловека – так, что ли?
Между прочим, я и советы по поводу мальчика Кости тоже получал от женщины с русофобскими наклонностями. Это я сейчас поумнел, а тогда ничего этого не понимал…
Дима никогда не был агрессивным или заносчивым. Просто спокойно и насмешливо относился к тем, кого считал ниже себя по уму и моральным качествам.
Можно сказать так: у этого Димы и у того Кости было истинно нордическое поведение истинных арийцев. Кстати, они оба были высокими голубоглазыми блондинами.
Но не всё так просто!
Как сложилась судьба мальчика Кости – не знаю. У него необычная русская фамилия, и я надеялся с помощью этого обстоятельства найти какие-то сведения о нём в Интернете, но так и не нашёл.
А вот как начался выход Димы в большую жизнь – знаю. Дима поступил после школы в Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище. А там какие-то старшекурсники попробовали унизить его. А он дал сдачи – по причине того, что всегда привык держаться независимо. Тогда те собрались все вместе и так сильно побили его, что он попал в госпиталь и ему пришлось после этого покинуть училище. Что было дальше – того не знаю, но очень хотел бы узнать. Из всех моих бывших учеников именно судьба Димы интересует меня больше всего. К сожалению, в отличие от Кости, у него фамилия одна из самых обычных и безликих, какие только бывают на Руси, и отследить его судьбу в Интернете, обращаясь только к имени и фамилии, совершенно невозможно.
Был ещё и третий случай. Он отличается от первых двух, но есть и сходство.
Мальчик в классе, где я был классным руководителем, являлся чемпионом России по боксу среди юниоров! Это школа была из тех, что я условно называю частными, и там были свои порядки – относительно нормальные, так мне представляется. Пока этот мальчик учился в школе, он был совершенно безобидным, скромным и ни с кем не конфликтовал. Но сразу, как только он окончил школу, его пригласили куда-то на хорошо оплачиваемую работу, имея в виду его боксёрское мастерство. А там, куда его пригласили, была своя иерархия. А у него тоже был независимый характер. Ну и далее: всё то же самое, что у Димы. Он остался жив – и на том спасибо, что не убили.
Получается так: нельзя быть слишком хорошим человеком, нельзя быть чрезмерно честным, нельзя быть слишком независимым. Это злит людей.
Получается так: где-то надо схитрить, где-то надо ударить первым, где-то надо пойти на сделку с совестью – вот тогда и выживешь.
Получается так: святых чтут только после смерти – когда приходят припасть к их мощам, чтобы что-нибудь попросить для себя. А живых святых – не любят.


Глава восемнадцатая. Дух соперничества и проблемы авторитетности
Антон Семёнович Макаренко – это тот человек, на авторитет которого я и не думаю посягать. Особенно в той части его наследия, где он говорит о механизме создания и действия авторитетности в коллективе. Всех отсылаю к его книге «Воспитание в советской школе», где об этом говорится так хорошо, как, должно быть, нигде больше. У меня педагогический опыт будет поскромнее, чем у него, да и говорить я буду о событиях не очень-то похожих на те, о которых рассказывал он, великий педагог.
Начну со своего маленького сына, который преподал мне однажды урок на тему о том, что считать авторитетностью у детей, а что – не считать.
Привожу я его как-то раз в детский сад, а дело было в понедельник, на что прошу обратить особое внимание, ибо это важно. В раздевалке нашей группы уже находятся несколько только что пришедших детей со своими родителями. И вот девочка Ульяна (очень красивая!) и говорит моему сыну без всякого повода с его стороны, просто так и этаким строгим, величественным и даже многозначительным голосом, какой бывает лишь у самых зловредных девчонок, которые много из себя воображают:
– А я, между прочим, вчера была в цирке! Вот!!! – и показала моему сыну язык.
А мой сын даже как-то оробел от такой наглости и растерялся. И тут я пришёл ему на помощь и подсказываю ему на ушко: но ведь и ты тоже был в цирке, вот и скажи!
Сын говорит:
– Ой, да подумаешь! А я тоже был в цирке.
Но она ему возражает – и опять строгим, нравоучительным голосом:
– Но я-то была в самом лучшем цирке, а не в том, в каком был ты!
Мне делается совсем смешно, и я уже открыто сам вмешиваюсь:
– Так и он был в том же самом цирке. Цирк-то у нас, в Ростове, один.
Зловредная Ульяна уже не знала, что на это возразить и примолкла, а тут и мой сынок пришёл в себя от изумления перед лицом такой неслыханной дерзости и заявляет:
– А зато ты в цирке была вчера, а я в цирке был позавчера! И в этом большая разница между нами!!!
Смотрю, а Ульяна от этого известия почему-то совсем расстроилась, и мне стало ясно, что мой сын сразил её чем-то наповал, да так, что просто морально уничтожил её.
И потом Ульяна ушла, а я отвёл сына в сторону и тихонько спросил:
– А я не понял, почему это так важно, что Ульяна была в цирке вчера, а ты – позавчера?
Сын пояснил:
– Ну как же: она была в цирке в воскресенье, а я – в субботу. Значит, я раньше неё побывал в цирке! А кто первый, тот и победил! Я выиграл, а не она!
Вот те на! А я и не мыслил такими понятиями никогда! Даже и в детстве.
И тут я вспомнил:
Когда мы дома едим за столом, и сын съедает свою порцию самым первым из нас, то он торжественно заявляет: я победил!
Когда мы идём в детский сад и кто-то обгоняет нас из детей его группы и кричит моему сыну, что он победил и что он чемпион, то сын страшно огорчается.
Когда мой сын выходит во двор с двумя водяными пистолетами, а соседский мальчик Глеб только с одним, то опять же мой сын кричит, что он победил, потому что у него два водяных пистолета, а у Глеба лишь один, а у кого пистолетов больше, тот и победил. Но когда во дворе появляется мальчик Ваня, у которого не водяной пистолет, а огромный водомёт, куда помещается чуть ли не ведро воды, то всем ясно, что победил Ваня – у него воды больше, чем в трёх пистолетах моего сына и Глеба вместе взятых.
Когда они носятся по двору, то победителем считается тот, кто быстрее всех бегает; когда они обливаются, то тот победитель, кто умеет обливаться лучше всех; когда прячутся, то тот, кто умеет лучше всех прятаться…
Это так устроены дети. Да ведь и взрослые – так же точно!
Дух соперничества – это очень важно. И это то, что будет сопровождать человека от детства, до самой старости.
Когда я занимался велоспортом, то замечал: у парней из велосекции считается доблестью не только быстрая и умелая езда на велосипеде, но и столь же быстрая и столь же умелая разборка и сборка велосипеда. Особым шиком считалось уметь разбирать заднюю втулку велосипеда, которая по сложности напоминала часовой механизм. На то, чтобы залезть туда без механика, решались лишь весьма немногие, и те, кто решался, были в почёте.

Поводы для соперничества могут быть самыми разными, и авторитетность может достигаться разными способами и по разным признакам. В авторитете у детей может быть ум, физическая сила, честность, хитрость, богатство родителей и даже хулиганство и подлость.
Есть дети, которым авторитет достаётся без малейшего усилия. А есть и такие, которые изо всей силы бьются за свой авторитет, но у них ничего не получается.
В классе, где учился я, были два самых авторитетных мальчика: Юрка и Вовка. Оба были круглыми отличниками, оба дружили и всегда сидели на одной парте. Но различие в авторитетности у них всё же было: Юрка был не просто интеллектуалом, а каким-то гением, который знал всё, понимал всё и не выучивал новый материал, а просто ловил его на лету. Он ничего, кроме пятёрок, никогда не получал. У Вовки же иногда могли проскальзывать и четвёрки, но лишь очень редко; превосходил же Юрку он в другом отношении: он был самым лучшим спортсменом в классе. Помнится, мне уже было шестьдесят пять лет, когда я позвонил Вовке в Москву. Я уже к этому времени перестал гонять на спортивных велосипедах, а Юрка перестал летать на дельтапланах, но Вовка, оказывается, всё ещё ходит там у себя в Москве два раза в неделю на секцию баскетбола. По этому признаку, он обогнал всех своих бывших одноклассников. И это притом, что он был ещё и интеллектуалом – доктором наук.
Валька, который тоже получал одни пятёрки и окончил школу с золотою медалью, превзошёл нас всех тем, что дослужился до звания генерал-полковника. Я, например, армию страшно не любил и выше рядового так и не поднялся.
Будущий жизненный успех закладывался во многом ещё в школьные годы. И даже – ещё в первом классе. Как правило, получалось так: кто кем себя поставил ещё в первом классе, тот так потом и шёл по жизни.
Хотя бывали и исключения. Я, например.
Когда мне было тридцать семь лет, я встретил своего одноклассника, у которого со школьных лет было прозвище Монах. Почему – не знаю, но его называли только так: Коля Монах.
Монах узнал меня в городе и очень обрадовался:
– Полуботко, это ты, что ли? Ну, как поживаешь?
Я стал рассказывать: семья, дети, работаю в школе учителем.
А он страшно изумился. И сказал без всякой насмешки, но с искренним удивлением:
– Ты? Учителем? Не может быть! Так это ты, значит, и высшее образование получил?
– Ну да, – сказал я. – Университет окончил.
– И хорошо учился?
– Хорошо. Четвёрок получил штуки на две больше, чем положено, а то бы у меня был диплом с отличием.
А Коля Монах и говорит этак задумчиво:
– Но ведь все наши учителя всегда говорили про тебя, что ты дурак!
– Да сами они дураки! – отмахнулся я.
– Значит, так и есть, – грустно проговорил Коля Монах.
И потом он стал рассказывать про себя: вот уже четыре срока отсидел, и только две недели как освободился и ищет пока работу. И с того самого случая, когда он сел в первый раз ещё в седьмом классе, он большую часть времени проводил не на свободе, а в тюрьме…
Я слушал, и мне очень жалко было своего одноклассника. Он был всех нас старше на два года – по той причине, что дважды оставался на второй год, но авторитет у него был среди одноклассников не маленький. Помню, ещё в седьмом классе, какой-то мальчик из другого класса стал ко мне цепляться и заявил, что вызывает меня после уроков на драку и хочет при всех хорошенько проучить меня. А Коля тогда сказал мне:
– Полуботко, не бойся, мы все будем болеть за тебя. И ты его побьёшь.
И объяснил мне несколько приёмов, как нужно бить. Он шёл за мною до самого места боя и всё нашёптывал в ухо, как нужно правильно бить.
И потом нас окружила огромная толпа школьников. Вызвавший меня на поединок мальчик похвалялся, как он сейчас меня зверски изобьёт, а все мои одноклассники орали: «Полуботко, дай ему! Дай!», и тут – началось! Драка длилась недолго, потому что я отметелил этого хвастуна так, что на нём живого места не осталось. Он расплакался и под свист и улюлюканье ушёл с поля боя.
Я теперь вспоминаю тот случай и осознаю: моя тогдашняя победа на все сто процентов принадлежит Коле Монаху. Он дал мне ценные наставления, он вселил в меня боевой дух, притом, что я отличался весьма миролюбивым характером. А я всего лишь исполнил то, что он мне велел. Коля Монах для меня и сейчас авторитет. Мне жаль, что у него жизнь сложилась неправильно. Он был изначально умным и хорошим парнем, и большая доля ответственности за то, что с ним так получилось, лежит на непутёвых учителях той школы и на нашей классной руководительнице – в первую очередь. Впрочем, это долго объяснять, да и не о том сейчас речь…

От грустного перейду к трагикомическому. В разные годы я знал двух учеников, которые покупали себе авторитет за деньги. Я был бы приятно удивлён, если бы узнал, что из них получились хорошие люди. Первый мальчик был у меня в той школе, где директорствовала Светлана Васильевна. Он учился в моём пятом классе, был из богатой армянской семьи и хвастался тем, что ему на мелкие расходы давали каждый день – когда пять рублей, а когда и десять. По тем временам это были весьма приличные деньги. Бывали случаи, отец давал ему и двадцать рублей в день, и сорок. А однажды он дал ему сто рублей. В те времена это была средняя зарплата обычного честного труженика. Свои деньги он тратил так: звал за собою весь класс, шёл в магазин и там накупал всего-превсего на все деньги, какие у него были. Это были шоколадки-мармеладки, мороженое, конфеты… Все его обожали, и только мальчик Костя не признавал его авторитета, за что этот самый богач делал ему совершенно необыкновенные по своей низости гадости. Я рассказывал обо всём Светлане Васильевне, она была искренне возмущена, но найти управу на его родителей (а всё шло только от них), она не могла.
А второй мальчик был у меня спустя много лет в школе Александры Дмитриевны. Это тоже был пятый класс, и там было так: русский мальчик по имени Руслан однажды украл у своего папы-бизнесмена кучу денег (полную сумку!), повёл после этого весь класс по магазинам и всем всё покупал. Потом он на две недели исчез, а когда появился снова, то с гордостью показывал всему классу свою спину. Папа исполосовал его тогда ремнём так, что тот целых две недели не мог ходить в школу, а когда вышел, то имел шрамы на спине и на душе, которые остались у него, мне так думается, на всю жизнь. Мальчик, можно сказать, пострадал за правду.
Первого мальчика можно было бы назвать так: Маленький Зверёныш. Второго – Несчастный Балбес. Он воспитывался без мамы, постоянно скучал по ней, а папа, который отсудил сына у своей бывшей жены и теперь торжествовал свою победу, запрещал им видеться. Я помню эту маму, она приходила ко мне (нормальная женщина – мне так казалось!), и у меня просто сердце разрывалось на части, когда я смотрел, как мальчик тянется к своей маме, а та к нему. Похищение папиных денег – это была и месть жестокому отцу, и одновременно попытка как-то утвердиться в классном коллективе.

Лет семь тому назад возле дома, где я живу, обитала одна весьма агрессивная бездомная собака. И было у неё одно пренеприятное свойство: она по своему усмотрению решала, кому из жильцов нашего многоквартирного дома можно приближаться к этому самому дому, а кому нельзя. Из-за этого у жильцов возникали с нею разногласия по данному вопросу, и многие отчаянно гоняли эту зловредную тварь и даже покушались на то, чтобы убить её.
И вот однажды она всех нас осчастливила тем, что родила девятерых щенят. Одного из щенков сразу же кто-то забрал к себе на дачу. А восемь других остались. И начали потихоньку подрастать. Отыскались сердобольные жильцы, которые подкармливали их, а сама их мамаша, тем временем, куда-то бесследно исчезла, и больше уже никто не видел её.
И вот что случилось: собачки стали расти-расти-расти. И всё более увеличивались в размерах и увеличивались. И было их всё столько же – восемь штук.
Через некоторое время выяснилось, что они поделились на две стаи – в каждой по четыре собаки.
А каждая из этих двух стай поделилась таким образом:
1) вожак стаи,
2) двое собак второго сорта,
3) отверженная собака, домогающаяся чести быть принятою во второй сорт.
И обе стаи имели именно вот такую иерархию без каких бы то ни было отклонений.
Я всех этих собак терпеть не мог, но никак не конфликтовал с ними и однажды решил проверить кое-какие свои наблюдения: купил для них собачьего корму. Подошёл к одной стае и стал кормить их. И вот что увидел:
Вожак кинулся жрать первым, а по бокам от него расположились обе собаки второго сорта. Отверженный собачонок тоже кинулся к еде, но вожак стал отгонять его. Собачьего корму у меня было предостаточно, и я стал подбрасывать им всё новые и новые порции, давая понять, что всем хватит. Да не тут-то было! Отверженному и после этого не давали прикоснуться к пище.
Тогда я приманил отверженного собачонка в сторону и попытался кормить его отдельно. И что же?
Вожак увидел это и кинулся отгонять отверженного от еды даже и в этом случае.
Тогда я разозлился и пинками прогнал вожака и обоих его помощников и стал кормить отверженного.
И отверженный не посмел есть! Потому что вожак и две других подлых твари отбежали в сторону и стали злобно лаять на отверженного, и тот понял это так: начальство не разрешает мне есть, а я не смею ослушаться.
И тогда я перешёл к другой стае. А надобно сказать, что обе стаи друг друга не любили и держались отдельно, видимо, как-то поделив территорию и выработав некие правила поведения. Корму у меня было всё ещё много, но и здесь повторилось примерно то же самое, хотя и были отличия: отверженный собачонок здесь был ещё более отверженным, чем там, держался на большом расстоянии от всех и даже и не помышлял о том, чтобы поучаствовать в общей трапезе. Я попытался покормить его отдельно и точно так же потерпел поражение.
И тогда я проникся отвращением к этим двум собачьим сообществам и больше уже не кормил их.
Но время шло, и все восемь собак всё увеличивались в размерах и увеличивались. По нашей улице они передвигались двумя отдельными стаями на некотором расстоянии друг от друга, но действовали обе стаи всегда вместе: нагоняли ужас на всех кошек, а также и на других бездомных собак, которые случайно к нам заглядывали.
Но, кроме кошек и собак, вокруг нашего дома живут на деревьях ещё и белки, у которых тоже характер не из лёгких. Собаки, когда видели на деревьях скачущих белок, приходили в необыкновенную ярость и начинали злобно лаять во все восемь собачьих глоток. Белкам же это очень нравилось, и они забавлялись тем, что злили собак: сидели себе на ветках и сидели. Или даже спускались к собакам на безопасную высоту. И тогда собаки просто заходились от ярости.
Эти беличьи забавы, я так понимаю, не всегда заканчивались благополучно, потому что я дважды находил растерзанных белок, которые, видимо, потеряли бдительность, спустившись слишком низко.
Через некоторое время выяснилось, что жизнь в нашем доме превратилась в один сплошной кошмар: собаки лаяли непрерывно, и особенно плохо получалось по ночам: они затевали скандалы то между собою, то с другими собаками, то кидались на кошек, и люди по ночам просыпались и уже не могли больше заснуть, потому что собачий визг продолжался иногда по часу, а иногда и по два. Однажды рано утром я выскочил из дома с большою палкою, налетел на бесившуюся стаю и одну из собак что было силы перетянул по спине. Собака взвыла страшным голосом, но результат был: после этого обе стаи уже никогда не появлялись перед нашим домом, но всё так же сильно лаяли с других сторон дома и всё так же не давали нам спать.
И вот однажды всё стихло. И день нет собак, и два, и три. И такая приятная тишина воцарилась, какая у нас всегда и была, потому что я живу в таком районе Ростова, который больше напоминает деревню, нежели город. Я удивился и спросил однажды соседа:
– А не знаете, случайно, куда делись наши собаки?
А тот почему-то решил, что я соскучился по ним, и говорит мне в ответ.
– Володя, ты меня, конечно, извини, но я их убрал.
А я и спрашивать больше ни о чём не стал. Что он с ними сделал и как – не представляю. Но что-то же сделал!
Историю про собак я рассказал неспроста. Именно так образуются и человеческие банды. Именно такие отношения складываются у них внутри стаи и между стаями. И именно так с ними нужно поступать – как поступил мой суровый сосед.
Поведение обоих собачьих вожаков, которые не позволяли отверженным собакам прикасаться к еде и проявляли явную заинтересованность в том, чтобы те были голодными и, по возможности, вообще сдохли, напоминает мне поведение англосаксов. Вспомним, как эти человекообразные животные повели себя в Крымскую войну по отношению к России. Им никак не мешали ни Крым, ни Кавказ, ни Чёрное море. Их торговые пути никоим образом не проходили по этим маршрутам, но они проявили крайнюю заинтересованность в том, чтобы Россия лишилась выхода в Чёрное море и не имела бы на нём своего флота. То же самое они пытались делать на Балтийском море, на Белом и даже на Камчатке! И это касается не только этой войны с Россией: англосаксы всегда проявляют крайнюю заинтересованность в том, чтобы другим было плохо. И когда где-то в Крыму, или в Югославии становится плохо, то где-то в Лондоне или в Нью-Йорке кому-то от этого делается хорошо. Это собачья психология! В Крымскую войну России навязывалась роль отверженной собаки, но Россия не приняла навязываемой ей роли и повела себя по-человечьи, а не по-собачьи.
Вот так и должно быть всегда: презренные собаки не должны навязывать человеку свои правила поведения; это человек должен ставить собак на место, а если они не хотят, то поступать с ними весьма сурово. Ибо собака – это всего лишь собака, и разговор с нею на равных может быть только у другой собаки, а не у человека.

Я помню, как я вёл себя, когда попал в армию. Ещё на учебке меня резко выделил среди всех солдат наш командир взвода лейтенант Сахибгареев. Это был татарин с совершенно нордическою внешностью (белобрысый, высокий), безупречно честный, умный и порядочный. Он вообще был лучшим офицером из всех, каких я встречал за время своей службы в армии.
Мне он сказал так:
– Полуботко, я сделаю вас комсоргом полка. – Меня он называл только на вы, что представляется мне совершенно поразительным!
А для тех, кто не знает этого забытого слова: комсорг – это комсомольский организатор. Самый главный по комсомольской части в полку.
А я ему говорю:
– Так я же не комсомолец.
А он со смехом отвечает:
– Да это ерунда! Я сделаю вас комсомольцем в один миг!
Я понимал, что он желает мне счастья, потому что на таком посту можно было легко и весело провести весь срок службы, но мне это не нравилось: я считал себя антикоммунистом, и мне казалось, что я не вправе делать такую карьеру. И я уклонился от этой должности, а теперь жалею: надо было соглашаться. Сам Сахибгареев получил тогда какую-то должность в полку, связанную с комсомолом, и, конечно бы, он протащил меня на эту должность с лёгкостью. Я теперь понимаю, что Сахибгареев знал всё о нашей тогдашней жизни в точности то же самое, что и я. Я помню, что и как он говорил, какие суждения имел. Но он призывал меня приспособиться к этой жизни, а я не хотел.
Когда я учился в школе, учителя меня, как правило, не любили. Иногда просто ненавидели – я отказывался подчиняться им, держал себя независимо, и это их злило. В армии же случилось чудо: все офицеры относились ко мне хорошо. Плохо не относился практически никто. Они резко выделяли меня среди всех и, по какой-то необъяснимой причине, прощали мне все мои многочисленные прегрешения.
Я не имею ни малейшего представления о том, что я такого делал, но ко мне и сержанты относились, как правило, хорошо. Расскажу два эпизода, связанных с тем, как я ставил себя в армии.
Сразу же после курса молодого бойца я не приступил к службе, как все, а вылетел на самолёте из Уфы в Ростов на похороны своего отца. Отпуск мне был дан десять суток, не считая дороги, но у меня этот отпуск растянулся более, чем на сорок дней, из-за того, что у меня произошло воспаление травмы на ноге, полученной на учебке, и я попал в ростовский окружной госпиталь в инфекционное отделение. Поэтому, когда я вернулся в полк, я выглядел беспомощным новичком даже по сравнению с теми, кто был со мною на курсе молодого бойца и кто за эти сорок с чем-то дней успел хоть что-то узнать о настоящей службе.
В это время на юге России как раз началась эпидемия холеры, и всех солдат, прибывших в полк после отпуска в южных краях, помещали в санчасть на карантин. А это было ещё десять дней! И, таким образом, когда я прибыл в восьмую роту, куда был приписан, я столкнулся с тем, что я там – ну совершенно никто по сравнению со всеми остальными солдатами, и мысль о том, что я буду самым презренным из всех, напрягала меня.
С самого моего появления в восьмой роте ко мне сразу же хорошо отнёсся сержант Слободенюк, который был заместителем командира моего взвода. У него был колоссальный авторитет среди солдат, и офицеры при нём могли просто отдыхать: он держал в подчинении весь свой взвод так, что никто и возразить ему не смел. Ему понравилось то, что я был из Ростова, а он и сам был из Ростовской области. Быть земляком – такие вещи тогда ценились в армии (сейчас – не знаю), и это сближало нас. И, каким-то образом, он после первых же разговоров со мною проникся ко мне доверием.
А в этом же взводе был такой рядовой Лопачук – главный смутьян и самый сильный человек в роте. Лопачук был родом с Западной Украины, его все называли обидным прозвищем Бандера, но он на него не обижался, и, по-моему, оно ему даже нравилось. Ко мне он прицепился в первый же день: стал меня ехидно подкалывать, обзывая полусапожком, потому что слово «полуботок» на малороссийском наречии это самое как раз и означает, а я тоже – даже и не думал обижаться. А он, видя, что ему не удаётся как-то вывести меня из себя, стал уже просто откровенно нарываться на скандал со мною. А у него было колоссальное телосложение! И это был толстяк-тяжеловес.
И вот цепляется он ко мне, цепляется, я огрызаюсь и огрызаюсь, а всё происходит словно бы на сцене, на виду у многих солдат этой роты в большой казарме первого взвода.
И все смотрят на то, что происходит.
И я один!
Я только что прибыл в роту, ещё ничего не знаю – ни обычаев, ни порядков, но уже понимаю: я должен держать себя достойно, а иначе будет потом плохо. В те времена новенький в армии назывался словом САЛАГА, а старослужащий – словом СТАРИК. Понятий «дед» и «дедовщина» тогда ещё не изобрели. И вот все смотрят на то, как огромный Лопачук издевается над худеньким Полуботкой (у меня тогда был рост 175 сантиметров, а вес – килограммов 65, не больше).
И я помню, как это было. Я увидел, что сержант Слободенюк стоит поблизости и молчит, но я понял каким-то образом, что он на моей стороне, а не на стороне Лопачука. Я мгновенно оценил это и говорю Лопачуку насмешливым и суровым голосом:
– Послушай, Лопачук: я шутить ведь не люблю. И я бью только два раза: один раз по башке, а другой раз – по крышке гроба! Пошёл вон!
Лопучук так и обмер при этом моём заявлении.
А тут и сержант Слободенюк впервые высказался:
– Ну что? Получил? Вот будешь теперь знать!
И далее произошло вот что:
А ничего не произошло!
У Лопачука были от природы хитрые глазки на толстом лице, и он, не поворачивая толстой головы, скосил их сначала на меня, а потом и на Слободенюка, придурковато усмехнулся и всё перевёл на шутку.
Я не знаю, что это было, но он меня никогда больше не трогал. Сержант Слободенюк ушёл через полгода службы на дембиль (а это слово нужно писать именно так!), а Лопачук служил после этого ещё полгода. У меня не было больше никаких покровителей, но меня так никто и не трогал больше. Словесные стычки между мною и другими солдатами могли быть, но не более того.
И это был первый случай. Он интересен тем, что всё произошло в первый же день моего прихода в восьмую роту.
Второй случай произошёл уже к тому времени, когда я отслужил полсрока – то есть один год. У нас в роте появился младший сержант, который был по отцу осетином, а по матери русским (у него были светлые волосы и карие глаза).
Поначалу я с ним был дружен: я вообще со всеми кавказцами поддерживал хорошие отношения, всех спрашивал про их языки, и они мне, как правило, охотно рассказывали о своих произношениях, словах, выражениях и письменности. Вот и его я спрашивал про осетинский язык, а он мне всё рассказывал и объяснял, но потом почему-то отношения испортились. Ему почему-то хотелось дать мне понять, что он – младший сержант, а я – рядовой. Он искал повода как-то подчеркнуть это различие между нами, но повода всё не было и не было…
Эпизод, о котором мне хочется рассказать, имел место в длинной и узкой комнате, которая больше напоминала коридор. И так получилось, что в самом конце этого коридора стоял я, а вдоль обеих стен – сержанты нашей роты. Их было человек семь или восемь.
И тут входит этот младший сержант. Видит, что я среди всех присутствующих единственный рядовой и начинает высмеивать меня. Я ему что-то отвечал-отвечал, а потом он закричал мне в ярости:
– Ублюдок! Ведь ты ж даже и не человек! Ты – рядовой!
Это были его точные слова – я хорошо запомнил их. И с этими словами он подбежал ко мне и отвесил мне оплеуху.
Я был слабее, чем он, но я тут же врезал ему в ответ по морде – что было сил.
Он, хотя и был крепче меня, но от неожиданности не удержался на ногах и упал на пол. Он просто не ожидал от меня такого сильного удара. И вообще – любого удара. Он был убеждён в том, что я стерплю.
И вот он медленно-медленно поднимается на полу и, ещё сидя на нём, смотрит снизу вверх на стоящих по бокам от него сержантов. Смотрит насторожённо и с ожиданием: ну что же вы? Ведь ударили же сержанта! Разорвите его на части!.. А по идее, за такое можно было пойти под суд… Но те взирают на него сверху вниз насмешливо и мрачно. И молчат.
И он понимает, что в авторитете здесь я, а не он. Встаёт и молча уходит.
В скором времени его после этого перевели в другое подразделение нашего полка, которое находилось на другой улице города Уфы. И уже там его разжаловали в рядовые, а это считалось страшным позором. И вот однажды мы встретились в городе. У него были погоны рядового, и у меня – такие же. Мы поприветствовали друг друга, мирно побеседовали и разошлись. Я бы никогда в жизни не стал злорадствовать по поводу перемены в его положении – это не в моём характере.
Кстати, за всё время моей службы в армии мне в разное время и при разных обстоятельствах шестеро сержантов высказывали примерно такую же мысль: вот я сержант, а ты всего лишь рядовой. Лишь один из них высказал это в агрессивной форме, а пять других – говорили это как бы между прочим – в виде лёгкой насмешки или даже просто так. Шесть сержантов – это точная цифра!
И все шестеро были после этого разжалованы в рядовые. Он был одним из этих шестерых. То ли Боженька их всех наказывал, то ли это такой Закон Жизни.
Авторитет и амбициозность – это разные вещи и путать их нельзя. Авторитет нужно добывать, а за амбиции часто приходится расплачиваться.

Однажды довелось мне побывать на лекции умного школьного психолога, и узнал от него технологию того, как можно с помощью специально организованного анкетирования вычислить весь классный коллектив.
Это была целая технология! И делал я это, согласно полученному наставлению, так:
Отдаю приказ всему классу достать листочки бумаги и подписать их. Никаких предварительных пояснений, потому что дети могут насторожиться и не выполнить того, что мне от них нужно. Затем я пишу на доске такой текст:
1) Поход.
2) День рождения.
3) Домашнее задание.
И требую переписать это в свои листочки. Все переписывают, и никто не понимает, что это такое и зачем это нужно. И затем я, ссылаясь на свою страшную занятость и спешку, говорю, чтобы дети как можно скорее, не более, чем за три минуты, написали возле каждого из трёх пунктов фамилии своих одноклассников – от одной до трёх. При желании можно и не одной не писать вообще, а оставить прочерки. Фамилии эти – тех, кого бы вы с наибольшим удовольствием взяли бы с собою в поход, кого бы с наибольшим удовольствием пригласили к себе на день рождения и того, с кем вам было бы приятнее всего делать вместе трудное домашнее задание. И перед каждою фамилией нужно непременно поставить плюс.
Все спрашивают: а зачем плюс? А я отвечаю: вы ставьте, ставьте, а я потом вам всё объясню.
Все мгновенно выполняют это задание, я делаю вид, что уже хочу собрать листочки, но в самую последнюю секунду вспоминаю, что точно так же нужно поставить в каждом пункте одну или больше фамилий тех, кого бы вы с наименьшим удовольствием хотели бы видеть рядом с собою в походе, кого с наименьшим удовольствием хотели бы пригласить к себе на день рождения и того, с кем бы вы меньше всего на свете хотели бы делать трудное домашнее задание. Напишите эти фамилии и обозначьте их знаком «минус».
И после этого я быстренько собрал листочки, пока дети не передумали.
Дома я разбирал полученную информацию, рисовал у себя нужную схему с кругами и стрелками: кто в каком круге состоит и в какой другой круг хочет попасть. Или наоборот: кого из какого круга выталкивают. И потом составлял таблицу.
Под конец этой работы я знал, кто авторитет в этом классе и по какой части; кто человек номер один, а кто человек номер два или три; кого не принимают в какой круг общения, а кого, наоборот, хотят завлечь к себе.
Я потом применял эту технологию в других коллективах, и всегда точно знал, кто есть кто в том или ином классе. На одной интуиции далеко не уедешь, и некоторые сложные процедуры из курса школьной психологии нужно знать всякому учителю.

Однажды, когда я выполнял очередной заказ по написанию биографии очередного богача, я, бродя по его огромному дворцу, заметил вот какую странность: в зале площадью в 900 метров стояли дорогие кожаные кресла и диваны для удобства гостей, которые там могли бы расположиться на отдых. И эти кресла и диваны были изрезаны ножом. Не все подряд, но некоторые – то там, то здесь. И, как правило, где-то по бокам – так, чтобы не слишком заметно было. Я спросил хозяина, что это такое, и он со смехом рассказал мне вот что.
Его внук учится в простой школе, а вовсе не в элитарной. Я видел этого мальчика: совсем не высокомерный, обыкновенный русский мальчик. Мне даже показалось, что и добрый.
Богатый же и влиятельный дед опасался, что в элитарной школе он нахватается каких-нибудь глупостей, и потому мальчику лучше учиться в самой обыкновенной школе среди простых детей. Думается, это было разумное решение.
Но, деда, видимо, волновала проблема авторитетности его внука. А ну как его одноклассники не проникнутся должным почтением к мальчику и сочтут его таким же простым смертным, как и они! И он приказывал внуку, чтобы тот приглашал к себе во дворец весь класс – то на день рождения, то на новый год. А тот так и делал. Сначала дети пировали в огромной столовой, потом переходили в зал, где веселились, как хотели.
И потом уходили.
И вот после недавней детской пирушки выяснилось, что кто-то из детей порезал ножичком дорогую мягкую мебель.
Думаю, это был всего лишь один человек, и едва ли это был заговор многих детей. Но и одного достаточно! Кого-то разобидел этот огромный дворец, эта роскошь внутреннего убранства, огромный парк вокруг дворца со всякими статуями и арками, и всякие другие сооружения в виде трёхэтажного КПП на въезде, трёхэтажной баньки, собственной церкви, музея, дома для гостей, домика для рыбалки, собственной котельной, большого пруда с большим количеством рыбы, бассейна с подогревом, и ещё нескольких домов служебного пользования. Думается, это был злой, завистливый и скрытный мальчик из бедной семьи. И он отомстил вот таким образом.

Нечто похожее было у моей матери.
Она, как я уже говорил, с восьми лет воспитывалась в детском доме. И там она была очень авторитетна, и у неё это получалось само и, как будто без малейших усилий: она училась лишь на отлично, занималась спортом, была председателем совета дружины и маршировала со знаменем впереди всех на всяких торжественных мероприятиях. В детском доме были ужасающе тяжёлые условия содержания, и все дети мечтали о том, чтобы их оттуда забрали. Время от времени туда приходили какие-то местные жители из числа тех, у кого не было собственных детей, и хотели кого-то усыновить или удочерить. И поскольку моя мать была у всех на виду, а девочкою она была красивою и видною, то очень часто именно её и хотели забрать. Мать рассказывала, что это была то одна супружеская пара, то другая. Они предъявляли заведующей детского дома разные доказательства того, что смогут прокормить, одеть и обуть эту девочку, но та – так и не решилась отдать мою мать куда-то на сторону. Сама её любила и хотела всегда видеть у себя.
И это вызывало зависть у некоторых детей. Однажды мать обнаружила, что все её семейные фотографии были тщательно порезаны ножницами и выброшены в мусор. Вот потому-то я никогда и не узнаю, как выглядели её родители, потому что больше никаких фотографий не было на всём белом свете.
Были и другие случаи: то девочки обещали остричь её налысо, то не разрешали ходить в столовую, но она всё выдержала.

Должно быть, я ничего нового не рассказываю, но всё же попытаюсь (без особой надежды) рассказать об одном странном явлении, которое я иногда наблюдал в школе. По-настоящему я его видел один только раз, а все остальные разы просто как-то напоминали мне то самое главное наблюдение. Я бы назвал это явление так: смешение двух разных пространств. В «Невероятной школе», как я уже упоминал, у меня в классе появился мальчик с замашками вора в законе, он держал всех в страхе, а спустя много лет отсидел в тюрьме, спился и умер. Я даже имени его называть не хочу, до такой степени он мне отвратителен. И он, и его мамаша.
Так вот, у него с авторитетностью дело обстояло совершенно необычно. Появившись в моём классе, он сразу же дал понять всем, что командовать всеми здесь будет именно он. И ослушания ни от кого не потерпит. Он был умён и хитёр, и он старался избегать открытых конфликтов внутри классного коллектива. Все его конфликты были за пределами нашего пространства – в школе, на улице.
Так вот самое невероятное: его бесило то, что авторитетом в этом классе был я – классный руководитель! И бывали случаи, когда он сталкивался со мною в вопросе о том, кто должен командовать в классе – я или он. Я проявлял твёрдость, и тогда он брал себя в руки и сдерживался, но я видел, что у него в душе всё клокочет от негодования. Думаю, что у него была в какой-то форме мания величия.
Когда спустя несколько лет я оказался на работе в частной школе «Жар-птица» к нам среди учебного года привели нового мальчика. Я глянул на него и сразу распознал в нём тип такого же в точности бандитского авторитета. Он и внешне был похож на того бандита из «Невероятной школы» – такой же высокий, спортивный и тоже – крашеный блондин с чёрными бровями. Не я один, а сразу несколько учителей заподозрили неладное, и его взяли к нам после некоторых сомнений с испытательным сроком в одну неделю.
Я стал наблюдать за его поведением в классе и увидел всё то же самое: он вёл себя спокойно и сдержанно, но в нём клокотали страсти. Каким-то образом до моего сознания дошло: он не потерпит возражений и ослушания ни от кого, даже и от учителей! Просто он сейчас на испытательном сроке, и он пока затаился.
Мальчики моего класса его просто приняли как должное и подчинились ему. Это был типичный воровской предводитель, они почувствовали это, дружно и в едином порыве струсили и решили не только не противоречить ему, но даже стали как-то и подыгрывать той роли, которую он на себя взял: ты наш вождь, а мы твои верные слуги…
Через неделю общее мнение всех учителей было таким: не брать его к нам! Родители, которые пришли в назначенное время в полной уверенности, что их сын будет принят в школу и теперь нужно лишь внести плату, были весьма удивлены, когда им отказали. Позже я узнал, почему он среди учебного года захотел перейти к нам. Он учился до этого в простой школе, и там потихоньку переходил от простого вымогательства или отбирания денег у детей младших классов – к различным формам ограбления, потому что его аппетиты росли и денег было нужно всё больше и больше.
Мне вспоминается Коля Монах. Он был умнее, добрее и вообще – лучше во всех отношениях. Денег он никогда и ни у кого не отнимал. И главное: ему бы никогда не пришло в голову посягать на авторитет учителя.
Заканчиваю главу таким наблюдением: есть другой вариант битвы за авторитетность. Он довольно часто встречается, и это так глупо, что даже и не хочется особенно много говорить на эту тему. Это когда учитель хочет заслужить авторитет своего парня среди учеников класса. Или учительница играет роль весёленькой подружки для девочек своего класса. Или для мальчиков, что ещё хуже. Как правило, такое бывает с молодыми учителями, которые только-только окончили вуз и пришли на работу в школу. Они устанавливают дружеские контакты с детьми, из кожи вон лезут, чтобы понравиться им, и доходит даже и до того, что позволяют называть себя на ты, что, впрочем, уже чистый идиотизм.
В армии существует та же самая проблема. Я сам не наблюдал таких случаев, но знаю о них по рассказам: молодой лейтенант начинает дружить с солдатами своего взвода, его называют на ты, а тогда – прощай дисциплина!
Анна Ахматова, которая затевала споры со своим мужем о том, чьи стихи лучше – её или его – в точности то же самое безобразие. Ведь это означает, что она совсем ничего не соображала и имела весьма шаткие нравственные устои.

Недопустимое смешение двух разных пространств в педагогике – это то, что ещё плохо изучено. Думается, здесь нужны настоящие научные исследования.


Глава девятнадцатая. Мой новый – и неожиданный! – источник информации
Я уже рассказывал о себе, что на какое-то время я оторвался от школьных дел: перестал работать учителем, стал зарабатывать писанием книг на заказ и вообще-то полагал, что никогда больше не вернусь к школьным делам. Контакты с учительским и школьным миром у меня продолжались: кто-то из знакомых продолжал учительствовать, а кто-то и в директора выбился. Люди кое-что рассказывали при встречах, но слишком уж сильно меня эта тема не волновала. Я как бы вырвался из неё, освободился для более спокойных и приятных дел.
Вот так я и жил. И откуда ж я мог знать, что у меня в шестьдесят лет родится сын и мне потом надо будет с ужасом думать о том, в какую школу его определить? И откуда ж я знал, что вражеские диверсанты доведут как раз к этому времени наше народное образование до такого умопомрачительного состояния?..
Но случилось непредвиденное: после смерти первой жены я женился вторично, и после некоторых наших раздумий у нас появился сын.
О том, что ему через семь лет надо будет идти в школу – я поначалу особенно не задумывался – хватало и других забот. Но время шло-шло-шло, информация по капелькам просачивалась – и оттуда, и отсюда, и мне понемногу становилось страшно…

Но, чтобы объяснить, почему я стал таким боязливым, я должен буду ещё раз отвлечь читателя на свою личную жизнь. Вот что было.
Когда моя вторая жена покидала родную Москву в декабре 2007-го года, чтобы переехать ко мне в Ростов, она оставила там работу, где у неё была зарплата размером в 25 тысяч рублей в месяц. Мне тогда казалось, что это очень мало, по московским меркам, но, когда она уже в Ростове нашла себе новую работу и стала получать за неё уже 15 тысяч в месяц, я огорчился. Это было ещё меньше того, что я считал нормальным. Было это в самом начале года 2008-го.
Между тем, я всё писал и писал свои книги на заказ разным богатым заказчикам, и после того, как жена родила сына в 2010-м, она ещё пять лет сидела у меня дома и не работала. Нам хватало тех скромных копеек, что я зарабатывал.
Один московский литератор как-то раз сказал мне по этому поводу следующее:
– Вообще-то, я таких людей, как ты, презираю и руки им не подаю…
Он имел в виду то ремесло, которое я освоил. Да пошёл ты! Хвастался мне, что он джинсы ездит покупать в Америку, потому что они там дешевле. Ты-то сам – какой такой литературный труд продаёшь, что у тебя такие деньги?
Я, между прочим, работал всё это время – и сейчас работаю! – над созданием своего этимологического словаря русского языка, каковой словарь считаю одним из самых важных дел своей научной жизни. Богатые заказчики, сами того не зная, оплачивали мне мою работу над этим словарём. Вот почему мне совсем не стыдно за то, что я ублажал литературные прихоти всяких графоманов, хвастунов и недоумков. Кстати, попадались и умные, и порядочные заказчики, у которых просто с красноречием было плохо, но таких было мало.
И потом я написал и опубликовал книгу о происхождении индоевропейцев. Моя книга называется «Индоевропейская предыстория», но издательство выпустило её под броским названием «Язык древних ариев». И мой основной заказчик, от которого долгое время шли все мои литературные заработки, узнав о такой книге, впал в уныние. Он не любил индоевропейцев (это была его больная тема), но он всегда был очень сдержан в разговорах на эту тему.
А тут, как только он узнал, какое название у моей книги, то сразу же и огорчился. И уволил меня. От такого огорчения.
Когда же он узнал, что я всё это время работал ещё и над огромным этимологическим словарём русского языка – это за его-то денежки! – то вот уж тут-то его ярости не было предела. И у него случился нервный срыв: он рвал и метал. Ибо, если он просто не любил индоевропейцев, то уж Русский народ просто ненавидел и презирал. Я знал за ним эту маленькую слабость, уходил от русофобских разговоров, да и он не очень-то охотно развивал эту тему… Так получалось, что та писанина, которую я ему делал, не касалась этой тёмной стороны его душонки. Но, как бы там ни было, а этимологический словарь русского языка – это было для него уже чересчур!
И он не заплатил мне моих денег, и я вдруг оказался как бы на улице и почти без гроша в кармане. Пенсия-то у меня, конечно, есть, но это же насмешка, а не деньги! Жена не работает, у меня маленький ребёнок, мне далеко за шестьдесят, а ей – за сорок… И что делать?
И вот после пяти лет сидения дома моя жена вынуждена была идти искать себе работу.
А с таким возрастом, да ещё и после стольких лет сидения дома – на работу не берут.
И долго ли, коротко ли, но моя прекрасная супруга всё-таки нашла себе работу, где зарплата составляет 7 тысяч 600 рублей в месяц. И это был год 2015!
Иными словами: в начале 2008-го мне показалось обидным, что жена получила в Ростове зарплату в 15 тысяч, вместо прежних 25 тысяч в Москве. Теперь же, спустя семь лет, ей причиталось 7 тысяч 600 в месяц, и мы понимали, что это и всё, на что мы можем рассчитывать!
Кинулся я к своему бывшему ученику, который теперь стал генеральным директором ого-го какого грандиозного концерна, но получил вежливый отказ: ничем не могу помочь, Владимир Юрьевич!
Обратился к другому – то же самое. Все бывшие ученики, всерьёз выбившиеся в люди, возгордились, и я понял, что ничего хорошего я в них воспитать не сумел. Просто дал качественные знания по русскому языку и литературе, и не более того.
И у меня появилось разочарование в той профессии, которой я когда-то уделял столько сил. Да я и сейчас думаю: а стоило ли? Сколько богачей я вырастил, а ни единый из них мне не то, что бы руки помощи не протянул, а даже и мизинца!

Да! Но я забыл сказать самое главное: в каком месте теперь работает моя вторая жена.
А место это называется районным отделом народного образования. Должность у моей супруги там не самая нижайшая, потому что ниже стоят уборщица и сторож, но зато она там знает всё, что происходит в её районе во всех школах и во всех детских садах. Потому что должность эта – секретарь аж самого начальника!
Образование у моей жены – какой-то бухгалтерский техникум в Москве. И бухгалтерию она совсем забыла, но у неё есть одна сильная сторона: она весьма грамотна, что, по нашим временам, явление редчайшее, и мне ли этого не знать, ибо я столько пропустил через себя чужих текстов, что научился хорошо распознавать людей только по признаку того, что и как они пишут. А жена у меня пишет грамотно, что меня с самого начала в ней и поразило… А ещё она пунктуальна, содержит в порядке всю документацию, умеет отвечать на звонки и держит в уме массу информации.
Она мне говорит, что работа ей очень нравится: постоянно что-то происходит! И если бы не безумно маленькая зарплата, то она была бы ею вполне довольна. Но – там все получают столько же, сколько она, или чуть больше. 15 тысяч – это уже очень много, а 18 – это уже у главного специалиста!
Так вот, у жены-то зарплата 7 тысяч 600 рублей в месяц. А у молодого учителя, который только что пришёл из института и устроился на работу в школу на нагрузку в 18 часов в неделю, которая называется волшебным словом СТАВКА, зарплата 8 тысяч 200. Если молодой учитель захочет зарабатывать вдвое больше и попросит вдвое большую нагрузку – а ему и не дадут! да он и не справится, потому что это неимоверно трудно! – то вот тогда только он будет получать 16 тысяч 400. А ведь и это тоже очень мало.
Ужас!
Но, как бы там ни было, а я, неожиданно для себя самого, получил доступ к информации о нашем народном образовании.
Не хотел, а информация ко мне сама пришла.

Многое для меня оказалось совершенно новым и неожиданным. Супруга рассказывает, что почти все её сотрудники люди нормальные, и среди них встречаются и умные люди. И порядочные. И творческие. И любящие своё дело… Я частенько приходил в это учреждение со своим маленьким сыном – мы проведывали нашу маму, и я наблюдал за тамошними сотрудниками и общался с ними. Хорошие люди там есть – это я сам видел. Хотя, конечно, и плохих, мой намётанный глаз сразу вычислял.
И это расходилось с теми представлениями, которые были у меня раньше об организациях такого типа. Ибо то сборище людей, с которым я сталкивался в районных отделах народного образования ещё в девяностые годы, иначе как бандою негодяев назвать было нельзя. Они мне не приснились, я и в самом деле видел эту невообразимую человеческую слякоть на руководящих должностях и на должностях поменьше. Но с другой стороны: у меня нет оснований сомневаться в наблюдательности моей супруги. Она говорит: сейчас всё довольно сносно. И я верю ей!
Жена рассказывает: обстановка доброжелательная, дружеская; люди честно и много работают и сильно устают. А взяток никто не берёт – не только потому, что все честные, но ещё и потому что за них теперича реально сажают. Начальник постоянно предупреждает мою супругу: если меня нет в кабинете, а вы куда-то вых;дите, запирайте за собою дверь. Потому что неизвестно, кто сюда войдёт с улицы и кто что подложит. А такие случаи постоянно происходят: на волне борьбы с коррупцией – людей подставляют, с людьми сводят счёты. Поэтому, ежели кто-то пытается сейчас дать взятку, то он кувырком вылетает из любого кабинета. Никакая сумма не стоит того, чтобы ради неё садиться в тюрьму.
Жена рассказывает мне совершенно поразительные истории о том, как её коллеги защищают права детей. Сюжеты – один страшнее другого: тряпка-мужик сходится со стервою, а та накручивает его против детей, и одуревший мужик переписывает квартиру на эту тварь. И пытается выжить собственного сына, и приносит фальшивые нотариально заверенные доказательства того, что мальчишка получил квартиру в другом месте… Не менее раза в неделю мне супруга рассказывает такие ужасы на эту тему, что аж дух захватывает. И районный отдел народного образования реально вмешивается в подобные дела и пресекает их! И люди, которые занимаются этим, получают грошовую зарплату и делают своё дело честно и профессионально.
Неожиданным в этих рассказах жены для меня стало то, что я ожидал дальнейшего падения нравов по сравнению с тем, что я видел прежде. У меня тоже есть в запасе, что ей порассказать, и, когда я рассказываю, она удивляется: такого сейчас точно, что нет!

Но радоваться рано.
На смену одним ужасам – пришли ужасы другие. И, как говорится, беда пришла оттуда, откуда не ждали.
Жена работает вот уже год, и вот что она заметила: с каждым месяцем количество бумажных документов нарастает и нарастает. А с января 2016-го года произошёл ощутимый скачок в этом самом нарастании: счёт входящим и исходящим документам пошёл на тысячи!
Между тем, делопроизводство в системе народного образования снабжено специальными программами электронного документооборота. А ещё ведь существует и электронная почта! Но по каждому поводу нужно выпускать бумажный документ – в двух или в трёх экземплярах. Расход бумаги стал невообразимым.
По каждому пустяку требуется сделать письменный отчёт. Отчёты делаются в виде таблиц по определённым формам. И этот отчёт нужно после этого срочно отправить в вышестоящие инстанции. И промедление – недопустимо! Какая-нибудь высокомерная особь может позвонить в районный отдел народного образования и наорать на его начальника или просто сквозь зубы проговорить голосом, полным презрения и брезгливости: уволю, если не будет отчёта! Женщина с явными следами сельского происхождения и низкой культуры может вот так прямо взять и сказать мужчине, который старше её и умнее её: уволю! Да кто ты такая, стерва, и почему у тебя такая страшная власть над людьми?
И вообще: стилей общения у таких женщин, дорвавшихся до власти, два – либо поросячий визг, либо ледяное презрение и хладнокровные приказы.

Поскольку моя супруга родом из Москвы, то она и сравнения делает между Ростовом и Москвою:
Взяточники, аферисты и карьеристы есть и в Москве, но там они, по какой-то странной причине, ведут себя намного скромнее и обходятся без этой дешёвой показухи. Что-то нарочито карикатурное и почти детское сквозит во всём поведении ростовских чиновниц деревенского происхождения. Они всем своим видом словно бы хотят сказать: да, я из деревни, но я вам всем, городским гадам, отомщу за своё прежнее унижение, и вы у меня теперь попляшете под мою дудочку!
И вообще: баба, орущая на подчинённых в системе народного образования – это ростовская традиция. Обычный телефонный разговор с такою хабалкою получается примерно таким:
– Срочно позвать такого-то! Он написал неправильно такую-то бумажку, и её теперь нужно немедленно переписать.
Супруга отвечает:
– Он сейчас на совещании. Перезвоните, пожалуйста, позже.
– Вы что – не поняли, кто к вам звонит? Я – такая-то!
Или так:
– Вы что себе позволяете?! Я – из такой-то инстанции!
И всё говорится либо с визгом, либо надменно, но с босяцкими интонациями бабы, которая должна торговать на базаре, а не занимать высокие посты в народном образовании или в структуре городских властей.
Типичный случай: одна из работниц народного образования принимает у себя посетителей, а те взволнованы своими проблемами, у них кипят страсти, у кого-то льются слёзы, а работница пытается вникнуть в их дела, как-то помочь им.
И тут входит моя супруга и сообщает, что эту работницу вызывают к телефону по такому-то вопросу.
Работница отвечает: я сейчас договорю с людьми и перезвоню ей.
Супруга передаёт по своему секретарскому телефону слова работницы.
В ответ раздаются истерические вопли: она там что – не поняла ещё, кто я такая? Да что она себе позволяет? Немедленно – к телефону!! Сейчас же!!!
Супруга с тяжёлым сердцем возвращается в тот же кабинет. А там – чья-то трагедия, и сейчас решаются судьбы!
Работница вся во власти этих событий. Говорит: я же сказала, что перезвоню! Я сейчас не могу бросить людей.
Супруга возвращается в свой кабинет и передаёт это высокопоставленной истеричке.
В ответ – ярость разъярённой самки, у которой серьёзные сексуальные проблемы, у которой наглость и мстительность к обществу хлещут через край. Это – хабалка, это – босячка, которой просто никто не давал по мордасам. Супруга, потрясённая этим разнузданным визгом, опять тащится в тот же кабинет… Работница бросает людей и идёт к нужному телефону. Выслушивает оскорбления и угрозы. После чего на неё пишут жалобу и требуют влепить ей выговор.
За что выговор?
За то, что какая-то маньячка придралась к отчёту, где стояла не та формулировка, которая требуется? И ведь эта тварь так разговаривает со всеми и каждый божий день. И она не одна такая. В верхних эшелонах власти народного образования – почти все такие:
1) из деревни;
2) хабалки и босячки;
3) со следами серьёзных сексуальных отклонений в поведении, в речи и в манере одеваться.
Женщин другого типа туда просто не допустят. Там требуются только бабы, которые пишут в своих распоряжениях «оснощение», «сожайте детей за парты», «с Москвы поступило распоряжение»… И им всё сходит с рук! Потому что именно такая человеческая слякоть востребована нашею системою власти. Спрос – лишь на таких!
Создаётся впечатление, что таких баб набирают на руководящие должности по какому-то заранее составленному списку отклонений в психике и в нравственности. Такую бы выпороть вожжами на конюшне, да отправить убирать за свиньями, а она вершит судьбы народного образования в России! И в сорок, и в пятьдесят лет такая властительница ходит в коротенькой юбке, чуть прикрывающей трусы, когда она садится на стул. Другой вариант: высокий, многозначительный и многообещающий разрез, и опять же – трусы, которые всенепременно видны в этом разрезе! У такой дамы, как правило, толстенные ножищи, а чтобы показать свои бойцовские качества, она ещё и носит груду золота и драгоценных камней, которые у неё располагаются между двойным подбородком и вываливающимися грудями. Но, конечно, есть и другие варианты – пупок и поясница, видные в любое время года; джинсы, обтягивающие широченную задницу; адской высоты каблуки, на которых эта дамочка ещё и ходить не умеет…
И вот это существо – образ современной начальницы в системе народного образования!
Любимое слово у этого бабья: МОНИТОРИНГ. Они повторяют его в своих разговорах нескончаемое количество раз и во всех документах только и видно:
– Осуществить МОНИТОРИНГ!
– Произвести МОНИТОРИНГ!
– Составить график проведения МОНИТОРИНГОВ!
– Представить отчёт по МОНИТОРИНГАМ последнего квартала!
Есть, конечно, ещё и рейтинг (рейтинговая ситуация в связи с итогами мониторинга), прессинг, процессинг и многие другие слова с суффиксом -ИНГ (я не смог запомнить их), но МОНИТОРИНГ – это самое любимое слово.
Хотя нет! Вот ещё: они могут промониторить субвенцию на предмет предоставления субсидий – это у них тоже бывает…
И никому не приходит в голову, что в дореволюционных гимназиях, где давали несопоставимо лучшее образование, чем сейчас, никто никаких МОНИТОРИНГОВ не проводил и суффикса -ИНГ через каждые пять минут не употреблял в своей речи.
Да и деревенские шалавы тогда не сидели в высоких кабинетах с короткими юбками на толстых ножищах.

Непонятно: кому подчиняются районные отделы народного образования?
Может быть, Министерству образования в лице его областного и городского подразделений?
Так-то оно так, да только – не совсем!
Есть ещё такое подразделение у нас в Ростове: информационно-аналитический центр. Его ещё называют для краткости: методический центр. Таинственная организация, непонятно для чего существующая! Считается, что там должны сидеть особенно умные и особенно творческие люди, которые должны делиться своими соображениями по поводу различных методик с местными учителями.
Выражусь жёстко: они должны выдавать рекомендации!
А рекомендация – это то, что можно принять, а можно и не принять или просто подвергнуть сомнению.
Так вот: ничего подобного! Никаких сомнений никто в этой организации не потерпит. На самом деле, она выдаёт приказы, которые не подлежат обсуждению! Приказы поступают в районный отдел образования, там регистрируются, и затем на них даётся официальный ответ в виде отчёта по определённой форме.
То есть: вместо творческих рекомендаций, выдаются приказы, которых невозможно ослушаться, и суровые окрики. Вместо творческой лаборатории, создана деспотическая контора, в которой окопались полуграмотные деревенские женщины с большими карьерными амбициями и хамским поведением…
И, тем не менее, эта структура подчиняется министерству, и в этом можно усмотреть какое-то отдалённое подобие смысла.
Но вот другой вопрос: районная администрация города – она по какому праву отдаёт распоряжения районному отделу образования? Распоряжение может быть любым, совершенно никак не относящимся к детям школ и детских садов и проблемам их воспитания. И районный отдел народного образования обязан беспрекословно выполнить его!
И точно так же: городская администрация!
В районный отдел образования постоянно приходят совершенно одинаковые приказы с совершенно одинаковыми текстами (буква в букву, запятая в запятую), но один приказ приходит из районной администрации, а другой – из городской или областной. И районный отдел образования обязан зарегистрировать эти все приказы и по каждому ответить по отдельности!

Иной раз кажется, что начальство в районных отделах образования – это просто какие-то кровопийцы. Это ложное впечатление, но оно есть! Но у меня другое впечатление: это беззащитные люди, которых впрягли в тяжёлую работу и которые тянут её за копеечную зарплату и при постоянном страхе быть уволенными. Представим себе такую вещь: всем начальникам районных отделов образования и их заместителям велено явиться в парк культуры и отдыха в 23.00 для определённого мероприятия, а затем покинуть это место в час ночи следующих суток.
И что же это за такое мероприятие?
А празднование нового года!
В наказание за то, что ты занимаешь столь высокий пост, ты обязан бросить свою семью и явиться в новогоднюю ночь куда-то в парк и там изображать радость.
И кто отдал этот приказ? Может быть, плохой министр образования?
Ничуть. Это мэр города, у которого почему-то есть такая власть над людьми, которым государство доверило народное образование. По какой-то причине, его приказ не подлежит ослушанию. Дан приказ – выполняй!
И что это за причина? Никто не знает! Люди должны нормально отдохнуть, а после праздников вернуться к своим обязанностям и служить народному образованию, а не заниматься чёрт-те чем!
Как сказал недавно один мой бывший коллега: «Школа – это такая система, которая  интересует слишком многих – власти (для организации победы «нашему» кандидату), соцслужбы – пенсионные организации, страховые и прочее-прочее. И всё это бесплатно!!!»
Представим себе, что подобное было бы в армии. К командиру полка приходит мэр города и приказывает явиться для празднования нового года в парк культуры и отдыха! Или так: приходит глава соседнего сельсовета и приказывает использовать войска в интересах этого самого сельсовета. Такое можно представить себе?
В армии нельзя, а в школьной системе – можно!
Между прочим, представители местных властей могут прийти к тому же командиру полка и вежливо попросить его о помощи, и тот может оказать её, но может и не оказать, а ответить, что это идёт вразрез с боевыми задачами и подрывает обороноспособность нашей страны.
Районный отдел народного образования должен состоять на службе у школ и детских садов, он должен работать на их благо, а в конечном счёте – на благо подрастающего поколения. Вместо этого, районный отдел поставлен на службу городским чиновникам и обслуживает их интересы и капризы. И эти интересы и капризы самым жёстким образом противоречат интересам подрастающего поколения!
О том, чтобы пресечь это безобразие, не может быть и речи. Высшая нравственная ценность у нас – это чиновники и их власть, а вовсе не дети. И всё делается лишь на благо аппарата чиновничества…

Отчёты по всем вопросам просто душат людей. Например, приходит разнарядка: продать по школам района столько-то билетов на такой-то кинофильм в таком-то кинотеатре. Как это будут делать директора школ – это никого не волнует. Тебе спустили столько-то билетов – заставь детей купить их. Между тем, дети денег не зарабатывают. Стало быть, учителя должны оказывать давление на родителей. Да кто сказал, что это обязанность учителя? Но вот: билеты проданы, и районный отдел народного образования должен сделать об этом письменный отчёт в специальной таблице, которую нужно заполнить определённым образом.
А ведь можно было бы просто позвонить в вышестоящую инстанцию и доложить: мы продали билеты. И всё!
Хотя можно было бы и не продавать, ибо это навязывание билетов – незаконно.
Но мурло, сидящее наверху, требует именно таких действий. И утверждает, что этому мурлу пришёл такой же приказ из ещё более высоких инстанций. А тем – из ещё более высоких!
И это я описал совершенно пустяковый случай.

Другой пример – образец бессовестности и безответственности ростовских городских властей. В честь годовщины Победы над фашизмом в городе решено устроить автопробег, и районные отделы народного образования обязаны это дело устроить. Каждый райотдел обязан предоставить в распоряжение города по стольку-то автомобилей для оного автопробега. Все автомобили должны быть марки «Тойота Камри».
Районный отдел, вместо того, чтобы заниматься народным образованием или защищать права детей, должен каким-то образом доставать такие машины!!!
Да вы в своём уме ли, господа из городских властей?
Между прочим, это не входит в обязанности районного отдела образования.
Между прочим, для празднования Великой победы можно было бы организовать и какие-то другие мероприятия, и наши славные отцы и деды не для того воевали, чтобы разрешалось отмечать их подвиг только на японских машинах!
Но уклониться от выполнения безумного приказа невозможно. Или выполняй, или увольняйся!
Ещё один пример. Была буря, и на школьном дворе упало большое дерево. Упало на забор, а за забором, на газоне, на месте, не предназначенном для парковки, стояла чья-то машина. И её придавило.
Владелец автомобиля требует от школы денежной компенсации. На этот случай существует полиция, есть и прокуратура. Но дело отдано на рассмотрение районному отделу образования: решайте – как хотите!
Районный отдел пишет бумаги, обращения, доказывает кому-то, что это незаконно, и так продолжается и месяц, и два. Люди отложили все дела и занимаются только одним вопросом: некий гражданин обиделся на то, что его машина повреждена и требует компенсации.
Третий пример. В новом районе плохо работает общественный транспорт. Займитесь!
Ни малейшего отношения ни к школе, ни к образованию! Просто кто-то наверху не знал, на кого взвалить эту задачу – вот и взвалили на районный отдел народного образования.
И люди бросают всё и выполняют.

Рассказ бывшей учительницы начальных классов, которая отошла от преподавания и занялась другою деятельностью – тоже, между прочим, вполне достойною. Но не буду говорить какою, чтобы не раскрывать личность этой достойнейшей женщины.
Итак!
Она не работала в начальной школе с года 1990-го по год 1994-й. Муж был военным, и они скитались сначала по просторам Советского Союза, а затем, когда он распался, то и по просторам постсоветского пространства.
Иными словами: когда она оставляла учительское поприще в 90-м году, советская власть ещё была, а когда она вернулась на это же самое поприще, то это уже было совсем другое государство.
Она с мужем переехала в Ростов, в котором они прежде никогда не жили, и она, по старой памяти, устроилась в школу учительницею начальных классов. И то, что она увидела, поразило её до глубины души:
– Из учебников для маленьких школьников исчезли все русские народные сказки и прочие русские национальные мотивы; вместо них, появились мумми-тролли и хоббиты.
– Самым тщательным образом были уничтожены прежние межпредметные связи, что очень вредило качественному преподаванию.
– В разных школах были разные программы, и ребёнок, при переходе из одной школы в другую, оказывался в полной растерянности: там было одно, а здесь – нечто совершенно другое.
– Преподавать математику предлагалось по методикам Эльконина и Давыдова, а также по учебникам Людмилы Петерсон. Дерзкие дельцы от науки, чтобы подороже продать свой товар, заявили, что именно их обучение – развивающее, а все остальные виды обучения – какие-то другие. Это всё равно, как если бы врач заявил, что именно его медицина – лечащая, в отличие от всех остальных медицин. Все учителя были в ужасе от этих учебников, но сделать было ничего нельзя…
Молодая учительница стала спрашивать своих старших коллег: что происходит? Ведь это умышленный развал нашего образования! Это вредительство!
Ей ответили: мы всё это прекрасно знаем, и ты не одна заметила это. Мы все возмущены.
И что же делать?
Ей подсказали: доставай старые учебники и занимайся с детьми по старым хорошим учебникам, но в журнал записывай, как будто бы ты ведёшь занятия по разработкам аферистов и вредителей.
Она так и стала делать. Но потом она получила второе высшее образование и ушла из школы. Нервы не выдержали.

Читаю жалобу на пьющую директрису. В кратком пересказе узнаю; оттуда следующее:
– Бесконечные коллективные попойки учителей под предводительством сильно пьющей, ведущей себя разнузданно и сексуально озабоченной директрисы. Дама, несмотря на старые годы, беззубость и страшную внешность, ходит в эротических нарядах, и дети видят у неё трусы.
– Под конец учебного года занятия в школе почти не проводятся. Детей старших классов заставляют маршировать у вечного огня, и они всё время репетируют какие-то выпускные мероприятия. Выпускные мероприятия для четвёртого класса – это одно, для девятого класса – другое, для одиннадцатого класса – третье. В школе круглый год проводятся какие-то конкурсы, концерты, отмечаются юбилеи, участие в которых считается обязательным, и всё делается так, чтобы дети под любым предлогом не получали знаний.
– Здание школы используется для проведения ЕГЭ из окрестных школ. На время проведения этих экзаменов в школу не допускаются собственные ученики, и дети оказываются беспризорными. Во время проведения ЕГЭ там всё просматривается видеокамерами, и ребёнок может выйти в туалет лишь в сопровождении специалиста, который предварительно осматривает унитаз и только затем подпускает к нему ребёнка…
Весь этот вопль ужаса я одолеть полностью не смог, но под конец всё-таки прочёл, что жалующийся требует провести психиатрическое освидетельствование буйной директрисы, у которой он обнаруживает такие-то и такие-то признаки шизофрении…

По ходу своей работы жена познакомилась со многими работниками других районных отделов образования. В том числе и с тамошними секретаршами. И вот одна из них вынуждена была уволиться от невыносимой жизни и, уже уйдя за пределы министерства образования, рассказала моей жене кое-что о своей работе… Я знал эту женщину и раньше, был о ней хорошего мнения, а потому с лёгкостью вышел с нею на связь и спросил: а можно я использую этот материал для своей будущей книги? Она охотно – и даже со смехом! – разрешила, но попросила только не называть никаких конкретных имён и адресов, и я дал ей такое обещание.

Так вот. В одном из районных отделов образования свирепствует главбух – женщина, которую я условно назову так: Марфа Викентьевна – в надежде на то, что такого сочетания очень редкого имени с очень редким отчеством в современной России нет ни у кого. Марфе Викентьевне уже перевалило за пятьдесят, но одевается она во всё ужасно дорогое – так словно бы задалась целью потрясти чьё-то мужское воображение. Хотя чрезмерно высокие каблуки выдают её сельское происхождение – она ходит на них так, что смотреть страшно: Марфа Викентьевна может грохнуться или влево, или вправо, и каждый шаг ей даётся очень мучительно…
Между тем, в каждом из таких отделов часть работников является муниципальными служащими (это особая каста), а все остальные простые смертные. Главбух – это как раз-таки муниципальный служащий. Как-то раз Марфа Викентьевна чем-то проштрафилась перед городскими властями, и ей не начислили премии, а всей бухгалтерии (а это не менее десяти человек) начислили, потому что у них какая-то другая каста и там другие законы.
И тогда Марфа Викентьевна собирает всех и приказывает:
– Чтобы все сбросились мне на премию, которую я не получила! А иначе я вас тут всех попередушу!
Все покорно сбрасываются по тысяче и отдают ей.
Откуда у неё такая страшная власть – я не представляю, но она заставляет подчинённых выполнять работу, которая не входит в их обязанности, и те по многу дней остаются в своей бухгалтерии аж до ночи, а потом ещё и выходят на работу в выходные дни. И делают бесплатно эту работу. Объяснение тут простое: на выполнение этой дополнительной работы откуда-то сверху были выделены деньги; деньги должны быть выплачены или этим работникам, или каким-то другим где-то на стороне, но Марфа Викентьевна распоряжается по-своему, и все эти деньги идут ей и тому, кто сидит где-то высоко и с кем она делится. Вот и всё.
Марфа Викентьевна добровольно взяла на себя обязанность следить за всеми служащими отдела образования в том смысле, много ли они работают или мало, хорошо или плохо, почему опаздывают на работу или слишком много времени проводят на перерыве. В её обязанности это не входит – она ведь главбух. Но она может сделать замечание всем. И оно бы и ладно! Может быть, у женщины душа болит за производство! Но вот что удивительно: она сама и опаздывает, и бесчисленное количество раз куда-то отпрашивается на несколько часов и даже не выходит на работу без всякого больничного листа – просто так, потому что устала или приболела. И день может не выходить, и два, и три. Фактически она совершает прогулы, но ей – можно! Тут тоже можно дать довольно простое объяснение: у неё где-то есть весьма высокий покровитель. Тот, с кем она делится.
Поскольку муниципальные служащие – это люди ценные, то они получают от государства особые надбавки, которые выплачиваются раз в год: а это – материальная помощь, деньги на лечение(!), что-то ещё. В общей сложности это выходит 55 тысяч. Но именно в том районном отделе образования все муниципальные служащие получили на руки лишь 15 тысяч. Люди взбунтовались, но их вызвали в кабинет, доходчиво поговорили со всеми (это называется в русском языке «по-хорошему, а не по-плохому»), и они, выйдя оттуда как побитые собаки, смирились. И поняли: сделать ничего нельзя – Марфа Викентьевна будет воровать и дальше, и на неё нет управы.
На все праздники – а это и день рождения, и день учителя (а она не учитель!), и восьмое марта – ей несут подношения из всех школ и детских садов этого многострадального района. Марфа Викентьевна, не закрывая дверей своего кабинета (потому что никого не боится), распечатывает эти конверты и сгребает оттуда пятитысячные купюры…
Как раз вот это последнее очень напомнило мне девяностые годы, когда районные отделы образования были, по моим собственным наблюдениям, просто притонами бандитизма. Сейчас такого уже нет, но, видимо, кое-где отголоски былых времён всё ещё чувствуются.

Наслушавшись таких рассказов, я позвонил к одному своему знакомому работнику народного образования – довольно-таки значительному лицу. Спрашиваю: что за дурдом вы там развели с народным образованием?
А тот отвечает: да, дурдом, согласен. А что поделаешь?
И начинает объяснять мне:
После падения советской власти выяснилась одна удивительная вещь: всё в стране стало рушиться и рушиться, а потом и вовсе развалилось.
И только школы остались!
И не разрушились, а переползли из одной эпохи в другую. Противные тётки-учительницы со своими вечными склоками и неустроенными личными судьбами вынесли на своих плечах эту ношу, и государство вдруг выяснило, что, кроме школы, ему больше и опереться не на кого. Этих тёток – что ни заставь, всё сделают. Вот им и сказали: школа стала нынче единственным центром притяжения общественной жизни, надо заботиться о том, чтобы дети не шлялись без дела по улицам и как-то притягивать их в школы, надо заботиться о ветеранах войны и просто об обездоленных людях, надо устраивать выборы…
И школы стали всё это выполнять в качестве дополнительной нагрузки.
Разумеется, – бесплатно!
И, разумеется, – за счёт ухудшения учебного процесса. Сильного ухудшения, сведённого иногда почти к нулю!
Прежде задача у школ была такая: дать образование подрастающему поколению.
А теперь эта задача отодвинулась куда-то далеко-предалеко назад. И на первом месте стоят всякие другие задачи: организация досуга молодёжи, борьба с бескультурьем, наркотиками, экстремизмом и терроризмом, устроение праздников – школьных и общегородских, забота о правильном функционировании общественного транспорта в городе и вообще – забота о чём угодно.
И ещё мой знакомый высказал такую мысль: хорошие учителя стареют и сходят со сцены. А плохие приходят на их место. И это, оказывается, уже вычислили всякие-разные умники на всяких верхах и дали этому такое название: ДВОЙНОЙ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ ОТБОР.
И вот что это такое.
В наши времена молодой человек после окончания школы хочет поступать в какой угодно вуз, но только не в педагогический институт. Все прекрасно знают, что пединститут – это никудышняя идея. И, если молодой человек и идёт всё-таки в пединститут, то лишь потому, что никуда больше не смог поступить! Ибо педвуз – это худшее, что есть.
Затем этот молодой человек оканчивает пединститут и начинает биться за то, чтобы устроиться куда-то на работу. И попадает в школу лишь после того, как никуда больше не смог попасть. Для многих диплом по нынешним временам – это просто документ, который повышает престиж. Сплошь и рядом на работу берут только при непременном условии: нужен диплом о высшем образовании. А образование может быть каким угодно – лишь бы высшее. Никто не хочет идти в школу – даже и с педагогическим дипломом! А если и идёт туда, то лишь потому, что никуда больше не сумел пристроиться.
Считаю, что мой знакомый ещё мягко выразился: двойной антиотбор. На самом деле, отбор пятикратный! К этим двум пунктам нужно добавить ещё три таких:
1) В пединституты идут женщины, а не мужчины. Это отбор, потому что мужчины не хотят влачить жалкую судьбу современного российского учителя. Все парни нынче думают так: стать учителем – это не мужской поступок!
2) Идут женщины с крепкими нервами – волевые карьеристки, жестокие, равнодушные к чужим страданиям, часто с садистическими наклонностями. Если по этой линии прошла мягкая и добрая девушка, то она рано или поздно отсеется: поработает немного и не выдержит.
3) Идут женщины не просто крепкие, но ещё и сельские или провинциальные. Девушка из деревни, из районного центра, из шахтёрского города с населением в сто-двести тысяч жителей, где кругом терриконы и дым – они все хотят прорваться в большой город и готовы идти туда хоть по трупам. Если им подворачивается учительское поприще, то они идут этим путём и делают там карьеру.

И вот, на основании всего вышеизложенного, задаёмся вопросом: как же дети должны учиться?
Театральная неделя. Требуется распространить столько-то билетов в театры и согнать на эти спектакли детей и их родителей. И это не так уж и плохо: если не согнать – сами не пойдут, а театр – это всё-таки прекрасно… Ладно, не буду ругаться по этому поводу.
Смотрим дальше: кинофестиваль. От каждого района согнать по сто детей для просмотра таких-то кинофильмов. Опять я зря злобствую, потому что и это тоже не так уж плохо.
Дальше: конкурс художественной самодеятельности, танца и пляски – согнать!..
Конкурс каких-то там песен – согнать!..
Конкурс на лучшее чтение стихов – согнать!..
Выставка на такую-то тему, а ещё и на такую-то: согнать – на ту выставку столько детей, а на другую столько-то…
Всероссийская олимпиада по истории парламентаризма в России – это зачем? У нас в школах безграмотность детей достигла таких пределов, о каких раньше никто и представить себе не мог, но олимпиада с красивым названием запущена! И на неё сгоняют детей тоже.
И всё это – сплошным потоком! Ежедневно! И с требованием письменных отчётов. А все отчёты снабжаются таблицами по заранее предусмотренной форме. Нельзя написать просто: мы сделали то-то (а можно ведь и не написать, а просто позвонить!), нужно непременно заполнять таблицы!
А хороших учителей становится всё меньше и меньше…
И как же детям учиться?
Вот они и не учатся.

У всех учителей – адская нагрузка. Когда им сгонять своих детей на все эти мероприятия?
До революции нормальная нагрузка учителя составляла 12 часов в неделю плюс классное наставничество (так прежде называлось классное руководство). И простой учитель получал при этом зарплату, равную шестидесяти процентам зарплаты генерала.
Затем была революция, и товарищ Ленин призвал поднять престиж учителя на недосягаемую высоту (это его точные слова!) по сравнению с тем, что было. После чего учитель был втоптан в грязь, и эта работа перестала быть уважаемою и престижною.
Ныне минимальная нагрузка учителя – 18 часов в неделю, а не 12. Но, если иметь такую нагрузку, то прожить на неё совершенно невозможно. Какая там зарплата генерала! Тут цены повышаются каждый месяц, и как можно просто физически выжить на такие деньги?
Вот потому учителя; и взваливают на себя по 36 часов нагрузки, занимаются репетиторством, чтобы хоть как-то просуществовать.
Я помню, когда меня заставляли взять на себя 24 часа нагрузки, то это было очень тяжело. У меня от природы настолько мощный голос, что я мог в большом зале выступать без микрофона, и меня все отлично слышали. Но после шести уроков подряд у меня начинал заплетаться язык, и я с ужасом замечал у себя признаки заикания, которое мне совершенно не свойственно. Приходя домой после шести уроков, я просто падал от усталости. А мне ведь ещё надо было проверять тетради и готовиться к новым урокам! И вот сейчас у людей не 24 часа, а 36! Я на себе не испытывал такого никогда, и как такое можно перенести – не представляю.
А что такое 36 часов в неделю? Это по шести уроков шесть дней подряд. И один выходной. А у учителей, скажу по секрету, бывают ещё и свои собственные дети. И когда им уделять внимание? Потому и говорят, что учительские дети – самые брошенные дети в нашей стране! А нынешние учителя почти все женщины, и им надо вести домашнее хозяйство, а у некоторых из этих женщины есть даже и мужья…

И теперь возвращаемся к районному отделу народного образования: ему вменяется в обязанность издеваться над этими людьми, заставляя их выгонять детей на разные мероприятия и не просто выгонять, а идти самим туда с ними и там следить за их поведением! И тоже писать отчёты об этих мероприятиях и потом сдавать их в районный отдел народного образования!
В девяностые годы прошлого века районный отдел народного образования занимался вымогательством и шантажом. Или просто плевал на всё: живите в своих школах – как хотите!
А что сейчас?
Жена утверждает, что бандитов среди своих сотрудников она не видит – как правило, это нормальные люди, некоторые очень даже честные, добрые и умные. Но районный отдел народного образования вынужден оказывать давление на школы, а те – на детей. И сделать ничего нельзя. Районный отдел и сам находится под жесточайшим давлением, которое на него спускается сверху.
Школьное образование ухудшается с каждым годом, оно просто разваливается у нас на глазах, и это означает гибель нации – не более, не менее!
Но чем хуже становится положение дел, тем больше пишется бумаг и тем больше проводится издевательских конкурсов и церемоний, которые полностью вытесняют учебный процесс в школах.
Фактически объявлена война учебному процессу и получению знаний, и главное оружие в этой войне – конкурсы, олимпиады, концерты и торжественные линейки, уклонение от которых считается невозможным!
Это должно чем-то кончиться. Чем?
Судебными процессами над организаторами школьного развала?
Взрывом народного негодования?
Ростом преступности среди взрослеющих детей, которых школа ничему не учит?
Вот потому я и считаю, что управление народным образованием надо передать военным людям. Страна в опасности!
А то, что я говорю резко: бабьё-жульё, гады-сволочи, паразиты-тунеядцы, мерзавцы-подлецы – ну, невозможно говорить мягче. Отечество в опасности – какая уж тут мягкость!


Глава двадцатая. Инклюзивное обучение и идеи равенства
Это как раз то самое, о чём меня, отставшего от жизни, просветила моя супруга. До неё я и слов таких не слышал: инклюзивное образование, инклюзивное обучение.
На тот случай, если и мои читатели тоже не знают об этом, рассказываю.

Инклюзивное обучение – это очередная мерзость, которая в очередной раз пришла к нам с Запада. Я иногда думаю: оттуда хоть что-нибудь хорошее приходит к нам?
Если мы спросим у вражеских агентов, которые всё это внедряют у нас: что такое инклюзивное обучение? То они начнут заговаривать нам зубы следующим образом:

1) Есть всевозможные категории больных детей. У кого-то что-то со слухом, со зрением, с сердцем, с ногами, с позвоночником, с нервами и с умственным развитием. И эти дети имеют право на получение полноценного школьного образования – такого же, какое получают и все остальные дети.
И мы будем понимающе кивать в ответ: да-да, конечно!..
Хотя нам уже подсунули кое-что совершенно невероятное.
Как может такой ребёнок получить то же самое образование, что и ребёнок здоровый? Если ребёнок не может ходить, то как он будет играть в баскетбол с другими детьми? Видимо, всё-таки не будет совсем. А если у него плохо с головою, то как он будет решать те же самые задачи по математике, что и остальные дети?.. Но мы ещё не придаём значения всем этим подвохам, и думаем, что это ведь всё и так понятно, и этого не нужно доказывать – просто не нужно заострять внимание на пустяках, а нужно принять идею в целом.

2) И затем начинается словоблудие в таком примерно духе: имеет или не имеет права ребёнок с некоторыми недостатками на полноценное образование? И мошенники требуют от нас именно такого ответа: да или нет?
Если ты скажешь нет, то ты фашист, изверг и изувер, поэтому ты сразу же начнёшь кивать: да-да-да, имеет право!

3) Дальше аферисты говорят так: а если он имеет право, то пусть он им воспользуется!
Да-да, конечно! О чём речь!

4) И затем проводится скороговоркою такая хитрая-прехитрая мысль, что мы не сразу и понимаем, в какую ловушку нас завлекают:
А поскольку ребёнок с ограниченными возможностями имеет на это право, то мы должны предоставить ему такую возможность. И не в виде жалкой подачки домашнего обучения, когда к ребёнку с ограниченными возможностями приходят на дом учителя, а в виде полноценного школьного обучения.

5) А полноценное школьное обучение для ребёнка с ограниченными возможностями может наступить лишь тогда, когда он приходит в обыкновенный класс к обыкновенным детям, и там его объявляют таким же обыкновенным, как и всех. Одноклассников начинают приучать к мысли, что ребёнок на коляске или умственно неполноценный – ровня остальным детям этого класса.

6) Запрещается даже и думать, что это не так. Скажешь, что он не ровня – и ты уже фашист и изверг. И люди боятся таких обвинений. Поэтому: или говори, что он ровня, или у тебя будут неприятности. И серьёзные! Если ты ребёнок, то тебя поругают; если ты учитель, то тебя уволят с волчьим билетом, а если ты родитель здорового ученика этого класса, то тебе пригрозят лишением родительских прав, ибо ювенальная юстиция для того и задумана, чтобы держать в страхе и в повиновении всех родителей.

И затем начинается такое, что и не снилось никаким гитлеровским фашистам: дьявольский механизм начинает уничтожать всех подряд – и детей этого класса, и всех остальных подобных классов, а также и взрослых (честных учителей и нормальных родителей), которые ничего не могут сделать.
А ведь всё начиналось всего лишь с теоретических рассуждений о правах человека, о правах ребёнка! И так всё разумно звучало…

В разговорах об инклюзивном образовании самое страшное – это многословие. Сначала на тебя обрушивают разумные доводы, потом туда добавляют большое количество научных терминов, понемногу превращая всё в словоблудие, и вот уже всё это превращается в словесный понос, а потом и в прямой обман, а затем уже и в угрозы, и в шантаж!
Вообще: с чем мы имеем дело в этом случае? С борьбою за права человека или с чем-то ещё?
Совершенно точно: мы имеем дело с технологией обработки массового сознания. И это делается с помощью порабощения людей в целях полного и безоговорочного уничтожения Мировой Цивилизации. После торжества этих и других подобных технологий может быть только рабство, из которого уже никогда не будет выхода. И это рабство не закончится даже и через тысячу лет! Оно не закончится даже и в том случае, если в дело вмешаются из Космоса умные и добрые инопланетяне: некого будет спасать от рабства, ибо всё население Земного шара превратится в примитивных человекообразных существ, не способных уже ни на что, кроме рабства.

Объяснять истинную суть дела нужно только коротко и только в простых выражениях, а иначе всё утонет в рассуждениях и станет непонятным.
Вот что мы имеем на самом деле.

Справедливость по отношению к детям с ограниченными возможностями должна заканчиваться на одном из двух вариантов отношения к ним: это либо создание особых классов внутри обычной школы, либо создание особых школ. Классы коррекции были и при советской власти, и особые школы тоже были. Что ещё нужно?
Есть ещё домашнее обучение для детей, которые не могут из-за своих недугов посещать школу. Учителя; приходят на дом и учат таких детей. Учителям этот труд должен оплачиваться с учётом времени, потраченного на дорогу и возможных транспортных расходов (сейчас ни время на дорогу не засчитывается, ни транспортные расходы не возмещаются).
Всё!
На этом все разговоры по этому вопросу должны заканчиваться. Эту систему можно совершенствовать сколько угодно, но о том, чтобы выходить за её рамки – не должно быть и речи! Классы коррекции и отдельные школы – это одна форма, домашнее обучение – вторая и последняя форма. И ничего больше! Точка!
Все разговоры о справедливости и о человеколюбии – это подлость по отношению, в первую очередь, к здоровым и нормальным детям, а во вторую очередь – это предательство и по отношению к детям больным.

Представим себе больного ребёнка, который учится в нормальном классе. Он не может делать того же самого, что и нормальные дети, и учителя вынуждены относиться к нему по-особому: завышать оценки, прощать особенности поведения. Нормальным детям это будет неприятно: нам не прощают, а этому ребёнку прощают; нас ругают, а его нет; нам ставят плохие оценки, а ему хорошие; нам задают больше, а ему меньше!..
Возможен и такой эффект: если неполноценному ребенку все время делать поблажки, то он будет играть на этом и возмущаться, что кто-то ему таких поблажек делать не хочет. А там и до озлобленности недалеко!
А попытки внедрить кукол-инвалидов в российских детских садах – это что за дела? Эти попытки сопровождались примерно такими цветистыми объяснениями: мы, мол, хотим воспитать в детях сочувствие. Мне известно, что в том московском детском саду, где такие попытки делались (не менее двух раз!), педагогический коллектив выступил решительно против этого начинания. Но я вполне допускаю, что в других коллективах эта идея могла и пройти – педагогические коллективы бывают разными.
Фактически здоровых детей готовят к столкновению с больными детьми. И исходом этого столкновения может быть либо конфликт (нужный кому-то и зачем-то), либо ломка психики и нравственности у здоровых детей.
Зачем делать всё это? У здоровых детей возникают зависть и протест, а у больных рано или поздно появится чувство неудовлетворённости: я не такой, как все, и мне поэтому делают поблажки, а мне это очень обидно и даже больно… Обида, а пожалуй что, и ненависть – это то самое, что будет возникать и у одних детей, и у других.
И это ещё не самое страшное!
Например, умственно неполноценному ребёнку будут внушать мысль о том, что он такой же, как и все. Если бы он был в классе коррекции или в специальной школе, то он бы знал всю суровую правду о самом себе: я не такой, как все, я хуже, и я должен знать своё место. А в условиях инклюзивного обучения он будет думать, что он такой же умный, как и все. Такой ребёнок может сказать любому умному ученику класса: ты всего лишь такой же, как и я. И тот обязан будет промолчать в ответ и не возражать.
Это будет означать массовое, крупномасштабное унижение умных и способных детей. Все дети будут подогнаны под один и тот же уровень!

Получается так: нет Добра и Зла, нет Ума и Глупости, все люди равны. Нет разницы между мужчинами и женщинами – это то же самое. Человек сам определяет, мужчина он или женщина. И даже не человек, а ребёнок. Ребёнку предоставлено право самому решать, кто он. Поначалу делаются уступки по поводу гомосексуализма, затем его начинают всё настойчивее пропагандировать, а потом и усиленно внедрять.
Затем педофилия становится нормою и получает поддержку на законодательном уровне.
Затем близкие родственники вступают друг с другом в брак.
А поскольку Добра и Зла нет, то и детей соответственно обучают жестокости и показывают им в зоопарке, как можно убить жирафа и как это здорово и интересно резать его после этого на куски. И затем это же самое показывают на уроках в школе: приносят животное и убивают его на газах у детей.
А поскольку нет больше понятий Стыд, Совесть, Честь и Достоинство, то детям начинают открывать всякие сексуальные тайны ещё в детском саду или в первых классах школы. Это называется секс-просвещением – какое умное словечко! – но, по сути, это моральное растление детей, узаконенное сверху.
Детям раздают презервативы – всё равно ведь они все скоты и будут заниматься между собою всеми видами разврата, так уж пусть делают это гигиенично. Детям раздают шприцы – всё равно ведь будут колоться, так пусть уж у них будут одноразовые шприцы.

Какие-то формы секс-просвещения, возможно, и нужны в школе, но они должны быть тщательно продуманы и взвешены в строгом соответствии с русскими национальными традициями, с традициями православия, с традициями других народов нашей страны. Россия должна будет при этом самым жесточайшим образом отгородиться от западного опыта в этой области, ибо оттуда ничего, кроме зла, идти не может в той части постижения мира, которая касается сексуальных проблем. Да и во всех остальных частях!
Однажды в Интернете я смотрел видеозапись урока секс-просвещения в старшем классе современной российской школы. Молодой русский учитель спортивного телосложения объяснял русским детям, как происходит изнасилование. Одна из девочек вызвалась добровольно показывать на себе, как всё это будет и, совершая условные действия, пока ещё не раздеваясь и не делая ничего по-настоящему, учитель объяснял, что это такое. Сначала поставил девочку перед собою на колени (а та посмеивается: ой-ой, как весело!), потом он её развернул к себе спиною и изогнул её тело. Потом он положил её на стол…
Совершенно очевидно, что при таких делах настанет время, когда это всё будет показываться в натуральном виде. Просто общественное мнение в России к этому ещё не готово, а лет через двадцать русские люди и россияне придут и к этому!
И что дальше?
Земная Цивилизация прекращает своё существование – вот что будет дальше. Вся предыдущая история Человечества лишается смысла.
И ради чего весь этот ужас?
Только ради того, чтобы выполнить решение каких-то инстанций, которые сами себя провозгласили высшими на нашей планете?
Почему гнойник под названием англосаксы стал для нас высшим авторитетом? У нас что – других авторитетов нет?
Высшая инстанция есть только одна: Господь Бог. От него образуются такие понятия, как Честь, Совесть, Стыд, Любовь к Родине, Любовь к Семье… Мы не обязаны выполнять безбожные решения англосаксов и других уродов, которые с ними заодно.
На Западе считается, что умный и дурак – это одно и то же. Там назвали дураков альтернативно одарёнными, и в скором времени олигофрены у них там будут избираться на посты президентов. Да и пусть! Путь они там все хоть перед;хнут!
Главное нам не опуститься до уровня этих презренных существ и понять: с Запада ничего хорошего к нам уже никогда не придёт.

Но я продолжу говорить об инклюзивном обучении.
Много лет тому назад в одной простой школе у меня был мальчик (это был тогда пятый класс) совершенно безобидный, беззащитный и добрый. Но у него было так плохо с соображением, что я удивлялся, как он вообще выучил буквы, ведь он всё-таки умел читать и писать! (Ещё один вопрос: как он при этом переходил из класса в класс?) Особенно плохо у него было с памятью. Когда я диктовал ему предложение, то он не мог запомнить в нём больше одного слова: напишет с трудом одно слово, я ему скажу другое, он и его напишет, я ему тогда скажу третье. Только так можно было и никак иначе! Если он писал под мою диктовку длинное слово, то он, написав несколько букв, просил напомнить всё слово целиком – писал он ужасающе медленно и, пока писал, забывал то, что пишет…
Его все обижали и дразнили. Он никому не мог дать сдачи, но, как кажется, не очень-то и огорчался. Я разговаривал с его матерью. Это была нормальная умная женщина – с высшим образованием, мыслящая.
И вот – такая картина.
Я рассказываю ей про сына: так, мол, и так, не знаю, даже, что и делать… А она мне и говорит:
– Я всё понимаю, Владимир Юрьевич! Я всё понимаю!.. Но я вселяю в него оптимизм, я постоянно твержу ему, чтобы он верил в себя, я объясняю ему, что он такой же, как и все…
Гордиться нечем, но я тогда не нашёлся, что сказать ей на это. Просто смутился и промолчал. Я и сейчас, спустя столько лет, не знаю, что я должен был сказать ей! Может быть, так:
– Вы поступаете неправильно! Лучше было бы, если бы он знал истинное положение вещей: он не такой, как все. Он – хуже!
Но как такое скажешь матери? У меня бы и язык не повернулся.
Нужны специалисты. Умные люди, которые обучены тому, как обращаться с такими детьми и что объяснять родителям. И такой мальчик должен был бы пребывать в специальном классе или – гораздо лучше! – в специальной школе.
А теперь вспомним про того буйного негритёнка, который у меня на уроке танцевал на столах, за которыми сидели нормальные дети со своими книжками и тетрадками и со своими представлениями о толерантности. По уму он был таким же точно, как и тот мальчик, но по поведению очень отличался: он был агрессивным, озлобленным, и что особенно поражало: не испытывал ни к кому никакой благодарности ни за какую услугу. У него было твёрдое убеждение в том, что ему все должны, а он никому и ничего не должен.
И опять же: что с ним было делать? Его нельзя было держать вместе с нормальными детьми – это для меня очевидно! Но никто не осмеливался даже и заикнуться об этом! Шутка ли сказать: мальчик – негр. Скажешь, что он умственно неполноценный – и тебя тотчас же обвинят в расизме. А все этого страшно боялись – и дети, и родители детей, и учителя школы. Результат: он издевался над всем классом так, как хотел, и не было на него управы, пока он учился в школе. И лишь, когда он вырос и стал совершать правонарушения, его уже тогда стали сажать в тюрьму. Пока он отсидел два срока, и, думается, при его разнузданности он так потом и будет коротать весь свой жизненный век – от тюрьмы к тюрьме.
Но, может быть, это всё можно было бы предотвратить?
Не сомневаюсь, что такого трагического исхода можно было бы избежать, если бы школьная администрация проявила больше твёрдости и определила бы его в специальную школу. Непутёвого папашу можно было бы приструнить. А ещё бы лучше – отправить его назад – в родной Мозамбик вместе с сыном!
Но для таких разумных действий нужна воля, нужна квалификация, нужны определённые нравственные установки в нашем обществе и, разумеется, нужна законодательная база, а ничего этого у нас пока нет.
Я оптимист, и не сомневаюсь в том, что мы к этому неизбежно придём.

Моё глубокое убеждение: инклюзивное образование – это не глупость; это злой умысел, направленный на разрушение нашей государственности. То, что это безобразие свирепствует на Западе, не должно служить для нас основанием повторять и нам у себя то же самое.
Внедрение инклюзивного образования нужно немедленно остановить. Так же, впрочем, как и ювенальную юстицию, и некоторые другие безумства, навязываемые нам Западом.

Инклюзивное образование – не единственная странность в нашем народном образовании, есть и другие. Нужна чрезвычайная и полномочная комиссия по расследованию всех этих странностей. Зачинщиков этих безобразий хорошо бы посадить или, как минимум, дать им возможность добровольно покинуть нашу страну.


Глава двадцать первая. Тестирование на наркотики
Это такая анкета, на которую должны отвечать дети, заподозренные в употреблении наркотиков. Или просто – любые дети, которым эту анкеты дали для заполнения.
Всё обставлено так, как будто речь идёт и в самом деле о попытке спасти детей от наркотической зависимости…
Однако психологи хватаются за голову и не знают, что делать: им это спущено сверху, и они, честные, нормальные люди, должны совершать явное злодейство!
Ибо вопросы составлены таким образом, что у всякого честного мыслящего человека возникает подозрение, переходящее в уверенность: эти вопросы разработаны в недрах какой-то англосаксонской спецслужбы. Они совершенно явно призваны вызвать у ребёнка, не имеющего ни малейшего представления о наркотиках, интерес к ним! Задача этого анкетирования: толкать наших детей на употребление этой гадости! Это не только я говорю, это говорят сами психологи и работники народного образования.
Я показываю эту анкету полностью, без изменений, не исправляя грамотности составителей анкеты и не улучшая её казённого слога. Вот текст:


Анкета для проведения социально-психологического тестирования
«Отношение к вредным привычкам»

Вводная информация: Вредные привычки – часто или постоянно повторяющиеся действия, которые наносят вред здоровью человека и различным сторонам его жизни и не одобряются в обществе. К вредным привычкам можно относить курение, употребление энергетических напитков, курительных смесей, употребление алкоголя и наркотических веществ. Их еще называют психоактивные вещества (ПАВ). В некоторых случаях наличие у человека вредных привычек может привести к административной и уголовной ответственности. Человек может признавать или не признавать наличия у него вредных привычек, может стараться или не стараться справиться с ними самостоятельно, с помощью ближайшего окружения, психологов и медиков.

Инструкция:
Пожалуйста, заполни эту анкету. Свое имя и фамилию писать не надо. В анкете предложен ряд вопросов-утверждений и варианты ответов. Прочти внимательно каждый вопрос и варианты ответов к нему (а, б, в, г, д), выбери тот, который отражает твою точку зрения и зачеркни соответствующую букву или несколько, в соответствии с комментариями к вопросу. Отмечай только те варианты ответов, которые тебе подходят. Если ты случайно сделаешь ошибку, ты можешь ее исправить – главное, чтобы было понятно, что ты хотел сказать. Когда заполнишь все, сложи листочек пополам, чтобы твоих ответов не было видно, и сдай его.
Класс ______ Пол М Ж
1. Как ты относишься к наличию вредных привычек (таких как курение, употребление энергетических напитков, употребление курительных смесей, употребление алкоголя, употребление наркотических веществ) у окружающих тебя людей – в школе, дома, на улице и т.д.?

а) не знаю
б) мне это неприятно
в) осуждающе
г) это личное дело каждого
д) безразлично

2. Какие из приведенных в вопросе вредных привычек, встречающихся в нашем обществе, ты считаешь допустимыми, а какие – нежелательными для общества (необходимо вписать варианты ответов в строки, при этом использовать все варианты ответов)?

а) употребление курительных смесей
б) употребление наркотических веществ
в) употребление энергетических напитков
г) употребление алкоголя (в том числе пива)
д) курение

Допустимые_______________________ Нежелательные_______________________
3. Если твой (твоя) друг (подруга) решит попробовать наркотические (психоактивные) вещества, то как ты отнесешься к этому?

а) мне безразлично
б) поддержу
в) оставлю выбор за ним (ней)
г) попытаюсь отговорить
д) отнесусь с осуждением

4. Если бы ты был президентом страны, какие бы ты принял меры в отношении продажи алкоголя и табачных изделий, как наносящих вред здоровью?

а) оставил(а) бы продажу разрешенной и снизил(а) бы возраст разрешения продаж хотя бы до 16 лет
б) оставил(а) бы продажу разрешенной, т.к. считаю, что здоровье – личное дело каждого
в) запретил(а) бы продажу, т.к. убежден(а), что алкоголь и курение вредят здоровью людей
г) оставил(а)бы продажу разрешенной только для лиц, находящихся в крайней степени зависимости
д) не знаю

5. Как ты считаешь, какие пробы психоактивных веществ, скорее всего, могут привести к привыканию?

а) употребление курительных смесей
б) употребление наркотических веществ
в) употребление алкоголя (в том числе пива)
г) курение
д) употребление энергетических напитков

6. Считаешь ли ты, что наличие вредных привычек (таких как курение, употребление энергетических напитков, употребление курительных смесей, употребление алкоголя, употребление наркотических веществ) имеет для человека последствия?

а) вред для здоровья
б) нарушение жизненных планов
в) осуждение и неприязненное отношение со стороны окружающих
г) опасность вредных привычек явно преувеличена
д) никаких последствий

7. Как ты думаешь, почему у людей может появиться склонность к употреблению психоактивных веществ (в вопросе возможен, но не обязателен, выбор нескольких вариантов ответа):

а) из-за недостатка информации о вреде и последствиях употребления данных веществ
б) это может быть связано с их неумением отказываться, когда предлагают попробовать (им сложно сказать «нет»)
в) это может быть связано с желанием быть похожим на друзей, нежеланием быть «отверженным»
г) это может быть связано с их сложной жизненной ситуацией
д) в связи с отсутствием четких жизненных представлений и планов

8. Как ты считаешь, может ли человек избавиться от вредных привычек?

а) считаю, что человек может самостоятельно избавиться от вредных привычек
б) считаю, что человек может самостоятельно избавиться не от всех вредных привычек
в) считаю, что человек может избавиться от вредных привычек с помощью близких
г) считаю, что человек может избавиться от вредных привычек помощью близких и врачей
д) считаю, что человек не способен избавиться от вредных привычек

9. Как ты думаешь, почему людям бывает трудно избавиться от вредных привычек?
(в вопросе возможен, но не обязателен, выбор нескольких вариантов ответа):

а) из-за высокой распространенности в обществе
б) из-за отсутствия силы воли
в) не знаю
г) по моему опыту – из-за желания «не выглядеть белой вороной» в компании, где эти привычки являются нормой
д) из-за отсутствия желания избавиться от вредных привычек

10. Выбери утверждение, которое в наибольшей степени подходит в качестве характеристики твоих близких родственников?

а) мои близкие родственники практически не имеют вредных привычек
б) некоторые из моих близких родственников имеют отдельные привычки, которые могут считаться вредными
в) некоторые мои близкие родственники имеют вредные привычки
г) большинство моих близких родственников имеют вредные привычки
д) большинство моих близких родственников имеют вредные привычки, среди них есть лица, периодически находящиеся на лечении от алкоголизма или наркомании

11. В зависимости от частоты употребления психоактивных веществ, можно выделить следующие группы людей (перечисленные ниже). К какой из представленных групп, ты бы себя мог отнести:

а) не употребляющие
б) случайно употребляющие с целью развлечения (1–2 раза)
в) экспериментирующие с психоактивными веществами время от времени (например, по выходным)
г) регулярно употребляющие (без зависимости, но имеющие проблемы, связанные с употреблением)
д) зависимые от психоактивных веществ

12. Назови причину (причины), по которой ты бы мог приобщиться к вредным привычкам (в вопросе возможен, но не обязателен, выбор нескольких вариантов ответов)

а) из любопытства
б) чтобы привлечь внимание, выделиться
в) от скуки
г) чтобы уйти от проблем в сложных ситуациях
д) за компанию

13. В какой ситуации у тебя могло бы появиться желание попробовать психоактивные вещества (алкоголь, наркотические вещества):

а) в компании друзей
б) в ситуации конфликта
в) случайно
г) дома, за праздничным столом
д) дома, в одиночестве

14. Есть ли у тебя желание избавиться от своих вредных привычек?

а) считаю, что у меня нет вредных привычек, и буду стараться повышать уровень своего здорового образа жизни
б) имею желание и готов этого добиваться
в) не имею желания, т.к. не хочу избавляться от своих привычек
г) не имею желания, т.к. не верю, что у меня это получится
д) имею желание, но не готов этого добиваться (не верю, что у меня это получится)

Спасибо за сотрудничество!


Было бы разумно отдать этот текст на экспертизу, чтобы выяснить, справедливы ли подозрения рядовых психологов в том, что их толкают на преступление. Нужно честное расследование, но пока оно будет (а я подозреваю, что его не будет вовсе), я всю эту анкету перескажу собственными словами и с употреблением художественного вымысла:
Вот текст моей шутовской анкеты:

1) Когда ты принимаешь наркотики (а ты их принимаешь – я знаю!), ты испытываешь удовольствие или наслаждение? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).
2) Как ты считаешь: употребление наркотиков – это непременное условие для каждого уважающего (уважающей) себя парня (девушки) или обязательное? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).
3) Принимать наркотики – это круто или великолепно? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).
4) Если ты не употребляешь курительных смесей, спиртных напитков (в том числе и пива), энергетических напитков – не означает ли это, что ты пока ещё не настоящий (настоящая) парень (девушка) по сравнению с теми, кто уже вовлёкся в это приятное занятие? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).
5) Если ты ещё не вовлёкся (не вовлеклась) в употребление наркотиков, то как скоро ты собираешься сделать это – немедленно или сейчас же? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).
6) Какое употребление наркотиков для тебя предпочтительнее – в кругу близких друзей или с ребятами твоего района? (Нужное подчеркнуть, ненужное зачеркнуть).

Благодарим за сотрудничество с ЦРУ!

Конец текста моей шутовской анкеты. Далее следует нормальный текст.

Шутки-шутками, но подобными примерами Западная клоака очень богата. Организация «Врачи без границ» торгует человеческими органами, а миссия ОБСЕ в Донбассе занимается откровенным шпионажем в пользу укрофашистов и даёт наводку для более точного обстрела мирных жителей.
Что характерно: миссия ОБСЕ занимается и анкетированием населения в освобождённых районах. Эти анкеты попадали в руки ополченцев, и те видели: это был откровенный сбор информации в интересах укрофашистов.


Глава двадцать вторая. Какими должны быть экзамены?
Помню, как я поступал в Ростовский университет. У меня это получилось не сразу после школы, а уже после армии, когда я поумнел и пришёл к выводу о том, что мне высшее образование и в самом деле нужно. До этого у меня были всякие фантазии о том, что можно жить для себя тихо-мирно где-нибудь в лесной глуши, заниматься самообразованием, наслаждаться красотами природы и никуда не рыпаться. И вот я передумал и пошёл сдавать вступительные экзамены.

Первый экзамен проходил на улице Пушкинской в доме купца и мецената Парамонова (строго говоря, это не дом, а дворец, необыкновенным видом которого я восхищался с детства). Это было сочинение, и среди предложенных тем была там и такая: «Моя настольная книга». Все поступающие в едином порыве взяли себе именно эту тему, а в качестве настольной книги все столь же дружно выбрали роман «Как закалялась стать». Я не был исключением, и писал на эту же тему. Получил четвёрку.

Остальные экзамены проходили в главном корпусе университета на улице Большой Садовой, которая тогда называлась улицею Энгельса.
Второй экзамен был по русскому языку и по литературе одновременно, и каждый билет включал в себя пять вопросов. Первый – по русской литературе 19-го века, второй – по русской литературе 20-го века; третий – разбор какого-то слова по составу; четвёртый – синтаксический разбор, а пятый – фонетическое задание. Экзаменаторами были доцент Алымов – он был главным, а ассистентом при нём была какая-то пожилая дама строгого вида.
Я лихо ответил по первым четырём пунктам, ответил на дополнительные вопросы и перешёл к пятому пункту билета. И тут Алымов стал возражать мне, что я, мол, подразумеваю в одном из моих примеров неправильное мнение, бытующее в народе, по поводу способов смягчения согласных в русском языке. А я стал возражать ему: нет, мол, у меня всё верно, ибо в данном случае имеет место регрессивная контактная ассимиляцию по признаку палатализации.
Он мне – своё, а я ему – своё. Поскольку голос у меня необычно громкий от природы, то получалось вообще-то, что я кричу на него. Да так оно, собственно, и было.
И мы даже разгорячились, и я всею спиною чувствовал, как затаилась сзади меня аудитория, где сидели поступающие в ожидании, когда их вызовут.
И тут вмешалась ассистентка и сказала Алымову: а вы знаете, ведь это он имеет в виду то-то и то-то, а потому и говорит так-то и так-то. И добавила: и ведь то, что он говорит про регрессивную контактную ассимиляцию, – этому в школе не учат, это же другой уровень.
А тот и отвечает: ну, да-да, конечно, а ведь и в самом деле!
И тогда ассистентка говорит Алымову: я так думаю, надо ставить пять баллов, да?
А тот замотал головою, словно бы что-то решительно отвергая, и говорит: а я не против, я не против!
И я – после всех своих криков и возражений! – получил пятёрку.

Третьим экзаменом была история, и я там тоже получил пятёрку, но как-то быстро и скучно: пришёл, ответил, получил, ушёл. По принципу: влетел – вылетел. Даже и вспомнить нечего.

А вот последний экзамен, четвёртый по счёту, был интересным. Это был иностранный язык, а точнее – немецкий.
Я пришёл на тот экзамен в главный корпус, поднялся на нужный этаж в западной части корпуса и увидел возле аудитории с нужным номером бледных от страха девушек и двух-трёх парней. Девушки говорили, что там сидят две злых старухи, говорят между собою только по-немецки и валят-валят всех подряд. И как раз в это время вышла девушка, и все бросились к ней с вопросом: ну, что получила? А та смотрит куда-то затуманенным взором в неизведанную даль и спрашивает мечтательным голосом:
– А где та девочка, которая дала мне эту бумажку? – она показала какую-то шпаргалку, которую брала с собою. – Я обещала ей вернуть.
– Да ты скажи, что получила? – кричали все вокруг неё в страшном волнении.
– Где же эта девочка? У меня бумажка!..
– Да что получила?
– Девочка, бумажка… Девочка…
– Что ты получила?
И тут она очнулась и сказала нараспев – с деланым безразличием и даже каким-то томным и элитарно-утончённым голосом:
– Два-а-а-а!
И, не выдержав роли, громко разрыдалась и побежала вниз по лестнице.
Все так и заледенели от страха. Никто не решался войти после неё, а я решился и вошёл. Взял билет, сел на место. Стал готовиться.
Первый вопрос был такой: биография Владимира Ильича Ленина. Второй вопрос: какой-то текст про революционную Кубу, который требовалось перевести с помощью лежащего на моём столе словаря. Текст, однако, оказался легчайшим, и словарь мне просто не понадобился.
В нужное время я вышел отвечать к обеим злым старушкам. Поскольку биографию Ленина я знал наизусть, а произношения у меня были хорошо проработаны, то я лихо начал рассказывать на немецком языке всё, как оно было с Лениным: родился там-то, отец состоял в такой-то должности, а мать была домохозяйкою и хорошо играла на пианино. Сообщив, что Ленин был потом сослан nach dem Dorf Kokuschkino, я сделал паузу для вдоха, чтобы затем с новыми силами продолжить дальше, но одна из старушек сказала мне:
– Достаточно, переходите к следующему вопросу.
Я для начала бегло прочёл весь текст по-немецки, а когда хотел приступить к его переводу и даже успел пересказать первое предложение, главная старушка сказала:
– Достаточно.
Она по моим интонациям догадалась, что я прекрасно понимаю то, что читаю и не стала спрашивать у меня всего перевода. И я получил пять, что означало, что я поступил в университет.
И мне было радостно.

Вот мне и до сих пор радостно, потому что любой экзамен – радость битвы, и это настоящий праздник. За всё время обучения в университете я ни разу не получал оценки ниже четырёх баллов, поэтому праздником для меня были все экзамены.
Однажды я чуть было не получил двойку. Случилось это вот как: я шёл на экзамен по истории КПСС в твёрдой уверенности, что я выучил полностью всё и просто обречён получить неотвратимые пять баллов. А шёл я туда мимо памятника Ленину, возле которого меня когда-то торжественно не приняли в пионеры, через парк имени Горького и улицу Пушкинскую. На выходе из парка во мне вдруг прозвучал внутренний голос, который сообщил мне, что я ничего не выучил по тринадцатому съезду партии. Был ли это голос Ленина, или голос Горького, или голос Пушкина – не помню, но совершенно потрясённый этим известием, я уселся на скамейку, уже на Пушкинском бульваре, достал из своей сумки толстый том истории КПСС, нашёл там тринадцатый съезд и убедился в том, что я и в самом деле каким-то образом пропустил его. Я быстренько всё выучил и, пройдя небольшое расстояние до здания факультета, который как раз был рядом, оказался на экзамене. А там уже плакала Ирка – староста нашей группы: она пошла первою и получила двойку. После неё никто не хотел идти, и экзаменаторша злилась: почему никто не заходит?
Ну, тут я и зашёл. Взял билет и совершенно не удивился, когда увидел, что первый вопрос в нём был именно по тринадцатому съезду. Второй же был каким-то чисто теоретическим, то есть лёгким – болтай себе и болтай. Я прекрасно ответил по обоим пунктам и получил пять баллов.
Думается, такую же примерно историю расскажет каждый, кто учился: и внутренний голос кого-то посещал, и немыслимое везение откуда-то бралось, и прозрение возникало, и озарение нисходило, и то было, и сё… Экзамены – это такая штука, когда человек соприкасается с чем-то божественным. И по одной лишь этой причине отменять живые экзамены нельзя.

Единый государственный экзамен или ЕГЭ – это не экзамен вовсе, а некий фокус, который тебе с серьёзным видом предлагают проделать враги нашего Отечества, информационные террористы и мошенники. Вместо нормального общения с экзаменатором, человек получает общение с анкетою, где нужно ответить на поставленные вопросы так: да или нет.
Я успел соприкоснуться с ЕГЭ и прекрасно помню, что это такое. Обычным делом было, когда неправильный ответ считался правильным, и наоборот. Обычным делом было, когда на вопрос можно было дать два разных ответа и оба получились бы правильным, но засчитывался в качестве правильного лишь один ответ, а другой считался ошибочным.
Поясню эту последнюю ситуацию.
Берём предложение: ЗА ОКНОМ ЛЬЁТ ДОЖДЬ (он у меня и в самом деле льёт сейчас, когда я пишу эти строки). Какие члены предложения мы здесь видим?
ДОЖДЬ – подлежащее.
ЛЬЁТ – сказуемое.
ЗА ОКНОМ – 1) обстоятельство места (где?), 2) косвенное дополнение (за кем?, за чем?).
Я пишу: «обстоятельство места», а составитель анкеты имел в виду, что это – косвенное дополнение, и мне засчитывается ошибка. А если я напишу «косвенное дополнение», то, быть может, составитель анкеты имел в виду, что это обстоятельство места, и мне опять будет засчитана ошибка. Между тем, дать два ответа на вопрос – я не могу, ибо предусмотрен только один. И, таким образом, меня искусственно загоняют в ошибку.
И таких примеров – море. Все учителя стонут под бременем этой глупости, все умные профессора и академики ругаются. Все откровенно говорят: это акт прямого вредительства, это торпедирование нашего образования. Но сделать ничего никто не может. Каким-то могущественным силам в России позарез нужна система ЕГЭ, и они будут биться за это злодейство до конца.
О том, что ЕГЭ – это преступление, говорилось уже очень много и красочно разными умными людьми, с которыми я не собираюсь вступать в соперничество. Что толку твердить одно и то же: агенты-агенты, вредители-вредители! А я, говоря словами Вяземского, не желаю

Быть попугаем однозвучным,
Который, весь оторопев,
Твердит с усердием докучным
Ему насвистанный напев.

К чему повторять то, что всем уже давно понятно? Враги – среди нас и выдают себя за своих.
Расскажу лучше о том, что творится по случаю проведения ЕГЭ в районных отделах народного образования города Ростова-на-Дону. Думаю, впрочем, что и во всех остальных городах России – то же самое.
Но предупреждаю: это не мои шуточки-прибауточки. Это чистая правда, хотя в такое и не хочется верить. Так вот:

Каждый районный отдел народного образования Ростова-на-Дону обязан представить общегородским органам власти карту следования учащихся каждой отдельно взятой школы к тому месту, где будет проводиться ЕГЭ. Карта Ростова берётся из Интернета, на ней стрелками прочерчивается маршрут и определяется его протяжённость. Ну, допустим, 820 метров. Указываются названия улиц и номера домов, мимо которых проходят учащиеся; указывается назначение этих домов (жилой, магазин, такое-то учреждение). Указывается время прохождения учащихся по данному маршруту. Указываются старшие для каждой группы, и указывается ответственный за общее передвижение.
Затем с выпускниками проводится инструктаж о мерах безопасности, которые следует соблюдать в пути следования по данному маршруту – с непременною записью в особый журнал. Лица, сопровождающие передвижение выпускников, таким же образом проходят инструктаж и расписываются в журнале проведения таких инструктажей.
Перед тем, как пройти указанным маршрутом, все выпускники предъявляют свои документы, а лица, ответственные за жизнь и здоровье выпускников, кроме документов, удостоверяющих личность, предъявляют так же точно маршрутный лист и соответствующий приказ о таком передвижении.

Чтобы скрыть, что всё происходящее – грандиозное мошенничество, сотворённое по приказу от западных спецслужб, всему придаётся ореол священного ритуала! Дети испытывают мистический ужас, а взрослые ведут себя так, как будто они какие-то ангелы смерти, призванные провести этих детей в их последний путь.
Каждая такая карта со стрелками и сопроводительным текстом попадает в городской орган власти, который зачем-то собирает их. Мне интересно: что с ними потом делают? Переправляют в Москву? Или отсылают в космос к злым инопланетянам?
А если дети доедут до места назначения на автобусе, то что тогда? А если на воздушном шаре долетят – тогда что? А если пойдут, но другим путём?
Дети, прибывшие на ЕГЭ, попадают под самое пристальное внимание специальных служащих и специальной наблюдательной аппаратуры. Это что – концлагерь?
Когда дети войдут в нужное здание, то в этом здании все без исключения помещения, кроме нужных, будут заперты на ключ. Каждая группа выпускников пройдёт именно в то самое помещение, которое предусмотрено приказом и там расположится под камерами наблюдения. Каждый выход в туалет осуществляется только под контролем специального представителя, который доведёт выпускника не просто до туалета, а до унитаза. Место отправления естественных надобностей будет предварительно осмотрено этим официальным лицом, и только после этого выпускник будет допущен к этому месту.
Весь отснятый видеоматериал о том, как выпускники выполняли ЕГЭ, отдаётся затем на просмотр работникам народного образования. Если они обнаружат, что камеры наблюдения зафиксировали списывание, переговоры, использование какой-либо аппаратуры, то об этом должно быть немедленно заявлено, и виновные в этом нарушении выпускники будут отстранены от ЕГЭ. Разумеется, такое отстранение должно быть оформлено документально, но подробности этого оформления я пропускаю.
Скучно, гадко и глупо.

Почему, когда я раньше ходил на экзамены, никто не составлял маршрут моего следования, а сейчас непременно маршрут нужен? И потом, если я хочу доказать свою правоту экзаменатору, то как я сделаю это? С доцентом Алымовым я поспорил и сумел доказать свою правоту, а как поспоришь с анкетою?
Внедрение ЕГЭ – это тёмная история, и здесь всё очень нечисто.
Пишу срочный приказ (на деревню дедушке):
Это безобразие нужно отменять, ибо ЕГЭ – это серьёзнейший акт информационной диверсии против России! Активных участников этого безобразия и всевозможных подстрекателей следует немедленно отстранить от любой возможности работать в нашем образовании в дальнейшем или хоть как-то оказывать серьёзное воздействие на него. После этого нужно провести следствие по этому делу и виновных – сурово покарать. Если, конечно, они не успеют вовремя сбежать на Запад, что, скорее всего, и произойдёт.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВЫ О РУССКОМ ЯЗЫКЕ


Русский язык, насколько я могу судить о нём, является богатейшим из всех европейских наречий и кажется нарочно созданным для выражения тончайших оттенков. Одарённый чудесною сжатостью, соединённый с ясностью, он довольствуется одним словом для передачи мысли, когда другому языку потребовались бы для этого целые фразы.
Проспер Мериме

Всем бы хорош русский язык, но то, что он утратил звательный падеж и предпрошедшее время – это печально. Русины сохранили и то, и другое, но ввести в приказном порядке русинскую разумность – невозможно.
Из моих собственных размышлений


Глава двадцать третья. История возникновения русского языка. Ликбез для тех, кто не понимает, о чём идёт речь
Все слова о том, что русский язык богат, красив и полезен – опускаю. Мне это и так понятно. И тем, кто читает мою книгу, – тоже. То, что русский язык – это уникальное явление и ничего подобного в современном мире нет даже и отдалённо, – об этом тоже бесполезно говорить, и не всем это даже будет приятно слышать. Но об истории возникновения русского языка считаю нужным рассказать, потому что её практически никто не знает.

Современный русский язык произошёл от слияния двух древних языков – ДРЕВНЕРУССКОГО и так называемого СТАРОСЛАВЯНСКОГО – термины условные. Это были языки двух разных славянских ветвей (восточной и южной), и между ними уже тогда имелись существенные различия, хотя и сходство было – и до такой степени ощутимое, что носители обоих языков свободно понимали друг друга на слух.
Так вот: ядро современного русского языка состоит примерно наполовину из того материала и из этого. И это есть самое первое, что нужно знать тому, кто как-то пытается рассуждать о русском языке.
Старославянизмы не считаются заимствованием – это как бы наше родное. ЗОЛОТО и ЗЛАТО, ГОРОД и ГРАД – теперь современные русские слова. В науке есть мнение, что старославянизмы – это иностранное явление. Я осуждаю это мнение и считаю его безнравственным или даже злонамеренным. Нельзя говорить, что ЗЛАТО – заимствование из старославянского языка; это наше родное слово, и на этом нужно настаивать. Не знаю, кто и как, но я настаиваю и всех призываю делать так же.

Когда возникли славяне? На этот вопрос не так-то просто ответить, потому что могут возникнуть споры и разные мнения о том, кого и с какого времени следует считать славянами, а кого не считать.
Если очень уж коротко, то дело обстояло так:
Примерно в году 1200-м до нашей эры был заключён племенной союз двух мощных индоевропейских племён. О том, как они сами себя называли, мы знать не можем (а кто утверждает, что он знает, тот врёт), но зато мы сами можем присвоить им наши собственные названия – условные, разумеется.
Первое племя мы назовём термином ПРАСЛАВЯНЕ. В других случаях я использую ещё термин ПРОТОСЛАВЯНЕ, но он имеет другое значение – это древние предки ПРАСЛАВЯН. ПРОТОСЛАВЯНЕ говорили на языке, значительно отличавшемся от праславянского. Этими двумя терминами жонглируют всякие шарлатаны, их с умным видом толкуют – кому как в голову взбредёт, но я призываю всех не путать термины ПРАСЛАВЯНЕ и ПРОТОСЛАВЯНЕ.
Протославяне были раньше, праславяне – позже.
Второе племя мы столь же условно назовём термином ИТАЛИЙСКОЯЗЫЧНЫЕ ВЕНЕТЫ. Это были люди, говорившие на языке, похожем на латинский. Венеты в те времена были и другие: кельтоязычные, иллирийскоязычные и какие-то ещё и ещё... Но нас интересуют лишь италийскоязычные. Для простоты – и только в этом контексте! – будем говорить просто ВЕНЕТЫ. Прошу заметить, что термин ВЕНЕДЫ – в этом же контексте совершенно недопустим, и всякий, кто его всё же употребляет, показывает лишь свою неосведомлённость.
Кого было больше – ПРАСЛАВЯН или ВЕНЕТОВ – это большой вопрос, и мы не будем его обсуждать, а просто примем за основу такую идею: тех и других было поровну.
Племенной союз привёл к стремительному слиянию этих двух языков, что, по моему мнению, было достигнуто с помощью простого обмена всеми незамужними женщинами, по принципу «всех на всех». Языки праславянский и венетский, хотя и индоевропейские, и родственные, но всё же они значительно различались между собою, и на слух праславяне и венеты друг друга не понимали! И тем, и другим приходилось выучивать язык противоположной стороны, что было не так-то трудно сделать по причине смешанных браков и тесного ежедневного общения.
На полное слияние обоих языков в один-единственный ушло, по моим подсчётам, двести лет.
Итак, в 1200-м году до нашей эры ПРАСЛАВЯНЕ и ВЕНЕТЫ заключили племенной союз, а к году 1000-му до нашей эры у них образовался общий язык, который и можно считать славянским.
Я предлагаю считать 1000-й год до нашей эры годом возникновения славян. Кто-то может и поспорить и сказать, что вести отсчёт славянской истории следует от 1200-го года до нашей эры, но я спорить не буду, потому что считаю это пустяками.
Цифры «1200» и «1000» не претендуют на особую точность и во многом условны. Пусть будущие поколения славистов поработают над уточнением этих цифр. А пока они сделают это, призываю признать их правильными и опираться на них.
Есть мнения, что славяне возникли несколько сот тысяч лет назад. Или даже миллионов. Некоторые говорят о десятках и сотнях миллионов лет. Про миллиарды – не слыхал, но не удивлюсь, если услышу. И даже, если услышу, что славяне существовали до Великого Взрыва – и тогда не удивлюсь. Мошенники и фальсификаторы всегда были и будут. С этим нужно просто смириться. Я молча презираю эту сомнительную публику и стараюсь не вступать в споры с нею.

О месте возникновения славян. Встреча ПРАСЛАВЯН и ВЕНЕТОВ произошла на территории нынешней Восточной Германии и северо-западных районов Чехии. Никакой Индии, Сибири, Маньчжурии, Атлантиды и Гипербореи в истории славян никогда не было.

Единый славянский язык никогда не существовал! В это трудно поверить, но это так. На момент 1000-го года до нашей эры, который мы приняли за начало славянской истории, существовало не менее пяти ветвей, на которые с самого начала был разделён славянский мир. Допускаю, что их могло быть даже и больше (а хоть бы и двадцать пять!), но маленькие и тоненькие веточки вскоре исчезли, и заметными остались лишь пять, из коих до наших дней дошли только три ветви.
Вполне допустимо сказать так: славянская группа в составе индоевропейского семейства делится на несколько подгрупп. Но, если объяснять детям в школе, кто такие славяне, то термин ВЕТВИ детям покажется более понятным, нежели термин ПОДГРУППА – который тоже правильный и, пожалуй, более научный. Я буду говорить о ветвях – так проще.

ЗАПАДНОСЛАВЯНСКАЯ ветвь славянского мира включает в себя следующие языки: польский, верхнелу;жицкий, нижнелу;жицкий, а также чешский и словацкий.
Все без исключения носители обоих лужицких языков двуязычны и не только чисто говорят по-немецки, но даже и по-славянски говорят с немецким акцентом. Носители нижнелужицкого языка на данный момент почти полностью перешли на немецкий язык.
В древности раздробленность славян, проживавших на территориях современной Германии, современной Чехии и современной Польши, была очень сильна, и именно в этих местах я подозреваю былое существование нескольких славянских ветвей – весьма немногочисленных и потому полностью исчезнувших.
Чешский и словацкий языки в прошлом относились к южнославянской ветви, но исторически так сложилось, что они подпали под влияние польского языка и стали теперь западнославянскими.

ЮЖНОСЛАВЯНСКАЯ ветвь – это, прежде всего, старославянский язык, который ныне не существует, но от которого образовались два современных языка: болгарский и близкий ему македонский. Есть мнение, что это один и тот же язык под названием болгаро-македонский.
Кроме того, есть ещё сербский язык, который образовался от древнесербского, и язык словенский. Никаких других южнославянских языков больше не существует!
Поясню подробнее, в чём тут дело. Из политических соображений изобретены следующие ложные термины:
– сербохорватский язык (сербскохорватский),
– хорватскосербский,
– хорватский,
– боснийский и
– черногорский.
Это всё враньё, и его не надо повторять вслед за врагами России, Православия и Славянского Мира. Сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы говорят на совершенно одном и том же сербском языке, а диалектные различия если и есть, то они ничтожны.
Словенский язык – это и в самом деле отдельный язык, и он внутри себя сильно делится на диалекты, некоторые из которых значительно отличаются друг от друга.

ВОСТОЧНОСЛАВЯНСКАЯ ветвь славянского мира включает в себя, прежде всего, древнерусский язык, а точнее – диалекты древнерусского языка, которые все были весьма близки между собою.
Современный русский язык образовался от слияния древнерусского языка и старославянского.
Современный белорусский язык образовался от древнерусского языка, испытавшего на себе сильное влияние польского языка.
Современные малороссийские наречия, характерные для сельского населения (в том числе и переселившегося в города), можно чисто условно назвать малороссийским языком, но этот язык очень слабо изучен и плохо зафиксирован письменно. Так называемый «украинский язык» – это искусственно созданный язык, в котором слова, напоминающие по звучанию соответствующие слова русского языка, заменены на слова, взятые из польского языка или из каких-то других языков. Работа по созданию такого псевдоязыка началась ещё в 19-м веке и была благополучно продолжена большевиками, которые таким способом вбивали клин между Русским народом и его малороссийскою разновидностью. Никакого нормированного «украинского языка» на самом деле не существует. Есть лишь малороссийские наречия русского языка.
Русинский язык – это язык, существование которого не признавалось при советской власти. Это отдельный восточнославянский язык, а не наречие русского языка. Русины происходят от восточнославянского племени под названием БЕЛЫЕ ХОРВАТЫ, и они не отождествляют себя с малороссийским субэтносом Русского народа.

ПОЛАБСКИЙ язык и другие родственные ему диалекты – это совершенно особая ветвь славянского мира. Полабские диалекты весьма значительно отличались от других славянских языков и были непонятны на слух всем остальным славянам. Ныне полабский язык исчез полностью. Он зафиксирован в словарях и в научных работах, но до обидного слабо.

В современной Польше живёт маленький славянский народ КАШУБЫ. Это тоже совершенно особая ветвь славянского мира. В современном кашубском языке очень много польских слов, и создаётся впечатление, что это просто особое наречие польского языка. Это не так. В древности предки кашубов говорили на особом славянском языке, и лишь в наше время произошло сближение кашубского языка и польского. Есть и другие диалекты, близкие к кашубскому языку, их довольно много, но я не буду говорить о них.

Вполне допускаю, что про языки кашубский и полабский можно вообще не упоминать в современной русской школе на уроках русского языка. Самое главное для русских детей – это понять современное языковое устройство Славянского Мира.

Из всех современных славянских языков лишь один современный русский сохранил в себе наибольшее количество славянских слов и грамматических явлений. Приятно это слышать другим славянам или нет, но современный русский язык – самый славянский из всех славянских.
По степени богатства никакой другой славянский язык даже близко с ним сравниться не может. То же самое и с современными языками всей остальной Европы. Из всех европейских языков приближаются к русскому по степени развитости лишь языки литовский, исландский и в меньшей степени литературный немецкий.

Вопрос о том, как это всё донести до сведения современного русского ребёнка в современной российской школе – это вопрос профессионализма каждого отдельно взятого учителя. Подавляющее большинство не доносит этого вообще никак либо делает это, но в самой минимальной степени.
Многих учителей, которые прочтут вот эту мою главу и рискнут рассказать об этом детям на уроке, неудержимо потянет на толерантность, на вежливые поклоны во все стороны, на сюсюкающую манеру изложения и на осторожность в духе «как бы чего не вышло».
Россия, как бы она ни называлась формально, это империя, русский народ – имперский. И язык у него такой же имперский. Это нужно сказать. Если этого не говорить (из толерантности или из страха), то и урок такой не нужен. Просто тяните, в таком случае, свою учительскую лямку, проклинайте судьбу униженного русского учителя, получающего издевательскую зарплату, и не рыпайтесь. Не делайте вид, что вы чего-то стоите.
Европейская цивилизация имела за всю свою историю лишь два языка, сопоставимых по своему величию с современным русским языком, – это древнегреческий и латинский. И всего получается только три языка, из которых два исчезли, а один существует. Четвёртого языка – нет.
Как говорится: Москва – третий Рим, а четвёртому Риму не бывать!


Глава двадцать четвёртая. Проблемы литературного произношения некоторых согласных в русском языке
За всё время своей преподавательской практики я лишь один раз столкнулся с неумением мальчика произносить русский согласный звук [ц]. Мальчик был родом откуда-то из Сибири и, по тамошнему обыкновению, говорил САПЛЯ, ОТЕС, СЭПЬ… Дети смеялись над ним, а учителя говорили, что мальчик тупой, необучаемый и правильно произносить русский звук [ц] ему не позволит умственное развитие. Когда он у меня вышел к доске и стал что-то отвечать, я эту особенность его произношения сразу заметил, сделал ему замечание, а он сказал, что сколько ни пробовал произносить правильно, у него всё равно не получается. Тут все дети стали на него орать, что он дурак, что его уже пробовали учить другие учителя, он стал огрызаться им в ответ, а я сказал:
– Чего разорались? Сами вы дураки! А мальчика я оставлю на перемене, вас всех выгоню из класса и ему одному за две минуты всё объясню, после чего он будет говорить звук [ц] так же, как и вы.
Мне никто не поверил, в том числе и этот мальчик. На перемене всем ужасно хотелось узнать, как я буду обучать этого тупицу, но я всех выгнал, класс запер, а мальчика подвёл к доске и стал ему объяснять:
– Звук [ц] – на самом деле двойной. Это два согласных, произношение которых сливается, отчего нам кажется, что это один звук. На самом деле, это звуки [т] и [с], которые нужно произносить, по возможности, слитно: [тс]. Вот произнеси это!
Он с лёгкостью произнёс [тс], и сам же удивился, как это просто.
– А теперь скажи ТСАПЛЯ, ОТЕТС, ТСЭПЬ, – и я написал ему эти слова именно вот так – неправильно.
Он произнёс. А я продолжал:
– Если говорить ТСАПЛЯ, отдельно выговаривая [т] и [с], то получится не совсем красиво, но это всё-таки лучше, чем сказать САПЛЯ. Говори ТСАПЛЯ, а со временем у тебя всё получится. Что касается слова ОТЕЦ, то здесь и стараться не надо: ОТЕТС и ОТЕЦ произносятся совершенно одинаково. Говори [тс] и никогда не ошибёшься.
И я всё это старательно написал ему на доске. Мальчик всё понял, и на этом его трудности с литературным произношением буквы «Ц» закончились.
Но, повторяю, это был единственный случай в моей практике.
О том, что звук [ц] имеет сложное строение, я рассказывал всем детям просто для их общего развития, и они все это с лёгкостью понимали. Я говорил, что такой звук называется термином АФФРИКАТА, но не требовал, чтобы дети запоминали его. Хотя некоторые отличники запоминали! С некоторым затруднением дети понимали, что глухой звук [ц] в русском языке иногда может иметь звонкую пару: [дз]. Дети понимали, что в предложении ОТЕЦ БЫЛ ДОМА звук [ц] в положении перед звонким и сам приобретает звонкое качество: мы не можем сказать [цб], мы непременно скажем [дзб]. Звонкое Ц мы наблюдаем в слове ПЛАЦДАРМ, где говорится [дзд]. То же самое и с глухим звуком [ч], который тоже относится к аффрикатам. Это, на самом деле, двойной звук: [т’ш’], и он точно так же может озванчиваться: ДОЧЬ БЫЛА…
Очень большие трудности у детей бывают с правильным ударением, но об этом я расскажу в другой раз. А сейчас я речь поведу только о трудностях с постижением литературного произношения некоторых русских звуков.
Проблема литературного произношения звука [ц] существует, быть может, в каких-то районах Сибири. На севере европейской части России в некоторых местностях случается разное понимание того, что есть звук [ц] и что есть звук [ч]. Их иногда путают – то в одну сторону, то в другую.
В Смоленской области я сталкивался с неумением произносить слог КУ. Вместо него говорилось КЮ. То есть, вместо Я КУПЛЮ КУКУШКУ, там могли сказать Я КЮПЛЮ КЮКЮШКЮ. Но это всё редчайшие случаи. Фактически в русском языке существует одна-единственная фонетическая проблема:

ПРОБЛЕМА ЛИТЕРАТУРНОГО
ПРОИЗНОШЕНИЯ БУКВЫ «Г»!

В доказательство серьёзности этой проблемы приведу стихотворное мнение о ней Михаила Васильевича Ломоносова:

О СОМНИТЕЛЬНОМ ПРОИЗНОШЕНИИ БУКВЫ «Г»
В РОССИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торги, где мозгокружны браги,
И деньги, и гостей, и годы их губя;т.
Драгие ангелы, пригожия богини,
Бегущия всегда от гадкия гордыни,
Пугливы голуби из мягкаго гнезда,
Угодность с негою, огромные чертоги,
Недуги наглые и гнусные остроги,
Богатство, нагота, слуги; и господа,
Угрюмы взглядами, игрени, пеги, смуглы,
Багровые глаза, продолговаты, круглы;
И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,
Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,
Нагаи, б;лгары, гуроны, геты, гунны,
Тугие головы, о иготи чугунны,
Гневливые враги и гладкословной друг,
Толпыги, щоголи, когда вам есть досуг,
От вас совета жду, я вам даю на волю:
Скажите, где быть га и где стоять глаголю?

Ударения кое-где я здесь поставил самовольно, чтобы легче читалось, а по поводу ГА и ГЛАГОЛЯ выскажусь особо.
Под термином «ГА» следует понимать либо звонкий напряжённый выдох [;], принятый в языках чешском, словацком, верхнелужицком, русинском, а также в малороссийском наречии русского языка и в некоторых других русских наречиях. Сюда же следует отнести и спирант [;] – некоторые называют его фрикативным звуком, но я употребляю более современный термин: СПИРАНТ, что и советую делать своим читателям. Спирант [;] можно условно называть по имени греческой буквы, которую мы используем для его обозначения: ГАММА. На слух звуки [;] и [;] очень похожи, и не всякий простой смертный сможет понять, в чём тут разница. Но учитель русского языка обязан понимать и знать такие вещи. Звук [;] принят в белорусском языке и в некоторых регионах России – например, в Смоленской области. К примеру сказать, в Ростовской области и в Краснодарском крае произносят [;], а в соседнем Ставропольском крае почему-то преобладает [;].
Под термином ГЛАГОЛЬ Ломоносов подразумевает смычный звонкий [g].
Чтобы было ещё понятнее, добавлю вот что:
– звонкому смычному [g] соответствует глухой смычный [k];
– звонкому спиранту [;] соответствует глухой спирант [х] – тот же, что и в слове ХАТА;
– а звонкий напряжённый выдох [;] – не имеет глухой пары ни в одном славянском языке, но по ощущениям говорящих на славянских языках, парою для него является всё тот же самый звук [х], что, конечно, неверно.

Звук [;] – более позднего происхождения и поначалу его не было. И вся проблема с самого начала заключалась в том, что именно нужно говорить: [g] или [;]?
Проблема эта общеславянская и очень древняя. К тому времени, когда славяне только-только сформировались после заключения племенного союза между праславянами и венетами, у них уже была эта проблема. Одни ранние славянские племена говорили [g] и [;], и у них эти два звука считались разными, они употреблялись в разных словах, и никто не путал их, но в других племенах был только один звук: [g]. Из-за постоянных контактов между славянскими племенами в скором времени получилась такая расстановка сил в славянском мире:
1) Одни славяне говорили в разных словах то [g], то [;], имея в виду, что это разные звуки, которые нельзя путать. Это и было чисто славянским произношением!
2) Другие говорили только [g].
3) Третьи говорили только [;], которое позже стало иногда превращаться в похожий звук [;]. Условно говоря, звуки [;] и [;] – это совсем одно и то же.
А затем всё упростилось, и из этих трёх пунктов первый полностью выпал, и остались пункты второй и третий. Все без исключения современные славянские языки, наречия и диалекты имеют отношение либо ко второму пункту, либо к третьему.
Все южные славяне – второй пункт. Но есть диалекты словенского языка, принадлежащие к пункту третьему.
Из западных славян ко второму пункту относятся языки польский, кашубский и нижнелужицкий. Языки верхнелужицкий, чешский и словацкий – это третий пункт.
У восточных славян так: русины, белорусы, малороссы и часть русских (примерно половина!) – это третий пункт. Литературный русский язык и вторая половина Русского народа – это второй пункт.

В древнерусском языке был звук [;], который позже в некоторых диалектах превратился в [;], а звука [g] не было совсем. Если мы читаем «Слово о полку Игореве», то мы должны произносить там только [;] или [;] – это кому как легче. Звук [g] при чтении этого произведения – неуместен, а ежели учитель всё же произносит его, то это не делает чести этому учителю.
Откуда же взялся в русском языке смычный звонкий [g], если его раньше не было?
Ответ весьма прост: со стороны.
Он пришёл в Россию двумя разными путями. Первый путь: через древнюю экспансию западнославянских племён на Север европейской части России. Эти племена полностью перешли на древнерусский язык, но произношением звука [g] всё-таки отметили свой приход на Русскую землю. На самом деле есть и много других отметин, и они разбросаны по разным северным русским диалектам, но вот этот звук – это самое главное.
Второй путь: старославянский язык, где звук [g] был либо единственно возможным, либо употреблялся в большинстве случаев. У меня есть по этому поводу сомнения, но они к делу не относятся.
Далеко не все северяне произносили [g], а только некоторые. Даже и в Архангельской области могло звучать [;] или [;].
В городе Москве и в Подмосковье поначалу звук [g] был неведом, и там говорили [;] или [;]. Скорее всего, только [;] – как в Смоленских землях и в Белоруссии. И лишь много позже вместе с переселенцами с севера в Москву стал проникать и звук [g]. К примеру, русский баснописец Крылов первую половину своей жизни произносил [;] или [;] (скорее всего, первое), а во вторую половину жизни постепенно перешёл на [g]. Примерно такие же колебания были и у Пушкина.
Ныне литературным считается звук [g], а звуки [;] или [;] высмеиваются и осуждаются. Между тем, звук [g] произносит, как я уже говорил, лишь половина всех русских. Вторая половина произносит [;] или [;].

Моё раннее детство прошло на Курильских островах, и там я, играя с другими детьми и слыша речь приходящих к нам в гости офицеров, стал говорить [g]. Но потом мы переехали в Ростов, и на новом месте я поменял произношение и стал говорить [;]. Я прекрасно помню, что среди ростовских детей звук [g] высмеивался и осуждался. После я пошёл в школу и там сохранил своё произношение: [;]. Потом я пошёл в армию, и там у меня начались сбои: я мог сказать то так, то этак. Но после армии я вернулся в Ростов и снова стал произносить [;], которое воспринималось мною просто как приятное на слух – в отличие от менее приятного [g].
И всё же я выработал для себя такое правило: во всякой официальной обстановке я говорю [g]; в домашней обстановке или с друзьями – [;].
Это у меня получалось без малейшего напряжения, чисто автоматически. Я и по сей день придерживаюсь этого правила.
Моя первая жена произносила только [;], и мои дети от первого брака говорили так же. Потом жена умерла, и я женился вторично.
А моя вторая жена – уроженка Москвы. В школе она была отличницею и хорошею девочкою, которая побеждала на школьных олимпиадах по русскому языку, а её учительница по русскому языку и литературе Людмила Витальевна читала сочинения моей второй супруги многие годы спустя после того, как та окончила школу – такие это были хорошие сочинения!
То есть моя вторая жена была из правильных, благовоспитанных московских девочек.
И вот она выходит за меня замуж, переезжает в Ростов-на-Дону и спрашивает меня однажды:
– Вот ты такой умный, но как же ты можешь произносить это ваше ростовское [;]? Разве культурный человек может иметь такое произношение?
Я сразил её наповал так, что она и пикнуть мне ничего после этого не посмела:
– Я говорю по-древнерусски! Какие ко мне претензии могут быть? Древняя Русь – это святыня, а вот ты говоришь – чёрт знает по-каковски! Впрочем, я тебя прощаю!..
И потом я прочёл ей коротенькую лекцию и добавил, что в современном литературном русском языке звук [;] продолжает существовать: он употребляется в междометиях: АГА, ОГО, ЭГЕ-ГЕЙ, ГОЙ (Гой ты, Русь моя родная!), ГЫ-ГЫ-ГЫ, ГОП-ГОП и других похожих, а кроме того, он употребляется в словах, имеющих духовное значение: БЛАГО, АНГЕЛ, ГОСПОДЬ. Слово БОГ в именительном падеже произносится как [бох], а во всех остальных падежах там произносится звук [;] или [;]. Среди нынешних священнослужителей – и особенно высокого ранга! – модно сейчас произносить во всех случаях только [g]. Это верный признак того, что они вероотступники. Я не верю этим служителям церкви! Истинный священнослужитель такого кощунственного произношения никогда себе не позволит.
Есть мнение, что в словах КОГДА, ТОГДА, ВСЕГДА и ИНОГДА тоже следует выговаривать [;] или [;]. Лично я так всегда и делаю – то есть: даже и в тех случаях, когда говорю [g].
Кроме того, звук [;] следует произносить в некоторых именах собственных иностранного происхождения: ГАМБУРГ, ГАННОВЕР, ГАВР, ГУЛЛЬ, ГОФМАН, ГОМЕР, ГАЙДН, ГИТЛЕР, ЯРОСЛАВ ГАШЕК. Когда я говорю о Германе Грефе, то в его имени я произношу [;], а в фамилии – [g].
По-хорошему, надо бы сделать так, чтобы в русском алфавите было две буквы: одна для обозначения звука [g], а другая – для [;] или [;]. В малороссийском наречии русского языка такие две буквы есть: для [;] там употребляется буква «Г», а для [g] – буква «Ґ». В чешском, в словацком и в верхнелужицком языках, где письменность латинская, принято употреблять букву «H» для обозначения звука [;], и букву «G» – для обозначения звука [g], который в этих языках встречается только в словах иностранного происхождения и воспринимается на слух как звук неславянский.

В предыдущей главе я упоминал, что славяне произошли от племенного союза праславян и венетов. В своей книге «Тайные знаки Арийской цивилизации» я объяснил всё это намного подробнее, но для тех, кому недосуг читать ту книгу, но кому это всё-таки интересно, сообщаю: инициаторами создания звуков [;] или [;] были венеты, а не праславяне, и это отголосок очень древнего индоевропейского фонетического процесса.
В современном немецком языке в слове GENERAL первая буква произносится как [g], но в ближайшем к немецкому языку голландском в слове GENERAAL произносится звук [;], а в языке африкаанс, который произошёл от голландского, в этом же самом слове звучит глухой звук [х]. Думаю, что в голландском языке это случилось под влиянием славянских языков. Кстати, в немецком языке это влияние тоже ощущается. Почему звонкий голландский звук [;] был оглушён в языке африкаанс – этого я не знаю.

Это всё теория. А теперь – практика.
Какое всё это имеет отношение к преподаванию русского языка и литературы в школе?
Моё мнение таково: учителя русского языка и литературы, а также учителя иностранных языков обязаны соблюдать во время своего пребывания в школе официально принятое в качестве литературного произношение буквы «Г». Это звук [g] с теми ограничениями, о которых я упоминал. Всегда дико звучат междометия русского языка с употреблением этого звука – это признак нижайшей культуры, и не только речевой. А просто культуры. Филолог в школе должен показывать образцы правильного произношения.
Когда учитель, читая известное стихотворение Есенина, в словах «Гой ты, Русь, моя родная…» произносит [goj], вместо [;oj] или [;oj], то такого учителя надо гнать в шею из школы. Скорее всего, это будет учительница, родившаяся в городе от деревенских родителей или просто переехавшая в город из села и пытающаяся сделать на новом месте любую карьеру – пусть даже и школьную! – лишь бы только зацепиться за город и не работать в коровнике. Назад в коровник! Вилы – в руки, и пусть разгребает навоз, а не преподаёт детям русский язык!
Что же касается других учителей, то я считаю, что для них это требование должно быть не столь строгим. Филологи в школе должны иметь статус небожителей, а потому с них и спросу больше.
Многие уважаемые люди в нашей стране произносили и произносят всегда только [;] или [;] – это и крупные политики, и академики, и знаменитые писатели, и ничего страшного от этого не происходило и не происходит. Просто сдаётся мне, что филологи должны придерживаться в школе более строгого речевого поведения. Лично я, согласно выработанному для себя правилу, считал своё пребывание в школе торжественным событием и всегда говорил [g], а в домашней обстановке переходил на [;].
Мой сын от второй жены-москвички произносит только [g] – так же, как и его мама, и я ничего не имею против этого. То есть он слышит в семье два произношения: от мамы – одно, а от папы – другое, но, поскольку для любого малыша воздействие со стороны мамы всегда сильнее, чем воздействие со стороны папы, то он и говорит так же, как мать.


Глава двадцать пятая. Жестокий опыт
Я его ставил в разные годы на детях разного возраста и разных школ. В школе «Альбатрос» провести его было совершенно невозможно, потому что там у детей был нижайший культурный уровень, и ещё ниже было желание у этой развязной детской публики что-либо узнать. Но во всех остальных школах, где я работал, этот урок всегда проходил у меня с большим успехом и производил на детей неизгладимое впечатление.
Полистал я свои дневниковые записи, кое-что припомнил, и вот расскажу о том, как я провёл однажды этот урок в пятом классе школы «Жар-птица».

Я прихожу на тот урок и строгим и не терпящим возражений голосом заявляю:
– Урок русского языка на сегодня отменяется, и сегодня мы будем изучать чешский язык!
Дети обомлевают и спрашивают:
– А как же русский язык?
– И что, мы дальше будем изучать только чешский, а русский отменяется?
Я отвечаю уклончиво и туманно, но опять же – строгим голосом:
– Ну, это зависит от вашего поведения. Будете баловаться – вообще перейду с вами на китайский – будете учить у меня все семьдесят тысяч иероглифов, а сегодня у нас – чешский язык!
И ставлю задачу перед детьми:
– Сегодня у нас будет устное изложение. Я вам сейчас прочту сказку на чешском языке, а вы мне её перескажете.
Звучат панические вопли:
– Так мы же не учили чешского языка! Как же мы сможем сделать это?
Я отвечаю резко и решительно:
– Ничего не знаю: моё дело прочесть вам сказку на чешском языке, и только посмейте мне не пересказать её!
Кто-то догадывается задать вопрос, которого я, по опыту других таких же уроков, жду:
– А пересказывать надо будет на каком языке – на чешском или на русском?
Я отвечаю:
– На русском.
Все облегчённо вздыхают.
Перед началом чтения сказки я напоминаю детям, что чешский язык – это язык западнославянский; говорю, что ударение в этом языке падает только на первый слог, а гласные бывают долгими и краткими, чего нет в русском языке. Попутно объясняю, что чешский звонкий согласный [;] соответствует современному русскому литературному звуку [g], но в древнерусском языке никакого [g] у нас ведь не было, а были только звуки [;] или [;]. У нас, Ростове-на-Дону, в отличие от Москвы, принят древнерусский звук [;], совпадающий с чешским звуком.
Сообщаю, кроме того, что сказку написал Карел Яромир Эрбен, который жил в 19-м веке и занимался чешскими народными сказками и историей Чехии.
Начинаю читать сказку на чешском языке. Ловлю себя на том, что мне в этом тексте понятно каждое слово так, словно бы это русский язык, но – честно скажу – говорить по-чешски, да ещё и с чехами, я совершенно не в состоянии.
Прочёл. Спрашиваю:
– Кто мне перескажет эту сказку?
Смотрю на двух отличниц в первом ряду, которым просто суждено окончить эту школу с золотыми медалями. У тех в глазах страх и растерянность. Съёжились от страха и лепечут:
– Но мы не проходили чешского языка!
Смотрю на других умников. В классе всего десять человек, как и должно быть в настоящей элитарной школе, и из этих десяти – трое круглых отличников, трое просто сильных детей, а остальные – послабее.
Шок и трепет. Никто ничего не понял, и все просто напуганы: сейчас я всех страшно поругаю, всем влеплю двойки, всех поставлю в угол и вызову родителей.
– Хорошо, – говорю, – читаю во второй раз, но медленнее, а вы слушайте, слушайте.
Прочитываю во второй раз – отличники в ужасе: мы такого не изучали!
И тут происходит волшебство! То самое, что и должно произойти! То самое, чего я и ждал: руку поднимает самый слабый ученик класса, отличающийся шалопайским поведением, и заявляет:
– Гы-гы! А я всё понял! Там же всё понятно! Можно я расскажу?
– Выходи к доске, – говорю я.
Мальчик выходит к доске и пересказывает чешскую сказку на русском языке – хотя и с некоторыми неточностями, но в целом – очень даже неплохо.
Я сморю на двух отличниц на первой парте, пребывающих в совершенно подавленном настроении, и добиваю их страшными, жестокими словами:
– Вот так-то, девочки! Учитесь у умных людей!
Девочки почти плачут, а я ставлю мальчику пять баллов, усаживаю его на место и говорю:
– А теперь я прочту сказку в третий раз, но уже медленнее и с пояснениями.
Выписываю на доске непонятные слова и их значения – например, hrnec – горшочек. Предложение «Vzala hrnec a kus ;erne;ho chleba a ;la» предлагаю перевести самостоятельно. Почти все дети хором кричат:
– Взяла горшочек и кусок чёрного хлеба и пошла!
Будущие медалистки на первой парте подавленно молчат. Они и сейчас ничего не понимают!
Объясняю, что в чешском языке есть звательный падеж, и горшочек, когда к нему обращаются, приобретает форму этого падежа. Спрашиваю:
– Что такое «Hrne;ku, va;»?
Все, кроме отличниц, кричат:
– Горшочек, вари!
– А что такое «Hrne;ku, dost»?
Все, кроме отличниц, улавливают смысл:
– Горшочек, не вари!
Но кто-то самый умный возражает:
– Это вы просто догадались, а так нечестно! Здесь надо перевести «Горшочек, достаточно!» Слово «dost» похоже на наше слово «достаточно»!
Под конец урока всех детей, кроме отличниц, охватывает необыкновенная радость, они приходят к выводу, что чешский язык, оказывается, удивительно похож на русский, просто к нему нужно привыкнуть, и с первого раза он кажется совершенно непонятным.

Примерно так я проводил этот же урок и в других классах, и всякий раз было примерно одно и то же: зубрилы и отличники терпели поражение. Вот такая это волшебная сказка: она врывается в учительскую практику и показывает такие чудеса, которые на обычном уроке не могли бы произойти.
Мне жаль, но я никогда не занимался словацким языком. Если бы я прочёл детям словацкий текст, то он был бы им ещё понятнее и интереснее, потому что литературный словацкий язык стоит ближе к русскому, чем литературный чешский. Такой же опыт можно было бы провести и с болгарским текстом или со словенским – это я говорю для тех, кто попробует, в меру своих сил, сделать нечто подобное. С сербским языком – это было бы труднее сделать, а с польским – ещё труднее.

В молодые годы я знал одного деревенского парня из Смоленской области. Он рассказывал мне, как он ходил в школу. От их деревни до школы в ближайшем селе было несколько километров, и ходить туда было очень далеко и неудобно. Поэтому дети из его деревни ходили в школу, которая находилась совсем рядом, но по ту сторону российско-белорусской границы. Не знаю, возможно ли сейчас такое: ходить в школу в соседнее государство, но тогда, при советской власти, это было возможно. Парень знал белорусский язык и не считал, что его подвергают насильственной белорусизации. Просто знал и всё. И все дети его деревни, которые ходили в белорусскую школу, точно так же знали этот язык, потому что учились по белорусской школьной программе… Впрочем, это уже совсем другая тема, и я, пожалуй, не буду развивать её.


Глава двадцать шестая. Распознавание «свой-чужой» по признаку национального алфавита
Поскольку я учитель не практикующий, а уже отошедший от дел, поскольку я не пишу конкретных учебников и не составляю конкретных программ, хочу просто вбросить одну мысль, которую, как мне представляется, следовало бы развить и высказывать в школьных учебниках, в государственных школьных программах и просто на уроках русского языка.
На уроках эту мысль может высказать любой учитель русского языка и литературы, а также историк, не спрашивая для этого соизволения ни у министра, ни у современных школьных программ, ни у составителей учебников. Просто возьмите и перескажите мою мысль собственными словами – вот и всё. В разных классах она будет звучать немного по-разному – для маленьких детей её можно высказать попроще, для детей постарше – посложнее. Я имею в виду, прежде всего, русских детей, но и до всех детей нерусского происхождения, живущих на территории России, эту же мысль донести нужно. А уж как они её воспримут и что им скажут родители дома, когда дети перескажут им эту мысль, – это уже другой вопрос.

Итак, вбрасываю мысль.
На свете существует Греко-Римская цивилизация (она же Европейская), к которой принадлежат и Россия, и тот народ, который составляет её основу, а именно – Русский.
Почти все народы, находящиеся в рамках этой цивилизации, пользуются одним из двух алфавитов – либо КИРИЛЛИЦЕЮ, либо ЛАТИНИЦЕЮ. Поскольку КИРИЛЛИЦА вышла из недр греческого языка, то греческий алфавит в данном контексте следует мысленно присоединить к КИРИЛЛИЦЕ – разумеется, не на правах бедного родственника, а на правах первоисточника. Можно сделать небольшие оговорки, отметив, что армяне и грузины пользуются своими собственными алфавитами, но претендуют при этом на то, что и они тоже входят в состав Греко-Римской цивилизации. Но армяне и грузины – это всё же исключение. Все остальные народы в составе Греко-Римского мира жёстко делятся по признаку алфавитов, которые они для себя выбрали. Это или КИРИЛЛИЦА, или ЛАТИНИЦА.
И то, и другое – это два мощных символа, по которым происходит распознавание каждого отдельно взятого народа в составе Греко-Римской цивилизации по принципу «свой-чужой». Это же касается и тех народов, которые, хотя исторически и не принадлежат к этой цивилизации, но, в силу разных причин, оказались вовлечены в неё.
Выбор алфавита воспринимается всеми этими народами как некое грандиозное историческое решение, от которого невозможно или очень трудно отступиться, ибо вся Европейская цивилизация расколота внутри на две половины, между которыми существуют значительные противоречия.
Когда к власти в России пришли русофобы под названием «большевики», то они захотели нанести ненавистному Русскому народу два главных удара: запретить русскую классическую литературу и заменить КИРИЛЛИЦУ на ЛАТИНИЦУ… Есть мнение, что это были только одни троцкисты, но я не думаю, что только они.
Среди большевиков нашлись, однако, умные люди – и в их числе матёрый русофоб Ленин! – которые не допустили такого безобразия и не дали Русскому народу окончательно сгинуть. Сделано это было не из соображений человеколюбия и доброты, а из практических соображений – при таком примерно рассуждении: если мы сейчас совсем уж уничтожим этот ненавистный нам народ, то на ком мы после этого будем паразитировать?
Скажу так: если бы большевикам удалось тогда запретить русскую классическую литературу и убрать КИРИЛЛИЦУ, то Русский народ получил бы такой страшный удар, что едва бы после него имел бы силы выстоять в битве против немецкого фашизма. Это был бы народ с перебитым хребтом! Но, слава Богу, этого не случилось: русской классической литературы – не запретили, а русского алфавита – не заменили. Хотя и отыгрались на Православной церкви и подвергали её всяческим издевательствам и даже весьма жестоким. Но – не о том сейчас речь.

Обращаясь к детям разного возраста, можно было бы с помощью карты или без оной поразмыслить о том, какое отношение имеет выбор алфавита к событиям, например, Второй Мировой войны. А также и к некоторым современным событиям (распад Советского Союза), но к этому можно перейти позже.
Вторая Мировая война. Народы какого одного алфавита воевали против народов другого алфавита? Рассматриваем факты без всяких домыслов и фантазий.
Три восточнославянских народа (русские, белорусы и малороссы), составлявшие основу нашего государства, использовали КИРИЛЛИЦУ. Немногочисленные русины – то же самое. Народы Средней Азии и Казахстана – то же самое. Большие и малые народы Поволжья, Сибири и Северного Кавказа – то же самое. И эти все народы, за исключением предателей, воевали на стороне России!
На нашей стороне воевали также и жившие в отдельной стране тувинцы, которые в 1943-м году отказались от ЛАТИНИЦЫ и перешли на КИРИЛЛИЦУ. Отдельно живущие от нас монголы, которые оказывали нам безвозмездную помощь колоссальных размеров, тоже, по какому-то совпадению, использовали КИРИЛЛИЦУ.
В Европе на нашей стороне воевали, кроме того, сербы, у которых письменность опять же – КИРИЛЛИЦА. Люто ненавидевшие их хорваты, говорившие на одном и том же с ними языке, использовали ЛАТИНИЦУ.
Греки, которые воевали против фашизма, используют греческий алфавит, который является родоначальником КИРИЛЛИЦЫ – тоже какое-то странное совпадение.
Были и исключения из общего правила: армяне и грузины со своими собственными алфавитами были на стороне Русского народа, а болгары, которых мы когда-то освобождали от турецкого ига и которые используют КИРИЛЛИЦУ, были, к сожалению, против нас. Карелы и народы Прибалтики использовали ЛАТИНИЦУ, и в недрах этих народов были весьма существенные колебания по поводу того, на чьей стороне они должны быть. Но развивать в этой связи прибалтийскую тему – не стоит. Надо двигаться по теме дальше.
На нашей стороне были якобы и англосаксы с французами, но это было вынужденным действием. И американцы, и англичане всё время колебались, вступать ли им в войну против Гитлера или не вступать, а под самый конец войны Черчилль так даже планировал объединиться с немцами в борьбе против России. Хорошие союзники – ничего не скажешь! Но для нас сейчас важно то, что и они приверженцы ЛАТИНИЦЫ, а отнюдь не КИРИЛЛИЦЫ. Это наши враги, которые временно и под давлением обстоятельств стали нашими союзниками.
А народы с какими алфавитами откровенно воевали против нас?
Против нас воевали немцы, итальянцы, хорваты, венгры, румыны, финны, словаки, фламандцы, были целые дивизии норвежцев, французов, испанцев; против нас воевали шведы и датчане, а чехи, у которых была высокоразвитая промышленность, работали на немцев и были на их стороне. И алфавит у всех этих народов – ЛАТИНИЦА!
Не грех вспомнить и Первую Мировую войну, а также и войну Крымскую, но такое воспоминание было бы уместно только в старших классах и то лишь – в достаточно сильных.

И теперь смотрим на нынешние международные обстоятельства:
Весь Западный мир, использующий ЛАТИНИЦУ, – против нас.
Прибалтика, использующая ЛАТИНИЦУ, решительно отошла от союза с Русским народом и постоянно заявляет о своей непримиримой ненависти к нам.
В Средней Азии созданы два феодальных государства, в которых русские люди были подвергнуты жесточайшим издевательствам и почти все изгнаны оттуда. Это Узбекистан и Туркмения, которые, из ненависти ко всему русскому, перешли с КИРИЛЛИЦЫ на ЛАТИНИЦУ. Азербайджан сделал то же самое, и там тоже русские подвергались гонениям, хотя и не в такой степени.
В Казахстане – пока ещё действует КИРИЛЛИЦА, но уже сейчас принято решение заменить её на ЛАТИНИЦУ в течение пятилетнего переходного периода. В Казахстане усиливаются русофобские настроения, а попутно разбираются заводы и космодромы, сдаётся на металлолом тамошняя дорогостоящая техника, и на вырученные деньги казахи срочно закупают крупный рогатый скот, а иногда и мелкий   рогатый. Казахи выразили протест Русскому народу, а равным образом и всему тому, что он оставил в Казахстане – заводы, фабрики, всякие там стартовые площадки, библиотеки или университеты. Все массово занялись скотоводством. ЛАТИНИЦУ они выбрали не потому, что так уж полюбили западный вариант Греко-Римской цивилизации, в которой они временно оказались, а только из ненависти к России и к Русскому народу.
Когда и если Киргизия и Таджикистан перейдут с КИРИЛЛИЦЫ на ЛАТИНИЦУ, это будет означать враждебные намерения по отношения к Российскому государству и Русскому народу. Пока, впрочем, не переходят.
В Татарстане, где сейчас сильны русофобские настроения, хотели поменять КИРИЛЛИЦУ на ЛАТИНИЦУ, но Конституционный суд России наложил на это желание запрет.
Грузия, использующая свой собственный алфавит, отошла от России, заняла русофобские позиции, но из её состава вышли два народа – южные осетины и абхазы, которые желают войти в состав России и которые используют КИРИЛЛИЦУ, в отличие от Грузии. Хочу заметить, что в Грузии Греко-Римская цивилизация с её склонностью к технике и изобретательству не больно-то и прижилась: подобно тому, как в Узбекистане был разрушен до основания громадный Ташкентский авиационный завод, так же точно поступили и в Грузии с огромным самолётостроительным заводом в городе Тбилиси.
Армения, в которой также существует свой собственный алфавит, официально заявляет о том, что сближение с Западом, а не с Русским государством, является для неё приоритетом.
Фактически Грузия и Армения под разными предлогами предали Россию, которая ради них когда-то пролила столько русской крови. По степени неблагодарности эти две страны можно сравнить лишь с Болгарией, у которой алфавит, по иронии судьбы, такой же, как у Русского народа.
Молдаване, чей язык произошёл от латинского, казалось бы, имели все основания перейти с КИРИЛЛИЦЫ, которая у них была при советской власти, на ЛАТИНИЦУ. Они это самое и стали делать, но не всем молдаванам это понравилось! Республика Молдавия (со столицею в Кишинёве) с самого начала провозгласила себя русофобским государством и перешла на ЛАТИНИЦУ, а в Молдавской Приднестровской республике (со столицею в Тирасполе) осталась в силе КИРИЛЛИЦА.
Сербия – то ли склоняется к России, то ли не склоняется. И не поймёшь! Там и алфавитов, по этой причине, – две штуки: основным алфавитом пока что считается КИРИЛЛИЦА, но и ЛАТИНИЦА допустима. Почему-то в России такое сочетание алфавитов для русского языка считалось бы невозможным, а у сербов оно возможно. Кстати, и сербская разновидность КИРИЛЛИЦЫ имеет внутри себя некие отличия от русской письменности, которые были введены в сербскую письменность в целях большего отделения её от русской.
Черногория повела себя предательски по отношению к Сербии и выступила на стороне врагов России. КИРИЛЛИЦА там всё ещё дозволена, но она активно вытесняется ЛАТИНИЦЕЮ.
В Башкирии КИРИЛЛИЦУ пока что никто не отменял, но там притесняют детей русской национальности: башкирские учительницы сельского происхождения, так плохо говорящие по-русски, что над ними смеются дети, обучают русских детей башкирскому языку – это мне рассказывала моя знакомая, живущая в Уфе. (В Татарстане примерно то же самое, но подробностей не знаю.) Когда дети из русской деревни добровольно переходят границу и посещают белорусскую школу, где подвергаются невольной белорусизации, – это одно. Да и выучить белорусский язык русскому человеку совсем не трудно. А когда русские дети живут у себя в России, и их принудительно заставляют учить непонятный им язык – это совсем другое. Русские, живущие в Башкирии, находятся не в гостях у башкирского народа, который принял их в свою Башкирскую цивилизацию из милости; это башкирам оказана честь быть принятыми в Русскую империю и приобщиться через неё к более старшей Греко-Римской цивилизации! Нам не жалко – приобщайтесь вместе с другими народами России, но зачем же так измываться над русскими, у которых имперское национальное сознание?
В Болгарии – сложная ситуация. Там-то КИРИЛЛИЦА, но у власти пребывают совершенно фанатичные русофобы, сопоставимые по ненависти к России лишь с прибалтийцами, а по глупости – вообще не имеющие себе равных. Болгарский народ как будто не разделяет взглядов правительства, но, странным образом, Болгария всё время остаётся для нас откровенно вражеским государством.
Украина. Сейчас, когда я пишу эту книгу, там происходят страшные события, и чем они завершатся – я не знаю. Ныне Украина – это самое русофобское государство на свете, и что характерно: там раздаются голоса о переходе с КИРИЛЛИЦЫ на ЛАТИНИЦУ.
В общих чертах я высказал свою мысль. Если кто-то из учителей или составителей учебников захочет, пусть донесёт её до детей.

Русский алфавит – это то самое, с чего начинается Родина. У нас одни буквы, а на Западе – какие-то другие. Нынешнее поколение молодых русских людей твёрдо убеждено в том, что этот алфавит называется английским, потому как англосаксы – самые главные люди на свете, а мы всего лишь – третий сорт по сравнению с ними. Про то, что тот второй алфавит называется латинским, сейчас знают лишь немногие. Мне жаль, но это так.
Однажды, когда я работал в простой школе, одна молодая учительница (красивая брюнетка с чёрными глазами), которая, чтобы выбиться в люди, решила получить второе высшее образование, учась заочно в Ростовском университете, и из музыкального работника переделаться в учителя русского языка, попросила меня помочь ей с латинским языком.
Я помог. Перевёл ей нужный латинский текст, объяснил падежи и глагольные формы латинского языка. А потом сказал: ну а теперь читайте текст!
Она стала читать латинский текст, и я ужаснулся: она читала его с английскими произношениями! Я объяснил ей, что древние римляне не имели таких произношений и что Римская цивилизация старше англосаксов. Она внимательно выслушала меня, сказала, что всё поняла, и снова стала читать латинский текст с английскими произношениями. Я опять сделал ей внушение и, видать, здорово напугал её, потому что она из всего своего полученного воспитания (она была из очень-очень интеллигентной семьи) знала, что англосаксы – это высшая нравственная ценность на планете по имени Земля и ничего выше этого нет, и никакие римляне не могут сравниться с англосаксами.
Я понял, что это набитая дура, и отказался от мысли что-либо объяснить ей.
В ростовской школе «Жар-птица» учился один хороший и умный мальчик. Так вот он ходил в джинсах, на которых над задним карманом красовалась металлическая бляха с надписью: KILLER.
Я ему посоветовал оторвать эту бляху и выкинуть её к чёртовой матери, но он воспротивился: ведь это так красиво и модно выглядит! Тогда я ему дал другой совет:
– А ты эту бляху выкинь, а вместо неё прицепи табличку со словом УБИЙЦА и ходи так. А то ж ведь у тебя надпись на иностранном языке, и она не всем понятна, а когда напишешь по-русски, все люди будут знать, что они должны думать про тебя.
Мальчик не согласился, и весь класс стал заступаться за него, рассуждая примерно так:
– Владимир Юрьевич! Но это же не значит, что он и на самом деле убийца!
– Это же не значит, что если у него на штанах написано такое, то он прямо-таки пойдёт всех убивать. Это просто мода такая!
А я и не стал спорить – ну, мода – так мода.
Позже, когда у родителей этого мальчика стало плохо с деньгами, они забрали его из дорогой элитарной школы и перевели в простую российскую. Там-то мы и встретились однажды. К тому времени это уже был взрослый парень, который уже давно вырос из тех детских джинсиков. Я не стал его ни о чём спрашивать. Просто мне, по разговору с ним, показалось, что он поумнел и понял что-то важное. Он ведь был с самого начала умным.
Но дело не в конкретном мальчике, а дело в том, как по-разному воспринимается одно и то же, в зависимости от того, как мы его напишем: напишем иностранными буквами – и всем кажется, что это красиво, а изобразим русскими буквами истинный смысл этого слова, и вот уже выясняется, что это мерзость.

И всё же: как должны относиться россияне и, в частности, русские дети к латинскому алфавиту и к латинскому языку?
Только с величайшим почтением и никак больше!
Латинские термины в биологии, в медицине, в химии, в физике, в юриспруденции – должны восприниматься как святыня, которая не подлежит сомнению.
Моя бы воля – и я бы ввёл в новые русские гимназии преподавание латинского языка наряду с древнегреческим, как оно и было у нас до революции. Но воля не моя, и к этому моему мнению едва ли кто-то прислушается. А зря.
Но мы должны не путать такие понятия как «латинский язык» и «Древнеримская культура» – с одной стороны и современный западноевропейский мир, возглавляемый англосаксами – с другой стороны. Это разные вещи и во многом противоположные.

В те давние годы, когда я ещё смотрел телевизор, я, помнится, видел какой-то многосерийный художественный фильм про Сталина. Названия не помню. И там была такая сцена: уже после войны к Сталину приводят пленного немца, и тот откровенно высказывает Сталину свои мысли о том, почему они, немцы, тогда проиграли.
Немец говорит по-русски плохо, и постоянно срывается на немецкий язык – или на то, что авторы фильма считали немецким языком. В частности, он говорит о немецких танках типа «Тигр», о том, что на них немцы поначалу надеялись, но эти танки потом себя не оправдали. Немецкое слово TIGER звучит примерно так же, как и пишется, но авторы фильма не знали этого, ибо учили в школе английский язык, а в своих семьях получили наставление о том, что именно этот язык и англосаксонский народ – это и есть единственная высшая нравственная ценность на Земле. Для авторов фильма было несомненным и то, что так же точно думали и немцы времён Гитлера, которые заодно и говорили не по-немецки, а по-английски.
И по этой причине, пленный немец, говоривший в фильме с якобы немецким акцентом, называл известные немецкие танки таким образом: ТАЙГЕР, ТАЙГЕР, ТАЙГЕР… Я сначала подумал, что ослышался, но нет: киношный немец говорил именно так: ТАЙГЕР! То есть, по-английски. Кроме того, этот пленный гитлеровский фашист не знал, что в немецкой армии были звания UNTERLEUTNANT, OBERLEUTNANT и постоянно говорил ПЕРВЫЙ ЛЕЙТЕНАНТ, ВТОРОЙ ЛЕЙТЕНАНТ, как будто он служил до взятия в плен в англосаксонской армии.
Вопрос о том, человек с какими умственными способностями писал этот сценарий – я оставляю в стороне. Но вот другой вопрос: каким образом эти ошибки (а там были и многие другие) прошли на экран? Ведь есть же режиссёры, другие актёры, рецензенты, работники телевидения – так неужели же никто за всё время не мог сделать замечание, внести поправки?
Стало быть, никто и не мог!
Не нашлось таковых на нашем телевидении, которое является не только русофобским, антигосударственным и человеконенавистническим, но ещё и рассадником тупости, невежества и плохого вкуса!

Любой взрослый человек, который называет латинский алфавит английским, имел когда-то весьма серьёзные проблемы с образованием, полученным ещё в школе. И в этом виноваты и наши учителя, и вся наша система образования.


Глава двадцать седьмая. О пользе китайской грамоты
Я считаю китайцев народом в высшей степени рациональным, хитрым и жестоким. Причём жестокость китайцев распространяется на всё и на всех. В том числе и на самих себя.
Не буду рассуждать о политике или об истории, а выскажусь только о китайских иероглифах – с точки зрения того, какую пользу они приносят китайской нации.
Сколько существует китайских иероглифов – этого точно никто не ведает. В одних источниках я встречал цифру «шестьдесят тысяч», в других – «восемьдесят тысяч». Встречал и такую цифру: «сто пятьдесят тысяч»!
Но в одном все источники едины: иероглифов у китайцев ужасающе много.
Не представляю, был ли в истории Китая такой мудрец, который бы знал все без исключения иероглифы. Подозреваю, что такого человека вообще никогда и не было.
Однако, по современным китайским представлениям, тот, кто знает 7-8 тысяч иероглифов, того можно считать совершенно выдающеюся личностью. Знание такого невероятного количества иероглифов придаёт человеку статус великого мудреца, гения, учёного и даже гиганта мысли – если уж на то пошло.
Но и пять тысяч иероглифов знать – это очень даже почётно. И это тоже весьма значительный статус. Как мне представляется, называться порядочным и мыслящим человеком в Китае можно только, начиная, с этого уровня.
Три-четыре тысячи – это для тех, кто в состоянии читать китайские газеты и журналы. И это много и достаточно почётно.
Ну, и дальше начинаются разные ступени и степени: кто-то осилил тысячу иероглифов и хотя бы что-то самое необходимое сможет читать, а кто-то довольствуется пятью сотнями, и на большее у него не хватило умственных способностей.
Знать двести-триста иероглифов – это уже совсем не почётно, и это означает низкий общественный статус.
А не знать вовсе ни единого иероглифа – это позор, это зависимость от кого-то, а проще говоря – рабство.
И, таким образом, знание иероглифов выстраивает китайцев в жёсткую иерархию. И здесь обман невозможен: либо ты знаешь пять тысяч иероглифов, и ты после этого уважаемый человек, либо ты знаешь только пять сотен и цена тебе – грош!
Все разговоры о том, что китайские иероглифы имеют какое-то другое значение и могут быть объяснены и оправданы как-то иначе – древняя, мол, китайская культура, таинственный Восток, непознаваемая китайская душа – всё это оставим для детей детского сада. Если мы взрослые люди, то мы должны называть вещи своими именами: китайские иероглифы – это жесточайшая система сдерживания общества в определённых рамках. Образование, по мысли китайцев, не должно стать достоянием людей из простого народа, и только тот может выбиться в люди, кто прошёл испытание на знание иероглифов.
Китайцу, чтобы выучить один-единственный иероглиф, нужно нарисовать его сто раз.
Нарисовал сто раз – запомнил один иероглиф.
Нарисовал ещё сто раз другой иероглиф – запомнил и его…
А ежели ты хочешь стать уважаемым человеком и выучить пять тысяч иероглифов, то сколько раз ты должен нарисовать их в учебных целях, чтобы они запомнились тебе на всю жизнь?
Вот то-то же!
И такое упорное рисование воспитывает в человеке трудолюбие и упорство. И даже – фанатизм…
Как только китайцы откажутся от иероглифов и заменят их обычными буквами, так тотчас же их государственная система и рухнет, и китайская нация начнёт стремительно разваливаться.

При мысли об истинном значении китайских иероглифов я испытываю смесь ужаса и восхищения.
Китайцы боятся того, что знание, ставшее достоянием всего народа, может подвигнуть этот самый народ на ослушание и безумные поступки, и поэтому они выставили вот такую преграду перед простым человеком, который хочет куда-то вознестись.
С нашей точки зрения, – это ужасно. Знания должны стать достоянием всех желающих, народ должен получить неограниченный доступ к знаниям – таковы наши представления о справедливости и о жизни. Китайцы думают иначе, и это вовсе не значит, что они дураки, а мы умные. Они просто не такие, как мы.
Впрочем, и у нас есть кое-что, о чём я скажу позже. А пока вот какое рассуждение:


Глава двадцать восьмая. Мнение Германа Грефа об образовании
Хотя он и немец, но рассуждение у него чисто китайское. И пусть бы оно относилось к китайскому народу – и я бы ничего против не имел. Китайцы знали, что делали, когда учреждали у себя жестокую систему иероглифов. Но это был выбор китайцев, который мы не вправе подвергать сомнению. Выбор Русского народа – Греко-Римская цивилизация, которая, хотя и должна существовать в неких жёстких рамках, но эти рамки не могут совпадать по своему содержанию с таковыми же в Китайской цивилизации. Там одно – здесь другое.
Попытаюсь максимально правдиво передать своими словами то, что Герман Греф высказал однажды публично:

– Уважаемые господа! Вы говорите страшные вещи, от которых меня охватывает ужас: вы предлагаете передать власть в руки населения!
Далее он что-то говорит о том, что не всем людям суждено получить хорошую работу, не все достойны получать за свои труды желаемое вознаграждение… Мне показалось, что он считает это не просто нормальным, но и непременным условием существования общества. Но, как говорится: когда кажется – крестятся. Возможно, я наговариваю на хорошего человека.
Далее:
– Если каждый человек будет напрямую участвовать в управлении, то что же мы тогда науправляем?
И тут я с ним, пожалуй, соглашусь, ибо я за монархию. Россия – это империя, а раз так, то у власти должен стоять император!
И далее Греф заявляет:
– Как только люди в нашей стране сумеют осознать свою внутреннюю значимость, то управлять и манипулировать ими будет чрезвычайно тяжело!
– Люди, когда они получают знания, не хотят, чтобы ими манипулировали, а это для нас, власть предержащих, неприемлемо.
– Если снять пелену обмана с глаз миллионов людей и сделать их самодостаточными, то как потом управлять этими людьми?
От себя добавлю то, что он, видимо, имел в виду: а мне очень даже нравится управлять другими, и я не представляю себя на месте управляемых!
И дальше:
– Любое управление народными массами подразумевает манипуляцию. Как можно управлять таким обществом, где все имеют равный доступ к информации и где все имеют возможность судить о происходящем самостоятельно? Как в таком обществе жить?
Вот этот его последний вопрос меня особенно поразил: кого он имел в виду? Я так понимаю, что он хотел спросить: как жить в таком обществе паразиту, присосавшемуся к телу честного труженика? Или я чего-то не понял, и у него была какая-то другая, более возвышенная мысль?
Свою речь он завершил такими словами:
– Господа! Мне от ваших рассуждений становится страшновато. Мне кажется, что вы не совсем понимаете, о чём вы говорите!

У китайцев всё чётко расписано: система иероглифов ограничивает доступ к получению знаний для всех желающих. Это страх властей перед собственным народом. И это страх самого народа перед своими собственными тёмными силами. Китайский народ подсознательно понимает: если его не будут удерживать в определённых рамках, то может произойти нечто непоправимое, и народ соглашается на такое положение вещей, потому что это действительно мудрый народ.
Но русские люди устроены иначе. У них другой исторический опыт, другие обычаи, другое подсознание и другое сознание…
И всё же клеймить позором Германа Грефа я не буду.
Не все желающие должны прорываться к власти. И одним из препятствий на пути у таких людей могли бы стать ограничения по степени грамотности.


Глава двадцать девятая. Раздумья над китайским опытом
Огромный пласт современных российских учителей – это женщины, пробившиеся из сельской местности в город с целью сделать там карьеру любою ценою. К этой же самой категории женщин я отношу и тех, кто родился в городе, но у родителей деревенского происхождения. Такие родители не смогли привить своей дочери настоящей городской культуры, и это очень заметно: поведение, рассуждения, поступки многих современных учительниц – изобличают в них деревенщину. Представим себе крупную чиновницу из городского отдела народного образования, которая выдаёт письменный приказ всем районным отделам: мобилизовать детей на какие-то хозяйственные работы, и чтобы дети имели при себе ШАНСОВЫЙ МАТЕРИАЛ (вёдра, грабли, тряпки, перчатки) – это у неё так написано. И этот приказ подписывает Самая Главная Городская Начальница!
Кто-то из таких учительниц работает над собою (в основном над внешностью и манерами), а кто-то и нет.
У нас, в Ростове, человек, пробившийся из деревни в город и ведущий себя по-скотски, потому что он вообразил себя чем-то стоящим, называется словом КУГУ;Т. А все такие люди в совокупности – КУГУТНЯ;. В Малороссийских землях таких людей называют РАГУ;ЛЯМИ, а в других регионах Российского мира возможны и другие словечки: ВЫСКОЧКА, ДЕРЕВЕНЩИНА и так далее.
В бытность мою учителем одной из частных школ в Ростове встретил я однажды свою бывшую ученицу из простой школы. Назову её условно так: Оксана. Примерная девочка была когда-то, училась неплохо, но, по каким-то признакам, я ещё тогда видел, что она из деревенской семьи и себе на уме. Но тогда я не придавал этому значения.
И вот мы встречаемся спустя много лет:
– Оксаночка, это ты, что ли? – говорю я. – Повзрослела за эти годы… Привет-привет!
А я и не знал тогда, что это было нарушением субординации – простодушный я человек!
Она оглянулась в мою сторону (я сидел на диване, а она только что вошла в кабинет и стояла), смерила меня всего с ног до головы насмешливым взглядом, а потом, узнав меня и вспомнив, многозначительно хохотнула и, ничего не ответив, отвернулась к другим людям – более значительным, чем я. И продолжила с ними прерванный разговор!
И в дальнейшем, сколько бы мы ни встречались в том самом месте, уже больше и не смотрела в мою сторону, а не то, чтобы там ещё здороваться.
Я спросил у знающих людей:
– Что это с нею?
Мне пояснили: а ты не знаешь, разве?
Нет, говорю. А что такое?
Так ведь она же любовница у такого-то Значительного Лица!
Вот так-то! Это моя бывшая ученица.
И что было дальше?
А дальше – больше. Тогда она была простою учительницею, а потом вдруг стала директором крупной ростовской школы. Я когда узнал об этом, страшно удивился: откуда у неё такие способности взялись? Когда она училась у меня в девятом классе, я бы ни за что на свете не подумал, что она так высоко поднимется – не было у неё ни особенно ярких умственных способностей, ни смекалки, ни организаторских талантов. В классе её почти все почему-то недолюбливали, она просто старательно выучивала то, что нужно и за счёт этого получала хорошие оценки, но не имела никакого авторитета; внешность у неё была невзрачная – необычно широкое лицо с хитрыми глазками… Мальчиков она явно не интересовала. И она, в свою очередь, так же относилась ко всем отстранённо, хотя никаких конфликтов с её участием я никогда не наблюдал, ибо она со всеми худо-бедно ладила… И вот – на тебе!
Но она и на этом не остановилась! Оказывается, школьное директорство для неё было лишь трамплином, и нонче она взлетела намного выше. И я – в полном смятении чувств! – думаю: не ровён час, она этак и до губернатора Ростовской области скоро дорастёт!
Так вот, весь ужас в том, что директорский корпус российских городских школ, а также контингент высокопоставленных работников народного образования (районного масштаба, городского, областного) – это всё в основном женщины, делавшие свою карьеру через постель, через угодничество и заискивание, через тщательное выполнение любой глупости, какую только прикажут. И, в основном, они все из таких вот деревенских семей, в которых не приучают здороваться со своими бывшими учителями!
Женщина, пробившаяся из грязи в князи на пост городского или областного чиновника образования, – всегда отличается необыкновенным высокомерием, наглостью, тупостью и всенепременнейшим образом – безграмотностью! Как правило, такие женщины двух слов на русском языке связать не могут, а то, что они пишут или с умным видом изрекают вслух, употребляя большое количество иностранных слов (особенно английских), можно назвать только убожеством.
Видел я эту свою Оксаночку не так давно. Она меня не узнала, да и не смотрела в мою сторону, а я узнал её сразу. Постарела моя девочка, располнела во все стороны; лицо стало каким-то грузным, одутловатым и совсем уже широченным. Голос – надменный, и всё поведение – такое же. Но, скажу честно: мой взгляд был прикован к совсем-совсем другому зрелищу. Это были ножищи – далеко не самые стройные и ограниченные сверху мини-юбкой. То ли чулки, то ли колготки с весьма эротическим и многозначительным рисунком намекали зрителю: если ты проследишь рисунок ещё выше, то уж там – то ли ещё будет! И вот от этого зрелища я и не мог оторваться! Ведь это до какой степени надо совсем ничего не соображать, чтобы такие безобразные ножищи выставлять всем напоказ!
Не представляю, как она ходит в этой своей мини-юбке по своему учреждению, где она теперь большая начальница в масштабе столицы Южного Федерального округа!

И мне приходит в голову такая фантазия: ведь у китайцев же должны быть бабы-китаянки, которых можно было бы назвать проститутками, хабалками, кугутками, карьеристками, хамками, склочницами! Они там должны быть всенепременно, как и у всякого другого народа. Могла бы китайская бабёнка, которая с трудом осилила полторы-две тысячи иероглифов, восседать в кабинете директора школы или начальника районного отдела образования?
Неужели могла бы?
Если даже там и есть такое, то статус такой женщины просматривался бы с высоты величия Китайской Культуры сразу же: что она сможет написать или прочесть при таком скромном уровне грамотности? Мне представляется, что предельно допустимый уровень для того, чтобы занимать пост директора городской школы в Китае – это знание пяти тысяч иероглифов! Эти пять тысяч – это статус, который, между прочим, можно и проверить: мало ли кто что заявит о себе, но знаешь ты необходимые пять тысяч или не знаешь – это то, что можно установить. Не знаешь – убирайся с высокого поста!
Китайцы очень жестокий народ: у них люди делятся по сортам в зависимости от того, сколько они знают иероглифов, а за взяточничество и мошенничество – публично расстреливают на стадионах.
А мы народ мягкий, ибо у нас демократия и гуманность. У нас на всех уровнях народного образования расположились люди, в большинстве своём женского пола, в большинстве своём, имеющие сельское происхождение, не блещущие ни умом, ни талантами и, обладающие в связи с этим, – очень своеобразными нравственными установками.

Между прочим, нечто похожее на китайские иероглифы есть в языках с буквенною письменностью, где написанное сильно отличается от того, что произносится. Я не буду приводить в пример арабскую письменность или, допустим, ирландскую. Я приведу два простых примера, которые всем известны: французский язык и английский.
Во французском языке – ужасные правила правописания, но они хотя бы приведены в какую-то систему. Например, в мужском имени JACQUES (Жак) читаются лишь первые три буквы, а последние четыре пишутся просто так, а слово OISEAU (птица) нужно читать как [wazo], но это всё – по правилам! Случаи, когда какое-то слово читается во французском языке не по правилам – очень редки.
В английском же, хотя и есть какие-то правила, но они, сплошь и рядом, нарушаются, и чтение слова может быть каким угодно. Например, среди числительных первого десятка только два слова написаны так, что их смог бы правильно прочесть латинянин: SIX и TEN. Если мне кто-то возразит, что слово FIVE читается по правилам английского языка, то я спрошу, а по каким правилам читается GIVE?
Но я сейчас не о том, глупо это или умно.
Французское и английское правописание – это некое условие игры, которое читающий и пишущий должен принять к сведению, если он хочет быть принятым в общество и как-то продвигаться в нём.
Русская дореволюционная орфография была довольно сложна. В смысле чёткости своих правил, она напоминала французскую, хотя, конечно, была значительно проще.
Уже сейчас раздаются вопли о том, что нам, для нашего же счастья, надобно вернуться к дореволюционной орфографии: проклятые большевики украли у нас какой-то генетический код и подсунули нам современную орфографию…
Да глупости это всё! Упрощение русской орографии после прихода к власти большевиков – это одно из немногих дел, за которое их можно похвалить. Кстати, не они это и делали. Это сделали русские учёные, и это планировалось осуществить в России ещё и до революции, и наработки о том, как это нужно сделать, уже тогда были. Большевикам спасибо за то, что допустили русских учёных до этой работы. Да и за то, что не ввели латинский алфавит – тоже спасибо.
Современная русская орфография, хотя и не безупречна, но в целом – прекрасна! И проблема у нас не в том, как её усложнить в угоду одним или упростить – в угоду другим. Нам нужен какой-то эквивалент жёсткого установления статуса человека, образно говоря, по количеству известных ему иероглифов. И такой эквивалент у нас есть, но об этом мало кто догадывается.


Глава тридцатая. Диктанту – юридический статус!
Когда я учился в Ростовском университете, была у нас такая преподавательница русского языка – Текучёва Надежда Васильевна. Женщина была суровая, и все её побаивались – и потому, что характер её казался мрачноватым, и потому, что мужем у неё был второй секретарь Ростовского обкома партии товарищ Иваницкий (супруги были на разных фамилиях), а о нём ходили не самые лестные слухи. Свирепость и кровожадность Надежды Васильевны выражались, главным образом, вот в чём: перед каждым своим экзаменом по русскому языку она устраивала диктант. Написал диктант удовлетворительно – допущен к экзамену, а не написал – не допущен. Для того, кто проскочил в университет как-то случайно, за деньги или по блату – это могло означать просто-напросто прекращение дальнейшего обучения.
Не написал – убирайся вон с филологического факультета и поступай заново на какой-нибудь другой!
Если кто-то проваливал диктант, то Надежда Васильевна выгоняла его из университета не сразу, а давала шанс остаться в нём: через месяц-другой приходи, мол, и напишешь диктант заново. А тогда и к экзамену будешь допущен. А если и его сдашь благополучно, то и учись себе дальше на здоровье.
Вот так и должно быть – свирепо!

Возвращаюсь к моим любимым китайцам.
Умные они люди, но и мы не хуже! У них система иероглифов, по которой можно определить статус человека, а у нас для определения интеллектуального статуса может служить Его Величество Диктант.
Объясню подробнее, что я имею в виду.
Берёт взятки чиновник или не берёт, мошенничает он или нет – для этого существуют следственные органы, детектор лжи, а также и общественное мнение и средства массовой информации, которые могут сделать невыносимым пребывание у власти плохого человека.
Легче, однако, предупредить преступление, нежели потом раскрывать его и наказывать человека, который может оказаться и не виновным, а просто подставленным. Поэтому я предлагаю такую вещь: проверять умственные качества и образовательный уровень российского чиновничества с помощью непременного для них диктанта. Повышаешься по службе – вот тебе диктант! А не повышаешься – всё равно диктант, но попроще.
Вопрос о честности же оставим следственным органам.
Диктант может быть и простым словарным, а не состоящим из членораздельных предложений. Написал из ста трудных слов правильно сто слов, и мы поверили, что ты грамотен, а написал девяносто пять – сделали тебе предупреждение о неполном служебном соответствии! Про девяносто из ста я и не говорю вовсе – это недопустимый уровень.

Много лет назад, когда я на какое-то время попал в кошмар частной школы «Альбатрос» и уже понял, во что вляпался, я спрашивал родителей, которые, переехав в Ростов, почему-то сразу же устраивали своих детей именно в эту школу:
– А кто вас направил сюда?
Они отвечали примерно так: вот мы приехали в Ростов, ещё ничего не знали и пошли в городской отдел народного образования. И спрашиваем: а какая школа у вас, в этом вашем Ростове, самая крутая-прекрутая? Денег-то нам не жалко – чего-чего, а такого добра у нас навалом. Вы только скажите, куда нам обратиться… И вот нам давали этот адрес. И вот мы здесь.
Иными словами: подкупленный чиновник обманывал легковерных родителей и направлял их в школу, где образование было на нижайшем уровне.
Дети в такой школе могли орать мне:
– Нам наплевать на ваши диктанты, на ваши сочинения! Мы всё равно получим аттестаты с хорошими оценками. И потом поступим в высшие учебные заведения, где будем учиться на платной основе!
Прямо так и орали – выпучив глаза от презрения к учителишке, который там что-то вякает. И сделать ничего было нельзя. Хозяйка школы постоянно повторяла учителям:
– Что бы ни случилось, я всегда буду на стороне ребёнка, и всегда виноватым буду считать учителя.
Я изумлялся: ругать ребёнка – нельзя, жаловаться родителям – нельзя, ставить двойки – нельзя, требовать выполнения домашнего или классного задания – нельзя…
Ну, нельзя – так нельзя. Да и пусть! Оно мне нужно – чужое горе? Это ведь не школа для Русского народа и не школа для интеллектуальной элиты – вроде того лицея, в котором учился Пушкин. Не так уж и хотелось учить таких детей в такой обстановке.
Хотя, конечно, противно было…

И вот прошло много лет с тех пор, как я ушёл оттуда. Читаю рекламный проспект с отзывами детей, которые окончили эту школу и теперь учатся в высших учебных заведениях: это сплошной вопль ужаса. Безграмотные выпускники благодарят любимую школу за то, что та привила им любовь к знаниям и научила грамотности…
Да и ладно!
Безграмотные или задавленные страхом учителя ничему не научили этих детей, и те пишут благодарственные тексты без точек, без запятых, с грубыми орфографическими ошибками. И сама хозяйка школы (кандидат наук!), опубликовавшая эти отзывы, ничего в них не заметила по причине собственной безграмотности. А контролирующие органы по какой-то причине не работают. Может быть, они и не подкуплены вовсе (охотно верю в это, потому что сейчас уже не те времена), а просто они не имеют такой власти – закрыть эту школу.
А ведь всё можно было бы решить с помощью диктанта – для хозяйки этой школы, для её учителей, для её учеников…

Но это я шучу, конечно. Никто таких проверок делать не будет… Хотя и не очень-то и шучу. При аресте проворовавшегося чиновника, когда он уже будет под следствием и, желательно, в тюрьме, можно было бы заставить его написать диктант – на правах следственного эксперимента. Он бы его, конечно, провалил, а тогда можно было бы и спросить у тех, кто выдвигал его на эту должность: а почему человек с таким низким уровнем грамотности был допущен к власти? И не потому ли он совершил своё преступление?
В идеале такая претензия должна иметь юридическую силу! Не знаешь русского языка, находясь на ответственном посту, покинь пост! Но такой законодательной базы – нет. А то, как боролась за справедливость незабвенная Надежда Васильевна Текучёва, – так то и тогда было необычным, а не то, что в наши времена. Легко Надежде Васильевне было такое делать при муже, который был вторым секретарём обкома партии! Другому бы университетскому преподавателю такого бы и не позволили.
При поступлении в любое высшее учебное заведение в России – одним из экзаменов всенепременно должен стать диктант по русскому языку. Не написал диктанта – не проходишь по конкурсу, вот и весь разговор.

Причём диктант должен быть одним и тем же – и для русских людей, и для нерусских. И не нужно придумывать никаких оправданий для нерусских! У нас – империя, а не автономный округ.
Я уже писал о том, как я занимался русским языком с грузинским мальчиком – и обучил его так, что он любого русского сверстника заткнул бы за пояс.
Весьма похожим образом я занимался потом и с армянским мальчиком и его сестрою, переехавшими в Россию из Нагорного Карабаха.
В Ростове много армян, и я много раз наблюдал в школах случаи, когда армянские дети знали и понимали русский язык так, как не снилось никакому русскому. Самым обычным делом было, когда армянский ребёнок писал диктант или классное сочинение лучше всех.
В свои школьные годы я дружил с калмыцким мальчиком Валеркой, который потом вырос и стал директором цементного завода в Калмыкии. Так вот, он учился очень хорошо по всем предметам и в знании русского языка никому не уступал…
Про Чингиза Айтматова все знают: писал-писал по-киргизски и сам себя потом переводил на русский язык, а потом ему надоела эта двойная работа, и он стал писать просто по-русски. То есть превратился в русского писателя!
Примеров много. Было бы желание у нерусских выучить русский язык – они бы его и учили! А пока что мы видим лишь одно желание: выбиться в люди и ничего больше.

Расскажу о том, как я проводил диктанты в хороших элитарных школах и в хороших классах простых школ. (Боюсь, однако, что уважаемая Надежда Васильевна Текучёва удивилась бы моей свирепости!)
Я никогда не предупреждал, что, мол, завтра у нас будет диктант, приготовьтесь, детки. Я всегда говорил: у нас сегодня будет диктант!
Пишем!
Все доставали двойные тетрадные листы, указывали класс и фамилию. И ждали, когда совершится полностью весь ритуал.
А ритуал был таков: я доставал книгу какого-нибудь русского писателя-классика – только дореволюционного! – и открывал её наугад сам или кого-то приглашал из класса. Где откроем – вот то самое и пишем. (Напомню, что это было в сильных десятых и одиннадцатых классах, куда дети переходят с мыслью поступить в дальнейшем в какой-то вуз.) Пишем, сколько успеем – до звонка. Если в тексте встречаются слишком трудные слова – устарелые, например, а также слова из французского языка, которыми любили злоупотреблять наши классики, то я выписывал их на доске. В крайнем случае, я пропускал предложение, если видел, что оно написано слишком уж витиевато или переполнено трудными словами. В случае такого разрыва текста я просил детей поставить многоточие в треугольных скобках. Вот так: <…>. Ибо так положено обозначать подобные пропуски.
Мои любимые поставщики текстов для диктантов – это, в первую очередь, Тургенев, у которого русский язык – самый лучший. Во вторую очередь – Достоевский, Толстой, проза Пушкина и Лермонтова. Брал и других писателей: Лескова, Куприна… Язык Чехова считаю не самым лучшим и имею к нему весьма суровые претензии. Но не об этом речь.
Брать тексты для диктантов из специальных сборников – я считал это проявлением своей слабости, но иногда прибегал и к этому источнику.
Со звонком я прерывал диктант (пусть даже и на самом интересном месте), и дети сдавали мне листки. Кстати, листки, а не тетради для диктантов – это непременное условие. И вот почему:
Работа над ошибками – это вообще святое дело. Если не проводить такой работы, то и писать диктант незачем. Но иногда я практиковал и написание диктанта заново. Дети делали много ошибок в диктанте, мы потом работали над ними. А потом, в какой-то неожиданный день я внезапно объявлял: «А сегодня у нас диктант!» И неожиданно давал этот же самый диктант. И вот тогда мы смотрели, пошла ли работа над ошибками впрок или не пошла.
Исчёрканный мною листок я отдавал детям на память. Можете выбросить, а можете поместить в рамочку и под стекло и повесить у себя дома на стене, но официальным листком, который укладывался в стопочку с другими такими же листками, было то самое, что у нас получалось после работы над ошибками.
При репетиторской деятельности такое переписывание диктанта – это уже нечто само собою разумеющееся. Переписывать в этом случае можно и не один раз, и не два.

Немного отвлекусь и вспомню об одном русском мальчике, с которым я занимался репетиторством. У него была врождённая безграмотность, которая самым причудливым образом сочеталась с хорошими умственными способностями: он прекрасно разбирался в математике, а все правила русского языка прекрасно понимал и столь же прекрасно запоминал. Но при писании текста под диктовку у него все эти знания куда-то временно улетучивались, и он выдавал ужасную ерунду. Что это было, я не знаю, но он мог написать одну строчку плохо, а вторую хорошо, а потом ещё раз плохо и хорошо. Был бы я психологом высокой квалификации, я бы вывел из всего этого какой-то график, которым можно было бы пользоваться и мне, и этому мальчику, но я такими талантами не располагаю.
Впрочем, перехожу к другой мысли.


Глава тридцать первая. А что предлагают наши враги?
Ежели говорить коротко, то они предлагают отменить вообще всё. Поскольку эта отмена «вообще всего» уже давно началась на Западе, то давайте посмотрим, что они там у себя понаотменяли или вот-вот отменят:
– Нравственность, стыд, нормальные отношения между мужчинами и женщинами – подлежат отмене;
– семья – подлежит самой решительной и самой безоговорочной отмене;
– качественное школьное образование – подлежит отмене…
И вообще: думать и поступать нужно наоборот. Если раньше думали и поступали так, то теперь нужно думать и поступать противоположным образом.
Поэтому девушка, подвергшаяся групповому изнасилованию со стороны приезжих африканцев, – просит у них прощения.
Поэтому мужчина, которого изнасиловал сомалийский негр, просит у него прощения и сожалеет о том, что беднягу заставили вернуться назад в Сомали.
Поэтому девушка, которая оказала сопротивление африканскому насильнику, оштрафована.
Поэтому араб, изнасиловавший десятилетнего австрийского мальчика, оправдан судом – дескать, бедный араб не знал немецкого и не мог понять, что мальчик не согласен.
Поэтому детям нужно ещё в детском саду объяснять, что гомосексуализм – это хорошо.
Поэтому серия мультфильмов для детей может быть продолжена лишь в том случае, ежели туда будут введены гомосексуальные персонажи.
Поэтому браки между ближайшими родственниками должны быть разрешены.
И поэтому же ведётся борьба за предоставление педофилии официального статуса…

И всё это плавно переползает к нам: Улицкая пишет про какое-то африканское племя, в котором мальчики становятся жёнами мужчин, а когда вырастают, сами берут себе в жёны других мальчиков…
И не надо было защищать Ленинград, а надо было отдать его немцам…
Не надо было вообще сопротивляться фашистам, а надо было сдаться немцам без боя. Французы сдались – и у них страна осталась целенькая, а мы не сдавались – и вон какие разрушения и жертвы поимели…
И откуда-то гадюками выползают всё новые и новые умники и предлагают:
– восьмичасовой рабочий день нужно отменить и заменить на более продолжительный…
– рабочую неделю – удлинить…
– пенсионный возраст – увеличить…
Откуда взялся такой тип рассуждений? Призываю всех, кому интересен ответ на этот вопрос, читать «Анатомию деструктивности» Эриха Фромма – он там объясняет, что такое некрофилия, и откуда она берётся. А я объяснять не берусь. Не моё это дело.

И вообще: я пишу о русском языке, о безграмотности и диктантах. Не увлёкся ли я посторонними вещами?
Нет, потому что сначала нужно понять общую тенденцию, а она такова: отменить нужно всё то, что считалось раньше хорошим и правильным, и заменить нужно на всё то, что считалось прежде неправильным и плохим. Это железная установка!
Директор института «Высшая школа образования» Московского педагогического государственного университета (МПГУ) Константин Зискин высказывает такие мысли о школе:

– Уроки со звонками на урок и на перемену должны быть отменены;
– классные комнаты – отменяются;
– оценки и любые отметки – не выставляются;
– никаких замечаний детям не делается;
– родители в школу не вызываются, а родительские собрания отменяются…

Вот это последнее – это ж и есть то самое, за что яростно бьются некрофилы: нужно уничтожить семью и передать права на владение ребёнком государству. А точнее – транснациональным корпорациям, которые подменяют теперь государства.

Кем-то подпущен слух о том, что в стране под названием Финляндия создана какая-то особая в своей прекрасности школьная система. И господин Зискин именно эту страну нам и приводит в пример: мы должны делать всё так, как делается там.
Но Финляндия и Скандинавия – это самый ненормальный в психическом и нравственном отношении регион Европы (да и всей планеты!). Именно там свирепствует педофилия, именно там пропагандируется расовое смешение, именно там отбирают детей у русских родителей – по национальному признаку (!!!). Зачем учиться у шизофреников, извращенцев и садистов, если у нас есть свои прекрасные образцы?

Впрочем, продолжу.
Бывший командир российского народного образования господин Фурсенко изрёк однажды:
«Недостатком советской системы образования была попытка формирования Человека-творца, а сейчас наша задача заключается в том, чтобы вырастить квалифицированного потребителя».
Это кто сказал – друг или враг Русского народа и других народов России?
Это сказал враг – не боящийся понести наказание за свои безумные слова.

Я тут что-то толковал, по простоте душевной, про какую-то грамотность и про какие-то диктанты, но вот что говорил на посту министра народного образования господин Ливанов (не чета мне по положению в обществе; кто я и кто он!):
«Считаю, ставить оценку за грамотность не нужно. Это сковывает, человек боится сделать ошибку и пишет совсем не так, как мог бы или хотел».
И ещё:
«Перед нами стоит задача изменить содержание технического образования. Готовить надо не разработчиков технологий, а специалистов, которые могут адаптировать заимствованные технологии».

И что делать?
Да я ж откуда знаю! Я не стратег, и я не политик. Если бы мне довелось встретиться лично с нашим уважаемым президентом, я бы ему не только высказал бы благодарность по поводу успешного возвращения Крыма в состав России, но и выдал бы кое-какие упрёки по поводу гибели нынешнего школьного образования, но он не станет слушать меня.

И что же делать простому человеку?
Учить своих детей самостоятельно. Или в школе, но – держа эту самую школу под самым жёстким контролем. Никакого доверия нынешней школе!
Совершенно точно, что ни Фурсенко, ни Зискин, ни Ливанов учить наших детей не собираются. У них совсем другие задачи.
А как бороться с фашизмом, который медленно надвигается на нашу страну?
Я не политик и не воин, а бывший учитель русского языка и литературы, ныне пребывающий на пенсии. И мне ли судить о таких грандиозных вещах? Но вот, читая недавно воспоминания о Великой Отечественной войне, я вот что узнал:
Немецкие фашисты, оказывается, очень серчали на русских недочеловеков за то, что те нарушают правила ведения войны. Вот, допустим, немцы честно-благородно идут в бой, чтобы честно поработить или убить нас, а проклятые русские нечестно падают на землю и прикидываются убитыми.
Затем пропускают немцев.
А затем перестают притворяться мёртвыми, поворачиваются и стреляют немцам в спину.
И фашисты возмущались: русские – нечестные люди!
Моя мысль: русские – молодцы! а в битве с фашизмом, в том числе и либероидным, все средства хороши!
То они говорят, что ничего страшного не будет, если отдать Китаю все Российские земли восточнее Урала; то они говорят, что ничего страшного не было бы, если бы мы отдали Гитлеру все Российские земли западнее Урала. Послушать их – и нам вообще нужно уйти из жизни! А слушать нам их и не надо, а надо жить и бороться за выживание перед лицом столь явной агрессии.
Русский народ, к сожалению, до безобразия сердобольный, и вот уже мы начинаем страдать по поводу норвежца, которого изнасиловал негр и который просит прощения у этого самого негра. Да как же так можно? Неужто этот норвежец ничего не понимает совсем? Надо же просветить человека, а то ж ведь совсем пропадёт, сердешной!
А по мне: пусть пропадает!

Вообще-то всё это очень страшно и печально: на наших глазах умирает западная половина Греко-Римской цивилизации. Уходит безвозвратно.
И какой там опыт Финляндии может иметь для нас положительное значение, коль скоро речь идёт о возрождении русской и российской школы? Что могла хорошего породить гомосексуальная, педофильская, русофобская и ювенальная Финляндия, эта глухая окраина Европы? Да ничего! Про неё нужно просто забыть.
А про что нужно помнить?
Гибель западноевропейского варианта Греко-Римской цивилизации началась то ли в конце 19-го века, то ли с его середины – тут могут быть разные мнения.
Народом, не имеющим себе равных по уму, были в Западной Европе немцы. На пике своих творческих способностей они и создали ту школьную систему, которую у них переняла Россия. Наши дореволюционные гимназии – улучшенное продолжение того, что когда-то разработали умные и трезвомыслящие немцы. И не финнам нас учить! У нас и свой опыт имеется: гимназии – женские и мужские, ученики в строгой форме, система оценок, школьные звонки, смотрители, классные комнаты, портрет императора во весь рост… Дореволюционные гимназии были лучшими в мире! И, между прочим, российский учитель получал такое вознаграждение, какое никогда и не снилось советскому учителю. Это была уважаемая профессия, а гимназия была уважаемым общественным учреждением!
От добра добра не ищут. Отменить всё это – всё равно как запретить семью, отменить различие на мужчин и женщин, а вместо уроков словесности внедрить массовое производство нецензурных надписей на заборах.


Глава тридцать вторая. Изложение
Изложение – это мощнейшая тренировка творческих способностей ученика. Попробуй-ка, напиши своими словами те мысли, которые довёл до твоего сведения учитель! Да, ты сможешь при этом, по своему хитрому усмотрению, избегать трудных слов и высказываться предложениями попроще, но бдительного преподавателя ты не обманешь – он заметит, если текст составлен слишком уж рублеными фразами.
Мне запомнилась одна девочка-армянка, которая имела феноменальную память. Она писала изложения так: просто-напросто запоминала текст наизусть, а, поскольку, благодаря своей памяти, прекрасно помнила все правила русского языка, то мне оставалось лишь положить рядом два текста – текст моего изложения и текст этой девочки – и смотреть, чем они различаются.
Оба текста были всегда совершенно одинаковы! Слово в слово, запятая в запятую.
Классные сочинения она писала примерно так же: благодаря колоссальной начитанности, она помнила огромное количество нужных фраз и целых предложений и с лёгкостью воспроизводила их в своём тексте. Не представляю, сколько бы иероглифов она могла знать, живи она в Китае, – наверное, не предельные семь-восемь тысяч, а больше!
Но на настоящих творческих заданиях она срывалась. Например, мой эксперимент с чтением сказки на чешском языке был не для неё.

Однажды я придумал вот какое задание для учеников десятого класса в одной хорошей платной школе (в школе государственной я бы на такое не решился). Задание было вот каким: написать изложение вот отрывку из поэмы Лермонтова «Демон».
Обычное изложение – как пишется? Учитель продиктовал пару раз нужный текст, а дети его по памяти и воспроизводят потом на бумаге: пиши себе и пиши то, что запомнил. А здесь я не так поступил: у каждого ученика был на столе текст поэмы Лермонтова, в который можно было смотреть – сколько угодно. А задание состояло в том, чтобы нужный отрывок поэтического текста пересказать в прозе.
И не просто пересказать, а сделать это, по возможности, очень точно. Членораздельно!
Дети стали выполнять это задание и вдруг выяснили для себя, что это невероятно трудно. Одно дело выйти к доске и как из пулемёта протараторить нужный стишок того же Лермонтова, а другое дело – пересказать этот самый стишок в прозе.
Для начала я показал детям на примере лишь одного четверостишья, как нужно работать с этим текстом:

Лишь только ночь своим покровом
Верхи Кавказа осенит,
Лишь только мир, волшебным словом
Заворожённый, замолчит…

– Давайте рассуждать так, – сказал я. – Ночь осеняет верхи Кавказа – это что такое? Что означает: осеняет?
Тут кто-то выказался:
– Осеняет – это значит покрывает!
Но кто-то другой возразил:
– Это означает: благословляет! Тут же высокая поэзия, а не просто так.
– Допустим, – согласился я. – Но как выполняется это действие?
Дети удивились:
– А что? Осеняет себе и осеняет. Ну, и что тут такого? Мало ли кто кого осеняет?
А я возражаю:
– Но при этом ночь – как бы живая, вы не находите? Она берёт и осеняет верхи Кавказа так, как будто она активный разумный деятель, а не безликое явление природы – так, что ли?
И тут в классе стали возникать разные мнения: ночь – она вроде бы как волшебная, что и понятно: это же поэма, и тут всё фантастическое, а мы должны учитывать это – у нас же изложение по художественному произведению, а не по инструкции для пылесоса.
Стали работать с текстом дальше. Я спросил:
– А что там у нас с миром происходит?
– Как что? Он замолчал! Ему сказали волшебное слово, а он заворожился и замолчал.
– А это как? – спросил я. – Если кто-то произнёс волшебное слово, и этот самый мир – будучи заворожённым, замолкает, то, господа-товарищи, кто же именно произнёс это самое слово? Назовите мне его фамилию, имя, отчество, год рождения! Ведь это слово откуда-то взялось, если кто-то произнёс его! Кто произнёс?
Все стали думать: кто бы это мог произнести это слово? Поступило предложение:
– Может быть, это был Господь Бог?
Но ему возразили:
– А где такие слова в поэме? Лермонтов ничего про это не говорит!
И тут возникли мнения:
– Да и не надо говорить! И так понятно! Это Бог!
– Это тебе понятно, а мне – непонятно! Где такой факт в тексте?
А я продолжаю:
– А мир, он что – живой и одушевлённый? Шумел-шумел, а тут ему кто-то сказал волшебное слово, и он загипнотизировался и стал после этого молчать – так, да?.. В общем, я вам показал, как нужно рассуждать, а дальше вы уж сами работайте – без меня. Это ведь у нас письменное изложение, а не урок-диспут. Всё! Приступаем!
Дети стали выполнять полученное задание, а поскольку я разрешал им думать вслух (но только не очень шуметь), то я и все их мысли прекрасно слышал, а время от времени и сам что-нибудь умное вставлял…
Я и сейчас перечитываю этот лермонтовский текст и впадаю в изумление: это как же Михаил Юрьевич умудрился написать такое? Не зря же Белинский сказал, что после прочтения этой поэмы вся его жизнь поделилась на две половины – на то, что было до поэмы, и на то, что наступило после!
Вот ещё – такой отрывок:

Лишь только месяц золотой
Из-за горы тихонько встанет
И на тебя украдкой взглянет,–
К тебе я стану прилетать;
Гостить я буду до денницы
И на шелк;вые ресницы
Сны золотые навевать...

Как это всё пересказать в прозе?
Месяц, сделанный из известного жёлтого металла… Нет, не сделанный, конечно, но просто похожий на этот металл! Допустим. И вот этот самый месяц встаёт из-за горы, но делает это тихо, то есть не издавая никаких звуков… А что, разве бывают случаи, чтобы он вставал с грохотом? Ну, хорошо, идём дальше: вот месяц, сделанный словно бы из жёлтого металла, без грохота встал из-за горы и оттуда посмотрел прямо на нашу героиню. Но, чтобы посмотреть, надо ведь быть живым! И для этого нужны органы зрения! Стало быть, и месяц, в изображении Лермонтова, тоже был живым, хотя, конечно, и производил впечатление металлического предмета…
Ладно, оставим вопрос о том, как месяц сначала прятался, а потом выбрался из своего укрытия и многозначительно посмотрел на нашу героиню, но вот другие поводы для размышления: Демон заявляет, что, мол, к тебе я буду прилетать. Как можно понять эту русскую глагольную форму?
Это называется вид глагола, а он у нас бывает совершенный и несовершенный. Глагол БУДУ ПРИЛЕТАТЬ – это несовершенный вид. И означает он следующее: я буду многократно прилетать к тебе и затем многократно улетать назад; прилетать и улетать, прилетать и улетать… Наша глагольная форма подразумевает именно такое действие. К примеру, ДАТЬ – в русском языке означает выполнить действие один раз и больше потом уже не выполнять его, а ДАВАТЬ – означает выполнение того же самого действия, но многократно. И точно так же: УКРЫТЬ – УКРЫВАТЬ, ПОДПЛЫТЬ – ПОДПЛЫВАТЬ, УЗНАТЬ – УЗНАВАТЬ. В чешском языке это самое ВА может быть и двойным – чтобы подчеркнуть б;льшую длительность действия. Оно же может быть у чехов и тройным – но это уже в сказках и в шутках, на правах сильного преувеличения.
Да, но как быть с противопоставлением ЗНАТЬ и ЗНАВАТЬ? А вот здесь – дело похуже – лингвисты стыдливо отводят глаза в сторону или просто разводят руками.
В своё время Александр Владимирович Бондарко (1930-2016) и Лев Львович Буланин (1934-2001) в своей книге «Русский глагол», которую я когда-то читывал как захватывающий приключенческий роман, высказали примерно такую мысль: что такое вид русского глагола – этого наука пока ещё до конца не изучила, но работы в данном направлении ведутся. Ждите!.. Вот мы всё и ждём; уже и гениальные Бондарко с Буланиным померли (царство им небесное!), а ответа мы так и не дождались.
И всё-таки: почему Демон собирается многократно прилетать и улетать? Почему бы ему не прилететь один раз?
А потому что он обманщик.
А почему он обманывает и не действует напрямую? Он, стало быть, чего-то боится?
И вот тут уже лингвистика заканчивается и начинается чистое человековедение… А впрочем, продолжу!
Гостить я буду до денницы – это что означает?
Денница – это солнце. То есть: гостить я буду у тебя до появления солнца – тут вопросов нет. Но опять-таки: та же самая глагольная форма: БУДУ ГОСТИТЬ. Её смыл таков: погощу, а потом улечу назад, погощу – улечу… И так – многократно.
Сны на твои ресницы я тоже буду навевать многократно: навеял – перестал навевать, а потом ещё раз навеял и опять перестал… И так – много раз.
Почему сны – золотые?
Понятное дело, что они сделаны не из жёлтого металла, а просто так же красивы, как этот металл.
Выяснили и это. Но вот опять вопрос: почему сны нужно навевать непременно на ресницы? Почему не в душу, не на очи, не на чело, не в самое сердце, не в сознание, а именно на ресницы?
А вот почему:
У спящей девушки глаза закрыты. А ресницы на её очах – это граница между сомкнувшимися веками. Если веки разомкнутся, то девушка всё увидит. Демон навевает девушке свои золотые сны так, что они попадают на ресницы закрытых глаз, а проникают ли они дальше сквозь щель между закрытыми веками – это уже для науки не совсем понятно…

В тот раз мои ученики написали по-разному это изложение, и расхождения были очень уж значительными – от блистательных работ до полного поражения! И я тогда понял, что никогда больше не должен буду давать детям задания такой трудности. Понял и другое: поэма Лермонтова «Демон» – это самый насыщенный смыслом текст во всей русской поэзии. Если что-то подобное где-то и есть, то лишь у самого же Лермонтова в произведениях меньшего размера. Возможно, у Жуковского в его переводе «Одиссеи». У Пушкина смысловая насыщенность стихов сильнейшая, но он едва ли превосходит в этом отношении Лермонтова.
А впрочем, это всё мои приблизительные суждения, сделанные мною на глазок. А тут нужны исследования настоящие, сделанные по определённой методике и с применением математики. Я даже знаю, что такие исследования уже и были, но просто мне было недосуг вникать в них.

Изложение с элементами сочинения – это то самое, что для многих людей будет в дальнейшем основным видом деятельности. Журналисты, учителя, юристы, просто чиновники – должны, по роду своей деятельности, выполнять именно такую работу: кому-то что-то внятно пересказывать, подвергая эту информацию своей собственной обработке.
Приведу в пример один поучительный случай.
Я – временно исполняющий обязанности директора частной школы и сижу на сцене в президиуме, а передо мною простирается огромный концертный зал, наполненный выпускниками школ одного из районов Ростова-на-Дону. В этом же президиуме сидят директора и всех остальных школ и всякое районное начальство этого же района, и каждый по очереди выступает. Мне тоже полагается выступить таким-то номером, но мне этого страшно не хочется, и я шепчу на ухо сидящей рядом со мною Наталье Михайловне – молодой и красивой девушке, которая была в нашей школе завучем:
– Михална, вместо меня, пойдёшь ты. Ты красивая, вот ты и выступай!
А она, по случаю этого мероприятия, вырядилась в шикарное длинное платье. Да ещё и брильянты на ней какие-то висели – не знаю, впрочем, настоящие или не очень.
Наталья отвечает:
– Хорошо. А что нужно сказать?
И я шёпотом объясняю ей: высказать все мысли нужно по четырём пунктам. В первом пункте скажешь то-то и то-то, во втором – то-то и то-то, в третьем то-то и то-то, а в четвёртом – то-то и то-то. Поняла?
Она отвечает: поняла.
– Смотри, – говорю, – не перепутай пункты.
Объявляют нашу школу, и Наталья царственно проходит к микрофону в своём шикарном платье, поблёскивая своими украшениями. И произносит речь в точности по тем четырём пунктам, что я ей назвал. Гром аплодисментов, она возвращается на место, и выступает представитель уже какой-то другой школы.
Платье и потрясающие внешние данные девушки – это, конечно, было очень важно. Но меня здесь поражает совсем другое: я указал ей пункты её речи и лишь очень коротко обозначил содержание каждого отдельного пункта. А уже саму речь произнесла Наталья. Она наполнила мои пункты своим интеллектом (а она была девушка начитанная и совсем не дура), и у неё нашлись нужные слова и нужные фразы, чтобы высказать нужные мысли.
Скажем так: это у неё было устное изложение с элементами сочинения. И это была жизнь, а не тренировка в классе. Она выдержала маленький экзамен, и у неё всё отлично получилось. Между тем, остальные выступающие, мягко говоря, не блистали интеллектом: говорили сбивчиво, слишком длинно, перескакивая с одного на другое. Наталья была единственным человеком, который выступил чётко и членораздельно. А уж то, какое на ней было платье и какими данными обладала её фигура – это дело десятое. Там и другие молодые красавицы выступали, но с такими речами лучше бы они корм скоту задавали где-нибудь на ферме, чем вот так: вышла в мини-юбке и с вываливающимися грудями на сцену, а сама – ни бэ ни мэ.

Однажды один крутой ростовский юрист приехал ко мне домой вместе с женою и сыном. Я, мол, от такого-то нашего общего знакомого. Я говорю: пожалуйста. И он попросил меня протестировать на его глазах сына, чтобы понять, что из него получится.
На какое-то время он выставил мальчишку за дверь, а сам, наклонившись ко мне и покрутив пальцем у виска, тихо спросил:
– Вы мне скажите – только честно! – дурак он у меня или нет? У меня иногда складывается ощущение, что он законченный кретин!
– Посмотрим, – сказал я уклончиво.
Глянул на маму и внутренне ахнул: она тихо плакала.
– Зовите сюда! – скомандовал я.
И мальчишка вернулся к нам в комнату.
Оказывается, ему очень легко даётся математика, и он страшно любит технику, но мечты о будущей карьере у него совершенно особые – какие-то невероятные.
Он у меня написал маленький диктант довольно сносно, но когда дело дошло до изложения с элементами сочинения, он это задание провалил с треском.
Я спросил мальчика:
– Кем ты хочешь стать?
Он ответил:
– Юристом! Как папа.
– А почему?
– Хочу быть большим начальником и получать много денег.
Я ему честно сказал:
– Но у тебя очень плохо получается пересказывать мысли, а юрист именно это самое и должен делать.
– Да и ладно, – сказал он. – Зато я буду большим человеком.
Тут папа и мама стали кричать на него, что это совсем не так просто, как он думает. Шёл бы ты лучше поступать в технический институт – мы бы тогда и горя не знали! Ну, какой из тебя юрист?!
Я спрашиваю мальчика:
– Юрист должен знать много законов. Ты готов к такому труду?
Он ответил:
– Готов!
– А давай проверим? – предложил я. – Я сейчас проведу с тобою простенькое устное изложение.
И я ему назвал все военно-морские воинские звания: матрос, старший матрос, старшина второй статьи, старшина первой статьи и так – до адмирала.
Он сказал, что не запомнил и что я слишком быстро говорил и попросил повторить все слова.
Я повторил весь список воинских званий, и тогда он, сбиваясь, кое-как пересказал их.
Тогда я перечислил ему все сухопутные звания: рядовой, ефрейтор и так – до генерала-армии. И опять он сразу не запомнил всей последовательности, и мне пришлось снова ему всё перечислять.
Но потом у меня возникли новые задания: а ну-ка назови все военно-морские звания в обратном порядке, а ну-ка скажи, какому званию в сухопутных войсках соответствует капитан второго ранга?
И он все эти задания уже откровенно провалил.
А я сказал ему, что я этот тест проводил с огромным количеством учеников в разные годы. Сильные ученики все эти мои задания по тесту проделывают у меня с лёгкостью. Да и средние – тоже. А так, как выполнил этот тест ты, его выполняют только самые-самые слабаки.
Мальчишка насупился и молчал. А я продолжал: а ещё ведь у меня в запасе есть тест на запоминание названий степеней родства. А это: шурин, деверь, свёкор, свекровь, сноха, ятровь… Я объясняю детям, что означают эти слова и прошу потом сказать, как называется брат мужа или как – сестра жены. И дети твоего возраста и даже помладше выполняли такое задание! Ты выполнишь?
Мальчик приуныл. Честно признался: не выполню.
И тогда я говорю ему:
– А давай теперь ещё один тест проведём?
Он уныло согласился: давайте!
Я взял лист бумаги и нарисовал ему схему корабля: вот это называется киль, это шпангоуты, это пиллерсы, это бимсы, это стрингер, это бакс. А теперь перейдём к рангоуту! И я снял со стены дореволюционную картинку, которая называлась так:
БОКОВОЙ ВИДЪ СУДНА НА ВС;ХЪ ПАРУСАХЪ.
И я обрушил на него сведения о бушприте, утлегаре, бом-утлегаре, о колонне мачты, о стеньге, о гике…
Ему всё это было ужасно интересно, и он почти всё повторил правильно.
И я ему сказал:
– Ну, теперь тебе понятно, что у тебя склонность к технике, а не к юриспруденции?
Мальчишка мне не поверил и продолжал уныло бубнить, что хочет стать юристом – как папа. Но родители были совершенно поражены теми опытами, которые я поставил на их сыне. Отец кричал:
– А я тебе – что говорил? Твоё предназначение – техника!
Мать поддерживала отца и опять плакала.
Кончилось тем, что папа заплатил мне какие-то весьма приличные деньги, хотя я ничего не просил. И они ушли.
Не сомневаюсь, что дальнейшая судьба этого мальчика решалась потом в тесной связи с моими тестами. Даже если он потом и упёрся и настоял на своём, то и тогда мысли о том, что он выбрал неправильный путь, не дали бы ему покоя. Впрочем, думается, родители должны были убедить его в выборе правильного направления жизни.


Глава тридцать третья. Сочинение
Сочинение – это высшее достижение школьника.
Сочинение показывает тебя всего – чему ты учился и чему не научился, какое ты воспитание получил дома и от государства, какие у тебя представления о жизни. И чего ты стоишь.
(Про медальные сочинения говорить не хочется, потому что в наше время такие вещи делаются либо за деньги, либо по знакомству. Или так: учи;теля могут заставить писать медальное сочинение какому-нибудь ученику – даже и не за взятку, а без всякой платы. Просто под угрозою увольнения… Что делать с этою тёмною стороною современной школьной жизни – не знаю. Просто оговариваюсь: все мои рассуждения по поводу сочинений не касаются выпускных сочинений, а медальных – так в первую очередь!)

Домашнее сочинение – это не всегда хорошо. Потому что дома ребёнок может писать сочинение и с родителями, и с помощью книг, а чаще всего – с помощью Интернета. Хотя с очень хорошими классами я такое – в виде исключения! – практиковал: задавал сочинения на дом. Это были случаи, когда я точно знал: дети будут работать самостоятельно.
Поэтому правило нужно ввести такое: у школьников должны быть только классные сочинения! Но в этом правиле возможны редкие исключения.
Обычно я поступал так: сообщал, что на следующей неделе мы будем писать сочинения по таким-то темам. И выписывал эти темы на доске – штук десять. Каждая тема получала свой номер. И к каждой теме мы всем классом и под моим руководством сочиняли план.
В назначенный день я объявлял: пишем сочинение!
К доске выходил один из учеников и тянул жребий. Допустим, у нас было запланировано десять тем – каждая со своим номером. А вытянуть нужно было лишь четыре номера. Какие номера получились по жребию, вот по тем темам и пишем. Поэтому заранее написать сочинение дома и принести его затем в класс было рискованно – напишешь, допустим, сочинение на тему номер два, а эта тема не выпала по жребию.
Такая система хорошо срабатывала.

Что нужно сделать, чтобы написать хорошее сочинение на русском языке? Не так уж много:
1) Нужно родиться умным, а не дураком, здравомыслящим, а не легкомысленным.
2) Нужно обучиться русской грамоте (орфографии и пунктуации – в том числе) и много читать художественной литературы – прежде всего, русской. Сюда же следует отнести знание большого количества русских стихов наизусть – чем больше знаешь, тем лучше.
3) После чего нужно сесть за стол и составить план заданного тебе сочинения, ибо писать без плана совершенно невозможно.
4) И затем нужно написать сочинение.

Всё. Ничего больше.
Некоторые думают, что есть какие-то другие пункты вдобавок к этим четырём. Спешу заверить: их нет. Пунктов ровно четыре, а не пять и не десять.
Многие убеждены в том, что сочинение можно написать как-то иначе – вообще без участия этих четырёх пунктов, с участием каких-то других пунктов. Пусть думают! Тут уже ничего не докажешь, потому что это безумие.
Подавляющее большинство нашей современной молодёжи никаких книг не читает, правил орфографии и пунктуации не знает, но зато имеет завышенную самооценку и компьютер под рукою. Из компьютера можно скачать любой текст, а завышенная самооценка поможет тебе после этого считать, что ты умный, а не дурак, и что ты поступил верно.
Если у родителей денег много, то при безграмотности можно поступить на платной основе куда угодно, а там, давая взятки преподавателям, пройти весь курс обучения и получить нужный диплом.

Скажу суровую правду: эпоха сочинений в отечественном школьном образовании отмирает. По каким-то признакам, можно даже и так сказать: эта эпоха завершилась полностью. Осталась в прошлом!
Но я скажу правду ещё более суровую: если школьное сочинение совсем исчезнет – под ударами американских агентов сверху или мощным бездействием народных масс снизу, – то это будет означать конец Русской нации, Российского государства и Русской цивилизации. Если сочинение отменить ввиду его бесполезности или по каким-то другим разумным причинам, то через какое-то время мы получим фантом Российской империи, а не саму империю. И ещё через некоторое время и этот фантом исчезнет вместе с остатками русской государственности.
Сочинение в школе должно существовать – во что бы то ни стало! И оно должно быть высшим проявлением разума нашего школьника!

Все возражения знаю наперёд, поэтому сам же их и опишу.
Можно уподобиться Григорию Явлинскому и сказать так: давайте-ка сочинение отменим на ближайшие двадцать лет – всё равно же никто из наших детей ничего не пишет разумного и грамотного, а когда через двадцать лет поумнеем, вот тогда и возродим его.
Не будет у нас этих двадцати лет! Нам их никто не даст. Или сейчас же начинаем учить детей писать сочинения, или погибаем – вот и весь сказ.
Но, как говорится: я зла не помню – я его записываю.
Поэтому вспоминаем теперича, что сказал по данному вопросу товарищ Фурсенко:

Недостатком советской системы образования была попытка формирования Человека-творца, а сейчас наша задача заключается в том, чтобы вырастить квалифицированного потребителя.

Поясню ещё раз, что означает сказанное им в переводе на русский язык: пока ты умеешь писать сочинения, ты творец, а когда ты писать их не умеешь, а передираешь их откуда-то, то ты потребитель – квалифицированный, правда, но что это меняет?
А вот ещё более точный перевод на русский язык той же самой фурсенковской мысли:
Пока ты пишешь сочинения самостоятельно – ты свободная личность, а как только ты перестаёшь писать их самостоятельно, то ты уже раб. И это то самое, что от тебя и требуется!
Фурсенко – враг России. Сознательно или бессознательно он служил в качестве агента, засланного к нам из вражеских стран. (Если бессознательно, то тем хуже для него!)
Ну а поскольку я человек не злопамятный, а злозаписывающий, то не грех будет ещё разок процитировать и точные слова товарища Ливанова:

Перед нами стоит задача изменить содержание технического образования. Готовить надо не разработчиков технологий, а специалистов, которые могут адаптировать заимствованные технологии.

Теряюсь в догадках и не могу понять, кто из этих двоих сильнее ненавидит и презирает Россию – Фурсенко или Ливанов, поэтому оставляю эту тему для других исследователей, а сам приспосабливаю гениальное изречение Ливанова к нуждам вот этой самой главы, в которой я говорю о сочинениях.
Вот что получится:
Сочинений писать не надо – это же творчество, а нам оно не нужно. Надо просто брать чужие тексты и приспосабливать их к нашей действительности. Иными словами: нужно писать изложения, а не сочинения. Можно – изложение с творческим заданием. Пересказал грамотно чужие мысли, немного и своего добавил, чтобы сойти за умного – ну вот и хватит!

Не знаю, что я такое делал в хороших классах простых школ и в хороших платных школах, но там у меня дети почему-то верили мне и писали сочинения самостоятельно. Считалось унизительным или просто неправильным писать их как-то иначе.
В трудных классах и в трудных школах могло быть только списывание и ничего больше.
В школе «Альбатрос» дети поднимали меня на смех, когда я говорил им, что нужно учиться писать сочинения самостоятельно.
– Зачем? Мы же пойдём поступать в университет на платной основе!
Это всегда говорилось старшеклассниками в наглой и развязной форме, и ничего поделать было нельзя.
Я не приходил в ужас и относился к этому спокойно: не хотите учиться – да и чёрт с вами! Среди детей младше девятого класса там попадались и хорошие ребята, но старшеклассники все были только испорченными людьми.
Но вот другой пример: в настоящей элитарной школе учится невероятно умная девочка, дочь умнейшего и честнейшего человека. Она пишет не просто блистательные сочинения, а настоящую русскую прозу. Это прирождённая писательница! Поскольку я дружил с её отцом, я пользовался у неё особым доверием, и она однажды показала мне свои дневники: две общих тетради, которые я с интересом прочёл.
А там было вот что: я мечтаю о таком-то мальчике, а другой мальчик посмотрел на меня как-то странно, и теперь этот его взгляд нейдёт у меня из головы… Постылый! Прочь из моего сердца!.. И вся эта девчачья чепуха написана без ошибок, замечательным литературным русским языком, и из всего этого можно заключить, что она не развратная и не похотливая, а просто наивная мечтательная девочка… Но мне почему-то так стало скучно от этой писанины!
По некоторым жизненным вопросам, отражённым в её дневниках, я высказал ей дельные замечания, и она поверила мне: да, это всё чепуха, и писать этого всего больше не надо. Ой, и что же теперь делать?
А пока я всё это говорил ей, мы шли с нею по городу Ростову-на-Дону, и как раз оказались в том месте, где сейчас стоит памятник святому покровителю Ростова – Димитрию Ростовскому. А тогда этого памятника ещё не было, и на эту площадь из близлежащего базара сгребли огромную кучу мусора, каковую как раз сейчас и сжигали. Костёр только разгорался, а я посмотрел на него и предложил:
– А давай сожжём эти твои дневники?
Она почувствовала несказанное облегчение от этого моего предложения и согласилась на него. Я подошёл к костру и бросил туда обе толстых тетради.
Моя ученица испытала просто радость от этого. Вместе с этими умными и высокохудожественными записями от неё ушли какие-то тяжеловесные мысли. Ей не нужно было больше входить в роль русской писательницы, владеющей прекрасным слогом, ей теперь нужно было просто заниматься своими школьными делами и готовиться к скорому поступлению на физико-математический факультет, ибо у неё ещё были и выдающиеся способности в области физико-математических наук.

Однажды в настоящей элитарной школе, где я когда-то работал, я обидел девочку-старшеклассницу. Она сидела на уроке, и у неё слёзы текли по щекам от обиды, которую я нанёс ей.
Дело было в том, что она написала такое необыкновенно хорошее классное сочинение, что я просто отказался верить в то, что она его не содрала откуда-то…
И потом я убедился в том, что она и впрямь написала это всё сама, что она невообразимо талантлива, ну, и конечно, у неё попросил прощения. Ну, и конечно – она меня простила.
Потрясающая была девочка! Вместилище необыкновенных талантов. И, кстати, очень красивая. Но – увы-увы! – она потом, получив высшее образование, уехала в Австралию, и все свои таланты, всю свою красоту и все свои драгоценные гены увезла туда – в дар непутёвым англосаксам. А жаль!

Под конец этой главы позволю себе немного предаться ностальгии. Все сейчас кричат: какой прекрасный Советский Союз мы потеряли! А я кричу: какую прекрасную Российскую империю мы потеряли в 1917-м году! Я убеждён в том, что восстанавливать нужно именно её.
Вот некоторые темы сочинений, которые были в российских гимназиях начала 20-го века:

Для младших классов:
– О том, что видела птичка в дальних землях.
– История постройки дома и разведения при нём сада.
– Великаны и пигмеи лесного царства.

Для детей 11-13 лет:
– Замирание нашего сада осенью.
– Река в лунную ночь.
– Лес в лучшую свою пору.
– Встреча войска, возвратившегося из похода.
– Дедушкин садик.

Для старших гимназистов:
– Слово как источник счастья.
– Почему жизнь сравнивают с путешествием?
– Родина и чужая сторона.
– О скоротечности жизни.
– Какие предметы составляют богатство России и почему?
– О высоком достоинстве человеческого слова и письма.
– О непрочности счастья, основанного исключительно на материальном богатстве.
– О проявлении нравственного начала в истории.
– На чём основывается духовная связь между предками и потомками.

И теперь я должен что-то сказать об этом.
Но у меня ведь эта книга написана в виде записок. А это такой жанр, в котором позволительно многое: обличать, клеймить, поучать, пускать слезу, предаваться фантазиям… Это ведь записки, а в них – что хочешь, то и изрекай. Вот я сейчас, в рамках этого самого жанра, и позволю себе роскошь удержаться от морали и хитромудрых комментариев. И просто подавленно помолчу.


Глава тридцать четвёртая. Лучшее – враг хорошего, или Слишком хорошо – это нехорошо!
В современных школах никто не читает никаких произведений, положенных по программе. Лишь самые лучшие ученики заглядывают в учебники или в Интернет, и узнаю;т оттуда содержание изучаемого произведения. На урок многие дети приходят без текстов, поэтому о каком сочинении по литературному произведению может идти речь?
Отвечаю: речь может идти только о домашнем сочинении. Детям говорят: пишите дома на такую-то тему, и дети пишут – скачивают из Интернета.
А классные сочинения пишутся у нас в стране так: объявляется, что такого-то числа мы будем писать в классе сочинение на такую-то тему. Или на несколько заранее сообщённых тем, из которых можно будет выбрать, по своему желанию, любую. Дети пишут дома то, что нужно (опять же – сдирая всё из Интернета), и приходят на урок с уже написанным сочинением.
И, таким образом, идея сочинения убивается полностью. Напрочь! Ибо это не сочинение, а издевательство над здравым смыслом. И так происходит практически во всех школах всей России…

Мне не все поверят (да и подумаешь!), но у меня в хороших классах одной элитарной школы было так: сколько учеников сидит в классе – столько и текстов у каждого в руках. И каждый ученик – читал текст не поверхностно, а по-настоящему. Дети читали у меня и «Записки охотника», и «Тихий Дон», и «В круге первом» – всё с жадностью прочитывалось и потом ещё и обсуждалось на уроках.
Дело было в начале лихих девяностых, когда многое было возможно, из того, что невозможно сейчас.
Роман Гофмана «Эликсир дьявола» (он же «Эликсиры сатаны» – в других переводах), который не входит в обязательную программу, – читали все, и он у каждого ученика лежал на столе. И я рассказывал детям о художественных открытиях Гофмана и о том, какое влияние они оказали на всю русскую литературу 19-го века.
И дорассказывался!

Однажды мы писали домашнее сочинение по роману «Война и мир». Роман был прочитан всеми без исключения, у всех были свои мнения, свои мысли, и все жаждали высказать их в сочинениях. Я предложил детям на выбор несколько тем, но допустил и писание сочинения – на свободную тему. Дескать, пиши – как хочешь, лишь бы это было о «Войне и мире» Толстого.
Мальчик Миша спросил:
– А можно – я немножко пофантазирую в своём сочинении?
Я разрешил: можно, но только, чтобы это было по делу, а не просто так.
Миша согласился и, придя домой стал писать…
Чтобы не томить читателя, я своими словами перескажу то, что он выдал в своём сочинении. Но предупреждаю: всё чистая правда, и я ничего не выдумал и даже не преувеличил.

Миша, который прочёл не только роман «Эликсир дьявола», но и сказки Гофмана, начал своё сочинение с того, что ему однажды приснился удивительный сон.
Якобы он изобрёл такую волшебную жидкость, что, ежели взять с помощью пипетки одну каплю этой жидкости и капнуть в книге на имя одного из героев данного литературного произведения, то этот герой тотчас же оживёт.
Он так и сделал в своём сновидении: пришёл однажды ночью в большое и таинственное помещение огромной библиотеки, зажёг свечу и стал искать на полках роман Толстого «Война и мир». В это время за окнами библиотеки хлынул ливень, засверкали молнии, и грянул оглушительный гром. Дождь неистово хлестал своими беспощадными струями по окнам библиотеки, и в это же время раздался вдруг чей-то зловещий хохот. Миша посмотрел по сторонам и увидел, что в углу библиотеки сидит некий зловещий человек, который хохочет при каждом ударе молнии.
Несмотря на это, Миша нашёл роман Толстого «Война и мир», раскрыл его на нужной странице, взял пипетку и капнул из неё на слова «Пьер Безухов». В растёкшейся капле тотчас же появилось лицо Пьера Безухова. Пьер посмотрел на Мишу, поздоровался с ним и представился: я Пьер, мол, Безухов. После чего стал рассказывать о себе всё, что с ним было в романе – то он там стрелялся на дуэли, то оказался на Бородинском поле…
А пока он всё это рассказывал, под сводчатыми потолками мрачной и таинственной библиотеки раздавался зловещий смех того самого человека.
Ну и потом Пьер Безухов закончил свой рассказ, попрощался и исчез.
И на этом сочинение закончилось.

Всё бы ничего, но Миша давал это сочинение почитать своим одноклассникам, и те были глубоко потрясены им и, когда наступил нужный день и мы должны были обсуждать наши сочинения, дети с волнением ждали моего мнения: что скажет Владимир Юрьевич!
Я сказал, что это всё ужасная чепуха. «Война и мир» обыкновенная книга, и зачем было идти ради неё в какую-то библиотеку, где почему-то нет электричества, когда её можно просто взять у себя дома и читать себе спокойно… Струи дождя и пипетка – это тоже что-то непонятное…
Но самое главное: сочинение не должно содержать в себе пересказ событий изучаемого произведения! Оно должно содержать в себе мысли автора по поводу того, что он прочёл в данном произведении, как он это понял, какое на него всё это произвело впечатление.
А здесь что?
Пересказ событий. Скучный пересказ.
– Но вы не можете отрицать, что это гениально! – закричал один из мальчиков.
– Могу, – ответил я. – Я очень даже отрицаю это.
Тут среди Мишиных друзей начался переполох, и тогда один из них – всегда изысканно одевавшийся и с лицом одухотворённого художника – сказал:
– А как вы относитесь к тому, что Миша обличил в своём сочинении сталинизм?
Я изумился:
– Какой сталинизм? Там разве было что-то про сталинизм?
– Ну да! Разве вы не поняли?
– Не понял, – честно признался я. – Где там про сталинизм?
– Ну как же! Как же! – закричали Мишины друзья. – А тот мрачный человек, который сидел в библиотеке и зловеще хохотал – разве вы не поняли, что это и есть Сталин?
– Не понял, – сказал я. – В сочинении про это ничего не сказано.
– Но вы могли бы и догадаться!
Я удивился:
– А как бы я догадался? Наша тема: «Война и мир» Льва Толстого, писать про Сталина я вам не задавал… Мне просто в голову не пришло, что это Сталин. Но даже если и Сталин, то – что дальше?

Где я допустил ошибку?
Во вседозволенности.
Нет, не в смысле поведения, а в смысле обилия мнений, которые обсуждались на наших уроках. Я рассказывал детям о том, как Пушкин написал «Капитанскую дочку» под впечатлением от сказочной пьесы Гофмана «Принцесса Бландина», о том, что Раскольников у Достоевского восходит к монаху Медарду в романе Гофмана «Эликсир дьявола»… Всё это было ужасно интересно, вызывало живейший отклик, но это было избыточное знание. У детей возникало ощущение того, что и они тоже всё могут – вот сейчас сядем и напишем роман (и такие случаи были: писали!!!), а надо было действовать попроще и построже.
Мишу я тогда заставил заново написать сочинение, и он выдал что-то скучное и безликое – в знак протеста против того, что я ограничиваю его полёт фантазии.
Поскольку это была школа с математическим уклоном, то Миша с блеском поступил затем на физико-математический факультет, но через год бросил его и уехал в Америку. Там он устроился в жизни благополучно и таким образом, что получать высшее образование ему стало совсем уже не нужно. Знай бы я наперёд, что он поедет туда, я бы ему за сочинение про пипетку и про Пьера Безухова поставил бы пять баллов, да и не мучился бы. Пускай едет – куда хочет! Я не обязан поставлять Америке высокоморальных, начитанных и грамотных граждан. Да ей такие и не нужны.


Глава тридцать пятая. Схема
Я большой выдумщик по части составления всяких схем, в которых объясняются трудные случаи русской орфографии или пунктуации. Не нужно думать, будто в таких схемах таится какое-то волшебство и что чем остроумнее твоя схема, тем лучше удастся втемяшить материал в головы учеников. Но, между прочим, таблица умножения – это ведь тоже своего рода схема и условность, а как здорово помогает! Да ведь и таблица Менделеева – тоже. Схемы могут быть весьма полезны, хотя чересчур сильно уповать на них не стоит. Без таблицы умножения считать каждый раз в отдельности было бы очень тяжело, но и с таблицею умножения всё равно остаются трудности – например, эту таблицу нужно учить наизусть, а это тяжёлая и нудная работа. Да если и выучить наизусть, то её ведь потом ещё как-то применять надо. А это ещё тяжелее!
Но однажды – много лет тому назад – я разработал довольно простенькую и одновременно хитроумную схему, которая полностью объясняла всю пунктуацию во всех без исключения русских предложениях – простых и сложных, со всеми без исключения разновидностями оных.
Честно скажу: схему я разработал не в гордом одиночестве, а с помощью необыкновенно умного и талантливого 9-го класса «А» в той школе, где когда-то была директрисою прекраснейшая женщина (кстати, сельского происхождения!) по имени Галина Васильевна.
И потом я, с помощью этой схемы, стал просвещать детей и выяснил, что она работает так хорошо, что весь курс русского языка в 9-м классе, с помощью этой схемы, можно пройти за половину учебного года – и то, если не очень стараться или если класс попался тяжёлый, или если встречать слишком уж сильное сопротивление от жизненных обстоятельств. А так-то весь курс можно было бы пройти и побыстрее – за одну четверть, если хорошо поработать… Или за один месяц.

В поездах частенько бывают всякие интересные встречи с интересными людьми. Как раз в те годы я поехал в Москву и в своём купе разговорился с парнем лет двадцати пяти. Он не знал, что я учитель, и, читая свою книгу, невзначай заметил, что вот, мол, он читает-читает и всё пытается понять, как нужно ставить эти проклятые запятые, но понять никак не может.
Я сказал:
– А в школе ты же это всё проходил?
– Да проходить-то проходил, но как-то ничего не запомнилось.
По косвенным признакам, я понял, что парень не дурак, и тогда я говорю ему:
– А хочешь, я тебе объясню всю пунктуацию за двадцать минут?
– Хочу! – говорит.
Мы засекли время, и я спокойно уложился в обещанные двадцать минут, применив вот эту самую схему.
Парень был просто потрясён.
– И это всё? – спросил он.
– Всё, – подтвердил я. – Я от тебя ничего не утаил.
– Я не думал, что всё так просто!.. Но почему нам всего этого не говорили в школе, а заставляли учить совершенно по-другому?
– А этого уж я не знаю, – сказал я.
Спустя несколько лет после изобретения остроумной схемы я снова оказался в сфере влияния той самой школы, где командовала Галина Васильевна. Я был на двух работах, и основною работою считалась как раз работа в этой школе, хотя б;льшая часть доходов ко мне поступала от преподавания частным образом.
Мне опять попались девятые классы, и, чтобы читателю было понятно, поясню: именно на этой ступени школьного образования заканчивается обучение русскому языку. В десятом и в одиннадцатом классе может быть только повторение и закрепление, но ничего нового дети уже не учат.
Ну, и стал я, по своему обыкновению, учить детей по своей схеме. И тут меня срочно вызывает завуч Татьяна Юрьевна, филолог по образованию. Оказывается, на меня поступил донос со стороны какого-то ученика (не сомневаюсь, что это была девочка). И вот эта Татьяна Юрьевна, вместо того, чтобы разобраться, а не принимать сходу чей-то донос на веру, начинает орать на меня:
– Вы что тут устроили?.. Вы что тут у нас   самый умный, да?.. На каком таком основании вы утверждаете, что какая-то там ваша схема – самая правильная?

Ведь это был самый настоящий бабский бандитизм, и   вот по каким признакам:
1) Она с самого начала категорически заявила мне, что я в чём-то виноват (презумпция виновности!).
2) Она могла бы спросить меня: а что это за схема? Поделитесь опытом!
3) Она могла бы посмотреть на схему и сказать, что она неправильная, и у неё у самой есть схема получше моей.
4) Она могла бы озаботиться нравственностью доносчика, да и своею собственною нравственностью тоже: хорошо ли она поступает, пользуясь непроверенными обвинениями, и вот так – сходу?

Мне надо было бы ответить: да, я самый умный, и ты, дрянная и тупая бабёнка, могла бы и поучиться у меня! Но я так не сказал. Я бы мог пожаловаться на неё Галине Васильевне, которая всегда защищала меня и всячески выручала. Но я не стал делать это. А просто отошёл в сторону и работал себе по-прежнему так, как находил нужным.
Татьяна Юрьевна – это типичная склочница и человеконенавистница, тупая и бессовестная. И она являет собою образец поведения аморальной женщины в учительской среде. Вот уже сколько лет прошло, а не могу отплеваться после этого её поступка. Словно бы измазался какими-то нечистотами!
Но – речь сейчас не об этом.
Я вот что думаю: вот я изобрёл умную-преумную схему, очень просто объясняющую пунктуацию в русском языке, а в наших учебниках ничего подобного нет даже и близко. И я успешно довожу эту свою наработку до сведения детей, и они, с моею помощью, успешно постигают трудную русскую пунктуацию.
И, стало быть, я умный, а составители учебников – дураки?
Так?
Так-то оно так… Да только не совсем!
Ибо что будет, ежели в Китае найдут способ довести до сведения каждого без исключения китайца десять тысяч иероглифов?
Все китайцы станут гениальными, с их точки зрения.
И что делать, ежели в Китае отменить иероглифы совсем, заменить их буквами и опять же – сделать, тем самым, знания общедоступными?
Будет то же самое.
И как в этих двух случаях можно будет сортировать людей по качеству?
Не сомневаюсь, что придумали бы что-то новое и совсем другое. Но знание письменности перестало бы служить средством распределения людей по уровням качества. И вообще: письменность в Китае утратила бы тогда ореол чего-то священного и божественного.
Вот то же самое и у нас!
Трудность постижения тайн русского правописания – это должно быть непременным условием нашей жизни. Постоянное упражнение для ума – должно быть! Пишешь – вот и соображай, что и как пишешь, а коли будешь писать так, как захочешь, то это конец благоустроенному обществу. Это анархия. Что сейчас и происходит.
Какая грамотность свирепствует в Интернете – это все знают. Это одно сплошное безобразие, которое невозможно никаким образом проконтролировать. Ибо установки на правильную грамотность должны сидеть в самом человеке, а таких установок нет: мат-перемат, хамство, высокомерие и сплошная безграмотность.
Так же выходят и нынешние книги для чтения.
Так же выходят и новые школьные учебники.
При советской власти грамотность в издаваемых книгах носила характер документа или приказа, который подлежит исполнению. Тоталитарный режим способствует укреплению грамотности. Но при той же советской власти выходили и бестолковые учебники по русскому языку с противоречивыми правилами и с точками в заглавиях, каковые точки не должны были ставиться! Не всё было идеально и тогда…
И вот что мне приходит на ум:
В немецких концлагерях людей заставляли переносить брёвна с места на место: отсюда – туда, а оттуда – сюда.
Зачем это делалось?
Чтобы нагнать страху на заключённых.
Академик Лихачёв описывал, что всех новоприбывших в советский концлагерь, просто били палками при входе. Идёт колонна входящих людей, а по бокам стоят какие-то уроды и бьют-бьют-бьют идущих.
Зачем?
А чтобы людям страшно было. Чтобы они с самого начала понимали, куда они попали.
Скажу ужасную вещь, и меня, быть может, не все поймут правильно: хорошая грамотность – это своего рода концлагерь с жестокими порядками. Попал туда, а там – и того нельзя, и этого нельзя, а можно только то, что предписано жестоким лагерным начальством. Человек, попавший в грамотность, с тоскою озирается по сторонам, смотрит куда-то вдаль – туда, где свобода, и думает: «Эх, вырваться бы на волю! А там бы и писать так, как мне хочется, а не так, как заставляют эти проклятые надзиратели!»
Но пребывать в таком грамматическом концлагере – жизненно необходимо. Если учредить безграничную свободу правописания, то исчезнет всё – и грамотность, и нравственность, и государственность. И наступит анархический ад.
Поэтому человек, особенно на стадии своего обучения в школе, должен, образно говоря, и брёвна перетаскивать с места на места, и выслушивать окрики надзирателей: шаг влево, шаг вправо – расстрел на месте!
Так нужно!
Человек должен пройти через все испытания жестокого правописания. И тогда из этого человека выйдет толк. Я вполне допускаю, что был не очень-то и прав, когда стремился упростить выучивание трудной информации. И Татьяна Юрьевна, которая тогда наорала на меня, она, конечно, дрянь, но она в чём-то была права.


Глава тридцать шестая. Суровый приговор русских числительных
Все современные медалисты – те, кто только готовится получить медаль, или те, кто уже получил её, – это всё люди, весьма значительно отличающиеся от тех медалистов, которые были раньше. Не спорю: и в прежние времена были такие случаи, когда медаль доставалась выпускнику только за то, что его отец работает директором завода-гиганта и оказывает ощутимую помощь школе. Но в большинстве случаев дети получали медали заслуженно. Я уже рассказывал про своих одноклассников – они все, кроме одного человека, вызывают моё искреннее восхищение. Но сейчас такие выпускники – это редкое явление.
Я не для того пишу эту главу, чтобы возмущаться существующим безобразием. Пусть оно существует себе и дальше! У меня иная цель: как распознать в человеке с золотою медалью самозванца?
Или в человеке с красным дипломом.
Или в человеке, успешно защитившем диссертацию.
Или в человеке, который просто заявляет о себе: господа-товарищи, вы тут все никто, а я, в отличие от вас, – гений всех времён и народов!
И ещё вопрос: распознать-то можно, но – зачем?
А вот зачем:

Человек, допустим, приходит на работу и заявляет о себе: я, мол, гений, возьмите меня на руководящую и высокооплачиваемую должность.
Ему поверили и взяли. А он потом завалил всё, потому что он на самом деле не гений, а дурак.
И ещё хорошо, если завалил отдел, цех, фирму, концерн. А если завалил целое министерство? Или целую страну? Чужое министерство или чужую страну не жалко. А вот ежели это будет у нас, то очень даже жалко.
А можно и так: парень хочет жениться на девушке, а та заявляет ему, что она гениальна. И не обязательно словами, об этом можно ведь заявить и всем своим поведением.
Парень думает, что судьба свела его с незаурядною личностью и женится на девушке. А потом выясняется, что она дура.
Или наоборот: парень заявляет девушке, что он гений. А потом выясняется, что он обманул её.
Ну, и так далее.

Есть очень простой способ проверить такого, условно говоря, «золотого медалиста» на его истинную образованность и на его истинные умственные способности. И я этим способом пользовался просто из любительского интереса.
В школе я говорил так:
– Ты хочешь получить медаль?
– Хочу!
– А давай-ка я тебе задам десять вопросов по русскому языку и ты ни на один не ответишь?
И я задавал эти простенькие вопросы:
ПОЛДОМА – это какое число? (Ответ прост: МОИ ПОЛДОМА – множественное число).
А к какому числу относятся существительные ЛИСТ, ЛИСТЬЯ, ЛИСТВА? (Первое и третье – единственное число, второе – множественное).
Существительные СТАТУЯ, СТАТУЭТКА, МАНЕКЕН, КУКЛА, МАТРЁШКА, ВАНЬКА-ВСТАНЬКА – относятся к одушевлённым или неодушевлённым? (Правильный ответ: первые три неодушевлённые, оставшиеся – одушевлённые).
В предложении «Ну, вы тут оставайтесь, а я ПОШЁЛ на работу» глагол ПОШЁЛ – какого времени? (Правильный ответ: грамматически это прошедшее время, но – в значении будущего). А в предложении «И тут он как ЗАОРЁТ» глагол ЗАОРЁТ какого времени? (Грамматически это будущее время, но в значении прошедшего).
И тому подобное.
И, разумеется, почти всегда я не получал на эти вопросы правильного ответа.

И всё же вопрос номер один относится к умению склонять русские числительные. Его можно задавать и будущим медалистам, и тем, кто уже получил медаль и хвастается теперь ею: просклоняй мне письменно по всем шести падежам какое-нибудь трудное сложное числительное – ну, допустим, 47895.
Вот что я заметил: ежели человек правильно просклоняет это или другое похожее числительное, то его после этого можно уже больше ни о чём не спрашивать. Он грамотен всерьёз!..

А сейчас я отвлекусь немного и буду хвалить американцев!
В семидесятые годы прошлого века в Ростове была американская выставка «Сельское хозяйство в США». И был там один гид, который говорил, что выучил русский язык за два года. Это был деревенский увалень лет двадцати семи – светловолосый, голубоглазый и какой-то то ли вечно сонный, то ли заторможенный. У него на груди был какой-то огромный значок с изображением женских губ и с такими словами на английском языке:
ПОЦЕЛУЙТЕ МЕНЯ – Я ЗНАЮ ДВА ЯЗЫКА!
Он говорил по-русски лениво и с акцентом, но хорошо, без ошибок.
И я помню, как к нему подошла наша русская женщина, которая приехала на выставку из сельской местности, где она работала каким-то специалистом в области сельского хозяйства. Мне показалось, что она была экономистом. Её очень интересовали надои молока, привесы крупного рогатого скота, количество центнеров с гектара и прочие цифровые данные. Парень рассказывал про то, каких успехов добивается у себя на ферме его отец, и то и дело сыпал различными цифрами, которые, между прочим, помнил наизусть, что является не только признаком отличной памяти, но и хороших умственных способностей. Вот что значит деревенское происхождение (пардон: фермерское!) – здоровая память, здоровый ум.
Я памятью на большие цифры никогда не обладал, но внимательно наблюдать за речью человека и оценивать его по этой речи – очень даже умею. Я прекрасно помню, как этот парень, сделав маленькую паузу, сказал примерно так:
– Да, вы правы, это был хороший урожай, но мой отец был недоволен СОРОКА СЕМЬЮ ТЫСЯЧАМИ ВОСЬМЬЮСТАМИ ДЕВЯНОСТА ПЯТЬЮ тоннами пшеницы, собранными в прошлом году.
Я так и ахнул. Далеко не каждый русский может так сказать, а он сказал!

В «Невероятной школе», как я уже писал, был один очень сильный класс – десятый «А», который я считаю одним из лучших классных коллективов, какие я только видел. Однажды я дал там детям такое задание: письменно, в своих тетрадях, просклонять длинное и трудное числительное. Ну, допустим, это была цифра 987483.
Дети старательно склоняли по всем шести падежам это большущее число, а я ходил по рядам, смотрел в их тетради и мгновенно определял: плохо, неправильно!
Они удивлялись: как же вы в один миг определяете, правильно или неправильно? Ведь вы же не читали всех падежных форм, а только глянули и в эту же секунду сразу же заявляете: неправильно!
А я ответил:
– Я вам потом эту свою тайну открою. А вы пока пишите и думайте сами, где там у вас ошибка.
Писали и думали долго, а потом я просмотрел все работы и сделал потрясающий вывод:
– Во всём классе лишь один-единственный человек знает, как правильно склоняются русские числительные. Поскольку склонение русских числительных – это самое трудное, что есть в русском языке, то я подозреваю, что именно этот человек и знает русский язык лучше всех остальных в классе.
Все стали кричать:
– Кто это? Кто? Назовите фамилию!
Я назвал фамилию. Это была девочка-армянка (из числа ростовских армян), скромная и тихая. Указывать на национальность ребёнка – вроде бы как непедагогично, но я сказал всё – как есть:
– Обращаю ваше внимание на то, что она армянка. И пусть всем русским будет стыдно!
В этом классе все дети были только доброжелательными и никакими другими. Но я задел их за живое. И все сразу воспылали желанием сравниться в знаниях русского языка с этою девочкою, что я и сделал: всем всё рассказал и объяснил.
И попутно дети узнали от меня, как это я умудрялся мгновенно понять, правильно ли склоняется сложное числительное. Тайна моей молниеносной реакции заключается в том, что я смотрел лишь на один-единственный падеж: на творительный! По какой-то причине именно в нём все делают ошибку. Если числительное в форме творительного падежа написано правильно, вот только тогда и имеет смысл смотреть все остальные формы. Ибо все остальные – намного легче.
Самое трудное, что есть в русском языке – это числительные.
Самое страшное, что есть в русских числительных – это их творительный падеж.

В русском языке есть только три исконно русских слова, которые при склонении обнаруживают всего лишь две формы: это числительные СОРОК, ДЕВЯНОСТО и СТО. Например, числительное СТО: в именительном и винительном падежах имеет форму СТО; в четырёх остальных падежах – СТА. Это и в самом деле очень трудно понять. Всем хочется сказать «сороками», «стами», «девяностами», но таких форм нет, и этому нужно просто подчиниться. Что касается зловредного творительного падежа, то с ним как раз всё просто: числительные типа ПЯТЬ, СЕМЬ, ДЕСЯТЬ склоняются по падежам точно так же, как существительные третьего склонения: СЕТЬ, ПЕРМЬ, МОЛЬ, НОЧЬ, ВЯЗЬ.

В чём заключается трудность?
Склонение числительных – это серьёзная проблема, а мой тест, с помощью которого я проверял будущих медалистов на знание русского языка, его ведь так же точно можно приложить и ко всем остальным русскоговорящим людям, заявляющим о собственной хорошей грамотности или особой одарённости: от школьников до академиков.
В рамках этой книги я не буду выкладывать тайны русских числительных и предвзятого отношения к ним носителей русского языка. Могу сказать только одно: этой теме нужно уделять особое внимание в наших школах, и об этом должны думать составители учебников. Почему люди, оканчивающие школу с хорошими оценками и затем успешно поступающие куда-то в вуз, не умеют склонять числительные?
То, что числительные пользуются каким-то особым отношением к ним со стороны людей, говорящих на данном языке, это я заметил ещё давным-давно. Службу в армии я проходил в татарском городе Уфе. Я говорю «татарском», потому что там татар гораздо больше, чем башкир. Я слушал татарскую речь и постоянно замечал: они могли строчить как из пулемёта на своём языке, но время от времени вставляли в свою речь русские словечки. И это были чаще всего числительные.
Звучало это примерно так:
– Тра-та-та-та… без пятнадцати восемь… тра-та-та-та!
– Тра-та-та-та… шесть рублей, девяносто семь копеек… тра-та-та-та!
– Тра-та-та-та… двадцать градусов ниже нуля… тра-та-та-та!
– Тра-та-та-та… грамм двести пятьдесят колбасы… тра-та-та-та!
Башкирскую речь я слышал там, в основном, по телевидению, потому что башкиры по Уфе толпами не ходят. Уверен, что дикторы телевидения владели башкирскою речью в совершенстве, потому что были набраны из наиболее образованных людей, наделённых хорошею дикцией и приятною внешностью. А я умею улавливать на слух тюркские числительные, и поэтому выделял их в потоке непонятной речи. Башкиры проговаривали все цифры только на своём языке: это были даты, указание температуры, цифры каких-то производственных показателей. Но это была официальная речь литературного башкирского языка. Живую речь простых башкир я, хотя и слышал редко, но и там было то же самое, что и у татар: все числительные проговаривались только по-русски.
И потом, когда я стал прислушиваться к речи других людей неславянского происхождения, я стал замечать то же самое: калмыки, карачаевцы, мордовцы, ингуши – в их речи было то же самое.
Для меня очевидно, что числительные содержат в себе какое-то затруднение для человеческого мышления. Для представителей неславянских народов оно решалось с помощью введения в свой язык русских числительных, что, видимо, облегчало их речь, а для русских людей это затруднение даёт о себе знать в попытках упростить склонение числительных. Ведь нынешнее литературное склонение числительных СОРОК, ДЕВЯНОСТО и СТО – это как раз и есть следствие такого отношения к числительным: их было трудно склонять, а потому их и упростили.

Есть люди, которые умеют определять внутреннюю сущность человека по его лицу. Нарочно не употребляю нужный термин, потому что не совсем согласен с ним. Тут дело не только в физиономиях, но и в каких-то других особенностях восприятия, которое одним людям дано, а другим нет. Я этим искусством, как мне представляется, немножечко владею, но не претендую на звание большого специалиста. А вот искусством делать характеристику человека по его речи я владею очень даже неплохо.
Позволю себе тавтологию: отношение человека к числительным в его речи – это то, что позволяет вычислить этого человека с большою точностью.


Глава тридцать седьмая. Странное отношение к некоторым фамилиям
Весною 2016-го года, как раз, когда я писал эту книгу, в доме, в котором я живу, был отключён газ на целых два дня. Была авария – по причине разгильдяйства моего соседа, аварию устранили, но газа так и не включили. И все жильцы страшно разволновались по этому поводу, а я сгоряча написал гневное письмо в администрацию города Ростова-на-Дону: мол, безобразие!
Зря я его писал, потому что газ после основательного скандала всё-таки включили, но вот что было спустя месяц: мне прислали официальное уведомление из городской администрации о том, что мою жалобу там рассмотрели и меры приняты. И я бы про это письмо и не стал вспоминать, но кое-что поразило меня в тексте этого письма. Читаю:

По поручению главы Администрации города Ростова-на-Дону Горбань С.И. Ваше обращение, направленное в интернет-приемную Администрации города по вопросу прекращения поставки природного газа в 1-й подъезд многоквартирного дома…

Дальше – скучно. Отмечаю, что после инициалов «С.И.» нужно было поставить запятую, но её там нет. Ладно, прощаю. Но что я вижу? Мэра нашего города зовут Сергей Иванович Горбань. Стало быть, нужно было написать так: по поручению Горбаня. А написано: по поручению Горбань! Как будто он женщина, а не мужчина – отставной полковник и мэр большого города.
Мне скажут: нашёл к чему придраться! Там у него в секретариате сидят, видимо, безграмотные люди, вот они и написали такую глупость: по поручению Горбань.
Так вот: ничего подобного!
По моим сведениям, господин Горбань не просто ругает всех своих подчинённых, когда они склоняют его фамилию, а конкретно запретил им делать это, выдав такое устное распоряжение: моя фамилия – не склоняется по падежам!
Люди удивляются, возмущаются и втихомолку посмеиваются. Но сделать ничего нельзя. У Горбаня – власть, и он человек весьма резкий. Вот он приказал, чтобы все районные отделы народного образования города Ростова-на-Дону, под страхом увольнения, достали автомобили марки «Тойота Камри» для автопробега в честь Победы в Великой Отечественной войне – и все ругаются, но выполняют.
Стало быть, и здесь так же: ты просклоняешь его фамилию по падежам, а он тебя за это уволит.
Вот я и обратил внимание на это письмо. И говорю: за заботу – спасибо господину Горбаню! Я доволен господином Горбанем, и я думаю о господине Горбане, в этой связи, очень хорошо. Я точно знаю, что если бы газовщики не стали бы нам подключать газ (а они хотели отложить это на неопределённое время – на месяц, на два), то от господина Горбаня они бы получили как следует – он бы им врезал по-горбаневски. И вот за это я уважаю господина Горбаня. Но за отказ склонять свою фамилию, выражаю протест этому же самому Горбаню и всем остальным Горбаням, которые уподобляются ему!
Фамилия Г;РБАНЬ склоняется по падежам так: ГОРБАНЯ, ГОРБАНЮ, ГОРБАНЕМ, о ГОРБАНЕ. И фамилия ГОРБАНЬ не личная собственность мэра Ростов-на-Дону, а достояние русского языка. Живёшь в России, говоришь по-русски – изволь подчиняться правилам русского языка, а не выдумывать собственные правила!

О существовании этой проблемы я узнал ещё в армии, когда служил в городе Уфе. В нашей роте был солдат, фамилия у которого была Ори;шний. На малороссийском наречии русского языка это – прилагательное, означающее «ореховый». Солдат был из местных, из числа жителей Уфы, что, вообще-то, встречалось крайне редко и объяснение имело лишь одно: солдата устроили на службу по месту жительства с использованием мощных связей. А это так и было на самом деле, потому что он до призыва в армию был личным шофёром у кого-то в правительстве тогдашней Башкирской Автономной Советской Социалистической Республики. И сразу же после демобилизации он на ту же самую работу и вернулся.
Так вот Оришний утверждал, что его фамилия не склоняется по падежам. Я ему говорил, что его фамилия – это такое же прилагательное, как, допустим, Жуковский или Чернышевский, но он стоял на своём: вот Жуковского и Чернышевского пусть все, кому охота, склоняют, а мою фамилию – не смейте склонять! А был он самым высоким человеком в роте и одним из самых сильных, а кроме того, он ещё и состоял в должности личного водителя нашего командира. Каким-то образом ему позволялись такие вещи, о каких никто другой из солдат не смел даже и мечтать. Агрессивным он не был, но гонор имел – ого-го какой! И когда среди солдат речь шла о том, что его фамилия не склоняется по падежам, то он вопрос ставил так: или сейчас он нанесёт тому, кто ему возражает, сокрушительной силы удар, за который ему потом ничего не будет, либо возражения прекратятся. Только так, ибо в нём, по непонятной причине, вскипала лютая ненависть и он просто зверел. С офицерами он так себя не вёл, но те и не спорили с ним и даже, почему-то испытывали почтение к нему.
И я тогда удивлялся: почему он так бьётся за несклоняемость своей фамилии? В чём тут дело? Между тем, он не был злым человеком, никогда никого не задевал, никогда не хвастался своим необыкновенным положением в роте. Молча выполнял свои обязанности, молча уходил домой, когда его отпускал командир, вовремя возвращался. И только на этом маленьком пунктике он просто сатанел. Я тогда решил, что это у него такой скверный характер, а его привилегированное положение подталкивало его к такому поведению по принципу: мне всё можно, потому что у меня есть связи.
Тогда я не всё понимал и по-настоящему осознал суть этого явления лишь спустя много-много лет, когда постарел и поумнел, ибо это явление – грандиозное, и оно требует вдумчивого отношения к себе.

Я потом, и после армии, встречался с чем-то подобным, но долгое время это были какие-то не очень яркие случаи, и они все слились у меня в памяти в одну общую картину: в России есть люди, которые почему-то воображают, что их фамилии не склоняются, а ежели начнёшь спорить с ними, то нарвёшься на неприятности.
И вот наконец-то я подошёл вплотную к этому феномену российско-советского менталитета. И не просто подошёл, а столкнулся с ним в ходе выполнения своих профессиональных обязанностей, которые, по словам Некрасова, заключаются в том, чтобы сеять разумное, доброе, вечное.
Я оказался на должности учителя русского языка и литературы в школе, которая находится в восточной половине Ростова-на-Дону, где на должности директрисы тогда пребывала Светлана Васильевна, о которой я уже упоминал. Это была женщина неумная и высокомерная. Она стояла на вершине пирамиды, и старалась подогнать под свои свойства весь коллектив учителей, да и учеников тоже.
И вот это свойство той директрисы и та обстановка, которая царила в школе (склоки и тупость), они имеют значение для этой истории.

У меня там были классы пятые и десятые. Расписание было составлено таким образом, что с пятыми классами я занимался в конце первой смены, а с десятыми – в начале второй.
И были у меня там две девочки: Ира и Лена.
Ира училась в пятом классе, а Лена – в десятом. Ира была ещё наивным и добрым ребёнком, а Лена представляла собою здоровенную девицу с уже сложившимся тяжёлым характером.
И были они родными сёстрами. А фамилия у них была одна и та же: ЧАЙКА.
И младшая Ира писала так: «Тетрадь по русскому языку – Иры Чайка».
А старшая Лена писала так: «Тетрадь Лены Чайка».

Я объяснил обеим девочкам (каждой по отдельности, потому что они были ведь в разных классах и в разных сменах), что слово ЧАЙКА означает очень красивую птицу, и фамилия ЧАЙКА – очень красиво звучит, но это существительное первого склонения, женского рода, и в родительном падеже оно имеет такую форму: ЧАЙКИ. Должно быть так: тетрадь Иры Чайки, тетрадь Лены Чайки.
Каждая по отдельности ответила мне, что фамилия ЧАЙКА не склоняется по падежам.
Естественно, я спросил: а где такое правило написано, и кто это вам сказал?
Обе девочки не знали, где про такое написано, но сослались на авторитет своих родителей: мол, они и сказали.
Я стал объяснять, что у их родителей неправильные сведения о склонении таких фамилий. Например, чем фамилия ГЛИНКА отличается от фамилии ЧАЙКА? И то, и другое существительные первого склонения. А когда говорят про композитора ГЛИНКУ, то его фамилию всё время склоняют. Ведь так же?
– Нет! То Глинка, а то ЧАЙКА!
Но я терпеливо гнул своё: а вот в романе Фадеева «Разгром» был такой персонаж МЕТЕЛИЦА, у чехов был композитор СМ;ТАНА, при Петре Первом был такой знаменитый предатель по фамилии МАЗЕПА, а в древнем Риме был такой заговорщик по фамилии КАТИЛИНА…
И вот все эти фамилии склоняются. И это написано в разных умных книгах, и это можно проверить, если вы мне не верите.
Ирочка слушала мои умные рассуждения и почему-то тихо плакала.
А здоровенная крепышка Леночка грубила:
– Да и пусть себе склоняются! Мне-то что? ЧАЙКА не склоняется по падежам!
Про нынешнего генерального прокурора Юрия Яковлевича ЧАЙКУ я тогда ещё не знал, что он вообще есть на свете, а то бы я привёл в пример и его со всеми упоминаниями о нём в средствах массовой информации – он ведь теперь всем известен и страшно знаменит… Вот тогда бы он мне ох как пригодился! Я бы показал девочкам портрет человека, облачённого в мундир, и перечислил бы все величественные титулы, какие он только получал на своём поприще: генеральный прокурор Российской Федерации, Государственный советник юстиции Российской Федерации, действительный государственный советник юстиции, член Совета безопасности Российской Федерации.
И девочки бы затрепетали.
А нет, так я бы вызвал их родителей и показал бы им то же самое. И спросил бы: вы на кого прёте? Вот вам ЧАЙКА, которого все склоняют по падежам самым нещадным образом, а вас почему нельзя склонять?
Но, как на грех, я тогда не знал о существовании Юрия Яковлевича.
А впрочем, если бы и знал, и вот это всё бы им сказал, я не сомневаюсь в том, что они бы ответили мне так:
– То он, а то мы. Наша фамилия не склоняется, вот хоть убейте! А этого вашего Чайку склоняйте, сколько хотите! Нам не жалко.
И что было делать?

Кончилось дело вот чем:
1) Ирочка долго заливалась горькими слезами, но всё-таки согласилась со мною, что её фамилия должна склоняться по падежам.
2) Леночка отказалась верить мне и люто возненавидела меня на всё время моей работы в этом классе – вплоть до конца учебного года. Она смотрела на меня глазами, которые становились узкими от ненависти и презрения, и сквозь зубы проговаривала сатанеющим голосом: моя фамилия не склоняется!

Меньшу;ю сестрёнку-то я убедил, а старшу;ю – нет. И это не была победа на пятьдесят процентов. Я убеждён в том, что это было моё поражение – на все сто процентов. Младшенькая просто подчинилась мне из страха – решила, что я влеплю ей двойку, поругаю, оставлю на второй год, поставлю в угол, или, скорее всего, ей посоветовали дома родители: да не связывайся ты с ним, скажи, что согласна, но сама-то знай точно, что наша фамилия не склоняется!
Вот этот последний вариант, скорее всего, и был.
И ещё меня удивляло: почему об этом говорю я один? Почему они от меня слышат это впервые в жизни, а обе утверждали, что никогда раньше не слышали такого! Почему одна девочка доучилась до пятого класса и только теперь узнала от меня, что её фамилия склоняется? А другая так даже и до десятого класса дотянула! Допустим, у них родители безграмотные? А где были всё это время учителя?
Сейчас появился такой термин: зомбирование. А тогда я такого слова и не слыхивал.
Теперь же появилось и другое явление: массовый психоз. Массовым психозом объята Украина, массовым психозом объяты Западная Европа и Северная Америка. Это сотни миллионов человек.
Допустим, все на Западе знают, что Вторую Мировую войну выиграли Соединённые Штаты Америки со своими союзниками Англией и Францией. Все точно знают, что Россия к этой победе никакого отношения не имела. И даже многие думают, что она воевала на стороне Германии.
И существует ли способ доказать кому-либо на Западе, что всё было совсем не так?
Нет такого способа. Там не будут думать иначе ни при каких обстоятельствах!
И что же нам делать? Стать такими же безмозглыми баранами, как они?
Зачем? С какой стати?

Мне моя нынешняя супруга рассказывала.
Кода она жила и работала в Москве, был с нею на работе сотрудник по фамилии Банэт. Простой русский парень, но он утверждал, что его далёкие предки были французами. А по этой причине, его фамилия не должна склоняться.
Моя нынешняя жена возражала ему тогда и говорила:
– А почему фамилия Дантес склоняется, а фамилия Банэт не должна склоняться?
Ответ был стандартным:
– Вот то Дантес, а это Банэт! Склоняйте своего Дантеса, сколько влезет, а меня не трожьте! Я вам не Дантес! Я – Банэт!
И далее – то самое, что я и описывал выше: вспышка гнева, переходящая в немыслимую ненависть. Миролюбивый и спокойный человек вдруг превращается в зверя.

Сразу после окончания университета я некоторое время работал в вечерней школе, и в ходе своей преподавательской деятельности, я посещал войсковые части. И в одном строительном батальоне мне солдаты рассказали подлинную историю, которая у них, в батальоне, случилась-приключилась.
Командиром этого батальона был полковник БАТРАК, а фамилия одного из рядовых солдат в этом же батальоне была КОРОЛЬ. Это настоящие фамилии, а не выдуманные!
И солдат однажды стал писать заявление на отпуск. И у него получилось там примерно так:
ПОЛКОВНИКУ БАТРАКУ ОТ РЯДОВОГО КОРОЛЯ.
Полковник пришёл в ярость: ты, значит, король, а я у тебя батрак? И порвал заявление. И заставил солдатика написать заявление снова. И тот написал так, как велел командир:
ПОЛКОВНИКУ БАТРАК ОТ РЯДОВОГО КОРОЛЬ.
Глупость ужасная! Если носишь малороссийскую фамилию БАТРАК – вот и носи! А не нравится – поменяй на другую и не издевайся над русским языком и над солдатами.

Другой случай мне рассказывал мой друг – офицер-подводник из Петропавловска-Камчатского.
У подводников отношения между верхними и нижними чинами были при советской власти совсем не такие, как в сухопутных войсках. Ни в каком кошмарном сне невозможно себе представить, чтобы рядовой обратился к командиру полка или роты по имени-отчеству. Только так: товарищ полковник, товарищ капитан – и никак иначе!
А у подводников так говорили только в официальной обстановке – на торжественных построениях, например. Во всех остальных случаях там было принято обращение к офицерам по имени-отчеству. Простой матрос так просто и говорил, обращаясь к офицеру в подводном плавании: Иван Иванович!
В здании экипажей на каждом этаже располагался отдельный экипаж каждой отдельной атомной подводной лодки, и перед входом на каждый этаж было совершенно официально написано большими буквами примерно так:
ЭКИПАЖ КАПИТАНА ПЕРВОГО РАНГА ИВАНОВА.
А на втором этаже:
ЭКИПАЖ КАПИТАНА ПЕРВОГО РАНГА ПЕТРОВА.
На третьем:
ЭКИПАЖ КАПИТАНА ПЕРВОГО РАНГА СИДОРОВА.
И так далее.
И когда адмирал на плацу здоровался поочерёдно то с одним экипажем, то с другим, то у него была такая форма обращения:
– Здравствуйте, товарищи ивановцы!.. Здравствуйте, товарищи петровцы!.. Здравствуйте, товарищи сидоровцы!
И все хором отвечали:
– Здравья желаем, товарищ адмирал!
И был там такой офицер, у которого фамилия была, ну, скажем, такая: Балбесов. Она на самом деле была другая, но весьма похожая по смыслу. И офицер этот, как на грех, был талантливым и выделялся многими прекрасными качествами. И вот однажды вызвал его к себе адмирал и говорит:
– Мы тут посовещались и решили, что ты можешь стать командиром атомной подводной лодки. Но есть одно препятствие.
– Какое? – спросил Балбесов.
– Ты как представляешь, чтобы я здоровался с твоим экипажем: здравствуйте, товарищи балбесовцы? И что на твоём этаже должно быть написано: экипаж капитана первого ранга Балбесова?
Балбесов не отвечал. Нечего ему было возразить. И тогда адмирал сказал:
– В общем, так! Меняй фамилию! Если не поменяешь, то никакого продвижения по службе у тебя не будет.
И Балбесов поменял: взял себе фамилию своей жены и после этого был назначен на должность командира атомной подводной лодки, что, вообще-то говоря, честь огромная.
Считаю, что в этом случае всё было правильно. Но это всё-таки нечто из ряда вон выходящее: не каждому человеку и не каждый день поручают в нашей стране командовать атомными субмаринами. Должность командира атомной подводной лодки – это должность государственного масштаба. Этому офицеру, быть может, придётся решать судьбы миллионов людей! На нём лежит немыслимая ответственность, и любой офицер в этой должности должен быть готов к тому, что его фамилия войдёт в историю. А потому и такие требования к фамилии.
А командир строительного батальона Батрак – это всё-таки не тот масштаб.
В одной спортивной организации в Ростове я видел однажды столкновение таких двух фамилий: начальник Родненький, а какой-то рядовой тренер – Зайчик. Я представляю, как этот Зайчик писал заявление на отпуск: Родненькому от Зайчика. Ну, и почему бы нет? А как ему ещё писать – Родненький от Зайчик? У нас падежи – для чего существуют?

Что происходит?
То, что мы назовём это психозом или зомбированием – это ничего не даст. Ну, назвали научными терминами. Констатировали факт. А в чём причина? И, если мы узнаем причину, то – как с нею бороться?
Причину я хорошо вычислил, и расскажу о ней позже (в сороковой главе), а пока продолжу о несклоняемых фамилиях, ибо я ещё не всё сказал. На самом деле, это всё пустяк по сравнению с малороссийскими фамилиями, которые оканчиваются на букву «О».
У меня у самого как раз такая, и я знаю, о чём говорю.


Глава тридцать восьмая. Склоняется ли по падежам фамилия ПОЛУБОТКО?
Могу ответить так: моя фамилия категорически склоняется, а все остальные обладатели подобных фамилий – пусть как хотят!
Но это несерьёзный ответ – я просто подражаю тем, кто звереет и сатанеет, когда им сообщают, что их мнимо несклоняемая фамилия всё-таки склоняется.
Мои доводы весьма просты:
Берём всю художественную литературу 19-го века и приводим хотя бы один пример того, чтобы малороссийская фамилия такая, как ПОЛУБОТКО, не склонялась.
Малороссийские фамилии мы наблюдаем у всех без исключения русских писателей 19-го века: у Пушкина, у Лермонтова, у Гоголя, у Достоевского, у Тургенева, у Толстого, у Чехова…
У Пушкина есть стихотворение «Родзянке», а у Достоевского находим Фердыщенку… Перечислять все примеры нет смысла. Все русские писатели склоняют малороссийские фамилии, похожие на мою.
Хотя разногласия у русских писателей всё-таки были. Большинство считало, что такие фамилии надобно склонять по первому склонению:
– нет ПОЛУБОТКИ,
– сообщил ПОЛУБОТКЕ,
– увидел ПОЛУБОТКУ,
– доволен ПОЛУБОТКОЙ,
– думаю о ПОЛУБОТКЕ.
Считалось так: безударная буква «О» на конце таких фамилий произносится ведь на самом деле как [a], вот потому и надо понимать это как первое склонение.
Поясню для тех, кто не понял: ПОЛУБОТКО – это мы так пишем, а говорим-то на самом деле ПОЛУБ;ТКА. И получается то же самое, что и с фамилией типа ГЛИНКА – первое склонение.
Но есть другое мнение: буква «О» на конце малороссийских фамилий – это доказательство того, что это второе склонение. Мало ли как мы произносим? А как у нас звучат слова ЗОЛОТО и ОЛОВО? Пишем на конце О, а произносим А, склоняем же при этом – по второму склонению: нет ЗОЛОТА, нет ОЛОВА, к этому ЗОЛОТУ, к этому ОЛОВУ.
Первой точки зрения придерживалось большинство русских писателей, второй – меньшинство, в частности – Антон Павлович Чехов.

А по какому варианту я сам склоняю свою фамилию – ПОЛУБ;ТКО?
Честно скажу: мне до такой степени опротивели эти постоянные препирательства по поводу мнимой несклоняемости малороссийских фамилий, что я готов отказаться от своей нынешней фамилии, ибо фамилия моего прадеда Спиридона Фёдоровича звучала так:
ПОЛУБ;ТОК,
и это не малороссийская фамилия, а белорусская! Иногда думаю так: надо взять себе свою исконную белорусскую фамилию и не мучиться больше. Но для этого нужно менять все свои документы, а это очень даже тяжёлый процесс, и только это останавливает меня.
Кроме того, я вовсе не уверен, что какой-нибудь ПАВЛЕНКО захочет переделывать свою фамилию на белорусский лад, чтобы получилось ПАВЛЁНОК. У меня есть моральное основание для замены фамилии, а у других его нет, и что делать остальным?
А вот что: склонять по падежам и жить дальше!
Вариант с первым склонением – самый простой и самый лучший. Он годится и для мужчин, и для женщин, а вариант со вторым склонением годится только для мужчин.
Второй вариант, если его использовать для мужчин, звучит как-то торжественнее, респектабельнее. Например, в самом конце своей книги «Индоевропейская предыстория» («Язык древних ариев») я написал так:

Выражаю особую благодарность моему деду Константину Спиридоновичу Полуботку – за самые первые сведения об индоевропейцах и индоевропеистике; фактически первоисточником всех моих научных устремлений был именно дед, человек дореволюционной закалки, дореволюционного высшего образования и бывший белогвардейский офицер.

Форма дательного падежа ПОЛУБОТКУ, образованная от существительного второго склонения мужского рода ПОЛУБОТКО, мне показалась более подходящею для такого торжественного случая, нежели форма ПОЛУБОТКЕ, которая также вполне допустима.
Возможно, было бы целесообразным сделать так: второе склонение отдать мужчинам, а первое – женщинам. Не мне решать. Но и не народу тоже. И тут я согласен с Германом Грефом – нельзя решение таких вопросов отдавать во власть народных масс. Нужно решение от Академии Наук. И решение должно иметь силу закона: малороссийские фамилии склоняются, но – по таким-то и по таким-то правилам. И эти правила прописать.
Кроме того, бывают ведь малороссийские фамилии и с ударным -О на конце. Например, Иван ФРАНК;, Нестор МАХН;, генерал ШКУР;.
Много раз я слышал насмешливые возражения против такого склонения, но в них всегда чувствуется гнильца, характеризующая моральный облик возражающих:
– Мы что же должны говорить: нет батьки МАХНЫ, увидел батьку МАХНУ?
Да бросьте вы кривляться, господа русофобы! ФРАНКО, МАХНО и ШКУРО – это такие же точно существительные, как МОЛОКО, ОКНО и СЕРЕБРО. Вот так и склоняйте: нет Ивана ФРАНКА;, нет Нестора МАХНА;, нет генерала ШКУРА;.
В молодые годы я читал произведения Ивана ФРАНКА, собранные в два толстых тома уже при советской власти. И там, в предисловии, эта фамилия склонялась по второму склонению, и была написана весьма разумная мысль: мы всем рекомендуем склонять именно так эту фамилию и другие подобные ей.
И всё. Нет никакой проблемы.
Если руководствоваться любовью к русскому языку, а не ненавистью к нему. Если уважать Русский народ. А не презирать его!

Случаи бывают ещё более уродливые: допустим, что некие Иванов, Павлов и Петров какое-то время жили на малороссийских землях, где их записали в соответствии с особенностями малороссийского наречия русского языка: Iванiв, Петрiв, Павлiв. Между прочим, по законам этого наречия, форма родительного падежа у этих трёх фамилий будет такая: Iванова, Петрова, Павлова, ибо суффикс -IВ возможен в этом наречии только в закрытом слоге, а если слог открывается, то получается -ОВ, форма, совпадающая с русским суффиксом. Затем эти три человека возвращаются на великорусские земли, но бьются за то, что они теперича иностранцы, а не русские! И пишут свои фамилии так: Иванив, Петрив, Павлив. Да ещё и настаивают на том, что их фамилии не склоняются!
Невообразимо глупо и стыдно вести себя так, но у людей нет ни самолюбия, ни человеческого достоинства, ни понятий о чести. Вопят: я иностранец, и хвамилия у меня иностранная! Ну, то есть: я из благородных, а вы – нет. И хоть ты им кол на голове теши!
Нарочитый отказ склонять некоторые русские существительные – это проявление русофобии, и тем, кто настаивает на таком отношении к русскому языку, гордиться нечем. Вы просто разрушители.

Когда я говорю, что писатели 19-го века склоняли малороссийские фамилии, то мне возражают:
– Так то ж когда было! То был 19-й век, а сейчас-то – 21-й.
А у меня вопрос: а что такое случилось, что мы должны отказаться от русского литературного языка 19-го века? Лучшая русская литература была именно в этом веке, а русская литература века 20-го даже и отдалённо не напоминает по своему уровню века предыдущего. В двадцатом веке не появилось ни единого русского писателя, сопоставимого с Тургеневым, Толстым, Достоевским. И то же самое – с поэтами. Что, разве кто-нибудь в двадцатом веке достиг уровня Пушкина и Лермонтова?
Поэтому культурное наследие девятнадцатого века – это наша святыня. Неизвестно, повторится ли что-нибудь подобное в будущей истории России. Пока особых поводов для оптимизма нет, ибо на данный момент художественная литература полностью прекратила своё существование в нашей стране.
Мы живём только воспоминаниями о золотом девятнадцатом веке да читаем некоторых слабых русских писателей из века двадцатого.
Весь прогресс, какой у нас был в двадцатом веке, относится лишь к великим техническим достижениям: радио, атом, космос, компьютер, медицина, сельское хозяйство.
А прогресса нравственного не было.
И прогресса в искусстве и в литературе тоже не было.
Русский язык девятнадцатого века – это наше сокровище, наше достояние, и поганить его невежеством и озлобленностью оболваненных народных масс – это и срамота, и преступление одновременно.
А оттого, что народные массы стали массово получать массовое высшее образование и в массовом порядке щеголяют теперь своими массовыми дипломами и даже массовыми диссертациями, ничего не меняется. Массовое высшее образование не породило массовой интеллектуальной элиты.
Массовое хамство дипломированных недоучек не надо путать с истинною образованностью!..

И теперь, когда я отгремел своими пафосными речами по поводу мнимой несклоняемости малороссийских фамилий с окончанием на -КО, я задаю сам себе простой и честный вопрос:
– А как у тебя, Полуботко, подписывали свои тетради те твои ученики, которые имели как раз такие малороссийские фамилии?
В ответ на этот вопрос я смущаюсь и развожу руками, дескать, ничего поделать нельзя, увы-увы!.. И, кряхтя, отвечаю:
– Я же не мог настраивать своих учеников против общества! Я велел им подчиниться существующему произволу и подписывать свои тетради так, как нам приказали русофобы. В самом деле: если ученик пойдёт поступать в университет и там, подписывая своё экзаменационное сочинение, просклоняет свою фамилию, то ему это будет зачтено в качестве ошибки. И он не поступит.
Двоемыслие – вот к чему я приучал детей. Подчиняемся, но знаем, что это неправильно. В устной же речи, в дружеских разговорах между собою – склоняем все малороссийские фамилии так, как я объяснял.
Если же говорить по большому счёту и совсем серьёзно, то я внушал детям такую мысль: существует русофобия, это плохо, но мы вынуждены подчиняться ей. До поры, до времени.


Глава тридцать девятая. Топонимы
Александр Иванович Куприн – это не просто мой любимый писатель, это человек, который оставил глубокий след в моей душе. Все девять томов его собрания сочинений я прочёл ещё в школьные годы. И вот, когда в 1964-м году вышел последний, девятый том, и я стал читать самое последнее произведение в нём, я вдруг страшно удивился, огорчился и даже как-то обиделся на Куприна: да как же он мог?!
В 1964-м году мне было четырнадцать лет, и я сам себя прощаю за это – я чего-то не понимал и чего-то не знал. А сейчас понимаю и знаю. И расскажу об этом.

В 1937-м году Куприн вернулся в Россию из эмиграции. И тут же написал очерк «Москва родная». И опубликовал его в газете «Комсомольская правда» в номере 235-м от 11-го октября этого года.
Через год он, однако, умер, и его похоронили рядом с могилою Тургенева, что я нахожу вполне разумным.
И что из этого следует?

В очерке «Москва родная» Куприн пишет о том, как ему нравится в Советском Союзе: и то ему нравится, и это, и разэто.
Между тем, подмосковная станция Голицыно стала для него временным прибежищем – для него там была снята дача с большим садом, где он и должен был коротать свой старческий век после нищенского существования на Западе. И Куприн, говоря, как хорошо живётся людям в советском государстве и приводя разные примеры, пишет в своём очерке ещё и об этом. И пишет так:

В Голицыно у одной знакомой нам колхозницы родился сын…
В Голицыно строился родильный дом…
…Попали к поезду, который не останавливается в Голицыно…
Вечером, в восемь часов, в Голицыно наступала тишина…

Повторяю, мне тогда было четырнадцать лет, и я, ничего не понимая, обиделся: как мог Куприн написать такую глупость?
И лишь спустя много-много лет я узнал, что он этого очерка не писал вовсе! Очерк был написан за него каким-то умственно неполноценным советским журналистом, а Куприну велели только поставить свою подпись под этим текстом.
Он и поставил. Дрожащею рукою, плохим почерком – под чужим текстом. Так в архиве эта подпись и сохранилась.
А куда было деваться? На Западе он влачил нищенское существование. А тут ему дали какой-никакой приют.

Куприн – это писатель 19-го века, а вовсе не 20-го, как может кому-то показаться. И совершенно невозможно представить, чтобы кто-то из русских писателей 19-го века не склонял по падежам топоним ГОЛИЦЫНО. Таких примеров нет ни единого! Никому не могло прийти в голову не склонять по падежам БОРОДИНО, МАРЬИНО, ИВАНОВО…
И вдруг сразу после революции на русский язык обрушилось два бедствия: были даны указания не склонять по падежам малороссийские фамилии – с окончаниями на -О и некоторые другие, а также не склонять и топонимы среднего рода.
Я не знаю всех подробностей этой акции – кто-то должен будет провести когда-нибудь настоящее расследование по этому поводу! – но указание было достаточно жёстким. И оно было выполнено методами революционного воздействия на массы. Знаю, однако, совершенно точно, что у истоков этого безобразия стоял Максим Горький. Был ли он инициатором или только раболепно подхватил чужое распоряжение, а потом своим авторитетом стал продвигать его – не знаю. Но то, что он был убеждённым русофобом – знаю точно. И знаю точно, что он возмущался русским суффиксом -ВШИ (сказаВШИ, сделаВШИ), и предлагал отменить вышеозначенный суффикс, потому что он напоминал ему о зловредных насекомых. Это нормальный человек? И как он собирался отменить суффикс – с помощью декрета, что ли? Могло быть так: с суффиксом у него дело не выгорело, и он переключился на падежные окончания. И вполне добился своего! Много зла Горький принёс и русской литературе, и всей нашей культуре. Так вот: несклоняемость некоторых фамилий и топонимов – это одно из тех безобразий, в которых он был замешан. Впрочем, не это сейчас важно.
Важно вот что: современный ребёнок выходит к доске читать стишок Лермонтова и звонким голосом проговаривает:
– Недаром помнит вся Россия про день БОРОДИНО!
И далеко не каждый учитель поправит его.
Я поправлял: про день БОРОДИНА! Но иногда нарывался на протест:
– Как же так? Но ведь это же безграмотно! БОРОДИНО – не склоняется по падежам!
Я говорил, что склоняется, не надо делать из Лермонтова дурака, а надо самим учить русский язык и относиться к нему с уважением.
Но другие учителя не поправляют ребёнка. В самом лучшем случае, они пояснят ему, что в старину говорили так: день БОРОДИНА, хотя, конечно, мы сейчас так не скажем.

Под Ростовом, в станице Старочеркасской, есть музей, и там есть портрет знаменитого казака. И под портретом написано: ГЕРОЙ БОРОДИНО.
Дважды в разные годы я пытался доказать администрации музея, что слово БОРОДИНО склоняется и ссылался при этом на авторитет Лермонтова и его знаменитого стихотворения. Куда там! И я – дурак, и Лермонтов – дурак. А они умные. Старочеркасские музейщики настояли на своём, и так под тем портретом и написано по сей день: ГЕРОЙ БОРОДИНО. Можно, конечно, утешить себя, что это, мол, сельская интеллигенция, которая не знает, кто такой Лермонтов, и чего с неё взять, горемычной? Но ведь и городская – такая же!
Ибо несклоняемость русских топонимов – это такая же святыня, как несклоняемость малороссийских фамилий! За неё будут биться насмерть, спорить до хрипоты, звереть и даже сатанеть. И в городе, и в деревне.
Когда я был учителем, на меня жаловались родители: проповедует склоняемость слова САРАЕВО. Он у вас что – с ума сошёл?
Я доставал газету, где огромными буквами было написано заглавие статьи: ЗИМНЯЯ ОЛИПИАДА СТАРТУЕТ В САРАЕВЕ, и людям делалось плохо. Они не верили своим глазам и считали, что это какая-то неправильная газета, и вообще: мир перевернулся!
К чести советской власти времён Брежнева, должен сказать: были споры на эту тему и в масштабе всей страны. Об этом писали в книгах и в «Литературной газете»: надо склонять ОСТАНКИНО и ИВАНОВО, а не склонять – это безграмотно. Этому меня учили и в Ростовском университете, хотя я не уверен, что в Ростовском пединституте, где уровень преподавания был ниже, эта же самая мысль доводилась до сведения будущих учителей.
Уже и после падения советской власти эта попытка защитить русский язык продолжалась точно так же. С дикторами радио и телевидения проводились разъяснительные беседы, и им сообщали, что КОСОВО и САРАЕВО склоняются, так же, как и ГАБРОВО, и МУКАЧЕВО, и ЛЮБЛИН;, и АЛЕКСАНДРИН;. Иногда это помогало, иногда нет.
Я много раз слышал, как телеведущие, с которыми провели такую разъяснительную работу, говорили, что В КОСОВЕ произошли такие-то и такие-то события. Но, как только дело доходило до остальных падежей, у них получалось несклоняемое слово: ПЕРЕГОВОРЫ ПО КОСОВО; ПРОБЛЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С КОСОВО и т.д.
Им вбивали в голову про предложный падеж. Они его и выучили, а про дательный и творительный падеж забыли сказать, понадеявшись на их сообразительность. А они так и поняли: в дательном и в творительном это всё-таки несклоняемое слово!
Вот что делает массовое образование: человек уже дошёл до вершин всероссийского телевидения, а тупым так и остался!

В дельте Дона у меня живут родственники, а названия населённых пунктов, где они обитают, таковы: Обу;ховка, Дугин;, Рог;жкино.
Родственник, к которому я приехал в гости и который был очень рад мне, говорит:
– У нас, в Дугин;…
Я не могу удержаться и поправляю его:
– В Дугинe;.
Он резко и решительно возражает:
– В Дугин;, это несклоняемое слово!
Мне хочется возразить ему: у тебя семь классов образования, а у меня – университет. Но – нельзя. Всем нутром чувствую, что наша добрая беседа с воспоминаниями об общих предках, о тех временах, когда я приезжал сюда ещё маленьким, и меня ребята постарше катали на лодке – всё это испортится. А ведь меня этот самый родственник бросился спасать однажды, когда я при купании возле берега провалился в глубокую яму, оставшуюся со времён войны…
Да и чего спорить-то? Пустяк же!
С другой стороны: здесь все так говорят: у нас, в Дугин;; у нас, в Рогожкино… В пятидесятые годы, когда я приезжал сюда, я слышал своеобразную казачью речь, которая отличалась от нашей ростовской: здесь говорили не вёсла, а бабайки, не прыгать, а прядать, а когда они не понимали моей речи, то переспрашивали: чего ты гутаришь? А кроме того: склоняли Дугин; и Рогожкино. И вот теперь всё улетучилось куда-то.

Какая-то магия есть в этой мнимой несклоняемости! Люди приходят в бешенство от неё и готовы пойти на любой конфликт. Что это за явление? Массовый психоз или сатанизм?
Я обещал читателю дать объяснение этому явлению, и я его дам в следующей главе.


Глава сороковая. Феномен несклоняемых славянских существительных в современном русском языке
Начну с того, что такого безобразия нет ни в одном славянском языке. Умники могут, конечно, возразить мне, что в болгаро-македонском языке такое как раз есть, но это не так. Просто в болгарском языке и в его македонском наречии падежные окончания практически исчезли, и там существительные склоняются с помощью предлогов; ни болгары, ни македонцы никогда в жизни не станут убирать предлоги перед существительным лишь на том основании, что оно иностранного происхождения. А это означает, что в болгаро-македонском языке нет несклоняемых существительных. Там просто система склонений другая.
Топонимы типа ГАБРОВО или ИВАНОВО есть во всех без исключения регионах Славянского мира: в чешских землях, в словацких, на территории бывшей Югославии, в Польше, в Белоруссии и в Малороссии. И везде, кроме Болгарии и Македонии, эти слова получают нужные падежные окончания, и это считается литературною нормою. Кстати, и в современном русском языке это же самое считается нормою, но её почти никто не соблюдает.
Фамилия КОСТЮШКО – малороссийская. И как к ней относятся поляки? Они её просто-напросто склоняют по падежам. И не говорят, что это иностранная фамилия и её поэтому склонять не следует.
А вот как быть с фамилией ПИКАССО? Мы считаем, что она несклоняемая, а те же самые поляки склоняют её: пишут её по-французски и вопреки своим правилам орфографии: PICASSO (вместо ожидаемого PIKASSO), но юбилей они отмечают PICASSA, потому что это существительное второго склонения и в родительном падеже у него должно быть окончание -А.
Изображу русскими буквами, как лужичане просклоняют по падежам французские фамилии ДЮМА и ДОДЕ: родительный падеж: ДЮМАА, ДОДЕА, дательный падеж: ДЮМАУ, ДОДЕУ, творительный падеж: ДЮМАОМ, ДОДЕОМ. И так же точно поступят и сербы. И вообще: у всех славян (кроме болгар и македонцев) всё получает нужные падежные окончания – своё и чужое.

Единственный язык в славянском мире, где появилась несклоняемость, это русский. Увы, самый славянский из всех славянских языков, он же и самый высокоразвитый и самый богатый – опозорил себя ненавистью и презрением к самому себе.
Под влиянием русского языка это же самое явление, хотя и в меньшей степени, но заявило о себе у белорусов и в малороссийском наречии русского языка. Но это уже круги на воде, расходящиеся из центра. А центр – русский язык, а точнее – определённая часть его носителей.
Явление это достойно не только осуждения, но и тщательного исследования. Русский интеллигент – а именно он и стоит в центре! – никогда не скажет, что он приехал из ЛЮБЛИНА; или живёт в ЛЮБЛИН;, он скажет во всех падежах ЛЮБЛИН;. Произошла подмена понятий: интеллигент, назначение которого – просветительская миссия по отношению к собственному народу, вдруг поменял эту самую миссию на предательскую. Народ, по старой привычке, берёт пример с интеллигенции, и вот уже все рабоче-крестьянские массы говорят так же: Я ЖИВУ В ЛЮБЛИН;.
Если интеллигенту сделать замечание на эту тему, то вот какие варианты ответа мы будем каждый раз наблюдать:
1) Н-да. Ну и ну! Однако! Не ожидал я от вас такого. Извините, но руки я вам больше не подам… И – снисходительная интеллектуальная усмешечка на одухотворённом лице.
2) Это ещё что за глупость? Бред сивой кобылы!
3) Дурак! Быдло!
И лишь изредка можно будет услышать: «Что вы говорите!», «Никогда и не задумывался особенно…», «Да-да, пожалуй, вы правы, спасибо». Вот это и есть ответ действительно интеллигентного человека, который ошибся (ибо с кем не бывает!), но не стал упорствовать в своей ошибке. Но таких случаев мало.
Мой призыв к читателям: проверьте то, что я сказал выше! Поставьте опыт на своих знакомых интеллигентах! Но предупреждаю: если вы станете при этом на мою сторону, то вас ещё и матом обложат и самым интеллигентным образом спросят, почему вы не обращаетесь к психиатру или почему вы употребляете тяжёлые наркотики – это такой юмор у нынешней интеллигенции. А если будете изображать беспристрастность, то тогда вам придётся как-то дать знать испытуемым, что вы не со мною, что вы и сами удивляетесь, откуда берутся такие дураки, как этот Полуботко.

В чём причина? Почему говорить с иностранным акцентом – почётно, а говорить чисто по-русски – стыдно?
Ответ уже прозвучал в самом вопросе: в России дело поставлено таким образом, что высшим проявлением интеллектуальности и избранности является именно иностранное происхождение. Моя ученица Ирочка ЧАЙКА потому и плакала, что у неё отобрали эту уверенность, внушённую ей родителями, в том, что она не русская, а какая-то иностранка. А её старшая сестра Леночка потому так возненавидела меня, что я, по её мнению, покусился на её привлекательность: пока она считала, что у неё иностранная несклоняемая фамилия, она чувствовала себя на высоте, а как только ей сказали, что это не так, она обиделась. Фактически я отнимал у них то единственное, чем они гордились: мы не такие, как все! Что уж говорить про человека с фамилией Банэт, который считает, что он француз, а французом быть почётнее, чем русским.
Несклоняемость малороссийских фамилий и русских топонимов в приказном порядке ввели большевики, и это исторический факт. Почему они так сделали – понятно: у них была установка на русофобию. Но ведь эта идея появилась не на пустом месте. До революции, ещё в 19-м веке в русском языке впервые возникло такое позорное явление, как несклоняемые существительные.
Гоголь мог написать «на бюре», а у Корнея Чуковского в его книге «Живой как жизнь» мы можем найти и другие примеры из классической русской литературы – не буду утруждать себя приведением их. Но уже тогда идея, возникшая у дворян по поводу пренебрежительного отношения к русскому языку, всё-таки взяла верх над здравым смыслом.

В 1938-м году моя мать в возрасте восьми лет осиротела и оказалась в детском доме, который находился в станице Гундоровской (ныне – город Донецк Ростовской области). Там были весьма суровые условия содержания, дети голодали, и у них была песенка о том, как сильно они хотят есть. И мать мне её пела. Песенка была весёлая, с какими-то неунывающими и даже разухабистыми нотками, и в ней был припев с такими словами:
И кусок МАНДРА;…
Я спросил у матери: что это слово означает? Она объяснила: у них в детском доме так назывался хлеб. Именительный падеж: МАНДР;, родительный – МАНДРА;, дательный – МАНДРУ;. Кому интересно, может найти это слово в словаре воровского жаргона.
Проведите опыт и сообщите о слове МАНДР; любому современному школьнику или студенту. Да нет же – любому современному русскому человеку! И попросите просклонять это слово по падежам. И любой вам скажет, что это слово несклоняемое.
А почему?
Да потому что иностранное!
Но ведь оно же второго склонения, и чем оно отличается от русского слова СЕРЕБРО?
А вот несклоняемое – и всё тут! Потому что иностранное, потому что оканчивается на -О. И вообще: почему-почему – да потому!

Несклоняемость – это нам всем привет из далёкого 19-го века, и не от народных масс, которые слово КОФЕ превратили в КОФЕЙ, а от дворянского сословия с его раболепным преклонением перед всем французским и презрением ко всему русскому. Их ничему не научили ни нашествие Наполеона, ни Крымская война… И Толстой, и Тургенев знали французский язык так же точно, как и русский, и есть мнение, что даже и лучше, однако же, они были мастерами русского языка, а не его разрушителями. Власть над умами общества была, тем не менее, не у них, а у дворянства, склонного к прожиганию жизни и паразитированию за счёт крестьянского труда.
Переворот 1917-го года произошёл во многом по вине безответственного дворянства.
Но я возвращаюсь к феномену несклоняемых существительных. Русское дворянство – вот истинный виновник этого позорного явления, а с полуграмотного Максима Горького – какой спрос! Его поставили на должность великого пролетарского писателя, вот он и выполнял то, что от него требовалось. Тянул лямку, бедняга. Поставили бы другого – другой бы делал то же самое.
И позиция Корнея Чуковского мне не очень-то нравится. Он вроде бы и понимает, что это плохо, что это вредит языку, что это не свойственно русскому национальному самосознанию, но найти в себе силы и прямо осудить это явление он так ведь и не смог! И это у него получилось в худших традициях русской либеральной интеллигенции.
Чуковский когда-то боялся, что непочтительное отношение народа к несклоняемым существительным захлестнёт русский язык и получится что-то очень некрасивое. Он, как мне кажется, даже и смирился с этим неизбежным злом… А ведь недальновидным человеком он оказался. Оторванным от жизни! Сейчас появилась опасность совершенно другая: несклоняемые существительные могут захлестнуть русский язык. Если мы будем делать уступки в пользу несклоняемости, то, в конце концов, несклоняемыми станут все существительные. И у нас будет то же самое, что сейчас в болгаро-македонском языке.
Кто-то не верит мне?
Ну и зря!
Через этот процесс прошли почти все языки Европы. Список этих языков будет очень длинным, поэтому я назову лишь один западноевропейский язык, который остался не затронутым этим разложением – это исландский. Исландцы необыкновенный народ, но их всего триста тысяч с чем-то, а это означает, что их в современном мире как бы и не существует вовсе. Жалкое подобие падежной системы осталось в немецком языке. Практически это и всё.
Высокоразвитый литовский язык – не есть часть Западного мира; литовцы – родственники славян. В литовском языке с падежами как раз всё в порядке. Латышский язык родственен литовскому, и там тоже есть довольно-таки развитая падежная система, но она уступает по богатству литовской.
Мне могут возразить так: допустим, мы потеряем все падежные окончания, и наш язык уподобится французскому, испанскому, португальскому, английскому – и что в этом плохого? Ведь великие народы говорят на этих языках!
Я не считаю их великими. Тот факт, что они упростили свои языки и довели их до нынешнего безобразного состояния – это и есть причина того, что они прямо сейчас, на наших глазах падают в пропасть.
Приведу такой пример:
На самом первом месте среди современных германских языков стоит исландский язык – именно у него самая сложная падежная система. У него и глагольная система очень сложна. По сложности всех своих систем он вполне сопоставим с древнегреческим и латинским. Это самый богатый во всех отношениях германский язык!
Немецкий язык – на втором месте после него; там тоже существует падежная система, но – попроще. Средств для выражения сложных мыслей и художественных образов там меньше, чем в исландском языке, но, тем не менее, и это высокоразвитый язык.
Голландский язык – это упрощённый немецкий, и он ничем особенным не отличается от большинства остальных германских языков.
Шведский язык я бы поставил по его изобразительным возможностям ниже голландского, но выше английского.
Норвежский – это упрощённый вариант шведского.
Язык африкаанс – это очень сильно упрощённый голландский язык. Обезображенный! Там падежная система пребывает во прахе. А кроме неё – и все остальные системы!
Подытожим: на самом первом месте среди всех германских языков стоит исландский, а на самом последнем месте – африкаанс, который следует считать самым примитивным из германских языков.
И вот что получилось: англичане, язык которых стоит где-то посередине среди германских языков, пришли в Южную Африку и полностью разгромили буров, говорящих на своём примитивном крестьянском языке. Да, у англичан была военная мощь и численный перевес, но буры не выдержали и культурного столкновения с ними.
Буры сначала сдались англичанам, потом стали переходить на их язык и полностью переняли англосаксонскую культуру, а теперь, когда белое население подвергается в Южной Африке жестокому преследованию со стороны тамошних негров, мы можем сказать, что этнос под названием БУРЫ или АФРИКАНЕРЫ полностью сошёл с исторической арены. А всё началось с того, что они, живя в Южной Африке, допустили деградацию голландского языка – и без того сильно упрощённого, если сравнивать его с немецким. А нет языка – нет и народа!
Мы что – этой же участи хотим для Русской нации?
За несклоняемость некоторых типов фамилий и топонимов, а также вообще за сохранение категории несклоняемых существительных будут сейчас насмерть стоять либеральные интеллигенты. Они обругают меня и обольют грязью, ибо уничтожение русского языка – это их прямая и стратегическая цель. Я не хочу сказать, что они все – оплачиваемые агенты зарубежных спецслужб, но я уже говорил выше: на каждого настоящего шпиона приходится целая толпа мерзавцев, которая никаких денег за своё предательство не получает, а лишь мечтает подключиться к этому источнику финансирования. Они хотят, чтобы их усердие было замечено и чтобы их всё-таки наняли на работу.
Обращаюсь ко всем русским людям: не перепутайте дороги, по которым нам придётся идти дальше!

Тему несклоняемых существительных, некоторых фамилий и некоторых топонимов в русском языке я полностью закрываю.
По опыту знаю, что сумел убедить лишь немногих, потому что идея несклоняемости существительных обладает таинственным завораживающим эффектом, а я не парапсихолог, чтобы заниматься сверхъестественными явлениями.


Глава сорок первая. Несклоняемые прилагательные и другие формы англосаксонской агрессии в русском языке. Жюльвернинг и Полуботкеры
Попытаюсь объяснить попроще, что такое несклоняемые прилагательные. Есть мнение, что слово ХАКИ – это как раз и есть несклоняемое прилагательное. Не думаю, что это так, ибо мы скажем ШТАНЫ ЦВЕТА ХАКИ или РУБАШКА ЦВЕТА ХАКИ, а это разве похоже на прилагательное?
Вот если бы мы сказали ХАКИ ШТАНЫ и ХАКИ РУБАШКА – вот тогда другое дело, но я таких словосочетаний не слышал. Хотя я, может быть, и отстал от жизни…
Приведу примеры того, что я считаю настоящими несклоняемыми прилагательными – они у всех на слуху, и список их можно продолжить и сделать более ярким, чем у меня:

БИЗНЕС-МЫШЛЕНИЕ, БИЗНЕС-ТРЕНЕР, БИЗНЕС-ПЛАНЫ; БИЗНЕС-УСЛУГИ; БИЗНЕС-ВСТРЕЧА;
ЭКСПРЕСС-ОПРОС – вместо русского БЫСТРЫЙ ОПРОС;
ЕЛЬЦИН-ЦЕНТР, а ещё лучше: ГОГОЛЬ-ЦЕНТР – вместо прежнего ТЕАТР ИМЕНИ ГОГОЛЯ;
МАСТЕР-КЛАСС – вместо русского УРОК;
ЯХТ-КЛУБ;
КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ;
ИНТЕРНЕТ-КАФЕ…

Это всё следствие давления английского и немецкого языков на русский. Во многих языках мира существует такой закон: если сталкиваются два существительных, то первое из них воспринимается как прилагательное, а второе – как существительное.
Например, в английском языке есть два существительных: STONE и HOUSE. Если сказать STONE HOUSE, то это можно понять так: каменный дом, а если сказать наоборот: HOUSE STONE, то это будет домовой камень.
В немецком языке DONKOSAKEN – это донские казаки, а вот ежели сказать KOSAKENDON, то это – казачий Дон.
Более всего это явление заметно в германских языках, если иметь в виду Европу, а не весь Земной шар, где в разных других языках есть то же самое.
И пока оставим эту информацию в стороне и вернёмся к русскому языку.

В русском языке есть два таких понятия:
1) согласованные определения и
2) несогласованные определения.

Ничего трудного в этом нет: согласованные определения – это прилагательные, причастия, некоторые местоимения и числительные, отвечающие на вопросы КАКОЙ? и согласующиеся в роде, числе и падеже с существительным, к которому они прикреплены. Например:
БОЛЬШОЙ ДОМ – прилагательное согласуется в роде числе и падеже с существительным.
СТРОЯЩИЙСЯ ДОМ – причастие согласуется в роде, числе и падеже с существительным.
МОЙ ДОМ – притяжательное местоимение, точно так же согласуется с существительным.
ЧЕТВЁРТЫЙ ДОМ – порядковое числительное, согласуется в роде, числе и падеже с существительным.
Пожалуй, и достаточно. Подзабывшие терминологию, сразу же всё вспомнили.
А теперь – о несогласованных определениях. Они тоже отвечают на вопрос прилагательного КАКОЙ?, но не согласуются с существительным никак.
Хорошим примером являются два русских города с названием РОСТОВ. Чтобы их не перепутать, мы говорим так:
РОСТОВ ВЕЛИКИЙ или РОСТОВ ЯРОСЛАВСКИЙ
и
РОСТОВ-НА-ДОНУ.
Я спрашиваю: какой Ростов имеется в виду, и мне на вопрос КАКОЙ? даётся ответ: ВЕЛИКИЙ, а можно и ЯРОСЛАВСКИЙ.
Спрашиваю в другой раз о том, какой Ростов имеется в виду, и мне на вопрос КАКОЙ? отвечают: НА ДОНУ.
А теперь следим за ходом моих мыслей!
Если я захочу, то я скажу не РОСТОВ ВЕЛИКИЙ, а ВЕЛИКИЙ РОСТОВ. Непривычно звучит, и смысл несколько меняется, но в принципе я имею право сказать так. И уж тем более можно сказать не РОСТОВ ЯРОСЛАВСКИЙ, а ЯРОСЛАВСКИЙ РОСТОВ!
Но, вместо РОСТОВ-НА-ДОНУ, я не имею права сказать НА-ДОНУ-РОСТОВ. Меня просто не поймут, или всё-таки поймут, но подумают, что я не знаю русского языка.
Сказать можно только так: РОСТОВ-НА-ДОНУ – и никак иначе!
Все мои читатели согласны, все кивают-кивают, а некоторые даже и злятся: это какой-то материал для малышей, а мы люди взрослые, серьёзные и умные!

И вот я теперь подхожу вплотную к тому, от чего мне становится страшно.
Представим себе школу, в которой есть несколько пятых классов. Чтобы не перепутать их, мы называем их «А», «Б», «В», «Г». (В одной ростовской школе я видел в расписании занятий классы с буквами «И», «К» и даже, кажется, «Л».)
И вот вопрос: если мне захочется уточнить, какой именно класс я имею в виду, то мне как нужно сказать:
1) ПЯТЫЙ КЛАСС «А»
или
2) ПЯТЫЙ «А» КЛАСС?
Когда я был школьником, все учителя и ученики говорили только по первому варианту. Потом что-то такое случилось в сознании учительниц сельского происхождения, прорвавшихся в город со своими дипломами о высшем образовании, и сейчас все говорят лишь по варианту второму! А первый полностью вышел из употребления!
Современная учительница скажет, что в «А» классе успеваемость хорошая, а в «Б» классе – плохая; «В» класс отличается шумным поведением, а «Г» класс – тихий.
Прислушайтесь, если вы раньше не обращали внимания, и вы убедитесь в том, что я прав.
И что это означает? Хорошо это или плохо?
Поясню. КЛАСС «А» – это существительное плюс несогласованное определение, отвечающее на вопрос КАКОЙ?
И в словосочетании «А» КЛАСС – всё то же самое, только в обратном порядке.
Но разница между обоими вариантами точно такая же, как и между вариантами РОСТОВ-НА-ДОНУ и НА-ДОНУ-РОСТОВ!
Недопустимо сказать в русском языке «А» класс или «Б» класс! А если уж так и говорить, то тогда это нужно записывать таким образом: А-КЛАСС и Б-КЛАСС. Через дефис!
Мне возразят: ну, и давайте так записывать! Подумаешь – буря в стакане воды!
Давайте записывать: А-КЛАСС, Б-КЛАСС. Пусть так, согласен. Но только имейте в виду, что это будет несклоняемое прилагательное, стоящее перед существительным, а такого безобразия и уродства в русском языке никогда прежде не бывало. В русском языке прилагательные всегда согласуются с существительным, который следует после них. БОЛЬШОЙ ДОМ, а не БОЛЬШАЯ ДОМ. Если мы скажем А-КЛАСС, то в скором времени будем говорить и ХАКИ ШТАНЫ, а то и ХАКИ НОСОВОЙ ПЛАТОК.
А-КЛАСС и Б-КЛАСС – это уступка агрессивному натиску английского языка. И это наша беспомощность перед лицом столь же страшного натиска со стороны полуграмотных женщин с провинциальным менталитетом, захватившим безраздельную власть в нашем народном образовании. Их никто не одёргивает, потому что некому одёргивать. На всех руководящих постах пребывают женщины, которые либо сами переехали только что из сельской местности, либо имеют предков, отказавшихся в своё время работать в колхозах и совхозах и с боями – по головам и трупам! – пробившихся в город. Обычно эти женщины ходят в мини-юбках, чуть-чуть прикрывающих трусы, но есть и всякие другие варианты: высокомерие при любой форме одежды, речевая безграмотность, усиленное употребление английских слов.
Мы уже допустили у себя словечки типа ЕЛЬЦИН-ЦЕНТР, а теперь давайте говорить ЛЕНИН-МАВЗОЛЕЙ, КУТУЗОВ-ПРОСПЕКТ, АЗОВ-МОРЕ, РОСТОВ-ОБЛАСТЬ, СЕВЕР-ЛЁД-ОКЕАН.
Живой язык не стоит на месте, а непременно куда-то движется – или туда, или сюда. И я сейчас скажу со знанием дела: мы движемся именно в этом направлении. Сейчас примеры, которые я привёл выше, кажутся нам нелепыми, но лет через сто они могут быть самыми обычными.
Что-то не верится, что к тому времени на Земле сохранится английский язык, но и русский язык, который, несомненно, победит, всё-таки многое потеряет из своей прежней самобытности.

Русский народ всегда был частью Греко-Римской цивилизации. У нас имена мужчин и женщин, как правило, либо греческие, либо латинские, и лишь изредка они у нас славянские или какие-то другие. Мы часть Греко-Римского мира, и этого не нужно ни бояться, ни стыдиться. Влияние греческого и латинского языков на язык русский – колоссально, и это понятно: греки и римляне наши учителя!
Но с каких это пор нашими учителями стали считаться англосаксы? Самая кровожадная и самая подлая нация в мире из всех, какие когда-либо существовали в истории Человечества, навязывает нам свой язык, а вместе с ним и свой порочный менталитет! Научные термины мы должны брать лишь из двух источников: либо из греческого языка, либо из латинского. Должно быть принято решение, на уровне Академии Наук, категорически запрещающее брать новые термины из английского языка! Грекам и римлянам мы обязаны тем, что они подарили нам свою цивилизацию, а чем осчастливили нас англосаксы?
Я понимаю, что голландцы одарили нас огромным количеством морских терминов – вот и спасибо им за это! Но то, что они просветили нас по мореходной части, – это исторический факт. А где факты по поводу просветительской деятельности английского народа в нашей стране? Нет таких фактов! Есть лишь необразованные россияне (иногда русской национальности, иногда нерусской), которые дорвались до власти и из кожи вон лезут, чтобы доказать свою мнимую незаурядность с помощью модных английских словечек.
Герман Оскарович Греф, родившийся в селе Панфилове Иртышского района Павлодарской области Казахстана, очень озабочен тем, что наш народ получит хорошее образование, и тогда им будет трудно управлять. Сам он себя к выходцам из деревни не причисляет и считает себя интеллектуальною элитою. Я не знаю, насколько хороши те решения, которые он принимал в области экономики и финансов, но вот с русским языком у него очень большие проблемы.
Россия у него – это страна ДАУНШИФТЕР. А я до него и слова такого не слыхивал. Стал изучать вопрос: оказывается, есть такое умное явление: ДАУНШИФТИНГ, а от него и образовались ДАУНШИФТЕРЫ. Каким образом Русский народ жил во все прежние времена без этих умных слов, я не представляю, но сейчас нам без ДАУНШИФТИНГА с ДАУНШИФТЕРОМ никак прожить невозможно.
А если послушать речи Германа Грефа, то они все сплошь состоят из таких английских словечек, непонятных простому смертному: управленцы ИМПЛЕНТИРОВАЛИ, но ГЭП между нами и развитыми странами резко нарастает…
Зачем он делает это? Ведь это всё откровенный плевок в лицо Русскому народу, или, говоря по-научному, вербальная агрессия в чистом виде!
Объяснений – два.
1) Хочет казаться умнее, чем он есть на самом деле. А это всегда проистекает от сомнений в собственном уме.
2) Чтобы защитить свою речь от понимания со стороны простых смертных. Односельчане Грефа из Панфилова послушают то, что он говорит, и ничего не поймут. А тому только того и надо: люди из народа не должны понимать мыслей тех, кто вызвался управлять ими.

Помню, в годы моей молодости все так и ахнули, когда русское слово ДВОРНИК было официально заменено на словосочетание МАСТЕР ЧИСТОТЫ. Я и сейчас считаю, что это так глупо, что дальше некуда. Оказывается, есть куда! МАСТЕР КЛИНИНГА – это вам как? А уборщица нынче получила новое название: МЭНЕДЖЕР ПО КЛИНИНГУ! И это не мои зловредные шуточки – это настоящие слова! Существуют КЛИНИНГОВЫЕ КОМПАНИИ – это такие фирмы, которые выдают напрокат уборщиц и дворников.
Лизоблюдство перед всем англосаксонским – не знает границ. Пардон: не лизоблюдство, а ЛИЗОБЛЮДИНГ. ЛИЗОБЛЮДЕРЫ управляют нами!
Вспоминаю роман Достоевского «Идиот». Это сцена в вагоне третьего класса, где разговорились Рогожин и князь Мышкин, а тут вдруг к ним присоединился носатый чиновник.

– Ну чего ему, скажите, пожалуйста! – раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин, – ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи.
– И буду, и буду ходить.
– Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши!
– И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти!
– Тьфу тебя!..

А впрочем, продолжу.
Приведу другой пример идиотизма с английским привкусом. С некоторых пор в московском метрополитене появились хулиганы, которые цепляются снаружи к вагонам подземных поездов и катаются таким способом по тоннелям – в темноте и в грохоте.
И это увлечение названо дурашливым словом ЗАЦЕПИНГ, а тех, кто им занимается, называют ЗАЦЕПЕРАМИ. Идиотизм, названный иностранными словечками, уже вроде бы и не идиотизм, а нечто значительное:
ЗАЦЕПИНГОВАЯ КУЛЬТУРНАЯ ОРИЕНТАЦИЯ,
или
ЯРКИЙ И НЕОДНОЗНАЧНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПОКОЛЕНИЯ МОСКОВСКИХ ЗАЦЕПЕРОВ.
Дебильные словечки ШОППИНГ, МОНИТОРИНГ – уже вошли в русский язык. А что такое ШОППИНГОВАТЬ? Ведь уже есть и такое слово!
ЯХТИНГ – яхтный спорт. А то давайте уж тогда будем заодно и ЯХТИНГОВАТЬ?
А ведь без всяких шуток есть и такая пара слов: КАЯК и КАЯКИНГ. Но, если можно увлекаться КАЯКИНГОМ, то, стало быть, можно и КАЯКИНГОВАТЬ?
Читаю рекламу в Интернете:
ТУРЦИЯ – МЕККА ЯХТИНГА!
Предлагаю свою рекламу:
ГРЕНЛАНДИЯ – МЕККА КАЯКИНГА!
И тогда уж давайте изобретём новые слова: ПАРАШЮТИНГ – парашютный спорт, ВЕЛОСИПЕДИНГ, ШАХМАТИНГ!

У расистов принято говорить, что блондинки – это особенно тупые создания, но вот не так давно я был потрясён выступлением женщины лёгкого поведения в Интернете по поводу того, каких мужчин следует выбирать – в смысле их доходов. Круглолицая черноволосая и кареглазая толстуха (то есть очень умная – с точки зрения расистов) выписывала цифры их доходов и объясняла, что начиная с такой-то цифры доходов мужчину можно брать для краткой любовной связи, начиная с таких-то цифр уже можно строить более или менее серьёзные отношения, и вот только с таких-то и таких огромных цифр любовника можно считать настоящим мужчиной, а не тряпкою. Потом её пригласили выступить на телевидении, что она и сделала. Я смотреть этого безобразия не стал, но узнал, что, оказывается, сейчас появилось новое умное слово: КОУЧ. Эта черноволосая – она не просто нелепая толстуха, она на самом деле – КОУЧ.
Полез в Интернет узнавать, что такое КОУЧ, а там – такое объяснение:

КОУЧИНГ – это метод КОНСАЛТИНГА и ТРЕНИНГА, в процессе которого человек, называющийся КОУЧ, помогает обучающемуся достичь некой жизненной и профессиональной цели.

Так бы сразу и сказали: инструктор! В данном случае: инструктор по проституции. Кстати: почему «в процессе», а не В ПРОЦЕССИНГЕ? Я уже получал замечания от умных людей, что нужно говорить ФОНЕТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕССИНГ, а не ФОНЕТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС. А у меня, в моих книгах по индоевропеистике везде написано: ФОНЕТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС! В общем, не поспеваю я за неудержимым бегом ПРОГРЕССИНГА и впадаю в РЕГРЕССИНГ.

Несклоняемые прилагательные в русском языке – это безумие, но английские суффиксы – это ещё большее безумие. Это у нас, в русском языке, всего много, и продуктивных суффиксов – в том числе. А английский язык беден, и там, судя по словам ДАУНШИФТИНГ и ДАУНШИФТЕР, всего-навсего два продуктивных суффикса (ЗАЦЕПИНГ и ЗАЦЕПЕР). Вот и давайте, в порядке самобичевания и самоистязания, действовать в дальнейшем по этому же образцу. Увлечение творчеством Жюля Верна давайте называть, в духе англосаксинга, ЖЮЛЬВЕРНИНГОМ, а тех, кто увлекается этим творчеством – ЖЮЛЬВЕРНЕРАМИ. А чтение вот этой моей книги – это ПОЛУБОТКИНГ, а мои читатели – ПОЛУБОТКЕРЫ!

А если серьёзно, то нам нужна государственная ЧРЕЗВЫЧАЙНАЯ И ПОЛНОМОЧНАЯ КОМИССИЯ ПО ПРЕОДОЛЕНИЮ ПОСЛЕДСТВИЙ АНГЛОСАКСОНСКОЙ АГРЕССИИ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ!
Посадки и увольнения – это само собою разумеется. Но менее злостные должны получать предупреждения о неполном служебном соответствии. Для работников народного образования и телевизионщиков нужно организовать особые курсы. Борьбу с англосаксонским влиянием нужно ввести в школьные программы по русскому языку, а также в программы по литературе, по иностранным языкам и истории.
Я приведу совершенно ужасный пример   и не из современности, а из советского русофобского прошлого.
В шестидесятые годы, когда я был уже старшеклассником, я смотрел такой советский фильм.

Мирная советская сельская жизнь. Хороший и добрый учитель немецкого языка обучает детей немецкому языку. И дети, под его руководством, разучивают немецкую песенку:

O Tannenbaum, o Tannenbaum,
Wie treu sind deine Bl;tter!
Du gr;nst nicht nur zur Sommerzeit,
Nein auch im Winter, wenn es schneit.
O Tannenbaum, o Tannenbaum
Wie treu sind deine Bl;tter…

И тут начинается Великая Отечественная война, и в это село приходят злые фашисты. Они вытворяют всяческие зверства, и, в частности, они загоняют детей этой школы в какое-то деревянное здание, запирают их там и, по своему обыкновению, поджигают.
Пламя охватывает дом, дети заживо горят, но перед смертью поют вот эту самую песенку:

O Tannenbaum, o Tannenbaum,
Wie treu sind deine Bl;tter!

Эта песенка доносится из горящего дома, а немцы прислушиваются и удивляются…

Не думаю, что такое было на самом деле, но такой фильм я смотрел во времена Брежнева, и он мне не приснился. Переношу замысел того фильма в нашу современность и представляю себе такое: англосаксонские фашисты придут на нашу землю и будут стирать нас с лица земли огнём и мечом. А мы перед смертью будем петь английские песенки и ещё и белых голубей запускать в небо!


Глава сорок вторая. Проблемы школьной стилистики
Самым обычным делом было, когда ребёнок писал изложение канцелярским языком и напихивал туда огромное количество заумных словечек. Я убеждал его, что так нельзя, заставлял переписывать, но результат получался тем же. Появилась новая категория людей, которая иначе, как заумно и по-канцелярски выражаться не способна. Эти люди уже окончили свои школы, получили высшее образование, нарожали детей, и эту эстафету передают всё дальше и дальше.

Как-то раз в одной элитарной школе я готовил своих учеников к написанию сочинения по роману Тургенева «Отцы и дети». Мы тщательно проработали этот роман, и все без исключения ученики по-настоящему прочли его. Знаю, что мне не все поверят, но это так: у меня все дети читали то самое, что я задавал им. И вот я даю последние наставления и произношу пламенную речь с таким призывом:
– Я вас просто умоляю не использовать канцелярских словечек и оборотов речи! Как я уже устал исправлять эти ваши ошибки.
Моего призыва не услышал один мальчик и в своём сочинении, посвящённом столкновениям между Базаровым и Павлом Петровичем Кирсановым, написал четыре раза: КОНФЛИКТНАЯ СИТУАЦИЯ, не говоря уже о других выражениях, от которых меня просто тошнило.
Я предложил ему переписать сочинение без употребления канцелярских оборотов. Он переписал, но оснастил сочинение новыми канцеляризмами. Я огорчился и влепил ему тройку, что было для нашей школы необычно. Я и в самом деле не знал, что делать с ним – это был прирождённый бюрократ.
В скором времени этим мальчиком заинтересовался наш математик и потребовал на педсовете, чтобы его выгнали из школы: мол, ничего не учит, лишь треплется на умные темы и расхолаживает весь класс. Мне показалось, что выгонять – это чрезмерно, но математик настоял на своём, сказав, что это бездельник, которому ничего не нужно и ничего не интересно. И мальчишку выгнали.

Однажды на ростовском вокзале я прочёл такое объявление:

ТОРГОВАЯ ТОЧКА
ОСУЩЕСТВЛЯЕТ РЕАЛИЗАЦИЮ КОЛБАСНЫХ ИЗДЕЛИЙ
НАСЕЛЕНИЮ.

Оно меня так поразило, что я потом стал давать его в виде задания своим детям в школе: нужно было высказать эту же самую мысль на простом русском языке. Всегда находились дети, которые сочиняли примерно такую переделку:
В ЛАРЬКЕ ПРОДАЁТСЯ КОЛБАСА.
Но такие мыслящие дети находились редко. Как правило, слово «осуществляет» заменяли на слово «производит», и на этом всё заканчивалось. Иногда находились дети, которые заявляли, что здесь сказано всё настолько верно, что изменять ничего не нужно.
Я ставил такие эксперименты: писал на доске:
Я ЕМ.
И сам же предлагал замену этим простым словам:
Я ПРИНИМАЮ ПИЩУ.
Затем я изобретал новое выражение:
Я ПРОИЗВОЖУ ПРИЁМ ПИЩИ.
Затем – новый уровень:
Я ОСУЩЕСТВЛЯЮ ПРОИЗВОДСТВО ПРИЁМА ПИЩИ.
И затем следовали новые переделки: выражение Я НЕ ЗНАЮ требовалось заменить на что-то более нудное и тупое, и дети догадывались: Я НЕ В КУРСЕ ДЕЛА. Потом думаем дальше, и дети со смехом вспоминают такое выражение, слышанное, видимо, от родителей: Я НЕ КОМПЕТЕНТЕН В ДАННОМ ВОПРОСЕ.
И потом фантазия у детей разогревалась, и они сами начинали придумывать такие переделки. Всем было смешно, получалась интересная словесная игра, и итогом её было то, что дети начинали понимать глупость канцелярских и заумных слов и выражений. И ещё долго потом говорили друг другу:
НА ОСНОВАНИИ ВЫШЕИЗЛОЖЕННОГО, отстань от меня!
Ты ПО КАКОМУ ВОПРОСУ шумишь в классе?
У тебя какая-то ГИПЕРТРОФИРОВАННАЯ МЕРКАНТИЛЬНОСТЬ.
Я БЕСКОМПРОМИССНО И НА СТРОГО НАУЧНОЙ ОСНОВЕ ОСУЩЕСТВЛЯЮ ПРОИЗВОДСТВО ПОЕДАНИЯ данной булочки…
Я старался не столько осуждать это явление, сколько смеяться над ним. По-моему, это было правильно, хотя мне могут возразить, и я даже знаю, как именно.

А вот образец многократного идиотизма. Я даже не знаю, чему изумляться – теряюсь. Но попытаюсь собраться с силами и объяснить.
В отдел народного образования поступают одновременно два одинаковых (слово в слово) документа из двух департаментов правительства Ростовской области – Департамента инвестиций и предпринимательства и Департамента экономики и строительства. Разумеется, регистрировать нужно оба документа.
Вопрос: по какой причине эти два департамента имеют такую власть над районными отделами образования, что те обязаны отвечать на эти два документа?
Ответ весьма прост: оба департамента подчиняются Правительству Ростовской области, а то, в свою очередь, и имеет власть над районными отделами образования. И власть эта такова, что районные отделы образования обязаны заниматься вопросами «состояния развития конкурентной среды и удовлетворённостью потребителей качеством товаров и услуг».
Вопрос: а какое отношение это всё имеет к народному образованию?
Ответ: никакого.
Вопрос: но тогда, может быть, районные отделы образования могли бы отказаться от принятия к сведению этих документов по причине того, что они незаконны, аморальны и ведут к развалу народного образования в России?
Ответ: отказаться не могут.
Вопрос: почему?
Ответ: а ты только посмей отказаться! И тогда посмотрим, что с тобою будет!
И теперь отодвигаем в сторону всё сказанное выше и занимаемся лишь вопросами русского языка. Читаем:

Направляю Вам методику проведения мониторинга состояния развития конкурентной среды в Ростовской области.

Это была точная цитата из реального документа, каковой поступил работникам народного образования.
Считаем цепочку падежей, которую здесь наблюдаем:
– Направляю Вам – дательный падеж (1);
– методику – винительный падеж (2);
– проведения – родительный падеж (3);
– мониторинга – родительный падеж (4);
– состояния – родительный падеж (5);
– развития – родительный падеж (6);
– конкурентной среды – родительный падеж (7);
– в Ростовской области – предложный падеж (8).
Нагромождение даже четырёх падежей подряд – это уже полное безумие. А здесь восемь падежей подряд! И это уже нечто запредельное. Тот, кто сочинял этот документ, был просто не в своём уме.
Но это всё был детский лепет. Подумаешь: нагромождение восьми падежей! Вот название другого официального документа от 16-го марта 2016 года:
О ходе реализации стратегии построения индивидуальной траектории развития личности патриота, гражданина, ориентированного на получение инженерного образования в городе Ростове-на-Дону в рамках научно-образовательного кластера, созданного на базе Донского государственного технического университета.
Руководствуясь своим девизом «я зла не помню – я его записываю», выписываю все падежи, а заодно и считаю их количество:
– О ходе – предложный падеж (1);
– реализации – родительный падеж (2);
– стратегии – родительный падеж (3);
– построения – родительный падеж (4);
– индивидуальной траектории (что это такое – не представляю!) – родительный падеж (5);
– развития – родительный падеж (6);
– личности – родительный падеж (7);
– патриота – родительный падеж (8);
– гражданина, ориентированного – родительный падеж (9);
– на получение – винительный падеж (10);
– инженерного образования – родительный падеж (11);
– в городе Ростове-на-Дону – предложный падеж (12);
– в рамках – предложный падеж (13);
– научно-образовательного кластера, созданного – родительный падеж (14);
– на базе – предложный падеж (15);
– Донского государственного технического университета – родительный падеж (16).
В первом документе было восемь падежей, во втором – шестнадцать… Не удивлюсь, если где-нибудь найду документ с нагромождением тридцати двух падежей!
Совершенно точно, что у этих гениев казённого красноречия есть высшее образование, и они жаждут доказать это. И у меня вопрос: как они его получали? Может быть, у них фальшивые дипломы? Купили в подземном переходе, как это сейчас бывает, заняли должности и сочиняют там бредовые документы?
Охотно допускаю, что это так и есть.
Но и это не всё! И даже так: можно сказать, что я ещё ничего не сказал вообще об этих документах, а так только – пробурчал что-то не очень важное.
Самое потрясающее в этих документе – это их смысл, а не их язык. Каким-то непостижимым образом, работникам народного образования вменяется в обязанность изучать предпринимательскую деятельность. Если коротко, то документ – незаконный, ибо работники народного образования должны заниматься лишь народным образованием и судьбами детей. И ничем больше! А что такое индивидуальная траектория?.. А что такое научно-образовательный кластер?..
Что мы видим? Один документ незаконный и с совершенно абсурдным содержанием в безграмотной форме навязывается людям, которые не обязаны принимать его к сведению. А другой документ – просто запредельно безумный! И это самая настоящая агрессия! Людям не дают заниматься своими обязанностями и, вместо этого, их терроризируют незаконными приказами.
С какою целью делается это?
С целью подорвать народное образование, нанести ему удар!
В интересах какой силы это делается?
Ну, тут уж можно догадаться: ключевое слово здесь МОНИТОРИНГ – английское и с пресловутым суффиксом -ИНГ, от насильственного внедрения какового суффикса стонет современный русский язык!
Это писали враги.
Когда базарная хабалка или обнаглевший от безнаказанности хулиган орёт на нормального человека, то какой словесный приём, прежде всего, применяется ими?
Истошные вопли и мат-перемат.
Честный и миролюбивый человек теряется, робеет и отступает под таким мощным словесным натиском.
Вот так же точно и здесь. Только, вместо мата и воплей, здесь применяется приём безумного канцелярского языка.
Канцелярский язык с его нагромождением падежей или английских слов – это самое настоящее хамство распоясавшихся от собственной безнаказанности бюрократов.


Глава сорок третья. И опять: «свой-чужой»! Определение статуса человека по его речи
Если человеку сделать замечание по поводу неправильного ударения в его речи, то реакция у него может быть всякая: обида, возмущение, злость… Хотя это может быть и искренним удивлением: это ж надо, а я всю жизнь произносил именно так! С такими вещами нужно быть поосторожнее. Как говорится: не уверен – не обгоняй. А если уверен? Тогда – другое дело.
Пока учитель русского языка работает в школе, он может делать такие вещи, сколько угодно, а потом, когда его ученики вырастут, будет уже поздно что-то исправлять. Взрослому человеку, который уже возомнил о себе что-то, очень трудно втемяшить в голову новые знания по культуре речи.
В начале учебного года в любом классе я всегда проводил примерно такой урок: молча, не произнося ничего вслух, выписывал на доске штук двадцать-тридцать трудных слов и просил детей написать их в своих тетрадях с указанием ударения. Писать просил молча и не бубнить вслух написанное, чтобы не воздействовать на соседей, которые могут услышать это и поменять своё мнение о том, куда надобно ставить ударение. Слова могли быть примерно такими: верба, вечеря, всенощная, дабы, дебаркадер, досуг, духовник, искра, мизерный, толика, пигалица, плато, послушник, послушница, по средам, праотец, семья – семью, столяр, ханжество, шасси.
Слова могли быть и другие, и это зависело от возраста детей, от интеллектуального уровня класса.
Самым обычным делом было, когда дети ни в едином случае не ставили правильного ударения. Я объяснял им всё, что нужно, отвечал на все вопросы и потом, в течение всего учебного года, я то и дело возвращался к этим словам, требуя, чтобы дети запомнили их на всю жизнь. Причём дело было поставлено так: то, что я говорю, – это закон, и он не подлежит сомнениям; его можно только выполнять.
Когда я работал в «Жар-птице», то там считалось, что высший авторитет в русском языке, это я. Ко мне время от времени подходили учителя разных предметов на переменах и спрашивали о том, как писать или произносить то или иное слово, да и начальство запросто могло подойти. Там была нормальная человеческая обстановка, и это считалось возможным. Больше я такого нигде не видел, ну, разве что отдельные эпизоды… В других коллективах обычно считалось так: если я спрашиваю, то, стало быть, я дурак, а ты умный; ну, уж нет! Я лучше не спрошу! А в «Жар-птице» я мог и сам сделать кому-то замечание. Мог, например, шепнуть историку Жанне Валерьевне, что фамилия знаменитого русского писателя 18-го века Новикова произносилась с ударением на последний слог: НОВИК;В; а она женщина психически нормальная и всегда принимала к сведению мои подсказки. (Попробовал бы я такое сказать в простой школе!) Математику я мог потихоньку сделать замечание, что слово ЭКСП;РТ произносится с ударением на последний слог, а вовсе не на первый. Мне верили, никто не сомневался в моей правоте и вообще: у нас там такое было принято. Это был как бы негласный договор всего коллектива.

Татьяне, моей первой жене, на момент моего знакомства с нею было восемнадцать лет, и это была совершенно деревенская девушка. Она родилась в Ростове, но от деревенских родителей, жила в частном доме с приусадебным участком и воспитание получила старомодное: не пила, не курила, не ругалась матом… Все сейчас говорят про нынешние испорченные нравы, но и тогда они были такими же, и я выделил эту девушку по признаку её порядочности. Я сравнивал её с другими знакомыми девицами и видел, что она заметно отличается от них в лучшую сторону. Но речь у неё была деревенская – с какими-то диалектными словечками и с ошибками в ударениях. Как-то у нас так сложилось, что я делал ей замечание и называл правильное слово, она тут же повторяла то, что я сказал, и принимала к сведению. Это у нас было отработано до автоматизма. Она никогда не спорила, не возражала, она просто принимала это к сведению и старалась больше не повторять этой ошибки. К тому же она, под моим руководством, усиленно читала художественные книги и через какое-то время просто обогнала меня по количеству прочитанного. Результатом этого стало то, что она уже через несколько лет супружества не делала ни единой ошибки в речи. Ни единой! Совсем! Разумеется, я никогда в жизни не делал замечаний тёще и тестю; пусть говорят, как хотят – так я считал.

Но такие вещи возможны не во всех коллективах и не со всеми людьми. Поэтому иногда лучше промолчать, но мотать себе на ус: что-то слишком часто этот человек употребляет неверные ударения – видать, что-то у него не так с образованием и культурным уровнем.
Это похоже на камень за пазухой, но иначе нельзя.
Когда я был школьником, я прекрасно помню, как наша учительница по русскому языку говорила САМ;МУ, а не САМОМУ;. Я такого произношения больше никогда в жизни не слышал. Трудовик говорил ДИХХВЕРЕНЦИАЛ и строгим голосом предупреждал, чтобы мы в своих конспектах писали две буквы ХВЭ. А историчка рассказывала про дворец ТЮИ;ЛЬРИ, вместо ТЮИЛЬРИ;, а кроме того, она называла известного в те времена кубинского революционера и писателя ХОС; МАРТИ; так: МА;РТИН ХА;СЕЛЬ – не представляю почему.
Я помню выступления Хрущёва и Брежнева – оба делали жестокие ошибки в ударениях, а когда к власти пришёл Горбачёв, то он особенно отличился по этой части. Его все тогда ругали за слово МЫ;ШЛЕНИЕ, но это как раз старинное русское произношение, и в нём нет ничего плохого, а вот словечки УГЛУ;БИТЬ и ОБЛ;ГЧИТЬ – вот это ужасно. Его слово УГЛУ;БИТЬ как-то не прижилось в русском языке, и сейчас большинство людей скажут всё-таки УГЛУБИ;ТЬ, но словечко ОБЛ;ГЧИТЬ, о существовании которого я раньше даже и не подозревал, прочно вошло в современный русский язык, и сейчас мало кто скажет: ОБЛЕГЧИ;ТЬ, и кто так скажет, тот в моих глазах просто интеллектуал и яркая личность.
Какой позор! Безграмотный Горбачёв своим тлетворным воздействием на массовое сознание ввёл новое слово в русский язык: ОБЛ;ГЧИТЬ!
Это я всё описываю случаи, когда нет никакой возможности повлиять на изменение произношения: человек, говорящий неправильно, расположен слишком высоко от меня. Или далеко. Или мне он безразличен.
Не помню, в каких годах в нашей речи появилось старинное слово ДАБЫ. Мне кажется, это случилось в конце восьмидесятых годов прошлого века. Но совершенно точно: раньше его не просто не было – о его существовании мало кто знал. И вдруг оно появилось, стало модным и сразу же стало характеризовать человека, употребляющего его, как умного. Я бы сказал: дюже умного. Шибко грамотного. Потому что все поголовно произносили его только и только с ударением на первый слог: ДА;БЫ. А ударение-то должно стоять на втором слоге: ДАБЫ;. Никакие доводы не принимаются о том, что то было, мол, старинное произношение, а мы – люди современные-прогрессивные, и у нас теперь так. Глупости: умышленно взято старинное слово для того, чтобы речь казалась торжественнее и весомее, ну так и будьте любезны произносить его правильно!

Другая проблема: раболепие перед всем англосаксонским. Приведу простейший пример: название известного штата в Америке: ФЛОРИДА. Как его произносить?
И здесь уже заканчивается знание или незнание русского языка, и начинается нравственность в чистом виде: человек, уважающий русский язык и русскую культуру, скажет ФЛОРИ;ДА, и это норма русского языка, которая не должна обсуждаться. Русофоб, раболепно преклоняющийся перед всем англосаксонским, скажет ФЛ;РИДА. Этот же самый человек скажет КЕНТА;ККИ, вместо КЕНТУ;ККИ, он скажет и многие другие вещи, но ФЛ;РИДА – это такое знаковое словечко, от которого у меня в голове сразу делается переключение, и я понимаю, что с этим человеком у меня уже не может быть ничего общего. Я не верю ему. Он обманет… Одна дама при мне рассказывала о том, как она любит знаменитого и утончённого английского писателя Артура Конан-Дойля и при этом упорно повторяла: «Собака БА;СКЕРВИЛЕЙ». Что это за БА;СКЕРВИЛИ? В русском языке принято говорить БАСКЕРВИ;ЛИ, мы же не говорим Ш;КСПИР, мы говорим ШЕКСПИ;Р. Но такое произношение – оно не только манерное, выпендрёжное и русофобское, оно ещё и сильнейшим образом связано с человеческим самолюбием. Если человек скажет ФЛ;РИДА и БА;СКЕРВИЛИ, то на нём можно ставить крест.
Убеждать моряка в том, что надобно говорить К;МПАС, а не КОМПА;С – это глупо. У моряков принято говорить КОМПА;С, и это их профессиональное произношение. Но вот плавучий дом нужно называть словом ДЕБАРКАД;Р – с ударением на последнем слоге, и вот уж тут никакие возражения не принимаются.

В русском языке есть несколько удивительных случаев, когда исконно русское и исконно славянское произношение подвергнуто изменению, и именно это изменение считается правильным, а исконное произношение – ошибочным, и потому оно осуждается. Приведу несколько примеров: существительные В;РБА и П;ТЛЯ должны произноситься с ударением на первый слог – это литературная норма. Но в народе часто говорят ВЕРБА; и практически всегда: ПЕТЛЯ;. Так вот: народное произношение является изначальным и, в этом смысле, правильным, а литературные слова В;РБА и П;ТЛЯ – это нечто новое. Но лично я подчиняюсь литературной норме. Со словом И;СКРА получилось примерно так же: исконным является слово ИСКРА;, но его употребляют, как правило, технари. В Ростове и в области все скажут СЕМЬЯ; – СЕМЬЮ;, и это литературная норма, но в некоторых областях России говорят: СЕМЬЯ; – С;МЬЮ, и как раз это и есть древнее русское произношение, но оно почему-то не стало литературным. Давно уже не слышал словечка Д;СУГ, сейчас все скажут так, как и положено: ДОСУ;Г, но именно считающееся безграмотным Д;СУГ – это и есть исконно русское и славянское слово. Детям на уроках ни в коем случае нельзя говорить о таких вещах, а иначе у них всё перепутается в головах. Им таких вещей знать не нужно и вредно. Говорить им нужно только так: В;РБА и П;ТЛЯ – и никаких сомнений и обсуждений! Ты просто обязан принять к сведению именно такое ударение на том основании, что оно литературное.
Почему так получалось, что литературное произношение иногда отклоняется от исконно древнерусского – не знаю, и честно скажу: мне это не очень-то и интересно знать. Есть литературная норма, и это для меня приказ, и я обязан выполнять его.
Бывают и обратные случаи, когда старинное произношение забыто. А современные люди, которые впервые увидели это слово в книгах, но не знают, как оно произносится, выговаривают его – кому как захочется. Учитель в таких случаях должен проявлять твёрдость и говорить ученику: ты обязана произносить: ВС;НОЩНАЯ, В;ЧЕРЯ, ДУХОВНИ;К, П;СЛУШНИК и П;СЛУШНИЦА, ПРА;ОТЕЦ. Часто сообщения о таком ударении вызывают протест у учеников, и они начинают канючить, что так теперь уже и не скажешь. Какие глупости! Надо говорить именно так! Произносите: МИЗ;РНЫЙ, ТОЛИ;КА, ПИГАЛИ;ЦА, ХАНЖЕСТВ; – и не рассуждайте. Это не тот случай, когда нужно проявлять фантазию и творчество. Это тот случай, когда нужно смиренно подчиняться.
Со словами ПЛАТ; и ШАССИ; я могу немного поумничать и сказать, что они французские, и ударение в них нужно ставить на последний слог. ПО СРЕДА;М – это по-старославянски, а там были правила, которые могли отличаться от древнерусских. В ЭТИХ СТЕНА;Х и ПО СТЕНА;М – это тоже по-старославянски, а всё старославянское у нас в языке считается торжественным, стало быть, такое произношение допустимо для речей и интеллектуальных бесед, а В ЭТИХ СТ;НАХ и ПО СТ;НАМ – это русское просторечие.

Помнится, у меня была ученица, которая называла мне свою фамилию так: ПРАС;ЛОВА. Я объяснил ей, что её фамилия образована от русского существительного ПРА;СОЛ, которое означает «скупщик рыбы и мяса», «скупщик скота». И, таким образом, её фамилия должна произноситься с ударением на первом слоге: ПРА;СОЛОВА. Девочка не знала этого, поверила мне и обещала заставлять всех произносить её фамилию правильно. Я объявил это всему классу, и все приняли это к сведению: фамилия этой девочки – ПРА;СОЛОВА!
Фамилия известного артиста КАРАЧЕНЦОВ – трудная вещь. Я всегда объяснял детям, что здесь ударение может падать лишь на последний слог: КАРАЧЕНЦ;В. Если бы в его фамилии ударение падало на второй слог, то эта фамилия бы записывалась так: КАРА;ЧЕНЦЕВ. Здесь то же самое, что и в слове ТАНЦ;ВЩИЦА, которое многие произносят с ударением на предпоследний слог, но, если бы так было, то это слово писалось бы по-другому: ТАНЦЕВЩИ;ЦА, чего мы не наблюдаем в наших книгах.
Одна моя знакомая рассказывала мне: моя фамилия: БА;КАЛКИНА, но все вокруг всегда произносят её как БАКА;ЛКИНА, и я теперь и сама привыкла к этому и произношу так же. А я ей говорю:
– Ты не имеешь права делать такие вещи! Это фамилия твоих предков – старинная, между прочим, казачья! – и ты просто обязана произносить её так же точно, как и они её произносили.
А она мне возражает:
– Но что же я могу сделать, если все произносят мою фамилию с другим ударением?
А я говорю:
– А ты заставляй их говорить правильно и не соглашайся на неправильное произношение твоей фамилии.
И я привёл ей в пример самого себя: мою фамилию постоянно коверкают. Один человек, познакомившись со мною, упорно произносил мою фамилию с ударением на последний слог: ПОЛУБОТК;. Я ему сделал один раз замечание, в другой раз, в третий… Моя фамилия: ПОЛУБ;ТКО, а не ПОЛУБОТК;! А он сказал мне, что он не в силах произнести это трудное слово так, как я требую, и у него поневоле получается только ПОЛУБОТК;. Я видел: он хотел, чтобы я согласился с этим! Я не согласился и прервал с ним отношения. Для меня это непреодолимое препятствие   общаться с человеком, который коверкает мою фамилию!
Я потом задумался: а почему он не может выучить правильное произношение моей фамилии – это что, так уж трудно? Стал думать – получалось два варианта: он или непроходимо туп, или он намеренно издевается надо мною. И я, после некоторых размышлений, вспоминая мысленно все особенности его поведения и все высказывания, пришёл к выводу, что всё не так: у него это – на почве высокомерия. Он погружён в мысли только о самом себе и о своей выгоде, и это очень сильно заметно. У него грубое и жёсткое представление о людях: полезен – не полезен. Меня он вычислил как неполезного, но решил для себя, что меня можно подержать в поле зрения на всякий случай: может быть, я ещё пригожусь. Отсюда и пренебрежительное отношение к моей фамилии. Рассуждение у него было примерно такое: я не тот человек, чтобы утруждать себя хоть чем-то, если от этого нет никакой выгоды.
Нечто подобное у меня было однажды в школе. Один мальчик упорно называл меня Юрий Владимирович, а я ему делал замечания: меня зовут Владимир Юрьевич. И вот что он мне ответил однажды:
– Ой, да какая разница! Все вы одинаковы!
Я ему ответил жёстко.
– Меня зовут Владимир Юрьевич, и это тебе всё равно, как меня зовут, а мне не всё равно! Меня зовут именно так, как я сказал, и не иначе. И я не потерплю никакого другого отношения к себе. Если ты меня будешь называть иначе, то – вон из класса и не появляйся у меня на уроках до тех пор, пока не выучишь, как меня зовут.
Грустный пример: однажды я стал свидетелем, как одну знакомую мне учительницу какая-то женщина из числа родительниц упорно называла Ирина Хусаиновна, Ирина Хусаиновна. Когда эта женщина ушла, я в какой-то даже растерянности проговорил:
– Простите, но мне всегда казалось, что у вас какое-то другое отчество.
А та ответила:
– Конечно, другое! Мой отец испанец, и звали его Хосе. Моё отчество: Хосевна.
Я удивился:
– Тогда зачем же вы позволяли, чтобы вас называли Хусаиновна?
Учительница отмахнулась и сказала:
– Ой, да пусть называет – как хочет!

Иногда слышишь что-нибудь такое, чего никогда не слышал до этого, и чего не услышишь никогда после.
Ещё когда я служил в армии, один солдат в нашей роте – рядовой Белогорцев – потряс меня до глубины души таким своим вопросом. Он подошёл к столу, возле которого сидели я и ещё несколько человек, посмотрел на лежащие на столе сигареты и спросил:
– Это чьи курить?
То есть существительное множественного числа «сигареты» было заменено им на глагол в неопределённой форме! Он был русским, из Ростовской области, кажется, из Кашарского района. На момент своего высказывания он был совершенно трезвым, и что на него нашло – этого я так никогда и не узнаю.
Другой точно такой же по степени безумности случай был у меня, когда я работал учителем в школе. Один мальчик из пятого класса прибежал ко мне с известием о том, что там, в коридоре, имеет место явление, которое он назвал словом МА;ХАЧИ. Говоря о событиях в коридоре, он употреблял это слово, имея в виду, что это несклоняемое существительное единственного числа: такой большой МА;ХАЧИ, там был страшный МА;ХАЧИ… Я вышел посмотреть, что там такое: там была драка, которую я быстро унял. У меня тогда не было времени, и я сейчас очень жалею о том, что не спросил у того мальчика, что это за слово такое и откуда он его взял. Но впечатление осталось такое же сильное, как и от вопроса «Это чьи курить?».
Насчёт несклоняемого существительного МА;ХАЧИ. Тут, возможно, было нечто похожее на историю со словом БАСМАЧИ;. Когда во времена становления советской власти в Средней Азии тамошние русские люди слышали крики местных жителей «БАСМАЧИ;! БАСМАЧИ;!», то они понимали это так: происходит нападение со стороны людей, каждый из которых по отдельности называется словом БАСМА;Ч. И слово это переводилось на русский язык так: разбойник и контрреволюционер. А на самом деле, слово БАСМАЧИ; – это существительное единственного числа, которое означает понятие «набег». Местные жители кричали на своём языке: НАБЕГ! НАБЕГ!, а русские люди понимали это как существительное во множественном числе… Характерно, что слово МА;ХАЧИ, которое я услышал в качестве несклоняемого существительного единственного числа, исходило от русского мальчика, который учился очень хорошо. Мальчику хотелось показаться умным, и он употребил такое необыкновенное слово.
Когда я сразу после армии стал работать на дождевальных установках под Ростовом, меня однажды спросил сельский механизатор:
– Ты с моторчиком не в курсе?
Это следовало понимать так: ты разбираешься в этом моторчике?
При советской власти существовало много знаковых слов. Допустим, сказал человек П;РТФЕЛЬ С ДОКУ;МЕНТАМИ – и тебе одна цена, а сказал ПОРТФ;ЛЬ С ДОКУМ;НТАМИ – цена другая. Но как-то так получилось, что деревенские карьеристы и недоучки довольно быстро выучили правильные произношения этих и некоторых других слов. Никто сейчас уже не скажет ПР;ЦЕНТ или МАГА;ЗИН, хотя слово КИЛ;МЕТР – нет-нет, а прозвучит где-то. А вот со словом РАЙОН так почему-то не получилось. Оно как-то затаилось среди других иностранных слов русского языка, никто не кричал о том, как его надо произносить правильно, а как не надо, и так оно себе потихоньку и коротало свой век в русском языке.
А проблема вот в чём: сколько слогов в слове РАЙОН – два или три?
Вообще-то два: РА и ЙОН.
Нам стоило бы перенять опыт белорусского языка, где это слово записывается по всем правилам так: РАЁН. Я ещё помню, как нас в школе предупреждали не писать РАЁН – мол, не по правилам это. А жаль, что у нас так заведено. Лучше бы мы сделали у себя, как в белорусском языке – не было бы тогда тех нелепостей, которые сопровождают у нас это слово.
Дело в том, что сельская интеллигенция, пробившаяся в города и желающая производить там впечатление, никогда не поднималась до белорусского уровня и всегда произносила это слово не РАЁН, а в три слога: РА-И-ОН. Почему они не произносят известное воинское звание как МА-И-ОР – я не знаю. И вообще, можно было бы в таком случае говорить не МОЁ и ТВОЁ, а МО-И-О и ТВО-И-О. Но вот почему-то они упёрлись мёртвою хваткою в это несчастное французское слово и произносят его только в три слога: РА-И-ОН!
И так уж получилось, что это слово стало знаковым, оно стало служить мощным показателем образовательного уровня человека. Я ещё был молодым, но сразу же понимал: если человек говорит РАИ;Н, это означает, что он из последних сил хочет казаться умным, и для него это очень важно, потому что он сомневается в своём уме.

Так вот. Был такой знаменитый советский поэт Роберт Иванович Рождественский (1932-1994). Вот кто не сомневался ни в чём! Если я правильно понимаю, то за всю историю советской власти это был самый удачливый поэт из всех. У Маяковского и Есенина судьбы получились ужасающе трагическими, у Демьяна Бедного, взлетевшего на какое-то время выше облаков, судьба получилась трагикомическая (вот уж кого не жалко!), но самым успешным поэтом-приспособленцем из всех, какие только были в Советскую эпоху, был именно Роберт Рождественский. Он взял от жизни всё, что можно было взять, хорошо пожил и умер своею смертью, всеми оплакиваемый и в лучах славы. Я его никогда не любил, но однажды, в конце восьмидесятых годов (коли мне память не изменяет), я включил радио и стал слушать, как он читает свои стихи.
Его длинное-предлинное стихотворение «НОВЫЙ РАЙОН» просто оглушило меня своим безобразием. Я сейчас воспроизведу точный текст заинтересовавших меня отрывков оттуда и предупреждаю: всё точно, кроме слова РАЙОН, которое я записываю, вопреки авторской воле так: РАИОН – в три слога. У автора в тексте написано всё же РАЙОН, но, по его мысли, все, кто будет читать его стишок, так же безграмотны, как и он сам, и все обязаны прочесть это слово в три слога! Если бы я не слышал того выступления Роберта Рождественского, я бы ни за что в жизни не догадался, как нужно произносить это слово при чтении его унылого стишка и просто бы подумал, что здесь имеет место сбой в стихотворном размере. Но на слух слово РАЙОН звучало у знаменитого советского поэта в три слога:

Новый РАИ;Н –
как новый город…
Медленно –
этаж за этажом –
вот он слева от шоссе
восходит
сказочным
огромным миражом…

Если бы я прочёл

Новый РАЁН –
Как новый город…
Медленно –
этаж за этажом –
вот он слева от шоссе
восходит
сказочным
огромным миражом…

то, что бы у меня получилось? Это был бы грубый сбой в стихотворном размере! Стало быть, с самого начала автором делалась ставка на мою читательскую безграмотность!
Читаю Роберта Рождественского далее:

РАИОН
уже сроднил с собою
тысячи приезжих горожан…

Новый РАИОН –
особый город.
Без театров и больниц пока…

Новый РАИОН –
забавный город,
город,
где идёт сплошной ремонт…

Это безграмотность, которая исходит сверху так же, как и горбачёвские словечки УГЛУ;БИТЬ и ОБЛ;ГЧИТЬ. Но Горбачёв отвергнут национальным сознанием Русского народа, а Роберт Рождественский – нет. Все помнят, что это какой-то знаменитый поэт. Я думаю, что это его стихотворение могло бы послужить хорошим материалом для урока по культуре речи или для урока по русскому стихосложению.

Я точно знаю, что, если бы я в своё время вздумал делать карьеру по части народного образования, то меня бы вмиг вычислили по системе определения СВОЙ-ЧУЖОЙ. И это произошло бы очень просто: есть тексты, которые я ни сам писать не умею, ни понять не могу, если они написаны кем-то другим.
Приведу пример из журнала «Вестник образования» (2016, №11). Это статья госпожи Зенковой Т.Г. «Кластерный подход в практике инновационных проектов реализации ФГОС в муниципальном образовательном пространстве». На всякий случай, сообщаю, что госпожа Зенкова является председателем комиссии Общественной палаты Ростовской области, а также научным руководителем образовательного комплекса города Батайска. Вот что она пишет в своей статье:

Дорожная карта инновационных проектов, инновационного опыта образовательных организаций города имеет многолетний маршрут. Проблемы построения инновационного пространства типичны и сопровождают образовательный комплекс г. Батайска как и другие территории. Это и затруднения в едином информационном пространстве инноваций, и «инновационная перегрузка» (фрагменты идей, повторы).
Какие управленческие действия выстроили логику единого муниципального инновационного кластера? В чём идеология практики инновационных сетей? В чём новизна и эффективность кластерного взаимодействия?
Это перспективный отбор наиболее ресурсных тем и инновационных практик, объединение и ранжирование их в модули, создание и обеспечение условий сетевого взаимодействия субъектов инновационных комплексов (положение об инновационном банке, типы творческих договоров, приказы и т.д.).

Затем я делаю некоторый пропуск и продолжаю рассматривать уже такой участок теста:

К позитивной практике кластерного подхода я бы отнесла разработанную и внедряемую двухуровневую систему критериального мониторинга инновационной практики в школе, продвижение в опыте самоаудита.

Ну и так далее – в том же духе.
Я перечитывал этот текст много раз, вдумывался в его содержание и пытался перевести на обычный русский язык: получались убогие предложения, которые, странным образом, почти никак не связывались между собою и не вытекали одно из другого. Каким образом этот бессвязный текст был пропущен в печать, кому он был адресован? Живым людям или роботам? И какое отношение он имеет к заботам о подрастающем поколении?
Никакого!
Если я спрошу, почему Макаренко в своей «Педагогической поэме» не употреблял подобного слога, то мне возразят: так ведь он же писал поэму, а не серьёзное научное исследование! Но я могу взять для сравнения его же книгу «Воспитание в советской школе». Ведь это уже явно не поэма, а научный текст! Но почему-то и он написан живым и интересным языком. Я, помнится, эту книгу не прочёл, а просто с жадностью проглотил. Там была ценная информация, там был русский язык, а здесь – что?
Я представляю: вот я, по какому-то волшебству, стал значительным лицом, надел на себя костюм с галстуком и, излучая торжественность, сижу в некоем зале, где некая дама с трибуны читала бы умным и значительным людям доклад как раз вот с этим самым текстом.
Все почтительно внемлют, под конец доклада раздаются аплодисменты, но тут встаю со своего места я и говорю:
– Господа, извините, но я ничего не понял. Я просто таких слов не знаю, какие здесь прозвучали! Страна в опасности, нас со всех сторон окружают враги, народное образование у нас пребывает в разгромленном состоянии, а вы тут разрабатываете и внедряете двухуровневую систему критериального мониторинга инновационной практики в школе. Господа, вы в своём ли уме?
И что бы тут началось!
Меня бы, например, спросили:
– Если вы не понимаете этих слов, господин Полуботко, то как вы вообще оказались среди нас? У нас тут избранное интеллектуальное общество, а не какое-нибудь! Мы понимаем, а вы – нет. Так, может быть, вы не наш человек?
Ну и тут бы меня вытолкнули в шею, да так бы вытолкнули, что я бы и дорогу забыл к школе и к учительской профессии. Потому что вся власть в народном образовании сейчас только у людей такого сорта.
Без всякой ложной скромности скажу, однако, что способен расшифровать тайное значение этого текста. Оно вот в чём: текст сделан для распознавания своих и чужих. Свой сочинит другой подобный же текст, а слушая доклад с такими словами, будет кивать и аплодировать. А чужой встанет со своего места и скажет: я ничего не понял. Или даже так: я протестую, это саботаж! Его поднимут на смех и выгонят. А если он не встанет, а промолчит и затаится, то его и тогда вычислят, когда дойдёт дело до его собственного доклада. Я бы, например, вышел на трибуну и произнёс доклад о народном образовании теми словами, которыми меня обучили Гоголь и Зощенко. Я припечатал бы всех так, что всем бы тошно стало, и мне бы этого не простили, поняв, что я чужой.

Про школу «Жар-птица» я уже писал: была сначала прекрасная школа, а потом туда стали внедряться бандиты и бандитки, и они всё обрушили. Один из таких бандитов появился в школе уже на второй год её существования. Откуда-то поступил приказ: ваша школа должна иметь свою собственную концепцию, а поскольку вы своими силами не сможете написать её, то вы должны принять к себе на работу такого-то человека, который вам эту самую концепцию и будет составлять в течение одного года. Это был директор какой-то соседней с нами государственной школы. Он начал составлять текст концепции и составлял его именно из таких слов, какие я показал выше, приводя в пример статью госпожи Зенковой. Я тогда же читал этот текст и с изумлением думал: «Я бы в жизни до таких слов не додумался! И откуда он их вообще взял? Такое впечатление, что он прибыл к нам откуда-то из параллельного мира!» Зарплата у него была чертовски приличная: директору школы, который отвлекается на нас, не заплатишь ведь копейки! Всё же я думаю, что она у него была, на самом деле, вполовину меньше, и вторую половину он отдавал кому-то в районном отделе образования. Ибо этот почтенный господин был просто мошенником.


Глава сорок четвёртая. Нужен ли иностранный язык в школе?
Под конец своих заметок о преподавании в школе языка русского отвлекусь немного на языки иностранные. Тоже ведь языки, хотя и не наши. Итак: нужен ли иностранный язык в современной российской школе?
Нужен-то нужен, да только не совсем понятно, что делать с этим знанием в дальнейшем?
Предлагаю несколько вариантов ответа на вопрос, зачем русскому или российскому ребёнку нужно изучать иностранный язык в школе или в домашних условиях с репетитором:

1) Для общего развития, потому что изучение любого иностранного языка способствует усилению и укреплению умственной деятельности. Разумеется, при условии, что это самое изучение не будет вредить изучению собственного родного языка, а такая опасность может возникнуть.

2) Для того, чтобы бежать из этой ненавистной России. Особенно, если здесь много чего награблено, чтобы там, вдали, было, на что жить. Да и если просто чистить там унитазы или подметать улицы, то и тогда язык пригодится. Раб должен разговаривать с хозяевами на языке хозяина.

3) Для того, чтобы изучать язык вероятного противника. У нас, как правило, изучают три иностранных языка в школе: немецкий, английский и французский. И все три народа: немцы, англосаксы и французы наши непримиримые враги. Мы уже поняли, что противоречия между Россией и этими народами – непреодолимы. Прямое боевое столкновение может произойти именно с ними. А если даже и не прямое, и не боевое, а только информационное, то и тогда это всё равно – война.

4) Для любопытства, из научного интереса. Это похоже на первый пункт, но здесь возможны и свои особенности: интерес может быть техническим (отслеживать новые изобретения, разбираться в технических текстах), литературным (хочется читать какого-то беллетриста или философа в оригинале), а может быть и лингвистическим.

5) На случай туристических поездок. Приедешь в Европу смотреть на немецкие замки, на Эйфелеву башню, на Биг Бен – вот язык как раз тебе и пригодится! Для таких поездок времени осталось совсем не так уж много, и нынешним детям, скорее всего, уже не суждено будет увидеть Европу именно такою, какою мы её себе представляли всегда. Исламские государства с феодальными порядками, с непременным рабовладением и с темнокожим населением в качестве высшей касты – это не то самое, на что захочется смотреть, разинув рот от изумления и восторга.

Есть мнение, что преподавание иностранных языков в наших школах следует отменить. Или пусть дети учат эти самые языки добровольно: хочешь учи, а не хочешь не учи. Есть мнение, что можно учить, но как-нибудь попроще (хотя куда уже проще?).
Думаю, что иностранный язык в школе нужен и его не следует отменять.
Мощное погружение в иностранный язык может привести к потере национальной самобытности погружающихся – это так и есть. Но разве нам угрожает такая опасность? Зловонное дыхание английского языка ощущается в нашей жизни – это да. Но с ним пока ещё можно бороться, и есть надежда на благополучный исход этой борьбы. Но вот с лужичанами, живущими в Германии, как раз такая беда и случилась: немецкий язык для них – второй родной, на нём легче общаться с окружающими, и, по этой причине, нижнелужицкий язык на данный момент почти полностью исчез, а верхнелужицкий пока ещё кое-как существует, но вот-вот исчезнет и он. Таких примеров много, и я не хочу останавливаться на них, скажу только, что сильное погружение в чужой язык меняет ещё и сознание человека, а точнее – менталитет. Когда лужичане полностью перейдут на немецкий язык, они перестанут быть славянами и станут обычными немцами. Многие миллионы немцев имеют славянское происхождение, потому что немецкий народ в прошлом поглотил большое количество славянских народностей. И этим потомкам славян ничто не помешало пойти на нас войною и убивать русских, а всё потому, что с переходом на чужой язык они стали настоящими немцами… У русского и у англичанина – совершенно разные менталитеты; у них по-разному работают полушария мозга, по-разному воспринимается действительность. Если кому-то из русских не жалко искалечить сознание собственного ребёнка – пусть калечит. В конце концов – каждому своё. Но, если не злоупотреблять слишком глубоким погружением, если принимать необходимые меры, то иностранными языками заниматься можно и нужно. И в массовом порядке, а не только для избранных.
Мы много ругаем наше преподавание иностранных языков. Но что мы видим? Кто хотел уехать на Запад или в Австралию, тот уехал и прекрасно освоился там, и тот говорит теперь на чужом языке так же, как и на своём родном, а его дети и вовсе не будут знать русского языка.
В общем: кто что хочет – тот то и получит.
Когда началась Великая Отечественная война и возник большой спрос на знатоков немецкого языка для наших штабов, то у нас стали набирать простых умных парней и девушек, которые хорошо учили немецкий язык в школах, и направляли их на специальные курсы. И уже там, на этих курсах, их доучивали военной терминологии и тому, как надо разговаривать с пленными. Если иметь хотя бы небольшое стартовое знание языка, то потом его всегда можно развить.

Ещё одна проблема. Языки немецкий, английский и французский – это языки наших врагов. Никаких кривляний и недомолвок здесь быть не должно.
Современные немцы – в подавляющем большинстве своём! – не чувствуют своей вины перед Русским народом. Перед евреями чувствуют, перед русскими – нет. В Германии сейчас много говорится о том, что, если бы Гитлер не сделал таких-то ошибок, то и ход истории был бы другим. О поражениях Гитлера говорится с откровенным сожалением, и вообще: Гитлер был вынужден напасть первым, потому что не сделай он этого, русские бы напали на Германию. Точное название немцев: враги и бессовестные люди! Среди них есть отдельные мыслящие личности и даже друзья Русского народа – я знаю это точно, ведь это они сейчас выдвинули новый лозунг: BEFREIT UNS ERNEUT! (Освободите нас снова!). Но основная масса немцев – это безмозглые враги, которых, возможно, придётся учить уму разуму снова, потому что в тот раз они ничему не научились.
Кто такие французы? Это люди, которые нападали на нас с Наполеоном, разоряли Россию и сожгли Москву; это люди, которые спустя недолгое время воевали против нас в Крымскую войну. Французы с радостью приняли в свои объятия Гитлера, когда тот вошёл в Париж. Десятки тысяч французов добровольно сражались на стороне фашистов; на подходах к Москве они вторично оказались на Бородинском поле, а когда мы брали Берлин, они участвовали в его обороне и стояли насмерть, защищая духовно близкий им Рейхстаг… Конечно, среди французов были и антифашисты (подпольщики, лётчики из авиаполка «Нормандия-Неман»), но в целом они были нашими врагами в ту войну. Потом они прикинулись нашими союзниками, но – чего только не сделаешь ради спасения собственной шкуры! Более двадцати трёх тысяч французских фашистов оказались в нашем плену, а сколько не оказалось? Покаяния от французов мы так и не дождались (весёленькие фильмы с участием Луи де Фюнеса или Пьера Ришара – это не покаяние), а нынешнее население Франции по своей русофобии намного превосходит немцев. Симпатии французов лишь на стороне Америки, Африки, Арабского мира, а Россия для французов – враг!
Про англосаксов и говорить не хочется. Не знаю даже, чему больше изумляться, когда думаешь о них – их кровожадности или феноменальному лицемерию…
Есть мнение, что страшнее немцев нет никого. Они являются виновниками двух мировых войн, они утопили в крови Югославию, они создали Евросоюз, в котором подмяли под себя всю Европу и сделали то, о чём мечтал Гитлер, и сейчас они хотят свести с нами счёты. Якобы так: с англосаксами ещё можно хоть как-то договориться, с немцами же – никак. Не знаю, так ли это на самом деле; лично мне представляется, что страшнее англосаксов для нас нет ничего.
Как бы там ни было, но немцы, англосаксы и французы, это люди, которые реально желают нам смерти. Для сохранения своего нынешнего благополучия они не остановятся ни перед какою кровью. Образно говоря, немец, англичанин и француз войдут в каждый наш дом и убьют каждого из нас.
Если мы им позволим это и не убьём их раньше.

Спрашивается: на основе каких текстов дети должны учить эти три иностранных языка? Должны ли это быть тексты с описанием достопримечательностей этих стран или их достижений в области культуры, или это всё-таки должны быть тексты с объяснением того, что это наши злейшие враги?
Они нападали на нас, они делали нам подлости, они всегда желали нам зла. А сейчас они ненавидят и презирают нас так, как ещё никогда прежде в истории! Вот это всё и должно быть отражено в текстах на немецком, английском и французском языках, каковые тексты должны быть в школьных учебниках! Русский ребёнок должен знать: он изучает язык наших непримиримых врагов, компромисс с которыми невозможен. Надо выбить из наших детей дурь о дружбе народов и пролетарском интернационализме, которая у нас ещё витает в воздухе – как не осевшая пыль. Немцы, англосаксы и французы – это носители Зла, которые желают убить, поработить или растлить наших детей. Зачем же мы будем делать вид, что не понимаем этого и сюсюкать по поводу рейнских пейзажей, Елисейских полей или небоскрёбов Нью-Йорка?
В этом же контексте детям можно и нужно рассказывать на уроках иностранных языков о немецких антифашистах, о французском сопротивлении; о том, как француз основал русский балет; об англичанах, которые создавали горнодобывающую промышленность в Донбассе; о том, как сейчас в том же Донбассе на стороне ополченцев воюют против фашизма люди из Западной Европы и Северной Америки, но это всё должно лишь подтверждать общую идею: Запад для России враждебен! И не по нашей вине.
Вот уж какой учитель должен быть мужчиной в мундире и с погонами на плечах – так это учитель иностранного языка в школе!
Дело идёт к войне, и лишь слепой и глухой может не видеть этого и не слышать. И даже, если нам удастся избежать войны, то напряжённость между Россией и Западом будет существовать многие десятилетия и даже века. То, что Западная Европа падёт в ближайшем будущем под натиском южных пришельцев, ничего не изменит в нашу пользу. Отношения с мусульманским и феодальным Западом будут ещё хуже, чем нынче.
Но повторяю: эти три иностранных языка пока что нужно учить в Российских школах. А позже – посмотрим.

В моей педагогической практике был лишь один учебный год, когда я преподавал в школе иностранный язык. Школа была простая, а не элитарная, и у меня там были на редкость хорошие классы, в которых я преподавал хорошим детям русский язык и литературу. Но тут директриса вдруг выяснила, что я знаю немецкий, и сказала, что у неё с немцами в школе – просто беда. Нужен человек… Ну, и я взялся.
Это были разные классы, и везде была одна и та же картина: никто и ничего не знал. Был даже один мальчик немецкого происхождения (у него была голландская фамилия, но он считал себя немцем) – так вот и тот тоже не знал совсем ничего. Классы у меня были с пятого по одиннадцатый, и ни в едином не было ни единого человека, который хотя бы что-то знал или бы хотел знать! Должен заметить, что школа была, хотя и простая, но благополучная. Как всегда, всё хорошее или плохое в школе спускается с вершины пирамиды, на которой стоит директор, вниз – вплоть до учеников. Вот и здесь было так же: на редкость умная и спокойная директриса Александра Дмитриевна, довольно сносный психологический климат – ну, в общем, жаловаться мне было не на что.
Но условий для изучения немецкого языка (и, видимо, любого другого иностранного) там не было. И это не была вина школы. Просто так преподавание иностранных языков поставлено в нашей стране.

Однажды у меня там был случай, который я нахожу забавным. Или трагикомическим. Кто-то, может быть, скажет, что он и вовсе был трагическим, но, на мой взгляд, это было всё-таки смешно.
Я занимался на последнем шестом уроке немецким языком с учениками одиннадцатого класса. Это были здоровые парни и девушки, и было их человек двенадцать, ибо все классы всегда делятся в России пополам для изучения иностранного языка, чтобы учителю было легче заниматься с детьми.
Одиннадцатиклассников я усадил в один ряд возле окон, а мальчика-пятиклассника, который у меня был до этого на предыдущем уроке, я оставил убирать два оставшихся ряда. Это была маленькая хитрость: когда этот последний урок у меня заканчивался, то дежурным из этого класса оставалось помыть пол только на той территории, где находился их ряд, и после этого я мог уходить домой.
И вот этот мальчик, по имени Валера (я помню даже и его фамилию), моет себе полы и моет на своей территории, а я веду себе урок и веду. И объясняю этим верзилам – для чего нужны в немецком языке артикли. Они это слышат от меня впервые в жизни, ничего не могут понять, я продолжаю объяснять и рисую на доске таблицу склонения немецких артиклей определённых и неопределённых – во всех четырёх падежах и в форме множественного числа.
Все внимательно срисовывают это с доски, слушают то, что я объясняю им, ведут себя вполне серьёзно, но одно только плохо: никто ничего не может ни запомнить, ни понять.
Спрашиваю: поняли?
Никто ничего не понял. Не доходит.
И тогда я подзываю к себе этого мальчика и говорю ему:
– Валерчик, иди-ка сюда, малыш.
Тот подошёл.
– Отставь в сторону швабру…
Валерчик отставил.
– И скажи этим дядям и тётям, какой язык ты учишь в своём пятом классе.
– Английский, – сказал Валерчик.
– А немецкий язык ты когда-нибудь учил?
– Нет, – говорит мальчик, – не учил.
– Ну, хоть что-нибудь знаешь о немецком языке?
– Ничего не знаю.
– Ну, вот и отлично! А теперь повернись к доске и посмотри на вот эту таблицу.
Мальчик повернулся, и я ему всё-превсё объяснил: то, что в немецком языке есть артикли определённые и неопределённые – так же, как и в английском, но они у немцев меняются по родам, падежам и числам и имеют вот такие-то формы.
Я всё ему прочёл вслух, показал таблицу и объяснил её смысл, а затем попросил его повторить всё моё объяснение, глядя в таблицу. Он повторил. А потом я сказал:
– А теперь повернись спиною к доске и лицом к этим тётям и дядям и повтори всё то, что я тебе рассказал, не оглядываясь назад.
Валерчик так и поступил: повернулся спиною к доске и лицом к этим здоровенным верзилам мужского и женского полу, и всё им спокойненько рассказал: так, мол, и так, артикли у немцев бывают такие и такие, а склоняются по падежам вот так и так. И назвал все формы.
Тогда я попросил его называть разные формы артиклей – вразбивку: то дательный падеж среднего рода для определённых артиклей, то винительный падеж мужского рода для неопределённых артиклей…
И он всё спокойно повторил и ни разу не ошибся.
И тогда я поблагодарил его и попросил продолжить прерванное мытьё полов. Что он и стал делать. А своим одиннадцатиклассникам я сказал:
– И что мешает вам выучить точно так же этот материал?
Они не знали, что ответить.
Артиклей они так и не выучили до конца учебного года. И так и не поняли, что это такое и зачем оно нужно.
А Валерчика я спрашивал про эти самые артикли тоже в течение всего учебного года. Прямо на уроке русского языка, который я ему преподавал, я вызывал его к доске и просил повторить мне артикли. Он выходил и рассказывал. И ни разу за весь учебный год не ошибся и не сбился.
Этого мальчишку спокойно можно было обучить двум языкам, но для этого его родители должны были иметь много денег, а это были простые люди.
Потом я ушёл из этой школы в школу элитарную и крутую, где мне платили почти в десять раз больше, чем в этой школе, и о дальнейшей судьбе этого мальчика я ничего больше не знаю.
Открою маленькую тайну, почему я с такою уверенностью оторвал его тогда от мытья полов и попросил утереть нос этим дылдам. Я ведь наперёд знал, что он справится с этим заданием.
А откуда знал-то?
Да просто наблюдал за ним на уроках русского языка и литературы и пришёл к выводу, что у него умственные способности намного выше среднего уровня. Он был довольно вертлявым, бегал и прыгал на переменах так же, как и все, и никакого отпечатка гениальности на своём детском лице не имел. Но таланты в нём дремали и, возможно, так и остались не раскрытыми.


Глава сорок пятая. Эллинист и Латинист
Удивительное дело: как порою бывает бесполезным знание большого количества языков, если это знание не подкреплено чем-то гораздо более важным. Я бы мог с лёгкостью назвать десятерых человек, с которыми я в разное время и по разным поводам встречался в жизни, и с которыми был при этом достаточно хорошо знаком, чтобы с уверенностью заявить: это было для них бесполезное или ненужное знание!
Я расскажу о двух таких жизненных встречах, которые просто повлияли на мою судьбу. Первого человека я называю условно Эллинист, а второго – Латинист.

Дядя Лёня-грек – он же Эллинист – жил в нашем дворе, на том отрезке улицы Социалистической, что между переулком Газетным и Ворошиловским проспектом, то есть – в самом центре Ростова. С ним была его жена Вера Васильевна и два сына – Никос (Победа) и Элиос (Гелиос, Солнце). Все четверо – чистокровные греки. Все были темноволосыми, кроме Элика. Этот был голубоглазым и светловолосым, ибо родился у дяди Лёни в первом браке от другой чистокровной гречанки, которая как раз и была блондинкою. Элик был старше меня намного, и я с ним мало общался, а Никос был младше на два года. Родители называли его Ника, а мы, дети этого двора, – то Ника, то Никса. Когда он подрос, я с ним дружил так, как, наверное, ни с кем больше за все свои детские годы. Он был умным мальчиком, много знал и много рассказывал всякого интересного. Занимался на виолончели, и приговаривал: «Мне папа сказал, что виолончель – царица всех музыкальных инструментов!» Но у него не очень-то получалось. Он был импульсивным и однажды с досады так грохнул свою царицу об пол, что мы потом с ним долго приклеивали назад отбившиеся кусочки каких-то деревянных украшений.
Вера Васильевна (для меня тётя Вера), сколько я помню, просто обожала меня, и воспоминания о её отношении ко мне глубоко врезались мне в душу. Была она зубным врачом, лечила частным образом всех, кто к ней обращался и пользовалась всеобщим авторитетом в нашем дворе.
Но самым главным в этом семействе был, конечно, дядя Лёня. Он знал множество иностранных языков: английский, немецкий, французский и какие-то другие. Древнегреческий – это само собою разумеется, и латинский – само собою разумеется. Мне кажется, что он всеми своими помыслами пребывал в Древней Греции и в Древнем Риме.
Дядя Лёня любил собирать к себе домой детей нашего двора. Мы приходили к нему со своими стульями, и он показывал нам фильмы по истории древней Греции, громовым голосом читал нам басни Эзопа, а мы сидели и благоговейно слушали и смотрели.
А детские впечатления – самые сильные!
И вообще: если тётя Вера была просто очень хорошею и доброю, то дядя Лёня был гением. Я не шучу. Но он не имел высшего образования, и гением был просто так – сам по себе. Работал какое-то время экскурсоводом в Ростовском краеведческом музее, но потом его оттуда уволили – из-за того, что у него не было диплома, а на работу надо было принять кого-то другого, у кого диплом был.
Кроме иностранных языков, он прекрасно разбирался во всех видах техники – в двигателях, в электричестве, в часах, а также в медицине, в музыке и в математике. Мог умножать и делить огромные числа в уме. Он умел делать руками всё так же хорошо, как и соображать головою. Всему двору всё починял. Кроме того, он был совершенен и физически: занимался спортом (плавал, поднимал тяжести, ездил на велосипеде) и зимою не просто купался в ледяной воде, а участвовал в каких-то спортивных заплывах по зимнему Дону. Он играл на музыкальных инструментах. Не пил и не курил. И не ругался матом.
Вся семья этих греков была православная. Как, впрочем, и все остальные жители нашего двора. Неправославных у нас не было никого.
Дядя Лёня-грек сильно повлиял на меня – вот о чём речь.

Много позже, уже во взрослом состоянии, я узнал человека, которого мысленно называл Латинистом. По всем признакам, и он тоже был гением и обладал совершенно колоссальными умственными способностями.
При советской власти он какое-то время преподавал в вузе латинский язык. Потом, после какого-то эпизода, когда он во время какого-то торжественного мероприятия дал по морде какому-то высокопоставленному человеку за какое-то его хамское поведение, он был арестован на пятнадцать суток за хулиганство и уволен с работы с таким треском, что нечего было и думать после этого устроиться ещё куда бы то ни было на подобную работу. Потом он работал грузчиком на железной дороге и организовал там бригаду коммунистического труда. Потом был проводником в поезде и ещё кем-то…
Советская власть отомстила ему очень жестоко. Но, видимо, и он тоже отомстил ей.
Откуда он достал огромную сумму денег – это тайна, которую не разгадал никто. Думаю, что он просто где-то и когда-то совершил удачное и одноразовое ограбление или мошенничество – это было вполне в его духе. Он был человеком честным и не подлым, но ограбить государство у нас никогда не считалось грехом, а ограбить какого-нибудь советского чиновника-взяточника или подпольного миллионера – точно так же.
Ибо никак иначе нельзя объяснить возникшие у него вдруг большие и таинственные деньги.
На них он купил себе дорогой участок земли в одном хорошем районе Ростова  и там построил себе дом. Этот район города (несколько кварталов) – совершенно необыкновенное место не только в масштабе Ростова-на-Дону, но и всей России. Где ещё в каком-либо русском мегаполисе можно найти такое хитрое место, чтобы твой дом стоял в центре огромного квартала, утопающего в зелени частных домовладений, да так, чтобы до ближайшей улицы, хоть налево, хоть направо, хоть прямо, а хоть бы и наискосок – было бы при этом ужасно далеко? Когда он выходил за калитку своего двора, то, чтобы попасть на улицу – тихую, почти деревенскую – ему нужно было ещё долго-долго идти к другим воротам. Никакой человек, который оказывался на этой забытой богом улице, и понятья не имел о том, что где-то там, внутри этого квартала есть великолепный, ни на что не похожий дом Латиниста. А дом этот был построен по проекту архитектора Ле-Корбюзье и имел стеклянные окна до самой земли. В Ростове, где у всех решётки на окнах, он жил спокойно и без решёток, зная, что к нему в его огромные окна никто и никогда не залезет и даже не заглянет. Все соседние дома также принадлежали людям весьма состоятельным, но его дом всё-таки был единственным в своём роде…
Он давал уроки английского языка, а также немецкого и французского, и его уроки были самыми дорогими в Ростове-на-Дону, ибо он считался лучшим специалистом, а это так и было на самом деле. При советской власти у него учились дети всех советских партийных работников и крупных торгашей, и поэтому у него всегда были связи с высшими властями. И когда его пытались привлечь к ответственности за то, что он незаконно построил двухэтажный дом – а для людей русской национальности это было запрещено законом! – то он всё-таки отбился от весьма и весьма сильных атак. От него требовали снести дом и угрожали судом и тюрьмою, если он этого не сделает. Такова была советская власть. И, если бы не его колоссальные связи, то и…
А связи были тоже – какие-то непонятные. Если коротко и упрощённо, то он дружил со всякою мразью только потому, что это были люди богатые и влиятельные. Какой у него с ними был общий интерес, кроме обучения детей, этого я не знаю. Но что-то было, и это что-то было тёмным…
И потом Латинист умер – уже в глубокой старости. Для меня он образец того, как не надо жить, но я им всё-таки восхищаюсь. Я счастлив, что познакомился с ним в этой жизни. Познакомиться с ним было не то, чтобы трудно, а просто – невозможно. Он был очень скрытным и никогда не подпускал к себе никого постороннего. Но, в силу разных невероятных обстоятельств, я с ним сошёлся.
Я много думал о нём.
Имея колоссальные познания в лингвистике, он умудрился не написать ни единой научной работы и вообще – не оставил после себя никакого следа в науке. Это как можно было умудриться? И для чего тогда нужно было приобретать все эти знания в таком громадном количестве?..
Да, он свободно читал книги на разных языках. Ну и дальше-то что?
И читал он таких книг очень много. И что с того?
И имел много умнейших суждений – и о лингвистике, и об истории, и о литературе, и вообще о жизни… И что из этого?
Я, например, обсуждал с ним произведения Гофмана, Рильке, Жан-Поля Рихтера и с интересом слушал его суждения, которые находил драгоценными. А когда я написал свою книгу «Индоевропейская предыстория», я рассказывал ему о своих открытиях и идеях, которые я затронул в этой книге. Он внимательно слушал, задавал умные вопросы и с лёгкостью понимал труднейшие вещи. Но в целом ему было наплевать и на индоевропейцев, и на Россию и на всё на свете. Кстати, он был атеистом.

Дядя Лёня-грек был в этом отношении лучше. Я совершенно не представляю, чтобы Латинист собрал у себя в своём большом доме соседских детей, показывал бы им какие-то фильмы и читал бы им басни какого-то там великого баснописца.
Судьбы обоих я считаю трагическими, но это те самые два человека, о которых я постоянно вспоминаю и вспоминаю, не переставая удивляться: один – Эллинист, другой – Латинист.

 

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВЫ О ЛИТЕРАТУРЕ


Хощу убо [хочу, стало быть,] вам, братие, поведати повесть сию предивную, страха и ужаса исполнену, и неизреченнаго удивления достойну, како [про то, как] человеколюбивый бог, долготерпелив, ожидая обращения вашего, и неизреченными своими судбами приводит ко спасению.

Повесть о Савве Грудцыне (17-й век)


Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся…

Фёдор Тютчев (19-й век)


Глава сорок шестая. Язык без литературы – не язык! Литература без направления – не литература!
Язык без письменности означает дикое состояние народа. Но и появление письменности не всегда означает переход в новое более высокое качество, ибо нужна литература, которая бы показывала образцы этого самого языка. Существует масса примеров, когда какому-либо народу создавалась письменность усилиями извне, затем могущественные доброжелатели из самых лучших побуждений толкали этот народ на создание своей собственной литературы, и тогда появлялась видимость художественных литературных произведений. Составлялось штатное расписание, и на должность Пушкина назначался один поэт, на должность Некрасова – другой. Кому-то предписывалось быть местным вариантом драматурга Островского, а кому-то – местным Львом Толстым и писать эпопею местного значения. Ну а за должность Максима Горького начиналась драка: местные выходцы из местного народа лезли в великие рабоче-крестьянские писатели и что-то писали, писали, писали…
А когда никого насильно не назначали, то никто писателем и не становился.
К примеру, славянский народ лужичане, живущие на востоке Германии. Те, которые говорят на верхнелужицком языке, оставили какие-то памятники литературы. А те, которые говорят на языке нижнелужицком, – практически ничего не оставили. Результат: ощутимая разница в интеллектуальной насыщенности обоих языков: верхнелужицкий производит на меня, человека со стороны, впечатление богатого языка, а нижнелужицкий – это упрощённый язык сельского населения.
И вот что интересно! Для всех лужичан немецкий язык – второй родной. Но в верхнелужицком языке немецких слов мало – меньше даже, чем в русском, а в нижнелужицком – полным-полно. И это тоже показатель: высокоразвитый язык никогда не будет вбирать в себя слишком много иностранных слов.
Есть варианты, когда народ не имеет своего чёткого литературного языка со строгими правилами. Например, фризы, живущие на голландских и германских островах Северного моря, говорят на множестве диалектов. Я изучал их и ужаснулся: какие же это диалекты? Это языки!.. Стало быть, не существует никакого фризского языка, а есть только фризские диалекты, сильно различающиеся между собою.
Какая сила соединяет диалекты с помощью насаждаемого сверху литературного языка – царь, император, великие учёные? И возможно ли это вообще?
А что, если всё наоборот? Диалекты сами – без принуждения сверху! – соединились в один язык, а уже потом откуда-то на этой почве произросли всякого рода мыслители.
Например, древнерусская народность говорила на диалектах, имевших ничтожнейшие различия. Обычное дело, когда народ проживает на маленькой территории, но имеет при этом множество различных диалектов. В литовском языке – именно такая ситуация, такая же она и в венгерском, в современном словенском, в языках итальянском, немецком, французском… А вот древнерусская народность такой проблемы не имела. И современный русский язык точно так же её не имеет. Поэтому-то Русскому народу и было легче создать строго нормированный литературный язык.

Есть в России народ под названием ЮКАГИРЫ. Их всего несколько сотен человек, они живут на территории Якутии, и их язык стоит особняком от других языков нашей страны. Я когда-то занимался им и пришёл к выводу, что это четвёртая по счёту ветвь бореального сверхсемейства языков, куда входят ещё три ветви: индоевропейская, уральская и алтайская. Юкагиры древний народ, который выделился в совершенно отдельное языковое семейство, родственное, однако, указанным выше трём семействам.
И вот начинается советская эпоха, и юкагиры получают письменность. Нашёлся человек юкагирской национальности, Семён Николаевич Курилов (1935-1980), который стал писателем. Он писал свои произведения на юкагирском языке, а потом сам же переводил их на русский. Я читал у него только один роман: «Ханидо и Халерха» и скажу уверенно: чувствуется рука большого мастера! Этот Курилов – талантливый писатель, умнейший человек, способный мыслить пронзительно, а не поверхностно. Боюсь разбрасываться громкими словами, но, по-моему, он даже гений.
Но вот беда: юкагиров всего несколько сотен, и все они в своей массе – простые оленеводы, рыбаки и охотники. И так ли им было нужно творчество их соплеменника, и все ли его читали (или только два-три человека) – это большой вопрос.
Отсюда мораль: мало быть талантливым писателем – нужно ещё, чтобы твою талантливость оценили соплеменники.
Литературный подвиг Гомера нужно разделить пополам и сказать Гомеру: вот эта половина причитается тебе, за то, что ты такой гений. А вторую половину мы отдаём греческому народу, который признал ценность твоего творчества, созданного в бесписьменную эпоху, продержал его в своей памяти много веков вплоть до того времени, когда была изобретена письменность, потом записал и уже в записанном виде донёс до наших времён.
Великому народу соответствовал и великий художник слова. И наоборот.
У каких-то народов так получается. У каких-то   нет.
Первых очень мало. Вторых очень много.
Так вот: Русский народ принадлежит к числу первых: высокоразвитому языку соответствует высокоразвитая литература, и всё это по достоинству оценено народом и поддерживается им.

Назначение классической литературы состоит в том, чтобы создавать канонические образцы данного языка. Допустим, Пушкин написал стихи, которые дети слышат ещё в дошкольном возрасте, а уже в школе учат наизусть. И оценки получают за это: хорошо рассказал стишок – молодец, а плохо – позор тебе! И ребёнок будет радоваться, если у него получилось хорошо рассказать стишок, и будет переживать, коли получилось плохо. Ибо у него вырабатывается представление: это – святыня! Нечто вроде молитвы к Доброму Боженьке!
Два года тому назад, когда моему сыну от второго брака было четыре года, произошло вот что. В городском парке, на эстраде какая-то тётя призывала детей из числа зрителей, сидящих на скамейках, выйти на сцену и рассказать какой-нибудь стишок Пушкина. Мой сын выскочил на сцену, взял у тёти микрофон и стал рассказывать «У лукоморья дуб зелёный». Но тогда он ещё не понимал, что рассказывать нужно в точности так, как придумал поэт – слово в слово. И рассказывал всё по-своему: дуб стоял у моря, а к нему был привязан золотою цепью умный и волшебный кот, который знал много сказок, а ещё там сидела на ветках дерева русалка и было много разных зверей, а ещё там был домик на куриных ножках, и у этого домика не было окон и дверей… Публика просто рыдала от восторга, а мой сын не обращал на неё никакого внимания и с задумчивым лицом всё рассказывал и рассказывал то, что видел перед своим мысленным взором…
Когда мне было три года и мать читала мне то же самое стихотворение Пушкина, мне на словах «Там царь Кощей над златом чахнет» стало так страшно, что я заплакал.
И ведь это только Пушкин! А ведь у нас есть и другие поэты! Их стихи живут в памяти русского человека, всплывают в памяти по разным поводам и служат образцом правильной русской речи.
То же самое и с прозаическими произведениями. Люди начинают с детских сказок и проникаются ими, а затем впитывают в себя и другие произведения: пьесу Гоголя «Ревизор» или рассказы Чехова.
Но и это не всё. Люди не только запоминают какие-то словесные штампы, не только запоминают систему образов, присущую данному народу, но и получают более широкие представления о духовности своего народа. Я бы назвал это так: тональность, но я и сам понимаю, что это поверхностный термин, и он не точен.

В русской литературе 19-го века есть невообразимо грустные примеры гениальных художественных открытий, которые почему-то не получили дальнейшего продолжения.
Пётр Павлович Ершов (1815-1869) написал уникальную в русской классической литературе сказку «Конёк-горбунок», но так получилось, что ничего подобного он больше не создал. А ведь у него была возможность создать новое направление в русской литературе!
То же самое ведь – и «Герой нашего времени» Лермонтова. Прекрасный роман, за которым должно было следовать какое-то продолжение: Лермонтов должен был создавать другие романы с таким же или похожим направлением. Но – не создал! Почему – мы все знаем.
Русский писатель Фёдор Михайлович Решетников (1841-1871), о котором сейчас никто не знает, кроме специалистов, имел реальную возможность встать в число великих, но как-то так у него вышло, что он не воспользовался этою возможностью – направление выбрал не то, не разобрался в себе, да и прожил на свете до обидного мало. Но этот человек заявил о себе однажды с помощью своей необыкновенной повести «Подлиповцы» – это был какой-то новый путь и новый взгляд, но из этого так ничего и не получилось.
Как бы там ни было, но создавались какие-то направления в русской литературе: это были какие-то галереи образов, цепочки похожих по содержанию сюжетов, наработки в описании портретных характеристик…


Глава сорок седьмая. Уникальность русской литературы и её временны;е рамки
Существуют ли аналоги русской литературы в мировой истории?
Да, существуют, но их очень мало.
«Илиада» и «Одиссея» Гомера – это нечто такое, с чем не может сравниться никакое другое литературное произведение. Лев Толстой, когда задумывал «Войну и мир», хотел превзойти Гомера – но, конечно же, это было невозможно!
У немцев был писатель Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776-1822), который создал роман «Эликсир дьявола». Не представляю, что может сравниться с этим романом по степени драматизма в мировой литературе, если, конечно, не принимать во внимание Гомера. В русской литературе я бы, пожалуй, назвал роман «Бесы» Достоевского, но всё же поставил бы его ниже романа Гофмана.
У французов я бы отметил не какое-то отдельное произведение Жюля Верна, а то впечатление, которое все вместе взятые его произведения оставляют в душе юного читателя.
У англосаксов я бы отметил тяжеловесный и практически нечитаемый для народных масс роман Германа Мелвилла «Моби Дик». Это монументальное произведение, но оно написано человеком, который пребывает просто в каком-то жизненном тупике и в смятении от беспорядочности собственных мыслей. Писал косноязычный гений.
Есть и другие прекрасные вещи, но отдельные хорошие или даже гениальные произведения западноевропейских писателей не создали целостной картины Великой Литературы. И лишь русская литература 19-го века такую картину создаёт.
Я не буду утруждать себя доказательством этого. Проблема вот в чём: до 19-го века в России были только отдельные выдающиеся произведения литературы, и век 18-й – это была всего лишь подготовка к 19-му веку, а век 20-й – это явный спад. Все ожидали, что в русской литературе 20-го века появятся новые пушкины, достоевские, тургеневы и толстые, а они так и не появились. Вот уже и 21-й век на дворе, и приходится признать: произошёл спад в русской литературе. Временный он или это уже навсегда – кто знает. Я вполне допускаю, что подъёма уже не будет никогда. Простейший пример: Греция. Гомера превзойти не то, что бы греки, а вообще никто не может, но после него были всё же значительные греческие драматурги и писатели, но и они остались в прошлом, и нет больше Великой Греческой Литературы, хотя сами греки и существуют.

Я не хочу кричать «О, времена, о нравы!» или «Боже, куда мы катимся!». Я смотрю на этот спад литературного искусства совсем иначе.
Перво-наперво: возьмём за основу творчество! А литературное оно или нет, это уже не столь важно. В двадцатом веке Русский народ отметился в техническом творчестве: им были созданы могучие виды оружия, им был совершён прорыв в космос. Россия стала промышленным государством, и потребность в инженерах и техниках сейчас несопоставимо выше, чем во времена Пушкина или Тургенева. Техника – это разве не творчество?
Конечно, техника без духовности ничего не стоит. Но и взлёт духовности может происходить не обязательно в области литературы. Это могут быть и другие виды искусства. Например – кино. Киноискусство полностью вбирает в себя искусство слова, ибо сценарист – это просто-напросто писатель. Другое дело, что этот писатель уже не может творить без помощи других деятелей искусства – ему нужен ещё и режиссёр, и артисты, и музыканты, и художники.
И, наконец, самое главное!
Духовность может проявляться и в каких-то совершенно других сферах. Например, немыслимый взлёт Русской Духовности во времена нашествия европейцев под руководством Гитлера на Россию. (Не надо валить всё на одну Германию. Это была почти вся Европа!) Я не знаю ни единого произведения литературы, посвящённого этой теме, которое бы я мог назвать высокохудожественным, грандиозным, гениальным. Все литературные произведения на эту тему – только и только слабые: и проза, и стихи, и драматургия.
И это неспроста: взлёт духовности у Русского народа был тогда таким огромным, что никакие художники слова за ним поспеть так и не смогли. И это сказано мною не в укор им, а в похвалу Русскому народу.
Слова оказались бессильны! Но статуя «Родина-мать зовёт!», что стоит на Мамаевом кургане в Волгограде, это всё-таки вполне достойное отражение в искусстве тех событий. И в связи с этим монументальным произведением архитектуры, интересно вот что: оно выдержано не в коммунистическом духе, не в интернациональном, и даже не в русском или славянском, а в античном. Это памятник в духе Греко-Римской цивилизации, частью которой является Россия. Вот если бы нашёлся такой художник слова, который бы создал литературное произведение о Великой Отечественной войне именно в таком духе, вот тогда, может быть, что-то грандиозное и получилось бы, но таких прозаиков, поэтов и драматургов на Русской земле ещё не было. Впрочем, время покажет, и такой гений словесного искусства, возможно ещё и появится у нас лет через сто-двести.

Песни советской эпохи – это громадная тема. Меня она одно время так захватывала, что я даже хотел написать на эту тему целую книгу. Но потом раздумал, потому что мне бы там пришлось довольно много выражать всяческого неудовольствия, а писать хочется всё-таки что-то оптимистическое, а не грустное. Одним словом: мне не нравятся почти все советские песни.
Песня «Вставай, страна огромная!» – это прекрасный, но редчайший образец соответствия между величественным потоком музыки и столь же величественным поэтическим текстом. Это эпос в чистом виде, но, к сожалению, там не всё ясно с авторством, поэтому я вынужден пропустить этот пример.
Песня с условным названием «Прощание славянки» – это совершенно поразительный образчик того расхождения, которое случилось в двадцатом веке между искусством музыкальным и искусством словесным. Композитор Василий Иванович Агапкин (1884-1964) сочинил эту музыку ещё при царской власти – в 1912-м году. Не знаю, как это у него получилось совершить такой подвиг и почему именно ему досталась такая честь, но это музыкальное произведение претендует на честь считаться гимном России. Оно гимном и является, но как бы неофициальным.
И это – о музыке.
А со словами всё плохо. Я перечитал все поэтические тексты к этой музыке, какие только смог найти, и они мне все не нравятся. Уклоняюсь от конкретного называния имён, но, по какой-то причине, к этой музыке стали примазываться люди нечистые на руку или просто случайные личности. Ни единого истинно русского и одновременно эпического текста пока не удалось создать ни единому поэту. Не сомневаюсь в том, что существуют тексты, о которых я ничего не знаю, но я и на них никаких надежд не возлагаю. Достойный текст стал бы известен и как-нибудь пробился бы к слушателю. Ничто не мешает современным поэтам такой текст создать, и, думается, охотники есть. Вот только сил у них нет!
Другой пример несоответствия между величественною музыкою и слабенькими, почти бессмысленными стихами.
Наша знаменитая Александра Пахмутова побывала в 1963-м году в географической точке, которая тогда называлась Усть-Илим. Это даже и посёлком назвать было трудно: восемь палаток и четыре деревянных домика. И на этом месте должна была возникнуть гигантская гидроэлектростанция. И она потом, десять лет спустя, и в самом деле возникла. Но пока всё только начиналось, и самые отважные первопроходцы выполняли самые первые работы… У людей были какие-то романтические ожидания, надежды о светлом и прекрасном будущем. И вообще: в те времена Сибирь казалась каким-то необыкновенным местом, где должно было решиться что-то необыкновенно важное для всех.
Мне сейчас трудно сказать, сбылись те надежды русских людей или нет, но в любом случае: построить гигантскую электростанцию на пустом месте – это был подвиг, и люди совершали его не под дулами автоматов, а добровольно: ехали в Сибирь и там творили историю России.
Так вот, композитор Александра Пахмутова решила создать песню и сочинила прекрасную мелодию – героическую и величественную. Убеждён в том, что эта мелодия полностью соответствовала грандиозности того события, которое должно было свершиться в точке России с названием Усть-Илим. Лично мне эта мелодия запала в душу ещё тогда, когда мне было только тринадцать лет; в слова я не вслушивался, потому что от голоса Майи Кристалинской мне ещё в том нежном возрасте делалось дурно, однако саму музыку я никогда не забывал.
Но Пахмутова была композитором, художником музыки, а для создания песни всегда ведь нужны ещё и художники слова. Ну, то есть: поэты! И тут возникли два поэта: Сергей Гребенников и Николай Добронравов, и они лихо сочинили поэтический текст к музыке Пахмутовой. Я приведу его полностью. Вот он:

ПИСЬМО НА УСТЬ-ИЛИМ
Музыка А. Пахмутовой, слова С. Гребенникова и Н. Добронравова

Над Москвой незнакомые ветры поют,
Над Москвой облака, словно письма, плывут…
Я на карте слежу за маршрутом твоим,
Это странное слово ищу – Усть-Илим.

Усть-Илим на далекой таёжной реке,
Усть-Илим от огней городских вдалеке.
Пахнут хвоей зелёные звёзды тайги,
И вполголоса сосны читают стихи.

Позови – я пройду сквозь глухую тайгу,
Позови – я приду сквозь метель и пургу,
Оглянись – неприметной таёжной сосной
Уж давно я стою за твоею спиной.

Усть-Илим, над Москвой твои ветры поют,
Усть-Илим, твои ветры в дорогу зовут…
Усть-Илим… две зелёных звезды в небесах.
И костёр… и тоска в его рыжих глазах.
1963.

О чём эта песня?
О том, что парень оставил Москву и уехал в Сибирь. А девушка, живущая в Москве, ждёт, что он позовёт её за собою. А он не зовёт и не зовёт, и, такое впечатление, что и не собирается звать.
Не могу сказать, что этот поэтический текст совсем уж плох или лишён смысла, хотя, конечно, слова ТАЙГИ и СТИХИ рифмуются очень плохо. Но в любом случае: мощному музыкальному произведению создано стихотворное сопровождение – совершенно не соответствующее величественности музыки и грандиозности исторического момента.
В Советском Союзе были талантливые и даже гениальные композиторы; были прекрасные художники и скульпторы, были блистательные артисты, но прекрасных художников поэтического слова было необыкновенно мало. А ежели они и были, то они не могли сойтись с гениальными композиторами, и так и оставались где-то в стороне.
Я не знаю, чем это объяснить: может быть, тем, что советская власть боялась настоящих поэтических слов? Скорее всего, так и было. Слова обладают одним опасным свойством: они всегда что-то конкретное означают. И особенно – слова поэтические. В данном случае, к прекрасной музыке были присобачены слова, которые, строго говоря, ничего особенного не означают. Вроде бы смысл есть: подлежащие и сказуемые сцеплены в разумные предложения, но общего значения нет. Зачем эти слова вообще высказывались – непонятно! Эка невидаль – парень не позвал за собою девушку на великую стройку! И стоило ли об этом вообще петь?
Формально – песня была создана, а по существу, вся её ценность заключалась лишь в одной музыке.
Кстати, о певице. Майя Кристалинская была обладательницею божественного голоса. Но с артистизмом у неё было невообразимо плохо: то она строит глазки, то голосом пытается изобразить величественность или нежность… У неё всё получалось на уровне плохой художественной самодеятельности в неблагополучном доме культуры где-нибудь в районном центре.
Впрочем, я слушал эту песню и в исполнении других певцов и певиц, но то – ещё хуже. Уж лучше тогда слушать Майю Кристалинскую.


Глава сорок восьмая. Отступление от темы: киноискусство в школе
Нужно ли вводить уроки по киноискусству в школьные программы? И не будут ли они вредить восприятию литературы?
Думаю, нужно!
Предвижу возражения: это плохо-плохо-плохо!
Но что здесь плохого? Литература с бумажными книгами отодвинулась в сторону, а на её место пришло словесное мастерство, внедрённое в киномастерство! Появилась новая форма искусства. Разве это не восхождение к новым вершинам человеческого развития?
Вне всякого сомнения, – это восхождение! Вот пусть наши дети и восходят на эту вершину.
Только вот какая беда приключилась: на начало 21-го века вдруг выяснилось, что киноискусство исчерпало себя. Гениальные режиссёры и сценаристы вдруг вымерли – что твои динозавры! – а на смену им пришли какие-то забулдыги, прощелыги и шабашники. Новые художественные фильмы – даже из числа самых лучших! – стали никому не интересны, потому что все сюжеты уже давно описаны-переописаны, и всем зрителям всё понятно наперёд, и удивить уже стало нечем, и люди просто утомились от непрерывно обрушивающихся на них сюжетов. Включаешь телевизор – а там: сюжеты, сюжеты и сюжеты! Да сколько ж можно?
Фактически киноискусство прекратило своё существование и заменилось на череду каких-то тоскливо одинаковых образов на каком-то экранном конвейере, который называется сериалами или художественными фильмами, победившими на современных кинофестивалях.

У меня нет никаких разумных доводов, подкреплённых математическими формулами. Я просто верю в неизбежность лучшего будущего – вот и всё. Застой не может быть вечным, он закончится. А потому я всё-таки и возлагаю надежды именно на киноискусство! Никакой особой логики, вот просто возлагаю и всё!
Киноискусство должно поменять свои формы и стать каким-то другим, совсем новым. Перемены будут не только чисто техническими (объёмное изображение), но и духовными. Ведь если ухудшения в области духовности будут нескончаемыми и не остановятся, то Человечество просто погибнет, а я думаю, что это противно природе вещей и что этого не случится. Человечество не для того возникало, чтобы вот так взять и погибнуть! Какие-то изменения к лучшему должны будут произойти непременно! Спад неизбежно сменится подъёмом…
Другой вопрос: когда это изменение произойдёт и по какой причине?
Бывают такие перемены графика, когда линия уже пошла-пошла перпендикулярно вниз, и это должно означать конец графика, но потом она вдруг искривляется и медленно ползёт вперёд и вверх – вопреки всякому здравому смыслу. Или то же самое, но наоборот: линия упёрлась в потолок графика, а потом стала ползти вперёд и вниз. Чем это объяснить – никто не знает, но это бывает. На мой взгляд, здесь срабатывают какие-то законы Мироздания… Впрочем, не буду углубляться в эту сферу!
Я не провидец, я просто хочу сказать, что киноискусство непременно должно возродиться. Так же, как и Россия – лучшее из того, что сейчас есть на Земле, она тоже возродится!
Поэтому я буду говорить о киноискусстве, имея в виду его дальнейшее развитие, а не о том, что оно безвозвратно погибло, и наше дело дрянь, и мы все перемрём.

Но начну с того, что буду ругаться.
Позор современного киноискусства – это говорящие головы.
Это, когда одна голова что-то скажет с умным видом – а ей отвечает другая голова, а потом опять появляется первая голова, и так они по очереди меняются на экране – то одна, то другая. Это называется диалогом, но, по-моему, это даже и не тупость. Это издевательство над зрителем! Если мы приходим в театр и смотрим спектакль, то разве нам показывают на сцене сначала одну голову, а потом другую с помощью лучей прожектора, который выхватывает то одну голову, то другую из темноты? Что это за спектакль, когда всё погружено в темноту, а нам высвечивают то одну деталь, то другую? Хорошенькое было бы дело: высветили прожектором на сцене одного артиста, а он – знай себе изображает свою роль! Другие же артисты в это время скучают в темноте, ничего не изображают и даже втихомолку болтают между собою о своих личных делах. Но тут прожектор переходит с уставшего от работы артиста на другого, который перестаёт скучать и срочно начинает изображать оживление, а уставший от работы артист отдыхает, оказавшись в темноте.
Нет уж! В театре нам показывают всё вместе, а мы уже сами выбираем – по своему усмотрению! – на что нам смотреть! И только так и должно быть в настоящем кинопроизведении!
Говорящие головы должны уйти в прошлое!
Вот только они не спешат делать это, и ещё неизвестно, как долго продлится этот обман – сто лет или двести… Так, может быть, тогда плюнуть на это чёртово киноискусство и вернуться к театру? И завести новый предмет в школах под названием ТЕАТРОВЕДЕНИЕ?
Заводить его не нужно, ибо он и был всегда в школьных программах по литературе. Произведения «Недоросль», «Ревизор», «Горе от ума», «Гроза», «Вишнёвый сад» – ведь это всё пьесы. А пьесы – это театральное искусство. Другое дело, что и в этом разделе школьного курса литературы можно было бы сделать какие-то исправления. Например, вредную для детей «Грозу», где описывается не вполне психически нормальная женщина с суицидальными наклонностями, можно было бы выкинуть из программы и заменить на что-то другое: от Александра Николаевича Островского осталось нам в наследство много других пьес!
Я против театра ничего не имею. Но обращаю внимание: не все российские дети живут в мегаполисах, где полно театров и где злые чиновники из городского отдела народного образования заставляют бедных детей в принудительном порядке покупать билеты и ходить в театры. У нас есть ещё и районные центры, и рабочие посёлки, а также сёла с деревнями, где никаких театров нет. Об этих детях тоже нужно подумать, и путь они посмотрят «Ревизора» или «Дни Турбиных» не в живом исполнении артистов на сцене, а на экране, и это будет им очень даже полезно.
Впрочем, возвращаюсь к киноискусству и моим обоснованиям ввести его в школьные программы.

Из всей художественной прозы, что написал лично я, мне более всего нравятся три произведения:
– автобиографическая повесть «Гауптвахта» – это про то, как герой, похожий на меня, получил однажды во время службы в армии десять суток ареста;
– роман «Железные люди» – подлинная история о том, как в 1983-м году советская атомная подводная лодка утонула у берегов Камчатки – все на ней должны были неизбежно погибнуть, но люди, вопреки всему, выжили и спаслись;
– фантастический роман для детей и юношества «Двенадцатая нимфа», в котором действие происходит совсем на другой планете и в другой галактике.
Так вот, выскажу невероятную мысль: я не представляю себе этих трёх своих произведений в виде твёрдых книг, стоящих на книжных полках. Я вижу их только в виде кинофильмов. Хороших, созданных талантливыми режиссёрами и артистами. Скажу больше: ещё когда я писал эти свои произведения, я представлял их именно в виде кинофильмов!
И так же точно любой современный литератор должен писать свою прозу: он должен исходить из того, что его вещь будет в дальнейшем экранизирована. Пусть кто-то читает это же самое на бумаге, но киноэкран – это главное. Вспомним, что было: чтение художественных книг всегда было уделом избранных. Интеллектуальная элита читала книги, а остальные не читали вообще ничего. Никогда не было такого, чтобы многомиллионные массы читали настоящие произведения литературы, а если и было в конце двадцатого века, то это, как мы теперь понимаем, оказалось временным явлением. Многомиллионные тиражи «Гарри Поттера» и другая массовая литература – это мерзость, которую никакой мыслящий человек читать не станет, поэтому ссылаться на успех таких книг вообще не стоит.
А поэтому рассуждаем так: бумажная книга (а теперь ещё и аудиокнига) – это для избранных. Кино – для всех. В том числе и для избранных.
Киноискусство может иметь большое будущее, но пока что поводов для такого оптимизма нет – сам понимаю. Всё плохо. Вот, допустим, эти мои три вещи сейчас экранизирует какой-нибудь нынешний замухрышка-режиссёришка, и я буду плеваться от омерзения. Ну и что в этом хорошего?
Почти все фильмы, которые ранее казались нам гениальными, сейчас уже кажутся устаревшими, наивными, фальшивыми и даже глупыми. Но почему, сколько бы мы ни смотрели на картины Рембрандта, они никогда не устаревают? Почему не устаревает музыка Римского-Корсакова, Рахманинова и Бородина? Почему, когда я читаю пьесу Аристофана «Облака», она мне кажется современным произведением? Почему собор Василия Блаженного и Московский Кремль так потрясают воображение и не кажутся старым архитектурным хламом?
Настоящее искусство не устаревает. Устаревает сделанная наспех халтура. Почти весь опыт киноискусства, которое было до сегодняшнего дня, мне представляется неудачным. Думаю, что всё это как раз и было не настоящим искусством, а каким-то другим. Или это просто были первые шаги малыша, который только-только учится ходить.
Настоящим киноискусство станет лишь в будущем.

Уверен, что в школе должен появиться предмет КИНОВЕДЕНИЕ. Уверен в том, что это очень и очень нужно! И не только для общего развития, но ещё и для спасения наших детей.
Этот новый предмет должен сопровождать ребёнка в школе от первого класса и вплоть до класса выпускного. Вести этот предмет должны не какие-нибудь специально обученные кинщики, а учителя русского языка и литературы, которые должны получать для этого соответствующие знания в высших учебных заведениях или на курсах повышения квалификации. Дети остро нуждаются в помощи со стороны умных взрослых при просмотре современной кинопродукции.
Маленьким детям нужно объяснять разницу между хорошими мультиками и плохими. И это касается работников детских садов и учителей начальных классов.
С детьми постарше можно было бы вести разговор о хороших фильмах для детей и юношества, список которых, разумеется, должен быть тщательно проработан.
Самым старшим детям следовало бы рассказывать о более «взрослых» произведениях киноискусства.
То, что мы не делаем этого, означает, что мы предаём наших детей, бросаем их на произвол кинобандитов, которые наполнили современные фильмы развратом, пропагандою потребительства и просто тупостью. Последствия такого отношения взрослых к современному наступлению на наших детей через экраны – будут ужасающими.
Я, когда работал учителем, всегда старался проводить с детьми беседы о наиболее будоражащих их фильмах. И тут я должен признаться: похвастаться мне особенно нечем. То ли методик не знаю, то ли ума не хватает.
Приведу пример.
Однажды я попытался объяснить детям, что фильм «Спасти рядового Райана» – мерзость и попытался обосновать это. Но дети выразили мне протест, сказали, что они в полном восторге от этого фильма и фактически заявили, что Америка – это для них высшая нравственная ценность; они ни за что на свете не откажутся от любимой Америки! Я был совершенно подавлен такою их реакцией, но сделать так ничего и не смог. И это был самый обычный случай.
Сколько бы я ни беседовал со старшеклассниками о тех или иных просмотренных ими фильмах, реакция была всегда такая: ребята понимают фильмы ровным счётом так, как им предписано авторами фильма. И нет способа выйти за рамки этого предписания. Популярный художественный фильм – это как формулировка Верховного Суда, когда произносят: ПРИГОВОР ОКОНЧАТЕЛЕН И ОБЖАЛОВАНИЮ НЕ ПОДЛЕЖИТ.
Что вброшено в детские сердца и души с экранов, вот то самое и попадает в них неотвратимо. Это то, с чем нельзя смириться. Тот факт, что я не преуспел на поприще борьбы с кинозлодейством, вовсе не означает, что на свете нет более умных и талантливых педагогов, которые всё-таки сумеют сделать это. Как это должно быть сделано – я не знаю. Но одно с уверенностью могу заявить: не надо при этом внушать детям отвращение к киноискусству вообще – это глупо и неправильно. Детей надо приучать к хорошим образцам киноискусства.
А что считать хорошими образцами и что считать плохими? И кто это будет такой умный и авторитетный, что его мнение будет принято во внимание? И где гарантия, что это не будет очередной американский агент?

Я уже писал, что моему сыну от второй жены сейчас, в 2016-м году, когда я пишу эту книгу, всего лишь шесть лет.
Я пытаюсь приучить его к правильному восприятию киноискусства, объясняю, что можно смотреть и что нельзя.
Ещё когда ему было пять лет, он пожаловался мне однажды, что в детском саду им то и дело включают мультфильмы про Человека-паука, а я отзывался сыну об этом персонаже очень плохо и всегда говорил, что смотреть эту мерзость не нужно. Но в садике показывают: усаживают детей на стульчики и заставляют смотреть. Один раз пожаловался, в другой раз, в третий… По словам сына, это всегда была одна-единственная воспитательница. Сын говорил, что она включала детям «Человека-паука, а сама ложилась на диван и спала. Я подошёл однажды к той воспитательнице и попытался поговорить с нею. Она мне сказала: «Да что вы, что вы! Это ваш сын всё сочиняет, а я и сама терпеть не могу американские мультики!». Но прошло время, и сын стал мне говорить: «Она продолжает показывать нам Человека-паука!»
Если бы было можно, я бы не водил его в такой садик вообще. Но водить приходится. И я сказал сыну:
– А ты не смотри эту гадость!
Он говорит: нас заставляют: усаживают на стулья и заставляют смотреть, а уйти нельзя!
Тогда я сказал ему:
– А ты сиди на своём стуле и думай о чём-нибудь своём!
И после этого он перестал жаловаться. Говорит, что американские мультики им показывают, но он просто не обращает на это внимания.
У меня лично был очень хороший детский сад – от ростовского молкомбината. Четыре лета подряд наш садик выезжал на Чёрное море – каждый раз на три месяца! Это было незабываемо! Нас там кормили бутербродами с красною икрою, а мы ещё не хотели есть их. И в самом садике было хорошо-прехорошо: нам читали сказки, мы играли на территории огромного двора (который теперь застроен новыми домами), но то было тогда, а сейчас иначе. У моей матери, к примеру сказать, детство было вообще ужасным: голод, холод и жестокие порядки внутри детского дома.
И я это всё рассказываю моему маленькому сыну: «Человек-паук» – это плохо, и можно было бы обойтись без него; на свете, бывает, что-то и похуже, чем «Человек-паук» и нерадивая воспитательница.

Сын, как и все дети, обожает мультики, и поначалу я не особо обращал внимание на то, что он там смотрит у нас дома, но затем спохватился: сначала обратил внимание на «Человека-паука», потом на другую такую же дребедень…
Я не люблю советскую власть, и очень многое осуждаю в ней. Но в смысле мультиков, я признаю;: лучшие мультфильмы, какие только были выпущены на свет, это советские. Далеко не все, конечно. И среди советских мультфильмов тоже было много всякой дряни, но ничего лучшего, чем советские мультфильмы для детей, мировое киноискусство ещё не производило.

На всякий случай, чтобы читатели поняли меня правильно, а не превратно, укажу несколько советских мультфильмов, которые нахожу тупыми или вредными.
«Ну, погоди!», «Кот Леопольд», «Винни-Пух», «Бременские музыканты» – это всё англосаксонская глупость, перенесённая на нашу почву.
Старый советский мультик про Алёнушку и братца Иванушку поразил меня одним невероятным эпизодом: Иванушка (между прочим, черноволосый!) пьёт воду из глиняного кувшина, затем бросает его на землю за ненадобностью – как будто это одноразовая посуда! – и идёт дальше. По правде говоря, мне и весь сюжет той сказки не понравился: какой-то он мрачноватый, с привкусом некрофилии…
Нынешний мультсериал «Маша и Медведь» – это не русская народная сказка, а грубая карикатура на неё. Мне не пришлось убеждать своего сына в том, что это плохо. Он сам с отвращением отказался от просмотра этого бесконечного мультсериала.
«Каникулы в Простоквашине» – это сатанизм: герои оказываются в мистической деревне, в которой никто не живёт, кроме них и почтальона Печкина. В этом фильме что-то не чисто – не хочу даже утруждать себя подробным анализом. Там – какой-то подвох!
Есть и другие примеры. Я не хочу сказать, что любой советский или российский мультфильм автоматически обретает статус достойного только по причине своего происхождения.

Я для себя вывел такое правило, которое назову первым: если ребёнок хочет смотреть мультики, а мы не знаем, что предложить ему, то первое, куда следует обратиться – это коллекция советских мультфильмов. Есть очень хорошие произведения – и для маленьких детей, и для детей постарше, и я не собираюсь рекламировать их. Просто я вывел такое правило: надо отыскивать лучшее среди советского фонда мультфильмов и показывать детям.

Второе правило. Весьма осторожно нужно подходить к мультфильмам (в том числе и советским!) с участием зверей. Пусть такие фильмы будут, но их должно быть мало, и на них должны быть наложены наши ограничения: вот это можно, а вот этого уже нельзя!
Звери, которые ведут себя как люди – это самый настоящий демонизм. Когда зебра в американском мультике ходит на двух ногах и одета в человеческий костюм (пиджак с галстуком), то это совершенно недопустимо. Когда козлята, одетые в человеческую одежду, сидят за столом и, держа в своих копытцах ложки, едят из тарелок, – это совсем не смешно.
Однажды сын прибежал в мой кабинет и сообщил, что по телевизору показывают каких-то непонятных людей – у них хвосты! Я пошёл смотреть этот мультик и не сразу понял весь ужас происходящего на телеэкране: это были собаки с совершенно человеческими лицами и причёсками, в человеческих одеждах, с человеческими разговорами и в человеческих квартирах, а о том, что это всё-таки собаки, – догадаться было не так-то легко: у них были условные хвосты и какая-то условная линия разделяла их лица пополам. Мой сын понял, что это собаки, только после моего объяснения.
Стирание граней между человеком и животным – вот что это такое. И это исключительно опасно! С одной стороны, ребёнка как бы приучают любить животных, что, конечно, хорошо, но с другой стороны: ребёнок перестаёт понимать, где кончается животное, а где начинается человек. И наоборот.

Третье правило. Всё то же самое, но только с роботами и механизмами. Появилось множество мультиков, в которых действующие лица – это самолётики, машинки, подводные лодки – которые живут сами по себе. Они не управляются людьми, а действуют самостоятельно. Подводная лодка имеет иллюминаторы, через которые никто не смотрит, потому что там нет экипажа и пассажиров; машинка имеет кабину и руль, но за рулём никто не сидит, и внутри машинки – пустые сидения! А в самолётиках и вертолётиках тоже нет людей!
Это опять же демонизм: человека нет. Он превратился то ли в фантом, то ли в какую-то абстрактную идею, и вот это всё преподносят ребёнку: тебя и папы с мамою – нету!
Есть мультики с участием живых паровозиков, которые разговаривают между собою и имеют какие-то отношения. Например, я видел мультик, где были паровоз-папа, паровозиха-мама и паровозик ребёнок. Они живут в своей квартире, и у паровозика ребёнка есть свои игрушки!
Такие фильмы производятся массово в виде бесконечных сериалов, и увидеть их можно в любой день: включил телевизор, а там живые машинки, вертолётики и самолётики. У них есть глазки, ротики, носики…
Фильмы о роботах, когда нет никаких людей – это то же самое.
В данном случае происходит стирание граней между человеком и механизмами. Со стороны тех, кто это делает, – это преступление против детей. Ожидаемый эффект от таких мультиков – повреждение психики у детей. По поводу некрофилии я уже говорил ранее: всех отсылаю к Эриху Фромму. После него мне уже нечего добавить.

Четвёртое правило: пропаганда расового смешения. Её проводят в мультфильмах для того, чтобы у детей исчезли представления о нации, о родине, об истории и национальных корнях. Для американских мультиков с участием людей – это непременное условие, без выполнения которого мультик не пройдёт цензуры.
Вот пусть они там у себя сами и смотрят такую гадость! А нам это не нужно. Опыт последних десятилетий показал русским людям: дружба народов, которую так превозносили коммунисты, ни к чему хорошему не привела. Пропагандировать имеет смысл только взаимоуважение народов, уважение к отдельным ярким личностям того или иного народа, но дружба между народами – категорически невозможна!
Дети трёх расовых типов, без которых не бывает американских мультиков, – это страшно, но и это не предел. Появились мультики с людьми, у которых волосы синего цвета, зелёного и красного – это для того, чтобы окончательно запутать детей. Фильмы с участием симпатичных монстров с зелёными лицами – это то же самое.
В основу мощно организованного информационного вброса о необходимости скорейшего расового смешения вложена библейская легенда о Ное и его трёх сыновьях: Симе, Хаме и Яфете. Отсылаю всех желающих узнать подробности – к Ветхому Завету. Посмотрите там, что предсказал бог Ной своим сыновьям насчёт того, кто и чьим рабом станет в будущем. Это не я придумал – это так написано в Ветхом Завете, и все претензии – не ко мне, а к авторам этой книги.
В киноискусство внедряют, прежде всего, негров, и это очень заметно. Смешение белых людей с неграми – это стратегическая задача религиозных маньяков, дрожащих от страха при мысли о том, что сбудется предсказание Ноя. По этой же самой причине, организован массовый въезд темнокожих людей в Европу, а в Соединённых Штатах Америки проводится самая настоящая пропаганда превосходства чёрного человека над белым. Ведь это и есть расизм! Белый имеет право на существование, и не надо изображать его человеком второго сорта по отношению к негру!
Тщательнее следите за сатанинскими мультиками американского производства. Там это всё и увидите.

Пятое правило касается пропаганды гомосексуализма в мультиках. Ведь даже и хвалёные диснеевские мультфильмы стали на путь жёсткой пропаганды гомосексуализма среди детей!
А тут ещё и наша Людмила Улицкая рассказывает в своей книге о некоем африканском племени, где в большом почёте педофилия и гомосексуализм. Это она для русских детей пишет такое! Между тем, сама же она говорит, что у неё в семье всё нормально, нет никакого гомосексуализма и все-превсе воспитываются только правильно. То есть она русским детям желает одного, а для своей семьи оставила что-то другое…
А что если такие люди, как Людмила Улицкая дорвутся до наших мультиков?

Есть и другие правила, но эти пять – основные.
При выборе игрового фильма для детей я всегда смотрю и на лица актёров – симпатичные они или нет. В фильме про Гарри Поттера лица у главного героя и других детей – очень неприятны. Это специально подобранные дети с проблемами в психике и с трудными характерами, что видно по их лицам. Из-за одних только лиц этот фильм смотреть невозможно, а я уже не говорю о сюжете.
Советский фильм «Приключения Электроника» мне представляется, по крайней мере, неудачным. И главная моя претензия: неудачно подобранные актёры. Я решил не показывать сыну этот фильм. Глубоких мыслей там нет никаких, а лица у главных героев – неприятные.

Фильм «Гостья из будущего» просто потряс моего сына до глубины души. Поскольку я эту кинокартину раньше и сам никогда не видел, то мы смотрели киноисторию про Алису Селезнёву вместе, и нам обоим было очень интересно. Другие фильмы по Киру Булычёву сыну тоже понравились, и я нашёл их весьма полезными и хорошими для детей.
Хотя однажды жена задала мне трёпку: я нашёл сыну какие-то мультики про Алису Селезнёву, решил, что там будет то же самое, что в «Гостье из будущего», а сам занялся своими делами. И только благодаря бдительности жены, я понял, какой опасности я подвергал ребёнка: в этом мультсериале показана Алиса Селезнёва совсем не такая, как в «Гостье из будущего». Это какая-то босячка – агрессивная, тупая и с разнузданным поведением. Фактически, это просто обычный американский мультик – тупой и злобный.
Но советский фильм «Гостья из будущего» оставил после себя и другой след. Наш фильм был снят в 1984-м году, а по его мотивам был в Австралии создан в 1992-м году фильм с похожим сюжетом: «Девочка из завтра». Там очень много серий, и все они, по какой-то непонятной причине, необычайно короткие – минут по 25 каждая, и это притупило мою бдительность. Я посмотрел с сыном первые четыре серии, а потом стал искать продолжение и, нечаянно заскочив далеко вперёд, наткнулся на какие-то недетские жестокости, что меня сразу же насторожило, и потом я попал на начало какой-то серии – не знаю с каким номером – и начал смотреть её самостоятельно. Без сына! Чтобы понять, что же там будет дальше.
И вот что я увидел в первые же минуты просмотра этой серии: мужчина, женщина и девочка обсуждают изображение, которое они где-то нашли и не могут понять, что это такое. Наконец, мужчина понимает, что это, и начинает не просто говорить, а долго-предолго объяснять: здесь мы наблюдаем эрегированный мужской член при таких-то и таких-то обстоятельствах… И это фильм для детей?
Я чуть не упал в обморок: ведь я мог нечаянно показать это своему шестилетнему сыну! И какие же вы всё-таки мрази, господа англосаксы!
Но потом я отошёл от изумления и задался вопросом: что это было?
И вот что понял: эти человеческие отбросы заманивали детей интересным началом – с забавными приключениями и всякими таинственностями! – только для того, чтобы потом выдать вот это самое (а там были и другие гадости, мне просто не хочется рассказывать о них)! Растление детей – это то, что исключительно важно для англосаксов. Почему? Да какая разница – почему? Англосаксы – это цивилизация сатанистов.

Листаю свои дневники и нахожу пример сатанизма уже норвежского. Он ничем не отличается от англосаксонского! Вот что я нашёл в своих старых записях:
С интересом посмотрел норвежский детский фантастический фильм 2007-го года под названием «Десять жизней кота Титаника».
Норвежская семья – все сплошь голубоглазые блондины – собирается в путешествие на корабле. Неожиданно девочка Лив узнаёт, что всё не так просто. У них под домом обнаруживается тайная кладовка, которая осталась от старых хозяев, Лив проникает туда, вступает в контакт с душами умерших тогдашних хозяев и узнаёт, что они отправились в 1912-м году в плавание на «Титанике» и все погибли. А у них был чёрный кот, который всем своим поведением давал им понять, что уходить в это плавание было нельзя. А они его не послушали и поэтому погибли. И вот теперь этот кот стал привиденческим, явился к людям нашего времени и подсказал им, что на том корабле, на котором они собираются сейчас в плавание, будет авария. Девочка Лив бежит на тот корабль, обнаруживает неисправность, и всё заканчивается хорошо.
И какой вывод?
Надо любить животных, и от них будет польза – это, что ли?
Нет. Фильм совсем не о том.
Пересказывая сюжет, я умышленно пропустил то, что в нём было самым главным и то, ради чего снималась эта мерзость для детей.
Одним из главных действующих героев фильма (на самом деле – самым главным!) является негритёнок Томас, с которым дружит девочка Лив. Все описанные выше приключения происходят только и только с его участием – так, словно бы без него они не могли бы произойти.
Что изменилось бы в сюжете, если бы роль Томаса исполнял белый мальчик?
А ровным счётом ничего! Весь сюжет остался бы в полной неприкосновенности.
Но тогда с какою же целью на роль Томаса был назначен негритянский мальчик Мартин Мбугуа? Это что – так важно показать, что в Норвегии живут негры? Кстати, женщина-врач, которая лечит девочку Лив, индийского происхождения – видимо, в Норвегии своих врачей не хватает. И они выписывают их из Индии. Охотно верю. Но негритёнок-то зачем оказался в фильме?
В фильме есть сцена, которая даёт ответ на этот вопрос.
Девочка-блондинка, вопреки запрету родителей, спускается в подвал, чтобы в очередной раз пообщаться там с привидениями. А негритёнок следует за нею. Мама девочки обнаруживает это и говорит им:
– Ну, зачем вы сюда залезли? И что вы тут делаете?
Девочка Лив не хочет сознаваться маме, что общалась с привидениями (та всё равно не поверит) и потому говорит совершенно невероятную вещь – и это и есть кульминация всего фильма, и это то, ради чего он снимался вообще:
– Мы целовались!
Это не так, и они там не целовались, и сам негритёнок удивился этим словам девочки.
И затем мама проявляет беспокойство – но не по поводу того, что белая девочка целовалась с негритёнком, а по поводу того, как бы они раньше времени чего-то не натворили. То есть, когда наступит время – пожалуйста, творите, но сейчас – рановато. Кстати, мама вовсе не имеет ничего против того, чтобы они целовались. Лишь бы только не больше этого. Входя в комнату, где находятся её дочка и этот негритёнок, мама стыдливо спрашивает:
– Простите, я вам не помешала?
То есть: мне понятно, что у вас любовь, и в этом нет ничего плохого, но я просто не хочу смущать вас своим внезапным появлением.
Это фильм не о котах, не о любви к животным, не о «Титанике», не о привидениях, которые живут в подвалах, а именно о том, что белая двенадцатилетняя девочка должна готовиться к тому, что, когда она вырастет, ей придётся вступать в связь с неграми, рожать от них и продолжать норвежскую нацию с помощью негров.

На самом деле есть примеры и других пакостных фильмов для детей, – фильмов, сделанных в Западной Европе и в Северной Америке, но я ведь не задавался целью заниматься такими обличениями и разоблачениями. Я пишу книгу о российской школе и о том, что в ней нужно преподавать российским детям. Предмет под названием КИНОВЕДЕНИЕ им нужен, но с подборкою материала для этого предмета нужно быть крайне осторожным. Если мы доверим эту работу американским агентам, которые сейчас занимают в нашем народном образовании самые главные посты, то мы уничтожим наших детей с помощью киноискусства ещё даже и быстрее, чем это могло бы произойти без помощи этого нового предмета.
Я всё же выскажусь о старых англосаксонских фильмах для детей:
«Седьмое путешествие Синдбада» – невообразимая чепуха! Там весь сюжет состоит из целого нагромождения глупостей и логических противоречий. Но показать эту киношку русским и российским детям пяти-шести лет – можно.
«Странствия Одиссея» с участием Керка Дугласа. Чтобы понять, что это по-настоящему хороший фильм для детей, нужно сначала посмотреть то убожество, которое сварганил про Одиссея наш Михалков-Кончаловский. Я посмотрел, и оно меня просто покоробило. Поэтому «Странствия Одиссея» нужно считать нужным для наших детей – хотя бы только для того, чтобы у них сложилось какое-то представление о наследии Гомера. Превзойти фильм Кончаловского – не велика честь, но, если в будущем появится какой-то новый фильм по мотивам «Илиады» и «Одиссеи» и автор сделает это лучше, чем это сделано в «Странствиях Одиссея», то честь ему и хвала!
«Великолепную семёрку» я показал своему шестилетнему сыну на другой день после просмотра «Человека-амфибии». Сыну понравился и наш фильм, и американский. Главная ценность «Великолепной семёрки»: изображение Добра и Зла. Фильм хороший – я так считаю.
С этим фильмом, однако, я напоролся на неожиданную неприятность: сын – спустя некоторое время – попросил, чтобы я ему снова дал посмотреть «Великолепную семёрку». Я тотчас же нашёл ему в Интернете этот фильм и включил. Сын через несколько минут заявил, что фильм ему не нравится. Я удивился, присел рядышком с ним и стал смотреть фильм… И вот что я увидел: умудрённый жизненным опытом отважный и благородный негр собирает горстку храбрецов (среди которых один отважный китаец!), и они за что-то сражаются. Я не знаю, были ли там героические лица нетрадиционной сексуальной ориентации, или мужественные лица с ограниченными возможностями здоровья, или альтернативно одарённые борцы за свободу, но, в рамках борьбы с сексизмом, там то и дело мельтешили храбрые женщины, которые стреляли и стреляли в каких-то плохих людей… Я изумился: что за чертовщина! А потом разобрался: фильмов с таким названием – два. Один – 1960-го года выпуска, а другой – 2016-го. В первый раз я показал сыну старый фильм, а во второй раз нечаянно вляпался в современную мерзость.

Киноискусством я увлекался всю свою сознательную жизнь: ещё в детские годы читал киносценарии. Например, сценарий «Полосатого рейса» я прочёл в журнале «Искусство кино» ещё до выхода этого фильма на экраны. Сначала прочёл и представил, как это всё должно быть, а потом уже увидел то, что было отснято по этому сюжету. И точно так же – и некоторые другие советские фильмы я сначала читал на бумаге и лишь затем смотрел на экране. У меня бы хватило мыслей по поводу киноискусства для детей – на целую книгу, но в рамках этой книги я выполнил поставленную задачу: вбросил идею о том, что предмет КИНОВЕДЕНИЕ должен быть введён в наших школах.
И это, пожалуй, всё, и мне пора переходить к поэзии.


Глава сорок девятая. О поэзии
Поэзия – это что? Раздел художественной литературы, или художественная литература – это раздел внутри поэзии?
Правильно именно последнее: с самого начала была только ПОЭЗИЯ, а у неё внутри стали выделяться со временем всякие другие направления. Например, художественная проза.
То, что поэзия – это литература в наиболее концентрированном виде, с этим спорить никто не станет. Но у меня есть ещё одно особое мнение по поводу поэзии: это неосознанное обращение человека к Высшим Силам. Хотя иногда и вполне осознанное. Стихи, которые не являются таким обращением – это вообще не поэзия. Даже, если эти стихи имеют хорошо отточенные рифмы. Если ты поэт, то ты непременно должен возноситься ввысь и воспарять к небесам. Ты просто обязан делать это. А если не делаешь, то ты не поэт.
Между прочим, Гоголь считал, что его «Мёртвые души» – это поэма, а не роман. Да ведь и Макаренко тоже считал, что у него получилась поэма, когда он писал о педагогике.

В начале 20-го века в нашей стране появилось много людей, которые овладели грамотностью и научились читать и писать. Потом появилось много людей, которые имели образование в десять классов. Потом появилось много людей с высшим образованием. Число начитанных людей стремительно росло. И, если в начале 20-го века графоманом считался такой стихоплёт, который не знает правил рифмовки и пишет бессмыслицу, то теперь появились громадные массы графоманов, которые прекрасно освоили все правила стихосложения: у них отличные рифмы, у них осмысленные поэтические тексты – с красивыми образами и со всеми нужными атрибутами поэзии.
Началось массовое производство качественных стихотворных текстов. И это убило поэзию. Она перестала быть достоянием отдельных гениев. По-настоящему талантливых поэтов сейчас в России – тысячи и тысячи!
А столько не нужно!
И, стало быть, они все переходят в разряд графоманов.
Сколько было гениев поэзии в 19-м веке?
Пушкин, Лермонтов и Жуковский – вот троица величайших.
Крылов также величайший, но у него жанр до такой степени неповторимый, что его невозможно ставить ни с кем рядом. Крылов – один, и он сам по себе. Но и он тоже – поэт.
А кто ещё? Некрасов, Тютчев, Алексей Константинович Толстой…
Между прочим, Тургенев был прекраснейшим поэтом, и если бы началась рекламная кампания по прославлению его поэтического творчества, то можно было бы сказать, что Тургенев великий русский поэт. Но так не говорят только потому, что Тургенев сам себя преподнёс Русскому народу в качестве величайшего прозаика.
На вопрос о том, сколько было в России значительных поэтов в 19-м веке, я бы ответил так: десять!
А сколько их было в веке 20-м? Счёт одним только талантливым поэтам Серебряного века идёт на десятки. А сколько было позже?
Никто и не скажет, но одно очевидно: очень много.

Я иногда ловлю себя на мысли, что меня просто тошнит от зарифмованных текстов, и тогда меня тянет на стихи без рифмы: «Илиада» и «Одиссея» прекрасно звучат и без всяких рифм. Между прочим, «Илиада» для русского человека – это ведь на самом деле не греческий текст, а перевод русского поэта Гнедича, а «Одиссея» – это перевод (хотя и с немецкого, а не с древнегреческого) русского поэта Жуковского! Строго говоря, ведь это русские стихи! Можно взять поэму всё того же самого Жуковского «Ундина» (вольный перевод) и войти с её помощью в мир совершенно неповторимой поэзии, в которой тоже нет места рифме!
Стихотворение Пушкина «Вновь я посетил», где нет рифмы, относится к самой драгоценной части его поэтического наследия:

...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провёл
Изгнанником два года незаметных.
Уж десять лет ушло с тех пор – и много
Переменилось в жизни для меня,
И сам, покорный общему закону,
Переменился я – но здесь опять
Минувшее меня объемлет живо…

Оно звучит как текст древнегреческого стихотворения. Детям в школе учить его труднее, чем зарифмованные стихи, но ведь самое главное – это впечатление, а здесь оно – совершенно невероятное.
В знаменитом стихотворении Лермонтова «Валерик», похожем больше на балладу или маленькую поэму, меня, поражает такое место:

Уже затихло всё; тела
Стащили в кучу; кровь текла
Струёю дымной по каменьям,
Её тяжёлым испареньем
Был полон воздух. Генерал
Сидел в тени на барабане
И донесенья принимал.
Окрестный лес, как бы в тумане,
Синел в дыму пороховом.
А там вдали грядой нестройной,
Но вечно гордой и спокойной,
Тянулись горы – и Казбек
Сверкал главой остроконечной.
И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?

Здесь нас совершенно завораживает картина, описанная Лермонтовым. Она описана в зарифмованных стихах, но одна строка – единственная на всё стихотворение! – здесь лишена рифмы. И ведь этого никто не замечает, и, может быть, я вообще – первый человек, который заметил это. Не зарифмованная строка «Синел в дыму пороховом» никак не портит общего впечатления, и если о существовании этой строки сказать обычному читателю, то он лишь плечами пожмёт и скажет:
– Не рифмуется? Подумаешь, дело большое! Тут ведь важно совсем другое – о чём говорится в этом стихотворении!
Кстати, почему у Лермонтова получилось так?
Не знаю. Скорее всего, у него это произошло по невнимательности. Возможно, раньше там была строка, которая рифмовалась, но автор вычеркнул её и ничего не написал взамен – он так был захвачен своим творческим замыслом, что ему было не до этого.
И ведь вспомним: у древних греков рифма считалась погрешностью! А у нас теперь без неё нельзя.
Я скажу о том, что может случиться дальше: общественное мнение отшатнётся от рифмы, и многие тысячи талантливых поэтов начнут массово производить новые стихотворные тексты без рифмы. На этот процесс может уйти от десяти до двадцати лет. И потом всё опять обрушится. Уже и такая поэзия всем наскучит!
И что же дальше?

Полагаю, проза и поэзия не умрут никогда. Просто они должны быть уделом избранных, а не порождением массового сознания.
Но каким образом современный поэт может понять, избранный он или не избранный? Спроси любого поэта: ты избранный или нет?
И он ответит:
– Вот именно я – как раз-таки избранный! Все остальные тысячи поэтов – а хоть бы и миллионы! – ошибочны, а именно мне одному выпал высокий звёздный жребий быть избранным!
И так ответят на этот вопрос тысячи и тысячи поэтов, а тот, кто постесняется такое вымолвить вслух, тот подумает именно это, и в гордом одиночестве будет считать именно себя самого величайшим поэтом.
Я призываю всех поэтов из числа избранных брать пример с меня: я уничтожил почти все свои стихи. Оставил себе на память лишь самую малость и всего лишь несколько штучек где-то и когда-то вынес на всеобщее обозрение.
Так много поэтов, сколько развелось сейчас, не нужно. Десять великих на один век – и хватит. И то сказать: каждое тысячелетие в России будет накапливаться целая сотня великих поэтов. А такого не может быть – ста великих поэтов за тысячу лет истории страны. А сколько может великих поэтов выделиться за тысячу лет?
Десять!
Из расчёта: один великий поэт на один век.

Однажды я, во время посещения Третьяковской галереи, наткнулся в ней на бюст Ивана Андреевича Крылова работы скульптора Гальберга. Остановился и стал смотреть на бюст. Смотрел-смотрел и простоял так в полном изумлении от увиденного полчаса. Мне кажется, что именно в тот раз я более-менее понял, кто такой был Крылов. Я как бы вошёл в него и в его судьбу. Ну, или попытался войти… Это была такая громада, что наше повседневное сознание едва ли это поймёт. Все просто знают: Крылов знаменитый баснописец! Некоторые скажут: великий. Но такое говорится как бы по привычке: нам внушили в школе, что Крылов велик, вот мы и повторяем. А в детские годы мы даже учили наизусть его басни, выходили к доске и громким или тихим голосом, в меру своих ораторских способностей, проговаривали эти басни…
А может быть, это всё враньё, что он такой уж великий? Кто-то выдумал это утверждение, а мы поверили ему и повторяем…
Но вот поразительное обстоятельство: до Крылова (1769-1844) на Руси встречались иногда баснописцы: Тредиаковский (1703-1769), Сумароков (1717-1777), Хемницер (1745-1784), Дмитриев (1760-1837). Даже и сам Пушкин пробовал свои силы в этом искусстве.
Но после смерти Крылова Русская земля самым странным образом перестала вдруг рождать на свет баснописцев. Попытался было в 20-м веке Сергей Михалков (1913-2009) заявить о себе как о баснописце, но его заявка была почему-то отвергнута народом. И другая странность: все баснописцы, какие были до Крылова, как-то вдруг взяли да и забылись разом. И даже не все знают, что Пушкин пытался писать басни. И получается, что баснописец у нас, на Руси, только один-единственный. И нет другого.
И не надо!
А всё потому, что вакансия на должность великого баснописца Господом Богом всегда выделяется только одна на один народ. У Русского народа эта вакансия занята Крыловым, а должность баснописца номер два у нас не предусмотрена штатным расписанием. (За всеми претензиями обращайтесь к Составителю штатного расписания, а не ко мне!) Русской нации нужен только один-единственный баснописец, и Крылов уже занял этот пост.
Поэтому никому не советую становиться баснописцем – ничего не получится.
Но вот потеснить Пушкина, Лермонтова и Есенина лезут все кому не лень, и почему-то все уверены, что им это удастся.
Как говорил Гофман в одной своей сказке: вздорное самообольщение!
Я скажу страшную вещь: даже если сейчас и явится гениальный русский поэт, сопоставимый по своим свойствам с Пушкиным, то его никто не заметит, и он так и помрёт в забвении. А всё потому, что все должности уже заняты, и уволить Пушкина с его должности и поставить на его место кого-то другого – не получится ни у кого. И точно так же Лермонтова никто не сможет уволить. И Есенина.
Даже если мы допустим, что это несправедливо, то и тогда мы должны смириться с таким положением вещей: великие русские поэты заняли свои места, и никто их оттуда не сдвинет. Ниже великих стоят на своих пьедесталах просто хорошие русские поэты, но и они занимают свои места так, что к ним в компанию протиснуться невозможно.
Не лезьте в великие поэты! И в хорошие – тоже. И в поэты третьесортные – тоже. Всё занято, и новые поэты не нужны.
Впрочем, я понимаю, что никто меня не послушает, и про меня скажут, что я злопыхатель и палач молодых поэтических дарований.

Хотя бывают и другие варианты.
Однажды, когда я служил в армии, я прочёл в газете Приволжского военного округа стихотворение одного знакомого солдата из первой роты. А там было написано в стихах: Ленин, Родина, Партия, вперёд к победе коммунизма и великим свершениям… Это только сейчас говорят, что тогда кто-то во что-то верил. В году 1971-м никто ни во что не верил – ни в Ленина, ни в партию. Я, по крайней мере, таких людей никогда не встречал. И этот самый солдат был точно так же из числа неверующих – это я это знал с его же слов, ибо мы с ним до этого много раз говорили на всякие запрещённые темы.
Сам-то я служил в другой роте, которая размещалась на другой улице города Уфы, и видеться мы могли не каждый день. И вот встретил я его в скверике, который был возле штаба нашего полка, уселись мы на скамейке, стали, как водится, беседовать на всякие интеллектуальные темы (а мы сами себя считали интеллектуалами), и я спрашиваю:
– Это был твой стишок?
Я думал, он будет отпираться. А он и отвечает:
– Мой.
– А сколько ты за него получил?
Он ответил одним словом:
– Червончик.
Я спросил:
– И не стыдно?
А он:
– Да пошёл ты!
И он даже не обиделся на меня, хотя поэты обычно очень обидчивый народ. А всё потому, что рядовой солдат в те времена получал денежного довольствия в месяц три рубля восемьдесят копеек. А тут – десять рублей! А тогда командир отделения получал десять рублей восемьдесят копеек, и это был сержант, а заместитель командира взвода, старший сержант, получал тринадцать рублей восемьдесят копеек. Стало быть, пиши по одному стишку в месяц и будешь получать на десять рублей больше – как заместитель командира взвода. А он и писал – у него это легко получалось. И на весь Приволжский военный округ он был один такой, и конкурентов у него не было.
А потом ему захотелось прикинуться больным, и он пришёл в полковую санчасть и попросил принять его туда – дней на несколько. Чтобы полежать, отдохнуть. Но сделал он это не просто: сочинил стишок про военных врачей, которые спасают заболевших героических солдат поэтического фронта, и преподнёс полковому врачу. Тот прочёл и растрогался. И тут же принял на лечение мнимо заболевшего поэта. Я помню некоторые слова из того стишка:

Ни перед разлукою, ни перед свиданием
Мы так не волнуемся, как вас ожидая…

Это имелись в виду врачи, приходящие на помощь к заболевшим поэтам! А концовка была такая:

И губы потресканы,
но шепчем ноча;ми мы:
Быть трудно поэтами –
Труднее врачами!

Во даёт! Уметь надо!

Говоря о современной русской поэзии, я хотел бы привести ещё маленький отрывок из своего автобиографического романа «Татьянин наказ». Это про то, как я после смерти своей первой жены выполнял её наказ не оставаться в этой жизни одному и непременно жениться.
Выполняя наказ покойной жены, я познакомился с женщиною по имени Галина. Она мне показалась скучною, но поскольку найти мне предстояло, согласно наказу жены, «простую хорошую женщину», то я тогда же и решил: а может, это и к лучшему?
А было это летом 2006-го года, когда красавица-интеллектуалка из Горловки дала мне отставку (временную, как оказалось). Я тогда встретился с этою Галиною и мы пошли с нею купаться на Северное водохранилище.
И далее следует отрывок из моего романа:

Наступили сумерки, а потом и просто – самая настоящая ночь, но люди на пляже расходиться не собирались. Было очень светло – огни сияли и с противоположного берега, и с этого; кругом играла какая-то музыка, и, судя по всему, люди собирались пробыть здесь до утра.
Но после десяти мы всё-таки встали, и я пошёл провожать её на автобусную остановку.
Когда мы делали затяжной подъём по каменной лестнице, наш путь пролегал в одном месте мимо светящегося огнями ресторанчика, откуда доносилась какая-то громкая песня. Галина остановилась и спросила, как я отношусь к этой песне – она, видимо, хотела протестировать меня на культурный уровень или на некую эстетическую прочность.
Я впервые слышал и эту песню, и этого певца и спросил:
– Никак не отношусь. А кто это поёт?
Она обалдела от такого вопроса и сказала – этак задумчиво, многозначительно и насмешливо:
– Как это кто? Да ведь это же Круг!
Я тоже обалдел от этого известия, потому что никогда раньше не слышал этого имени. Я спросил:
– Круг? А кто это?
Она чуть не упала в обморок от моего невежества.
– Как – кто? Но ведь это же величайший!.. Знаменитейший!.. Ведь это же его известная песня – «Владимирский централ»!
Я пожал плечами и проговорил:
– «Владимирский централ»? Впервые слышу. Это про тюрьму, что ли?
Галина возмутилась:
– Ну да! Разве ты не чувствуешь всей этой энергетики?
Я признался:
– Нет, не чувствую. Мой сосед, Юрий Дмитриевич, очень хороший человек, но по пьяному делу – чуть что и начинает горланить на весь дом:

Таганка, я твой навеки арестант,
погибли юность и талант
в твоих стенах!

Так надоело – если б ты знала. А ещё у него любимая песня есть такая:

Не сыпь мне соль на рану,
не говори навзрыд,
не сыпь мне соль на рану,
она ещё болит…

Такая же муть…
– Но почему же муть? – возмутилась Галина впервые за всё время нашего знакомства. – Всё у тебя – муть! И «Таганка», и «Не сыпь мне соль на рану» – это ведь тоже очень хорошие песни! Просто Круг – это всё-таки более высокий уровень искусства.
И я тогда вспомнил свою горловскую знакомую и с тоскою подумал: «Красавица-профессорша из тамошнего института иностранных языков мне бы ни за что в жизни такого не сказала! Вот кого я потерял!..»
А Галина, видимо, расстроенная моим культурным уровнем, сказала задумчиво и даже как-то грустно:
– Круга ты не знаешь, хороших песен не понимаешь, а чего ты ещё не знаешь и не понимаешь?
Я назвал первое, что пришло в голову:
– Я никогда не видел фильмов «Белое солнце пустыни» и «С лёгким паром». Фильмы «Служебный роман» и «Москва слезам не верит» – я видел, но жалею об этом…
Я понял, что Галина очень огорчена и разочарована, и не стал добивать её сообщениями о том, что я презираю русский шансон, терпеть не могу Аллу Пугачёву и не признаю; праздника под названием «восьмое марта».

В общем, эта встреча оказалась у нас второю и последнею. Она мне не простила неприятия русского шансона, и дала мне отставку. А в скором времени моя горловская знакомая решила со мною помириться, я снова стал ездить к ней в гости, а она ко мне, но, как я уже упоминал, у нас потом так ничего и не вышло. Слишком величавым был там у неё начальственный кабинет, в котором она восседала. Перед входом в тот кабинет я читал её должность не на обычной табличке, а на стене – слева от двери. Это были огромные металлические буквы, вмонтированные в стену! И это означало недосягаемую для меня степень величественности.
И мы тогда расстались.
А спустя много лет эта прекрасная и мыслящая русская женщина внезапно переметнулась на сторону бандеровцев, и я тогда с ужасом понял: блистательное знание литературы и иностранных языков ещё ничего в этой жизни не гарантирует!
А впрочем, это я отвлёкся. Поэзия – это такая вещь, что о ней только заговори и сразу уносишься куда-то не туда…
Продолжу.

Весьма большая неприятность случилась у нас и с русскими песнями. Одно время были русские народные песни, и всё было хорошо. Потом появились какие-то городские романсы, песни на слова отдельных поэтов – великих и простых. И где-то в последней четверти 20-го века всё вдруг куда-то стало исчезать. И хороших стихов для хороших песен никто больше не сочиняет. Все песни в нынешней России делятся только на два сорта:
1) очень плохие
и
2) совсем отвратительные.
И третьей разновидности нет. Только эти две.
А я уже говорил, что киноискусство исчезло, проза исчезла, а теперь ещё выясняется, что и поэзии пришёл конец, а заодно и песенному искусству. Всё хорошее в поэзии уже написано, а нового создать невозможно.
И что делать?
Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881) сказал однажды по этому поводу:
– Смирись, гордый человек!
Самым настоятельным образом прошу всех принять к сведению эти слова в той части нашего бытия, которая касается поэзии. Этот вид искусства пока прекратил своё развитие, каковое прекращение будет ещё длиться, быть может, долго – пятьдесят лет или сто.
И есть только один выход из этого положения: принять к сведению всё то великое, что уже написано в русской поэзии и учить, учить и учить стихи великих русских поэтов. Наизусть.
И предназначение школы в том-то и состоит, чтобы дети успели выучить как можно больше стихов за время своего пребывания в ней. Ибо после окончания школы подавляющее большинство людей не выучит до конца своей жизни уже более ни единого стихотворения. Ну, разве что выучат какую-нибудь новую песенку типа «Не сыпь мне соль на рану». Или про Таганку.
Выученные наизусть поэтические строки со временем превратятся в памяти человека в жёсткие штампы, не подлежащие пересмотру:

По небу полуночи ангел летел,
И тихую песню он пел…

За Непрядвой лебеди кричали,
И опять, опять они кричат…

А вы, друзья, как ни садитесь;
Всё в музыканты не годитесь…

И никуда от этих штампов уже не деться – их высокое предназначение сопровождать нас всю нашу жизнь.


Глава пятидесятая. Почему меня возмущает Маяковский?
И не просто возмущает. Я нахожу его бессовестным человеком и считаю, что его стихотворения следует вообще выбросить вон из школьной программы. Возможно, русским детям полезно знать, поэты какого сорта почитались великими при советской власти. Но если стихи Маяковского и оставлять в программе, то только при условии честного разбора тех дьявольских ухищрений, которые внедрены в его стихи.
И я сейчас это самое и сделаю: покажу, как надо воспринимать поэтические тексты Маяковского, объясню, какие приёмы он использовал и дам нравственную оценку этим приёмам. Говорить о стихах Маяковского нужно либо примерно так, как я о них сейчас расскажу, либо не говорить совсем – выбросить этого человека из народной памяти и школьных программ. Забыть!
В советском штатном расписании Маяковский занимал должность ВЕЛИКОГО ПРОЛЕТАРСКОГО ПОЭТА или ВЕЛИКОГО ПОЭТА РЕВОЛЮЦИИ. Это надуманная должность, и Маяковский был поставлен на неё не народным волеизъявлением, а по приказу свыше. Вспомним, что сказал товарищ Сталин о Маяковском: не любить Маяковского – преступление! А потом уже и Сталин помер, а Маяковский всё занимал и занимал эту свою должность. А потом и советская власть рухнула, а он всё продолжает занимать какую-то высокую ступень на каком-то пьедестале почёта…
Да чего ради! Кто он такой?

Для тщательного и весьма жестокого разбора я возьму стихотворение Маяковского «Марш ударных бригад». Я уже делал такой разбор на уроках литературы в разных классах и в разные годы и добивался ожидаемого эффекта: дети понимали, что сталкиваются с чем-то невероятным, о существовании чего они ранее не подозревали.

Перед тем, как показать начинку стихотворения Маяковского «Марш ударных бригад», я должен сообщить о предварительных условиях своей работы с этим текстом.
Никаких «лесенок»! Маяковский записывал свои стихи таким необычным способом для того, чтобы сбить с толку читателя. На самом деле, его стихи состоят из обыкновенных четверостиший, в которых строка номер один рифмуется со строкою номер три, а строка номер два – со строкою номер четыре. Это самая обычная рифмовка, однако Маяковский выработал для себя кое-какие правила, которые в его стихотворениях – и в этом тоже! – соблюдаются самым тщательным образом. Вот эти правила:

Самое главное слово, которое содержится в каждой отдельной строке, всегда должно стоять в самом конце и рифмоваться. Соответственно, ценность других слов на этой же строке уменьшается по сравнению с этим словом.
Первые две строки в каждом четверостишье никогда не содержат в себе никаких глубоких мыслей и сильных заявлений. В большинстве случаев они вообще бессмысленны, и при отдельном рассмотрении первых двух строк у всякого непредвзятого исследователя возникает вопрос: что этот набор слов означает и зачем он вообще писался автором?
Смысловая и эмоциональная насыщенность возникает только во второй половине четверостишья, причём четвёртая строка содержит в себе самую важную мысль.
Если стихи читать вслух, то первая половина четверостишия произносится всегда тише, а вторая – громче.
Поскольку первая половина четверостишья бессмысленна, то она произносится как бы скороговоркою, чтобы не дать слушателю вдуматься в эти слова и чтобы тот не удивился их бессмысленности. Вторая половина проговаривается чётче, громче, медленнее и на неё делается интонационный упор.
Рифмы в первых двух строках также не имеют особого значения. Их роль заключается только в том, чтобы подпирать рифмы в двух строках второго четверостишья. Вот эти рифмы как раз-таки и важны!
Таким образом, мы получаем такое чередование строк:
– две бессмысленных и слабых строки плюс две мощных;
– две бессмысленных и слабых строки плюс две мощных…
И только так – на протяжении всего стихотворения! Слабость и мощь чередуются через равные промежутки времени и создают скрытый ритм, о существовании которого читатель или слушатель стихотворения не подозревает, но тайное воздействие которого ощущает на себе.
Но и это не всё! Четверостишья также не равноправны между собою и делятся на более слабые в эмоциональном смысле и более сильные. И такое чередование происходит так:
– слабое четверостишье – сильное,
– слабое четверостишье – сильное…
И так – всё стихотворение!
И теперь представим себе, какой эффект при этом достигался. На сцену выходит сам Маяковский – высокий, строгий, величественный, прилично одетый и с пронзительным взглядом. У него – громовой голос и немыслимый артистический талант. И он произносит стихотворение, в котором у слушателей внимание то притупляется, то вдруг взмывает к самым вершинам, потом опять – притупляется и опять взмывает… И так – через равные промежутки времени. Кроме того, каждое второе четверостишье содержит в себе сильно звучащий лозунг, который произносится талантливым оратором так, что всех слушателей просто бросает в дрожь от избытка эмоций.
По смыслу стихотворение «Марш ударных бригад» напоминает учение товарища Троцкого, который хотел создать трудовые армии. И здесь речь идёт именно об этом: о трудовой армии. И обращение ведётся к рядовым солдатам этой армии: вперёд, в бой!
В тексте стихотворения я немножечко подправил знаки препинания и там, где нужно, расставил ударения. То, что проговаривается громче и считается более важным, – выделил жирным шрифтом. А то, чему отводится роль равномерно повторяющихся лозунгов, я выделил не только жирным шрифтом, но и большими буквами. Нумерация четверостиший – это также моя идея. С номерами мне легче работать с текстом стихотворения и рассказывать о его тайных механизмах другим людям.

И теперь читаем весь текст:


– 1–
Вперёд – тракторами по целине!
Домны – коммуне подступом!
Сегодня бейся, революционер,
на баррикадах производства.

– 2 –
Раздувай коллективную грудь-меха;,
лозунг мчи по рабочим взв;дам.
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.

– 3 –
Вперёд, в египетскую русскую темь,
как гвозди вбивай лампы!
Шаг держи! Не теряй темп!
Перегнать пятилетку нам бы.

– 4 –
Распрабабкиной техники скидывай хлам.
Днепр, турбины верти по заводьям.
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.

– 5 –
Вперёд! Коммуну из времени вод
не выловишь золото-рыбкою.
Накручивай, наворачивай ход
Без праздников – непрерывкою.

– 6 –
Трактор туда, где корпела соха,
хлеб штурмуй колхозным походом.
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.

– 7 –
Вперёд беспрогульным гигантским ходом!
Не взять нас буржуевым гончим!
Вперёд! Пятилетку в четыре года
выполним, вымчим, закончим.

– 8 –
Электричество лей, река-лиха;!
Двигай фабрики фырком зловодым
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.

– 9 –
Энтузиазм, разрастайся и длись
фабричным сиянием радужным.
Сейчас подымается социализм
живым, настоящим, правдошним.

– 10 –
Этот лозунг неси бряцаньем стиха,
размалюй плакатным разводом.
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.
1930

И теперь смотрим, что мы имеем:
– десять четверостиший;
– во второй половине каждого четверостишья с нечётным номером какой-то призыв и всегда разный (во всех первых половинах мы имеем бессвязный текст);
– во второй половине каждого чётного четверостишья мы имеем один и тот же призыв, который повторяется пять раз за всё то время, что звучит стихотворение (с первыми половинами – здесь то же самое: это нечто бессмысленное).
Отмечаем, что каждое чётное четверостишье звучит торжественнее, чем каждое нечётное.
И теперь начинаем ставить жестокие опыты с номерами четверостиший.
Если последнее, десятое четверостишье прочесть с небольшим отклонением в интонации (нужно поставить двоеточие в конце второй строки), то оно вполне может сойти и за первое. Читаем именно так, как будто это самое начало:

Этот лозунг неси бряцаньем стиха,
размалюй плакатным разводом:
ОТ УДАРНЫХ БРИГАД – К УДАРНЫМ ЦЕХАМ
ОТ ЦЕХОВ – К УДАРНЫМ ЗАВОДАМ.

И затем, после десятого номера читаем девятый, за ним – восьмой, седьмой и так – вплоть до первого.
И что изменится?
Да ничего!
А теперь давайте возьмём стихотворение Пушкина «Зимнее утро» и прочтём вот так же с зада наперёд – и что у нас выйдет?
Чепуха выйдет. Бессмыслица.
А стишок Маяковского можно читать и так, и этак, и ничего при этом не случится.
Можно делать и другие перестановки. Например, все чётные строки оставить на местах, а все нечётные как угодно перетасовать. И что было, то и останется.

Особая тема: первые две строки в каждом четверостишье. Вот я – учитель, и я прихожу в тот класс школы, где дети не проходят Маяковского, и там вызываю к доске круглого отличника, который необычайно силён в русском языке. Выписываю для него на доске следующий текст, не объясняя, откуда он взят мною:

Вперёд, в египетскую русскую темь,
как гвозди вбивай лампы!

И предлагаю этому отличнику сделать разбор написанного мною предложения. Он почитает, быть может, слегка удивится, но скажет всё-таки, что это призыв двигаться вперёд в темноту, которая одновременно и египетская, и русская. Кроме того, это призыв вбивать лампы так, как будто это гвозди.
Я спрошу ученика: объясни мне, почему темнота – одновременно и египетская, и русская? Это что за образ?
Ученик не ответит. Начнём думать всем классом, и тут послышатся всякие предположения…
Да, но почему нужно вбивать лампы как гвозди? Куда вбивать? Каким инструментом? С какою целью?
Теперь так: это два простых предложения, объединённых в одно сложносочинённое, бессоюзное. Если я беру два простых предложения «Травка зеленеет» и «Солнышко блестит», а затем объединяю их в одно сложносочинённое бессоюзное, то я это делаю не просто так: оба заявления – о травке и о солнышке – имеют много общего между собою: речь идёт о весне, о красоте, о моём настроении при взгляде на всё это. Невозможно объединить два простых предложения в одно, если взять два предложения с разным смыслом. Например: «Дважды два – четыре» и «Планета Юпитер вращается вокруг Солнца». Объединять нужно и можно только родственные идеи. А что родственного между призывом идти в темноту, которая одновременно и египетская, и русская, и призывом вбивать, непонятно с какою целью лампы – так, словно бы это гвозди? Бить молотком по стеклянным лампам, принимая их за гвозди, – это где такое может быть? Не в сумасшедшем ли доме?

Новый вопрос: к кому обращается автор?
Первые две строки в стихотворении я записал так:

Вперёд – тракторами по целине!
Домны – коммуне подступом!

Первое тире – моё собственное. И второе – тоже. Насчёт правильности первого я не сомневаюсь, а вот насчёт второго… Не знаю, что и думать. У Маяковского никакого тире здесь нет, но предложение ведь не имеет никакого смыла. И тогда я подумал так: пусть будет тире, которое, как известно, подразумевает какие-то пропущенные слова, и тогда смысл получится такой:

Домны пусть будут коммуне подступом!

Дескать, возведём домны, и они будут нашим подступом к светлому коммунистическому будущему… Но я читаю-читаю то, что получилось, и думаю: а может быть, это у него такое обращение? Он обращается к домнам, чтобы они стали подступом к коммунам! Тогда должна быть запятая:

Домны, коммуне подступом!

Дескать:

О, домны! Будьте же вы подступом на нашем пути к коммунизму!

Мне возразят: не мог Маяковский обращаться к домнам, ведь это же совсем глупо!
Мог. И очень даже. И примеров подобных обращений у него полно. Например, в этом стихотворении их целых два:

Электричество лей, река-лиха;!
Двигай фабрики фырком зловодым…

Здесь он обращается, как кажется, к реке. Но такое принято в русской поэзии: Пушкин обращался к Дону, как будто он живой, а Некрасов – к Волге. Попутно, чтобы уже не отвлекаться больше, отмечу и другую таинственность слога Маяковского: золото-рыбка – это то самое несклоняемое прилагательное, от вторжения которого я предупреждал выше. Нужно было сказать золотая рыбка, но он сказал: золото-рыбка. Но, если мы допустим несклоняемые прилагательные, то у нас со временем будет Индия-океан и даже Тишина-океан. Но, всё-таки золото-рыбка – это понятно: золотая рыбка! А вот река-лиха; – это что? Река лихая? Но тогда почему у Маяковского здесь стоит дефис – так же, как и в случае с конструкцией золото-рыбка? Может быть, он имел в виду речную лихость? И тогда он обращается к речной лихости!
Но вот другой пример:

Энтузиазм, разрастайся и длись
фабричным сиянием радужным.

Это он уже обращается к энтузиазму. А как к нему можно обращаться? Он какой из себя?
А такой же, как и речная лихость!
Все остальные обращения – вроде бы к людям. Но это всё безликая масса. Трудовая армия по рецепту товарища Троцкого. Он обращается к безликой массе, и это такой же точно фантом, как и энтузиазм.
В других стихах Маяковского есть и другие примеры. Если бы я захотел, я бы написал целую книгу с разбором тех безумств, которые он внедрял в народные массы. Но – нет желания. И другим не советую. Не стоит он того; лучше взять достойного поэта, может, какая-то польза и будет от изучения его творчества.

Маяковского нужно изъять из школьной программы – напрочь! Я не думаю, что нашим детям так уж полезно для их психического здоровья нейро-лингвистическое программирование, которое он практиковал. А разгадывать на уроках литературы стихи с непонятным содержанием – пустая трата времени.

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестя;ной рыбы
прочёл я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
на флейте водосточных труб?

А вот ещё поэтическое высказывание Маяковского:

Я люблю смотреть, как умирают дети.

Зачем всё это?!
Забыть и не вспоминать! Смаковать ужасы его личной жизни – никому не советую. Это будет что-то вроде злорадства: дескать, ты к России вот так относился, а к тебе в отместку за это явилась женщина – скопище всех пороков! – по имени Лиля Брик!
Технологии Маяковского были высочайшего уровня. Никакие ни Пушкин, ни Лермонтов даже и отдалённо не приближались к таким знаниям и открытиям. Те-то люди были простые и наивные, куда им было до таких технологий!
Может быть, если бы технологии Маяковского – да применить бы на благие цели! И тогда писать бы с их помощью не плохие стихи, а хорошие!.. Вот было бы тогда здорово! Ведь это же точно, что гениальность!
Гениальность – да. Но только злодейская. Я не знаю ни единого последователя технологий Маяковского, кого бы можно было назвать хорошим поэтом.
Назову троих самых удачливых последователей: это Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский (не путать со Всеволодом Рождественским! – это был хороший человек) и Евгений Евтушенко.
Вознесенский – это вообще не поэт. Ноль!
Роберт Рождественский – придворный поэт со статусом поэта номер один в Советском Союзе.
Евгений Евтушенко – примерно такой же, но – со вторым номером.
У Роберта и Евгения были какие-то проблески таланта, но их нужно долго-предолго искать. Да только стоят ли эти поиски того, чтобы тратить на них силы?

Были ещё Окуджава, Высоцкий, Цой и Розенбаум. И тут я расписываюсь в своём полном бессилии: не могу я собраться с духом и описать то, как я презираю этих поэтов! Ну, допустим, что про Окуджаву можно было бы рассказать, вспомнив его хвалебные высказывания о чеченских террористах, циничные высказывания о деньгах или о его мнимом фронтовом прошлом. И этого бы хватило!
А вот с Высоцким пришлось бы повозиться: тут пришлось бы вспомнить и кое-какие его речи, и рассказать о поступках и об образе жизни… И только затем можно было бы плавно перейти к анализу его стихотворных текстов. И это всё потянуло бы на отдельную книгу… Но я сам себя спрашиваю: ради чего я должен тратить столько сил на человека, которого я считаю родоначальником громкоголосой пошлости, высокопарной похабщины и легализации блатных интонаций в искусстве? Презрение моё к нему безгранично, и пусть лучше я буду считаться злопыхателем, но я не хочу развивать эту тему – по причине отвращения к ней.
Цой, как человек, намного симпатичнее и понятнее Высоцкого, но и он – пустое место… Розенбаум?.. Бог с ними со всеми! Пусть уйдут в прошлое и там забудутся.


Глава пятьдесят первая. Русские поэты двадцатого века
Каких русских поэтов 20-го века я бы назвал в качестве непременно нужных для школьной программы?
Трудный вопрос.
Если в последние два года пребывания в школе ученик проходит в предпоследнем классе русскую классическую литературу 19-го века, а на последнем году обучения он переходит к веку 20-му, то вот на что он настраивается: тогда были великие поэты, и сейчас они тоже будут. Образно говоря: там был свой Пушкин, а здесь – свой. И это неправильно.
Ученик ждёт, что всё будет повторяться: появится свой аналог Пушкина, появится свой аналог Толстого… А ведь так не будет! Всё будет только хуже, проще и слабее, потому что наступил век ухудшения искусства слова. И ученика нужно готовить к этому разочарованию, но так, чтобы не наносить слишком сильного удара по его надеждам.
Сделать это можно и нужно таким образом: в первой половине предпоследнего класса изучается литература 19-го века, а во второй половине этого же самого класса – литература века 20-го. И точно так же должно быть в последнем, выпускном классе. И, таким образом, ученику будет не так тяжело осознать, что с наступлением века 20-го окончилась эпоха великих поэтов. Если весь учебный год учить только одну литературу 20-го века, то можно прийти в уныние от отсутствия великой поэзии. А поводов для уныния очень много.
Между тем, список русских поэтов 20-го века нужно не просто составить, а ещё и сделать так, чтобы он не получился чересчур длинным. Это должно быть всего несколько имён. Я уже говорил, что хороших поэтов в 20-м веке стало невообразимо много – это связано с лавинообразным распространением культуры и образования. Не могут дети изучать творческое наследие десятков поэтов. Нужно отобрать несколько имён, а остальные – безжалостно отбросить и порекомендовать заниматься ими в рамках внеклассного чтения.

Итак: проблема списка!
Поскольку Маяковский отпадает по причине своей полной и безоговорочной аморальности, то остаются только два самых значительных поэта на весь двадцатый век: Сергей Александрович Есенин (1895-1925) и Александр Александрович Блок (1880-1921). Я поставил бы их на одну ступень пьедестала и не стал бы заниматься спорами о том, кто из них будет повыше, а кто пониже. Ступень эта – высшая, но лишь в масштабах 20-го века, который я как бы отгораживаю от века 19-го.
Ужас в том, что Есенин является общепризнанным народным поэтом. Его любили и белые, и красные; его и сейчас любят. А вот с Блоком так не получилось: он поэт не для всех. К тому же Есенина можно и должно проходить на всех ступенях обучения в школе – может даже, начиная с первого класса или со второго, а с Блоком так не получится. Его можно подать только в самом конце.
У Есенина я бы взял для изучения в старших классах всё, что угодно, кроме поэзии революционной и поэзии кабацкой. Но, к сожалению, дети народ дотошный, и они до кабацких стишков непременно доберутся сами, ещё и наизусть будут их учить. И с этим ничего поделать нельзя: будут читать и учить, и как им запретишь это?
Но хотя бы от халтурных революционных стихов надо оградить наших детей! И здесь простыми запретами не обойдёшься, так же, как и простым замалчиванием. Я предлагаю вышибать клин клином.
У Есенина была ревность к славе Маяковского, в связи с чем он предпринимал попытки переплюнуть по части революционности этого самого Маяковского (как будто это было возможно!) и усиленно впихивал в свои стихи имена всяких революционных мерзавцев, расписывая какие-то подвиги красных… Но имеем ли мы право скрывать от учеников такие вещи? Мы, взрослые, – кем мы являемся для детей? Выдавателями жизненно важных наставлений, составителями учебников или жуликами-мошенниками? Ничего хорошего от такого утаивания у нас не получится. Разве допустимо скрывать от детей тот факт, что до революции Есенин читал стихи царской семье, а потом вдруг взял да и подался в пламенные революционеры? При советской власти этот факт трусливо скрывали. И мы сейчас должны поступать так же?
Думаю, что «Песнь о великом походе» учитель обязан сам лично прочесть в классе своим ученикам. Это должен быть не урезанный текст, а полный – с упоминаниями Зиновьева и Троцкого и со всем безобразным подхалимажем, до которого тогда опустился Есенин. (Есть тексты урезанные, где ничего этого нет!) Учитель, с высоты своего знания, должен дать нравственную оценку этому ужасному произведению.
Я бы выделил из этой мерзопакостной поэмки такой фрагмент для тщательной проработки:

Веселись, душа
Молодецкая!
Нынче наша власть,
Власть советская!
Офицерика,
Да голубчика
Прикокошили
Вчера в Губчека.
Ни за Троцкого,
Ни за Ленина —
За донского казака
За Калe;дина.

Надо пояснить, что Губчека; – это губернский чрезвычайный комитет, а то дети не поймут. Кстати, правильно говорить Каледи;н, а не Калe;дин – детям нужно указать на это, ибо атаман Каледи;н был всё-таки достойным человеком и великим сыном России, и негоже коверкать его фамилию лишь для того, чтобы зарифмовать в отвратительных стишках со словом «Ленин».
И вот после этих строк можно прочесть стихотворение всё того же Есенина «Я обманывать себя не стану», выделив там такой отрывок:

Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.

По поводу расстрелов по темницам следует рассказать детям о том, что Есенин дружил с профессиональным палачом и садистом Блюмкиным, который читал Есенину свои собственные стишки, а попутно, хвастаясь своим героизмом, рассказывал о том, кого он там вчера вечером в очередной раз расстреливал в подвалах.
«Чёрного человека» вообще не стоит включать в программу. Зачем? Упаднические настроения в нашем обществе и без того сильны; среди несовершеннолетних появились наркомания и суицидальные наклонности. Всё-таки в этом случае уместнее было бы промолчать.
Думается, трудную информацию о Есенине нужно давать детям лишь в самом последнем классе. В классах более ранних пусть они узнают о Есенине всё только доброе: деревня, русская природа. Шок неизбежно будет иметь место, но надо завершать тему Есенина на оптимистической ноте и в конце темы показать что-нибудь хорошее.
К сожалению, Есенин часто поддавался на те соблазны, которые изобрёл злой гений Маяковского: у Есенина мы найдём массу примеров, когда первые две строки в четверостишье не имеют никакого смысла, а строки третья и четвёртая как раз-таки наделены энергией взрыва. Это нехорошо, и такие вещи растлевают любого поэта, но в том-то и дело, что век 20-й – это всё-таки не 19-й, и в этом веке всё хуже.

С Александром Блоком тоже возникают трудности. Нужно убедить учеников в том, что этот поэт чего-то стоит и вообще: он – наш. И потому-то так важно, чтобы это убеждение происходило во второй половине самого последнего года обучения в школе, когда дети уже максимально повзрослели, но ещё не успели одуреть от усталости и напряжения перед выпускными экзаменами.
Не знаю почему, но уроки о поэзии Блока мне всегда удавались лучше, чем уроки по Есенину, и я мог читать его стихи так, что они просто завораживали класс. Самое потрясающее впечатление производили поэмы «Соловьиный сад» и «Двенадцать». Что поразительно: особых обсуждений-то и не было. Дети просто принимали к сведению то, что я рассказывал им, и впитывали в себя это. Если суметь подать Блока с его самых лучших сторон, то он и не будет нуждаться ни в каких оправданиях. Кто-то не знал о нём раньше, а теперь узнал; кто-то не принимал его прежде всерьёз, а теперь принял – вот и всё, что требуется. Это и есть народное образование!

Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924). Ох, и тяжёлый был человек! И – то ли негодяй, то ли сумасшедший. Но стихотворение «Конь блед» старшеклассники прочесть должны. Если им ничего не пояснить, то они ничего и не поймут. Поэтому здесь всё зависит от личности учителя: сможет – донесёт великое произведение до выпускников школы, а не сможет… Не знаю даже, стоит ли вводить это произведение в школьную программу вообще – самостоятельно дети в нём не разберутся, а современный учитель и сам, может быть, ничего не поймёт.

Николай Михайлович Рубцов (1936-1971). Полагаю, что его можно выделить особо, но не как некую альтернативу Есенину-деревенщику, а просто потому, что такой русский поэт жил на свете и творил. Он был не один такой; были и другие поэты с похожими направлениями творчества, но Рубцов мне представляется наиболее ярким из них. Кстати, наследие Рубцова можно с лёгкостью распределить по нескольким классам.
Стихи – это готовые формулы, которые должны всплывать в памяти человека в те моменты его жизни, когда ему трудно или он просто решается на что-то важное. В этом высшее назначение стихов. Все остальные функции, которые выполняет поэзия, живя в народе, – это ерунда. Самая важная функция – только эта: быть формулами, жизненными подсказками, иногда – готовыми молитвами при обращении к Высшим Силам!
В случае войны или каких-то других трудных событий – откуда русскому человеку брать вдохновение для борьбы? Ведь поэтические образы формируют национальное самосознание! У Валерия Брюсова Русский народ ничего не возьмёт, так же, как и «Чёрный человек» Есенина – ни на какие битвы с врагами не вдохновит этот народ, а вот от Рубцова и других похожих на него поэтов – взять в своё сердце на память, на всю оставшуюся жизнь – можно очень многое.
Вот свидетельство того, что его творчество по-настоящему ценно:

ВИДЕНИЯ В ДОЛИНЕ
Взбегу на холм
и упаду
в траву.
и древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву.
Блеснёт в глаза
кривым ножом монгола.
Сапфирный свет
на звёздных берегах,
и вереницы птиц твоих,
Россия,
затмит на миг
в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя!..
И вижу я коней без седоков
с их суматошным
криком бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
и бег татар
на поле Куликовом...
Россия, Русь –
куда я ни взгляну!
За все твои страдания и битвы –
Люблю твою,
Россия,
старину,
твои огни, погосты и молитвы,
твои иконы,
бунты бедноты,
и твой степной,
бунтарский
свист разбоя,
люблю твои священные цветы,
люблю навек,
до вечного покоя...
Но кто там
снова
звёзды заслонил?
Кто умертвил твои цветы и тропы?
Где толпами
протопают
они,
там топят жизнь
кровавые потопы...
Они несут на флагах
чёрный крест!
Они крестами небо закрестили,
и не леса мне видятся окрест,
а лес крестов
в окрестностях России...
Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
и успокоюсь: глухо на лугу,
траву жуют
стреноженные кони.
Заржут они,
и где-то у осин
подхватит эхо
медленное ржанье.
И надо мной –
бессмертных звёзд Руси,
безмолвных звёзд
сапфирное дрожанье...

Н. Рубцов
1960

И ведь истинное значение этого поэта мало кому известно и понятно! У всех на устах те самые поэтические знаменитости, которые признаны официально. Очень часто люди принимают на веру такие установки. Сказано, допустим, что Евтушенко величайший поэт всех времён и народов, стало быть, так оно и есть. Умные люди зря говорить не станут. А сказано, что Рубцов – это никто, значит, принимаем на веру и это.
Мне вспоминается известная советская песня «С чего начинается Родина?» Невообразимая пошлость и халтура: весь текст состоит из однообразного перечисления вопросов, с того она начинается или с этого? И у неё – успех. И этот успех – факт! У Рубцова же – прекрасное стихотворение о Родине, и его никто не знает. Вот что значит раскрутка!

Анна Андреевна Ахматова (1889-1966) и Марина Ивановна Цветаева (1892-1941). Потрясающие судьбы – один лишь рассказ о жизнях обеих поэтесс производит сильное впечатление. Но, увы: я плохо разбираюсь в наследии двух этих дам.
Если честно, то я вообще не понимаю, кто такая поэтесса Ахматова и в чём ценность её художественных произведений в стихах. Её судьба – это часть советской истории, а вот входит ли в золотой фонд русской поэзии её творческое наследие – тут-то у меня и возникают большие сомнения. Очень большие!
Помнится, когда я учился в седьмом классе, мне мой друг Вовка (ныне покойный) показал сборник стихов Анны Ахматовой, а я тогда и не слыхивал даже о такой поэтессе. Посмотрел на фотографию – не понравилась. Стал читать стихи… Первое же стихотворение было о том, как муж хлестал её узорчатым, вдвое сложенным ремнём. «Это ж надо с такою любовью описать ремень, которым её били!», – подумал я тогда. А потом ещё и про плётку читал… Про садизм я тогда уже знал, а вот про мазохизм – не имел никакого представления. Но мне что-то так нехорошо стало от этих стихов!
Позже я много раз пытался приобщиться к её поэзии, но так и не сумел сделать это.
Николая Степановича Гумилёва (1886-1921) я бы не отрывал от Анны Ахматовой и посоветовал бы рассказывать о них вместе. А рассказывать всё-таки надо – и о ней, и о нём.
Есть ещё их общий сын. Но, хотя это совсем другая история, всё-таки выскажусь: его учение я нахожу просто интересным, но не более того. Меня оно не поразило в самое сердце – просто заставило о чём-то задуматься.
Из опыта знаю, что Цветаева девочкам нравится больше, чем мальчикам. У девочек старших классов часто на уме одна лишь любовь, и в головах у них крутятся всякие мечтания по поводу принцев на белых конях, по поводу подвенечных платьев и чего-то такого в этом же роде. Я даже не знаю, хорошо ли это, но некоторые девочки от Цветаевой просто одуревают и видят в ней только вот эту самую сторону, не замечая ничего другого. По этой же самой причине они начинают срочно писать стихи в подражание Цветаевой.
Читал я эти девчачьи стихи – и смех, и грех! Но, конечно, винить в них Цветаеву нельзя: ты зачем подбила наших девочек на написание глупеньких стишков? Цветаева – сама по себе, глупые девчонки – сами по себе.
Стихи Цветаевой на белогвардейские темы, когда я читал их в классе, у меня почему-то не прошибали никого: ни девочек, ни мальчиков. Тема и образы – непривычные, может быть, по этой причине.
Вот, допустим, я читаю старшеклассникам её стихи от 1918-го года:

Белогвардейцы! Гордиев узел
Доблести русской!
Белогвардейцы! Белые грузди
Песенки русской!

Белогвардейцы! Белые звёзды!
С неба не выскрести!
Белогвардейцы! Чёрные гвозди
В рёбра Антихристу!

И впечатления – не вижу. Старшеклассникам это непонятно, но я вполне допускаю, что это моя вина: плохо преподавал.

Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли,
А останетесь вы в песне – белы-лебеди!

Знамя, шитое крестами, в саван выцвело.
А и будет ваша память – белы-рыцари.

И никто из вас, сынки! – не воротится.
А ведёт ваши полки – Богородица!

Лично я нахожу эти стихи слабыми. Но не включать их в школьную программу – нельзя. Они должны там быть. Не надо провозглашать их гениальными. Какими они покажутся детям, вот такими пусть и останутся в их душе.
Цветаева – поэтесса не для всех, а для избранных. У меня же речь идёт о народном образовании. В него нужно включить таких поэтов, которые были бы – для всех! Которые бы сплачивали Русскую нацию.

Александр Трифонович Твардовский (1910-1971) – самый любимый поэт Хрущёва. Изучение его творчества никакой особой радости доставить не может. Биография интересна и ни на что не похожа – это да. Но ценность поэтического наследия (поэмы «Василий Тёркин» и «За далью даль») – это то, что ставится мною под вопрос. Я не уверен в том, что это так уж нужно. Рано или поздно от Твардовского придётся отойти, другой вопрос: в самом ли деле это время уже наступило? Или этого поэта можно ещё немного подержать в школьной программе?

Русских поэтов, которые так или иначе прославились в двадцатом веке, было много, но талантливых поэтов, которые были оттеснены и так и умерли в забвении, – ещё больше! Масштаба этого оттеснения я не представляю, но догадываюсь, что это был грандиозный процесс. При советской власти шла ожесточённая битва за кормушки среди писателей и поэтов, и пролезшие на самый верх были не самыми лучшими поэтами. А лучшими дельцами от поэзии.


Глава пятьдесят вторая. История успеха и эффективные мэнеджеры в нашей литературе
Сегодня, 1-го июня 2016-го года, как раз когда я пишу эти строки, мне стали известны слова премьер-министра России – Дмитрия Анатольевича Медведева, которые он произнёс вчера, 31-го мая, на встрече с бизнесменами (с бизнес-сообществом – так сказано!).
В кратком пересказе слова Медведева таковы:

Простые российские граждане должны изменить своё отношение к бизнесменам.
Предприниматели должны стать самыми уважаемыми людьми в Российской Федерации. Если они станут таковыми, то это позволит изменить восприятие нашей страны при взгляде на неё из-за рубежа. (Ибо для нас ужасно важно то, что о нас подумают на Западе – это уже мой домысел.)
И далее: точная цитата слов Медведева:
«Иными словами, нам важны истории успеха, которые всегда, ежедневно демонстрирует бизнес».

И какое это всё отношение имеет к русской поэзии и к русской же прозе?
Поясню.
Русский национальный менталитет тем-то и отличается от западного, что у нас, в православной традиции, считается, что самое главное – это духовное начало, а вовсе не материальное. И в почёте у нас всегда были не толстосумы и богатеи, а люди духовные.
Например, учителя школ, на которых возложена обязанность поднимать подрастающее поколение. Пока мы будем поднимать авторитет бизнесмена, но платить начинающему учителю 8 тысяч 200 рублей, которых только на хлеб и воду хватит, ничего хорошего не будет. И, между прочим, вместо истории успеха, у нас всегда в чести были жития святых, а в двадцатом веке – жизнь замечательных людей: Тургенева, например, или адмирала Макарова. А чей ещё успех нас может заинтересовать? Неужели какого-нибудь олигарха?
Такое впечатление, что Медведев только сейчас объявился в России и ещё не понял, куда он попал и на что он посягает.
Он посягает на основную национальную традицию Русского народа, посягать на которую не дано никому! Это такая же часть Русского Образа мыслей, как кириллица, как герб, как Православие.
Понимаю высказывание Медведева так:
Русские люди, откажитесь от своей национальной самобытности, откажитесь от православия и перейдите в протестантизм или иудаизм, где богатство считается самым важным достижением человека! У протестантов и иудеев принято считать: коли ты богат, то, стало быть, тебя любит Бог, а ежели ты беден – значит, не любит.
Боюсь навалить на Медведева ещё один грех, но, если мне память не изменяет, зловещий образ ЭФФЕКТИВНОГО МЭНЕДЖЕРА – это как раз то самое, что именно он попытался внедрить в общественное сознание Русского народа.
Если я ошибаюсь, то приношу Медведеву свои извинения, но, как бы там ни было, а я спрашиваю: а что такое эффективный мэнеджер?
Это гремучая смесь мерчендайзера с дауншифтингом. А если серьёзно, то это исполнитель, который идёт по головам и трупам, но добивается точного выполнения приказа свыше. А если ещё серьёзнее, то это головорез, состоящий на службе у большого бандита.
Поскольку я не задавался целью проводить политинформацию, а у меня скромная задача – поразмышлять о русской литературе двадцатого века, то я приведу всего лишь один развёрнутый пример эффективного мэнеджера в нашей литературе.
Это знаменитый при советской власти поэт Евгений Александрович Евтушенко, родившийся в 1932-м году.
Вот краткая история его эффективного мэнеджмента:

Начал он свою поэтическую карьеру с прославления Сталина.
Потом Хрущёв велел проклинать Сталина, и Евтушенко стал его проклинать, да так эффективно, что и самого Хрущёва переплюнул.
А Америка в это время на нас всё пёрла и пёрла. Ему велели: проклинай Америку! И он проклинал её в стихах так, как никакой другой поэт не только в Советском Союзе, а на всём Земном шаре не проклинал.
Ему было поручено выполнять весьма щекотливое задание: делать вид, что он не тупой исполнитель и не цепной пёс, а некий мыслящий интеллектуал, который находится чуть-чуть в оппозиции к существующему строю.
Ситуация управляемого скандала – это была его любимая стихия, и многие люди всерьёз верили, что он пребывает в оппозиции к проклятому коммунистическому режиму.
Всё это время советская власть его любила-обожала и на руках носила и дорого-предорого оценивала его специфические услуги: он жил в самых шикарных московских квартирах, очень хорошо ел и пил. А как он одевался, так это отдельная история: такое впечатление, что дорогие костюмы он менял не сотнями, а тысячами. Редко, когда эти костюмы были строгими, обычно они были аляповатыми – с яркими узорами и пёстрыми цветочками и изобличали не просто деревенское происхождение их обладателя, а убожество вкуса.
За счёт советской власти, он ездил по всей планете, и единственная часть света, где он, как кажется, ни разу не был, это Антарктида. Но, возможно, я ошибаюсь, и он был даже и там.
В 1991-м году Советская власть рухнула, и он в этом же году перебирается на постоянное место жительства в ту самую Америку, которую он так усердно когда-то проклинал. Очень странным и таинственным представляется тот факт, что там на него не обиделись за все его антиамериканские художества, и это притом, что Америка – полицейское государство, и там любая критика против государственных устоев подавляется жесточайшим образом.
Стало быть, его приняли, и теперь он там и живёт без зазрения совести. Но время от времени, по заданию новых хозяев, приезжает из Америки в Россию и учит нас жить.

В декабре 2014-го года с ним случилась неприятность. Он в очередной раз приехал в нашу страну со своими поучениями. На этот раз у него было задание посетить город Ростов-на-Дону, который в это время был взбудоражен кровавыми событиями на соседней Украине: где-то на расстоянии чуть более ста километров от Ростова шла война, и укрофашисты зверски убивали русских детей, да и взрослых тоже – невзирая на пол и возраст. Евтушенко же прибыл в Ростов с миссией поговорить о холокосте… А поскольку он был эффективным мэнеджером и приказы выполнял – не задумываясь, то он даже и не усомнился в моральной стороне дела.
Ну, и тут терпение у Боженьки лопнуло, и он сотворил так, что Евтушенко получил травму, опасную для жизни: когда он спал в гостинице, он упал с кровати и сильно ушибся головою. Якобы так было, хотя – кто знает? Человеку, который всю жизнь только и делал, что врал и изворачивался, верить невозможно. Но, как бы там ни было, а жизнь его оказалась в смертельной опасности (в это охотно верю!), и российское правительство за счёт российского налогоплательщика выслало за этим американским агентом специальный самолёт и увезло его на лечение в Москву. Там агента подлечили, и теперь наш Евтушенко снова в любимой Америке, откуда снова подаёт нам советы, как нам жить и как не жить.

Вся история русской советской литературы сплошь состоит из таких эффективных мэнеджеров, как Евтушенко. Потрясает воображение то, что он оказался самым удачливым и самым непотопляемым из всех, какие только были. В самом деле:

Эффективный мэнеджер Максим Горький плохо кончил: погиб при таинственных обстоятельствах.
У эффективного мэнеджера Маяковского взыграла совесть, и он застрелился.
Эффективный мэнеджер Демьян Бедный жил в Кремле, но потом обнаглел, зажрался и попал в немилость.
Эффективный мэнеджер Авдеенко – знаменитый и весьма успешный при Сталине писатель – тоже угодил в опалу и едва остался жив.
Эффективный мэнеджер Фадеев ужаснулся своей прежней жизни и застрелился.
Эффективный мэнеджер Твардовский вступил в конфликт с советскою властью и испортил себе жизнь.
Эффективный мэнеджер Шолохов – редко когда выходил из запоев. И, видимо, что-то сильно терзало его.
Эффективный мэнеджер Роберт Рождественский просто очень хорошо пожил и умер лет на двадцать раньше срока – всего лишь в шестьдесят два года.

И только с эффективного мэнеджера Евгения Евтушенки всё сошло как с гуся вода – не попадал в опалу, не стрелялся, не уходил в запой, не голодал, не испытывал угрызений совести. Просто жил человек в своё удовольствие и всё. И по сей день живёт – вот уже на двадцать два года пережил Роберта Рождественского.

Удивительное дело: я на этого Евтушенку не злюсь совсем. Я не могу сказать, что я его ненавижу и даже презираю. Но мне его и не жалко. О нём говорить можно только со смехом. У меня раньше была его книга «Война – это антикультура». Я её потом то ли потерял, то ли выбросил, поэтому воспроизведу по памяти один эпизод из этой книги. У меня это получится с юмором, но рассказывать об этом, не вздрагивая от смеха, очень трудно.
Евгений Евтушенко и Федерико Феллини встречаются где-то в Италии.
Федерико Феллини спрашивает:
– А ты помнишь, Евгений, ту нашу прошлую встречу, столько-то лет назад?
– Помню, помню, – отвечает Евтушенко.
Федерико Феллини продолжает:
– Это была прекрасная встреча! Незабываемая для меня. Мы тогда купались в море, и мне навсегда запомнилось, как ты выходил из моря: это было ночью, при свете луны… Выходя из воды, ты был великолепен – как античный бог! Я понимаю, что твоя скромность не позволит тебе описать вот эти мои слова в твоей будущей книге. Но запомни: я не разрешу тебе рассказывать о твоей встрече со мною, если ты не опишешь вот этот самый эпизод: ты выходил из моря – как бог! Вот так прямо и напиши: как бог! Слышишь: как бог!
И Евтушенко подчиняется жестокому требованию Федерико Феллини и, разводя руками – я бы и рад, но ничего не могу поделать! – рассказывает о том, как он выходил из моря и был при этом красив – что твой античный бог.
Безудержное самовосхваление Евтушенки, которое проходит сквозь всё его творчество, не знает аналогов в русской литературе. Какое-то время оно смешит, потом утомляет, а потом откладываешь в сторону его книги и говоришь:
– Да пошёл он ко всем чертям! Сколько можно! У человека нет никакого чувства меры, и этому человеку никто, видимо, не говорил: опомнись, что ты делаешь!

Евгений Евтушенко – это, конечно, случай из ряда вон выходящий. Он вобрал в себя все самые худшие качества советского литературного приспособленца, поэтому он теперь и олицетворяет эту особую разновидность людей, и теперь отдувается за всех. Он стал символом той эпохи – эпохи литературных приспособленцев, и за одно только это ему можно было бы поставить памятник. Я бы поставил – будь на то моя воля.
Из всей этой братии мне жалко лишь одного человека: Фадеева. Ещё только он родился на свет и мама держала его на руках, а это уже был талантливый русский писатель. Он им просто родился! Но – настоящим большим писателем так и не стал. Всё ушло в приспособленчество. Вот кого жалко, так это его. Единственного из всех перечисленных выше эффективных мэнеджеров.

И у меня вопрос лишь один: зачем и ради какой необходимости российский школьник должен изучать по курсу русской литературы 20-го века литературное наследие вот таких евтушенок?
Моё мнение: всех этих эффективных мэнеджеров от литературы нужно вычеркнуть из списков художников слова, подлежащих изучению. Их произведения не надо запрещать! Кто хочет, пусть читает их частным образом, но в школьной программе им делать нечего!


Глава пятьдесят третья. Нужны новые списки изучаемой литературы!
Нужны-то нужны, да только кто будет составлять их?
Американские агенты?
Или воздыхатели о прекрасном советском прошлом?
Коротко обрисую проблему. Она состоит из пяти пунктов, и с этими пунктами никто не будет спорить. Вот они:

1) Русская литература 19-го века и начала 20-го – вплоть до 1917-го года; она почти полностью укладывается в этот самый срок. Самое ценное писалось именно тогда.
2) Литература века 20-го – это всё плохо, слабо и спорно. Талантливые писатели в двадцатом веке были, но ни единый из них не достиг уровня Пушкина и Лермонтова, Достоевского и Тургенева, Толстого и Чехова. Это же самое касается и писателей русского зарубежья, а также писателей-диссидентов.
3) Литература, которая была до 19-го века. Век 18-й опять же не подарил ничего особенно выдающегося и сопоставимого с шедеврами 19-го века. Но были ещё разрозненные произведения из предыдущих веков – как правило, неведомо кем написанные, тем не менее, весьма талантливые, но таковых очень мало и, чем древнее рассматриваемый текст, тем труднее его восприятие для детей.
4) Есть такое понятие, как зарубежная литература. Это самый спорный раздел из всех, потому что непонятно, какие произведения и каких писателей включать в этот список, а какие – не включать. Если верны мои сведения, то в школах Великобритании дети не изучают ни единого русского произведения литературы. А в наших школьных программах английских произведений – шесть.
5) Последний раздел: это внеклассное чтение. Бывают дети (и я таким был), которые именно в рамках внеклассного чтения прочитывают столько книг, что по сравнению с их количеством, всё расписанное учёными мужами в первых четырёх пунктах – это просто капля в море. Думаю, что таких детей сейчас стало намного меньше, чем было прежде, но они есть и будут.
Любые ошибки, допущенные официальными составителями первых четырёх списков, могут быть исправлены по инициативе начитанных родителей или самого ребёнка.

И теперь я хочу высказаться по каждому из этих пунктов, но предупреждаю, что главы получатся очень уж разного размера. Кое-что ясно и без меня, а бубнить общеизвестные истины как-то не хочется.


Глава пятьдесят четвёртая. Золотой век русской литературы
Список изучаемых в школе произведений золотого века русской литературы составлен в основном хорошо, я почти со всем согласен, и мои замечания по этому списку будут относительно небольшими. Хотя и въедливыми!

Хотелось бы изменить устоявшееся мнение о Салтыкове-Щедрине (1826-1889) как о русском патриоте: мол, великий, значительный русский писатель, любящий Россию, по его словам, аж до боли сердечной.
Полагаю, что он русофоб и вредитель. Простой пример: современный ребёнок читает сказку про то, как один мужик двух генералов прокормил, и получает такое представление о русских генералах: все – полные и законченные придурки. А придурками ли были русские генералы во время нашествия Наполеона? А других войн разве не было, когда наши генералы показывали, что они чего-то стоят?
Если допустить, что Салтыков-Щедрин ругал плохих генералов, а против хороших ничего не имел, то где у него тексты, в которых бы он хвалил хороших генералов?
Нет таковых!
А ведь он в «Истории одного города» высмеивал и русских царей, и крупных государственных деятелей… Но что в этом плохого? Мы же сейчас можем взять Петра Первого и за что-то поругать, а за что-то похвалить. Так может быть, и Салтыков-Щедрин не только ругал царей и государственных мужей, но и воздавал им должное? И вот о существовании таких его художественных текстов – я как раз и не знаю, но, коль скоро они будут найдены, то тогда можно детям давать для изучения и сказку про одного мужика и двух генералов, и «Историю одного города». Но только при условии чтения ещё и тех его художественных произведений, где он воздаёт должное русской государственности. Чтобы дети поняли: Салтыков-Щедрин строг, но справедлив.
Если правильно моё предположение, что таких текстов у него нет, то нужно просто вымести поганою метлою эту часть литературного наследия Салтыкова-Щедрина. Но, поскольку у каждого писателя бывают свои взлёты и падения, творческие удачи и творческие поражения, то взять что-то другое из его же наследия – по-настоящему художественное и патриотичное. Например, его же роман «Господа Головлёвы» – это вещь мрачноватая и даже способная убить веру в светлое начало, но всё же это лучше, чем вся эта его русофобская болтовня.

Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) – это человек, который вызывает моё безоговорочное восхищение… Но что делать со стихотворением, которое приписывается Лермонтову и которое содержит в себе такие слова:

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ,
И вы, мундиры голубые,
И ты, им преданный народ.
Быть может, за стеной Кавказа
Сокроюсь от твоих пашей,
От их всевидящего глаза,
От их всеслышащих ушей.

С этим стихотворением всё очень нечисто. По целому ряду признаков, оно не может принадлежать Лермонтову, но какая-то невидимая сила пытается убедить русского читателя в том, что автором стихотворения был именно Лермонтов, поэт, стоящий на той же самой ступеньке пьедестала почёта, что и Пушкин. То есть – на самой высшей.
Но позвольте! Вот целый список претензий:
1) Где автограф Лермонтова? Его нет.
2) Стихотворение всплыло на поверхность сорок шесть лет спустя (!) после смерти поэта. Где оно лежало всё это время? Почему мы должны верить в то, что Лермонтов отложил его в сторону, доверил хранение своего текста кому-то другому, а заодно и попросил переписать текст?
3) Автор стихотворения пародирует строки Пушкина «Прощай, свободная стихия!». Не мог Лермонтов искажать слова и идеи Пушкина, потому что любил и уважал его безмерно.
4) «Прощай» – это означает, что он собирался уезжать за границу? Но мы таких фактов биографии Лермонтова не знаем.
5) Скрыться «за стеной Кавказа» – это что означает? Переехать в Закавказье, в Грузию? Но ведь тогда Россия была и там!
6) «Немытая» – это в каком смысле? Русская баня – это неотъемлемая часть русской культуры, чем отнюдь не может похвастаться Запад, где отношение к мытью собственного тела всегда было совершенно иным.
7) «Мундиры голубые» – это, стало быть, полиция. Но Лермонтов никогда не имел конфликтов с полицией. Не любить полицию у нас в России стали только под конец 19-го века, когда революционеры стали мутить воду.
8) Кто такие всевидящие и всеслышащие паши? Если это такой поэтический образ, то где его аналоги в других произведениях Лермонтова?
9) Почему стихотворение не соответствует стилю Лермонтова? Почему оно вступает в противоречие с другими его оценками России?
Стихотворение должно быть изъято из собраний сочинений Лермонтова, но для этого нужна имперская цензура, как это было в лучшие времена истории России. Из официальных органов должно прозвучать официальное осуждение этого стихотворения и официальное признание его фальшивкою. Стихотворение должно быть изъято из школьной программы, а если оно там и будет, то лишь как образец фальшивки, призванной умышленно очернить Россию и Лермонтова. Должно быть вразумительно объяснено и русским школьникам, и всему остальному Русскому народу, какие цели преследовали авторы этой фальшивки, почему это стихотворение вводилось при советской власти в собрания сочинений Лермонтова и вводится до сих пор. Всё должно быть названо своими именами.
Уже говорилось выше, что подвиг Гомера нужно поделить пополам: половину подвига признать за самим Гомером, а за вторую половину подвига возблагодарить греческий народ, который много веков подряд передавал произведения Гомера из уст в уста до тех пор, пока греки не изобрели письменности и не записали всё, что помнили.
По поводу ответственности за вброс клеветы о Лермонтове, выскажусь так: один процент ответственности я возлагаю на того мерзавца, который это всё сделал, девяносто девять процентов – на тех, кто эту брехню искусственно поддерживал при издании книг со стихами Лермонтова. Мало ли какой дурак чего не скажет, зачем же повторять эту гадость? Значит, это кому-то нравилось? Значит, это было созвучно чьим-то мыслям, домыслам, замыслам, помыслам и умыслам? А честные и умные люди, почему соглашались с этим и не возражали? Хороши же эти честные люди – нечего сказать!
Надо признать, на радость врагам России и Русского народа: вброс ложной информации был сделан вполне успешно!

Расскажу о двух эпизодах, связанных с этим стихотворением.
Ростов – русско-армянский город, и меня всегда поражало, как иной раз понимают русский язык и русскую литературу армянские дети. Я бы мог рассказать о многих примерах, когда армянские дети превосходили в этом отношении русских детей. Но этот случай как раз не такой.
Армянская девочка-старшеклассница (уроженка Армении, а не наша местная) давно была замечена мною в русофобии – очень скрытой, едва заметной. Училась она хорошо, а русский язык и русскую литературу как раз знала в лучших армянских традициях: превосходя в этом знании русских одноклассников! И мне это в ней было не совсем понятно. Однажды я задал учить наизусть такие-то и такие-то лермонтовские стихи и стал потом опрашивать детей этого класса. Девочка подняла руку и сказала, что хочет рассказать стихотворение Лермонтова. Я говорю: рассказывай.
Она встаёт с места и заявляет:
– Но я выучила не то, что вы задавали, а другое. Вот послушайте:

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ…

Я поморщился и сказал:
– Не нужно! Я этого не задавал! Садись!
Но она не садилась и продолжала гнуть своё:
– Нет, Владимир Юрьевич! Я всё-таки хочу рассказать стихотворение Лермонтова. Ведь я же учила его!

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ…

Я говорю:
– Не надо. Когда выучишь то, что я задал, вот тогда и ответишь. А пока садись!
Но юная армянка не унималась и сделала третью попытку:

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ…

Когда она сделала четвёртую попытку продекламировать это стихотворение, я уже точно знал, что она издевается и надо мною, и над Россией. До этого она говорила, что собирается после окончания школы переехать из России в Италию, где у неё живут родственники, и этот стишок, видимо, вдохновлял её на такой переезд.
С тех пор прошло много лет, и я судьбу этой девочки нечаянно отследил: она не уехала ни в какую Италию и осталась в России, где получила два высших образования, вышла замуж за армянина, честно и хорошо работает – ну и так далее. О её нынешних взглядах на Россию мне ничего неизвестно – не спрашивал, но со мною она разговаривала при встречах вполне дружелюбно. Да и я с нею.

Другой эпизод я смотрел в видеозаписи. Город Мариуполь, в котором утвердились украинские каратели, оттеснившие на тот момент ополченцев Донбасса. Митинг солидарности с бандеровцами и гневный протест против России и Путина. Время действия: 29 августа 2014-го года.
Выступает женщина, обладающая следующим списком поразительных характеристик:
– у неё русская национальность, и она получала образование в Питере;
– она педагог со стажем работы 37 лет;
– она филолог, преподающий русский язык и русскую литературу в русской школе;
– она – директор этой самой школы;
– она заявляет, что всем сердцем поддерживает украинских карателей и призывает делать им какие-то подарки, потому что они все – её дети;
– у неё мощный и авторитетный голос, а интонации – властные и не терпящие возражений…
Ну и, пожалуй, хватит. Теперь о самом важном.
Она перед всем честным народом проклинает Россию и Путина, клянётся в любви к Украине и железным голосом читает строки из стихотворения, авторство которого приписывается Лермонтову:

Прощай, немытая Россия,
Страна рабов, страна господ!

Толпа с жёлто-синими знамёнами ликует в ответ, и всем в этой толпе понятно, что вот теперь-то уж они навсегда избавились от этой проклятой России. Уж даже если и русская женщина говорит такое, да ещё и директор русской школы в Мариуполе, да ещё и читает стихи великого Лермонтова, обличающие Россию, то это означает, что Россия – это и в самом деле очень плохо.
А ведь Лермонтов не писал этого стихотворения! Его сочинил кто-то другой, а потом этот текст был внедрён во все школьные программы и все собрания сочинений, и вот теперь фашистское отродье использует эту фальшивку против России!
Мне жаль, что я не узнал фамилии этой бандеровки. А хорошо бы её уже сейчас взять на заметку! Русский город Мариуполь неизбежно будет возвращён в состав России, а позже то же самое случится и со всею Украиною. Убежать на Запад она не сможет. Убегут только самые богатые, да и то не все. И что с нею будет дальше?
А вот что:
Она будет рыдать, бить себя кулаком в грудь и говорить, что всегда была за Россию и против украинского фашизма. Она скажет, что выступала на митинге под дулом украинских автоматов, но её сердце при этом обливалось кровью.
Но самое главное: она останется директором этой же школы и будет воспитывать русских детей в духе русского патриотизма!
Скажу страшное: это весьма распространённый тип современной российской (и русской!) учительницы по русскому языку и литературе. И современной школьной директрисы – тоже. На Руси всегда был такой тип негодяя: христопродавец.
Хорошо бы, если бы её привлекли к ответственности после установления законной власти в Мариуполе. Пусть бы она села в тюрьму за разжигание ненависти к Русскому народу и России и за поддержку укрофашистов.

С преподаванием литературного наследия Николая Алексеевича Некрасова (1821-1877) у нас тоже не всё благополучно. Девятнадцатый век был не только золотым веком русской литературы, но и веком так называемого «критического реализма». А критический реализм – это когда всю правду-матку режут так, что и возразить нельзя. Потому как на дворе у нас реализм.
На самом деле, это было очернительство России и Русского народа, а кроме того, и расшатывание государственных устоев. Предсказание Лермонтова о том, что «Настанет год, России чёрный год, когда царей корона упадёт…» потом сбудется.
Докритиковались!
Всё это правдолюбие теперь выглядит совсем не так, как оно выглядело в 19-м веке. Про век 20-й, когда любое поношение Российской империи только приветствовалось, я и вовсе не говорю.
Так вот: в том, что касается творческого наследия Некрасова – вне всякого сомнения, великого русского поэта! – нужно будет проявить кое-какую строгость при отборе его произведений для изучения в школе. Моё мнение насчёт поэмы «Железная дорога» с описанием мертвецов, которые встают за окном поезда: поэму нужно убрать из школьной программы! Если мы ругаем Солженицына за то, что он, по мнению некоторых, слишком уж сгущал краски при описании сталинской индустриализации, то почему мы не можем за то же самое осудить и Некрасова?
Между прочим, создание Транссибирской железнодорожной магистрали – это технический подвиг планетарного масштаба. А давайте будем рассказывать про Транссиб всё только плохое? Честно всё расскажем – без утайки! В духе критического реализма! Можно и рассказать, если задаться целью. Другой вопрос: зачем? И кому это будет на руку?
Все подобные произведения в творческом наследии Некрасова следует тщательно оценить заново. Прежний взгляд на его творчество как на обличителя царского самодержавия и предшественника большевиков – он, по крайней мере, устарел, если не сказать хуже.
О другой проблеме его творчества я и сам много думал, но как-то раз, когда я работал в простой школе, а не в элитарно-изысканно-утончённой, ко мне на перемене подошла девочка из девятого класса и многозначительно спросила:
– Владимир Юрьевич! А что, у Некрасова были садистические наклонности?
Я знал, что были, но ответил так:
– Ну, что ты! Да ты с чего взяла-то?
А она уже книжечку держала наготове и стала читать мне:
– А вот послушайте!

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашёл я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.

Ни звука из её груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»

Между прочим, эта девятиклассница выглядела вполне как взрослая женщина – и формы, и причёска, и манеры. То есть, девочка, как минимум, интересовалась всякими этакими-разэтакими вопросами. Я это всё оценил в одну секунду, понял, что врать бесполезно, и сказал так: мол, у людей бывают недостатки, а отдельные моменты в творчестве Некрасова ещё не дают нам оснований думать о нём плохо…
В общем, дети нынче стали умными и понимают такие вещи, какие были недоступны их родителям на этой же стадии развития.
Поэма «Железная дорога» с её мертвецами и прочими ужасами вполне вписывается в то, что называют некрофилией. И стихотворение о крестьянке молодой, которую порют кнутом и сравнивают с Музою – тоже.
Пусть наши школьники окончат школу, поумнеют и читают Некрасова в полном объёме, а пока они дети, их надо избавлять от тех произведений Некрасова (и точно также других поэтов и прозаиков), где имеет место некрофилия.
У Некрасова есть много прекрасных произведений, и есть, из чего выбирать. И вот эта задача по пересмотру его наследия и должна быть выполнена на государственном уровне. На всякий случай, уточняю: я имею в виду только школьную программу, а не что-то другое.

Про Александра Николаевича Островского (1823-1886) я уже говорил выше: драму «Гроза» следует убрать из школьной программы и заменить на другую пьесу этого же драматурга. Драматург Островский – это ослепительно яркий гений, и у него столько прекрасных пьес, что я просто теряюсь от их обилия и не знаю, что и предложить взамен. Надо подумать!

Роман Ивана Сергеевича Тургенева (1818-1883) «Отцы и дети» – это образец русского романа, и тут мне нечего добавить. Но среди оценок, которые были даны этому произведению, я считаю самым важным то, что сказал о нём Проспер Мериме, и именно его мнение нужно вписать в тексты учебников – в качестве самого главного. Мнение Белинского по этому же вопросу уже не столь важно.
Из творческого наследия Тургенева я бы сделал непременными для школьной программы два рассказа из «Записок охотника»: «Чертопханов и Недопюскин» и «Конец Чертопханова». А кроме того, я взял бы один отдельный рассказ «Собака», который не следует путать со стихотворением в прозе с таким же названием.
К рассказам «Чертопханов и Недопюскин» и «Конец Чертопханова» советская власть испытывала некую нервозность: они печатались в «Записках охотника», если это было в собрании сочинений Тургенева, но они же изымались из «Записок охотника» в тех случаях, когда те выходили в свет отдельно, что, впрочем, случалось редко, ибо советская власть и «Записки охотника» тоже очень не любила, редко издавала и выделяла оттуда для школы лишь то, что ей было выгодно: например, рассказ с антикрепостническим сюжетом «Бурмистр». Удивительным образом отметился в этой нелюбви и Максим Горький, который как-то раз сказал, что ему не нравится рассказ «Живые мощи» – один из самых прекрасных тургеневских рассказов.
Рассказы «Чертопханов и Недопюскин» и «Конец Чертопханова» нужно сделать всенепременными для школьной программы в целях установления равновесия. Пусть юные читатели увидят, что Тургенев сочувствовал не только тяжёлым судьбам простого народа, но и дворянам, которые сами же себя обрекли на вымирание и сами же страдали от этого. Я нигде не встречал прямых запретов или прямого неодобрения этих двух рассказов, но тот факт, что советская власть признавала эти два рассказа с совершенно потрясающими сюжетами неполезными для населения, указывает на то, что здесь проявилась русофобия, столь свойственная этой власти. Нельзя слишком уж сильно сочувствовать людям русской национальности – вот самая главная причина.
Рассказ с мистическим сюжетом «Собака» – это произведение единственное в своём роде не только на фоне всего творческого наследия Тургенева, но и на фоне всей русской литературы 19-го века. Немыслимая история преподносится читателю с помощью таких простых изобразительных средств, какие применяются лишь в скучных рассказах о скучном житье-бытье. Великий философский смысл «Собаки» Тургенева состоит вот в каком открытии: оказывается, Высшие Силы могут снизойти до заботы о человеке – почти что карикатурном в своём ничтожестве! И почему эти самые Высшие Силы так возлюбили его – совершенно непонятно. Они что-то имели в виду, но что именно – этого мы так и не узнаём из рассказа.
Лично я все эти три рассказа вводил в своё преподавание без малейшего усилия.
Дилогию про Чертопханова и Недопюскина просто задавал на дом, и дети прочитывали это всё сами, а уже в классе обсуждали со мною. История про Чертопханова и Недопюскина всегда всех очень волновала, и никто к ней не оставался равнодушным.
А с «Собакою» было так: я её просто сам читал детям вслух на первом уроке и затем обсуждал на втором. Впечатление от «Собаки» всегда было сильнейшим. Дети ничего подобного никогда не слышали и не читали раньше, они не знали, что и думать о такой невероятной истории.
Помнится, один мальчик в школе «Жар-птица» поразил меня однажды до глубины души, когда мы читали рассказ Джека Лондона «Нам-Бок – лжец». Я спросил его:
– Чему учит этот рассказ?
И он ответил:
– Тому, что не надо лгать.
И я понял тогда в очередной раз, что умственные и творческие способности распределяются среди людей очень неравномерно.
Когда же я в этом же классе прочёл «Собаку» и в ходе обсуждения спросил этого мальчика: чему учит этот рассказ? Он ответил:
– Учит тому, чтобы мы любили животных.
Народное образование – потому и называется народным, что оно – для всех. А не может такого быть, чтобы у всех способности были одинаковы. Мальчик был со способностями значительно ниже средних, но, к счастью, это редчайший случай.

О Фёдоре Михайловиче Достоевском (1821-1881). У меня всего лишь одна мысль по поводу преподавания литературного наследия этого писателя: пусть всё останется так, как и было, но повесть «Село Степанчиково и его обитатели» я бы вставил в школьную программу как непременное произведение. В каком классе изучать эту повесть – тут можно было бы и подумать, и поспорить, но образ лжепророка на русской почве – это то, о чём наши дети должны получить представление.
При советской власти было снято два фильма по этой повести. Я бы порекомендовал детям то «Село Степанчиково», что было снято в 1973-м году с участием гениального русского артиста Алексея Грибова в роли Фомы Опискина. Считаю этот фильм одним из лучших в моей жизни. Дети поймут его, и он будет всем очень интересен – я в этом не сомневаюсь. Просто есть опасность, что они посмотрят только фильм, а до бумажного текста не доберутся.
Фильм с таким же названием от 1990-го года мне представляется не столь талантливым.

О Льве Николаевиче Толстом (1828-1910).
Однажды ко мне на урок в школе «Жар-птица» пришла моя старая знакомая – знаменитый литературовед, специалист по французской литературе и доктор наук. Я эту женщину назову условно так: мадам Бубенина – это я выдумал ей такую фамилию. Замечу, что она уже умерла. Я с нею сталкивался до этого в жизни и вынес о ней такое мнение: интриганка, русофобка и человек с каким-то двойным дном. Она сделала мне однажды одну очень сильную гадость, но так получилось, что я благодарен ей за это и не в претензии к ней. Так вот, пришла она ко мне на урок литературы, посвящённый «Капитанской дочке» Пушкина (у меня все уроки были открытыми, и я никогда не обращал внимания на тех, кто ко мне приходит и уж тем более не старался понравиться им), а потом в разговоре с директрисою высказалась так:
– Я ещё никогда в жизни не наблюдала такой прекрасной работы с текстом. Это был совершенно незабываемый урок!
Директриса ответила ей примерно в таком духе: да-да, Владимир Юрьевич считается у нас сильным преподавателем. И тогда мадам Бубенина продолжила свою мысль так:
– Да, это действительно замечательный учитель. Но его нужно уволить с работы.
Директриса спросила: почему? И Бубенина пояснила: у неё есть такая-то знакомая, и ей как раз нужна работа.
Вот это – типичный случай бабы в образовании! Причём – в высшем, а не школьном. Знаменитая, умная, одарённая! Утончённый знаток средневековой французской поэзии и т.д. Но такая же склочница, как и все.
Пожелание мадам Бубениной не было исполнено, я был предупреждён о её коварных замыслах самою же директрисою, и чисто внешне у меня с мадам Бубениною оставались прекрасные отношения: мы при встречах беседовали на всякие интеллектуальные темы, и однажды, во время чаепития, она самым дружеским образом (именно так!) поделилась со мною своими мыслями по поводу Льва Толстого:
– Это великий русский писатель. Но его нужно убрать из школьной программы.
Ну, точно такое же рассуждение, как про меня: хороший учитель, но его нужно уволить!
Я очень удивился, но она сказала, что рассказы Толстого для детей, типа «Филиппка» как раз можно было бы и оставить, но вот «Войну и мир» надо бы изъять из школьной программы, потому что этот роман морально устарел. К тому же о разных войнах написано и без того много, и вообще: зачем ворошить прошлое?
Я сказал:
– Но тогда дети не будут знать о Льве Толстом вообще ничего!
Она сказала:
– Им можно просто так довести до сведения, что это был великий писатель. И хватит! Всё равно ведь никто из детей на самом деле не читает «Войны и мира». В самом крайнем случае, если протесты против отмены «Войны и мира» поднимутся слишком уж сильные, можно будет заменить этот роман на какой-нибудь другой роман того же Толстого.
– Да у него всего-то было три романа за всю жизнь: «Война и мир», «Анна Каренина» и «Воскресение», – возразил я.
– Вот на «Анну Каренину» или на «Воскресение» и заменить!
Я не знаю, почему она так рассуждала: то ли по причине склочного характера, то ли по причине того, что она когда-то жила во Франции, очень любила её, и ей неприятно было то, что какой-то там ничтожный Толстой выставляет великих французов в столь неприглядном виде, но она говорила это очень серьёзно. И не только мне. У неё был мощный авторитет, она постоянно где-то выступала и публиковалась, и к её мнению прислушивались. А главное, что работало на неё: это ореол необыкновенной духовности, который окружал её. Люди взирали на этот ореол и не слишком-то вдумывались в то, что она говорила.
Но вот она уже померла, а сейчас духовные-предуховные люди выступают у нас в стране с такими предложениями:
– А давайте отменим в наших школах физику! Всё равно ведь её никто не учит!
– А давайте отменим химию!
А про то, что есть желающие отменить у нас звонки на уроки, да и сами уроки, классные комнаты и классное руководство, родительские собрания и вообще, родителей – про это я уже говорил.
У меня предложение: давайте тогда уж отменим буквы!
Да, роман Льва Толстого «Война и мир» мало кто читает из современных школьников. Обычное дело, когда в классе его не читал ни единый человек. В лучшем случае находится одна самая умная девочка-отличница, которая читала «Войну и мир» в отрывках. Но отменять роман нельзя ни в коем случае. По поводу того, что не читают, я выскажусь очень жёстко: дети бывают разные, кто-то по причине слабоумия не может понять простого рассказа Джека Лондона «Нам-Бок – лжец». Куда уж такому читать «Войну и мир»! Ну и пусть! Зато талантливый ребёнок прочтёт «Войну и мир» ещё на летних каникулах, а когда дойдёт до уроков по Льву Толстому, будет просто вспоминать прочитанное. Ребёнок со средними способностями прочтёт этот роман с пятого на десятое. А слабый духом и неумный ребёнок – вообще не прочтёт.
Но на то она и жизнь, чтобы делить людей по их способностям.

Вброшу ещё одну мысль по поводу изучения Толстого в школе. Лучшим произведением Льва Николаевича я считаю его повесть «Казаки». Убеждён в том, что её нужно непременно вставить в программу: повесть невелика по объёму, и чтение её не вызовет больших затруднений.
Мне могут возразить: «Война и мир» и так огромна! Куда ещё впихивать «Казаков»?
Я скажу так. Если «Войну и мир» изучать в том же самом учебном году, что и «Казаков», то это и в самом деле будет тяжеловато. Просто оба эти произведения нужно развести по разным учебным годам.
Сюда же я бы присоединил и рассказ Куприна «Анафема», а также – «Зелёные холмы Африки» Хемингуэя. В обоих этих произведениях упоминается повесть «Казаки».

Ещё когда я сам учился в школе, я понимал, что составителями школьной программы была допущена ужасная ошибка: в девятом классе мы проходили русскую литературу 19-го века, а в десятом (последнем) – русскую литературу века 20-го.
Должно быть так: русская литература 19-го века изучается во всех без исключения классах. И точно так же – русская литература 20-го века. В последних двух классах обучения нужно посвящать русской литературе 19-го века первое полугодие, а русской литературе 20-го века – второе полугодие.
Если мы хотим изменить нашу школу к лучшему, то должно быть только так!


Глава пятьдесят пятая. Русская литература восемнадцатого века и то, что было до этого времени
Литературное наследие 18-го века не лезет в головы детям. Или лезет, но с большим трудом. И не потому, что дети бестолковые. А потому что такая литература – очень уж тяжеловесная!
Но изучать её надо. Например, дети должны узнать, что поэт номер один у нас не Пушкин и не Лермонтов, а Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765). Поэты в России были и до него, но я не уверен в том, что было бы уместно показывать детям стихи Феофана Прокоп;вича (1681-1736) или, допустим, Василия Кирилловича Тредиак;вского (1703-1769). Пушкин хвалил Тредиаковского (он его называл: Тредьяковский) и отмечал, что Ломоносов-поэт стоит ниже. Не согласен с Пушкиным. Хотя: кто я и кто он? Но всё равно: не согласен!
Есть большая опасность того, что русские стихи, написанные до Ломоносова, могут вызвать у детей сильное отторжение. Наша попытка рассказать детям об этих стихах может прозвучать как глумление над памятью поэтов того времени. Стихи эти, с нашей современной точки зрения, затруднительны для восприятия, а детям они просто покажутся плохими. Поэтому здесь нужно действовать тонко. Хвалить эти слабые стихи – означало бы обманывать детей. Они же всё понимают! Но и впадать в очернительство тоже нельзя.

Подвиг Ломоносова – это нечто невообразимое. Юрий Гагарин первым прорвался в космос, а конструктор Королёв был первым, кто задумал и осуществил чисто техническую сторону этого дела. Так вот Ломоносов – это, образно говоря, и Гагарин, и Королёв в одном лице: сам тщательно проработал техническую сторону поэзии и сам же первым взлетел в поэтический космос! Вклад Ломоносова в русскую научную терминологию – это тоже подвиг, и он мне напоминает действия диктатора, который повелевает, и приказания которого выполняются – да не просто так, а беспрекословно и на протяжении последующих веков!
О реформе стихосложения Ломоносова я рассказывал детям по-своему и, разумеется, получал замечания от ветеранов советской школы, что так рассказывать нельзя и заодно – вопрос: ты что тут – самый умный нашёлся? Вот как в учебнике объяснено – вот так и ты объясняй!
Но я объяснял по-своему, и мои объяснения понимались детьми с необыкновенною лёгкостью.
Расскажу, как я делал это, потому что мне этот момент представляется весьма важным.

Я напоминаю детям, что все гласные звуки в русском языке бывают ударными и безударными. Никаких других вариантов гласных звуков у нас не существует. В других языках бывает и не так (привожу примеры, но без этого можно обойтись).
Соответственно и все слоги в русском языке бывают только двух типов: ударные и безударные. Не существует слогов какого-то другого типа.
Все ударные слоги мы обозначаем цифрою «1».
Все безударные слоги мы обозначаем цифрою «0».
Все слоги русского языка, таким образом, можно обозначать либо цифрою «1», либо цифрою «0». И никак иначе.
Ломоносов понял, что слоги у нас бывают только двух типов и, используя греческую терминологию, показал, что в русском языке существует пять возможных вариантов ритмического распределения слогов в стихотворении.
Выписываю эти варианты на доске, но предупреждаю: этот способ обозначения ударных и безударных слогов – мой собственный. В учебнике они обозначены иначе, и Ломоносов тоже не знал моего способа изображения слогов. Итак:

Хорей: 10 10 10…
Ямб: 01 01 01…

Дактиль: 100 100 100…
Амфибрахий: 010 010 010…
Анапест: 001 001 001…

Отмечаю, что первые два варианта называются двустопными стихами, три других – трёхстопными.
К каждому из пяти вариантов ищем примеры из известных стихов.

Хорей:

Наша Таня громко плачет,
Уронила в речку мячик…

Ямб:

В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла…

Дактиль:

Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною…

Амфибрахий:

Однажды в студёную зимнюю пору
Я из лесу вышел; был сильный мороз…

Анапест:

Я усталым таким ещё не был.
В эту серую морозь и слизь…

Немного рассказываю о строках мужских, женских и дактилических. Это совсем пустяк. Попутно объясняю, что при Ломоносове между учёными мужами велись споры о том, что каких-то из этих строк вообще не должно быть на свете, и говорю, что это глупость. Поэт имеет право экспериментировать с любыми строками и в любой последовательности.
Дети с одного раза всё понимают.
Записывают это себе в тетради, выучивают, запоминают. К сожалению, некоторых после этого тянет сочинять стихи, чего я не одобряю, но и не запрещаю. Сочиняйте, говорю я, но имейте в виду, что сочинять стихи пытаются миллионы, а России не нужно миллион поэтов, даже если каждый из них будет гениальным. России даже и тысячи поэтов не нужно. И даже ста. Десять поэтов на одно столетие – это предел того, что может выдержать Россия. Поэтому будьте, детки, осторожнее при написании стихов, и приготовьтесь к тому, что, может быть, вам не удастся войти в эту десятку.
Впрочем, всё бесполезно! Всё равно после этого урока начинается писанина.
Попутно берём стихи самого Ломоносова и учим наизусть. Я предупреждаю, что стихи Пушкина намного лучше, чем стихи Ломоносова, но Ломоносов – первый, а Пушкин всего лишь его ученик. Поэтому подвиг Ломоносова нельзя сравнить ни с чем.
Всё! Ломоносова любят и уважают. А что ещё требовалось?

Переходим к Гавриле Романовичу Державину (1743-1816), Денису Ивановичу Фонвизину (1745-1792) и Александру Николаевичу Радищеву (1749-1802) – всё, как обычно, и мне по этим трём именам сказать особенно нечего. Как правило, изучение детьми всех троих проходит тяжеловато, и я не представляю, что нужно сделать учителю, чтобы оживить преподавание этой части русской литературы.
18-й век – это просто очень тяжёлый период русской литературы. Имён было много, но они сейчас во многом непонятны.
В разные годы я всерьёз обдумывал, каким образом можно было бы рассказать детям о жизни и деятельности Николая Ивановича Новик;ва (1744-1818). Для этого нужны вразумительные художественные тексты плюс нужные доводы в пользу этих текстов. Я не нашёл в себе интеллектуальных сил для интересного рассказа о Новик;ве. И тут дело не в том, что я слабак, а дело в том, что нельзя ломать детскую психику как палку об колено. Моё мнение: Новик;в – не для школы.
Драматургия Ивана Андреевича Крылова могла бы вызвать намного больший интерес у наших школьников. Но всё упирается в тексты. Где их взять? Когда я в элитарной школе проводил изучение в экспериментальном порядке романа Гофмана «Эликсир дьявола» или романа Достоевского «Бесы», то у меня все являлись на урок, имея при себе нужный текст. И каждый читал и тот роман, и другой. А вот где раздобыть пьесы Крылова – это большой вопрос. Особенно, если учесть, что я хотел бы видеть хотя бы одну-единственную его пьесу в программе для обычной, а вовсе не элитарной школы. Решение о введении в программу драматургии Крылова должно приниматься на самом верху. Оно должно иметь материальное подтверждение в виде текстов, доступных для наших школьников.

Из русских литературных произведений, написанных до 18-го века, я бы назвал три самых важных. «Слово о полку Игореве», «Повесть о Савве Грудцыне» и «Повесть о Фроле Скобееве»
«Слово о полку Игореве» худо-бедно, но преподаётся в наших школах, и я об этом произведении говорить ничего не буду. А вот два других – совершенно никому неизвестны. Я читал их старшеклассникам – с пояснением непонятных слов, с нужными комментариями – и всегда наблюдал живейший интерес со стороны слушателей. Они впервые в жизни слышали такие необыкновенные истории, и я почти не сомневаюсь в том, что и в последний раз. Раздобыть эти и другие похожие по содержанию тексты – не так-то просто. А если их и раздобудешь, то как их поймёшь? Нужен перевод, нужны пояснения. Учитель всё это мог бы сделать: и прочесть, и пояснить непонятное, и ответить на вопросы… Да вот беда: в школьной программе этих двух произведений нет, учителя задавлены нуждою и посторонними обязанностями, которые их заставляют выполнять бесплатно. А у самых любознательных и трудолюбивых детей на уме лишь одно: надо сдать ЕГЭ!


Глава пятьдесят шестая. Русская литература двадцатого века
В конце предыдущей главы я высказал мысль о том, что русскую литературу 19-го и 20-го веков русский школьник должен изучать на протяжении всего своего пребывания в школе. Ни в коем случае не должно быть таких учебных годов, когда бы он учил литературу только одного века! При советской власти такое разделение было, и оно делалось искусственно – для того, чтобы показать школьникам наступление совершенно новой эпохи и противопоставить «век кровавого царского самодержавия» и «век счастливой советской жизни». К сожалению, вот это по-большевистски подловатое отношение к русской истории перекочевало и в постсоветские времена, когда две литературных эпохи были распределены на два последних класса обучения по принципу: одному году обучения – одна эпоха, а другому году – другая.
Нужно не раскалывать современное российское общество по признаку того, кто как относится к царям и большевикам, а объединять.
В последнее время наметилось такое направление: признавать всё советское безоговорочно хорошим и любую критику в адрес советской власти и её вождей – отменить, осудить и вообще – запретить. И вот таким образом и добиться требуемого единодушия. Должно быть лишь так: все как один голосуют за советскую власть, любят Сталина и осуждают Николая Второго за слабость (тряпка, а не царь!), все в один голос кричат о том, как велик Шолохов и как плох Солженицын.
Я не о таком единодушии веду речь.

Для того, чтобы понять, что и как нужно преподавать школьникам по курсу русской литературы 20-го века, следует принять две самых главных предварительных установки и исходить только и только из них:

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ УСТАНОВКА НОМЕР ОДИН. Русская литература 20-го века – это то, что стоит безоговорочно ниже по своей ценности по сравнению с русскою литературою века 19-го.
Россия 20-го века не породила на свет ни единого литературного гения, сопоставимого с литературными гениями России века 19-го. Все великие достижения Русского народа в 20-м веке оказались только техническими и военными. Ценность победы над фашистами – не подлежит сомнению; в 19-м веке Русский народ не совершал таких подвигов. Ценность прорыва в Космос – то же самое; в 19-м веке Русский народ даже и помыслить про такое не мог. Ценность индустриализации – то же самое… Но достижения в области духовности – это то, чем Россия 20-го века похвалиться не может. Русская литература 20-го века – это упадок по сравнению с тем, что было в 19-м веке. И не надо говорить, что на Западе достижения в области духовности в этом же двадцатом веке оказались ещё даже и намного ниже наших. Запад нам не образец.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ УСТАНОВКА НОМЕР ДВА. Преподавание русской литературы 20-го века в наших современных условиях должно объединять Русский народ, а не раскалывать его. Выбор произведений русской литературы 20-го века для их последующего изучения в школе должен делаться только по такому признаку, и любые попытки нарушить установку номер два должны жёстко пресекаться как антигосударственные и недостойные.
Приведу в пример самого себя. Я жалею о гибели Российской империи, а не о распаде Советского Союза. Все мои симпатии – на стороне монархии. Мой дед, Константин Спиридонович Полуботко, был белогвардейским офицером, и он был единственным человеком из своего полка, которого не расстреляли красные, когда после штурма Перекопа взяли в плен этот полк на станции Юшунь. Деда оставили в живых лишь потому, что он был военным инженером, а остальных погрузили в поезд, отвезли в степь и там расстреляли из пулемётов. Этот потрясающий эпизод из жизни моего деда решает для меня всё, и я делаю из него следующие выводы:
– Я всем сердцем люблю белых, а не красных. Я восхищаюсь белыми.
– Я люблю царскую власть, а не советскую.
– Но я должен сказать спасибо красным за то, что они не расстреляли тогда моего деда и дали ему возможность жить дальше и оставить потомство. У меня дух перехватывает от ужаса, но я говорю: спасибо!
– Я должен признать, что однополчан моего деда ожидала бы страшная участь, если бы они благополучно покинули Крым и перебрались куда-то на Запад. Все без исключения белые, оказавшиеся в эмиграции, кончили плохо. Одни деградировали и спились, а другие, может быть, и преуспели в смысле материального благополучия, но не сумели передать русскую культуру и русский язык своим потомкам. Белые, бежавшие из России, не оставили после себя русского потомства, и это факт. Им было отказано Судьбою в том, чтобы быть русскими людьми и принадлежать к Русскому народу.
– Моему деду повезло. Я рад тому, что его тогда не убили. Я рад тому, что он не попал в эмиграцию. И я рад тому, что он остался в России. Я рад тому, что в России родился мой отец, и я рад тому, что в России родился я.
– Я не люблю Ленина и Сталина, но я признаю; то, что они создали идеологию, которая, хотя и не долго, но работала. Победа в Великой Отечественной войне была одержана отчасти в рамках той идеологии, а не только идеологии Православия. Я признаю; этот факт, хотя мне это и неприятно.

И теперь возвращаемся к тому, какой список произведений русской литературы 20-го века следует включить в школьную программу.
Начну с эпопей. Сколько их было за всю историю русской литературы?
Считаю, что достойных того, чтобы их изучали в школе, только три: «Война и мир», «Тихий Дон» и «Цусима».
«Война и мир» отходит в курс литературы 19-го века, а по курсу века 20-го остаются «Тихий Дон» и «Цусима».
«Тихий Дон» – великий роман, но русские дети имеют право знать все тёмные стороны личности Шолохова, а также все доводы, согласно которым он может считаться лишь соавтором этой книги.
По мнению историка Андрея Вадимовича Венкова, к которому и я присоединяюсь, основу текста романа создал писатель Иван Дмитриевич Филиппов. Затем он умер, и текст достался белогвардейцу Ивану Александровичу Родионову, который внёс туда весьма значительные добавления. И лишь концовка романа была дописана Михаилом Александровичем Шолоховым. (Отсылаю всех интересующихся к фундаментальному исследованию Венкова: «"Тихий Дон": источниковая база и проблема авторства.» Москва, 2010.)
Есть мнения, что к созданию текста «Тихого Дона в какой-то форме причастен писатель Фёдор Дмитриевич Крюков (1870-1920). Не знаю, так ли это на самом деле, но «Донские рассказы» Шолохова и другие его малые произведения, если и стоит оставлять в школьной программе, то только при наличии в ней же рассказов Крюкова, запрещённого классика, человека, от одного лишь имени которого Шолохов очень сильно нервничал. Особенно интересен рассказ Крюкова «В гостях у товарища Миронова» (1919). Думаю, что этот рассказ нужно всенепременно включить в школьную программу!
Моё мнение: кроме «Тихого Дона», желательно вообще ничего больше не включать в школьную программу такого, что было бы связано с именем Шолохова. Главный мой довод: не надо раскалывать нацию. В связи с проблемою авторства «Тихого Дона» нужно высказаться коротко и просто: вопрос спорный, и он изучается. Говоря о романе, мы употребляем слово «Шолохов» в качестве условного обозначения автора. То же самое ведь имеет место и с авторством «Илиады» и «Одиссеи» – мы употребляем слово «Гомер», но это некая условность, и имя настоящего создателя великой греческой эпопеи нам неизвестно. Может быть, это и в самом деле был Гомер, а может, и нет. Для нас сейчас важны тексты «Илиады» и «Одиссеи», а подлинное имя создателя этой дилогии – это уже не столь важно.
Вот так же и внимание учеников нужно сосредоточить на ценности текста «Тихого Дона», а не на тех выгодах, которые можно извлечь, протаскивая ту или иную идею об авторстве романа. Самая страшная идея: попытка причислять Шолохова к лику святых и сделать из него икону. Этого нельзя допускать ни в коем случае.

Роман-эпопея «Цусима», автором которого является советский писатель Алексей Силыч Новиков-Прибой (1877-1944) должен быть введён в школьную программу – как неотъемлемая часть русской литературы 20-го века. Все отговорки в том духе, что для него там не хватит места, не принимаются: места полным-полно! По курсу литературы 20-го века изучаются писатели, которых можно выбросить из программы без малейшего сожаления. На очищенном от мусора месте можно и нужно выкроить и необходимое количество часов для Новикова-Прибоя.
К слову сказать, у него есть и другие прекрасные вещи: роман «Капитан первого ранга», роман «Солёная купель», потрясающий рассказ «Подводники». Эти или какие-то другие его вещи можно было бы изучать не в самом последнем классе, а в каких-то других классах.

Алексей Николаевич Толстой (1882-1945). Самая первая в моей жизни книга, которую я прочёл самостоятельно, это была повесть «Детство Никиты» Алексея Толстого. Моё мнение: это был единственный среди всех русских советских писателей 20-го века, о ком можно сказать, что он – продолжатель литературных традиций русской литературы 19-го века. Другого такого я не знаю.
Но халтурил иногда и он. Его роман-эпопею «Хождение по мукам» я бы не включал в школьную программу, а просто порекомендовал бы для внеклассного чтения. Это не «Тихий Дон» и не «Цусима». Это высокохудожественная проза, но приспособленная к сиюминутным политическим задачам.
Роман «Пётр Первый» – это как раз то, что нужно для школьной программы.
У Алексея Толстого есть другие прекрасные произведения: «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина», «Русский характер», «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Это всё можно каким-то образом распределить по разным классам школьной программы.

Леонид Максимович Леонов (1899-1994). Если я правильно понимаю, то это единственный из всех писателей социалистического реализма, который, говоря о советской власти, пребывая строго в рамках её идеологии, создал нечто очень патриотическое, русское и при этом честное. Я имею в виду его роман «Русский лес». Можно простить Леонову все его грехи, можно вообще выбросить и забыть всё остальное из того, что он написал, но этот роман делает его великим русским писателем советской эпохи. Думается, его нужно включить в школьную программу.
Когда я учился в 10-м классе, этого романа, разумеется, не было в школьной программе, но учительница поручила одному мальчику моего класса прочесть его и сделать доклад о нём. Что он и выполнил. И этот доклад произвёл на меня сильное впечатление, и я его запомнил на всю жизнь. Уже после армии я прочёл этот роман и понял, что это нечто ни на что не похожее. Я пытался читать другие произведения Леонова, но нашёл их нудными. «Русский лес» стоит особняком на фоне всей русской литературы 20-го века.

Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968). Самая мистическая личность среди всех советских писателей – это не Булгаков, как думают многие, а именно Паустовский! Каюсь, но для меня он тайна, которую я не в силах разгадать. Как можно было не хвалить Сталина, не орать о победе коммунизма, а просто писать о природе и вообще – о чём-то постороннем и при этом не навлечь на себя ничьего гнева и благополучно уходить от всех столкновений? Не знаю.
В творчестве Паустовского есть свои недостатки, и я бы мог по ним сейчас основательно прокатиться и сильно поругать его и даже высмеять. Но – не буду. Одно время я думал о нём плохо, но потом поменял мнение. Недостатки у всех хороших писателей всегда были. Он должен остаться в школьной программе для изучения в разных классах.
Кстати, именно его тексты принято постоянно использовать для диктантов и изложений.

Николай Николаевич Носов (1908-1976). Совершенно поразительный детский писатель! Это тот редкий случай, когда талантливому литератору удалось полностью вписаться в советскую действительность и при этом остаться человеком.
Считаю, что его повесть «Витя Малеев в школе и дома» написана схематично и словно бы по заданию партии и правительства. Это произведение о том, каким должно быть детство у советского школьника, а вовсе не о том, каким оно было у него на самом деле. Школа, учителя, дети – всё показано идеализированно, в отрыве от настоящей жизни, но…
Ну и почему бы нет?
Мой шестилетний сын прослушивал аудиокнигу с этою повестью бесчисленное количество раз. И его отношение к услышанному я бы описал так: восторг, восхищение и изумление! Он переживал по поводу событий, описанных в книге, и ему казалось, что он сам участник этих событий… А я не возражал, лишь делал кое-какие замечания: например, из книги не могут быть вырваны страницы, как это сказано у Носова, из книги вырывают листы. Отмечал и другие досадные упущения Носова в словоупотреблении, но в целом хвалил его.
Супруга читала сыну «Незнайку на Луне» и впечатление у сына было таким же сильным.
Я не жалею, что не читал в свои детские годы Носова. То, что я наблюдал в свои школьные годы, сильнейшим образом отличается от того, что описывал Носов, и я бы, читая историю про Витю Малеева, был бы неприятно поражён… Но сейчас другие времена. Советское прошлое просматривается нами сквозь некую романтическую дымку, и иногда это бывает полезно. Особенно в том, что касается советской школы. Да ведь и просто: Носов – талантливый писатель и умный человек. Некоторые даже называют его пророком… Не знаю, возможно… Вполне допускаю, что это так и есть.
Моё мнение: произведения Носова должны быть включены в школьную программу и изучаться в младших и в средних классах.

Павел Петрович Бажов (1879-1950). Я бы назвал его так: великий русский сказочник! Я не знаю, почему он ввёл в несколько своих сказочных произведений похвалу Ленину и большевикам, но эти произведения можно ведь и отбросить и забыть об их существовании. Человек мог ошибиться, мог подчиниться приказу – мало ли как там у него могло сложиться в жизни! Но то, что он блистательный мастер – для меня несомненно, да, я думаю, и для всех. Мало кто будет говорить что-то против Бажова.
Читать его можно с первого класса и по последний, а как распределять его произведения по ступеням обучения в школе – я даже и не знаю. Пусть об этом думают специалисты. Но главное: он должен быть в школьной программе – всенепременно!
Пользуясь случаем, хочу упомянуть сказку Гофмана «Фалунские рудники». При советской власти она была почему-то запрещена, и мне пришлось читать её по-немецки. Из этой сказки видно, что Бажов находился под впечатлением от Гофмана (что делает честь его вкусу), но пошёл значительно дальше и глубже Гофмана, который коснулся чудес подземного мира лишь вскользь. Когда я замечал в произведениях Булгаков бесчисленное количество гофмановских мотивов, взятых у великого немца без всякой меры, то это производило на меня неприятное впечатление – обидно было за Булгакова, и я спрашивал себя: ну, почему он позволял себе такие некрасивые вещи? В случае же с Бажовым я ничего, кроме восхищения его мастерством, высказать не могу.
По мотивам сказок Бажов сняты фильмы для детей. Фильмы разного качества – от очень хороших до откровенно слабых. Плохих я не знаю ни одного, но слабые киноработы были. Это не должно бросать тень на самого Бажова, но родители и учителя должны проявлять осторожность при выборе таких фильмов для просмотра детьми.

Александр Мелентьевич Волков (1891-1977). Это была совершенно гигантская личность, но, благодаря чьим-то стараниям, мы об этой личности знаем очень мало. Одно только изучение биографии этого человека было бы полезно нашим школьникам. Волков, между прочим, был учителем и даже директором школы! Но главный его жизненный подвиг, как мне представляется, это его цикл совершенно удивительных сказок, последовавших в виде продолжений его сказки «Волшебник изумрудного города».
Что именно выделить из его творчества для школьной программы – это вопрос очень трудный. Но сказки Волкова должны как-то войти в школьную программу, а всё, что туда не войдёт из его сказок, должно быть всё-таки прочитано русскими детьми во внеурочное время.
«Буратино» Алексея Толстого и «Незнайка на Луне» Носова имеют кое-какой подтекст, понятный только взрослым людям. Там много чего необыкновенного зашифровано… Так вот: в сказках Волкова – то же самое. И это очень серьёзно. По кое-каким признакам, я даже сказал бы, что это великий мыслитель, который смог понять то, что для подавляющего большинства мыслителей его времени осталось тайною за семью печатями. Это последнее обстоятельство заставляет меня думать о том, что к творчеству Волкова можно было бы обратиться ещё и в старших классах, но тут я особой уверенности не проявляю.

Михаил Михайлович Зощенко (1894-1958). Это человек, который по каким-то причинам не стал великим русским писателем. Мог бы стать, но так не получилось. И внешние обстоятельства помешали, и внутренних сил оказалось недостаточно.
Творчество Зощенки можно изучать не в одном классе, а в нескольких. У него есть произведения и для детей, и для взрослых. В старших классах я использовал тексты некоторых его рассказов для изложений – они хорошо подходят для этого.
Удивительное наблюдение делал я в разные годы своего преподавания в школах простых и элитарных: Зощенку не любят или не понимают ученики, склонные к хулиганским поступкам и просто придурки. Старшеклассницы лёгкого поведения также бывали им недовольны.
Слыхивал я от них примерно такие оценки:
– Какой-то он некультурный!
– Что вы нам такое читаете нам, Владимир Юрьевич? Откуда вы взяли такого дебила?
Когда обвинения в хулиганской манере литературного творчества исходят от школьного хулигана, изумлённого услышанным и растерявшегося, то это чего-то стоит.
Кстати, один подобный случай у меня был и с Антоном Семёновичем Макаренкой. Я читал из него какой-то отрывок детям в школе «Альбатрос». И на меня поступила жалоба: этот учителишка читает нашим элитарным детям какого-то придурка. Заместитель директора вызвал меня к себе и попёр:
– Вы, Владимир Юрьевич, какого там ещё блатнягу откопали из мусора и читаете нашим детям? Родители жалуются!
Я сказал, что это был Макаренко.
Он сразу прикусил язык и сказал усталым голосом:
– Вот видите, Владимир Юрьевич, какие у нас бывают родители!

Михаил Афанасьевич Булгаков (1891-1940). Я бы оставил для изучения в школе только роман «Белая гвардия». В крайнем случае, ввёл бы в программу ещё какие-то его мелкие рассказы и фельетоны, но это для классов помладше.
Роман «Мастер и Маргарита» – это, от чего я был в телячьем восторге многие годы, но потом вдруг пелена спала, и я в ужасе отшатнулся от этого произведения. Мне стыдно за себя, и я говорю: его нельзя давать детям для изучения в школе. Пусть подрастут и, если захотят и смогут, то читают этот роман самостоятельно.
Особо предостерегаю от использования, в качестве вспомогательного материала по Булгакову, работ Мариэтты Чудаковой. Это совершенно удивительный тип русофоба! Долгое время она прикидывалась утончённым знатоком русской культуры и Булгакова в том числе, но, когда начались события на Украине, она, удивительным образом, раскрылась: она одобряет действия укрофашистов, ей не нравится памятник «Родина-мать» в Волгограде, и много чего другого выплеснулось из неё. Ни единому слову этой женщины верить нельзя.

Писатель-фантаст Александр Романович Беляев (1884-1942). Что-то из его наследия нужно непременно ввести в школьную программу, но это для классов помладше. Наиболее достойными внимания мне представляются его романы «Человек-амфибия» и «Ариэль».

Георгий Николаевич Владимов (1931-2003) – это тот русский писатель, на кого следует возложить ответственность за описание Великой Отечественной войны для новых поколений. Роман Владимова «Генерал и его армия» должен быть выведен из списков для внеклассного чтения и переведён в обязательную школьную программу.
Я бы исключил Константина Симонова и Юрия Бондарева из числа тех, кто бы мог справиться с этою же задачею. Это же касается и романа Александра Фадеева «Молодая гвардия».

Споры по поводу Александра Исаевича Солженицына (1918-2008) я бы разрешил очень просто. В школе есть предмет под названием РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА. Это такая наука, которая должна изучать лишь художественные произведения, а не публицистику и философские трактаты. Из всего чисто художественного – ценность у Солженицына имеют только несколько произведений: романы «В круге первом» и «Раковый корпус», а также несколько рассказов: «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор», что-то ещё.
«Архипелаг ГУЛАГ» – произведение прекрасное и величественное, но оно не художественное и потому отметается! Книга «Двести лет вместе» – это вообще самое ценное из того, что сделал за всю свою жизнь Солженицын. Если бы он не написал вообще ничего, кроме книги «Двести лет вместе», я бы и тогда сказал, что это великий человек. Но «Двести лет вместе» – не есть художественное литературное произведение, и поэтому это произведение нельзя изучать на уроках литературы, хотя упомянуть о его существовании – конечно же, стоило бы.
По поводу нескончаемой ругани в адрес Солженицына: она мне отвратительна. Но поругать Солженицына могу и я – правда, совсем за другое.
Его ошибкою было то, что он часто лез в те дела, куда писателю лезть нельзя. Надо делать что-то одно: быть политиком, быть философом или быть художником слова, а ему хотелось и там высказаться, и там…
Приведу два примера безответственности Солженицына:
Он призывал Ельцина отдать Курильские острова японцам – дескать, это не наше, а мы – держава континентальная. Это означает, что он не понимал вообще ничего: Япония наш враг, а отдать эти острова врагу означало бы лишиться выхода в Тихий океан в случае войны. Наша военно-морская база в Петропавловске-Камчатском оказалась бы отрезанною от континента – в смысле сообщения с нею по воде. В случае военных действий нам пришлось бы поддерживать этот город только по воздуху. Человек с государственным мышлением обязан понимать такие простые мысли, а не философствовать на темы высшей справедливости и высшего предназначения России. То, что Курилы хотели отдать Козырев и Шеварднадзе – это понятно, ибо это фанатичные враги России и агенты западных спецслужб; то, что хотел отдать Ельцин, тоже понятно: человек много пил и плохо понимал происходящее… Но русский писатель – разве имеет право на такие суждения? Если бы во времена Второй Мировой войны Алексей Толстой посоветовал бы Сталину из соображений Высшей Справедливости что-то из наших земель подарить Гитлеру, то что бы мы сейчас думали об этом писателе? А ведь Япония – это и по сей день безоговорочный враг России!
Другое безумие: Солженицын выразил сомнение в том, что Александр Невский правильно поступил, отвергнув помощь Запада в деле избавления Русских земель от нашествия татаро-монгол. Но как же можно не понимать таких простых вещей! Александр Невский ещё тогда осознал, что католики для нас намного страшнее этих азиатских полчищ! Солженицын же в наше просвещённое время не понимал таких простых вещей. Стыдно!
Поругать Солженицына очень даже нужно (ведь и Льва Толстого тоже можно поругать!), но и воздать должное ему тоже нужно.

Если брать Владимира Владимировича Набокова (1899-1977), то только его роман «Приглашение на казнь». Но брать или не брать – тут я особой уверенности не проявляю. Набоков был человеком тяжёлым и, по-моему, не вполне порядочным…

Несколько произведений Василия Макаровича Шукшина (1929-1974) и Валентина Григорьевича Распутина (1937-2013), которые можно разместить по разным ступеням обучения – от самого последнего класса до более младших – это то, чем должен закончиться весь курс русской литературы 20-го века. Притягивать за уши каких-то других писателей из числа знаменитых – глупо.
Выскажусь весьма решительно по поводу нескольких из них:

Максим Горький – матёрый русофоб и откровенно слабый писатель. На должность великого он был назначен не волеизъявлением народа, а по приказу свыше. Ему нет никакого прощения за то зло, которое он причинил России, Русскому народу и русской культуре.
Борис Пастернак – невообразимо слабый прозаик и поэт. Хотя переводчик он был неплохой. Ему нет и не может быть места в школьной программе.
Александр Фадеев – талантливый писатель, загубивший свой талант. Включать в программу не стоит ни в каком виде.
Константин Федин – примерно всё то же самое.
Варлам Шаламов – писатель-некрофил, закончивший свою жизнь в сумасшедшем доме. Главное преступление Шаламова – это его проповедь безоговорочного поражения и фактический призыв к смерти. Он всё видел лишь в чёрных красках и ни в каких больше. Ему нет и не может быть за это никакого прощения!
Леонид Габышев – обвинения те же, но в смысле человечности, конечно, нет никакого сравнения с Шаламовым. Габышев настоящий писатель, но его «Одлян» – это ужас, о котором нашей молодёжи лучше не знать.
Ахто Леви – русскоязычный писатель эстонского происхождения. Личность выдающаяся и писатель талантливейший. Но и его не надо включать ни в какие списки – ни для обязательной программы, ни для внеклассного чтения. Молодёжь может понять его неправильно, а почитать его можно (а пожалуй, что и нужно!) попозже, уже за пределами школьного возраста.


Глава пятьдесят седьмая. Зарубежная литература в школе
В самом начале девяностых годов, когда я уже работал в системе платных школ и вышел из системы школ государственных, был у меня такой случай.
Один влиятельный человек направил ко мне учительницу русского языка и литературы, которая работала в государственных школах, но мечтала перебраться в ту систему, где был я. Я не знаю, в какую именно частную школу она хотела просочиться, но точно знаю, что для этого попадания ей нужно было представить такую необыкновенную программу обучения детей русскому языку и литературе, чтобы эта программа произвела сильное впечатление. Чтобы аж прошибла до глубины души! И чтобы её за эту программу – как за ценную научную разработку! – взяли бы на новую работу. Но того человека, которому она показала свою программу преподавания литературы, что-то смутило, и он сказал ей примерно так: мол, есть такой Полуботко, вот иди к нему, покажи ему эту свою программу, а я его потом сам спрошу, что он думает о ней.
Ну, и она пришла ко мне и дала мне эту свою программу по литературе для последующего прочтения оной.
Я прочёл. И обнаружил там в приблизительном и немного (чуть-чуть) шутовском пересказе следующее:

5-й класс. Ваганты, голиарды, трубадуры, «Песнь о Роланде»…
6-й класс. Шекспир, Сервантес, Лопе де Вега…
7-й класс. Мольер, Генри Филдинг, Тобиас Смоллетт…
8-й класс. Аббат Прево, Дени Дидро, Лессинг, Шиллер…
9-й класс. Фенимор Купер, Гёте, Гюго, Стендаль…
10-й класс. Вальтер Скотт, Теодор Фонтане, Доде, Мопассан…
11-й класс. Ромен Роллан, Томас Манн, Джойс, Голдинг…

На самом деле, там всё было намного серьёзнее: и список пограндиознее того, что я сейчас показал, и научная аргументация там была ого-го какая, и формулировочки всякие – умные и с большим количеством иностранных слов. Прочёл я эту галиматью и загрустил. Баба отнюдь не деревенского происхождения, а как раз-таки очень даже городского, с восхитительно пышными чёрными волосами и выразительными в своей интеллектуальности чёрными глазами, и я не могу представить её себе в виде доярки, свинарки или кухарки. Но – дура-дурой. Так я и сказал тому человеку, когда он спросил меня насчёт программы: у этой твоей красотки что-то не в порядке с мозгами, ибо то, что она там у себя расписала на многих страницах – это бред сумасшедшего. Он поверил мне на слово и отказал ей в покровительстве.
Впрочем, это я так просто вспомнил: случай ужасающе глупый, но показательный. Многие и сейчас пытаются повторить интеллектуальный подвиг той дамы, но только стараются делать это не в таких комических формах, а чуточку понежнее.

Исходить нужно из следующих нравственных установок:
– Сохранение России, Русского народа и тех дружественных ему народов, которые вступили с ним в имперский союз – это высшая цель всех граждан России, всех её руководителей, а также и всех тех, кто имеет то или иное отношение к народному образованию.
– Народное образование в России обязано, прежде всего, служить сохранению Русского государства, а не его разрушению.
– У нашего народного образования нет задачи способствовать укреплению враждебных нам народов и государств, и в особенности – за счёт Русского народа!
– Русофобия – тягчайшее преступление из всех возможных!
Вот и всё. Или я сказал что-то не то? У нас есть дела поважнее России и её государствообразующего народа? Мы должны за счёт Русского народа и других дружественных ему народов заботиться о процветании наших врагов – работать на укрепление их авторитета, благосостояния или даже военной мощи? Отдавать им свои территории? Добровольно перейти к ним в услужение или даже в рабство?

И лишь теперь после такого громогласного вступления я перехожу к проблеме преподавания зарубежной литературы в российской школе.
Для начала давайте выясним, что означает термин ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА?
Может быть, это такая литература, которая находится за рубежами нашей страны? Ну, например, китайская, индонезийская, бирманская, индийская, непальская, афганская, персидская, арабская, турецкая, африканская, закавказская, среднеазиатская, европейская и американская?
Давайте не будем лицемерить: художественная литература на всём Земном шаре есть лишь у народов индоевропейского происхождения, принадлежащих к Греко-Римской цивилизации. Но даже и в недрах этого обособленного мира высокоразвитая художественная литература есть не у всех народов, а только у нескольких. А именно:
– У Русского народа,
– у англосаксов,
– у немцев и голландцев,
– у французов, итальянцев, испанцев и романоязычных народов обеих Америк,
– у некоторых скандинавов,
– у некоторых славян.
За пределами этого списка находится дилогия Гомера, с которой и началась вся художественная литература на нашей планете; древнегреческая, которая является продолжением гомеровских традиций, и – древнеримская.
Никаких других литератур на свете больше нет. Лишь эти! А если что-то и есть, то эти литературы нам непонятны и не интересны.

А вопрос стоит так: преподавание зарубежной литературы в российской школе – каким оно должно быть?
Не надо общих фраз о том, что существуют общечеловеческие ценности, единая Мировая культура и что-то такое ещё. Это всё – не более, чем пустая болтовня. Давайте обратимся к фактам.
Какие народы Европы воевали против России во Вторую Мировую войну?
Легче ответить на вопрос, какие НЕ воевали? И если задавать вопрос так, то я отвечу: не воевали сербы и греки. Все остальные были против нас!
Мощная промышленность Чехии поставляла Германии оружие; словаки воевали против нас, хорваты – против нас, болгары были против нас, а поляки – это как раз те, которые и развязали Вторую Мировую войну! Албанцы были против нас, румыны – против нас, венгры – против нас… На стороне Гитлера воевали фламандские дивизии, норвежские, датские… На стороне Гитлера были французы, испанцы, итальянцы.
Но, может быть, за нас были англосаксы, и они-то как раз и есть наши друзья? Формально, да. Но вспомним: эти подлецы до последнего момента выгадывали, на чью бы сторону перейти, и лишь после наших решающих побед в Сталинграде и других неприятных для немцев местах, они взяли нашу сторону. Сразу после окончания войны они сейчас же заявили о себе как о наших непримиримых врагах и развязали Холодную войну. То, что они залили весь мир кровью – это для нас не самое важное. Самое важное то, что они считают нас своими главными врагами и хотят нас уничтожить – вот только об этом и надо говорить!
Страшнее и отвратительнее англосаксов нет никого на свете. Эта цивилизация поставила вопрос так: или англосаксы, или Россия, но вместе нам на Земном шаре не жить. Это их постановка вопроса, а не наша.
А теперь вспомним Первую Мировую войну… А лучше всего вспомнить бы Крымскую войну, когда против нас была вся Европа в полном составе. А ведь ещё были и другие события до Крымской войны: например, война со шведами или польская интервенция.
И теперь в свете недавних событий мы видим: Европа усиленно завозит к себе негров и арабов, поощряет исламизацию и усиленно внедряет гомосексуализацию, наркотизацию и все остальные виды разврата.
И в самом скором времени она должна со всею неизбежностью погибнуть. Потому что Европа, населённая пришельцами, поменявшая свою веру и свою культуру, это уже будет не та Европа, которую мы всегда знали.
И теперь ещё раз вспомним о зарубежной литературе, которая, на самом деле, просто-напросто европейская и никакая больше. Какова её роль в предстоящей гибели Европы?
Это та самая литература, которая подготавливала европейцев к нынешним событиям. Она готовила их к тому, что им было предназначено: погибнуть от постоянного лицемерия, обжорства, наркотиков, разврата и расового смешения.
И наши дети должны эту литературу проходить в школе?
Они нас ненавидят и презирают, а мы должны изучать то, что они там, у себя, насочиняли?
И зачем, спрашивается? Чтобы пойти по их стопам, стать такими же мразями и недоумками и точно так же погибнуть?

Все возражения знаю наперёд.
Ну да: надо выделять здоровое и нравственное – то, что соответствует интересам России, а не противоречит им. И тщательно отобранное всё-таки изучать в наших школах.
Я согласен. Именно так и нужно поступить. И что это будет?

Что-то из античного наследия: Гомер, мифология греков и, возможно, римлян, какое-то знакомство с древнегреческими и древнеримскими драматургами, поэтами. Тут никаких сомнений быть не может, и я двумя руками – за!
Но теперь у нас на очереди европейская литература Средневековья и Возрождения… И мне надо бы сейчас перечислять названия нужных произведений и имена нужных авторов, как та полоумная дама – так ведь?
Однако давайте вспомним: а что из этих же самых эпох мы предлагаем российскому школьнику в рамках преподавания русской литературы? Перечисляем:
– «Слово о полку Игореве» – раз;
– какие-нибудь русские народные сказки – два…
– И я в этой своей книге предложил (но этого пока ещё никто не одобрил) взять для изучения «Повесть о Савве Грудцыне» и «Повесть о Фроле Скобееве» – три.
Считаю, что в рамках западноевропейских Средневековья и Возрождения мы должны дать российскому школьнику ни в коем случае не больше того, что мы ему дадим по курсу русской литературы для этих же эпох.
Если мы начнём вспоминать о Данте, Рабле, Шекспире, Сервантесе, Свифте, Даниэле Дефо и других известных писателях Запада, то мы уйдём в дебри, из которых не сможем выбраться.
Дети с задатками гениальности – пусть читают всё, что хотят. Или дети, у которых родители имеют особые познания в западной литературе, пусть эти дети получают от своих родителей любые знания. Но на государственном уровне избыток западной литературы в школьной программе не нужен.
Никаких полных списков того, что я считаю правильным, я составлять не собираюсь. Но приведу примеры замечательных западноевропейских писателей, которые не хотели, чтобы Западная Европа и Северная Америка пришли к тем постыдным итогам, какие мы наблюдаем сейчас.
Все ужасы 20-го и 21-го веков предсказывал Гофман – в шутливой или в сказочной форме. Например, у него есть такая сказочная пьеса «Принцесса Бландина», в которой рассказывается о том, как страшные полчища негров напали на маленькое государство, населённое белыми людьми – глупыми и беспомощными! Один отважный белый юноша проникает в стан негров и убивает их царя Килиана, после чего все негры в комическом ужасе убегают. Гениальное произведение литературы! Смешное, доброе, волшебное. Кстати, «Капитанская дочка» написана Пушкиным под впечатлением именно от этой сказки.
Роман Германа Мелвилла (1819-1891) «Моби Дик» – это то, чего дети осилить не смогут. Вещь невероятная в своей фундаментальности, но она написана необыкновенно тяжеловесно. Тем не менее, детям можно было бы показать в каких-то коротких отрывках суть этого романа, в котором в аллегорической форме рассказывается о судьбе и гибели Соединённых Штатов Америки.
Или взять «Машину времени» Герберта Уэллса (1866-1946). Или его же роман «Спящий пробуждается». Это о том, что ждёт человечество и Европу.
Чех Карел Чапек (1890-1938) за его роман «Война с саламандрами» должен быть причислен к лику величайших писателей Греко-Римской цивилизации! Это потрясающее предупреждение всем европейцам о том, что их может ожидать, если они не откажутся от своей истерической толерантности.
Вот такие произведения можно и нужно ввести в школьную программу.

Приведу пример удивительного несоответствия между менталитетом западным и менталитетом русским.
«Остров сокровищ» Роберта Льюиса Стивенсона (1850-1894). Блистательное произведение! Единственное в своём роде! Произведение, которое разлетелось по всему Земному шару так, как мало какое другое. Это не «Гарри Поттер», а настоящая Высокая литература.
Но вот какие удивительные вещи мы можем здесь заметить, если посмотрим на сюжет этого произведения через призму русского менталитета:
Некие люди едут за сокровищами на некий таинственный остров. Преодолевая необыкновенные трудности, они добывают эти сокровища, и вроде бы, Добро одерживает победу над Злом… Но!
Зло – это пираты. А где здесь Добро?
А его-то и нету!
Мне возразят:
– Ну как же! Ведь это те самые люди, которые поплыли за сокровищами!
А я спрошу:
– А в чём заключается их доброта? Им эти деньги были нужны для чего – для национально-освободительной борьбы ирландского народа от англосаксонского изуверства, для помощи бедным, для лечения больных, для научного проекта, на благо искусства?
И я сам же отвечу:
– Эти деньги им нужны были просто так. Чтобы хорошо пожить. Между прочим, это деньги награбленные, кровавые. За них кто-то погиб, да и сами пираты рисковали жизнью. Но новым владельцам не стыдно просто так взять эти деньги.
«Остров сокровищ» – это та самая «история успеха», о которой говорил Медведев. Достижение цели было поручено не очень эффективным мэнеджерам, а отсюда и все приключения. Если бы мэнеджеры были эффективными, то эти люди, считавшие себя хорошими, просто бы приплыли на тот остров и спокойно бы завладели сокровищами.
У русского человека – всё не так: сначала духовное, а потом материальное. Сначала нужна великая общественно значимая цель, ради достижения которой стоило бы отправляться за этими деньгами, а уже потом бы эти самые русские люди отправились бы в путь.

Другой пример: американский мультфильм «Полярный экспресс» (2004). Грандиозный и знаменитый! Создание этой мультяшки обошлось в 165 миллионов долларов, но сборы получились вдвое б;льшими, ибо успех фильма был оглушительным.
Коротко расскажу о том, что там было. И опять – глядючи через ту же самую призму.
Мальчик садится в канун Рождества в волшебный поезд и куда-то долго-долго-долго едет. В пути с ним происходят какие-то приключения, но, в конце концов, он приезжает на место. А это такое место, где выдают рождественские подарки – и ему, и всем остальным детям. Дети жаждут получить эти подарки, потому что подарки – это для них – высшая нравственная ценность, некая святыня. Они получают их, и всё хорошо.
Создатели фильма были очень точны в изображении всевозможных деталей: правдиво показан старинный паровоз марки «Pere Marquette 225», стук колёс воспроизведён именно от этого паровоза, и свисток – от него же! То и дело мелькают заботливо размещённые по всему фильму негры, потому что без показа негров американский фильм не пройдёт цензуры и не выйдет в свет. И только одну-единственную вещь в этом грандиозном коммерческом проекте забыли упомянуть!
И что же это за вещь?
Эта вещь называется РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО. То есть праздник в честь того, что когда-то родился Иисус Христос. Про него и про его учение не вспомнили ни разу. Речь шла только и только о подарках!
Вот это и есть менталитет англосакса и любого другого западного человека: единственная святыня, которой поклоняются эти существа, это деньги и материальный достаток.
Два праздника существуют у христиан: Рождество и Пасха. У православных главным праздником считается Пасха, а у католиков и протестантов – Рождество.
И что из этого следует?
Для западного человека важен сам факт Рождения Иисуса Христа.
А для человека православного – и русского в том числе! – важно не это, а важно то, что Иисус Христос воскрес, вознёсся и, стало быть, может считаться божеством.
Для них важна материальная сторона (факт Рождения), для нас – божественная и духовная.
Потому и литературы у нас такие разные.
Потому они нас и ненавидят.
Потому нам и не сойтись никогда. Мы слишком сильно отличаемся друг от друга.

В литературе народов Западной Европы и Северной Америки могут быть интересные факты и сюжеты. Особой духовности там искать не следует, и впитывать в себя в слишком больших количествах эту литературу не нужно.
В своё время Куприн очень насмешливо отозвался о произведениях Артура-Конан Дойля, посвящённых Шерлоку Холмсу. Он сказал примерно так: достаточно прочесть три рассказа, и дальше уже всё ясно.
И это так и есть. Красивая сюжетная схема – вот как в «Острове сокровищ» – это и есть сильная сторона западной литературы. Мы, русские, не большие мастера по таким схемам! Но так, чтобы поверх этой схемы накладывалась бы ещё и высокая духовность, такое в западной литературе встречается исключительно редко.


Глава пятьдесят восьмая. Внеклассное чтение: личный опыт и теоретические размышления с привкусом взрослого занудства
Что такое внеклассное чтение? У меня были сомнения: а правильно ли я понимаю, что это такое? Дай-ка, думаю, гляну в Интернет – что там пишут по этому поводу умные люди. Читаю:
Это самостоятельное, педагогически организованное чтение учащимися художественной, научно-популярной и другой литературы.
Так я ж это самое и думал! Стало быть, я всегда правильно понимал, что это такое. И мои родители тоже.
Моим чтением руководил, в основном, отец. Ну, не так, чтобы уж очень и руководил, но каким-то образом направлял ход моих мыслей. Однажды, когда я был во втором классе, он увидел, что я читаю какую-то детскую книжку про трудовые подвиги советских тружеников. Он посмотрел на мою книжку и с невыразимым презрением сказал мне:
– И ты такое читаешь?
И ничего больше! Если бы я стал всё-таки читать её дальше, то он бы и не возражал. Но вот этого его презрения для меня хватило на всю жизнь. Я бросил ту книжку и никогда уже не читал больше советских книг для детей. Аркадия Гайдара никогда не читал, «Незнайку на Луне» не читал и даже не знаю, о чём там написано. Из советских книг я мог читать что-то про войну, но только взрослое, а не для детей: например, мемуары вице-адмирала Щедрина «На борту С-56» – про советскую подводную лодку, которая в годы войны успешно топила немецкие корабли; «Цусиму» Новикова-Прибоя я прочёл в шестом классе, и эта книга отпечаталась у меня в сознании на всю оставшуюся жизнь, как одна из самых важных книг. Читал я и вполне советскую книгу Дмитрия Афанасьевича Лухманова «Солёный ветер» – это про судьбу моряка.
Я помню, как девочка из нашего класса увидела как-то раз, что я что-то читаю и спросила меня, а что это за книга:
– Это у тебя «Кортик», да?
А я немного обиделся на неё, потому что знал откуда-то, что «Кортик» – это какая-то советская идеологическая книга для детей, а читать такое – нельзя. Я сказал ей с гордостью:
– Ну что ты! Это у меня «Лоцман» Фенимора Купера.
И показал ей книгу. А та девочка-то как раз про Фенимора Купера ничего и не слыхала, и это имя было для неё пустым звуком. Взяла в руки книгу, посмотрела, полистала и вернула мне её в недоумении. А ведь эта девочка была не простая, это была круглая отличница из культурной семьи.
Мать тоже пыталась руководить моим чтением – покупала мне книги или приносила из библиотеки, но, странным образом, они мне почти все не нравились или просто были непонятны. Самая моя первая книга «Детство Никиты» Алексея Толстого – это был подарок от матери на мой день рождения. Вот как раз эта книга мне и понравилась, но книги отцовские я читал с гораздо б;льшим интересом. Отец лучше матери понимал, что нужно мальчику.
Однажды я попросил разрешения у отца посмотреть книги в его книжном шкафу, который всегда был заперт на ключ. Отец сказал, что разрешает, но прежде я должен буду помыть руки мылом, чтобы они были чистыми. Я помыл руки, прихожу к нему и говорю:
– Я помыл! Вот смотри!
Он тщательно осмотрел мои руки и сказал мне, что я помыл их плохо. И велел перемывать заново.
Я побежал перемывать, и потом снова показал ему руки. Он опять сказал, что они грязные. Я не знаю, считал ли он, сколько раз он заставлял меня мыть руки, но я считал. И запомнил: я мыл руки тогда семь раз. И лишь после седьмого раза он сказал, что руки у меня чистые и мне можно теперь трогать его книги. Он отпер для меня шкаф и разрешил осторожно вынимать и смотреть книги, но только те, что в первом ряду.
Отец отца и мой дед – Константин Спиридонович – жил от нас отдельно, и у него дома не было интересных книг, но он брал меня с собою в библиотеку имени Горького, чтобы я там мог выбрать для себя то, что мне понравится. Слово «библиотека» он произносил по старинке: БИБЛИ;ТЕКА. Я всегда удивлялся такому его произношению, но потом выяснил, что, оказывается, и Пушкин говорил так же. Дед тогда жил в самом-самом центре Ростова, и библиотека находилась совсем рядом, на улице Энгельса (сейчас это Большая Садовая). Я помню, как я пошёл туда с дедом в первый раз, и он сказал мне:
– Вова, читай хорошие книги, читай, пока это ещё возможно в нашей стране! – и тут он многозначительно поднял указательный палец вверх и провозгласил: – И запомни, Вова: эти книги – последние, потом таких уже больше никогда не будет. Все хорошие книги большевики запретят, и останутся только книги про Ленина, про революцию, про колхозы и про кукурузу.
Тут нужно многое пояснить современному читателю.
Сейчас уже непонятно, а тогда слово «кукуруза» было в народе чем-то вроде матерного ругательства. Это было зловещее слово. На плакатах кукуруза называлась КОРОЛЕВА ПОЛЕЙ, но переход к продовольственным неприятностям в народном самосознании отчётливо увязывался именно с этим растением. Слова «колхоз» и «колхозник», сколько я помню, всегда считались в народе отвратительными, и, когда уже после падения советской власти, я вычитал в Ветхом Завете про Колхозея, я испытал мистический ужас. Сам Ветхий Завет меня ужаснул, а тут ещё я выяснил, что там описан человек с таким именем.
Про большевиков тоже должен пояснить особо: дед, после того, как его заставили служить на красных и он в штабе Северокавказского военного округа занимал должность номер четыре, знал многих высокопоставленных большевиков. И всех презирал. Молча делал своё дело: финансы, снабжение и техника, но своё мнение о них имел очень чёткое. И донёс его до меня.
Дед водил меня в библиотеку имени Горького, но вот этого самого Горького как раз он считал плохим писателем и плохим человеком и не советовал мне читать его. Да я и не собирался! Нам его читали в школе, и он мне показался скучным и непонятным. В библиотеке я брал всё, что хотел и читал потом, безудержно читал… Это было безостановочное внеклассное чтение! Никогда я не брал ни единой такой книги, чтобы она имела отношение к советской власти. Это были либо произведения зарубежной литературы, либо русской классической, либо это было что-то современное, но про географические открытия, о природе, на исторические темы. По рекомендации деда, я взял однажды «Дон Кихота» Сервантеса – дед очень хвалил этот роман, но он мне страшно не понравился. Я так и не понял до сих пор, в чём смысл и прелесть этой книги.
Ну и потом в руководстве моим чтением инициативу перехватил мой отец. Он ходил в ту же самую библиотеку, брал меня с собою и, поскольку он там пользовался каким-то авторитетом (то и дело выступал на читательских конференциях), то он потом договорился с тамошними библиотекаршами, чтобы они пускали меня в библиотеку одного, с читательским билетом отца. И чтобы давали то, что я попрошу, а не только то, что стоит на полках в открытом доступе. И чтобы давали без ограничений – по количеству книг и по времени.
Вот так я и читал. И, я думаю, что не я один. Примерно таким же образом читали в моё время многие. Внеклассное чтение у таких детей многократно перекрывало то, что требовалось прочитывать по школьной программе. Чтение у таких детей получалось одним-единственным: внеклассным, и никакого другого у них больше  не было.
У меня была своя специфика: я тщательно избегал книг с советским идеологическим содержанием, а во всём остальном я был таким же запойным читателем, как и многие другие дети моего времени.

У меня выработалась примерно такая направленность в моём чтении: читать надобно всё то, что уводит от современной жизни. Я читал книги с морскими сюжетами так усердно, как будто задался целью стать моряком. Но и другие приключения тоже читал в огромном количестве: Вальтер Скотт, Дюма, Майн-Рид, Конан-Дойль и прочее.
И я всё записывал, и у меня эти записи сохранились.
У Жюля Верна я прочёл двадцать два произведения. Никакого другого писателя я в своей жизни не читал в таком количестве, как этого! Когда я повзрослел, то я называл его своим духовным отцом. Но сейчас вспоминаю всё то, что прочёл у него, и с изумлением думаю: «А что бы я позволил прочесть своему младшему сыну, когда он подрастёт?» И я думаю: «Я бы дал ему штуки три-четыре из его романов и ничего больше. Всё остальное мне теперь кажется слабым, глупым, безнадёжно устаревшим, наивным и абсурдным».
Я назову эти произведения Жюля Верна:
«Дети капитана Гранта» – возможно, это самая лучшая его вещь.
«Найдёныш с погибшей "Цинтии"». Роман написан в соавторстве с писателем Андре Лори. Это, видимо, самый захватывающий и самый приключенческий роман, и только ради этого его можно прочесть мальчику.
«Удивительные приключения дядюшки Антифера» – приключенческая белиберда, но прочесть можно.
«Вокруг света за восемьдесят дней». По-моему, книга утратила своё былое значение, и, если не прочесть её, то ничего страшного не будет.
Всё остальное – плохое и ненужное.
Роман «Путешествие к центру Земли» – ужасающая чепуха. Совершенно точно, что современному ребёнку это будет скучно. Разве только настроить его на то, что он сейчас прочтёт волшебную сказку.
Роман «Гектор Сервадак» считается самым фантастическим у Жюля Верна. На мой современный взгляд, это тупость, опасная для умственного развития ребёнка. Читать такое – нельзя! Когда я и мой шестилетний сын смотрели фильм «Гостья из будущего», там была такая сцена: мальчик пришёл на космодром и пожелал оттуда отправиться на планету Уран… А мой сын тотчас же удивился: «Как можно полететь на Уран – ведь это же газовая планета!» Современный мальчик в шестилетнем возрасте понял, что Кир Булычёв схалтурил: газовая планета сделана из газа, по ней нельзя ходить и на неё нельзя прилететь – ведь это же ясно! Мой сын знает уже, что в Солнечной системе четыре газовых планеты: Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун. (Когда он подрастёт и прочтёт у Рэя Брэдбери, как папа-космонавт привозил сыну глину с Юпитера, он тоже очень удивится.) Мой сын знает, в каком порядке расположены все планеты. И как же он после этого смог бы читать то безумие, какое описал Жюль Верн в своём «Гекторе Сервадаке»? Даже детям слабоумным и психически больным нельзя давать эту книгу.
«С Земли на Луну» и «Вокруг Луны» – такой же бред сумасшедшего. Современный мальчик не будет читать такой чепухи, и эта писанина может быть интересна только литературоведам.
Всё остальное я так же отвергаю, в том числе и произведения, считающиеся знаменитыми: «Пятнадцатилетний капитан», где корабль проскакивает неизвестным способом из Тихого океана в Атлантический через пролив Дрейка, который считался тогда почти непреодолимым из-за вечных штормов; «Двадцать тысяч льё под водою» – у подводной лодки не может быть окон, и на каких батареях она работала? «Таинственный остров», «Плавучий остров» – всё плохо, всё имеет внутри себя какие-то внутренние подвохи.
К стыду своему, должен признаться, что не читал романа Жюля Верна «Зелёный луч». Я слышал о нём хорошие отзывы, но при советской власти достать этот роман было невозможно. Не сомневаюсь, что на него был наложен тайный запрет, ибо так просто такие вещи при советской власти не делались: тогда запрещались (полностью или частично) многие книги знаменитых писателей.
И всё же Жюль Верн для меня – это что-то такое, после чего-то остаётся в душе светлый след, это прекрасные детские открытия, это детский восторг. Почти всё написанное им устарело и нуждается в замене чем-то другим. Вот об этой замене и нужно теперь думать. У меня об этом писателе возникают совсем грустные мысли: устаревать может техника, а произведения настоящего искусства не могут устаревать. Стало быть, творчество Жюля Верна – это техническая литература, которая временно была полезна для детей, а теперь морально устарела. Обидно как-то.
Почти все произведения западных писателей, где есть приключения, фантастика и путешествия, – это такая же техническая литература, которая после использования устарела или устаревает. Это касается всей приключенческой литературы, созданной на Западе в 19-м или в 20-м веках. Этим Запад и отличается от России: там хорошо может быть только по части техники, а с духовностью там полный завал.

«Остров сокровищ» Стивенсона я бы обозначил так: гениальное художественное произведение с техническим привкусом! Дети должны читать его, и вот почему: англосаксы – это уходящий вариант Греко-Римской цивилизации. Лет через сто о былом существовании этого варианта будут напоминать лишь негры, живущие в Лондоне или в Нью-Йорке и говорящие на сильно упрощённом к тому времени английском языке. Белых и психически нормальных англичан не будет вовсе. Вымрут. И я вовсе не злорадствую по этому поводу, ибо я тоже белый человек, и мне обидно, когда Белая раса погибает и ничего нельзя сделать, чтобы предотвратить её то ли истребление, то ли самоуничтожение.
Роман Стивенсона «Остров сокровищ» – это одно из самых лучших проявлений уходящей (или уже ушедшей?) англосаксонской культуры. Да, это была техническая цивилизация, и художественная литература там была по большей части техническая, но в отдельных случаях происходил выход за очерченные границы, и получалось нечто близкое к прекрасному.
Покажу два отрывка из «Острова сокровищ» и дам свои пояснения:

То тут, то там я натыкался на змей. Одна из них сидела в расщелине камня. Она подняла голову и зашипела на меня, зашипела, как вертящаяся юла. А я и представления не имел, что это знаменитая гремучая змея, укус которой смертелен.
Наконец я вошёл в чащу деревьев, похожих на дубы. Впоследствии я узнал, что их называют вечнозелёными дубами. Они росли на песке, очень низкие, словно кусты терновника. Узловатые ветви их были причудливо изогнуты, листва густо переплетена, как соломенная крыша. Заросли их, становясь всё выше и гуще, спускались с песчаного откоса к широкому, поросшему тростником болоту, через которое протекала одна из впадающих в пролив речек. Пар поднимался над болотом, и очертания Подзорной Трубы дрожали в знойном тумане.
Вдруг зашуршал камыш. С кряканьем взлетела дикая утка, за нею другая, и скоро над болотом повисла огромная туча птиц, с криком круживших в воздухе. Я сразу догадался, что кто-нибудь из наших моряков идёт по болоту, и не ошибся. Вскоре я услышал отдалённый голос, который, приближаясь, становился всё громче.
Я страшно испугался, юркнул в ближайшую чащу вечнозелёных дубов и притаился, как мышь.

Это образец того, что я в шутку называю жюльвернингом. Технические описания природы и географических достопримечательностей, которые в целях назидательности делал Жюль Верн, и это то, за что его просто следует осудить; художник слова не имеет права грешить такими делами. Вот и здесь мы видим такие географические назидания: укус гремучей змеи – смертелен, вечнозелёные дубы… И всё же птицы, взлетающие над болотом, и таинственные голоса, которые приближаются к рассказчику, – это то, что завораживает. Душа мальчика, который будет читать такое, в этом месте непременно вспыхнет каким-то восторгом…
В этом отрывке чувствуется и вечный схематизм всей западной литературы, и одновременно делается попытка создать некий романтический образ прекрасного мира, в котором мы живём.
А вот другой отрывок из «Острова сокровищ»:

Было ещё очень рано. Я не запомню такого холодного утра. Холод пронизывал меня до костей. Небо было ясное, сияющее, верхушки деревьев розовели в лучах восходящего солнца, но внизу, где стоял Сильвер со своим спутником, всё ещё была густая тень. У их ног клубился белый туман — вот беда этого острова. Этот остров — сырое, малярийное, нездоровое место.
– Все по местам! – сказал капитан. – Держу пари, что они затевают какую-то хитрость. – Затем он крикнул разбойникам: – Кто идёт? Стой, или будем стрелять!
– Белый флаг! – крикнул Сильвер.

Это прекрасный текст! И любого мальчика он захватит так, что тот не сможет оторваться от такого чтения, и потом ещё долго будет грезить и этим туманом, клубящимся у ног, и этими пиратами, и отважными героями, которые противостоят им…
И вот что важно: у России есть острова, самые таинственные и экзотические на всём Земном шаре. Я убеждён, что там тайн больше, чем на острове Пасхи. Острова эти называются Курильскими. У меня на острове под названием Уруп прошло моё самое раннее детство, а поскольку я отчётливо помню себя с одного года и пяти месяцев, то и картины тамошней нашей жизни мне представляются и по сей день очень ярко. Помню, как я с матерью шёл через заснеженную долину и как мы там провалились в снег, который был выше головы матери; помню, как снегу выпадало столько, что он доходил до крыш наших домов; помню рыбалку в каком-то ущелье – я стою на берегу горного ручья, деревья с обоих берегов смыкаются над водою, а за ними видны какие-то отвесные скалы…
Тогда на этом острове располагалась целая дивизия, и все ждали нападения то ли Японии, то ли Америки. А сейчас на острове, вытянувшемся на 116 километров, людей нет, и он официально считается необитаемым. На соседнем Итурупе находится единственное в мире месторождение редчайшего металла рения, а на Урупе – водится золото, и тайные золотодобытчики там сейчас и промышляют, живя на острове незаконно и невидимо – как привидения. Вот они – пираты современности на острове сокровищ!
Между тем, на одной современной фотографии Урупа я видел скалистую сопку в форме четырёхугольной пирамиды. Сопка стоит у самого берега, и её края сильно размыты. Она сама образовалась или кто-то сделал её такою – с четырьмя сторонами?..
Между тем, здесь когда-то жили айны, зверски истреблённые потом японцами. А ведь айны – это один из самых таинственных народов на Земле! Эти люди – неизвестного происхождения, и чистокровные айны принадлежали к неизвестной расе…
Между тем, Тур Хейердал отмечал, что путь протополинезийцев, которые из Азии прошли сначала на тихоокеанское побережье Канады, а затем только двинулись на Гавайские острова и дальше, пролегал через Курильские острова, и там остались следы пребывания протополинезийцев…
Между тем, на Курильских островах до сих пор остались тайные подземные сооружения японцев, которые ещё предстоит изучить…
Никто ничего не изучает, а писатели ничего не пишут на эту тему. У нас никогда не было своего Жюля Верна и своего Роберта Льюиса Стивенсона, и никто у нас не написал приключенческих романов про таинственные Курильские острова!
Неужели прав был Солженицын, когда говорил, что мы континентальная нация, а вовсе не морская, а Курильские острова – это не наше, и их надо отдать японцам?

Мне стыдно такое говорить, но своего, отечественного жюльвернинга со стивенсонингом у нас не было никогда! Нормально развивающемуся ребёнку этот пробел нужно непременно восполнять, и никакое прекрасное «Детство Никиты» Алексея Толстого не способно сделать это. Мальчик должен получить в детстве порцию приключенческой литературы. В крайнем случае, если он слишком близко примет её к сердцу и попытается сбежать из дома в кругосветное путешествие, как этот сделал мой отец, у которого детство прошло на Сахалине, в крайнем случае, такого мальчика можно и выпороть, как это сделал мой дедушка, когда милиция привела к нему моего маленького отца. Но даже и после этой порки нельзя запрещать мальчику читать такие книги.

Недостаток такой литературы мы всё время восполняли с помощью западных писателей. Но и западные литераторы с этою задачею полностью не справились. Хороших писателей, которые бы создавали добротные приключенческие произведения для детей и юношества, было очень мало.
В самом деле: кто хороший?

Назову лишь несколько имён: Жюль Верн, Стивенсон и Фенимор Купер – это писатели, которым иногда удавалось создать что-то стоящее. Все остальные – это халтурщики.
Дюма написал «Трёх мушкетёров», которые можно прочесть, но только без этих кошмарных продолжений; «Граф Монте-Кристо» это, возможно, тоже читаемая вещь, а что ещё? Ах, да: «Учитель фехтования»… Дюма был слишком многословен, как все они, и читать его всего – нет ни малейшего смысла.
Густав Эмар – чепуха. Луи Буссенар – чепуха.
Майн-Рида нужно просто вымести поганою метлою с наших книжных полок и, по крайней мере, не предлагать детям. У него много сцен, связанных с садизмом: то описывается живой человек, с которого сняли скальп; то рассказывается про мальчика, прятавшегося в трюме корабля и евшего там живых крыс… А всадник с отрезанною головою – это чистейший садизм. Зачем нужно было вводить в сюжет отрезание головы, если можно было обойтись без этого? Пропаганда расового смешения у Майн-Рида – это особая проблема. У этого человека не всё в порядке было с нравственностью!
Разбирая несколько лет тому назад свою огромную домашнюю библиотеку, я натолкнулся на собрание сочинений Майн-Рида. Выбрасывать в мусор книги в хорошем состоянии мне почему-то было совестно, и я отнёс их на нашу автобусную остановку, и там и оставил их на скамейке под навесом. Потом, через год, опять разбирал нашу библиотеку и нашёл другое собрание сочинений этого же Майн-Рида. Ещё раз отнёс на остановку. Собрание сочинений Вальтера Скотта я подарил своему другу, у меня и так осталось несколько разрозненных его книг, из которых лучшая, как я считаю, это «Эдинбургская темница», а остальное – так, чепуха для маленьких детей.
Конан-Дойля выбрасывать не стал, но, быть может, ещё выброшу. Стал как-то раз читать неизвестные мне прежде рассказы из серии о Шерлоке Холмсе и изумился: невообразимая глупость! Человек писал-писал, был знаменит и успешен, а вспомнить по-настоящему и нечего. Ни до каких вершин Конан-Дойль никогда не дотягивался. Герберту Уэллсу удавалось иногда дотянуться, а этому – нет.

Расставание с Западом – это то, к чему мы со всею неизбежностью должны прийти. Запад гибнет на глазах, и нам не нужно повторять его путь. В первую очередь нужно будет расставаться с англосаксами. Фанатизм здесь не уместен, и лучшие произведения западной литературы (в том числе и для детей) нужно будет всё-таки сохранить, но большую часть нужно будет беспощадно выбросить.

Подсказываю всё же несколько имён западных путешественников, с которыми русские и российские дети могли бы познакомиться без ущерба для своего нравственного здоровья:

Джошуа Слокам – американский моряк и путешественник. Он написал совершенно поразительную книгу о том, как он самым первым совершил путешествие вокруг света на маленьком парусном судёнышке. Называется «Один под парусами вокруг света». Замечательное произведение! Доброе, остроумное, интересное.
Джим Корбетт – англичанин, живший в Индии, охотник и путешественник. Читать нужно все произведения, какие только попадутся! Это совершенно необыкновенный писатель и столь же необыкновенный человек. Если бы все англосаксы были такими же людьми, как он, то это была бы великая, прекрасная и созидательная нация.
Аркадий Фидлер – польский путешественник. Так же можно читать всё, что можно будет найти, но я бы особо выделил книги «Канада, пахнущая смолой» и «Рыбы поют в Укаяли».
Тур Хейердал – знаменитый норвежский путешественник и исследователь. В рекомендациях не нуждается. Выделяю три его книги: «Путешествие на Кон-Тики», «Аку-Аку», «В поисках рая».

Под конец главы покажу небольшой и заведомо неполный список русских авторов, которые, по разным причинам, специализировались именно на путешествиях приключениях и фантастике:

Владимир Клавдиевич Арсеньев. По Уссурийскому краю. Дерсу Узала.
Дмитрий Афанасьевич Лухманов. Солёный ветер.
Александр Романович Беляев. Различные фантастические произведения, можно все.
Иван Антонович Ефремов – точно так же.
Александр Степанович Грин – точно так же.
Кир Булычёв – точно так же.
Сергей Сергеевич Писарев. Приключения Семёна Поташова.
Совершенно особо: Николай Сибиряков. Русский Робинзон. Книга вышла в 2005-м году – впервые с дореволюционных времён! Вещь просто из ряда вон выходящая, всем советую прочесть.

Я мог кого-то не назвать из авторов малоизвестных – по той причине, что или сам о них не знаю или просто забыл. Но если я не назвал кого-то из отечественных знаменитостей, набивших руку на фантастике, то это неспроста. Я плохого мнения об этих писателях, но не хочу здесь развивать тему моего презрения к ним.


Глава пятьдесят девятая. Особенности индивидуального восприятия
Моё самое любимое литературное произведение – это дилогия Гомера «Илиада» и «Одиссея». В этой дилогии меня потрясают обе части, но вторая половина как-то особенно будоражит: «Одиссею» я перечитывал не менее двадцати раз, и она живёт во мне как некий музыкальный фон, на котором проходит вся моя жизнь. Но так уж получилось, к сожалению, что я в своём детстве не читал двух этих произведений! Плутарха читал, Тита Ливия читал, а вот Гомера – не читал!
Моему младшему сыну сейчас шесть лет, и мне бы хотелось, чтобы в его детстве Гомер всё-таки присутствовал. И я стал читать ему оба произведения в отрывках, стал пересказывать разные эпизоды из дилогии, а кроме того, подключил сюда и киноискусство: художественные фильмы с артистами и мультики с карикатурными картинками. Фильм «Странствия Одиссея» с Керком Дугласом – это самое лучшее, что я знаю. В фильме бездна недостатков, но он всё же даёт какие-то представления о том, что хотел высказать Гомер. Фильм Михалкова-Кончаловского – это пошлость, похабщина, безвкусица и безобразие. Я не представляю, до какой степени нужно было ненавидеть и презирать Гомера со всеми остальными древними греками, чтобы создать такой отвратительный фильм! Но я и этот фильм показывал сыну – просто делал необходимые пояснения: на самом деле у Гомера было всё не так, все люди и боги, кроме Посейдона, у Гомера описаны как блондины, а не как брюнеты; такой архитектуры быть, на самом деле, не могло; такая-то сцена здесь пропущена, а такая-то упрощена… Ну и так далее. Сын совершенно нормально относится к таким моим пояснениям и смотрит не столько конкретные фильмы, сколько некий подсобный материал, который помогает ему понять и постичь замысел великого Гомера. То же самое касается и мультиков, посвящённых Гомеру – одни получше, другие похуже…
Я считаю, что Гомер – это то, с чем человек должен жить всю свою жизнь. Не всякий человек, а человек Белой расы, индоевропеец, принадлежащий к Греко-Римской цивилизации и в том числе – и к Русскому миру. Все остальные – пусть как хотят.
Кому Гомер, а кому Гарри Поттер.
Сыну я говорю так:
– Когда ты станешь дедушкой, ты должен будешь читать Гомера своим внукам и приучать их к мысли, что это величайший писатель, какой только жил на нашей планете.
Сын не возражает, ему всё интересно, но потихонечку у него складываются свои собственные мнения о том, что происходит в гомеровских сюжетах.
Спросил он меня как-то раз о том, куда подевались все греческие боги? Если они бессмертны, значит, они и сейчас живут?
Я ответил:
– Да, живут.
А сын спрашивает:
– Ну и где они?
Я отвечаю, что они все живут на своём Олимпе, но мы их не видим. А он опять пристаёт:
– А они нас видят?
Вот же пристал! Да я откуда знаю? Но ответить надо, а иначе какой же я отец. Отвечаю:
– Видят, но помалкивают.

Часто дети понимают то самое, что хотел сказать автор, а учитель оказывает им помощь в этом деле. Но гораздо чаще встречается непонимание прочитанного, смысл коего непонимания заключается в одной весьма простой мысли: а зачем мне это нужно?
Как преодолеть равнодушие или тупость детей при попытке обучить их правильному пониманию литературного произведения?
Моё мнение: никак! Не можешь или не хочешь понимать – да и чёрт с тобою. В конце концов, люди не все одинаковы и делятся по качеству: кто-то должен быть умным, а кто-то – дураком.
Я помню, один мальчик в простой школе заявил мне на уроке, что не видит ничего хорошего в Лермонтове. Я стал добросовестно объяснять ему, кто такой Лермонтов, почему это так важно знать и понимать его творчество, но он и слышать ничего не хотел. При этом он ссылался на мнение другой учительницы этой же школы, которая приучила детей к этой мысли: Лермонтов плох и глуп. Несколько других мальчиков этого же класса подтвердили это. Мне они говорили примерно так:
– Вы что же – осмелитесь возражать такой уважаемой учительнице? Она что же – ничего не понимала, когда говорила нам это, а вы понимаете?
Это была чистая провокация! Мальчик мне не нравился одним только своим лицом. У него было неприятное лицо… Он был успешным спортсменом, и пользовался большим авторитетом у других мальчиков, да и школьное начальство относилось к нему хорошо, потому что он всё время занимал какие-то первые места на каких-то городских соревнованиях, и даже сам мэр города (тогда это был Чернышёв) лично награждал его и хвалил.
Ну и что мне было делать? Спасать авторитет глупой учительницы? Или наоборот выступить с осуждением её умственных и нравственных качеств? Я уклонился от обеих крайностей и поставил дело так:
– Не хотите учить, понимать и уважать Лермонтова – дело ваше. И мне на вас наплевать.
Вот прямо так и сказал!

Расскажу о случае, когда виноват был я. Это было в частной школе, и там я в одиннадцатом классе проходил, согласно своей собственной программе, роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Сейчас-то я понимаю, что это произведение нельзя включать в школьную программу по целому ряду весьма важных причин. А тогда не понимал: сам себе казался ужасно умным и прогрессивным, с умным видом разъяснял детям какие-то глубокие идеи, якобы сопутствующие этому роману, копался в символике, в деталях сюжета. Моё нынешнее мнение: роман художественно слабый, сюжет – вымученный и надуманный, а сам Булгаков взял большой грех на душу, написав такое.
А дети в том классе очень уважали меня, принимали близко к сердцу все мои мнения и усердно читали этот роман.
Между тем, были несогласные. Девочка Наташа, которая училась у меня на круглые пятёрки и к которой я всегда хорошо относился, зачем-то сделала на меня донос и подбила другую девочку, которая училась всегда очень слабо, на нехороший поступок. Вот эта вторая девочка и привела ко мне однажды в класс своего отчима. Тот пришёл ко мне и предъявил визитную карточку: генеральный директор совместного российско-американского предприятия примерно с таким названием:
«ЗОЛОТО И ДРАГОЦЕННЫЕ КАМНИ».
Мол, знай наших и трепещи! На нём самом было много золота и драгоценных камней (перстни на пальцах и большой золотой крест на толстенной золотой цепи), и первое, что он сделал, это попёр на меня: по какому праву вы тут у себя в школе изучаете каких-то плохих писателей? Кто, мол, позволил?
Я посмотрел на них двоих и вот что увидел: глупенькая, но, впрочем, безобидная девочка, которой науки даются с большим трудом, но которая старается изо всех сил, и солидный мужчина, преисполненный собственного достоинства и негодования. И мне стало смешно.
Ну, что я должен был делать в таком случае? Бороться за что-то? Доказывать что-то? Зачем?
Я тогда ещё не понимал, что роман Булгакова – это не то, ради чего стоит ломать копья; мне казалось, что роман хороший, но и того, что я тогда понимал, мне хватило для разумного поведения.
У меня, на такой случай, лежала рядышком, на учительском столике, папочка, а в ней была моя авторская программочка. Я самым почтительным образом развязал тесёмочки, достал программочку и предъявил документик недовольному гражданину. Тот глянул на печати и подписи и заледенел – они были ого-го какими значительными! Сразу смутился, смягчился и стал говорить:
– Гм, вот оно как! Я, конечно, отношусь со всем уважением… Но, нельзя же!.. Войдите в моё положение: девочка плачет и совсем ничего не понимает. Поверите ли, читала-читала этот ваш роман «Мастер и Маргарита» и так и не разобралась в нём.
А девочка стояла тут же, робко опустивши глазки. Я стал утешать и девочку, и её отчима (девочка была русская, а отчим армянин) и зачем-то стал спрашивать её, как она поняла этот роман. Спрашиваю: а кто там был, по твоему мнению, положительным героем?
Она стала перечислять тех, кого она считала хорошими людьми: Берлиоз, Иван Бездомный, Понтий Пилат и ещё этот – как его? Ну, забыла, как там его зовут! Ну, этот – пленный! Вот он тоже был хорошим.
А я даже и не понял сразу, какой там был пленный, но когда до меня дошло, я, конечно, ужаснулся. Она даже не поняла, что речь в романе идёт об Иисусе Христе! Я-то рассказывал об этом на уроках, но она это место в моих рассказах как-то пропустила мимо ушей.
Спорить и что-то доказывать я не стал. Зачем?! Девочке поставил пять баллов за блистательный ответ (похвалил: ну, вот можешь же, когда захочешь!), и мы разошлись по-доброму. Бог терпел и нам велел – так я рассудил тогда.
Но, конечно, интеллектуалка Наташа, оказавшаяся такою дрянью, оставила глубокий след в моей душе и лишний раз доказала: вся эта школьная гениальность и вся эта интеллектуальность – они ничего не стоят. Зачем она так тщательно накрутила против меня эту девочку? Ведь та была совсем не злая и не подлая – просто училась слабенько, и ей это всё было неинтересно. И всё это моё воспоминание – то ли комическое, то ли грустное – оно у меня сводится исключительно к этой Наталии: зачем она так странно поступила? Я ведь ей ничего плохого не делал и относился к ней всегда очень хорошо!
Н-да. Юные авторы прекрасных сочинений, блистательно отвечающие у доски и разумно рассуждающие в непринуждённой беседе на всякие возвышенные темы, могут быть обычными подлецами.
И я тогда лишний раз понял ещё и другое: учителю надо беречь свои нервы и не тратить их по пустякам!
Дорогие учителя! Я за то, чтобы вы работали хорошо, а не плохо. Но и слишком хорошо – это тоже не хорошо. Не надо вкладывать в работу прямо-таки аж всю душу. Потому что туда могут и наплевать вот такие Наташи. Если сами виноваты – покайтесь и исправьтесь, а если возникает конфликт, постарайтесь решить его миром.


Глава шестидесятая. Занимательное литературоведение, или Немного мистики напоследок
Однажды со мною случилась такая история. Я читал вовсе не «Одиссею» Гомера, а роман английского писателя Ричарда Олдингтона «Все люди – враги» (Минск 1990, перевод О.А. Ефимовской). А главный герой романа Энтони Кларендон так же, как и я, очень любил Гомера, но, в отличие от меня, читал его в оригинале – на древнегреческом языке, коему он был обучен с детства по причине блистательного образования, каковое ему дали богатые родители.
И, по ходу действия этого романа, этому самому Энтони Кларендону стало плохо на душе, и он решил погадать на Гомере. Вот как об этом пишется в романе:

Энтони не сразу вернулся в гостиную; когда он снимал пальто, ему вдруг пришла фантазия погадать по Гомеру о своей будущей судьбе. Может быть, для девяноста девяти сотых его существа это была просто шутка, но для последней, самой затаённой частицы его «я» это было совещанием с богами. Он вошёл в комнату, служившую ему библиотекой и убежищем от домашних бурь, зажёг свет и взял с полки старую школьную «Одиссею» в коричневом картонном переплёте, на котором ещё не установившимся мальчишеским почерком была нацарапана его фамилия. Открыв наугад страницу, он ткнул пальцем в первую попавшуюся строчку. Греческий стих был так прост, что ему даже не понадобилось словаря, чтобы прочесть: «Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу, в дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьёю».

Прочитав этот текст, я тотчас же встал с дивана, на котором сидел, и подошёл к книжному шкафу.
И взял с полки книгу Гомера под названием «Одиссея».
Раскрыл наугад и ткнул пальцем куда-то. И, задерживая палец, чтобы он не соскользнул, стал читать.
Это было в точности то же самое, что я только что прочёл в романе Олдингтона! Слово в слово.
Потому что моя «Одиссея» – это перевод Жуковского, а в русском тексте романа Олдингтона был использован именно этот перевод гомеровского отрывка.
Сначала я не поверил своим глазам, но потом понял, что это правда. Что я при этом испытал – этого не передашь никакими словами.
Тогда же я сделал пометки на полях в обеих книгах: 26 июня 1991, 15.54.
Герой романа Олдингтона не понял, что означали те слова, на которые он попал в Гомере. Он выдвинул какие-то предположения о смысле этих слов, но это событие так и осталось для него без последствий.
Долгие годы ничего не понимал и я. Меня просто поражала сама невероятность этой ситуации, гомеровский же текст я никак не увязывал с самим собою, потому что для такой увязки не было никаких оснований. И только спустя много лет я понял, наконец, грандиозное значение для себя этих слов. Об этом долго рассказывать, да и не об этом ведь идёт речь...

В июне 2016-го года, когда я уже дописывал последние строки вот в этой самой книге, я снова решил погадать на Гомере. Достал с книжной полки всё тот же самый томик Гомера, раскрыл его наугад и ткнул куда-то палец. И прочёл:

Все убеждали меня замолчать и его не тревожить.
«Дерзкий, — они говорили, — зачем ты чудовище дразнишь?»

Это песнь девятая в «Одиссее». Сцена про то, как Одиссей, уже отплывший от берега и спасшийся от гнева циклопа Полифема, стал дразнить его снова.
И у меня так же, как у того Энтони Кларендона возникла мысль: на девяносто девять процентов я считаю, что это простое совпадение и шутка случая, но на один процент это кажется очень серьёзным.
И этот один процент моего существа подумал так:
– Это мне напоминание от обитателей Олимпа о том, чтобы я не занимался слишком уж рьяным обличительством в этой своей книге. Есть Чудовище, сознательно разрушающее наше народное образование по заданию Соединённых Штатов Америки, и это Чудовище не какой-то конкретный человек, а это вся наша система борьбы против Русского народа. И есть я – бывший учитель, а ныне пенсионер, получающий пенсию чуть больше 12 тысяч рублей и влачащий нищенское существование. На кого я попёр?

И потом я стал размышлять уже всеми ста процентами своего существа:
Все гигантские личности в нашей стране всячески предрекают нам гибель:
– Один говорит, что мы тут все в России – какие-то дауншифтеры. Я не знаю, что это такое, но, по-моему, это какая-то гадость.
– Он же объясняет, что населению нельзя давать лишние знания, а то люди поумнеют, и нам станет трудно управлять ими. А управлять нам очень даже нравится!
– Другой говорит: повышения пенсий не будет, но вы там держитесь!
– Третий говорит: зарплата в 15 миллионов рублей – для меня слишком мала, и я хочу получать зарплату по мировому уровню.
– А четвёртый гигант заявляет ласково и нежно: вот вы любите вашего президента, ну так и приготовьтесь к жёсткой посадке! Мы вам за эту любовь устроим и безработицу, и все остальные прелести жизни.
И вот против этого коллективного чудовища я и попёр в этой своей книге, а строки из «Одиссеи» Гомера мне об этом напоминают.
Но я ведь Гомера хорошо помню! Полифем, хоть и жаловался на Одиссея своему отцу Посейдону, но Посейдон так и не сумел сокрушить Одиссея, потому что на стороне того была богиня Афина, а у неё была поддержка от самого Зевса.
Вот так же точно и Россию защищают Высшие Силы. Они на её стороне. С вражеским окружением во внешнем мире мы справимся, а внутренние враги будут разбиты.

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ

– Что ж, тебе разве хочется хлеба?
– Как не хотеть!..
– Так тебе, может, и мяса хочется?
– Да всё, что милость ваша даст, за всё скажу спасибо.
– Гм! Разве мясо лучше хлеба?
– Где уж голодному разбирать. Всё, что пожалуете, всё хорошо.
– Ну, ступай же с богом! Чего ж ты стоишь? Ведь я тебя не бью…

Из моих воспоминаний о повести Н.В. Гоголя «Как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»


Много лет тому назад я готовил к поступлению в университет одну хорошую и добродушную девочку. Мы с нею повторяли и русский язык, и литературу – и всё в спешке, потому что вскоре уже ожидались вступительные экзамены, и надо было всё-превсё вспомнить. И вот я говорю ей однажды:
– Ну а сейчас мы переходим к великому русскому писателю: Николаю Васильевичу Г-…, – и тут я запнулся. – Спрашиваю: – Подскажи, как там дальше: Николай Васильевич Г-?.
Девочка думала-думала, но так и не вспомнила. Я приписал эту её забывчивость переживаниям по поводу близких экзаменов и снова торжественно объявил:
– А сейчас мы переходим к великому русскому писателю: Николаю Васильевичу Го-…, – и тут я снова запнулся. – Николай Васильевич Го-! Как там дальше?
– Николай Васильевич Го-? – повторила она задумчиво. – Это его фамилия начинается на Го-?
– Ну да! – сказал я.   Начинается на Го-, а дальше – как?
Она думала-думала, но так и не вспомнила.
Тогда я взял себя в руки, чтобы не злиться, и снова объявил торжественным голосом:
– А сейчас мы переходим к великому русскому писателю: Николаю Васильевичу Гог-!!!…
И я снова запнулся. И попросил её продолжить.
И она снова не вспомнила.
И тогда я объявил снова, но уже как-то без воодушевления:
– Сейчас мы переходим к великому русскому писателю: Николаю Васильевичу Гого-… Как там дальше?
– Гого-? – переспросила она. – Я даже не представляю, кто это.
– Так ведь это же Гоголь! – сказал я унылым голосом. – Великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь. А ты собираешься поступать на филологический факультет Ростовского университета!
– А! Гоголь! – вспомнила девочка. – Ну, так бы сразу и сказали!
– А чего не вспомнила?
– Да их там много всяких было. И все великие. Разве всех упомнишь!
Это была будущая учительница русского языка и литературы. В тот год она так и не поступила, но всё-таки успешно сдала экзамены на следующий год.

Не представляю, как можно забыть Гоголя! Он расписал столько образов, что куда ни глянь, а они всюду: то Тарас Бульба, то Хлестаков, то Манилов, то Иван Иванович с Иваном Никифоровичем… Великий был человек! Расписал все русские образы на все времена. Ведь и эта девчонка – словно бы оттуда же. Да, должно быть, и я из той же компании. Да и все мы!
Моё слишком хорошее знание русской литературы играет моим воображением как хочет: то стихи Лермонтова вспомню; то вспомню про Фрола Скобеева – как его, упавшего на колени, Нардин-Нащокин поднимал клюкою за шиворот; то «Цусиму» Новикова-Прибоя вспомню, а то и булгаковские фантазии посещают насчёт дружеских бесед самого Булгакова со Сталиным… И ещё вспоминаются черновики Пушкина к «Евгению Онегину» и такая фраза оттуда: «Наш царь дремал». Но я отгоняю эти мысли, отгоняю и завершаю свою книгу.

О педагогике и о проблемах современной школы я сказал всё, что хотел в своих записках на деревню дедушке. О языке и литературе – тоже высказался в главах, посвящённых этим двум наукам.
Наверняка, потом буду жалеть о том, что и то забыл высказать, и другое, но к этой теме я, пожалуй, больше возвращаться не стану. Бог с нею, с педагогикою – я ведь поначалу и не хотел про неё ничего писать вовсе, но просто вот накипело на душе много всякого, а тут ещё и сына нужно будет отправлять в школу, и у меня как-то вырвался этот крик души.
Мечтаю написать научно-популярную книгу о русском языке и русской литературе – чтобы это было занимательно и поучительно, и чтобы наша молодёжь читала это. Да и не только молодёжь – а и все остальные тоже! У меня много накопилось разного материала, он у меня разбросан в моих записях, да и просто в голове держу много такого, чего никогда не высказывал. И вот уж после этого занимательно-назидательного сочинения я хотел бы перестать совсем писать книги для столь лёгкого чтения. Меня ждёт мой многотомный «Этимологический словарь русского языка», да и «Этимологический словарь латинского языка» тоже дожидается. И только я один и смогу доработать эти два словаря, ибо у меня нет никаких помощников.

Но, завершая свою книгу, я всё же возвращаюсь к теме педагогики.
Одно время я носился с идеей создания какой-то необыкновенной частной школы. Я предавался мечтаниям о том, какие бы я там завёл порядки, как бы организовал преподавание, ну и всякое такое несбыточное… И даже не в том дело, что нужны спонсоры и что для создания такой школы пришлось бы пройти какие-то жесточайшие испытания в виде контролирующих органов. Я ведь помню, как это всё было в «Жар-птице»: каждый день приходили с проверками какие-то гнусные типы и открытым текстом заявляли: мы, мол, вашу школу закроем! Закрыть прямо так сходу – не смогли, а провалить всё дело и свести к полному идиотизму – очень даже смогли.
И потом другое: если школа частная, то она, стало быть, платная. И зачем же мечтать о создании ещё одной платной школы? Я ведь теперь вижу результаты своей деятельности в платных школах: все мои бывшие выпускники из таких школ подались в коммерсанты, в генеральные директоры, а кто и смылся в Австралию или в Америку. Толстячок, у которого незаурядные умственные способности счастливым образом совпали с материальным достатком родителей, огорчил меня тем, что стал бесцветною личностью: подался в либералы – не одобряет возвращения в состав России Крыма, и у него душа не болит за Донбасс… Да и вообще-то – ни у кого душа не болит из всех моих элитарных выпускников. Все просто усиленно потребляют материальные блага и берут от жизни, берут-берут-берут. А я, получается, как раз для этого их и готовил… Взял грех на душу!
Вспоминаю и простые школы.
Из школы Галины Васильевны девочка Ириша стала то ли кандидатом наук, то ли доктором – ну, я от неё другого и не ждал. Умнейшая была девочка, пожалуй, такая же, как Толстячок.
Оксаночка – та, которая со мною не стала здороваться по причине своего высокого положения – вот эта далеко пойдёт, но ничего хорошего от этого её похода по жизни я не жду для Отечества.
Другая моя девочка из этой же школы подалась в Италию и там благополучно меняет итальянских мужей. Мальчиков рожает для Италии. Одного зовут Джузеппе, другого – Джованни, а как зовут третьего и четвёртого – не помню. Но тоже – не по-нашему.
Один очень хороший и умный мальчик из тамошнего моего класса – умер. Сердце.
А другой – из этого же класса, но очень плохой – умер тоже. Белая горячка.
Третий из этого же класса, которого я гонял за плохое поведение, стал водителем автобуса. Когда я вхожу к нему в машину, он усаживает меня рядом с собою и не берёт с меня денег за проезд. О директрисе Галине Васильевне вспоминает почему-то плохо и своих детей к ней в школу не повёл.
Впрочем, я ведь работал и в других местах. И что там?..
Что-то мне подсказывает, что самые лучшие сыновья и дочери Отечества получились всё же из простых школ. Может быть, даже среди них есть и выдающиеся личности – просто я не знаю.
Как бы там ни было, а преподавание в школе – это для меня перевёрнутая страница жизни.
И что теперь?
Готовлю своего шестилетнего сына к школе. Войду в состав родительского комитета и буду чуть что не так – ругаться. Нынешние школы нуждаются в присмотре со стороны родителей, ибо от женских коллективов ничего хорошего ждать не приходится, и от вышестоящих инстанций, где вот такие Оксаночки в эротических колготках сидят в больших кабинетах – тоже.

Мне непонятна позиция нашей власти.
Самые важные люди у нас – учителя;, врачи и военные. Статус военных у нас повысили, а учителя; и врачи просто втоптаны в грязь. С какою целью вот это последнее было проделано? Да ещё и столь тщательно! Кто отдал приказ об этом? Ведь это же не просто так – чей-то недосмотр, чьё-то разгильдяйство! Была поставлена чёткая задача по разгрому школьного образования и медицинского обслуживания, и эта задача выполнялась!
При этом Премьер-министр говорит, что нам, для полного счастья, нужно поднять на небывалую высоту статус бизнесмена.
А учителя; и врачи – с ними как быть? Он что – забыл про них? Я предлагаю отменить преступный приказ и вспомнить об учителях и врачах! Бизнесмены же и сами прекрасно поднимут свой престиж: наймут какого-нибудь подыхающего с голоду литератора, вроде меня, и скажут ему: а ну-ка напиши мне книгу про то, какой я великий! Я ведь уже писал брехливые биографии за кусок хлеба, и другие напишут. Не нужно за них беспокоиться – они не пропадут!

Помню, смотрел много лет тому назад какой-то фильм про Максима Горького. Горький, по ходу действия, является к Сталину и начинает тому жаловаться на тяжёлую жизнь современных учителей: они просто бедствуют!
Сталин удивлён. Он не знал. Спрашивает: и что, по вашему мнению, следует сделать?
Горький говорит: повысить зарплату учителям хотя бы в полтора раза.
Сталин подходит к телефону и куда-то звонит. Приказывает: повысить зарплату учителям в три раза! На другом конце провода ему кто-то возражает, но он твёрдо приказывает: повысить и никаких разговоров! И бросает трубку.
Горький только что не падает в обморок от изумления…
Вот и я впадаю в транс… В духе Булгакова, который мечтал встретиться со Сталиным и, подружившись с ним, проводить время в дружеских беседах где-нибудь у камина – вот так же и я начинаю фантазировать.
Вот я являюсь на приём к Президенту и говорю: наши учителя бедствуют, и дела в школе очень плохи.
Президент, выплывая из дымки, спрашивает меня:
– И что же нужно сделать, по вашему мнению, Владимир Юрьевич?
А я отвечаю:
– Повысьте мне пенсию, господин Президент. Я хочу сидеть дома и работать со своими этимологическими словарями – русского языка и латинского и не думать о куске хлеба, работая учителем. Ведь я живу просто в нищете!..
А Президент прерывает меня нетерпеливо:
– Это вы для себя хотите что-то получить. А что бы вы хотели, чтобы было сделано для российской школы, для учителей?
А я ему и говорю – этак устало:
– Да вы же умный и знаете всё без меня!
А президент:
– Я-то, может быть, и знаю, но вы всё-таки скажите!
И я говорю:
– ЕГЭ нужно немедленно отменить, господин Президент, и провести расследование по поводу зачинщиков этой диверсии.
Президент оглядывается назад – в туман у него за спиною   и говорит в ту сторону:
– А вы там записывайте, записывайте!
Туман на секунду развеивается, и я вижу за спиною Президента каких-то людей – записывающих и кивающих. И я говорю дальше:
– Ювенальную инквизицию – запретить, а виновных – пересажать.
– По десятке будем давать или по четвертаку? – спрашивает Президент.
Я вздыхаю и мечтательным голосом говорю:
– Всё-таки, для их же счастья, пострелять их было бы желательнее.
– Почему? – удивляется Президент.
– Так ведь если их вовремя не пострелять, то народ будет их просто зубами рвать на части и вешать на фонарных столбах вместе с гомиками и педофилами. Для их же блага – к стенке и из пулемёта!
И я затем продолжаю:
– Прокуратура должна заняться Высшею школою экономики и пролить свет на таинственную программу «Одарённые дети»!..
– Допустим, что так, – задумчиво говорит Президент.
– Надо бы привлечь в российские школы большое количество мужчин – дать им воинские звания и особые полномочия. Командовать школьным образованием должны мужчины, а не женщины. Давайте возьмём всё лучшее от дореволюционных гимназий!
– Вы там записывайте! – повторяет Президент, оглядываясь назад в туман.
– И ещё! Нужно уничтожить истерическую отчётность. Слова МОНИТОРИНГ и РЕЙТИНГ запретить особым президентским указом и за их употребление – расстреливать на месте! И вообще: нужно жестоко наказывать за бюрократизм!
Президент говорит мне с горечью:
– Помнится, во время нашей прошлой беседы вы утверждали, что терпеть не можете Сталина…
– Это так и есть!
– А сами только и говорите: расстрелять, перестрелять.
– Да это у меня такой мрачный юмор!
– Ну, у вас и шуточки, Владимир Юрьевич!
– Мечты, мечты!.. Уже и пошутить нельзя, что ли? Дожили!
– Вы всё сказали?
– Нет. Нужно сделать обязательным только восьмилетнее образование. Воссоздать разрушенную систему ремесленных училищ и техникумов. Надо срочно спасать сельские школы, которые находятся на грани исчезновения!..
Президент кивает, кивает… А я продолжаю:
– Мой маленький сын на следующий год идёт в первый класс, и его там ожидает программа преподавания под названием «Перспективная начальная школа». Её составили вредители и разрушители. А хорошая учебная программа для малышей «Школа России», по какой-то непонятной причине, осмеяна, оплёвана и почти полностью выдавлена из наших школ! Ведь это самый настоящий информационный терроризм!
Президент кивает, кивает…
– Ещё нужно немедленно запретить преступную болонскую систему, а виновных в этой диверсии поувольнять с волчьими билетами – это как минимум!..
Но президент уже начинает растворяться в воздухе, и я кричу ему вдогонку:
– Не забудьте ещё повысить зарплату учителям!!!

И тут я окончательно прихожу в себя, отгоняю прочь фантазии и с ужасом думаю: «Вот-вот начнётся война или длительное противостояние с Окружающим нас враждебным миром. До высоких инстанций не достучишься, но я – что смог, то и сделал: вот эту книгу написал, а кто уж там её прочтёт и будет ли от этого какая-то польза для Отечества – так на то Воля Божья».

Впрочем, я завершаю свои мятежные записки. Сделал всё, что мог.
Автор – Полуботко Владимир Юрьевич.

 


Рецензии