Эссе на тему С. Ю. Д-ов филология как источник опт

Эссе на тему
С. Ю. Д-ов
(филология как источник оптимизма)

I
…Вспоминается мне поздняя непогожая осень. Декабрь был с противными дождиками, назло горожанам выпадавшими со снегом, — с дождиками и непроходными лужами, совсем некстати, около праздника католического Рождества. А «весна и лето спокойно живут, коли под Рождество зачёты и экзамены сдашь». Потом могут даже крупную сумму перевести. Это плохой, недобрый знак: «Много денег на банковском счету — скоро понизят стипендию»…
Помню поздний, тёмный, неспокойный вечер… Помню длинный, обезлюдевший, с грязным паркетом, коридор, помню стены, увешанные просроченными объявлениями, тонкий аромат испорченного санузла и — запах краски, свидетельствующий о разгаре ремонтной страды.
Вижу себя сидящим в аудитории. Всюду сильно пахнет олифой, здесь — особенно. Откроешь окно — потянет горящим мусором со свалки. В аудитории поставлены парты, стулья, стоит книжный шкаф, стенд с газетными вырезками, в уголке — телевизор. Около аудитории валяются стеллажи, сломанные столы, до дыр истрепленные кресла. В ремонтный день коридор преображается и превращается в настоящую помойку.
В зачётный день аудитория полна. Толпятся бойкие девки, шумят, проверяют знания друг друга, выясняют неожиданные подробности курса. Боятся С. Ю. Д-ова, строгого, как барина. Молодая старостиха смотрит на часы, волнуется, куда-то уходит — и, наконец, важная, как бочонок амонтильядо, сообщает:
— Кафедра закрыта, а в деканате сказали — ждать до победного…
А мальчишки в тёмных очках, нескольких галстуках, розовых женских плащах — кто во что горазд — только подходят. Ходят они по трое, с опаской поглядывая на ветошь ремонтного периода: а ну как заставят таскать.
В конце коридора появляется С. Ю. Д-ов, очищающий апельсины, ест их со смачным треском. Но таково уж студенческое положение — никогда он не помешает Д-ову, а ещё скажет:
— С. Ю., приятного аппетита! На зачёте — одно удовольствие апельсины есть.
Он высок ростом, худощав, но широкоплеч и строен, лицом и фигурой — красавец мужчина.
— Жалко, что опоздал! — говорит он сквозь чавканье, задорно играя глазами. Это звучит примерно как  «абыр-ко, абто опобаыздалабыыэ!», но все понимают, что он имел в виду.
Когда все рассядутся, Д-ов смотрит на мальчишку, спешно надевающего на правую руку носок с левой ноги, говорит о нём, покачивая головою:
— Юродивые интеллектуалы! Переводятся теперь такие… А в былые времена филология была неиссякаемым источником оптимизма, филолог же — балагуром…
Когда совсем стемнеет и начнут затухать фонари, начинается самое главное — беседа с Д-вым.
— Это ваша работа?
— Моя.
— А ошибок-то много… — тихо укоряет он из тёмного угла. Какие-то шутники передвинули рычаг на электрощитке, и мягкая темнота убаюкивает всех.
— Вы не спите?
— Нам нельзя-с спать, С. Ю. Нам бы как-нибудь того-с — зачёт получить поскорее… А, должно, уж поздно. Вон, кажись, телёнка даже с пастбища ведут…
Долго прислушиваются Д-ов и студенты, наслаждаются зычным мычанием телёнка… громче, громче, всё печальнее и сердитее… И вдруг начинает звучать фуга Баха, точно отзываясь на жалобное мычание…
— Это у вас сотовый?
— Да, вы верно угадали-с…
Ненадолго становится тихо. Переведя дух, телёнок и сотовый продолжают восхитительный дуэт. Чтобы партия коровьего сына была слышна отчётливее, открываем окно. Д-ов, молодецки подмигнув, шутит:
— У меня насморк, а здесь такой сквозняк, что недолго и умереть… Закройте дверь: так хоть в коридоре трупами пахнуть не будет. Всё-таки нужно быть гуманными, о людях заботиться, там и без того от краски не продохнёшь…
Вспоминается этот неподражаемо спокойный голос, это мастерское умение говорить несерьёзно, совсем не меняя интонационной конструкции, этот неизменно сопутствующий даже простуженному Д-ву оптимизм.
Так бы, казалось, и слушал целую вечность арию телёнка под аккомпанемент Баха да весёлые замечания Д-ва; однако отрицательно влияет на забавность учебного процесса необходимость отчётности. Приходится отключать сотовый, пропускать мимо ушей авангардные задушевные запевы теля — и заниматься наукой. Но и здесь Д-ву удаётся не растерять всегдашнего оптимизма.
— Ух, весело! — скажет он. — Эк слово-то разобрало! Исправляйте, исправляйте, а то просто беда! Опять все аффиксы к корню отнесли… Заточник на заводе работает, а не в тюрьме сидит…
А чёрное небо опадает трёхмесячной нормой осадков. Постоишь на остановке, попрыгаешь по скрипучему снегу, долго вглядываясь вдаль и пытаясь различить силуэты сыплющих искрами рогов, потом плюнешь, заломишь шапку — и быстро пойдёшь домой пешком… Как всё-таки весело, с огоньком и как комедийно учиться на филфаке!

II
«Практика Д-ва — к хорошему настроению». Студенческая душа весела, если Д-ов пришёл: значит, не будет скучно на словообразовании… Вспоминается мне тот далёкий семестр.
Последней парой, вместо которой, бывало, студенты расходились по домам, аудитория на удивление полна. Шум, гомон, смех — куда ни взглянешь, все что-то обсуждают, и кажется, это ярмарка какая-то: даже антоновскому яблоку некуда упасть. Окружающий пейзаж иному взыскательному ценителю красоты показался бы убогим, но было в нём что-то неуловимо притягательное, какое-то загадочное очарование… Приятно вспомнить и годами копившуюся пыль, щекотавшую нос нежно, как тонкий колосок, и таинственные огромные сейфы в углу, в железной глубине которых, казалось, хранилось что-то волшебное и невиданное — бывало, проведёшь ладонью по их наждачной поверхности, и почувствуешь неизъяснимое облегчение, будто прикоснулся к магическому артефакту… Всё было как-то ярче, как-то воздушнее и оптимистичнее в те замечательные месяцы!
Помню такой монолог Д-ва:
— Что ж вы даже в Грамматику не заглянули… Может, велеть вам законспектировать какой-нибудь раздел? — все опускают головы в ответ на такой риторический и стилистический вопрос, лишь откуда-то доносится шелестящее:
— Нет-с…
— Одним из ваших предшественников я, кстати, задал однажды законспектировать по Грамматике-70 всё, относящееся к глагольному образованию… Тогда студенты неверно подошли к выполнению задания и принялись добросовестно переписывать все пункты слово в слово… Мне в итоге пришлось проверять груды пухлых тетрадей. Между тем можно было поступить куда проще, затратив меньше усилий и бумаги: выучить санскрит и зафиксировать всё в формульном виде, как индусский древлеграмматист Панини, а потом спеть на паре, пляша и сотрясая копьём, — Д-ов посмотрел на сидящих за первыми партами, — можно было потрясти и сапёрной лопаткой. Главное, чтоб получить зачёт, не забыть добавить в конце: «Вот мой конспект».
Как сейчас вижу я и полуподарки — две методички по русскому словообразованию, выданные во временное пользование. А «один полуподарок да ещё один полуподарок — в итоге получается подарок». Потому Д-ов и не попросил на зачёте вернуть их. После только, отворив окно, орал в беззвёздное пространство:
— Где мои методички?
Но природа успокаивающим сумраком, свежестью и тишиной отозвалась на его призыв. И до сих пор, взглянув на расплывшиеся от дождя буквы валяющихся в пыльном углу полуподарков, вспоминаю я слова Д-ва… Воспоминания переполняют голову, и от них веет неистребимым филологическим оптимизмом…

III
За последние годы одно поддерживало оптимизм филологов — академические словари и грамматики.
Самые интересные практики Д-ва бывали, когда он приходил с увесистыми томами в руках. Уже один внешний облик подобных фундаментальных изданий приятен, веет от них неумирающей стариной…
Д-ов говаривал:
— Прежде такие словари, как Словарь Академии Российской, были не редкость. Правда, словари выпускаются ещё и до сего времени, но в них уже нет огонька… Существуют даже филологи, считающие САР последним строго академичным словарём, и их можно понять: мало того, что в БАСе много диалектных словечек, так его же ещё и читать скучно… А подлинно научные словари и грамматики — симфония радости, исчадие незалежного филологического оптимизма, мощный импульс к собственной деятельности на ниве лингвистики. Потому Грамматика-80 — труд по духу глубоко академический, продолжающий традицию веселья, идущую от 18 века… — в подтверждение своих слов он зачитывал: седок, каталь, макаль, нудяга, первач, строгач, меткач, левач, взмотыжил, нарезвиться…
Бывало, спрашивал кто-нибудь, не выдержав:
— А разве такие слова — есть?
— Конечно, есть: их даже в академическую Грамматику включили; много весёлых выражений знают академики — и делятся с нами своим счастьем…
Однако самое интересное бывало, когда Д-ов зачитывал в качестве эталона академизма, к которому и нам следует стремиться в собственных убогих курсовых и прочих работках, САР; сидишь, внимаешь отчётливому чтению — и долго упиваешься слогом, манерным, с претензией на исчерпывающесть, и в то же время с какой-то еле заметной усмешкой, с тончайшим юмором академиков:
— «Апельсин — плод древесный круглый, цвета бледножаркова, весьма сочный, вкусом сладкий с небольшою кислотою, запахом приятный. Название его есть Голландское, значущее китайское яблоко; понеже дерева, приносящие плод сей, с начала вывезены были из Китая». А дальше начинается главное веселье, — комментирует Д-ов, — в выражениях вроде апелсину свойственный то пишется, то опускается мягкий знак… Вообще слова плодово-ягодной тематической группы с неподдельным мастерством и неповторимым весельем толковались в старинных словарях: «Априкос. Плод разной величины, имеющий круглый вид, означенный с одной стороны колобком, содержащий под прозрачною мшистою кожицею тело желтоватое, пахучее, имеющее собственный сладкий вкус. Внутри тела находится продолговатый орех, включающий горьковатое ядро. В Астрахане и по Тереку плод сей Персидским словом называется, Курега. Зри сие слово». Ну что ж, позрим, — говорит Д-ов и, перелистнув страницы, читает: — Курега. Зри Априкос. Что ж, вполне достаточное отсылочное толкование, напоминающее стишок у попа была собака…
Бывало, говаривал Д-ов после подобного чтения:
— А ещё считается, что филология — скучная наука, а филологи — мрачные книжные черви. Как же, вгрызаясь в такие книги, быть мрачным! Филологические издания, особенно в России, ещё с восемнадцатого века — неиссякаемый кладезь веселья и источник оптимизма… Хотя, конечно, нет уже создателя всего этого — академика-нормализатора, вроде достославных Ломоносова и Фонвизина, которым даже парики не помогали скрыть природного остроумия… В конечном счёте, это от вас зависит — будет ли продолжена в даль веков бурлескная линия отечественной филологической мысли… Всё же хочется надеяться, что, читая ваши научные сочиненьица, последующие поколения специалистов так же будут ностальгически вздыхать: Хорошие академики и лексикологи жили когда-то в отечестве нашем! Их труды глядят на нас с книжных полок, красочные корешки массивных фолиантов призывают открыть себя — и испить из бездонного источника веселья и оптимизма…
Часто, грустя сиротливым вечером, вспоминаю я, борясь с одолевающей, особенно в облачные сумерки, когда тучи свинцовым дирижаблем закрывают полнебосклона, тоской, страницы Грамматики-80, непосредственно продолжающие глоссы семнадцатого века: сладкопевный, чревоволшебник, глистогонный, набережночелнистый, краснорозовский, многопочатковый…
Возникает перед глазами улыбающийся С. Ю. Д-ов — и вот уже нет печали: входит он с заразительным оптимизмом на лице в аудиторию, неся в руке по тому Грамматики; радостью переполняется сердце от такого воспоминания, и приходят на ум строки не то Пушкина, не то Гоголя:
И светел ты сошёл с таинственных вершин
И вынес нам свои скрыжали…