Модест Мусоргский жизнь- загадка

Авторы Е. Митяшина и А. Смирнов

Так уж устроен процесс познания, что чем больше вникаешь в ту или иную проблему, тем больше возникает тайн и загадок. Жизнь Мусоргского… практически вся «на виду», «на людях», - и столько неясностей и непонятностей. Вот авторы и постарались обозначить и осмыслить хотя бы некоторые из них. Что получилось, получилось ли хоть что-то  – судить не нам. Фактические материалы, как и в предыдущем случае, взяты большей частью из монографии А.А.Орловой «Труды и дни М.П.Мусоргского», М, «Музгиз», 1963,704с. (специальной символикой в тексте настоящей статьи не отмечены) и из книги Р. Добровенского «Рыцарь бедный. Книга о Мусоргском», Рига, «Лиесма», 1986,703с., (отмечены символом [РД]); прочие источники информации оговорены в текстовой части.
 
Тайна 1: Сельцо Наумово – «ты чьих будешь?»

По-видимому, первая тайна в жизни композитора возникла задолго до его рождения. Авторам доводилось читать, что брак его родителей Петра Алексеевича и Юлии Ивановны был, своего рода, династическим: Петру Алексеевичу принадлежало село Карево, а Юлии Ивановне – расположенное неподалеку село Наумово. И что новое название, Карево - Наумово, именно так и образовалось. Известна и дата этого бракосочетания - 28.10.1828 года [РД]. Однако в выдержках из раздельного акта 1830 года, приведённых в блестящей (без всяких преувеличений) книге Р. Добровенского, числе сёл, принадлежащих Петру Мусоргскому (*волюция правописания фамилии выходит за рамки статьи, тем более что ничего существенного добавить нам нечего)  и его сестре Надежде, указано и село Наумово. Означает ли это, что село Наумово действительно являлось частью приданого Юлии Ивановны Чириковой? Очень похоже. Но тот же Р. Добровенский указывает, что семейство Чириковых было и небогатым, и многодетным, на основании чего предполагает, что Юлия Ивановна шла под венец чуть ли не бесприданницей. Правда, тут же говорит и о том, что это село было малой родиной Юлии Ивановны, что именно там она росла и воспитывалась.

Итак, цепочка рассуждений выглядит приблизительно так: семья Чириковых отдаёт в приданое за одной из дочерей (а там ещё 7 братьев и сестёр [РД]) село, где, вполне вероятно, само и проживает (*а где же расти и воспитываться детям, как не в месте постоянного проживания родителей?). После замужества эта дочь (документов не сохранилось, да и были ли они тогда необходимы?) отказывается от своих прав на это село, и оно переходит во владение мужа и золовки (*ну, муж ещё так – сяк, а причём здесь его сестра?). Данная цепочка представляется всё – таки отчасти натянутой. Но возможен и другой вариант: семейство Чириковых постоянно проживало (и воспитывало детей) в селе, юридически принадлежащем семье Мусоргских (что отнюдь не невозможно). Или третий: было два сельца Наумовых, принадлежащих разным помещикам (почему бы нет?). Досадно, что эта (надеемся) небольшая путаница так до сих пор толком не решена. Что ж, может быть, кто- нибудь, когда – нибудь…

Но в том же раздельном акте 1830 года указано, что Мусоргские являлись собственниками 10 тысяч десятин земли в Псковской губернии и 150 десятин – в Ярославской [РД]. Тогдашняя десятина была чуть меньше нынешних полутора гектаров. Можно ли считать небогатыми собственников чуть ли не 15 тысяч гектаров земли? Наверное, можно, поскольку в те времена состоятельность помещика определялась не размерами его земельных угодий, а количеством принадлежащих ему ревизских душ мужского пола. Этих душ у Мусоргских действительно было немного – ко времени крестьянской реформы 1861 года всего 193[РД]. Даже если приплюсовать приблизительно такое же количество неучитываемых тогдашней статистикой женщин, всё равно для 15 тысяч гектаров вроде бы маловато. Тем не менее, стартовых оснований для грядущей нищеты Модеста Мусоргского не было никаких. По – видимому, здесь дело заключается в организации системы рационального землепользования, и справиться с этой задачей брату композитора Филарету Петровичу, судя по всему, явно не удалось.
Тайна 2: Даргомыжский – Мусоргский: любовь с первого взгляда или…?
«Даргомыжский сразу оценил… блестящие музыкальные способности Мусоргского… и тут же сблизился с ним». Эта фраза, столь хорошо знакомая по учебникам для детских музыкальных школ, превратилась ныне в избитую азбучную истину и вызывает у музыкантов гораздо меньше вопросов, чем та, что «Волга впадает в Каспийское море». Да и может ли быть иначе? Разве есть у Основоположника русского музыкального реализма право «не оценить» (или «оценить, но не сразу») своего самого талантливого Продолжателя и не «сблизиться» с ним (или «сблизиться, но не тут же»)? Имел ли право Иоанн Креститель «не заметить» (или «заметить, но не сразу») какого-то Иешуа из Назарета, окрещённого им в числе многих прочих?

Тем не менее… Эта фраза написана В.В.Стасовым в очерке «Модест Петрович Мусоргский», опубликованном летом 1881 года, после смерти и Даргомыжского, и самого Мусоргского, когда ни подтвердить, ни опровергнуть Стасова ни тот, ни другой уже не могли. Р.Добровенский сообщает, что в переписке Даргомыжского времён начала его знакомства с Мусоргским, фамилия последнего не упомянута ни разу. Дополним: во всей дошедшей до нас переписке Даргомыжского эта фамилия отсутствует. Действительно, насколько сочнее, красочнее и убедительнее стасовской оказалась бы фраза самого Даргомыжского (личность корреспондента значения не имеет), к примеру, такая: «Да, стал бывать у меня некто Мусорский (или Мусоргский), молоденький офицер Преображенского полка. Ну, доложу, талант истинный». Но ничего похожего в учебниках истории музыки нет, совсем нет. А если бы что-либо подобное в переписке Даргомыжского всё-таки оказалось, то, конечно же, оказалось бы и в учебниках, и в официальных биографиях. Да и самому Мусоргскому суждено было оценить истинное значение Даргомыжского гораздо  позже – только лишь через 10 лет… Наверное, так тоже бывает.

Так что даже к этой фразе Стасова (как и ко многим другим) следует отнестись с предельной степенью осторожности.


Тайна 3: Певческий голос Мусоргского – недурной баритон или …?

Для начала внесём необходимую ясность в вопрос о певческом голосе Кюи. Р.Добровенский, основываясь на фразе самого Мусоргского («Кочкарёв сочинён специально для Вас, мой дорогой»…) [РД], задаётся вопросом – означает ли это, что у Кюи был тенор? Ответим чётко: «Да, означает». И сошлёмся на книгу воспоминаний Шаляпина [Шаляпин Ф.И. Страницы из моей жизни – М., «Книжная палата», 1990, – 464с.], где описывается исполнение «Серенады четырёх кавалеров одной даме» Бородина, причём Римский – Корсаков пел второго баса, сам Шаляпин – первого, Феликс Блуменфельд – первого тенора, а Кюи – второго. Вполне достаточно для того, чтобы вопросительный знак уверенно заменить знаком восклицательным.

Что же касается певческого голоса самого Мусоргского, то тут авторы статьи весьма откровенно спасовали. Поэтому мы просто свели воедино всю информацию от людей, слышавших пение композитора, и расположили её в хронологическом порядке.

Итак:

1859 год. «У него был хороший голос». В.А.Крылов, драматург;
1862 год. «У него был недурной баритон». Н.А.Римский – Корсаков;
1865 год. «Мусоргский был …отличный певец (правда, уже спавший к тому времени с голоса)». Н.А.Римский – Корсаков;
1868 год. «Пение его нас восхитило. Небольшой, но приятный баритон…» Н.Н.Пургольд;
1868 год. «…Он  пел почти без голоса, но с замечательным выражением». А.Н.Пургольд;
1870 год. «Вечером Мусоргский много пел [почти без голоса], … и все его просто на руках носили». В.В.Стасов;
1872 год. «… Он был очень в голосе и хорошо пел». А.Н.Пургольд;
1872 год. «Модест, превосходно певший за все голоса…» Н.А.Римский – Корсаков;
1872 год. «Мусоргский от пенья… всю ночь харкал и плевал почти до утра». В.В.Стасов;
1872 год. «Голоса у него не было никакого». Ю.Ф.Платонова;
До 1873 года. [Мусоргский пел итальянские сопрановые арии в сопрановой октаве, а затем мощным басом запел Сусанина]. В.У. (псевдоним мемуариста);
1874 год. «…Мусоргский, … нельзя сказать, чтобы спел, скорее прохрипел фрагменты из своей оперы». И.С.Тургенев [РД];
1870 – е годы. «…Голосовые средства его были более чем плохие». Н.И.Компанейский;
1875 год. «Мусоргский пел арию Кончака … бесподобно». В.Д. Комарова – Стасова;
1876 год. «Мусоргский сам … пел свои романсы – божественно». В.В.Стасов;
1879 год. «Мусоргский исполнял «Блоху» …ещё лучше Шаляпина». А.А.Врубель, сестра художника.

Вот все письменные свидетельства, что оставили современники, слышавшие пение Мусоргского. Даже если авторами статьи что-то и пропущено, даже если будет обнаружено что-то ещё, вряд ли это сможет внести сколько-нибудь значимые изменения в уже сложившуюся картину (точнее – в её полное отсутствие).
Тайна 4: Первый срыв – осенью или …?

«В 1865 году, осенью [выделено нами - авторы] Мусоргский тяжело захворал. Подготовлялась ужасная болезнь»-, вспоминает Филарет Петрович Мусоргский. Далее следует название этой болезни на латинском языке – «белая горячка» [РД]. Не подвергая никакому сомнению сам факт, попробуем всё же нащупать ответ на вопрос: «когда – осенью или раньше?» Вопрос немаловажный – не для Мусоргского, не для нас (мы-то знаем, что тогда, похоже, всё утряслось), а для людей, которые сами защитить себя уже не могут. Продолжим цитирование Филарета Петровича: «…вследствие чего жена моя извлекла Модеста из «артели» и перетащила (сначала это было против его желания) брата к нам в семью». Лёгкий, но многозначительный кивок в сторону товарищей Мусоргского по «артели» (квартире), которая в литературе недалёкого прошлого чаще называлась «коммуной», здесь более чем очевиден. Наиболее значимым основанием для некоторых сомнений относительно осени являются слова Римского - Корсакова о том, что «осенью и зимой [1865 года] частенько собиралась…наша музыкальная компания». Думается, в любой «частенько собирающейся компании» не заметить симптоматику алкогольного психоза у одного из её непременных участников весьма проблематично. Тогда, стало быть, весна – лето? Но это автоматически снимает всякие подозрения со всех товарищей Мусоргского по квартире («коммуне», «артели»), так как до конца августа 1865 года (или до первых чисел сентября) его в Петербурге просто не было.

И всё было бы неплохо в этой версии (весна – лето), если бы не странный приказ по Инженерному департаменту №169 от 17 сентября 1865 года, в соответствии с которым титулярный советник Мусоргский получил отпуск. Значит, в конце августа или в самом начале сентября этот титулярный советник возвращается в Петербург (и приступает, надо думать, к исполнению своих служебных обязанностей), а уже 17 сентября ему вдруг предоставляется отпуск. Что может быть причиной этого, как не пресловутый «зелёный змий»?

Итак, не сходится ни так, ни эдак: «Осенью 1865 года я ничего не заметил»-, в режиме умолчания сообщает Римский – Корсаков (а если бы хоть что-нибудь заметил, то, разумеется, никакого умолчания не было бы); 17 сентября только что вернувшийся в Петербург чиновник отправляется в отпуск – говорится в приказе №169. Утешимся лишь тем, что данный вопрос, надеемся, давно уже перешёл в область чисто академическую (повторимся – тогда и на долгие 8 лет, кажется, обошлось) и тем, что очередная порция сомнений относительно причастности к этому товарищей Мусоргского по квартире (в дополнение к высказанным Р.Добровенским) всё – таки появилась.
               

Тайна 5: Зоологический антисемитизм Мусоргского – объективная реальность или…?

Да, да, то самое злосчастное письмо Мусоргского к Балакиреву от 26.01.1867 года. Всё, что написал композитор раньше, всё, что ему суждено будет написать позже, не имеет для определения его истинного политического статуса ровным счётом никакого значения, не так ли? Но позволим себе высказать некоторые сомнения и здесь.

Это письмо явилось ответом на письмо самого Балакирева, где тот сообщал о трудностях с постановкой «Руслана и Людмилы» в Праге, а относительно самого Мусоргского написал следующее: «Нелепый автор Ливийских и Миксолидийских драм   (*исключительно тонкий и деликатный намёк на сочиняемую в то время Мусоргским оперу «Саламбо» («Ливиец»)) просто и знать меня не хочет. Кроме его юродивой приписки в общем послании … я ничего от него не имею. Скажите ему, что это даже не по Карфагенски, и да простит ему сие великий Молох». Естественно, любой человек, душой болеющий за общее дело (а именно таким «общим делом» и явилась для участников кружка постановка «Руслана» в Праге), получив столь увесистую оплеуху, обязан забыть личные обиды и внести посильный вклад в это «общее дело». Каким образом? Хотя бы моральной поддержкой ответственного исполнителя путём морального же уничтожения его недругов. Мусоргский именно так и поступил, благо литературным талантом обделён не был.

Что касается «чешской» части этого письма, недоразумение выяснилось очень быстро: триумфальная премьера «Руслана» показала, что тогдашняя чешская музыкальная элита – вполне нормальные и адекватные люди, а сам Мусоргский через несколько месяцев …станет набрасывать темы для «Подебрада Чешского».
Ещё проще обстоит дело с фразами, которые практически все комментаторы считают антисемитскими. Слово «жиды» (а именно употребление этого слова и считается главным грехом Мусоргского) в те времена было столь же обиходным, как употребление слов «американцы», «папуасы» или «узбеки» сейчас. С таким же успехом можно при желании навесить ярлык ярого антисемита на Пушкина («проклятый жид, почтенный Соломон» в «Скупом рыцаре») или на Чехова («жид Мойсейка» в «Палате №6», «жидовский оркестр» в «Скрипке Ротшильда»). А про Гоголя и говорить нечего – один «Тарас Бульба» чего стоит. Разумеется, с учётом поправки на то, что творчество и частная переписка – это всё-таки разные «весовые категории». Кстати, некоторые вполне цивилизованные, по нынешним критериям, нации (с учётом особенностей их правописания и произношения) до сих пор именно так евреев и называют. Чем не пример «двойного стандарта»?
Мусоргский обладал удивительной способностью хвалить, ругая и бранить, хваля.

 Два примера из его переписки всё того же 1867 года:

«Вы, Корсинька, в Andante Вашей симфонии показали Вашу милую личность, в русской увертюре сказали «один Бог без греха», в «Сербской фантазии» показали, что писать можно и скоро и приятно, а в «Садке» заявите себя художником».
И то самое, «антисемитское»:

«Жиды подскакивают от своих родных, переходивших из рода в род, песней, глаза их разгораются честным, неденежным огнём, и паскудные их рожи исправляются, очеловечиваются». [РД]

Даже здесь трудно не разглядеть, что «корсинькова» цитата, при всей любезности и ласковости стиля больно уж напоминает самую суровую критику, а «антисемитская», при всей внешней бранчливости, поразительно смахивает на похвалу. Признаёмся честно – мы всё-таки предпочли бы (на несколько дней, т.е. до получения Корсаковым следующего письма от Мусоргского) оказаться «грязными жидом и жидовкой с паскудными рожами» из последней цитаты, чем милыми «Корсиньками» из предшествующей.

Но главным приоритетом является всё-таки не личная переписка, а творчество. Поэтому позволим себе провести нехитрую арифметическую операцию, а именно: сложить мысленно ноты, написанные Мусоргским на семитскую тематику («Иисус Навин», «Царь Саул» «Поражение Сеннахериба», «Я цветок полевой», «Самуил Гольденберг и Шмуль», извините, если что запамятовали), а затем разделить полученный результат на сумму всех дошедших до нас нот, написанным этим композитором. Назовём данное соотношение как-нибудь позвончее, например, «удельным весом семитской тематики в творчестве» и зададимся вопросом: а кто ещё из русских композиторов может по этому показателю сравниться с Мусоргским? Как ни странно, только Серов (за счёт «Юдифи», хотя много ли в ней собственно еврейской составляющей?) и в какой-то мере Шостакович. Назвать кого-либо из них антисемитом – себе дороже. Но и здесь возникают вопросы:

- случайно ли то, что «Поражение Сеннахериба» и «Я цветок полевой» созданы всё в том же 1867 году?

- пробудился бы такой интерес Шостаковича к еврейскому музыкальному фольклору, если бы не его великий предшественник?

- и главное: кого считать истинным юдофобом – Мусоргского или тех, кто ему этот грех приписывает?

Единственное, что смело можно поставить в упрёк Мусоргскому, так это то, что… Лучше предоставить слово ему самому. Одесса, лето 1879 года: «…Был в двух синагогах на богослужении и пришёл в восторг (антисемит, посещающий иудейские богослужения и восторгающийся услышанным – можно ли представить большую нелепицу?). Запомнил крепко две израильские темы: одну кантора, другую – хорового клира - последняя в унисон; не забуду их николи». И не забыл, можно не сомневаться. Вот только не записал. А самой жизни осталось, что называется, «комар чихнул»…

Тайна 6: Сексуальная ориентация Мусоргского – «нестандарт» или всё-таки …?

Оказывается, в некоторых случаях убедительно доказать состоятельность отстаиваемой точки зрения совсем несложно. Для этого необходимо всего лишь привести факты, эту точку зрения подтверждающие, а про остальные не упоминать вообще. В результате – и желаемое доказано, и прямой неправды нет.

Вот и Е. Иваницкая в журнале «Нева» №9, 2010, в статье «Биография как проблема» весьма откровенно использует этот метод для обоснования собственной концепции о «нестандартности» (*кавычки – дань модной ныне толерантности к известной проблеме)  сексуальной ориентации Мусоргского. Для начала она совершенно правильно указывает, что Н.П.Опочининой посвящён романс «Ночь», затем также совершенно верно утверждает, что почти каждое произведение Мусоргского кому-нибудь да посвящено. На основании этих (абсолютно достоверных) фактов делается вывод о незначительной роли женщин вообще и Н.П.Опочининой в особенности в жизни композитора.  Однако тот же автор (по незнанию или умышленно?) замалчивает довольно хорошо известный факт, что Надежде Петровне адресовано не одно, а двенадцать посвящений Мусоргского (10 личных + 2 коллективных - больше, чем кому бы то ни было). Уже одно это вдребезги разбивает любые утверждения о «незначительности» роли этой женщины в жизни музыканта.

Точно также, стремясь обосновать предположение о не только духовной близости Мусоргского и Голенищева-Кутузова, Е.Иваницкая приводит текст записки Мусоргского от 31.10.1875г., который приведём и мы.

«Голубушка ты, с больной ножкой, через весь двор прибыл ко мне, а тот же ряд я, с улицы по парадной поднялся, спросил о тебе: «только что ушли». Господи, что за напасти. После того, что ты с собою сделал, скажи, друг, что ты сделал со мною? Изнервничался я донельзя. Всё написанное правда. Дивлюсь, что ты мне не веришь. Друг, обнимаю тебя, утешь ответом, а то словно тьма нависла».

Согласимся с Е.Иваницкой в том, что данный текст вполне мог быть написан личностью «нестандартной», вот только… Не приводит (по незнанию или умышленно?) Е.Иваницкая текст одного из писем Мусоргского к Стасову [РД], а мы приведём:

«Если сильная, пылкая и любимая женщина сжимает крепко в своих объятиях
любимого ею человека, то, хотя и сознаётся насилие, но из объятий не хочется вырываться, потому что это насилие – «через край блаженство», потому что от этого насилия  «пышет полымем кровь молодецкая». Сравнения не стыжусь, как ни вертись, как ни кокетничай с правдой, тот, кто испытал любовь во всей её свободе и силе, тот жил и хорошо жил и помнит, что прекрасно жил, и не бросит тенью на былое блаженство».

Вообще-то определение сексуальной ориентации – дело врачей соответствующей специализации, а никак не музыкантов или литературоведов, но всё-таки трудно отделаться от ощущения, что последнюю выдержку мог написать только весьма откровенный гетеросексуал. Добавим к этому ещё две цитаты, разумеется (по незнанию или нарочно?) пропущенные Е.Иваницкой.

«Я раз было завяз…по бабьей части» (письмо к Балакиреву от 19.01.1861г.);

«Умоляю вас не именем дорогой вам женщины (есть интересы и поважнее сердечных)… берегите себя» (письмо П.С.Стасовой Мусоргскому  (до 23.07.1873г.)). Т.е. наличие у Мусоргского летом 1873 года «дорогой ему женщины» какой – то особой тайны для Поликсены Степановны Стасовой не составляло.

Отметим и то, что во времена Мусоргского производные от слов «любить», «жить», «обнимать» и «целовать» применялись несколько чаще, чем сейчас и далеко не всегда несли постельную окраску, а слово «голубые» некоторое время применялось даже к сотрудникам охранного отделения (по цвету их мундиров). «Если б не Вы были у меня, у меня не было бы редких минут счастливой жизни»-, писал Стасов Балакиреву во времена их дружбы [РД]. Балакирев в долгу не оставался: «Мне хочется Вас видеть, как беременные женщины хотят незрелых яблок» [РД]. Как, и они тоже… того? Добавим, что Мусоргский «совместно проживал» не только с Голенищевым, но и с пятью товарищами в «коммуне», с тем же Римским - Корсаковым, да и во время пребываний в Москве также не жил один. Неужели всех его сожителей (и не только их) следует рассматривать и как его более чем вероятных сексуальных партнёров? (по Е.Иваницкой это совсем не исключено).  Не многовато ли будет? Но тогда кто же в своё время зачинал и рожал наших праотцов и праматерей?

А относительно уже цитированной записки к Голенищеву - Кутузову очень легко дать и другое, никак не связанное с однополой любовью и лежащее на самой поверхности объяснение - это последняя в жизни Мусоргского отчаянная попытка не оказаться в полной духовной изоляции «в пустыне, увы, не безлюдной». Попытка, как вскоре выяснилось, вполне безуспешная.

Что касается взаимоотношений композитора с супругой Арсения Аркадьевича, приведём,  вслед за Е.Иваницкой (с незначащими сокращениями), выдержку из письма Мусоргского к Стасову: «Будь что будет, а лгать не мне. Звал к невесте (я её не знаю) – не поеду, иначе солгу… Он говорит, что полюбил её, а я всё-таки не поеду. Не надо. Один останусь – и останусь один…». Вот только не знает Е. Иваницкая (или знать не желает?), что уже 4.04.1876г. Мусоргский посвятил Ольге Андреевне Голенищевой – Кутузовой «Пляску персидок», а летом следующего года «часто обедал у Голенищевых-Кутузовых».

Завершить же эту главу хочется следующим. Вспомним, как зло, жестоко и несправедливо издевались над Мусоргским его современники, очень часто приписывая ему то, что существовало лишь в их воспалённом воображении. Неужели и мы так никогда и не научимся не находить дешёвые и не вполне доброкачественные сенсации там, где их нет и быть не может?

Тайна 7: Сборы от «Бориса»: финансовые трудности или …?

Принято считать, что снятие спектакля с репертуара может быть обусловлено следующими четырьмя причинами – либо невозможностью одного или нескольких исполнителей принимать участие в последующих спектаклях, либо падением сборов (зритель ведь тоже иногда «голосует ногами»), либо другими, тщательно скрываемыми от посторонних причинами, либо произвольной комбинацией вышеуказанных. В случае «Бориса Годунова» «исполнительский фактор» можно с полной уверенностью исключить – не так уж бедна Россия талантами, чтобы не обеспечить во все времена и при любых раскладах качественное, классное исполнение произведения в ведущем театре страны. Кроме того,  в течение всего периода исполнения «Бориса» шла плановая ротация исполнителей. Что же касается финансовой составляющей, то авторы статьи просто приведут сведения о сборах с «Бориса Годунова». Вот эта информация.

№1  27.01.1874г. 1888р. 75к;
№2  03.02.1874г. 1888р.75к.;
№3  06.02.1874г. 1888р.75к.;
№4  10.02.1874г. 1888р.75к.;
№5  09.10.1874г. 2229р.70к.;
№6  13.10.1874г. 2331р.70к.;
№7  18.10.1874г. 2097р.70к.;
№8  01.11.1874г. 1939р. 45к.;
№9  10.11.1874г. 1634р.70к.;
№10 01.11.1874г. 2047р.70к.;
№11 03.01.1875г. 2370р.70к.;
№12 16.02.1875г. 2247р.70к.;
№13 20.10.1876г. 1427р.20к.;(это и последующие представления - без «Кром»)
№14 14.11.1876г. 1967р.70к.;
№15 02.01.1877г. 2283р.70к.;
№16 16.01.1877г. сведения о сборе отсутствуют;
№17 18.08.1877г. 1959р.70к.;
№18 30.10.1877г. 1847р.70к.;
№19 04.12.1877г, 1377р.70к.;
№20 10.12.1878г. сведения о сборе отсутствуют;
№21 09.02.1879г. сведения о сборе отсутствуют.

Примечание: После 20-го представления «композитора вызывали несколько раз». Вряд ли зал, заполненный на 1377р.70к. мог позволить себе такую роскошь. Скорее всего, сбор с этого спектакля несколько превысил предыдущий.

Для начала следует определиться с той суммой сбора, которая (с любой степенью достоверности) может считаться «удовлетворительной». Здесь на помощь приходит В.В.Стасов. Рассказывая историю постановки трёх картин из «Бориса», он указывает, что режиссёр Г. Кондратьев «вымолил, выклянчил позволение дать оттуда три картины, которые принесли ему изрядные (выделено авторами статьи) деньги в бенефис». Сумма сбора тогда составила 1484р.85к. Этот показатель и мы, вслед за Стасовым, будем считать «изрядным».

Как легко заметить, ниже этой суммы сбор падал только в двух случаях из 18 (причём на 13 представлении это снижение оказалось настолько незначительным, что вполне укладывается в «ошибку эксперимента»). Лишнее подтверждение тому, что в данном случае и о проблеме денежных поступлений также нельзя говорить всерьёз. Следовательно, остаётся лишь третий вариант, то есть «другие, тщательно скрываемые от посторонних причины». Впрочем, эти причины уже тогда были секретом Полишинеля.

Но если ещё немного поупражняться в элементарной арифметике в сфере финансов, сложно не обратить внимания на то, что среднестатистический сбор на первых 12 представлениях (т.е. до выброса сцены под Кромами), а именно 2038р.61к., значительно превысил этот показатель для 9 последних («обескромленных») спектаклей; там он оказался равным 1810р.62к (*тоже неплохо!) . Трудно представить, что в те времена в дирекции Императорских театров не умели или не хотели считать казённую копейку. Но тогда становится совершенно ясным, что сама дирекция сознательно шла на финансовые потери, чтобы побыстрее «отучить» зрителя от оперы Мусоргского! А когда эта попытка принесла более чем сомнительные результаты, в ход и пошёл «последний довод властителя»…

Но, наверное, Мусоргский перестал бы быть собою, если бы и здесь не подкинул нам очередную малюсенькую тайночку. В самом деле, сбор от каждого из первых четырёх представлений составил 1888р.75к. Бенефисно – премьерные цены на билеты и полный аншлаг в зрительном зале заставляют всерьёз предположить, что именно эта сумма, 1888р.75к., и есть тот самый финансовый максимум, который в те времена мог обеспечить зрительный зал Мариинского театра. Оказывается, ничего подобного. В последующих представлениях «Бориса» сборы совершенно непостижимым для авторов статьи образом стали расти. Более того, присутствовавший на шестом представлении Модест Ильич Чайковский писал старшему брату о том, что «зала была не совсем полна». Ну нельзя же сколько – нибудь серьёзно рассуждать о том, что зал Мариинского театра в те времена был в прямом смысле сделан из резины. Объяснения, связанные с оккультизмом и неевклидовостью пространства, также, наверно, можно отбросить. Что же остаётся? В очередной раз признаться в своей беспомощности и в очередной же раз понадеяться на то, что может быть, кто-нибудь, когда- нибудь …

Тайна 8: Стасов – Мусоргский: мудрое руководство или…?

Трудно назвать в этом мире что-либо более живучее, чем раз и навсегда въевшиеся стереотипы мышления. Все музыканты (и не только музыканты) сызмальства свято верят в то, что Мусоргский с самого начала и до последних дней своей творческой жизни был неким музыкально – дефективным ребёнком, который без мудрого и вдумчивого руководства Стасова не был способен написать ни одной сколько-нибудь приличной ноты (*не верите? Попробуйте вспомнить хоть одно произведение Мусоргского, написанное без этого руководства). Другие формулировки всё той же мысли: «Без мудрого и вдумчивого руководства Стасова гениальной музыки Мусоргского просто не было бы»; «громаднейшие заслуги Стасова в создании Мусоргским его гениальной музыки неоспоримы и в дальнейшем пересмотру не подлежат» - и так далее до бесконечности. Тем не менее, рискуя навлечь на себя все громы небесные и земные, отчасти усомнимся и в этом.

Первое (или одно из самых первых) письменное упоминание о знакомстве Стасова с Мусоргским датируется 7.06.1858 года, и спустя каких - то 5 лет в переписке Владимира Васильевича наконец - то появляется первое полноценное упоминание о Мусоргском: «Всё у него вяло и бесцветно. Мне кажется, он совершенный идиот» (письмо к Балакиреву от 17.05.1863г.). Стоп – а разве бывают упоминания неполноценные? Бывают. Первое, второе и четвёртое, при всём уважении к Стасову, полноценными назвать никак нельзя, так как в этих письмах к Балакиреву Стасов сообщает, что о Мусоргском либо ничего не знает, либо не имеет его адреса. А вот третье… Это письмо Стасова опять-таки к Балакиреву от 13.02.1861г., где в части, касающейся Мусоргского, говорится: «…нельзя ли Вам написать сейчас же Мусоргскому письмецо, чтобы он немедленно отправлялся к Марье [М.В.Шиловской], становился перед ней на колена, плакал, рвал на себе волосы… делал, что ему угодно, только заставил бы её крестом и пестом призвать [К.Н.] Лядова и принудить его давать третий акт «Руслана» (*6.04.1861г. в концерте под управлением К.Н.Лядова третий акт «Руслана и Людмилы» не исполнялся).  Что ни слово, то загадка. Если Стасов считал столь важным исполнение этой музыки (и был совершенно прав), кто мешал ему самому отправиться к этой даме, самому поваляться у неё в ногах, порвать остатки своей собственной шевелюры …? Хорошо, если он считал, что Мусоргский лучше него справится с этой задачей, почему не обратился с этой просьбой (*скорее – с приказом, обратите внимание на «сейчас же», «немедленно»)  к самому Мусоргскому без посредничества Балакирева? Не напоминает ли это отношения барина со своими слугами, когда их сиятельство очень сильно уронил бы своё барское достоинство, если бы лично приказал младшему слуге вычистить выгребную яму, а должен был обращаться к старшему слуге: «Евсеич, немедленно передай Кузьке моё барское повеление…» По нашему мнению, ситуации более чем схожие. Ничего, спустя ещё несколько лет появится в переписке Стасова и нечто более внятное: «Мусорянина, разумеется, никакими пряниками не вытянешь из его берлоги» (письмо к Римскому – Корсакову от 11.11.1868г.). И только после этого фамилия Мусоргского станет встречаться в его переписке чаще. А тем временем сам «Мусорянин» 4.11.1868. (ровно за неделю до только что процитированного письма) заканчивает клавир 1 картины Пролога «Бориса», а 14.11. того же года (т.е. через 3 дня) – второй. Впрочем, какое тогда было Стасову до этого дело? Таким образом, приходится признать, что в течение первых десяти лет знакомства никакого (кроме «сбегай-принеси») интереса Мусоргский для Стасова не представлял. Следовательно, и никакого «мудрого руководства» не было? Но ведь это же ересь! А если допустить хотя бы одну еретическую мысль, почти неизбежно возникают и другие. Например, такая: «А что, если не только в первые 10 лет знакомства, но и в последующие годы истинные взаимоотношения этих людей далеко не во всех случаях вписывались в идиллию официальных биографий одного из них?»

Далеко не лишней представляется здесь и хорошо известная цитата из «Летописи моей музыкальной жизни» Римского – Корсакова: «В одно из воскресений [1871г.] к нам (*в то время Римский и Мусоргский проживали вместе) пришёл Г.А.Ларош. Первоначально беседа наша шла благополучно, но вскоре случайно появившийся В.В.Стасов не замедлил сцепиться с ним не на жизнь, а на смерть… Ларош старался быть сдержанным и логичным, а Стасов, закусывал по обыкновению удила и доходил до грубостей, до обвинений в нечестности и т.д. Насилу кончили». Единственный комментарий к этому довольно хорошо известному эпизоду – «так «могучая кучка» приобрела ещё одного сильного врага». Но вполне корректен и другой - «так Стасов сделал Мусоргскому и Римскому ещё одного сильного врага на всю их жизнь». В самом деле, как это по стасовски - заявиться без приглашения в гости, не дать хозяевам и слова сказать, поссорить их навек с посетителем и скромненько отойти в сторонку. Ведь не его, а Мусоргского и Римского - Корсакова очень скоро станет поливать грязью Ларош.

Через несколько лет Стасов назовёт композитора Мусоргского, живописца Репина и скульптора Антокольского своей «могучей тройкой» (не в печати, конечно, - а так, «для служебного пользования»). Мусоргский сравнение подхватит, скромно отведя себе место боковой, пристяжной лошади, а Репину отдав центральное - «коренника» (письмо Мусоргского к Репину от13.06.1873г.). Вот только… А кто на облучке сидеть будет, да хлыстиком помахивать? Ой, неужто сам Стасов? Хлебная работёнка. Как бы то ни было, проект «могучей тройки» очень быстро показал свою нежизнеспособность и значимым явлением в искусстве не стал. Зато «могучая кучка» с лихвой себя окупила.

И ещё один факт, загадочность которого до сих пор загадочным образом выпадала из поля зрения исследователей. 1.10. 1874 года в журнале «Отечественные записки» был опубликован фельетон М.Е.Салтыкова – Щедрина (под псевдонимом «М.М.»), где под именем критика «Неуважай – Корыто» был выведен Стасов, а под именем композитора «Василия Ивановича» - Мусоргский. Непонятность здесь заключается в том, что к тому времени в активе Стасова была одна – единственная публикация о Мусоргском (биографического содержания), да и то напечатанная без его подписи. С Мусоргским Щедрин никогда, ни до, ни после, не встречался. Какие основания были у сатирика свести в одном фельетоне Стасова с Мусоргским? Загадка… Что ж, может быть, кто-нибудь, когда-нибудь…

И, наконец, выдержка из письма Репина к Стасову от 14.06.1881г. (хоть и тяжело об этом говорить, но, видимо, не избежать): «…сколько раз Вы отрезвляли его, превращённого в полуидиота с трясущимися руками…».  Откуда и от кого узнал Репин про эту сторону кипучей и многогранной деятельности Стасова? Не от него ли самого? Но есть виды благодеяний, о которых нельзя ни говорить, ни писать, если действуешь с честными намерениями и чистыми руками. Да и нужно ли было Мусоргскому такое участие Стасова? Конечно, история не знает условного наклонения. Но ведь и фантазию пока никто не отменял, и вопросы на тему «что было бы, если бы…?» всё равно будут задаваться. Один такой вопрос зададим и мы: «а что было бы, если бы Стасов не занимался бы «отрезвлением» Мусоргского, а просто опубликовал бы о нём хорошую статью с хорошим разбором его сочинений?». Один из самых очевидных ответов: с очень большой степенью вероятности в этом случае Мусоргского и не нужно было бы «отрезвлять», сам бы очень быстро отрезвел, да ещё и кучу новой музыки на радостях сочинил бы; а хуже не было бы, это уж точно.

Но ведь было и другое. Недолгий период тесного сближения со Стасовым, посвящение ему «Хованщины», надпись «Автору – автор» на второй редакции «Поражения Сеннахериба» - куда же без этого? Как разобраться в этой невероятной мозаике чёрного, серого и (самую малость) белого цветов? Возможно ли в ней разобраться? Нужно ли?

Нам представляется, что одним из ключиков к разгадке может стать предположение о том, что Стасов был величайшим имиджмейкером, гениальнейшим творцом монументов самому себе. Уж он – то прекрасно понимал, что «Неуважай – Корыто» Салтыкова – Щедрина – это его пропуск в Историю, причём с самой выгодной стороны - как безвинно претерпевшего. И то, что даже имя автора этого прозвища вскорости подзабудется (уже Шаляпин этого имени не знал), а концепция – «Неуважай – Корыто», «Неуважай – Корыто», «Неуважай – Корыто», ну и немножечко, так уж и быть, «Василий Иванович» - останется. И ведь осталась же. А сам Салтыков – Щедрин, вряд ли того желая, положил и свой кирпичик в основание этого монумента. Ну да, были и мелкие проколы, с той же «могучей тройкой», например (а куда от них деться?). Вовремя приласкать Мусоргского (не оставляя, разумеется, никаких следов в печати) – вот тебе и «автору – автор», вытащить его разок – другой (в прямом смысле) из грязи – вот и прочувственное письмо Репина, рассорить навечно Лароша с этими пацанами – вот и ещё один сильный враг для них. Кому – то же их нужно будет защищать…потом. А там, глядишь, и время социалистического реализма подойдёт, и новые стереотипы мышления образуются… Да и кардинальная переписка уже существующих учебников музыкальной литературы и истории музыки – дело весьма хлопотное, малоблагодарное и затратное. Есть у авторов статьи предчувствие, что если рассмотреть некоторые спорные, неясные эпизоды во взаимоотношениях Стасова с его современниками именно с этой точки зрения, то в некоторых случаях вполне возможны логичные и непротиворечивые  объяснения этих моментов.

Как относиться к таким людям? Так, как они этого заслуживают, избегая, по возможности, писания с них икон и не делая, опять же по возможности, из них примеров для подражания.

9. И это всё?

Вряд ли. Можно, например, отметить тот факт, что Мусоргский был награждён орденом св. Станислава 3 степени. Вопрос формулируется так: «За какие заслуги чиновник на 98 календарный день своей служебной карьеры вдруг удостаивается отнюдь не самой малозначащей государственной награды? » (*нелишне вспомнить, что написал об этом ордене Козьма Прутков (в басне «Звезда и Брюхо», например)). А с Мусоргским произошло именно так, причём объяснения, связанные с фактором «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт» можно с чистой совестью отбросить. Может быть, для получения более или менее внятного ответа на этот вопрос следует сначала ответить на другой, кажущийся более простым, а именно: «Почему же Мусоргский предпочитал с этим орденом не фотографироваться?»

А что сказать про упомянутого Римским – Корсаковым в «Летописи…» «молодого Гайденбурова, бывшего ученика Мусоргского»? В дошедших до нас крайне скудных сведениях об учениках курсов Д.М.Леоновой эта фамилия, кажется, отсутствует. Но Леонова приглашала композитора не совсем как педагога, сами же курсы существовали менее полугода, а других сведений о педагогической деятельности Мусоргского, вроде бы, тоже нет. Да и чему (тем более за столь короткий срок) может «научить» простого смертного гений, опередивший самых выдающихся представителей своего времени как минимум на четверть века?

10. Вместо PS: « интересно, а сколько ещё тайн, загадок и «секретиков» биографии Мусоргского ускользнуло от внимания авторов и оказалось за пределами настоящей статьи?»