молчать и смотреть

Сегодня Олесю Зарубину взял за руку Антон Калугин.
Она лежала на скрипучем матрасе, обжимая фотографию своей главной зависимости. Вся эта белиберда, вроде школьных дискотек, была не для неё. Для неё была учёба, скучные уроки и зубрёжка. А по ту сторону был он. Даже здесь она слышала его запах, крепкого забугорского одеколона. Всё его существо представляло собой пылающее чернилью небо, поглотившее её полностью. Всю. Без остатка. На часах седативные 4:20, а Леся лежит и пялится в потолок красными глазами, потому что потратила последнюю причину закрыть их.
— Лесь, дай мне руку, чтобы не упасть, — его голос, глубокий и бархатный, проникал всё глубже в её сознание. Стальные спицы эндорфина вонзились прочно в кожу, не собираясь покидать девичье нутро. Оно изнывало от робко признаваемых ею желаний.
Безмерная тоска охватила её от того, что она не может дотронуться вживую до своей мечты. Поражение тому, что пожар без спичек разгорался всё рьяней. Весна в душе проделала чёрную незашиваемую дыру.
Удобная позиция жаловаться на судьбу и даже не пытаться что-то изменить, будто это и не твоя жизнь вовсе.
— У меня нет причин жить, — её полутона меркли в сравнение с его вязкой темнотой.
Эта весна её разбила.

***

— Ты не поможешь?
Он как властелин калек. Третий сорт, а не мир.
— Конечно, а что случилось? — удивилась Олеся тому, что с ней заговорил представитель параллельной реальности.
С ним её связывало не более, чем общее учебное заведение. Но помочь она, конечно, хотела всем и каждому. Моральным уродам — в первую очередь.
— Лесь, моя девушка сказала, что любви не существует.
Почему парень, по которому сохла вся школа, включая училок, плакался ей о неудачах в общении со своей зазнобой, было невдомёк.
— Она считает, что я омерзителен. Мысленно или на фото, меня одолевает чувство вины за то, что я такая мерзота. Все мои жесты, эмоции, ужимки — сплошная ошибка природы! Я омерзителен ей в своём самоедстве, как самое дно, абсолютное зло... Я хочу, чтобы это кто-то оспорил, даже это уже отвратительно. Только приглядись, ведь действительно, я — омерзителен.
— Антон... Ты чего? — начала было оспаривать по его просьбе Олеся устойчивое мнение. — Это вовсе не так. Ты очень добрый и весёлый. Ты прекрасный человек...
Лесино лицо залилось приторно-розовой краской. Полоска губ Антона на секунду подёрнулась в наглой ухмылке, тут же им подавляемой.
— Слишком щедро с твоей стороны рассыпаться в подобных комплиментах в мой адрес. Я правда не заслуживаю даже внимания такой, как ты. Я недостоин.
Антон театрально отвёл взляд в сторону, оставляя изголодавшееся по сердечным мукам сердце Олеси заходиться в нежном трепете. Так её ещё никто не возвышал.
Она верила в глупую теорию о том, что Бог любил Сатану.
— У меня сегодня день рождения, никто не придёт меня поздравить... — продолжил он с грустной как у собаки миной.
— Правда? — на полном серьёзе охала девушка. Вот это чёрная полоса у человека!
— Да, — тоскливо протянул Антон. — Но я резко перестал быть всем нужным. Никто меня не понимает. Дома родители свои проблемы выплёскивают на меня, здесь одни лицемеры, кругом фальш и обман. Никому нельзя верить. Понимаешь, Лесь?
В его голосе было столько надежды, столько боли и отчаяния, что не проникнуться было невозможно. Такому только Оскара.
— Антон, я даже не знаю... Чем я могу тебе помочь?
Глаза Антоши вспыхнули не по-детски. Только железная выдержка позволяла сохранять ему «облико морале».
— Приходи ко мне сегодня, — нарочито вежливо и неловко попросил он.
Она была слишком доверчивой.
— Пожалуйста, я умоляю, Леся.
Сказав это, Антон спустился перед ней на колени и принялся всерьёз вымаливать у неё согласие. Девушка мигом оторопела, пятясь на проходящих мимо школьников. Те в шоке шарахались от странного поведения первого красавца школы. Олесе казалось, что Антон ополоумел от одиночества.
На самом деле внутри он ликовал. Он почти что победил добродетель.
— Не знаю, Антон... — мялась она. — Мне домой надо, к бабушке...
— Я повешусь, если ты не придёшь!
А это уже был аргумент.
— Даже не вздумай!
— Я внутри умер, мне так тяжело!
— Ладно, я приду, только встань, а то люди смотрят... — засмущалась Олеся.
Его это так забавляло, как лучшая комедия, только бесплатно.
— Жду тебя в восемь, — резко сменил тон Антон, моментально вскочив на ноги.
Он ушёл так же молниеносно, как и появился. Она сверлила его взглядом, пока была возможность видеть мужчину своей мечты. Преданный взгляд Антона заключал в себе целую вселенную для неё. Всё существо Калугина казалось ей солнцем, способным выжечь даже мел её кожи. Он ей давно нравился, как и всем, но они были настолько разного поля ягоды, что ходячая картинка казалась ей недостижимой нирваной. Оказывается, очень даже достижимой. Олеся не могла поверить своему счастью — её любовь с начальной школы сам с опустевшими глазами умолял о встрече.
Бесконечный поток мыслей прервал более привычный и земной для её общества человек.
— Лесь, не связывайся с этим козлом, — недовольно бросил Костя, ещё издали завидев Калугина около его непорочной лучшей подруги. — Он обманывает тебя. Ищет наивную жертву для своих похотливых игрулек. Ты не такая, Олеся. Почему ты никак не хочешь этого понять?
— А почему ты всё ещё не можешь перестать решать за меня? — даже для себя непривычно огрызнулась она. — Почему ты так категоричен к Антону, что он тебе сделал?
— Зря ты за него заступаешься... Он абсолютно гнилой. Богатенький мажор, считающий, что ему можно всё. У него нет совести. Он же сейчас с Ритой Королёвой шуры-муры крутит, а зазывает к себе тебя. Не странно ли это?
— Мало ли, что у них там с Ритой... — упорно открещивалась Олеся, но уже более неуверенно.
— Твоя слепая любовь к нему не даёт тебе соображать. Он просто разводит таких, как ты, и бросает на произвол.
— А какая я по-твоему?
— Наивная. Зря ты веришь всем подряд. Не так любят...
— Так говоришь, будто сам знаешь, — рассмеялась ему в лицо она.
Костя разочарованно посмотрел ей в глаза. Его так ломало от полного нежелания Леси замечать такие не завуалированные аллегориями чувства, что оставалось только гореть в них как хрупкий лист и ждать, пока его части растащит во все стороны ветер угнетения. Эта ****ная ситуация превращала неосознанно растоптанные Лесей попытки признаться в любви в гробики для нервных клеток. В этом плане они очень даже понимали друг друга, но молча.
— Это всё, Кость? — совершенно равнодушно спросила Олеся, стараясь быстрее свернуть с этой темы.
— Да, — ответил парень и, понуро опустив плечи, сел рядом.
С ней рядом находиться — как под дулом пистолета. Только с двадцать первой сигаретой становилось легче. И эти сны, сны на него давили как компрессор. Он был слишком впечатлительным мальчиком. Ему, может, и хотелось бы стать решительней, чтобы открыто заявить о своих искренних намерениях по отношению к давней подруге, и Антонов всяких посылать подальше, чтобы они не смели трогать только ему предназначенную оранжерейную розу. Но нет. Жизнь распорядилась иначе.
Терпеть, пока о него вытрут ноги все, кому не лень. Даже любимый человек.
— Не смотри на Антона, Рит, он безалаберный имбецил, — язвительным тоном комментировал поведение этой псевдопародии Стас, стоя со своей шайкой-лейкой у входа на чердак школы. — Как думаешь, придёт Зарубина или нет? — нервно закурил он. Скользкая усмешка не сползала с его рта. — А, Калугин?
— Косарь ставлю, — непринуждённо отозвался Антон, прожигая дыру в стене.
— Что-то радости не вижу, — всё больше задевал его Зацепин. — Передумал, что ли? Поджилки затряслись?
— Нет. Просто я хотя бы могу контролировать свой сперматоксикоз, Стасян, — оскалился Антон. — Вечером поглядим, у кого на самом деле кишка тонка.
Стасу стало резко скучно жить, но тут же на глаза ему попалось свежее, ещё нетронутое мясцо — Олеся Зарубина. Красавица-отличница, но недотрога. Её слабость к Калугину он заприметил абсолютно случайно. Она просто слюни по нему пускала, пока Антошка не видел. Это не ушло из виду внимательного Зацепина, который понял, как можно вить верёвки из порядочной девочки Леси. Он давно на неё глаз положил.
— Сдалось вам всё это, ребят? — устало протянула рыжая красотка Рита, местная давалка.
— Что-то ты Королёва сегодня вообще не возбудила.
Стас со всей силы шлёпнул её по увесистой корме, отчего Рита аж задрыгала на месте.
— Достал со своими шутками, придурок! — обозлённо рявкнула она на Стасика, но тут же сменила гнев на милость. — Ну, что, малыш? Вечером интересная туса намечается? — нежно поглаживала она плечо Антона.
— Да, наш генератор идей спит и видит скачущую на его члене Олеську Зарубину.
— Хм, больно надо вам эту стерву фригидную...
— Родная, из своего глаза бревно вытащи, будь добра, — нарочито вежливо предложил ей Зацепин. — Представь, какая прелесть: твой парень лишит девственности главную святошу школы.
— У вас глупые шутки, — нахмурилась она, но тут же улыбнулась во все тридцать два. — Хотя, она этого заслужила. Нечего вечно выпендриваться и строить из себя идеальную!
— То-то же, — потушил окурок о перило Стас. — Её проучить надо, как следует. Чтоб не зазнавалась.
— Согласна, — беспочвенно злорадствовала Королёва. — Честь её даже косаря не стоит.
— Стоит, ещё как, — тут уж в пользу дефлорации Леси решил вступиться герой её детских грёз.
А вот это Рите явно не пришлось по вкусу. Она больше прежнего возненавидела это бельмо в глазу, эту тупую Зарубину, которая так понравилась её парню. Ей даже приходится быть его консультатом в новых любовных утехах, лишь бы он и её отымел по доброте душевной. Короче, любила без памяти и жить без него, мудака, не могла, вот настолько.

***

Никакой романтики.
— А ты смотри-ка, Зарубина причалила, — присвистнул Стас, облоктившись на косяк с бутылкой.
— Сейчас будет шоу, — противно хихикнула Рита. Ей было так приятно наблюдать за Лесиной реакцией, когда та увидела, что дом Антона полон всяких алкоголиков и тунеядцев. И это несмотря на то, что он ****ел как Троцкий про отсутствие друзей. Жалкое зрелище.
— Ты же говорил, что никто не придёт...
— А их и не приглашали, — полупьяно процедил Калугин. — Они сами захотели. Настоящие друзья!
— И Рита, я смотрю, тоже здесь.
— Олесь, ну, Олесь, — нарочито ровным тоном позвал её Антон. — Стой, Лесь, не уходи.
Он взял её за руку и чересчур настойчивыми движениями водил по ней пальцами, как по первой в своей жизни собственности. Олеся оторопела. Она видела в этом какой-то скрытый смысл и искреннее, абсолютно невинное желание быть с ней. Любить, оберегать, ценить... Всё это было не о прожжённом сердцееде Калугине. И в глубине души, в самых её закромах Олеся это понимала. Но знать упорно не хотела.
— Останься со мной, — кончики шершавых подушечек бережно прошлись по мягкой бледной коже. — Я люблю тебя.
— А как же Рита? — нахмурилась девушка, но не отвела лица от серых глаз.
— А что Рита? Рите сейчас хорошо, она со Стасом. А мне хорошо с тобой.
— Ты любишь меня?
— Очень. Больше своей печени.
— Смешно.
— Обхохочешься просто.
— Ой, Леся, Леся, Леся, — пропел ей в щёку пьяный Антон, раздеваясь. — Душа моя, «свет моей жизни, огонь моих чресел»...
— Что происходит? — уже настороженно проговорила она.
Олеся пыталась оттолкнуть от себя парня, который начал стягивать ремень с полуголого торса.
— Сейчас узнаешь, — поймав её сзади за содрогавшиеся плечики, шикнул Стас. — Ох, ну и весёлая же ночка будет сегодня!
Парни, словно в немом сговоре, взяли тело девушки за руки и ноги. Олеся повисла в воздухе, не в силах им противостоять.
— Отпустите меня! — закричала она, выгибаясь, чем ещё больше раззадоривала их.
— Антон, я думала, что ты любишь меня... — со слезами на глазах пробормотала наивная Леся. Это была её последняя надежда.
— Сейчас я покажу тебе — насколько, — сломал её чаяния вдребезги парень.
Стас стянул с неё трусы из-под короткой юбчонки, Антоша же оставил нагим верх, открыв таким образом вид на обнажённую грудь.
— Не-ет, пожалуйста, не надо, прошу вас!
— Твой черёд умолять меня, Лесечка, — злорадно ухмыльнулся Антон и впился в её губы жадно и резко, как животное, которое пытается отгрызть полчелюсти своей жертве.
— Оставьте меня в покое, мрази! — всё не унималась девушка, чувствуя обжигающие кожу шеи поцелуи Стаса.
— Я ж тебе сразу сказал, что я — мерзота, — практически безэмоционально добавил Калугин, без прилюдий проникая в лоно девичьего тела. На всю комнату раздался душераздирающий крик, полный адовой боли. Горючие слёзы застыли в уголках красивых глаз. Крики, вопли, стоны и потный механический секс, который Рита без всякой жалости записывала на плёнку длились будто бы без конца. Все действия происходили как по накатанной, раз за разом повторяя свою очередность. Ко второму часу Олеся лежала уже практически безжизненно, поэтому они вставляли ей как в песок. Стас успел накачать её чем-то вроде герыча, вместе они споили беспрекословной девушке пару литров водки с примесью ацетона и лака для волос, от чего у той глаза из орбит повылезали.
Вдруг в дверь раздался звонок, все в квартире резко встрепенулись от неожиданности. Одна Олеся лежала трупом, так и не шелохнувшись. Рита осторожно подошла к дверному глазку, разведать обстановку, а потом тут же со смехом открыла входную дверь.
— Ты что творишь, дура!? — взвинченно заорал на неё Стас. — Тебе кто сказал дверь открывать кому ни попадя! — быстро натягивая на себя штаны, добавил он.
— Да не ссы ты, Зацепин, — фыркнула ему в ответ Рита. — Это Ромочка Исаев пожаловал, зелёные, твои кровные, отдать пришёл!
Ромочка был последним чмырём в их классе, соседом по парте Олеси. Даже такой никчёмный и слабый недоносок считал, что имеет право «видать виды» на девушку без сознания.
Рома в полнейшем шоке остановился в проходе, глядя на раскоряченное на кровати тело его одноклассницы. Та вся была в синяках и ссадинах, которые получала за непослушание от своих новых «хозяев». Бёдра чудовищно измазаны кровью от неосторожных движений. Но самое главное, что пугало и наводило ужас — полная апатия со стороны девушки, с которой сотворили такое.
— Это, что... Олеся там лежит? — ошарашенно промямлил Исаев, ткнув пальцем в полумёртвое нечто.
— Нет, ****ь, мать Тереза, — с отвращением сплюнул Стас. Леся перестала иметь для него какой-либо интерес. — **** её частенько по выходным.
— Что, с-серьёзно? — чуть не выронил очки из трясущихся рук Рома.
— Ты дебил, что ли, Исаев? — отвесила ему подзатыльник Рита. — Зарубину тут отъебли они. Если скажешь кому-то — не жилец ты. Понял?!
— Д-да, п-п-понял, — загнанно пропищал он, как главный страдалец.
— Ну, вот и молодец, — сменил тон Стас на отцовский. — Пятнадцать минут тебе дадим, чтоб поразвлекался. А то так до гроба девственником и останешься.
Тот, не долго думая, стянул с себя портки с дозволения «папочки» и прыгнул в койку к всё ещё находившейся в отключке Олесе.
— Я так д-давно мечтал об этом, м-милая, — прошепелявил Рома, хрюкая время от времени от соплей. Вопроса о том, чтобы не присоединяться к оргии даже не вставало. А Стасу только этого и надо было — чтобы все в одной лодке плюхались.
— О да, детка, да! — двигаясь в ней без остановки минуты три, повторял сам за собой Рома.
— Фу, как это отвратительно, — демонстратвно изображала рвотный рефлекс Рита, направляя указательный палец на свою глотку.
— Дай мальчику расслабиться, а то он только и может, что гашиш у меня клянчить. Не у мамаши же под юбкой он будет девок нагибать, если вообще будет...
Протяжный звук телефонной трубки раздался резко и без предупреждений, как-то вмиг тишина стала оглушительной. Отец Антона должен был явиться с минуты на минуту. Тот явно не рассчитывал застать на своей кровати оттянутую тремя парнями девку. Зачуханные рожи каждого вдруг перекосило от самой мысли быть пойманными за своим грязным делом.
— Её не должны здесь видеть! Отец меня убьёт! — испуганно взвизгнул Антон не находя себе места.
— Раньше надо было думать Калугин! — заверещала Рита. — Сначала присунул, а потом начинаешь думать о последствиях... Все вы, мужики, одинаковые!
— Закрой рот, шалава, пока я его тебе не занял, поняла! — влепил ей затрещину Стас. — Помогать сейчас будешь тащить её в кусты.
— Я не пойду, — затюканно выдавил Рома. — Мне не нужны проблемы...
— Да что ты, ****ь?! Проблемы не нужны, значит? Когда полуобморочной Зарубиной вставлял, не беспокоился ведь, да?
— Так, хватит, устроили тут балаган. Возьмите уже себя в руки.
Все трое посмотрели на Антона как на главного координатора идей. Они всё ждали, что он объяснит им прикладное применение магии левитации.
— Так, это второй этаж, внизу ракитник растёт густо, надо тело скинуть туда. Мол, сама выкинулась, если что.
— Ну гений ты после этого или нет, Калугин! — от безнадёги закатила глаза Рита.
— Она вообще дышит, не? — без явного интереса спросил Стас. — Эй, Ромео недоделанный, — обратился он к Ромочке. — Жива-нет Зарубина? Или ты труп там трахал, некрофил грёбаный...
— Рит, сходи, проверь, — махнул рукой в сторону комнаты Антон. — Если дышит, придуши её подушкой или ножом горло перережь.
Договорив, парень всучил ей в кулак лезвие и отправил в комнату.
Рите было страшновато им перечить, ибо понимала она, что с ней в одночасье могут поступить точно так же. Но даже тогда Королёва предпочитала винить этот «дерьма кусок», а не своих приятелей.
— Я смотрю тебе очень весело, да, шаболда ты клёпанная? — разъярённо сверкнула глазами Рита.
— Сейчас я так тебя разукрашу, мать родная не узнает! — презрительно прошипела она, превратив Олесино лицо в кровавое месиво. — Вот теперь тебе самое место на помойке. Никто уж подобрать не захочет, сука. С такой-то рожей!
Не став проверять Олесю на жизнеспособность, Рита вышла с вполне довольным видом.
— Не, там уж ушивать нечего. Скидываем.
В четвером они взяли Олесю за обмякшие конечности, чуть ли не чувствуя, как «труп» уже начал холодеть.
— Ты у неё что с хлебальником-то натворила? — оробело спросил Антон. Кожа вокруг рта и шеи была исполосована вдоль и поперёк, из них хлестали карминово-красные струи крови.
— А тебе одному, что ли, играться с её телом можно? — нагло ответила рыжая. — Подправила чутка, улыбочку ей нарисовала!
— Ладно, плевать теперь, — подавленно ответил Калугин, всё же с некой жалостью глядя на когда-то миловидные черты лица.
Олесю рывком швырнули с балкона на задний двор.
Послышался треск сломавшихся веток и сырой после дождя травы.
На дворе стояла ночь, голоса постепенно смолкали. Утянутое пылью весеннее небо пылало остатками алой зари. Красные облака летели навстречу своей долгожданной смерти. Отовсюду слышался запах свежей сирени, только-только распустившейся. Он поглощал тошнотворную гниль и смрад пота, гари, дыма и крови «города бесов».
Вода, грязнее черни, стекала из водосточных труб. Её капли попадали на промозглые пальцы почти бездыханной Олеси. Предрассветная мгла поглощала её изуродованное тело, скрывая от посторонних глаз. Окурки с верхних этажей падали ей на лицо, будто звёзды с неба.
Разве может быть миг прекраснее, чем застыть между правдой и придуманной сказкой в воспалённом мозгу? Между добром и злом, миром и крахом, отдаваясь пламени, тлеть на рассвете, умирая раз за разом. Ещё не кошенная трава стала колыбелью, кровь вместе с соком по корням бежала в никуда. Даже смерть отпряла назад, поцеловав холодным ртом. Под опалёнными краями небес ростки молодые пытались затягивать страшные раны, но всё бестолку.
Когда ты умираешь, все твои проблемы уходят, остается лишь одна — назад пути нет.

***

Олесю с утра пораньше обнаружил дворник, долго не решавшийся набрать номер «скорой». Проблем не хотелось, вдруг на него обвинения повесят! Вот из-за таких ссыкунов она бы могла проваляться там ещё целое лето, ей просто повезло, что рядом проходили люди. Уж в толпе как-то стыдновато зажать булки и бездейственно пялиться на изнасилованную школьницу в кустах.
Под капельницей она провела больше двух суток. Еле откачали. Убитая горем мать места себе не находила. Она ещё не знала, что всех тех, кто сотворил с её дочерью незаслуженное линчевание, ждёт безнаказанное существование.
Трудно описать, что может чувствовать человек, оказавшийся на месте Леси. Пустота. Злость. Отчаяние. Нахождение на грани срыва. Но этого всё мало.
Вы когда-нибудь замечали, что мы боимся не любить, а момента, когда всё закончится? Мы боимся, что нам будет больно.
Каково это быть брошенной, любимым преданной? Дело даже не в том, что он человеком не был. Она ненавидела его пламенно за то, что сама же открылась ему. Как можно так довериться кому-то, чтоб потом сгореть заживо в этих чувствах? Осколки чуткого сердца, загнанного в угол болью, уже не склеишь. Так всё это и происходит, так люди теряют интерес к жизни. Они не верят, что есть избавление, что можно такое сильное потрясение можно пережить. Правильно думают, избавления нет. Есть только силы на то, чтобы встать и двигаться дальше, невзирая на прошлое. Оно вредит нашему здоровью, когда мы пытаемся найти от него панацею. А её попросту нет! Мучительное существование, полное психологических страданий и боли — закономерный исход травм подобного масштаба. Независимо от пола и положения в обществе. Всё так, всё так. Мы варимся в этом, тут уж ничего не попишешь. Это просто нужно пережить. Дотерпеть эту ситуацию до победного конца.
Но что ей нужно было победить? Где она проиграла? Жизнь — это игра? Просто время не лечит, людей лечат другие люди. И что удерживает от того, чтобы кинуться в вечность? Ведь рядом такие же все — изувеченные. Жить вопреки, быть помехой в идеальном мире. Когда внутри не осталось уже человека.
— Костя, я...
Завидев на пороге лучшего друга, который как нозойливая муха толдычил ей предостережения, стало так стыдно! И всё равно было на остальное. Травмировало только лишь угрызение посрамлённых чести и совести.
— Молчи, Олесь. Я прошу тебя, не говори ничего, — со слезами на глазах проговорил он и резко отвернулся. Костя не хотел плакать перед ней. У неё на это было больше прав. Но Олеся лишь еле улыбнулась ему. Уголки губ на изуродованном лице превращали когда-то милое наивное лицо в маску клоуна. Улыбка застыла на нём. Она отражала лишь прискорбный смех.
— Мы отомстим им, обещаю...
— Я сама пошла туда, — тихо сказала она словно в пустоту. — Думала, Антон меня и впрямь любит. Ритку ненавидит. Стас хороший, а мой сосед по парте имеет ко мне хоть каплю уважения. Я не часто ошибалась на уроках, я правда старалась. Не знаю, какой предмет я прогуляла, но это уже неважно. Сейчас мне плевать на всё. Я умереть хочу. Больше жизни. Мне невыносимо больно находиться в живых. Я не хочу всю жизнь потратить на месть, реабелитацию и прочую чепуху. Я хочу сдохнуть, понимаешь? У меня сил никаких больше нет! Я не вынесу более ни минуты здесь. Если ты отличаешься от остальных хоть чуть-чуть и я не ошибаюсь, то убей меня. Я прошу тебя. Умоляю, сделай это, потому что я так больше не могу, — сорвалась на глухой шёпот Олеся. Солёная вода текла по её щекам. Она тонула в ней. Костя в своей совести.
А что такое совесть? Сейчас он должен был убить Олесю Зарубину. Это был бы достойный финал. Мы его не выбираем, да. Это всё жизнь. Она делает за нас выбор. Мы к этому действу не имеем ровно никакого отношения.

***

Он очернил свою юность самой пошлой из мечт. А всё из-за неё. Сверху на него сыпалась снежная перхоть, и это в середине апреля. Норма для России.
Олеся повесилась два дня спустя на простыне в палате. Не выдержала давления со всех сторон на тонкую кожу висков. Вокруг черным-черно, на похоронах чёрные люди, живут свои чёрные жизни. Черепа с их чёрными мыслями, чёрными голосами. Чёрное же пламя поглотило белые кости Олеси. Красивые детали из мяса канули в лету, осталась только память. Её не выжжешь никаким огнём. Эмоциональная боль длится 13 минут, остальное — самовнушение. Костя так устал, что ему хотелось как можно быстрее оказаться рядом с любимой. Но он не мог. Оставалось ещё кое-что. Его глаза были закрыты, потому что цель лежала во тьме. Пока Костя был жив, у него оставалось миллион вариантов и выходов. Он уже выбрал свой.
Всё, что причиняет боль, нужно вытащить наружу и сжечь.
Когда кто-то умирает — это конец. Уходит его прошлое, настоящее и будущее. Исчезает всё, даже мечты. Даже если человек был доблестным бойцом, остаётся самое главное. Ведь главное — это люди. Родители, любимые, друзья. Все, кто был для него дорог. И все они образуют общность людей, которые хранят воспоминания о нём. Это единство любви, доверия и самопожертвования. Оно становится крепче и сильнее со временем. Это трудно объяснить, но мы все связаны и это очень важно для нас. Так устроена наша жизнь, всё ради высшей цели. Всё ради этого. Не будет трусостью отказаться от поставленной задачи. Трусостью будет не делать ничего. Костя был склонен к иному исходу.
То, что в наших сердцах было до дыр... Оно как Солнце, что светит на нашем пути. От него наша сила, без него не пройти. Непринятая любовь становится болью, а боль — это месть. Её ему хотелось подать не только холодной, но и хладнокровно.
У него не осталось ничего и даже сил для испуга.
Пора бы уже осознать, что люди по своей природе не в состоянии прийти ко всеобщему соглашению. Этот мир живёт лишь ненавистью.
Сильнейшая боль — это когда никто не нуждается в тебе.
Первым был Стас. Его он решил сжечь в собственной машине. Он трахал малолетку на заднем сидение, а Костя облил машину керосином, с остекленевшими глазами наблюдая, как тот задыхается в угаре. Получилось-таки раскусить «жжёный сахарок»... Костя видел, что он всё понял, но так и не признал своей ошибки. Хотя это уже не имеет значения. От этого их участь не изменится.
Умыв дымом глаза, Костя плакал на ухо шлюхе, что жить не может без одной особы. Перед этим он изувечил Риту так, что, завидев своё отражение в зеркале, прожжённое кислотой, упала замертво от сердечного приступа.
Рому Костя проучил, практически не напрягаясь: тот выжил из ума, выпав в окно с десятого этажа. Ему, якобы, померещилось там что-то. Наверное, жертвы, попавшие в рай. Ему и так ад при жизни был обеспечен. Теперь и после неё.
А на закуску он оставил всеми любимого Антона, который уже был готов, что и за ним придут.
— А теперь, ублюдок, — со звериным оскалом прошипел над самым ухом Антона он, — ты поплатишься за всё.
Методично, без единого лишнего движения Костя спустил штаны с привязанного. Свора собак растерзали живое беспомощное мясо по команде «фас». А он просто стоял. Молчал и смотрел. Как они, когда друг за дружкой издевались над Олесей. Как люди, которым плевать, которые бояться заступиться за страдания других.

***

«Обезглавить, обоссать и сжечь» — вот лейтмотив всего существования Кости-пиромана. Срочно понадобилось удобрить почву, задобрить растения натуральным удобрением. Он шёл делать, а не предполагать.
Он сидел на краю моста и рассуждал о бесконечно вечном. Он уже настолько преисполнился в своём познании, будто повидал на своём веку сто триллионов миллиард таких же планет как эта Земля. Ему давно всё стало ясно и понятно. В сокровенном блаженстве, вовлечённый во всё и во вся, Костя любовался мирозданием с высоты отнюдь не человеческой. Прискорбно было осознавать то, что могут творить и вытворять люди. И вся та значимость момента, пока он не станет воспоминанием... Хочется, наконец, освобиться, забыть взгляд, вернуть назад. Не забыл её. Так больно находить и терять, но он не сдавался. За улыбкой скрывалась обнажённая злоба. Она сломала его, разрушила, растоптала, залезла в душу, станцевала на костях Кости. Зависимость от неё убила его. А он убил всех остальных.
Лебединый балет на лестничной клетке, беспричинная агрессия. Государственный флаг реял над природными недрами. Живучий народ, с чугунными нервами, готовит прокисший борщ из собственных внутренностей. По мостовой пронеслась вся жизнь в сгоревшей Волге. Костя спалил все кассеты и плёнку с кадрами трагедии всей жизни Олеси. Для всех человек — для него тупая скотина, преступившая закон. Актёр театра без сцены, получивший опыт бесценный жизни без прикрас. Предрассветное солнце освещало его слегка помятое лицо с двухнедельной щетиной. Полурасстёгнутая белая рубашка как на свадьбу, вчера был выпускной. А он всё курит, курит, курит без конца. Время идёт, рядом горят разгрызанные на лоскуты части Антона.
— Олесь, наверху встретимся, — искренне рассмеялся Костя, задумчиво потерев подбородок. Улыбка как-то резко сползла с его лица. Слишком сильно захотелось утопить этот день.
Лучик света слепил ему глаза из-под кудрявых облаков. Хотелось развеяться по ветру вместе с пеплом его сигареты. На этом бы перестало болеть разлагавшееся изнутри тело. К горлу подкатывала желчь, он считал себя единственным живым среди мёртвых. Чёрный дым столбами шёл по маршруту к Богу над ним. Как пожухлый лист съёжился праведник. Всё потемнело. Костя жёг на бис. Дым садился на хвост, а он удирал из ненавистного благоухающего террариума. Скоро зеваки толпами повалят к нему, а его уже нет. Вжух — и нет! Ушёл на веки, согреваясь бензином.
Жизнь — это просто куча ***ни, которая просто случается.